CC BY
187
А. ЕРМАКОВА, доцент МГУ им. М.В. Ломоносова
Русский мат
как феномен культуры1
С жаргонным пластом русского языка, который носит краткое наименование «мат», знакомы все. Даже тот, кто категорически не приемлет матерные слова, имея уши - слышит, а имея глаза - и видит: когда-то их можно было прочесть на стенах и заборах, а сейчас и в открытой печати. Газеты, журналы, книги все более перестают воспринимать матерную лексику как ненормативную. Как написал А.Абра-мянц в «Новой газете», «мат пронизывает всё русское общество по вертикали и по горизонтали, формирует нашу среду обитания: его мы слышим вез-де!»[1]. Очевидно, какое-то отношение к этому явлению зафиксирует готовящийся законопроект о русском языке. Однако многочисленные высказывания на этот счёт в печати демонстрируют весьма неоднозначные мнения по поводу мата. А.Абрамянц, например, считает мат мусором. А писатель Виктор Ерофеев, утверждая в «Независимой газете», что главная наша валюта - русский язык, уточняет: «в объёме от высокого штиля до мата».
Среди публикаций последнего времени, посвященных мату как непростому явлению исторически развившейся культуры, наибольший интерес вызывают аналитические работы современных учёных: Б.А.Успенского, А.А.Белякова, И.Г.Яковенко, В.Ю.Михайлина, В.И.Жельвиса [2]. Б.А.Успенский возводит известную формулу современного мата к мифологическому священному браку Бога Неба (Громовержца) и Матери-Земли и прослеживает этапы
её эволюции, приведшие к замене Громовержца на пса, а Матери-Земли на мать собеседника. В работе В.Ю.Ми-хайлина обстоятельно исследуется мат как «песья лая», своеобразный мужской код, употребление которого до недавнего времени регулировалось определёнными правилами, а смыслом ключевой для русского мата формулы было магическое «уничтожение» оппонента. В статье И.Г.Яковенко отмечается патриархальный, ориентированный на профанацию женщины характер традиционной культуры, проявляющийся в матерной лексике. А.Беляков высказывает предположение, что ключевая матерная формула идет от родоначальника славян - этакого славянского Эдипа, отцеубийцы, женившегося на своей матери.
Я не считаю себя вправе давать оценку научной значимости этих работ. Для русской женщины мат - это не просто слова, которые нужно объяснить, а факт личной биографии, повседневой жизни, переживаемый эмоционально, душевно, болезненно. И если не добираться до смысловых корней матерной лексики, невозможно обойтись без переживания и подходить к ней как объекту бесстрастного изучения.
«Матерный лай» я помню с малолетства. Мы росли в его атмосфере и дома, и в коридорах коммуналки, и во дворе
1 Выступление на круглом столе «Гендерные проблемы педагогического образования» в рамках Ломоносовских чтений (МГУ им. М.В. Ломоносова, апрель 2001 г.). Рук. доцент Костикова И.В.
заводской московской окраины. Что мат есть угроза, брань - это ощущение было первым и несомненным: мат предшествовал всем дракам и скандалам и сопровождал их. Второе ощущение: мат - угроза и оскорбление моей матери (мат сопутствовал тому, что привело к распаду семьи). Ощущение третье, ещё детское - это угроза лично мне: меня оскорбляют как женщину. И, наконец, «за державу обидно». Почему мы, русские, допускаем унижение своих матерей и с испокон веку похваляемся своим позором, всё время напоминая о нём, матерясь?! Имею в виду версию о происхождении мата, связанную якобы с татаро-монгольским нашествием и повальным насилованием русских женщин. Нелепая версия. Но других объяснений происхождения мата я тогда не знала и ненавидела его люто, а заодно презирала тех, кто матерился.
