CC BY
47
УДК 801.808.809
СЛАВЯНСКО-АЛАНСКОЕ ЛЕКСИЧЕСКОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С ЯЗЫКАМИ НАРОДОВ СЕВЕРО-ВОСТОЧНОГО КАВКАЗА
© 2010 г. Г.-Р.А.-К. Гусейнов
Дагестанский государственный университет, Dagestan State University,
ул. Гаджиева, 43а, г. Махачкала, 367025, Gadjev St., 43a, Makhachkala, 367025,
[email protected] [email protected]
Приводится историко-этимологический анализ в контексте древних взаимоотношений с языками народов СевероВосточного Кавказа лексических сходств древних славянских языков, включая праславянский и древнерусский, с осетинским (аланским). Эти языки традиционно интерпретировались в качестве свидетельств их ареального взаимодействия соответствующего времени.
Ключевые слова: северо-восточно-иранские, аланский и осетинский, праславянский, древнерусский, булгарские и тюркские языки, заимствованные слова, историко-этимологический анализ.
The article is devoted to historical-etymological analysis in ancient relationship with north-east Caucasus people's languages of seeming lexical resemblances between ancient Slavonic, including proto- and old Slavic, and Ossetian (Alanian) languages. They traditional interpreeted as evidences of his areal interaction in this time.
Reywords: North-East Iranian, Alanian and Ossetian, Slavic, Old Russian, Bulgar and Turkish languages, borrowing words, historical and etymological analysis.
Аланский - один из мертвых северо-восточных среднеиранских (IV-III вв. до н.э. - VIII-IX вв. н.э.) языков, продолжающий традиции скифо-сарматских диалектов и имевший распространение на Северном Кавказе и в южно-русских степях. Наследником аланского языка считается осетинский, в котором (как и в славянских, в том числе древнерусском) уже a priori, казалось бы, можно предполагать отражение соответствующих исторических связей носителей славянских и аланского языков.
При этом к числу установленных следствий рассматриваемого аспекта взаимодействия осетинского (алан-ского) языка со славянскими относится, в частности, название богатыря. Последнее до сих пор считается некоторыми авторами заимствованным из восточно-иранских диалектов напрямую, без тюркского посредства [1, с. 269].
Однако специальный историко-этимологический анализ данного наименования показал, что соответствующее лексическое сходство обусловлено действием древних и новых тюркских языков Северо-Восточного Кавказа [2]. Соответственно при ближайшем рассмотрении осет. byrag - брага, напиток, приготовляемый из проса, как старое (аланское) заимствование из рус. или укр. брага [3, с. 281] ввиду того, что восточнославянское слово является булгаризмом, коррелирующим с тюрк. boza - буза [4, с. 10], может быть квалифицировано аналогичным образом.
Следует считать неубедительным и возведение к др.-рус. прамъ (паром) осет. byran - паром, сравниваемого с каб. - bram, инг. - buram, груз. - borani и считающегося более поздним усвоением (не ранее XIII в.) «дигорско-го» типа (ввиду отсутствия перехода а>о перед носовым и конечного -n вместо -m) [3, с. 281]. При этом речь идет, с одной стороны, о явно не мотивированном в фонетическом отношении освоении глухого начала невосточ-
нославянского (ср. полногласное др.-рус. поромъ) слова через b-анлаут, с другой - фонетически противоречивом его ауслауте, вынуждающий предполагать в силу вышеизложенного бытование исходного осет. *bуrаm. Последнее, поддерживаемое также чеч. burcim, калм. - burm -паром, могло быть заимствовано из кум. bur^m - паром, плот, которое могло быть образовано соответствующим аффиксом имени действия от тюрк. bur - крутить (ср. ног. Ъигата «вертушка (у двери, дверец шкафа и т.п.)», что в принципе лежит в основе движения современного речного парома). С паромной переправой кумыки, проживающие в нижнем и среднем (терские кумыки) равнинном течении таких рек, как Терек и Сулак, могли познакомиться гораздо позднее XIII в. с появлением здесь русского населения, особенно войск в период Кавказской войны, и дать ей свое название, инлаутный -у- в котором может отражать реально близкое потенциально кумыкско--терское с редуцировавшимся -u- звучание источника данного слова, отразившееся, по всей видимости, и в каб. bram.
