Я З Ы К О З Н А Н И Е УДК 39(=511.131):81(=511.131) М.Г. Атаманов
ЭТНОГЕНЕЗ УДМУРТОВ: РОЛЬ ЛИНГВИСТИКИ
В РЕШЕНИИ ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМ
Анализируя заимствованную лексику, диалектные различия удмуртского языка, топонимические пласты Волго-Камья, данные лингвистической палеонтологии удмуртского языка, автор статьи приходит к выводу: носители удмуртского языка являются исконными жителями лесной зоны Волго-Уральского региона.
Ключевые слова: удмурты, этногенез, лингвистика, ватка, калмез, бесермяне, этнография, ананьино, пьяноборье.
В отличие от многих финно-угорских и соседних тюркских народов Волго-Уральского региона, проблема этногенеза и этнической истории древнейшего, этнически сплоченного, многочисленного удмуртского народа, без сомнения, слабо разработана, весьма далека от удовлетворительного решения этой чрезвычайно сложной и важной задачи.
Если взять наших родственников по языку - коми, марийцев, мордву, а из тюркских народов - татар, башкир, чуваш, то по происхождению этих этносов, уже начиная с 40-х годов ХХ в., были проведены научные конференции, сессии, выпущены монографические труды, изданы многие сборники статей, касающиеся данной проблемы [1].
К сожалению, специальные научные конференции, совещания, симпозиумы, посвященные этногенезу и этнической истории удмуртского народа, никто и никогда не проводил. Из монографических исследований счастливым исключением являются труды И.А. Смирнова «Вотяки. Историко-этнографический очерк» (Казань, 1890), В.Н. Белицер «Народная одежда удмуртов: материалы к этногенезу» (М., 1951), Р.Д. Голдиной «Древняя и средневековая история удмуртского народа» (Ижевск, 1999). Сведения из трудов первых двух авторов явно уже устарели, а работа Р.Д. Голдиной написана в основном на археологическом материале.
В своей классической статье «К постановке проблем этногенеза» глава российской этнографии середины и второй половины ХХ в. С.А. Токарев
считает, что проблема происхождения отдельных народов принадлежит к числу самых интересных, но и самых сложных и не случайно, «проблема этногенеза не разрешена до конца до сих пор ни для одного народа» [2].
Полное решение этой сложнейшей задачи, считает ученый, невозможно без учета всех сторон этногенетического процесса и без привлечения всех видов источников - археологических, антропологических, лингвистических, этнографических. И, как ведущий специалист в области этнографии, он считает, что только этнография, как наука, изучающая этнические особенности отдельных народов, способна дать наиболее полное и исчерпывающее решение проблемы этногенеза народа. «Но она может дать такое решение не в отрыве от других упомянутых наук, а непременно в тесном сотрудничестве с ними» [3].
Археологические источники, он считает, могут дать ясное представление о культурной преемственности на данной территории, о связях культур смежных и даже более отдаленных территорий, но, к сожалению, археологический материал улавливает лишь культуру, но не народ: «ни погребения, ни горшки не могут ничего сказать нам о том, на каком языке разговаривали их обладатели или создатели». Антропологический материал дает гораздо больше: он устанавливает физический состав данной народности, элементы, из которых сложилось само население; обнаруживает и реальные исторические связи между народами, смешение, миграции, кровное родство народов. Но работа антрополога, как считает С.А. Токарев, должна непременно сочетаться с лингвистическим и чисто этнографическим анализом, чтобы провести к сколь-нибудь полным результатам [4].
Язык - важнейший из этнических признаков, языковые материалы более всего способны приблизить нас к решению проблемы этногенеза; но происхождение языка не есть происхождение народа, язык далеко не исчерпывает этнической характеристики народа; зачастую границы языка не совпадают с границами народа [5].
Относительно первенствующей роли этнографии в решении проблемы этногенеза, выдвинутой С.А. Токаревым, свое мнение высказывают лингвисты, археологи, антропологи, этнографы [6]. Так, венгерский академик Антал Барта считает, что в изучении этногенетических процессов язык является наиболее надежным этническим индикатором: можно утверждать, что язык является единственным этническим критерием; история языка отражает генезис и межэтнические контакты того или иного народа [7].
Этнограф К.И. Козлова также утверждает, что для изучения этногенеза финно-угорских народов Поволжья первенствующую роль играют данные языка, сохранившие такие исторические формы и элементы, которые своими корнями уходят в глубочайшую древность. Уральская языковая семья является той наиболее древней и научно доказанной общностью, когда возникли такие понятия, как лук, стрела, лыжи, нарты, долото, грести и т. п., до наших дней сохранились они во многих финно-угорских языках [8].
При решении такого сложнейшего и деликатного вопроса, как происхождение народа, в данном случае - удмуртского, я не отдаю приоритета ни
одному из четырех разделов этногенетической науки. Тем не менее, на первое место ставлю лингвистические данные: язык - это душа, дух народа; на второе место ставлю сведения антропологии - это лицо народа, по внешнему виду нередко узнается национальность человека; на третье место - этнографию, которая служит как бы внешней оболочкой народа; на четвертом месте -археология, которая представляет окаменевший след человека разумного, отпечатавшийся на обломке исторического камня.
Язык - это исторический опыт народа, обобщенный и зафиксированный в словах, понятиях и грамматических категориях. Как считают ученые, язык - самое многогранное из проявлений духовной деятельности человека. Нет такой стороны, нет такого закоулка бытия человека, который так или иначе не запечатлелся бы в его речи. «Каждое слово - понятие, если удается раскрыть его историческое содержание, представляет ценнейший документ, по древности своей конкурирующий с древнейшими памятниками материальной культуры» [9].
Один из ведущих специалистов по праистории финно-угорских, самодийских народов и их языков на современном этапе академик Петер Хайду пишет о своем языке: «Венгерский язык может считаться языком с примерно 2,5-тысячелетней длительностью самостоятельного развития». Первыми памятниками венгерского языка являются так называемые «отрывочные памятники», в которых среди иноязычного текста встречается несколько венгерских слов. Немало венгерских слов - племенных названий, антропонимов, топонимов - сохранилось в византийских и других западных источниках Х-ХШ вв. [10].
Удмуртский, как и другие финно-угорские языки, - один из самых древних, коренных (аборигенных) языков на территории России. С ним могут сравниться только осетинский (язык потомков скифов-сармат-алан) и некоторые языки народов кавказско-иберийской группы, например, абхазский, адыгейский. Восточнославянские, многие тюркские, тунгусо-маньчжурские, самодийские, палеоазиатские и дагестанские языки стали самостоятельными значительно позже языков финно-угорских народов Восточной Европы.
Удмуртский язык относится к пермской ветви финно-угорских языков. Удмурты имеют единый литературный язык.
По численности населения этой ветви на первом месте стоят венгры, за ними - финны, эстонцы, мордва, удмурты; по переписи 1989 г. удмуртов в стране было 747 тыс., по переписи 2002 г. удмуртов осталось 636 тыс. [11].
Удмурты - древнейший этнос в Волго-Уральском регионе, основная часть народа живет на территории Удмуртской Республики. Удмуртские диаспоры с отдельными населенными пунктами имеются на территориях Кировской области, Пермского края, Татарстана, Башкортостана, Марий Эл и Томской области. В настоящее время удмурты живут во всех областях, краях, республиках Российской Федерации и странах СНГ, за последние два десятилетия многие эмигрировали в США, Канаду, Германию, Италию и другие страны; ныне можно встретить удмуртов на всех континентах
мира. К сожалению, число знающих из них родной язык из года в год сокращается.
Первые сведения об удмуртах под экзоэтнонимом ар появились в IX-XII вв. в сообщениях арабских, персидских и еврейских авторов; от хазар, булгар и позже - от татар он попал в русские письменные источники. Так, в XVI в. один из участников Казанского похода Ивана Грозного князь Андрей Курбский оставил такую запись об этническом составе Казанского ханства: «Кроме Татарска языка, в том царстве пять различных языков: Мордовский, Чюважский, Черемиский, Воитецкий, або Арский (то есть удмуртский, курсив наш. - М.А.), пятый Башкирский» [12].
Первые удмуртские слова в составе антропонимов зафиксированы в середине XVI в.: в «Жалованной грамоте удмуртам Сырьянской волости Слободского уезда от 25 февраля 1557 года...» приводится список 17 семейств удмуртов, пожелавших добровольно принять христианскую веру [13]. Среди иноязычных антропонимов встречаются имена удмуртского происхождения: Чужек: чужег уст. 'двоюродный брат; двоюродная сестра по материнской линии'; Чужигов: чужег + -ов - отфамильный аффикс; Ожмек: ожманы_'нанести рану' < ож 'война, бой, сражение'+-ек ~ -ег- антропоформант, восходящий к общепермскому периоду; Муй (в тексте ошибочно написано слитно с соединительным союзом «да»): мый, диал. муй < *муй 'бобр' (среди слободско-унинских удмуртов фамилия Муин встречается до сих пор) и др. К самому концу XVI - началу XVII в. относятся имена и фамилии удмуртского происхождения, образованные от названий птиц, зверей, насекомых, растений: кайсы 'клест'; пислег 'синица'; муш 'пчела'; кый 'змей' и др. Это первые памятники удмуртской письменности [14].
В начале XVIII в. немецкий исследователь Д.Г. Мессершмидт составил обширный, обстоятельный по тем временам лексический словарь по разным отраслям духовной жизни, хозяйственной деятельности северных удмуртов. В его же дневнике за 1726 год фиксируется первое предложение на удмуртском языке: JNGMAR-LU WYSHAISCHKINU К^А (Инмарлы восяськыны кулэ) 'Богу надо (нужно ~ следует) молиться' [15].
Великий труд по созданию удмуртской письменности и просвещению удмуртского народа совершил священнослужитель Православной церкви митрополит Казанский и Свияжский Вениамин Пуцек-Григорович. Под его руководством открывались первые школы в городах Казани, Свияжске, Елабуге и др. для обучения детей нерусских народов Поволжья азам церковно-славянской грамоты. Из этих школ вышли первые грамотные удмурты. Ими были сочинены первые стихотворения-оды в честь приезда императрицы Екатерины в Казань, а в 1775 г. вышла первая грамматика удмуртского языка «Сочинешя, принадлежащiя къ грамматикЬ вотскаго языка» [16].
Вскоре, по благословению митрополита, один из его учеников-удмуртов по фамилии Левандовский приступил к переводу Евангелий на родной удмуртский язык [17]. Минуя множество искушений и преград, в 1847 г. вышли Евангелия от Матфея и Марка на глазовском (северном) наречии и Евангелие от Матфея
на сарапульском наречии (срединные говоры). Это были первые книги на удмуртском языке - священные книги, подготовленные и изданные Православной церковью [18].
В 1904 г. вышел «Удмурт кылын календарь» (Календарь на удмуртском языке); в 1915 г. вышла первая газета на удмуртском языке «Войнаысь ивор» (Вести с фронта). До Октябрьской революции 1917 г. на удмуртском языке опубликовано около 400 статей, стихотворений, рассказов, брошюр и книг самого разного содержания.
В истории удмуртского языкознания всегда будут жить имена немцев Д. Мессершмидта, Г. Миллера, П. Палласа, Ф. Страленберга, украинца (по матери - поляка) Вениамина Пуцек-Григоровича, русских З. Кротова, М. Мышкина, М. Могилина, Н. Рычкова, удмурта Левандовского, эстонца Ф. Видеманна, финнов Т. Аминоффа, Ю. Вихманна, венгра Б. Мункачи и других ученых, внесших свой вклад в становление удмуртской письменности.
С кон. XIX - нач. XX в. вопросами удмуртского языкознания, сбором фольклорного материала и созданием литературных произведений начинают заниматься сами удмурты: Г. Верещагин, И. Михеев, М. Можгин, Т. Борисов, Кедра Митрей, М. Прокопьев, Н.Корнилов, Кузебай Герд, Айво Иви, Ашальчи Оки и др.
В годы советской власти в области удмуртского языкознания, в подготовке учебников, словарей и методических пособий для удмуртских школ много потрудились А. Емельянов, К. Баушев, И. Дмитриев-Кельда, А. Поздеева, А. Конюхова, П. Перевощиков, В. Алатырев и др. Их дело продолжают сегодня ученые, окончившие аспирантуру в ведущих центрах финно-угроведения (Москва, Тарту, Ижевск): И. Тараканов, Т. Тепляшина, В. Вахрушев, В. Кельмаков, Р. Яшина, Р. Насибуллин, С. Бушмакин, Г. Архипов, С. Соколов, М. Атаманов, А. Шутов,
Б. Загуляева, Л. Карпова, Л. Кириллова, М. Самарова, Н. Кондратьева и др.