В студенческие годы, когда нас частенько забрасывали в подшефные сельские районы на уборку урожая, обнаружилось, что бывает мат как бы и не мат - без оттенка брани и даже с какой-то задушевной музыкальностью. Однажды наши мальчики, будущие журналисты, пришли после какого-то наряда, который они выполняли под началом местного деда - то ли Васи, то ли Гриши, большого балагура. Видим, ну просто распирает их от желания рассказать, проиграть в лицах дедову байку. А не получается. Из дедовой песни мата не выкинешь, а наши мальчики, если где и допускали крепкие выражения, мы тому свидетелями не бывали, не принято у нас это было. И вот доходят они до того места в дедовой байке, где дед говорит нараспев: «Вхожу я в комнату - тара-та-та-та!» И начинают хохотать и на все лады с помощью этого «тара-та-та-та» воспроизводить нюансы дедовой интонации, потому что, как поняли мы, не слова тут главными были (всего-то три слова), а напевность, без
которой пропадал аромат задушевности, теплоты, занимательности. Именно в интонации-то и был главный смысл, несущая мелодия дедовой песни. Но и без слов песня была неполной. Вот такая музыка!
В поисках архаических корней
Русский мат много древнее татаро-монгольского нашествия. И много древнее крещения Киевской Руси и возникновения славянской письменности. На этом сходятся все современные исследователи мата. А когда что-то в языковой культуре народа живёт так долго и так упорно не исчезает, значит, оно указывает на какой-то опорный кристалл народного духа. И ведь какие только усилия не предпринимались, чтобы искоренить мат: за матерные выражения святого причастия лишали, от церкви отлучали. На национальное достоинство пробовали воздействовать, с татарским игом связывали (что может быть позорнее для народа, нежели сладостно принять печать рабства и ежечасно напоминать себе о нём!). А народ как матерился, так и матерится. Напрочь забыт изначальный смысл сквер-нословных выражений. Очевидно, семантические корни погружены в такую глубину бессознательного, которая по-прежнему питает народный дух. Матерные слова из русского стали проникать и в языки других народов, восполняя там нехватку (или утрату?) особо крепких выражений при крутых жизненных ситуациях. А уж что касается русского мужика, то, как верно отметил В. Даль, без «... твою мать» - и замок не откроется, без упоминания «ё...ной матери» - никакое дело спориться не будет.
Сколь глубока та древность, к которой восходит рождение мата, с какими реалиями культуры древнего человека связана ключевая его формула? На ка-
кую мать указывала она изначально и какой смысл подразумевало то действие, которое в ней обозначалось? То, что эта формула является прерогативой мужской части русскоязычного населения, - очевидно. Но почему она получила распространение только в пределах славянской этнолингвистической общности? Ответы на эти вопросы непросты и без рискованных гипотез тут не обойтись.
Так, А.Беляков ссылается на «легенду, зафиксированную фольклористами», о том, что мат ввел в употребление один великий человек - славянин, который однажды убил своего отца и стал жить со своей матерью, т.е. совершил преступление. Своим потомкам мужского пола он передал матерную формулу как их родовой знак, «пароль», братское приветствие и магическое призывание предков на помощь, а в бранном употреблении - на-влечение на собеседника проклятия предков. И вот этот-то отцеубийца и кровосмеситель - родоначальник славян? Есть чем гордиться! Экое извращение славянского духа! Просто удивительно, почему после тысяч лет культивирования подобного приветствия ещё не каждый славянин убивает своего отца и не насилует свою мать?! Потому, вероятно, что рассказанная А.Беляковым легенда вовсе не фольклорная, а новоиспеченная, фрейдистская, уж очень просвечивает в ней эдипов комплекс.
Впрочем, А.Беляков сам же и указывает на более глубокие и более правдоподобные корни возникновения мата как «формулы ритуального, магического характера», связанной с языческими культами, «в частности, с культом «матери, сырой земли», с идеей её оплодотворения». На связь мата с язычеством, в частности, с культом плодородия, указывают и И.Г. Яковенко, и Б.А. Успенский, и В.И. Жельвис. В.Ю. Ми-
хайлин возражает против этой идеи и выдвигает свою гипотезу о связи мата с магическими практиками мужских союзов древних охотников и воинов (мат как «пёсья лая»).
Попробуем хотя бы контурно представить хронологические рамки тех периодов древней истории, которые соотносятся с культами, имеющими возможное отношение к появлению мата как формулы ритуально-магического характера. Языческие культы «маскулинной эпохи», по существующим сведениям, порождены эрой металла, т.е. не ранее 4-го тысячелетия до н.э.; примерно тогда же возникает родовой строй, появляется письменность. Культы, связанные с плодородием земли и отразившиеся во многих устных мифах, существовали значительно раньше, уже в каменном веке, в первобытно-общинный период истории. Каким голосом говорит с нами человечество тех далёких тысячелетий?