К числу лексических фактов рассматриваемого порядка следует отнести общеслав. *хъмек [5, с. 249; 6, с. 141] с учетом др.-греч.(с XIII в.) хоиц^ [5, с. 249] //*хъмель /хъмелйь [4, с. 27], которое традиционно возводится по преимуществу либо к тюркскому, либо (на основе сравнения с осетинским эквивалентом) иранскому источникам. Слово отразилось даже в лат. humulus, которое известно уже в VIII в. [5, с. 249], а М. Рясанен [7] полагал, что оно усвоено из волж.-булг. *mmlay, ср.: чув. хамла, откуда венг. komlo и манси (вогул.) kumlix, осет. хумалле, в условиях, когда qumlaq как название вьющегося растения отмечено позднее у М. Кашгари (XI в.).
Вместе с тем, по мнению И.Г. Добродомова [8, с. 9], др.-рус. хъмель получено из кавказских языков через тюркское, может быть, добулгарское аварско-гуннское посредство. Однако в дальнейшем, признавая верной
мысль Рясанена о булгарском происхождении данного слова, этот ученый обратил внимание на то, что при увязывании славянских форм с формами других языков Европы обнаруживаются фонетические трудности, которые требуют дополнительных разысканий: «Исчезновение гласного (у>ъ>#) в начальном слоге свидетельствует о древности заимствования, пути возможной миграции по славянскому миру пока проследить не удается» [4, с. 27].
Однако нельзя не обратить внимания и на некоторые хронологические противоречия, связанные с постулированием исключительно волжско-булгарского источника рассматриваемого слова. Если падение редуцированных, в частности, в древнерусском языке, согласно общепринятому мнению, завершилось в середине XII - первой половине XIII в., то их возникновение имело место, по мнению некоторых славистов вероятнее всего к концу VII в. [9, с. 72]. Кроме того, в наследнике волжско-булгарского - чувашском языке - редукция *u, *o>bJ завершается в начале новочувашского периода, т.е. после XIV-XV вв. [10, с. 680, 687], а первые упоминания рассматриваемого названия (в нередуцированном звучании гласного - см. выше) на Западе относятся к VII-VIII вв. [6, с. 142].
Наряду с обычно отвергаемыми положениями о германском, кавказском, финском и исконном происхождении славянского слова известная точка зрения и об его иранском - из авест. haöma < soma- растение сома и опьяняющий напиток из нее - генезисе [5, с. 250] сравнительно недавно была поддержана А.С. Львовым. Последний, отметив неудовлетворительный характер этимологии М. Рясанена, возводившего тюркское слово к qum волна, полагал, что тюрк. qumlaq является иранским заимствованием и вместе с морд. komula и фин. humaШ -хмель восходит к осет. xumallag, а чув. хймла, хомла - к ср.-иран. *haumalläg /qaumläg с переходом q->ch- и утратой конечных -g, -у, отразившейся в венг. komlö, ст.-венг. qumlou (XI в.), но сохранившихся в тат. qol-maq/qomlaq, что должно было быть присуще отдельным булгарским диалектам ХШ-Х^вв. [11, с. 64, 65].
Авторы «Этимологического словаря славянских языков» [6, с. 143-144] возводят славянское слово к более архаичному иранскому *хum-аla- до распространения его вторым суффиксом -(a)ka, в то время как источником тюркских форм полагают ср.-иран. *хumаlag осетинского (xumallag) типа. На основе данной точки зрения несколько лет тому назад было высказано мнение и о сарматском происхождении данного слова [1, с. 269].
Что касается осетинского слова, то более древнее, чем осет. ирон. xymallag, осет. диг. xumallag - хмель [12, с. 72-73] возводится к иран. *hauma-aryaka -арийский хом (священный напиток) в результате сужения au перед носовым и ry>ll в условиях, когда могла существовать форма *xumal без форманта -№g(-a-ka) [13, с. 261-262]. Однако, по мнению других специалистов иранских языков, дифтонг au в дигор-ском должен был развиться, как и в других иранских языках, в о и сузиться в иронском в u, а нынешнее соотношение вокализма дигорской и иронской форм наблюдается при отражении исходного *u в первом слоге в то
время, как звук [ж] является рефлексом *а перед одним согласным либо группой согласных, разбитой между двумя морфемами или слогами [12, с. 74].