* * *
В решении проблемы этногенеза удмуртского народа самую существенную лингвистическую помощь оказывают материалы исторической лексикологии, диалектологии, ономастики с палеолингвистикой, топонимикой и этнонимикой. Историческая фонетика, морфология и синтаксис также могут содействовать, если усилия направлены на сравнительно-исторический анализ материалов данных разделов.
«По общераспространенному мнению (с историко-географической точки зрения), географическое расположение финно-угорских языков в общем отражает соотношение между языками, среди которых (возможно, и в историческом плане) центральное место занимает удмуртский (пермяцкий) и марийский языки» [19]. Исходя из этого положения, ныне мы не сомневаясь можем говорить о том, что на землях, где жили и живут удмурты, марийцы, отчасти мордва и коми-пермяки, находилась прародина финно-угров. Места их жительства доходили до зоны южной тайги, а местами - до лесостепных районов, где жили индоевропейские народы.
Как считают ученые, с IV тыс. до н.э. финно-угры жили к северу от индоевропейских народов, имели меж собою контакты, об этом свидетельствуют языковые данные: в финно-угорский язык-основу из индоиранской ветви индоевропейских языков попали слова, обозначающие 'сто' (удм. сю), 'мёд' (удм. диал. му), 'пчела' (удм. муш), 'рог' (удм. сюр) и др. Пока считается невыясненным, непосредственно ли попали они в финно-угорский язык-основу из индоевропейского языка-основы или, как считают в последнее время, после распада индоевропейского языка-основы, из индоиранской ветви [20].
Индоиранский пласт заимствований
Известный иранист В.И. Абаев считает, что выявленный в финно-угорских языках пласт индоиранской заимствованной лексики указывает на древнейшие связи между этими народами, что является важнейшим, решающим аргументом в пользу восточно-европейской прародины индоиранских народов. Часть лексики по фонетическим и иным признакам возводится еще к общеарийскому периоду, до разделения арийцев на индийскую и иранскую ветви. Некоторые из этих слов могли быть усвоены из протоиндийского, то есть из того арийского диалекта, который со временем послужил базой для языка Ригведы и для санскрита. Другие же могли быть заимствованы из общеиранской диалектной речи, а самые поздние заимствования в финно-угорские языки попали из скифо-сарматских наречий [21].
Отличить иранские заимствования в финно-угорских языках от заимствований общеарийского, считает В.И. Абаев, в большинстве случаев нетрудно. Одним из опознавательных признаков служит отражение в финно-угорском арийского (и индоевропейского) s: в общеарийском и протоиндийском он удержался, а в иранском, кроме некоторых позиций, переходил в h, например: удм. сузэр 'мл. сестра' - др. инд. svazar 'сестра'; удм. сур 'пиво' -др. инд. sura-, но авест, ahura - название напитка; удм. узыр 'богатый; богач' -др. инд. asura 'божество; демон', но авест. ahura- и др. [22].
Вероятно, сюда же относится североудмуртское сябась - заздравное пожелание: будьте богаты, живите во здравии и силе, не имея ни в чем нужды -др. инд. s'avas 'мощь, сила; богатство' (у южных удмуртов данный термин был вытеснен тюркско-арабским словом берекет - с тем же значением).
К настоящему времени в удмуртском языке выявлено около 110 индоиранских заимствований, проникшие, как считают ученые, еще в периоды существования прафинно-угорской и прапермской языковой общностей [23]. Что очень важно, большинство заимствованных лексем связано с производящим хозяйством [24]. Следует сказать, что словарный состав удмуртского языка, особенно диалектная лексика, изучены крайне слабо; думается, что иранский пласт значительно превышает цифру 110.
Профессор И.В. Тараканов, опираясь на работы В.И. Лыткина, А. Йоки и других ученых, подразделяет индоиранские заимствования в удмуртском языке на следующие лексико-семантические группы:
1) названия металлов: корт 'железо'; андан 'сталь'; зарни 'золото'; 2) названия орудий труда и предметов быта: амезь 'сошник'; дуры 'уполовник'; тусьты 'миска'; пурт 'нож'; урыс 'плеть'; бун 'мочало'; и др.; 3) названия животных и птиц: парсь 'свинья'; пудо 'скот'; курег 'курица'; ош 'бык'; орзи 'орёл'; муш 'пчела' и др.; 4) названия продуктов питания, растений: нянь 'хлеб'; сылал 'соль'; кенэм 'конопля'; сур 'пиво'; сезьы 'овёс'; беризь 'липа'; турын 'трава; сено' и др.; 5) названия цифр, чисел: дас 'десять'; сизьым 'семь'; сю 'сто'; сюрс 'тысяча' и др.; 6) названия природных явлений и объектов: шаер 'страна'; местность'; зарезь 'море'; пужмер 'иней' и др.; 7) названия социальных отношений между людьми: эксэй 'царь'; князь'; узыр 'богатый'; богач'; мурт 'человек; чужой человек; чужак' и др. [25].
Самые интенсивные, длительные контакты пермских народов с ираноязычным миром - скифами, сарматами - относятся к ананьинскому времени (VIII-III вв. до н.э.), они продолжались и после разделения пермян на праудмуртов (носителей пьяноборской культуры - III в. до н.э. - V в. н.э.) и на прокоми (носителей гляденовской культуры - III в. до н.э. - IV в. н.э.). В этих языках есть группа иранских заимствований, встречающаяся в одном из пермских языков, но отсутствующая в другом. Например, в коми языке наличны такие иранские заимствования, как вурун 'шерсть (овечья)'; бурысь 'грива'; мегарин,мего 'барашек'; меж 'баран'; небог 'книга; письмо'; нямод 'портянки' [26], но совершенно не имеющие никаких следов в удмуртском языке.
И, наоборот, в удмуртском языке (чаще - в южноудмуртском наречии) имеются слова, отсутствующие в коми языке, например:
осетин. аккаг 'достойный' - удм. южн. (детск.) акак, акаке 'недостойный: грязный, поганый - нельзя в руки брать'; осетин. акурын 'попросить, выпросить' -удм. южн. (детск.) акурын 'попросить попить воды'; осетин. губур 'сгорбленный, согнувшийся' - удм. губырес 'тж', губырскыны 'согнуться, сгорбиться'; осетин. гизйг 'шалость, баловство'; издевательство' - удм. южн. гизег 'капризный, шаловливый, псих'; гизегъяськыны 'капризничать; психовать'; осетин. детск. ласк. дада 'дедушка'; 'отец' - удм. южн. (грах.) дадай 'ст. брат'; (любой мужчина старшего возраста - при обращении)'; осетин. камари - женский пояс из серебра с позолотой - удм. южн. (шошминско-кукморский диалект) и бесерм. камали -чрезплечная перевязь из серебряных монет, амулетов. В.И. Абаев пишет, что фонема л была чужда древнеиранскому, уже в арийском индоевропейский л перешел р («арийский ротацизм»). Одни ученые считают, что этот переход был сплошным, другие полагают, что были исключения [27]; осетин. кем 'состояние здоровья; настроение' - удм. кем 'сила; мочь' и др.
В отличие от коми и других финно-угорских народов, в удмуртском имен-нике зафиксировано более 10 антропонимов, имеющих параллели в личных именах скифов, согдийцев, саков, алан и других народов североиранской группы, например: удм. южн. Артан < осетин. 1) ард 'клятва, присяга'; 2) арт 'огонь'+ -ан - отантропонимический аффикс; ср. Арта - имя древнеперсидского божества; южн. Базак < осетин. базуг 'рука; плечо'; согд. säzäk'тж'; ср.: Базук - имя предводителя алан I-II вв. н.э.; удм. южн. Дада < осетин. дада 'отец; дедушка';
тадж. дадо 'отец' и производный от него антропоним таджиков Дадо; удм. южн. Дадок < осетин. дадак 'дающий', ср. скифское имя Дадак; удм. южн. Занок < осетин. занäк 'мальчик'; Зарина - женское имя южных удмуртов < осетин. 3äpunä 'золото'; ср. Зарина - имя сакской царицы и др. [28].
Все приведенные примеры из современных коми и удмуртского языков свидетельствуют о том, что предки пермских народов - праудмурты и пракоми -после разделения их этноязыковой общности в III в. до н.э. сохраняли контакты с ираноязычными племенами на территориях уже их современного проживания. Особенно это касается праудмуртских пьяноборских племен и их потомков, имеющих беспрерывные прямые контакты с ираноязычными племенами - сарматами, аланами, буртасами, вплоть до разгрома Волжско-Камской Булгарии татаро-монголами и ассимиляции буртас в среде тюркских народов Поволжья.
С началом великого переселения народов в IV-V вв. н.э. отдельные группы ираноязычных кочевников были отодвинуты на север Восточной Европы, на территорию проживания древних коми, имеющих курганный тип захоронения. Их особенно много на территории Пермского края; в последние десятилетия курганные могильники выявлены и на территории Коми Республики - на Выми, Вычегде, Сысоле. «Выявление этих памятников позволило констатировать проникновение лесостепного населения далеко на север», - пишет археолог Р.Д. Гол-дина, со ссылкой на работы коми археологов Э.А. Савельевой, Л.И. Ашихминой, И.О. Васкул [29]. Именно от этого населения древние коми могли заимствовать такие слова, как вурун 'овечья шерсть'; меж 'баран'; небог 'книга; письмо' и
другие, отсутствующие в удмуртском языке.
* * *
Меня немало волнует такой интереснейший факт: в пермских (удмуртском и коми) языках, венгерском и аланско-осетинском языках инфинитив оформлен одинаковым или близким друг другу аффиксом: коми -ны/ удм. лит. -(ы)ны: диал. сред. -ны, диал. южн. -ын - аланско-осетин. -ын, ср.:
удм. лит. кур(ы)ны, диал. сред. курны, диал. южн. курын 'просить, попросить'/ коми корны 'звать, подозвать'; 'просить; попрошайничать' // венг. kerni 'просить; молить' - аланско-осетин. курын 'просить; свататься, просить в жены' (удм. южн. куран~ныл куран 'сватание; свататься');
удм. лит. кар(ы)ны, диал. сред. карны, диал. южн. карын 'делать; творить; совершить; создать'/ коми диал. карны 'делать' - аланско-осетин. тнын 'делать, творить, создавать; строить; открывать';
удм. лит. зур(ы)ны, диал. сред. зурны, диал. южн. зурын 'ворчать, скулить, скрипеть, проявлять недовольство' / коми дзеродны 'дразнить, доводить до слёз; раздражать' - аланско-осетин. дзурын 'говорить; звать, призывать' (осетинское выражение сабыр дзур 'говори тихо ~ спокойно ~ медленно ~ осторожно' совершенно одинаково звучит с южноудмуртским выражением сабыр зур 'спокойно, тихо ворчи, проявляй недовольство').
Общность оформления инфинитива одинаковым или близким аффиксом в пермских, венгерском и аланско-осетинском языках можно объяснить дли-
тельными и интенсивными контактами между предками этих народов. Как показывают археологические материалы, наиболее длительные и интенсивные контакты между ними проходили на территории Волго-Уральского региона. Это могло быть задолго до ухода мадьяр-венгров с уральской прародины и до начала великого переселения народов [30].
Проникновению аффиксов в чужие языки не приходится удивляться: вытеснившие ираноязычных алан с Урало-Поволжья тюркские племена заняли их территории для кочёвок и в продолжение 1400-1500 лет оказали огромное влияние на языки своих северных соседей - финно-угорских народов, в первую очередь, на периферийные группы южных удмуртов и марийцев: помимо более 2000 лексических заимствований, в периферийно-южных говорах южноудмуртского наречия употребляется ряд аффиксов тюркского происхождения: -чи, -лык, -лы, -ла, -сыр, -сыз, -кай и др. Некоторые из них, например: -чи, -лык, - широко вошли в удмуртский литературный язык и относятся к продуктивным аффиксам. С ираноязычными же племенами этноконтакты предков удмуртов были раза в два продолжительнее и не менее интенсивны, чем с тюрками.
На языковом и археологическом материале мы можем говорить о том, что пермские народы, прежде всего южная группа, послужившая основой формирования удмуртов, имели тесные контакты с кочевниками Приуралья - сармато-аланами и мадьярами, жившими на территории центральной и северо-западной Башкирии в кон. I тыс. до н.э. - пер. пол. I тыс. н.э.