В музеях мира находится более 150 палеолитических статуэток, возраст которых 40-35 тыс. лет. Кстати, значительная их часть найдена на территории нашей страны. Это каменные и костяные статуэтки женских фигур, которые имели явно ритуальное назначение: обнажённые фигуры с редуцированными руками и ногами и подчёркнутыми половыми признаками. Среди специалистов далеко не все придерживаются мнения о связи этих «венер» с земледельческим культом плодородия. Переход от присваивающего хозяйства (собирательство, охота) к производящему (земледелие, скотоводство) происходит около 8 - 3 тысячелетий до н.э. Древние «венеры» намного старше. Для каких культов предназначались они? И можно ли предположительно отыскать какое-то общее смысловое родство этих гипотетических культов и матерных выражений как магических формул?
Просвет из глубины тысячелетий
Несомненно одно: в ту далёкую бесписьменную эпоху женщина играла особую роль в жизни первобытного общества. Раскопки древнейших погребений (в частности, в Чатал-Хююке) свидетельствуют, что женщин тогда хоронили с наибольшими почестями. Основы древней материальной и духовной культуры Египта, считают историки, заложили именно женщины (Геродот отмечал, что ещё в 5 в. до н.э. египтяне предпочитали именоваться по матери, а не по отцу). В религии древнего Египта существовало огромное количество женских божеств, сохранивших своё значение и в более позднюю эпоху рядом с мужскими богами. В то время как в мировидении некоторых древних народов небо представлялось божеством мужского рода, древними египтянами сияющий небесный купол воспринимался как женское божество Нут, склонённое над землёй, защищающее и питающее всё живое на ней молоком из своих сосцов. В мифологии, эпосе, преданиях многих народов сохранились свидетельства о том, что в древние времена существовало почитание единственной небесной богини -Великой Матери. В шумерских мифологических текстах говорится о сотворении Богиней-Матерью всех других богов и человека (примерно из того же материала, из какого создавал человека ветхозаветный бог).
Археологические находки свидетельствуют, что именно у женщин возникло религиозное чувство: потребность в почитании высшего ради сохранения жизни, способность слышать высшие силы, готовность служить им ради созидания жизни на земле. (Любопытно, что в древнееврейском языке основные духовно-религиозные понятия выражены словами женского рода: вера, молитва, церковь, манна небес-
ная, разум, мудрость, любовь. И не только в древнееврейском.) Некоторые пещерные рисунки и древние статуэтки изображают женщин с поднятыми кверху руками, словно призывающими небесные силы. Особенно в этом отношении интересен рисунок, найденный в одной из пещер в Алжире и относящийся к эпохе неолита. Рисунок изображает мужчину на охоте. В стороне -женщина. Их гениталии соединены длинной линией. Руки женщины подняты кверху. Женщина колдует, чтобы охота удалась? Конечно. Женщина призывает высшие силы, которые помогли бы мужчине охотиться? Конечно. Но особенно важно, на мой взгляд, то, как представлена энергетическая цепь прохождения высших сил от неба до стрелы охотника. Итак, получатель небесной энергии - женщина (только через неё возможен доступ к высшим потусторонним силам), мужчина же получает эту силу, необходимую ему для реализации земных дел (охоты в данном случае), только через женщину. И более того, чтобы энергетическая цепь заработала, необходим сексуальный контакт мужчины и женщины -сакральный ритуальный контакт.
О сакрализации сексуальных отношений с древнейших времён имеются свидетельства в культуре многих народов мира. Во многих культах половое слияние возводилось в ранг священного действа.
Сексуальная активность как источник плодовитости - один из важнейших аспектов сакрализации половых отношений. Но далеко не единственный. Культ главного женского божества вавилонян Иштар (богини войны и любви) занимал особое место в период патриархата с господством верховного божества Мардука. Раз в год царь вавилонский, почитавшийся наместником Мардука на земле, в праздник Нового года должен был сочетаться «свя-
щенным браком» с назначенной оракулом жрицей, представлявшей Иштар (этнологи отмечают, что отсутствие различия между естественным и сверхъестественным, олицетворение жрецов и жриц с воплощениями божества типично для древних народов и примитивных племён). Однако в результате этого священного ритуала, якобы обеспечивавшего земле плодородие, ни одна жрица никогда не оказывалась беременной. На мой взгляд, здесь просматривается та же энергетическая цепь: источник высших небесных сил открывается только женскому началу (Иштар и ее представительнице), от которого эти силы получает мужское начало (Мардук и его наместник - царь вавилонский), а через него они нисходят и на его земных подданных, которые «плодятся и размножаются», чему посвящались и массовые ритуальные оргии.