Это позволяет восстановить исходное *xumаl(l)аg с усилением 4-, известным осетинскому языку, оформившегося, как и другие новоиранские языки, не ранее VIII— IX вв., и соответственно предполагать усвоение из аре-ально смежного (на Северном Кавказе, но не волжско-булгарского - см. выше) булгар. *xumаlаg, исторический анлаутный q-, в котором уже к VIII в. перешел в х- [10, с. 693]. Последнее хронологически соответствует времени его распространения на Западе, где, как уже отмечалось, первые упоминания рассматриваемого названия (в нередуцированном звучании гласного, но с утраченными анлаутными ^, -у, отразившимся и в ст.-венг. qumlou (XI в.), в котором конечное -ou до XIII в. отвечало тюркскому -ау [14, с. 380]) относятся к VII-VIII вв., когда, что не исключено, исходный % мог редуцироваться (см.выше) на славянской языковой почве.
На первый взгляд, более раннюю, с еще не сузившимся исходным -о-, который мог развиться в булгарском из исходного *а-, что могло иметь место в чувашском после IX, но раньше ХШ-ХУ вв. [10, с. 680, 683], форму отражает авар. хоmеlеg, хоmеli, xumеli - хмель. Однако при ближайшем рассмотрении осетинскому слову в наибольшей степени отвечают балк. хумаллак и карач. хумеллек. Более ранними усвоениями, если иметь в виду возможность утраты ауслаутного согласного еще в булгарский - до прихода предков чувашей на Волгу (с рубежа н.э. до IX в.) - период [10, с. 680, 700], наряду со славянским словом следует считать лак. hama-la//humala (Шг - стебель) - кресс-салат, каб. xwэmbэla, которые интерпретируются в качестве усвоений из ски-фо-сармат. *xum№l без форманта -№g(-aka), представленного в ср.-иран. *хumаlag [13, с. 262].
В свою очередь корневое *qam- может быть возведено к пратюркскому уровню и соотнесено с понятием шаман, к числу производных форм которого относится глагол qamla - камлать [15, с. 240-241], в котором -Ш -аффикс, образующий в тюркских языках переходные (!) и непереходные глаголы от именных основ. Именно от этой основы в условиях, когда культовые действия шамана связаны с ритуальным опьянением, могла быть образована посредством отглагольного аффикса именного словообразования ^ праформа рассматриваемого слова *qamlaq. При этом варианты с начальным х- и аналогичным значением отразились в кум. xumar -азарт, сильное увлечение (ср. кум. xumar bolmaq «а) испытывать сильное желание (напр.: выпить - об алкоголике); б) опьянеть»), в структуре которого представляется возможным вычленить более древний, чем аналогичный -Ь, аффикс -а-, а также отглагольный аффикс именного словообразования -г. Более ранние, чем xumar, в отношении вокализма формы представлены также в кум. xalmaz -ворожба, xalmazci - ворожей(а), xalmaz etmek «зачаровать, заворожить (досл. xalmaz - делать), которые представляют собой метатезные варианты, поддерживаемые караим. kamdzi - шаман, kamci - гадающий, вызывающий мертвых духов, шаман, волшебник, прорицатель, чревовещатель» [15, с. 241]. Послед-
ние даже отразились, по всей видимости, в чеч.-инг. yam -ведьма, а также в лак. xalmaz 1) «шатер, тент у могилы (для чтеца Корана)»; 2) «чтение Корана на могиле», каковое прямо отвечает значению соответствующего кумыкского слова (!).
С вышеупомянутым qam представляется возможным соотнести упоминание в древнейшем кумыкском эпосе «Анжи-Наме», непосредственно связанного со взятием одноименного кумыкского города-крепости арабами в 713/714 г., Kamari degen jar - Камари назывемый яр, Kamari ucun - Камари ради, Kamarini topuraqya - Камари земле, Kamarige art berip - от Камари отвернувшись, видимо, божества (ar-i) Кам (ср.выше: qam - шаман, а также кум. xumar, которое может представлять позднейшую булгарскую форму Kumar-i). Имея же в виду аналогичный по значению компонент - аффикс «деятеля» - ir в пратюрк.^а^и - бог, небо [16, с. 562-563], аналогичным образом - от *qam (> *qom> qum - см. выше) ir - представляется возможным интерпретировать и ст.-слав. коумиръ, к которому возводится через переводы церковных книг более раннее (см. выше) осет. дигор. gumiri в значении идол, усвоенное в другом значении -великан - через груз. gmiri - герой, богатырь, исполин из греч. Кщ/epi-oi - киммерийцы, аккад. Gimirri, др.-евр. Gomer, откуда, по-видимому, рус. и ст.-слав. коумиръ [3, с. 530]. Причем, хотя в дальнейшем возобладало мнение о тюркском посредстве в усвоении ст. -слав. коумиръ из алано-иранского (осетинского) [8, с. 9; 17, с. 189-193], получившее отражение и в современных этимологических словарях русского языка, продолжает бытовать точка зрения об иранском посредстве в усвоении старославянского слова из ближневосточного источника [1, с. 270].