Тюркский пласт заимствований
С началом великого переселения народов в полиэтническом Волго-Уральском регионе произошли крупные перемещения и смешения всех племен и народов. Первая волна тюркоязычных кочевников проникла в Европу в кон. IV в.: в 375 г. гуннские, преимущественно тюркские, отчасти угорские, иранские орды кочевников с Южного Урала, Сибири и Казахстана переходят через Волгу и обрушиваются на южные районы Восточной и Центральной Европы. Часть наступающих кочевников проникла в лесные районы Волго-Уральского региона и вступила в контакты с местными финно-угорскими племенами [31]. Как пишет А.П. Смирнов, взаимоотношения между местными и пришлыми племенами были далеко не мирными и спокойными: кочевники-скотоводы на данной стадии развития нуждались в рабской силе для обслуживания своего хозяйства. Это обстоятельство, как и обмен товарами в тех условиях, неизбежно носивший грабительский характер, порождали военные столкновения, о которых ясно говорит археологический материал [32].
Профессор И.В. Тараканов выявляет в удмуртском языке 15 древнетюрк-ских заимствований, отсутствующих в местных тюркских - чувашском, татарском, башкирском языках, но наличных в тюркских языках Сибири, Средней и Центральной Азии - уйгурском, чагатайском, киргизском, хакасском, шорском, якутском и др. К ним он относит такие слова: аксым 'жадный '; очешыны 'спо-
рить, держать пари, заклад'; кочыны 'кочевать, переселяться, переходить'; акшан 'сумерки' и др. [33].
В кон. VII - нач. VIII вв. н.э. на земли нижнекамской группы удмуртов с южнорусских степных районов переселяется большая группа кочевников из булгарского союза племен. К середине Х в. волжско-камские булгары подчинили себе значительную часть племен Восточной Европы. Только после падения в 964-965 г. Хазарского каганата булгары смогли создать сильное для своего времени раннефеодальное государство. Булгарское государство, возникшее в Х в., было многоплеменным. Наряду с местными финно-угорскими племенами, как пишет А.П. Смирнов, мы видим пришлую булгарскую орду, аланские племена, видим сильное влияние хазар, наконец, встречаемся с представителями многочисленных народов, осевших в Поволжье. Здесь, как и южнее, была сильна славянская струя. Археологический материал дает право говорить, что в Булгарское царство вошли племена, связанные генетически с ананьинской и пьяноборской культурами: древние удмурты, коми, мари [34].
На этом фоне нет удивительного в том, что булгарские (проточувашские) заимствования попали в удмуртский язык и, наоборот, древнеудмуртское влияние выявляется в чувашском (древнебулгарском) языке. Ю. Вихманн, Й. Буденц, Б. Мункачи, Н. Ашмарин, Х. Паасонен, М.Р. Федотов, В.Г. Егоров, К. Редеи, А. Рона-Таш, И.В. Тараканов и др. дают разные цифры по булгаро-чувашским заимствованиям: от 12 (Н. Ашмарин, Х. Паасонен) до 438 (М.Р. Федотов) [35].
В данном вопросе я придерживаюсь мнения своего учителя профессора И.В. Тараканова, который в течение нескольких десятков лет занимается проблемой тюркских заимствований в удмуртском языке и по этой теме защитил докторскую диссертацию. По его данным, в удмуртском языке около 200 булгар-ских заимствований. Фонетический облик их близок к современным чувашским источникам и заметно отличается от древнетюркских (добулгарских) и поздних -татарских (кипчакских). Анализ тематических групп булгаризмов показывает, что в них преобладают слова, связанные с сельскохозяйственным производством, ткачеством, обычаями, обрядами, мифологией, терминами родства и свойства, социальным, общественным положением; слова, обозначающие признаки предметов, признаков действия. Что важно, в отличие от татаризмов, булгарские заимствования встречаются во всех удмуртских диалектах и говорах и подавляющее большинство их вошло в удмуртский литературный язык. Вот некоторые из них: бусы 'поле'; куро 'солома'; сукыри 'каравай (хлеба)'; юбо 'столб'; буртчин 'шелк', сурон 'выделанная кожа'; сяська 'цветок'; тушмон 'враг'; куно 'гость'; убир 'злой дух'; чебер 'красивый'; чагыр 'голубой'; бускель 'сосед'; кен 'сноха'; кырси 'зять'; сьолык 'грех' и др. [36].
В 1241 г. Волжско-Камская Булгария была разгромлена монголо-татарской ордой. Многие булгары погибли в боях, были уведены в плен, оставшаяся часть растворилась в среде завоевателей, переняла кипчакский (татарский) язык, отчасти сохранила булгарскую культуру, религию ислам в составе казанских татар. Часть булгар, жившая на правобережье Волги в лесных, таежных районах и оставшаяся в язычестве, участвовала с марийски-
ми, удмуртскими (мордва до недавнего времени чувашей называла удмуртским этнонимом ветке ~ ветьке: ватка - одно из двух древних племенных объединений удмуртов) родоплеменными группами в сложении современных чувашей. У чувашей сохранился язык булгарского типа; антропологический тип сходен с марийцами, удмуртами.
После разгрома Золотой Орды войсками Тамерлана (Тимура), на ее обломках, с начала XV в. начали складываться Сибирское, Астраханское, Крымское, Казанское ханства, Ногайская орда и прочие государственные объединения кочевых и оседлых тюркских народов Евразии. Южные и центральные группы удмуртов попали под власть Казанского ханства (1438-1552), стали подвластным народом. В то же время казанские правители на даннических условиях сохранили возникшее еще в добулгарскую эпоху Арское (Удмуртское) княжество, со столицей в Арче (Арске) и своим правителем-князем - эксэй. Ни одно важнейшее событие в ханстве не проходило без участия арских князей, что особенно ярко проявилось во дни Казанской войны с русскими войсками. По утверждению М.Г. Худякова, местные инородческие князья входили в состав признанной знати Казанского ханства. Самыми значительными из них были князья арские [37].
Конечно же, хан и духовные лидеры государства во главу Удмуртского княжества ставили татар или удмуртов, принявших ислам, которые беспрекословно подчинялись Казанскому престолу. Все население Удмуртского княжества было двуязычно: еще в кон. XIX - нач. XX в. южные удмурты использовали татарский как язык межнационального общения, в этот же период десятки тысяч удмуртов-язычников Казанской, Уфимской, Пермской, Вятской губерний переходили в мусульманство и отатаривались.
В таком случае, не приходится удивляться изобилию тюркизмов в удмуртском языке: татарских заимствований в удмуртском языке, действительно, огромное количество - до двух и более тысяч в диалектах; они проникли во все сферы лексического состава удмуртского языка; явное влияние татарского на морфологию, синтаксис удмуртского языка никем не может оспариваться. Как пишет И.В. Тараканов, татаризмы коснулись всей сферы деятельности удмуртского народа, начиная с природных явлений, флоры и фауны, кончая хозяйственно-бытовой, общественно-политической жизнью. «Все это является одним из показателей весьма оживленных связей и контактов удмуртов со своими соседями в бытовой, производственной и торговой сфере. Наряду с этим проникла небольшая часть слов, относящихся к административной, общественно-политической терминологии, а также слова, обозначающие абстрактные понятия, действия и состояния людей» [38].
Влияние татарского (кипчакского) языка на удмуртский имеет и негативное последствие в том плане, что в одни говоры и диалекты, например, в буйско-таныпские, татышлинские (приуральские, закамские) говоры, распространенные на территории Башкирии, юга Пермского края, татаризмов проникло более 2000: здесь все удмуртское население двуязычно - как и родным удмуртским, почти все одинаково хорошо владеют татарским языком; население ряда деревень Бураевского, Калтасинского, Илишевского, Янаульского районов на
глазах отатаривается, поэтому трудно сказать, две или пять тысяч тюркских (башкирских, татарских) заимствований в местных удмуртских говорах. Более 1000 лексем татарско-кипчакского происхождения бытует в языке нижневятских (кукморско-мамадышских, шошминских), а также верхнеикских (бавлинских) удмуртов, живущих на территории Татарии. Более 500 татарских заимствований фиксируется в собственно южноудмуртском диалекте, тогда как в срединных говорах - не более 250, а североудмуртском наречии и того меньше (не более 100), например в косинском и ярско-красногорско-глазовском кустах.
К чему это я говорю? А к тому, что такое абсолютно неравномерное влияние на разные говоры, диалекты и наречия удмуртского языка помешало единению удмуртского народа, созданию единого разговорного и литературного языка. Да, формально мы считаем, что у нас единый литературный язык, но тут есть не одно «но». Как говорят удмурты-ватка Ярского, Глазовского, Юкаменского, Красногорского, Слободского, Зуевского, Унинского районов, наш газетно-журнальный, книжный литературный язык им не очень-то понятен, поэтому редко кто здесь выписывает и читает удмуртские газеты и журналы.
Неравномерность распространения татаризмов в удмуртских диалектах создает большие проблемы и на бытовом уровне, например, если слободская или ярская удмуртка (северная этнозона) встретится со своими сверстницами из Татышлинского, Бавлинского или Кукморского районов (южноудмуртская этнозона), то едва ли они смогут общаться на родном языке: у татышлинской, бавлинской или кукморской удмуртки на языке крутится-вертится тысяча тата-ризмов, у слободской и ярской - тысяча русизмов.
С началом мощного влияния русского языка, особенно через СМИ - радио, телевидение, кино, газеты, журналы, ныне - через интернет, а также в связи с миграционными процессами многие собственно удмуртские слова, в том числе и тюркизмы начинают заменяться русскими и интернациональными словами, неологизмами. О вытеснении татаризмов из языка удмуртов приведу несколько примеров по говору родной деревни Старая Игра Граховского района (южноудмуртская этнозона): адаш 'тезка-сверстница: девушки (женщины) одного возраста, имеющие одинаковое имя'; алача 'холст, пестрядь'; аш 'вкус'; бадига 'меняла; торговец, занимающийся обменом (коней)'; башмак 'годовалый бычок'; башлык 'капюшон; башлык'; булмагыр 'неуклюжий, ничего не умеющий делать'; бустырган 'грязное, страшное существо'; дышмон 'враг, неприятель'; дэмчи 'сваха: сватовщица, сватуха'; зин 'собрание; сход'; яукал 'лодырь, тунеядец'; яньчик 'кошелек, портмоне'; йырац 'межа'; калямпер 'тмин; анис'; козлык 'очки'; курок 'вор-разбойник, беглец'; кельыт 'рыжий (о масти лошади)'; сари 'буланый, соловый (о масти лошади)'; тори 'гнедой (о масти лошади)'; майрак 'бестолковый, болван'; мамаля 'денежные пожертвования на общественные моления; оды 'сила, мощь'; оксыз 'сирота'; оньор 'мастерство; ремесло; ловкость, навык'; салят 'мастерство, умение'; тату: т.улын 'жить в мире, согласии'; шыцлар 'деверь, младший брат мужа'; ырлашын 'ругаться, зубоскалить'; эльтыр 'каракуль; мерлушка; смушка'; энэн-калэн 'напрасно; не стоило бы'; эс 'чувство; глубинное сердечное восхищение' и многие др. Даже такие известные, вошедшие
в литературный язык, термины родства, как анай 'мать'; анаймы 'свекровка'; атай 'отец'; атаймы 'свекровь, свекор'; аби 'бабушка'; 'теща'; бабай 'дед; тесть' и другие ныне заменились русскими терминами: мама, папа, баба, деда [39].
Русские заимствования в удмуртском языке
Как повествуют русские летописи, в 1489 г. Вятская земля и живущие на ней народы, в том числе и удмурты, были присоединены к Московскому княжеству с помощью 64-тысячного войска Ивана III под командованием князей Данила Щени, Григория Морозова «и иных воевод со многими силами. Они же шедше городы их поимаша, а самех Вятчан к целованью приведоша (то есть к присяге на верность), а Арян (т.е. удмуртов) к роте (то есть к присяге на подданство) приведоша...» [40].
В 1552 г. начался поход 150-тысячного войска Ивана Грозного на Казанское ханство. После захвата Арской крепости и Казани, подавления многократных восстаний, особенно на Арской (удмуртской) и Черемисской (марийской) стороне, в 1557 г. и южная группа удмуртов была присоединена к набирающему силу и мощь Московскому государству.