Важнейшую роль половой акт как духовное действо играл в Древней Греции в Элевсинских мистериях, посвященных великой матери Деметре, сумевшей добиться у бога подземного мира воскресения своей дочери и несущей надежду на бессмертие всем своим почитателям. Поражает бережно-трепетное хранение в духовной памяти новейших поколений фундаментальных древних верований, даже если приходится переодевать их в одёжку более современных образов. Один из археологов, побывавший в конце 19 в. близ Элевсина на «празднике посева и воскресения», обнаружил много сходного с древними мистериями, хотя вместо Деметры люди поклонялись образу богоматери Марии (образ другой, смысл тот же - защита от потусторонних сил, спасение от смерти).
Сакрализация сексуальных отношений с древнейших времён - это утверждение и сохранение модели взаимоотношения человечества через половое
священнодейство с Мирозданием. «Наслаждение», получаемое человеком от освященного сексуального акта, - это не физиологическое чувство, а ощущение экстатического выхода в иное бытие, соединённость с Космосом, с Высшим, приобщение к его силе. Поэтому талисманы, изображавшие сексуальные акты с храмовыми прислужницами, почитались на Востоке как обереги.
Поразительно стойкими в сохранении древних смыслов оказались изображения, возникшие задолго до письменности, украшающие посейчас некоторые индийские храмы и монастыри и вызывающие недоумение европейцев: фигуры влюблённых пар в достаточно откровенных позах. Но индийцев это «сексуально возбуждает» не более, чем китайцев лицезрение Тайдзи - символа Великого предела, изображающего универсальное взаимодействие двух начал в виде круга, заключающего в себе две разного цвета половинки, соединённо-разделённые изгибающейся линией. Буддийские монастыри - мужские, со строгим запретом на половые контакты. И тибетские образы, запечатлевшие соединение Будды и Бодхи-саттвы с подчеркнутыми женскими формами, так же, как китайский знак Инь-Ян, - это фактически религиозно-философские тексты, написанные языком гораздо более древним, чем буддизм, возникший всего лишь в 5 в. до н.э. И характерным строем этого древнего языка является соответствие главному структурному принципу построения мироздания - взаимодействию и равновесию Двух Начал Единого, проявлением которых в человеческом мире являются мужчина и женщина. В древнем мире, можно заключить, секс был не культом - секс был языком культа.
Резонно полагать, что сексуальную привязанность имели не только художественно-изобразительные средства, но и древний язык.
Вероятно, наиболее древним памятником письменной культуры, насчитывающим более 10 тысяч лет, в котором особенно глубоко и многосторонне представлена диалектика взаимодействия Двух Начал как универсальных сил Инь и Ян, являются гексаграммы китайской классической Книги Перемен, популярность которой в наши дни далеко превзошла рамки узкопрофессионального интереса. И ещё один любопытный момент. В восточных религиозных системах высшим богам нередко даётся определение «Супруг своей Матери». Таков был и титул высшего египетского бога Аммона [3, с. 492].
Брань или молитва?
Следы сексуального облачения древнего сакрального языка, на мой взгляд, наилучшим образом сохранились в лексике русского языка - в том его пласте, который и называется матом. На какой же древний мифологический источник указывает его ключевая формула, слишком хорошо известная всем говорящим по-русски?
С точки зрения В.Ю.Михайлина, это формула магического «уничтожения» оппонента, хотя в то же время это и «матерное говорение», характерное для определенного сообщества и имеющее своего рода кодовое значение. Б.А.Успенский, рассуждая о специфике функционирования матерных выражений, отмечает, что матерщина может и не восприниматься как оскорбление, а напротив, даже служить дружеским приветствием. Но при этом постоянно называет мат руганью, бранью. Поэтому некоторые его утверждения звучат парадоксально. Например: «Матерная ругань широко представлена в разного рода обрядах явно языческого происхождения - свадьбах...» и т.п. Свадьбы - и ругань?! Или: «Матерная ругань восходит к язычес-
ким молитвам...» Если молитва, то как допустима ругань? Или некогда мат вовсе не был руганью, а стал таковой?! Но когда он был не бранью? И чем же он тогда был? Неужели молитвой? А может, мат - и сейчас молитва? О которой молящийся, то бишь бранящийся, и сам не подозревает?