В рассматриваемой связи обращает на себя внимание греч. Ki/i/iep-i-, обнаруживающее наряду с аккад. Gimirri близость к кум. Kamar-i, в условиях, когда этот (Кщ/ep-i) этноним, не этимологизируясь на базе индоиранских языков, продолжает считаться индоевропейским реликтом, возможно, иллиро-кельтского (?) происхождения [1, с. 257]. Аналогичный анлаут обнаруживается в семит.*kumra, сир. kumra - жрец, откуда арм. kurm, krmac (Р.п. мн.ч.), отмеченных в свое время Младеновым в качестве источника старославянского слова [18, с. 416]. Следует учесть, что в аккадском языке (Gimirri) буква g может передавать как [q], присущий ивриту наряду с [g], так и [k], а также в нем отсутствует, в отличие от иврита (Gomer), звук [о] в то время, как [е] в устной речи, могло передаваться в аккадском через [i] при известности обоим языкам графемы для [и]. С учетом названных особенностей освоения и гиперкорректной в конечном счете формы огласовки др.-евр. Gomer [1, с. 270], а также написаний в иных (с глухим анлаутом), отмеченных выше языках, включая ст. -слав. коумиръ, представляется возможным предполагать близкий к рассматриваемому (ср.выше *qam(>*qom>) ir) генетически тюркский этимон типа *qomer(i)/*qomer(i), но с озвонченным ан-лаутом, обусловившим, видимо, появление таких репре-зентатов, как аккад. Gimirri и др. -евр. Gomer.
Наиболее ранний (см. выше) вариант этого этимона мог отложиться в грузинско-занском *ктаг - муж [19, с. 198] не на нулевой, но на нормальной(*кат-г-) ступени огласовки, что при исключении языков-посредников отвечает, с одной стороны, вокализму корневой части кум. Катап, с другой - раннепратюркскому, вероятно, консонантизму, в котором отсутствовали увулярные смычные [10, с. 692]. Подобная возможность в определенной мере подтверждается близостью времени существования, по известным лексикостатистическим, а потому существенно заниженным данным, грузинско-занской общности - VIII в. до н.э., к периоду второго переселения по Меотидско-Колхидскому пути в Малую Азию (начало VII в. до н.э.) киммерийцев, которые упоминаются в местных источниках в форме Gimirri еще в 20-х гг. VIII в. до н.э.
Логически связанным с предшествующим изложением оказывается следующее сходство, которое также представляется возможным объяснить достаточно древним влиянием тюркских, включая булгарские, языков: осет. ирон. х°утШ^ /осет. диг. хытШ^ - простой, где -^ - наращенный суффикс (и наиболее древней является дигорская форма [12, с. 72-73]), - к ареально отдаленным от него репрезентатам слав.*кыт^ (чеш. kmet -крестьянин, пол. kmiec - мужик при др.-прус. кытеШ' -крестьянин) [13, с. 262]. Последние вместе с отличным по семантике, но ареально близким др.-рус. кътеЬ кте1ь - воин, дружинник; искусный, опытный воин, витязь возводятся к праслав.* къте&, выводящемся из лат. сотейа - округ [20, с. 196-197], что при ближайшем рассмотрении как с семантической, так и фонетической точки зрения представляется недостаточно убедительным.