Если до XV-XVI вв. контакты удмуртского населения с русскими были эпизодическими, то после вхождения всех удмуртских земель в состав Русского государства волею и неволею они стали постоянными. Первые русские поселения на территории современной Удмуртии появились предположительно в самом конце XVI - начале XVIII вв. в прикамской части, в районе современных Сарапула-Камбарки-Каракулино-Воткинска, в гуще чудских (удмуртских) и башкирских поселений. До середины XVIII в. основная масса удмуртов оставалась в язычестве, и по этой причине тоже мало что объединяло два народа - покоренного и покорителя. Отчужденность между ними была естественной. Все это время шло массовое отступление удмуртов с Вятки - с бассейнов рек Молома, Холуница, Быстрица, Пижма, с нижнего течения р. Чепцы. В таких условиях едва ли возможны были массовые русские заимствования.
С усилением русской колонизации края, с постройкой железоделательных, медеплавильных заводов на территории Удмуртии, с принятием христианской веры основной частью удмуртского народа, к середине XVIII в. влияние русского языка постепенно все более усиливается. Следует подчеркнуть, что древнерусские заимствования, какие имеются в прибалтийско-финских, мордовских и коми языках, в удмуртском отсутствуют. Как правило, впереди иноязычных проникновений «бежит» самая легко осваивающаяся, легко проникающая часть языка - ономастики - антропонимы (личные имена людей). В «Жалованной грамоте того же князя удмуртам Сырьянской волости Слободского уезда от 25 февраля 1557 года о предоставлении им за принятие христианства трехлетней льготы...», наряду с именами общепермского, собственно, удмуртского, тюркского (включая арабско-персидского) и
иранского происхождения, присутствуют также имена и «фамилии» русского (собственно русского, греческого, древнееврейского) происхождения:
Ожмек Чернай: ст.-рус. черный 1) название крестьянского сословия: тягловый, податный, из простонародья, черни [41]; 2) название цвета: черный, темный, смуглый; 3) нечистый - язычник; Весицат Петров < рус. Петр < греч. (-ов - аффикс); Дадук Сенькин и его брат Радук Сенькин < рус. просторечн. Сенька < Семен < Симеон < др. евр. (-ан - аффикс); Имасый Горчанов < рус. горчанка ~ горчай - растение: 'стародубка; сокольница; зверобой-крестовый; морские колокольчики' [42]. Зубарь Дуин < рус. зубарь 1) 'колышек, вытаскиваемый в детской игре зубами из земли; 2) род столярного струга; 3) название рыбы; 4) название растения; 5) 'насмешник, зубан'; 6) 'человек зубрила, кто зубрит, долбит урок наизусть' [43]; Васюк Шихалев < рус. просторечн. Васюк, Васютка < Василий < греч.; Ворона Чужигов < рус. ворона. В русском именнике в XV-XVI вв. все еще встречались такие языческие имена, как Гагара, Галка, Дрозд, Барсук, Семихвост, Худоба, Найдён, Неждан и др. [44].
В какие годы, в какую эпоху русские имена начали проникать к удмуртам, пока трудно сказать, так как более ранних письменных документов с удмуртскими именами и отыменными фамилиями, чем этот, составленный в 1557 г., нам неизвестен.
Но судя по большому числу русских дохристианских (языческих) имен, встречающихся в материалах переписи 1615 г. в среде удмуртов Каринского и Лужановского станов Хлыновского уезда (совр. территория Кировской обл.), таких, как Бажен, Худяк, Коновал, Толмач, Лысый, Третьяк, Мороз, Копейка, Лесник, Золотой, Гончар, Охлопко, Рычко, Поздей, Шестак, Опара и др. [45], они начали проникать к северным удмуртам еще до XVI в.
Что касается нарицательной лексики, она впервые в такой полноте зафиксирована великим для удмуртоведения человеком, немецким ученым-путешественником Д.Г. Мессершмидтом в 1726 г. в среде северных удмуртов-ватка [46]. Из более чем 300 слов в списке удмуртских лексем мы встречаем только несколько удмуртизированных русизмов, приведенных ученым: кочыш < рус. диал. котяш, кочаш 'кошка'; штани < рус. штаны; возможно: тамак < рус. табак; яр < рус яр; хотя два последних слова могли попасть через татарское посредство. В слове нылка 'девочка, девушка' последний слог -ка, скорее всего, является аффиксом, заимствованным из русского языка, ср.: девка, мамка, папка, бабка и др.; сравни также: бигерка (сев. ярск.) 'татарка', где бигер 'татарин' + -ка - аффикс русского происхождения.
Ныне же значительная часть красивых удмуртских слов, приведенных в дневнике Д.Г. Мессершмидта, заменена русскими заимствованиями, а чаще всего они позабыты, ушли из живой речи их создателей. Особенно это касается этнографизмов.
В первой грамматике удмуртского языка - «Сочинешя принадлежащiя къ грамматикЬ вотскаго языка» приводится обширный словарь удмуртских слов по частям речи. Сюда попали следующие заимствования русского происхождения или иноязычные слова, пришедшие через русский язык: грама 'грамота';
крестить карисько ~ платысько 'крещу'; винаматъ карысько 'виню'; тамга ~ пучина 'пошлина'; толмацясько 'толмачу, толкую'; ораськысько 'ругаю, браню'; подрядъ карысько 'подражаю'; обеддыр ~ сюькондыръ 'обед'; чангъ 'чан'; пычал 'ружье' < рус. пищаль - старинная пушка или тяжелое ружье, заряжаемое со ствола; коцишъ 'кот, кошка'; немыцъ курегъ 'индейка' (букв. 'немецкая курица'); немыцъ кежи ~ кыр кежи 'бобы' (букв. 'немецкий' или 'дикий' горох); яръ дуръ 'берег'; венцясько 'венчаю'; Роштову визь 'Рождественский пост' [47].
Грамматика и словарь, без сомнения, составлены под руководством митрополита Казанского и Свияжского Вениамина (Пуцек-Григоровича) с помощью учащихся-удмуртов. Диалектную основу словаря определить трудно, но превалируют слова собственно южноудмуртского наречия с употреблением лексем, их фонетических вариантов других наречий. В то же время он намного чище современных словарей, изобилующих чужеродными заимствованиями.
В отличие от татар-мусульман, стремящихся к исламизации и полной татаризации языческих народов Волго-Камья, русские правители стремились к просвещению через христианизацию коренных народов данного региона. Были предприняты радикальные меры для просвещения инородцев без ущемления их права на сохранение родного языка. Так было при высокообразованных правителях - императрица Екатерина II, митрополит Вениамин Пуцек-Григорович. При них составлялись национальные словари, писались грамматики разных языков; начались переводы книг Священного Писания, богослужебной и духовной литературы. Таким путем бывшие язычники, не имеющие письменной культуры, сохраняя, развивая родной язык, приближались к мировой культуре.
В период освоения русских слов, скорее всего начиная с XV-XVI вв. и вплоть до середины XX-го, не знающим русского языка народом подвергались фонетической, морфологической и семантической адаптации, «удмуртизировы-вались» в первую очередь антропонимы, топонимы, этнонимы, чуть позже - и нарицательная лексика. Вот некоторые примеры: г. Москва > удм. Муско; Хлынов
> Кылно; Пермь > Перма; Набережные Челны > Тупал Чалды; р. Волга > Вулго; личные имена: Алексей > Очей, Олексей, Очи, Оле, Олёк, Олёш, Эчи, Эчей, Очан и др.; Анна > Аннок, Анник, Анни, Анника, Аннук, Аннуш, Анныкай, Анка и др.; нарицательная лексика, церковные праздники: церковь > удм. черк, черык; книга
> кинига, киньга; архиерей > аркерей; Петров день > Петрол; Покров > Пукро, Пукрол; Семенов день > Семеннал; жребий > жеребе; гренадер > гырнадёр; каторга > катырга; каретник - сарай (лабаз) для хранения карет и других экипажей
> коротник - длинный, обширный сарай с хлевом (конюшней) с сеновалом, где хранились сани, телеги и прочий инвентарь; фершел - помощник лекаря; врач, фельдшер > першал 'врач'; пудо першал 'ветеринарный врач'; сапоги > сапег; гривенка > гиремка (вес - фунт); чан > чау; горшок > горшок; конфеты > кампет; сахар > сакыр; гиря > гир; счеты > чот и др. (примеры взяты по говору родной деревни: Старая Игра Граховского района).
Молодое поколение удмуртов (кому 40-45 лет и моложе) русские и интернациональные слова осваивает ныне без особых искажений.
* * *
Удмуртский язык, конечно же, не латынь, не древнегреческий и не английский, чтобы проникнуть во все языки мира и оставить там свои следы. Он, как и большинство языков мира, особенно с малой письменной культурой (первая грамматика удмуртского языка издана в 1775 г.), больше всего заимствует из высокоразвитых международных языков, чаще всего - через русский.
Тем не менее, и языки малочисленных народов оказывают определенное влияние на языковую культуру народов мира, в первую очередь, через названия крупных рек, гор, городов, озер и прочих географических объектов, названия народов и племен, государственных образований и др.
Три собственных названия удмуртского происхождения известны ученому миру, особенно географам мира, составителям карт, учащимся школ, студентам вузов, государственным чиновникам, краеведам и др. В первую очередь, это сам этноним удмурт и образованное от него название республики; во-вторых, названия крупных рек Кама и Вятка: в основе названия первой реки лежит термин кам 'большая, великая река; разлив; море'; в основе названия реки Вятки -племенное название удмуртов ватка.
Сотни названий населенных пунктов, рек, гор и других географических объектов Волго-Камского региона, восходящих к удмуртскому источнику, освоены русским, татарским, марийским, башкирским и чувашским населением.
Усилиями российских и зарубежных ученых за последние 100 лет удмуртские (включая сюда же общепермские) заимствования выявлены в аланско-осетинском, венгерском, булгарско-чувашском, татарско-кипчакском, башкирском и марийском языках. Этой проблеме посвящены обобщающие работы И.В. Тараканова. Чтобы не повторять его выводов и вторично не приводить примеры из его статей и книг, отсылаем к его опубликованным трудам [48].
Диалектное членение удмуртского языка
Диалектология и ее материалы многоценны при решении этногенетиче-ских вопросов: они помогают определить место и время формирования единого национального языка, этнические связи, контакты с другими этносами разных языковых семей.
Начиная с кон. 20-х - нач. 30-х гг. XX в., особенно после создания научно-исследовательского и педагогического институтов в Ижевске, организуется систематический сбор языкового, фольклорного материала. В 1955 г. Т.И. Тепляшина защитила первую кандидатскую диссертацию по удмуртской диалектологии -«Тыловайский диалект удмуртского языка» [49].
Многие современные удмуртские языковеды вошли в большую науку через монографическое описание разных (чаще - родных) диалектов и говоров: И.В. Тараканов - с родного бавлинского (1958); В.К. Кельмаков - с родного кукморского (1969); С.К. Бушмакин - с родных средневосточных говоров (1973); Р.Ш. Нассибуллин - с родных буйско-таныпских говоров (1973); Б.Ш. Загуляе-
ва - с прикильмезских говоров (1980); Л.Л. Карпова - со среднечепецкого диалекта (1997); Н.М. Люкина - с особенностей языка балезинских и юкаменских бесермян (2008) [50].
В 1970 г. вышел классический для удмуртской диалектологии труд Т.И. Тепля-шиной «Язык бесермян» [51].
С кон. 1960-х гг. по сегодняшний день в решение проблем удмуртской диалектологии свою лепту внесли также ученые: Г.А. Архипов, В.М. Вахрушев, М.Г. Атаманов, А.А. Алашеева, Л.Е. Кириллова и др. Студентами филфака написаны курсовые и дипломные работы по удмуртской диалектологии.
Тем не менее, по сравнению с другими финно-угорскими народами изучение удмуртских диалектов до сего времени не завершено. Самое крупное собственно южноудмуртское наречие не описано, есть только статьи о кырыкмасских и граховских говорах [52], но не определена даже граница его распространения. Слабо изучены срединные, переходные (игринские), шошминский, ташкичин-ский, татышлинский говоры, нижнечепецкий и верхнечепецкий диалекты. Ведущий диалектолог В.К. Кельмаков вынужден отметить: «Несмотря на более чем вековую историю удмуртской диалектологии, многие ее кардинальные вопросы еще не нашли удовлетворительного решения. В частности, до сих пор является дискуссионным важнейший вопрос о критериях классификации пространственно-структурных единиц удмуртского диалектного языка и - как следствие этого -о количестве и территории размещения последних. В результате каждый из исследователей удмуртской диалектной речи пользовался и пользуется в своей научной практике набором единиц собственной классификации, зачастую в количественном и качественном отношении не совпадающими с классификационными единицами других авторов или же с единицами своей же классификации в различных изданиях» [53].