Не эту ли ноту в матерящемся хоре уловило чуткое ухо современной русской поэтессы Марины Кудимовой [4]:
За этот молящийся матом народ (А.Е.), За роковый лепет, за пьяные спичи -До Ветхозаветного косноязычья, До равноначального Слова -
вперёд!
Если и сейчас ещё слышится в сквернословии матерной брани молитва, то чем иным могла быть некогда его ключевая формула, как не древней молитвой-заклинанием, обращенным к древнему божественному началу - Великой Матери?!
В каком жизненном контексте, в каких ритуалах она применялась древними славянами - можно только гадать по некоторым вариантам её функционального употребления в современном языке, а также по мифологическим сюжетам и символам других народов мира, в которых можно усмотреть некую аналогию. Вероятно, эта формула относилась к обрядам инициации мужчин, представляя собой посвятительный ритуал, знаменующий переход в новое качество и связанный с приобщением к святыням. Почему не женщин? Женщине не надо было приобщаться к Богине: богиня, как замечает Д. Кэмпбелл, воплощена в самой женщине [5]. Зато мужчина, чтобы совершить переход из одного жизненного состояния в другое, мог это сделать только при помощи Великого Женского Начала.
Богиня-Мать одна могла дать защиту, покровительство, спасение. И осо-
бенность эта, в соответствии с универсальной логикой религиозно-мировоззренческих основ культуры древних, очевидно, не могла не носить сакрально-сексуального характера. Через какие конкретно ритуалы должна была осуществляться эта связь с Великой Матерью? Можно лишь гадать. Не исключено, что в обрядах инициации, например, при переходе юноши в разряд взрослых, брачноспособных, необходимо было подтвердить свою мужскую зрелость жрице - представительнице Великой Матери (или Богини-Матери данного племени). И тогда, скажем, формула «е... свою Мать» - могла означать: «я - мужчина, получающий силы от Матери-покровительницы своего племени», а формула «е... твою Мать», вероятно, имела бы смысл: «я под защитой Матери твоего племени, мы братья», «е...-на Мать!» - древнее заклинание, оберег, обращение именно к той высшей силе, с которой ты связан, языческий эквивалент христианского восклицания «Господи Христе!»
Вполне правдоподобная версия. Только Мать во всех этих случаях стоило бы писать с большой буквы, поскольку имеется в виду божество, великое женское начало, а не конкретная мать конкретного человека, убившего своего отца, или изнасилованная мать врага охотника-воина. И уж конечно, когда речь идёт об обращении к Высшему, надо точно знать, как и когда обращаться. Тут и сила звука, и интонация, и производимые вибрации, и многое другое приобретало особую значимость. Поэтому мату, т.е. культуре молитвенных формул обращения к Высшему Материнскому Началу, надо было специально учиться. И ещё в XVIII веке в русских крестьянских семьях родители с малолетства обучали детей «матерщине», о чем с негодованием писал Посошков.
Христианская церковь, ожесточён-
но воевавшая против древних языческих верований, как славянских, так и иных, называла мат «еллинским бля-дословием», «жидовским словом», а позже - связывала его с татарским игом на Руси, всячески подчёркивая антихристианский характер мата. Так оно и было, если понимать под антихристианством не активно противохристиан-скую направленность, а нехристианскую, дохристианскую природу древних заклинаний, закодированных в мате.
Интересный момент отмечают исследователи, говоря о социокультурных подвижках последних трёх веков, о дуальности культуры и о разнице характера этой дуальности на Западе и в России. Христианство и там, и у нас породило антиповедение. (Не по той ли причине, что практически удалило женское начало с вершины божественной иерархии, нарушив равновесие Начал?!) Но если на Западе «на место молитв и славословий Богу в моделях антиповедения помещены проклятия и богохульства, а также... призывания сатаны» [6], то в России - призывание более древнего, чем христианство и даже чем патриархальное язычество, божества - Великой Матери, превратив, правда, заклинания, обращенные к ней, в бессмыслицу, площадную брань, элитный жаргон и еще чёрт знает во что.