Данная лексема при почти единообразном фонетическом облике оказывается известной практически всем славянским языкам, за исключением н.-луж., в котором ктеп м.р. - ветвь, сук; ствол, прут вместе с ст. - чеш. м.р. ктеп - ствол; род, поколение, чеш. м.р. - ствол, стебель; сук; род, племя, слвц. ктеп то же возводится к праслав. *кътепь, не имеющему общепринятой этимологии [20, с. 196]. Осет. хытШ- и славянские лексемы при допущении для второй из них исходной семантики «род, поколение, племя» могут быть возведены к известному тюркскому этнониму коман/куман с возможным вариантом *комат(*кумат), если принять во внимание отразившийся у Гильома Рубрука (1253-1255 гг.) вариант этнонима кыпчак - капчат - с, как явствует из заднерядного вокализма данных лексем, анлаутным тюркским д-, который уже к VIII в. мог дать в булгар-ских языках х- [10, с. 693], и соответствующая булгар-ская форма отразиться в осет. хытШ-. Именно к этому времени, как было отмечено в предшествующем изложении, вероятнее всего к концу VII в., имела место, по мнению некоторых славистов, редукция *ы и возникновение редуцированного ъ [9, с. 72]. При этом конечные -ан и -ат являются непродуктивными показателями множественности в тюркских языках, которые их носителями как таковые не воспринимались и присоединялись к названиям лиц мужского пола, занимавших по преимуществу высокое социальное положение, вычле-
няясь также в составе этнонимов. Аналогичное в принципе положение занимали среди славян и кметы южных и восточных славян, а *kъmenь означал, вероятно, как отмечал еще Н. Ван-Вейк, считавший обе лексемы исконными формами, родовитых людей [20, с. 197], потомков куман.
Таким образом, произведенный анализ показал, что лексические факты, традиционно интерпретируемые как свидетельства алано-славянских языковых контактов, носят в целом неудовлетворительный характер и их возникновение может быть объяснено действием на соответствующие языки древних и новых тюркских языков Северо-Восточного Кавказа, главным образом булгар-ских. С хронологической точки зрения нижний их предел был ограничен VШ-IX вв., когда, как уже отмечалось, в числе прочих новоиранских оформляется осетинский язык, с ареальной - тем, что на Северном Кавказе и в южно-русских степях господствовали с первых веков нашей эры тюркско (булгаро)язычные народы.
Литература
1. Шапошников А.К. Сарматские и туранские языковые реликты Северного Причерноморья // Этимология 2003-2005. М., 2007. С. 255-322.
2. Гусейнов Г.-Р.А.-К., Мугумова А.Л. Кумыкское БАГЪАТЫР в аспекте взаимоотношений с древнерусским и иными языками // Проблемы региональной ономастики : материалы 4-й Всерос. науч. конф. Майкоп, 2004. С. 71-73.
3. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.; Л., 1958. Т. 1. 655 с.
4. Добродомов И.Г. Проблемы изучения булгарских лексических элементов в славянских языках : ав-тореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1974. 37 с.
5. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1973. Т. 4. 852 с.
Поступила в редакцию
6. Этимологический словарь славянских языков. М., 1981. Т. 8. 252 с.
7. Räsänen M. Per Wolga-Bolgarischen Einfluß im Westen Lichte der Wortgeschift // Finnischugriche Forschungen, 1946. T. 29. С. 190-196.
8. Добродомов И.Г. История лексики тюркского происхождения в древнерусском языке (на материале «Повести временных лет») : автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1966. 23 с.
9. Поповска-Таборска Х. Хронология общеславянских фонетических изменений в контексте ранней истории славян // Советское славяноведение. 1990. № 1. С. 70-73.
10. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. М., 2002. 767 с.
11. Львов А.С. Из лексикологических наблюдений // Этимология 1979. М., 1981. С. 60-72.
12. Эдельман Д.И. Сравнительно-историческая грамматика восточно-иранских языков. Фонология. М.,
1986. 232 с.
13. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Л., 1989. Т. 4. 325 с.
14. Основы финно-угорского языкознания. М., 1976. 464 с.
15. Этимологический словарь тюркских языков. М., 1997. 363 c.
16. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. М., 2006. 908 с.
17. Львов А.С. Из лексикологических наблюдений // Этимология 1965. М., 1967. С. 189-195.
18. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1967. Т. 2. 671 с.
19. Климов Г.А. Этимологический словарь картвельских языков. М., 1964. 305 с.
20. Этимологический словарь славянских языков. М.,
1987. Т. 13. 285 с.
10 июля 2009 г.