Более точно сказать, наверное, уже невозможно. К сожалению, эти замечания, в первую очередь, относятся к автору тех строк: ученых-диалектологов, занимающихся вопросами классификации, кроме него, у нас и нет.
В том, что каждые десять лет меняется деление удмуртской диалектной речи на разные наречия диалекты и говоры, явно проявляется несовершенство выбора основных лингвистических признаков. Удмуртские диалектологи за основу выделения наречий, диалектов, говоров берут фонетические признаки, но в удмуртских диалектах и вокализм, и консонантизм самое слабое звено - они чаще всего подвергаются изменениям: так, на глазах одного поколения из собственно южноудмуртского диалекта фактически уже исчезли древние прапермские фонемы *д, *у. А там, где хорошо поставлено преподавание удмуртского литературного языка, нивелировка фонетических и даже морфологических несоответствий с литературным языком проходит быстрее в пользу последнего.
Без сомнения, морфологические признаки лучше помогают отделить один диалект от другого, одно наречие от другого наречия, а фонетика и лексика наиболее сильно подвержены чужеродному влиянию и внутренним лингвистическим изменениям. При выделении диалектных единиц удмуртского языка, помимо чисто лингвистических факторов, следует непременно учесть исторический,
присутствующий в их формировании, например, весьма трудно объяснить связь бесермянского диалекта и верхнеикского (бавлинского) говора с южноудмуртским наречием; связь татышлинского, ташкичинского, красноуфимского говоров с нижневятским (арским) диалектом без вхождения в исторические глубины.
В формировании нижнечепецкого и верхнечепецкого говоров североудмуртского наречия участвовали разные внутриэтнические компоненты, они выросли на основе диалектной речи создателей и носителей разных археологических культур и племенных объединений: так, в сложении нижнечепецких говоров (слободской и косинской группы) участвовало привятское племенное объединение ватка, создатели пьяноборско-худяковско-азелинского, еманаевского и кочергинского археологических культур. В сложении же верхнечепецкого диалекта участвовало прикамское племенное объединение калмез, создатели пьяноборско-осинского и поломского населения. Только в результате мощного наплыва в верхнечепецкий регион привятских удмуртов-ватка в XVI-XVIII вв., связанный с началом колонизации Вятской земли русским населением, говоры игринско-дебесско-кезских (южная часть) удмуртов начинают приобретать северноудмуртские черты. Тем не менее, здешние говоры - как и сам диалект - заметно отличаются от говоров глазовско-слободских удмуртов. При чтении кандидатской диссертации Т.И. Тепляшиной создается впечатление, что приитинские говоры - это не североудмуртские, а переходные от срединных говоров к североудмуртскому наречию говоры. Калмезские (срединные) и ватка (северные) черты здесь, мне кажется, имеют соотношение 1:1.
Среднечепецкие говоры создавались носителями поломской (У-К вв. н.э.) и чепецкой (IX-XIII в. н.э.) археологических культур, с включением привятского древнеудмуртского населения. В XVII - XVIII вв. с Вятки шел настолько мощный поток переселенцев-ватка, что от языка поломско-чепецкого древнекалмезского населения и следов не осталось - победила диалектная речь нижнечепецких удмуртов-ватка. Свою лепту сюда внесли и бесермяне-чуваша.
С учетом лингвистических и исторических факторов я предлагаю, конечно же, опираясь на работы своих предшественников, следующую схему: удмуртская диалектная речь состоит из двух больших групп - наречий:
1. Североудмуртское (сокращенно - северное) наречие, внутри которого выделяются нижнечепецкий, верхнечепецкий диалекты и среднечепецкие говоры, каждый со своими говорами и подговорами.
2. Южноудмуртское (сокращенно - южное) наречие, в состав которого входят собственно южноудмуртский диалект, буйско-таныпские и верхнеикский (бавлинский) говоры.
Язык бесермян, особой этнической группы удмуртов, имеющей свою особую историю происхождения и культуру, в исторически обозримое время, судя по зафиксированным письменным памятникам, занимает промежуточное положение между южноудмуртским и североудмуртским наречиями со своими языковыми особенностям. Называть его наречием или особым диалектом - дело времени.
С опорой на языковые материалы и учетом исторических документов нам удалось выяснить место древней прародины бесермян: до ухода (по неведомым
нам причинам) значительной их части на север Удмуртии, в бассейн р. Чепцы, они жили в нижнекамско-нижневятском регионе, на территории Волжской Булга-рии, имели прямые связи с носителями кукморско-мамадышского и граховского говоров южноудмуртского наречия. Исторические документы, материалы переписей XVI-XVII, вплоть до начала XVIII в., остатки бесермянского населения под этнонимом чуваш фиксируют на право- и левобережных частях нижнего течения р. Вятки, в бассейнах рек Иж, Тойма. Среди граховских удмуртов (с. Старые Ятчи) еще в конце 1970-х годов мне удалось записать воспоминания о бесермянах как о местных жителях-язычниках (бесермянами будто бы называли жителей д. Удмуртский Сарамак соседнего Кизнерского района). Надо
полагать, что значительная часть бесермян-чуваш (в исторических документах «чуваша арская», удм. кукм. дюаш ар) отатарилась, частично вошла в состав южных удмуртов [54].
Как выявили лингвисты, фонетика языка бесермян находит прямые аналоги в говорах, диалектах южноудмуртского наречия, а морфология близка к северному наречию. По североудмуртско-бесермянским параллелям мы отсылаем к работам Т.И. Тепляшиной, В.К. Кельмакова и Л.Л. Карповой [55].
Из так называемого периферийно-южного наречия, носители которого ни в языковом, ни в историческом плане не имеют единства, я выделил бы особый нижневятский, арского типа диалект с шошминским (приказанским) и кукморско-мамадышским говорами. Носители этого оригинального диалекта являются древнейшим населением вятско-камско-поволжского региона, их предки во все времена жили здесь - до появления тюрков (булгар, татар) и русских. Самое интересное то, что, судя по воршудно-родовому составу, они родственны с нижнечепецкой - слободско-унинской, отчасти, глазовской - группой удмуртов-ватка, в первую очередь это касается балтасинско-карлыганско-малмыжской группы: воршудно-родовые группы Чипъя, Чола, Чабъя, Дурга, Сюра, Лозя, Пышъя, Туръя для обеих групп являются общими.
На носителей нижневятского диалекта, в первую очередь, на кукморско-мамадышские говоры существенное влияние оказали носители собственно южноудмуртского и бесермянского диалектов, но особенно - татарский язык. Воршудно-родовые группы кукморско-мамадышских удмуртов Зумъя, Уча, Норъя, Кибъя, Куарса, Урга чаще всего встречаются в среде южных и центральных групп; Зумъя, Уча, Урга - еще в среде средне- и верхнечепец-ких удмуртов, но ни один из вышеперечисленных шести воршудно-родовых групп кукморско-мамадышских удмуртов не встречается в нижнечепецком (слободско-унинском) регионе.
Из среды носителей кукморско-мамадышского, в меньшей степени -шошминского говора, после падения Казанского ханства и Арского (Удмуртского) княжества в сер. XVI в., многочисленными беженцами-переселенцами на территории Башкирии и Западного Приуралья были созданы татышлин-ский, ташкичинский, красноуфимский говоры. Носители верхнеикского (бав-линского) говора были выходцами из среды южных удмуртов, лишь члены нескольких семей из воршуда Пышъя в д. Николашкино Бавлинского района являются переселенцами из д. Старый Кушкет Балтасинского района (шош-минский говор). Закамье или Западное Приуралье, включая сюда удмуртские населенные пункты Янаульского, Калтасинского, Бураевского, Кушнарен-ковского, отчасти - Илишевского районов Башкирии и Куединского района Пермского края, были заселены выходцами из всех удмуртских регионов, но здесь победила диалектная речь первопоселенцев данного края - выходцев из Южной Удмуртии.
Для выделения удмуртских наречий, я считаю, следует, в первую очередь, выбрать самые характерные, широко распространенные морфологические признаки, а также учесть диалектную лексику, ударение и синтаксические различия.
Для выделения удмуртских диалектов внутри наречий следует учесть фонетические, а возможно, и морфологические особенности, диалектную лексику говоров, распространенных на большой территории - района(-ов), в бассейнах рек; для одного удмуртского говора достаточно нескольких фонетических и лексических особенностей, а для подговора, может быть достаточным выделение одной фонетической и нескольких лексических особенностей.
Для определения границ расположения срединных говоров от соседних южноудмуртского и североудмуртского наречий следует в первую очередь обратить внимание на такие характернейшие языковые признаки, как отсутствующие или не сохранившиеся в других наречиях и диалектах удмуртского языка:
1. Употребление аффрикат ч, ж, з во всех позициях - в начале, середине, конце слова, ср. жужыт // южн., сев. жужыт 'высокий'; озы // южн., сев. озьы 'так'; уж // южн., сев. уж 'работа, труд' и др.
2. Употребление усеченных форм глагола: выпадение в глагольных формах I спряжения инлаутных слогов типа согласный-гласный, согласный-гласный-согласный, гласный-согласный и образование стяженных форм глагола: тотко ~ тотско ~ тоско ~ точко // южн. тодисько ~ тосько, сев. тодысько ~ тотско 'я знаю'; сико // южн. сиисько ~ сисько, сев. сиысько 'я ем'; юко // южн. юисько ~ юсько, сев. юысько 'я пью'; шумпотко // южн. шумпотисько, сев. шумпотысько ~ шумпотско 'я радуюсь' и др.
3. Инфинитив употребляется в усеченной форме с суффиксом -ны: мынны // южн. мыныны ~ мынын, сев. мыныны 'идти'; тодны // южн. тодыны ~ тодын, сев. тодыны 'знать'; юны // южн. юыны ~ юын, сев. юыны 'пить' и др.
Топонимика - один из разделов этногенетической науки
При решении этногенетических проблем любого народа невозможно пройти мимо такой важной, многоинформативной части лингвистической науки, как топонимика, имеющей непосредственные связи с историей, археологией, этнографией, фольклором, палеогеографией, палеоботаникой, особенно же -с антропонимикой, этнонимикой и другими разделами, входящими в состав ономастики.
Каждое название представляет интерес для языка, истории, культуры, в том числе и этногенеза народа, особенно когда испытывается дефицит в древних письменных источниках. Один из ведущих специалистов по ономастике В.А. Никонов пишет: «Названия - слова, - они красноречиво свидетельствуют о языке тех, кто их дал. А так как они прикреплены к месту, то по ним можно восстановить границы распространения его. Для большинства языков названия старше письменных свидетельств» [56].
Каждый топоним - своего рода исторический документ или письменный памятник, имеющий значение первоисточника. Не случайно топонимы именуются «языком Земли», так как несут разностороннюю информацию о языке, истории и культуре народа, о его социально-экономическом уровне развития в
разные исторические периоды; они помогают восстановить зооботанические, климатические, ландшафтные и иные изменения в природе изучаемого региона и т.д. Историко-этимологический анализ географических названий помогает проникнуть в необъятную глубину истории этноса и его языка; раскрыть духовный мир народа - творца названий, восстановить праисторию народа страны начиная с древних веков.
Ввиду ограничения объема статьи, в данном случае приведу лишь конспективную информацию, взятую из своих ранних публикаций [57].
В географических названиях Удмуртии выделяются прапермский, собственно удмуртский и русский топонимический пласты, выявляются угорские, самодийские, тюркские и марийские топонимические элементы.
Прапермский, или общефинно-угорский, пласт географических названий начал формироваться в период освоения территории современной Удмуртии с эпохи мезолита (VIII-VI тыс. до н.э.). С этого времени она никогда не пустовала и, важно отметить, каких-то крупных этнических перемещений здесь никогда не происходило. Господствующим населением всегда оставались родоплеменные группы финно-угорского происхождения, вошедшие в состав формирующегося удмуртского этноса.
К прапермскому (финно-угорскому) пласту отношу лишь те апеллятивы, которые не встречаются в словарном фонде современного удмуртского языка, но бытуют у коми, или - ни в одном из пермских языков в живой речи не употребляются, но сохранились в географических названиях и их параллели выявляются в других родственных финно-угорских, шире - уральских - языках, например:
люк (в названиях нескольких рек и населенных пунктов Удмуртии), ср. фин. ]оЫ 'река', данный гидротермин наличен во всех финно-угорских языках (в удмуртском начальный *й- довольно часто заменяется л'-);
ва (в названиях нескольких рек: Ва, Вала, Кыква, Сива), данный апеллятив очень широко распространен в Пермском крае, в коми языке ва 'вода' / удм. ву 'тж'; апеллятив с тем же значением встречается в большинстве уральских языков;
пуро ~ буро (в названиях нескольких рек в бассейне Камы, Ижа, Валы), деэтимологизированный апеллятив находит параллели в топонимии прибалтийско-финских народов: в карельском пуро 'небольшая река, ручей';
ой ~ уй ~ уйо ~ уйы ~ ай - весьма широко распространенный деэтимологизированный апеллятив в удмуртской топонимии, находит прямые параллели в прибалтийско-финских языках: фин., вепс., эст. о]а 'ручей, протока, канава' и др.
К приведенной группе топонимов по своей деэтимологизированности приближаются восходящие к разным языкам географические названия, оформленные с топоформантами, имеющими терминологическое происхождение. На наш взгляд, топоформанты -зи (-си, -чи) (очень большая группа топонимов Удмуртии оформлена этим формантом), а также -ма (-мо), -иж (-ыж), -ош (-оч), -мыж, -мес (-мас, -мос, -маз) этимологически связаны с финно-пермскими языками; -ур (-ыр), -ым (-им, ум, ом); па ~ ба, ар, лет - с языками народов Западной Сибири, скорее всего - угров и самодийцев; -ман, -тан (-дан), -ганда (-гында) -
с индоиранскими языками; -баш - с тюркскими языками. Эта группа топонимов разновозрастная.
Собственно удмуртский пласт - один из древних и самый распространенный на территории Удмуртии. В образовании удмуртских топонимов наиболее часто встречаются аппелятивы шур 'река'; гурт 'деревня, селение'; выр 'холм'; гурезь 'гора'; яг 'сосновый бор'; тыло 'подлесок; подсека'; луд 'поле'; нюк 'лог, ложбина'; чыпет 'пруд'; ошмес 'родник'; ты 'озеро'; выж 'мост'; сюрес 'дорога'; кар 'городище'; вольы и сайкос 'подсека, новина, росчисть' и др.
Одну из широко распространенных групп топонимов представляют собой отантропонимические названия. Самую специфичную, наиболее древнюю и довольно внушительную группу в удмуртской топонимии составляют названия населенных пунктов, улиц, лугов, полей, рек, холмов, древних могильников, городищ, мест языческих мольбищ, образованные от воршудно-родовых имен, ведущих свое начало от эпохи тотемизма, матриархата, см.: г. Можга, с. Большая Уча, д. Бигра, родник Чолаошмес, городище Эбгакар, улица Сальяурам, озеро Лозяты, святилище Чабьякуала и др. Около 9 % ойконимов Удмуртии в своем составе содержат те древние воршудно-родовые имена.
В географических названиях Удмуртии отразились названия зверей, птиц, растений, характерных для таежных лесов Восточной Европы, а также народные обычаи, обряды, поверья удмуртского народа, особенно связанные с древней языческой культурой и религией, хозяйственной деятельностью.
В сложении удмуртских топонимов довольно широко участвуют послелоги и послеложные слова, например: йыл 'верховье; исток, вершина; над, наверху'; ул 'низ; нижний; под'; сьор 'за, позади'; динь 'около, возле, рядом с...' и др.
Удмуртский пласт топонимов не ограничивается только территорией Удмуртии: географические названия удмуртского происхождения встречаются во многих частях Волго-Уральского региона, на территории Кировской области, Татарстана, Башкортостана, Марий Эл, Чувашской Республики, Пермского края - в бассейнах рек Вятки, Белой, Камы, вплоть до среднего течения р. Волги. Наиболее плотный ареал удмуртских топонимов встречается в Заказанье, в районе Арска, Балтасей, Кукмора, Мамадыша, где с конца I тыс. н.э. до 1552 г. существовало Удмуртское (Арское) княжество, и в районе городов Хлынова, Слободского: до XIII - нач. XIV вв. на месте современного г. Кирова находился племенной и религиозный центр северных удмуртов-ватка, разрушенный ушкуйниками-первопоселенцами Вятской земли.
Географические названия, образованные от экзоэтнонимов одо (марийское название удмуртов), ар (тюркское название удмуртов), вотяк (~ отяк ~ вотин ~ отин ~ вочь) (устаревшее русское название удмуртов), помогли выявить ареалы былого расселения удмуртских родоплеменных групп, очертить границы пра-территории древних удмуртов. Судя по этнотопонимам Одо, Ар, Вотяк, южная граница этнической территории древних удмуртов проходила несколько южнее линии городов Чебоксары - Казань - Уфа; западная - по р. Ветлуге (несколько восточнее), северная - по верховьям рек Камы, Вятки и до слияния рек Юг и Сухона; восточная граница жительства удмуртских родоплеменных групп, ско-
Распространение топонимов удмуртского происхождения ЩЦ - более половины топонимов удмуртского происхождения (70-80%); ^ - около половины (40-60%); £ - не более 10-20%; (0 - единичные топонимы удмуртского происхождения; - этнотопонимы Одо;
ГП - этнотопонимы Ар; этнотопонимы Вотяк;----граница ананьинской
археологической историко-культурной общности;..... - северная граница произрастания дуба черешчатого
рее всего, простиралась по линии с. Кулига (у истока р. Камы) - г. Оса - пос. Чернушка (в Пермском крае), по правым притокам - Быстрый Танып, Бирь, Уфа, Сим, Усолка - среднего и нижнего течения р. Белой (в 100 км южнее г. Уфы выявлены караабызские памятники, принадлежащие праудмуртам-калмезам).
Этнотопонимы Одо, Ар, Вотяк характерны для южной, наиболее густо заселенной части ананьинской археологической культуры (VIII-III вв. до н.э.).
Именно на этой территории к III в. до н.э. на основе ананьино сложился пьяно-борский союз племен, который послужил этническим ядром в формировании древнеудмуртской языковой общности; внутри этого круга располагаются топонимы удмуртского происхождения.
Русский топонимический пласт начал складываться только с конца XVI в. Первые русские поселения появились по Каме в районе Сарапула, Каракулино, Воткинска. После основания Ижевского и Воткинского железоделательных и медеплавильных заводов в Удмуртии в сер. XVIII в. русское население появилось во всех районах Удмуртии. Топонимы русского происхождения на территории Удмуртии сходны с географическим названиями Русского Севера, в первую очередь - Вятской земли. Основная масса русских переселенцев с "окающими" говорами шла именно с тех территорий.
С конца же XVI в., после падения Казанского ханства, на территории Южной Удмуртии, в бассейнах рек Иж и Тоймы, появились первые поселения татар и марийцев; переписи еще начала XVIII в. здесь фиксируют чуваш, под этим этнонимом фигурировали бесермяне, говорившие на диалекте южноудмуртского наречия, - собственно чувашского происхождения топонимов здесь не выявлено.
Отдельные топонимы марийского происхождения фиксируются в Грахов-ском, Кизнерском, Алнашском, Киясовском и Каракулинском районах - в местах проживания марийцев.
Татарские же географические названия, помимо Южной Удмуртии, встречаются в северо-западных - Юкаменском, Глазовском, Балезинском -районах, в местах компактного проживания татар. Их создатели, выходцы из с. Карино Слободского уезда Вятской губернии, живут здесь с кон. XVII в. Во избежание иллюзорного представления о большом количестве тюркских топонимов в Удмуртии (см.: Байтуганово, Асаново, Батырево, Шадбегово, Нурузово, Баяран, Тукташ, Кельдыш и мн. др.), следует подчеркнуть, что основателями тех селений были удмурты, носившие тюркские имена: в удмуртском дохристианском именнике зафиксировано несколько тысяч личных имен тюркского (включая сюда же имена арабского, персидского и монгольского) происхождения.
Из иноязычных топонимов наиболее древними и интересными в научном отношении являются названия угорского и самодийского происхождения. Их не один десяток. Угорские названия представлены следующими апеллятива-ми: манс. унь 'запруда в реке' (р. Уня - в бассейне Чепцы и Валы; р. Унинка; р. Лумпунь: лумп + унь); манс. уть 'порог в реке; отмель' (р. Уть - в бассейне Кильмези; р. Омуть - в бассейне Чепцы: ом + уть, ср. р. Омь - пр. р. Иртыша в Западной Сибири); манс. хоса 'длинный; долгий' (р. Коса - в бассейне нижнего течения р. Вятки и Чепцы); хант. ёган, ёхан 'река' (р. Яган - в бассейне Ижа и Валы); хант.уарсэу 'кустарник; заросли': деревни Уарсем, Уварсем, Варсем имеются в Кезском, Балезинском, Глазовском районах и др. Фратриальное название пор отразилось в названиях удмуртских деревень на севере Удмуртии (примеры по Южной Удмуртии не приводим, так как этим же этнонимом здесь называют марийцев): Поркар, Порва, Порпи, Порез, Порек, Порин, Порвай, Поршур,
Порово, Поргучин и др.; данная фратриальная группа участвовала в сложении воршудно-родовой группы Порга > Пурга.
Самодийские названия представлены следующими апеллятивами: селькуп. лымпа 'болото; болотистый' (р. Лумпа, р. Лумпо - в бассейне р. Валы; р. Лумпа, р. Лумпук, р. Лумпачик, р. Лымпашур - в бассейне р. Чепцы; р. Лумпунь: лумп + манс. унь 'запруда в реке' - в бассейне р. Кильмезь; в Глазовском р-не есть деревня Лумпашур, в Якшур-Бодьинском - Лумпово, в Ярском - Лумпа); селькуп. кы, ке, гы 'река, речка' (р. Сюгы, рус. Сюга - 2 реки в бассейне р. Валы: селькуп. сю ~ шю 'змея', букв. 'змеиная река'); селькуп. колд, колдэ, колтта, голды 'большая река' (р. Колтымак - в бассейне р. Тоймы: колты + мак - то-поформант); селькуп. няр, няры, нярре 'заболоченный лес'; 'болотистое место' (р. Синяр - в бассейне нижнего течения р. Вятки; си - гидроформант, ср. Сия, Сияг, Сива, Сишур); селькуп. йунггы 'запор для ловли рыбы' (р. Юнга - в бассейне р. Чепцы); селькуп. тек 'быстрый' (р. Тек - в бассейне р. Чепцы); ненец. яха 'река' (р. Яга - в бассейне нижнего течения р. Вятки; р. Яга - в бассейне среднего течения р. Камы; р. Кордяга и Малая Кордяга - в бассейне р. Чепцы: корд < ненец. хард 'селение, поселение); возможно, сюда же относится Свияга -пр. р. Волги; ненец. сада 'лужа' (3 реки в бассейне р. Чепцы носят это название); ненец. саля 'мыс; полуостров' (р. Саля - в бассейне р. Чепцы; в Игринском р-не есть деревни Саля, Ближняя Саля, Дальняя Саля) и др.
Интересный вопрос: когда, в какие эпохи возникли топонимы угорского и самодийского происхождения на территории Удмуртии? Вопрос не простой. Проблеме проникновения западносибирского населения в Восточную Европу посвящена обширная литература с самыми разными точками зрения. Я придерживаюсь мнения ученых, считающих, что западносибирское проникновение, по существу не прекращавшееся с момента разделения уральской общности, влилось окончательно в широкий процесс великого переселения народов в I тыс. н.э. Угорские и самодийские миграционные волны в Приуралье и Волго-Камскую область на протяжении многих столетий постоянно питали и поддерживали финно-угорскую основу этнокультурной характеристики Волго-Уральского населения [58].
Проникновение небольших групп нижнеобско-зауральского населения в бассейн р. Чепцы, на территорию Северной Удмуртии, прослежено на археологическом материале второй половины I тыс. н.э. [59].
Интересна и дальнейшая судьба угорского и самодийского населения, проникшего на территорию Удмуртии. Как она сложилась? Конечно же, часть ассимилировалась в среде древнеудмуртского населения, жившего в бассейнах рек Чепцы, Кильмези (ср. воршудно-родовые группы Эгра, Можга, Пурга), часть населения ушла в другие регионы или же вернулась к своим сородичам. Так, А.Ф. Теплоухов со ссылкой на Усть-Вымьскую летопись приводит данные о том, что в середине XV в. около Усть-Выми на Вычегде (территория совр. Коми Республики) жили «вогуличи-вятчане», «вятские вогуличи», «пришедшие от Вятки вогуличи» [60].
В эпоху же великого переселения народов, в середине I тыс. н.э., на территорию жительства древнеудмуртских родоплеменных групп могли, помимо
тюрков, проникнуть части кочевых орд аланского, мадьярского союза племен, и от них в Камско-Вятском междуречье могли остаться географические названия с аппелятивом тан ~ дан 'река' - в осетинском и других индоиранских языках, ср. Мултан, Лыштан, Матан, Сардан, Гыбдан, Танып и др.; вар - в венгерском 'крепость; замок', возможно, и 'городище; укрепленное поселение'; ср. топонимы Удмуртии с этим апеллятивом: Варзи, Варни, Варади (Варали), Варага, Варавай, Сивар, Кивар и др. Все перечисленные названия не расшифровываются с помощью удмуртского и других языков Волго-Уральского региона.
Так много ценной информации содержится в географических названиях всех регионов и всех народов.
* * *
Этнотерритория праудмуртов по данным палеоботаники и зоогеографии
В решении проблемы прародины народов существуют два пути: 1) путь лингвистических методов исследования; 2) путь методов археологических (археолого-антропологических, исторических и этнографических) [61].
Удмурты и их предки по финно-угорскому языковому родству являются исконными жителями лесной зоны. Весь многовековой их уклад, религиозные верования, мифология, древний и современный фольклор связаны у них с лесом, рекой/водой. Удмуртские названия таких деревьев, как ель, пихта, осина, черемуха, восходят к уральскому праязыковому периоду; сосна, береза, липа, дуб, вяз, жимолость, ива, рябина, калина, орешник - к финно-угорскому; осокорь - к пермскому. Названия ольха, ветла, смородина, малина встречаются в пермских и в одном или в обоих волжско-финских (марийском, мордовском) языках.
Судя по таким названиям, как дуб (удм. типы), липа (нинпу), орешник (пашпу), прародина древнеудмуртских родоплеменных групп находилась несколько южнее верховий Камы и Вятки. Южная граница места их жительства, скорее всего, проходила по стыку тайги и широколиственных лесов, где росли дуб и орешник. По данным палеоботаников, дуб произрастал в южном Предуралье, но совершенно отсутствовал к востоку от водораздельной линии Уральского хребта [62]. По этой причине Зауралье исключается из числа предполагаемых районов формирования пермских народов. Северная граница произрастания дуба в настоящее время проходит по линии Екатеринбург - Ижевск (чуть севернее) - Киров - Вологда - С.-Петербург.
Одним из важных аргументов в пользу прародины удмуртов в Волго-Камье говорит название пчелы: удм. муш, к.-п. мош, мар. мукш, морд. мекш, ф. теЫ-Штеп, венг. meh < доиндоиранское ^meks [63]. Как известно, до недавнего времени медоносная пчела не была известна к востоку от Уральского хребта - во всей Сибири, в Средней Азии, Казахстане, Центральной Азии, Монголии пчелы не водились (в Сибирь, например, их переселили только в XVIII в.). С древнейших времен пчелы водятся к западу от Урала, в восточ-
ной части Европы, к югу от северной границы распространения дуба, - 57-58° северной широты [64].
Анализ лингвистических данных геоботаники и зоогеографии - лингвистической палеонтологии удмуртского языка, восходящей к общепермской, финно-угорской или уральской праязыковой эпохе, позволяет утверждать, что носители этого языка являются исконными жителями лесной зоны Восточной Европы. В районах, где жили праудмуртские племена, в географическом ландшафте преобладали холмы, возвышенности, поросшие лесом (ср. удм. выр 'холм, возвышенность' ~ коми вор 'лес'); вдоль рек (шур), озер (ты), на сырых, болотистых местах (нюр, куд) росли ива (бадьпу), ветла (уйпу), ольха (лулпу), черемуха (льомпу), калина (шупу), смородина (сутэрпу), жимолость (ыжноны ~ к. диал. ыжнёнь 'тж'), брусника (ягмульы), клюква (нюрмульы), черника (кудымульы); на лесных полянах (куш), на вырубках и подсеках (сайкос, вольы, тыло) росли малина (эмезь), земляника (узы), костяника (намер), на солнечной стороне пригорков - клубника (боры) и др.
Для фауны местности, где жили праудмурты, а еще шире - финно-пермские народы, были характерны такие звери и птицы, как бобр (мый), куница (сёр), соболь (низь), горностай (чожмер), олень (пужей), бурундук (урдо), медведь (гондыр), норка (сян, чан, чайы), выдра (вад), выхухоль (вучайы), белка (коньы), волк (кион), тетерев (тур), журавль (тури), ронжа (жакы), рябчик (сяла), глухарь (дукъя), клест (кайсы) и другие, водящиеся в таежных лесах и реках.
У удмуртов существовала богатая терминология для обозначения разновидностей леса в зависимости от растущих в нем пород деревьев и кустарников, по месту их произрастания (ср. нюлэс, тэль, сик, сурд, яг, тыло, варсэм, печкезь и др.). В то же время для обозначения растительного и животного мира более южных и северных широт в удмуртском языке нет собственных названий - они
заимствованы из русского или из тюркских языков [65].
* * *
Таким образом, языковой материал - заимствованный пласт лексики и морфологии, указывающий на этнолингвистические связи предков удмуртов с носителями индоиранских, тюркских, угорского (мадьярского), марийского языков, - а также анализ топонимической системы Волго-Уральского региона, особенно этнотопонимии, связанной с экзоэтнонимами удмуртов, данные зоо- и геоботанической терминологии (лингвистическая палеонтология) дают возможность определить границы территории, где шло формирование воршудно-родовых, племенных групп, вошедших в состав удмуртского народа. Без сомнения можно сказать, что бассейны рек Вятки, среднего и нижнего течения Белой и Камы, а также лево- и правобережные притоки среднего течения Волги были местом жительства древнеудмуртских родоплеменных групп.
Границы этнической территории праудмуртов проходили по южной половине ананьинской историко-культурной (археологической) общности, где росли дуб, орешник, липа, где водились дикие медоносные пчелы. В результате
распада ананьинской, общепермской этноязыковой общности в III в. до н.э. на две группы (на пьяноборский и гляденовский союзы племен) начали складываться самостоятельные праудмуртский и пракоми языки. На основе языка носителей диалектной речи создателей пьяноборской этнокультурной общности (III в. до н.э. - V в. н.э.) сложились древнеудмуртские племенные языки: ватка и калмез групп. Мнение о том, что общепермский язык-основа распался лишь в VIII-IX вв. н.э. после появления булгар в Волго-Камье, явно устарело, оно никак не стыкуется с огромным археологическим материалом.
Подобно другим финно-угорским народам, до недавнего времени удмурты делились на две эндогамные, дуальные группы: ватка и калмез. Издревле, по крайней мере с ананьинско-пьяноборского времени - точно, воршудно-родовые группы племенного объединения ватка жили в Вятско-Ветлужско-Поволжском регионе, по Каме от г. Елабуги до г. Тетюш на правом берегу р. Волги, а воршудно-родовые группы, входящие в состав племенного объединения калмез, занимали территории нижнего и среднего течения р. Белой - центральные и северо-западные районы Башкирии и прилегающие к ним районы северо-восточной части Татарии, юго-западные районы Пермского края, юго-восточные районы Удмуртии, - по Каме, от г. Осы до г. Елабуги.
На основе пьяноборско-азелинской (худяковской) (III в. до н.э. -V в. н.э.) и последующих за ней еманаевской (V в. н.э. - IX в. н.э.), кочергин-ской (IX-XI в. н.э.) археологических культур шло формирование диалектной речи удмуртов-ватка, как нижнечепецкого, так и нижне- и верхневятского диалектов современного североудмуртского наречия; верхневятский диалект к концу XVII века исчез: его носители отчасти обрусели, отчасти растворились в среде нижнечепецких удмуртов.
На основе пьяноборско-караабызской (IV в. до н.э. - III в. н.э.), пьяноборско-чегандинской (III в. до н.э. - V в. н.э.), пьяноборско-осинской (среднекамской) (III в. до н.э. - V в. н.э.) и последующих за ними мазунинской (III-V вв. н.э.), бахмутинской (V-VIII вв. н.э.), верхнеутчанской (VI-IX вв. н.э.), чумойтлинской (X-XIV вв. н.э.) археологических культур шло формирование диалектной речи удмуртов-калмез. С началом великого переселения народов калмезы получили самый сильный удар со стороны пришлых кочевых орд Сибири, Казахстана, Приуралья. Под их беспрерывным напором значительная часть калмезов вынуждена была отступить на территорию современной Удмуртии, а многие ушли на запад - на Вятку, в Поволжье. При этом они разорвали на две половины единую территорию ватки: на северную (нижнечепецко-слободская) и южную (нижневятско-шошминская-арская) группы. Остававшиеся в бассейне р. Белой калмезы - носители бахмутинской культуры - к VIII в. н.э. окончательно растворились в среде тюркско-угорских предков современных башкир. Их племенное название сохранилось в этнонимии северо-западных башкир и в топонимии Камско-Бельского региона в форме Калмаш.
Носители пьяноборско-осинской группы калмезов к V в. н.э. оставили свою территорию: с левобережья Камы и ее притока Тулвы они перебрались на правобережье - территорию современных Воткинского, Шарканского, Завьяловского и Дебесского районов, дошли до верхнего течения р. Чепцы. Создателями богатой поломской (У-К вв. н.э.) и чепецкой (1Х-ХШ вв. н.э.) археологических культур были осинцы-калмезы.
С приходом именьковцев (? славяне-готы-балты) в IV в., булгар в VII-VIII в. и татаро-монгол XIII в. в Волго-Камский регион, удмурты-ватка с нижнекамско-поволжского региона начинают отступать на среднее и верхнее течение Вятки и на Чепцу, к своим соплеменникам. На Чепце произошло столкновение ватки и калмезов; на Кильмези - калмезов с марийцами, на Вятке - удмуртов-ватка - с русскими. Об этом говорят удмуртские, марийские, русские легенды и предания. Со временем мощная волна удмуртов-ватка, отступающая с Вятско-Ветлужского междуречья на Чепцу под напором марийской и русской колонизации, поглотила калмезов среднего и верхнего течения Чепцы. Со временем создатели поломской и чепецкой культур стали носителями североудмуртского наречия.
Калмезы современных центральных районов и южные удмурты - родственны: материальная и духовная культура, отчасти - язык и воршудно-родовая система у них едины.
Деление диалектной речи удмуртского языка на две группы: ватка (северные удмурты) и калмез (центральные и южные удмурты) восходит к пьяно-борской и еще более отдаленным эпохам, когда существовала еще дуальная, общеплеменная организация с единой территорией жительства: ватка -в Вятско-Поволжско-Ветлужском регионе, калмезы - в Бельско-Средне- и Нижнекамском регионе. Этническая история бесермян до конца не выяснена, но, без сомнения, их древнейшие корни связаны с южными удмуртами, по крайней мере, языковые и отдельные исторические и этнографические материалы свидетельствуют об этом.
Такова в лингвистическом плане краткая этническая история древнейшего финно-угорского народа Восточной Европы - удмуртов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Происхождение казанских татар. - Казань, 1948; Этногенез мордовского народа: Материалы научной сессии (8-10 декабря 1964 г.). - Саранск, 1965; Происхождение марийского народа: Материалы научной сессии (23-25 декабря 1965 г.) - Йошкар-Ола, 1967; Археология и этнография Башкирии: Материалы научной сессии по этногенезу башкир (май 1969 г.). - Уфа, 1971; Проблемы этногенеза народа коми: Труды Института языка, литературы и истории, вып. 36 - Сыктывкар, 1985; Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. - Казань, 1971; Этногенез народов Севера. - М., 1980; Лашук, Л.П. Формирование народности коми. - М., 1972; Кузеев, Р.Г. Происхождение башкирского народа. - М., 1974; Мокшин, Н.Ф. Этническая история мордвы (XIX-XX века). - Саранск, 1977; Козлова, К.И. Очерки этнической истории марийского народа. -Йошкар-Ола, 1978 и др.
2. Токарев, С.А. К постановке проблем этногенеза // Советская этнография. - М., 1949. - № 3. - С. 12-36.
3. Там же. С. 36.
4. Там же. С. 22; 35.
5. Там же. С. 22; 36
6. Барта, А. Уральские народы и цивилизации Средней Азии II тыс. до н. э. // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. - М., 1981. - С. 138; Генинг, В.Ф. Этнический процесс в древности. - Свердловск, 1970. - С. 23-25, 30-37; Савельева, Э.А. Этногенез коми-зырян (по данным археологии) // Проблемы этногенеза народа коми. - Сыктывкар, 1985. - С. 4; Алексеев, В.П. Этногенез. - М., 1986. - С. 33-34; Козлова, К.И. Очерки этнической истории... - С. 9 и др.
7. Барта, А. Уральские народы. С. 138.
8. Козлова, К.И. Очерки этнической истории.С. 9.
9. Абаев, В.И. Осетинский язык и фольклор. - М.-Л., 1949. - С. 9.
10. Хайду, П. Уральские языки и народы. - М., 1985. - С. 16-17.
11. Финно-угорские народы России. - Сыктывкар, 2005. - С. 14.
12. Курбский, А.М. История о великом князе Московском // Русская историческая библиотека. - СПб., 1914. - Т. 31. - С. 205-206.
13. Документы по истории Удмуртии XV-XVII веков / Сост. П.Н. Луппов. - Ижевск, 1958. - С. 353-354.
14. Атаманов, М.Г. Удмурт кыл удысысь нырысети синпельмет // Проблемы удмуртской и финно-угорской филологии. - Ижевск, 1999. - С. 78-86.
15. Напольских, В.В. Удмуртские материалы Д.Г. Мессершмидта. - Ижевск, 2001. - С. 178.
16. Первая научная грамматика удмуртского языка / Введение и примечания
B.И. Алатырева. - Ижевск, 1975.
17. Атаманов, М.Г. Роль Православной церкви в формировании удмуртской печати // Журналистика Удмуртии: история и современность. - Ижевск, 2006. - С. 13-14.
18. Там же. С. 14-15.
19. Основы финно-угорского языкознания. Вопросы происхождения и развития финно-угорских языков. - М.: Наука, 1974. - С. 38.
20. Там же. С. 44-45.
21. Абаев, В.И. К вопросу о прародине и древнейших миграциях индоиранских народов // Древний Восток и античный мир. - М.: Изд. МГУ. - 1972. - С. 27-28.
22. Там же. С. 27-28.
23. Лыткин, В.И. О некоторых иранских заимствованиях в пермских языках // Известия АН СССР (отделение литературы и языка). - М.-Л., 1951. - Т. Х. - Вып. 4. -
C. 385-392; Основы финно-угорского языкознания (марийский, пермские и угорские языки). - М.: Наука, 1976. - С. 217-218; Joki, A. Uralier und Jndogermanen. - Helsinki, 1973 и др.
24. Атаманов, М.Г. Общепермская лексика ананьинского времени, связанная с производящим хозяйством // Финно-угорские этносы: технологии развития в условиях глобализации. - Ижевск, 2010. - С. 227-244.
25. Тараканов И.В. Заимствованная лексика в удмуртском языке. - Ижевск, 1982. - С. 3-4.
26. Основы... 1976. - С. 218.
27. Абаев, В.И. Осетинский язык и фольклор. - М.-Л., 1949; его же: Скифо-европейские изоглоссы. - М., 1965; Атаманов, М.Г. Происхождение удмуртского народа. - Ижевск, 2010.
28. Атаманов, М.Г. Удмуртская ономастика. - Ижевск, 1988. - С. 113-115; его же: Удмурт нимбугор. Словарь личных имен удмуртов. - Ижевск, 1990. - С. 7.
29. Голдина, Р.Д. Древняя и средневековая история удмуртского народа. -Ижевск, 1999. - С. 260.
30. Атаманов, М.Г. Происхождение удмуртского народа. - Ижевск, 2010.
31. Халиков, А.Х. Происхождение татар Поволжья и Приуралья. - Казань, 1978. - С. 43-44.
32. Смирнов, А.П. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья // МИА. - № 28. - М.-Л., 1952. - С. 20.
33. Тараканов, И.В. Заимствованная лексика в удмуртском языке. - Ижевск, 1982. - С. 16-21.
34. Смирнов, А.П. Очерки... С. 22-27.
35. Ашмарин, Н.И. Материалы для исследования чувашского языка. - Казань, 1898. - С. 18-19; Федотов, М.Р. Исторические связи чувашского языка с волжскими и пермскими финно-угорскими языками. - Чебоксары, 1968. Paasonen, H. Votjak török szoegyeztetezek // NyK, XXXVII. - Budapest, 1901. - С. 257-270; Wichmanm, Y. Die tschuwassischen Lehnwörter in den permischen Sprachen. MSFOu, XXI. - Helsingfors, 1903; Redei, K. - Rona-Tas, A. A permi nyelvek öspermi kori bolgartörök joveveny-szavai // NyK 74/2. - Budapest, 1972 и др.
36. Тараканов, И.В. Заимствованная лексика в удмуртском языке. - Ижевск, 1982. - С. 21-49; его же: Удмуртско-тюркские языковые взаимосвязи (теория и словарь). - Ижевск, 1993. - С. 25.
37. Худяков, М.Г. Очерки истории Казанского ханства. - Казань, 1923. - С. 193; Гришкина, М.В. Удмурты: этюды из истории IX-XIX вв. - Ижевск, 1994; Атаманов, М.Г. По следам удмуртских воршудов. - Ижевск, 2001. - С. 202-206.
38. Тараканов, И.В. Заимствованная лексика. С. 51.
39. Атаманов-Эграпи, М.Г. Песни и сказы ушедших эпох - Эгра кырза. Эгра вера. - Ижевск, 2005. - С. 198-231.
40. ПСРЛ: Софийская вторая летопись. Т. 6. - СПб., 1853. - С. 239; Труды Вятской ученой архивной комиссии. - Вятка, 1905. - Вып. 1. - С. 11; Хрестоматия по истории Удмуртии. - Ижевск, 1973. - С. 14.
41. Даль, В. Толковый словарь живаго великорусского языка. - СПб.-М., 1882. - Т. 4. - С. 594.
42. Там же. С. 384.
43. Там же. С. 695.
44. Бондалетов, В.Д. Русская ономастика. - М., 1983. - С. 83-113.
45. Документы по истории Удмуртии. С. 179-193.
46. Напольских, В В. Удмуртские материалы... С. 92-98.
47. Сочинешя принадлежащiя къ грамматик^ вотскаго языка // Первая научная грамматика удмуртского языка. - Ижевск, 1975.
48. Тараканов, И.В. Об исторических связях удмуртов с другими народами по данным языка // Материалы по этногенезу удмуртов. - Ижевск, 1982. - С. 145-173; его же: Заимствованная лексика. С. 78-86.
49. Тепляшина, Т.И. Тыловайский диалект удмуртского языка // АКД. - М., 1955.
50. Тараканов, И.В. Фонетические особенности бавлинского диалекта: Дис... канд. филол. наук. - Тарту, 1958; Кельмаков, В.К. Кукморский диалект удмуртского языка: Дис... канд. филол. наук. - М., 1969; Бушмакин, С.К. Фонетические и морфологические особенности средневосточных говоров удмуртского языка: Дис... канд. филол. наук. - Москва-Ижевск, 1971; Насибуллин, Р.Ш. Закамские говоры удмурт-
ского языка: Дис... канд. филол. наук. - М., 1972; Загуляева, Б.Ш. Прикильмезские говоры удмуртского языка: Дис. канд. филол. наук. - Тарту, 1980; Карпова, Л.Л. Фонетика и морфология среднечепецкого диалекта удмуртского языка. - Тарту, 1997; Люкина, М.М. Особенности языка балезинских и юкаменских бесермян: Дис... канд. филол. наук. - Ижевск, 2008 и др.
51. Тепляшина, Т.И. Язык бесермян. - М.: Наука, 1970.
52. Кельмаков, В.К. Краткая характеристика кырыкмасских говоров южноудмуртского наречия // Вопросы удмуртской диалектологии. - Ижевск, 1977. -С. 26-61; продолжение см. в сб.: О диалектах и говорах южноудмуртского наречия. -Ижевск, 1978. - С. 65-85; Атаманов, М.Г. Граховские говоры южноудмуртского наречия // Материалы по удмуртской диалектологии. - Ижевск, 1981. - С. 45-96. его же: Говор деревни Старая Игра (Вуж Эгра): фонетические, морфологические, лексические особенности // Песни и сказы ушедших эпох. Эгра кырза. Эгра вера. -Ижевск, 2005. - С. 166-231.
53. Кельмаков, В.К. К вопросу о диалектном членении удмуртского языка // Пермистика: Вопросы диалектологии и истории пермских языков. - Ижевск, 1987. - С. 26-51.
54. Атаманов, М.Г. Бесермянский след в диалектах удмуртского языка // Congressus Nonus Internationalis Fenno-Ugristarum 7. - 13. 08. 2000, Tartu. Pars IV. Dissertationis: Lingvistica I. - Tartu, 2001. - С. 97-106; его же: От Дондыкара до Урсыгурта... С. 192-205.
55. Тепляшина, Т.И. Язык бесермян. С. 242; Кельмаков, В.К. Язык бесермян в системе удмуртских диалектов // XVII Всесоюзная финно-угорская конф. - Устинов, 1987. - С. 114-115; Карпова, Л.Л. Фонетика и морфология среднечепецкого диалекта удмуртского языка. - Тарту, 1997.
56. Никонов, В.А. Введение в топонимику. - М., 1965. - С. 11.
57. Атаманов, М.Г. Удмуртская ономастика... С. 47-101; его же: Удмурт нимбугор... С. 21-389; его же: По следам удмуртских воршудов... С. 9-206; его же: Песни и сказы... С. 143-165; его же: История Удмуртии в географических названиях. - Ижевск, 1997; его же: Топонимические пласты Камско-Вятского междуречья в контексте формирования этнической территории удмуртов: Научный доклад. -Йошкар-Ола, 1996; его же: От Дондыкара до Урсыгурта. Из истории удмуртских регионов. - Ижевск, 2005; его же: Об угорских названиях в удмуртской топонимии // Проблемы изучения древней истории Удмуртии. - Ижевск, 1987. - С. 133-141; его же: Удмуртские топонимы бассейна Вятки // Советское финно-угроведение. - Таллин, 1983. - № 2. - С. 115-125; его же: Еще раз об Арской проблеме в истории удмуртского народа // Археологическая экспедиция: новейшие достижения в изучении историко-культурного наследия Евразии. - Ижевск, 2008. - С. 185-195 и др.
58. Кузеев, Р.Г., Гарипов, Т.М., Иванов, В.А., Моисеева, Н.Н. Об истории этнокультурных контактов индоевропейских, уральских и алтайских народов в Урало-Поволжье // Вопросы этнической истории Южного Урала. - Уфа, 1982. - С. 5-6.
59. Генинг, В. Ф. Этногенез удмуртов по данным археологии // Вопросы финно-угорского языкознания. - Ижевск, 1967. - С. 271-278; Семенов, В.А. Этнокультурные компоненты поломской культуры // Новые исследования по этногенезу удмуртов. -Ижевск, 1989. - С. 20-33.
60. Теплоухов, А.Ф. О происшедшей некогда смене угров пермяками на Верхней Каме, коми на Верхней Вычегде и удмуртами на Чепце // Труды Камской археологической экспедиции. - Пермь, 1960. - Вып. III. - С. 270-277.
61. Основы финно-угорского языкознания... С. 80.
62. Горчаковский, П.Л. История развития растительности Урала. Изд. 2-е. -Свердловск, 1953. - С. 127.
63. Краткий этимологический словарь коми языка. С. 169.
64. Хайду, П. Уральские языки и народы. С. 146.
65. Атаманов, М.Г. Географические апеллятивы удмуртского языка, связанные с лесом // Пермистика: Вопросы диалектологии и истории пермских языков. -Ижевск, 1987. - С. 68-75; его же: К вопросу о прародине удмуртов по данным языка // Проблемы этногенеза финно-угорских народов Приуралья. - Ижевск, 1992. - С. 3-17; его же: История Удмуртии... С. 9-16 и др.
Поступила в редакцию 20.08.2010
M.G. Atamanov
Ethnogeny of the Udmurts: the role of linguistics in solving ethnogenetic problems
Analyzing adopted vocabulary, dialect differences of the Udmurt language, toponymical layers of Volga-Kama region, linguistic paleontology data of the Udmurt language, the author of the article has come to the conclusion that the native speakers of the Udmurt language are the native inhabitants of the forest zone of Volga-Ural region.
Key words: the Udmurts, ethnogeny, linguistics, vatka, kalmez, besermyans, ethnography, ananiino, piyanoborie.
Атаманов Михаил Гаврилович,
доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник, ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»
г. Ижевск E-mail: rvkir@mail.ru