Может, это симптом болезни духа, какого-то серьезного, но неосознанного психического нарушения? А глубинная причина этой болезни духа - нарушение древнего механизма общения человечества с высшими силами, принижение в духовной культуре человечества роли женского начала как связующего звена мира низшего с высшим? Возможно, бессознательная потребность восстановить равновесие двух великих начал - мужского и женского - находит выражение в матерной лексике (кроме лексики уже ничего не ос-
талось) и в перевёрнутом смысле этой лексики - в унижении и оскорблении женского начала (своего рода восточный эквивалент западного антиповедения, порождённого христианством).
Так что же - да здравствует мат? Ни в коем случае. Слишком отягощена его долгая история дурными напластованиями, искажениями смыслов (так ствол дерева, дававший некогда жизнь, превращается в смертоносную дубину). Храм молитвенных формул разрушен, превращён в груду режущих и колющих обломков. Важно осмыслить, что же под этими руинами погребено, какие неустранимые потребности духа; важно понять себя.
Путь к обновлению смыслов
Христианство устранило поклонение женскому началу в божестве. Но глубинная эта потребность всегда сохранялась. Можно напомнить некоторые вехи западноевропейской культуры. В средневековой схоластике Х1-Х11 вв. начинает разрабатываться Мариология - учение о Деве Марии. В куртуазной поэзии позднего Средневековья аналогом Девы Марии, олицетворяющей архетип «вечной женственности», становится образ Прекрасной Дамы, чистой и непорочной, вызывающей восторженный рыцарский энтузиазм. Но темпы восхождения женского начала к вершинам христианской духовности через представительство Девы Марии очень замедленны. Лишь в 1950 г. католицизм утвердил догмат о телесном вознесении Марии на небо. А в 1964 г. католическая церковь объявила Марию «матерью церкви».
Потребность обратиться именно к женской ипостаси божественного начала как источнику жизни и духовной силы, спасительнице душ, заступнице обиженных, врагов победительнице, целительни-це болящих, утешительнице печальных, надежде отчаявшихся и т.д. - эта настоя-
тельная и с веками усовершенствованная потребность нашла своё выражение у православных христиан в культе Богородицы и обилии вариантов её иконописных изображений. К Богородице едва ли не чаще обращаются на Руси, чем к самому Христу.
Итак, бессознательная потребность соотнестись с духовным женским началом реализовалась на сознательном уровне как в западном христианстве, так и в православии. Но по-разному. На Западе от образа Марии духовный ориентир -Прекрасная Дама, Вечная Женственность, которой поклоняются и которую берегут, как сокровище. Здесь в образе Богородицы - жалостливая мать, которая ради дитяти «коня на скаку остановит и в горящую избу войдёт». Не в этом ли причина тяжелого психологического и социального заболевания российского мужского населения - инфантилизма (диагноз, поставленный общественным мнением и подтверждаемый специалистами)? Российский мужчина охотно отождествляет себя на подсознательном уровне с Христом-Младенцем, сидящим на руках Матери. «Для русского сознания понятия Родина, Россия оказываются ассоциированными с понятиями материнства, матери. (Кстати, и слово «отчизна» у нас женского рода. - А.Е.). Вот и ждут от Родины-матери постоянных благодеяний; ждут, как ждут русские мужчины от женщин великого материнского подвига всё-пони-мания и всё-прощения; ждут, когда «накормит, напоит, да спать уложит» [7]. Вот так и оказалось надломленное сознание русского человека неспособным видеть, чувствовать специфику Женского и Мужского на уровне высшем, духовном. Мне представляется, что в древне-дремучем бытовании мата как сакральной формулы, когда духовное и телесное не противопоставлялось друг другу, этот момент присутствовал, а потом был искажён и утрачен.
Дисгармония в соотношении мужско-
го и женского начал как на уровне социальном, так и духовном особо остро стала ощущаться в последние два века. Художественная литература, в частности русская, отображая эту дисгармонию, пыталась найти твёрдые опоры и предложить идеальные модели взаимоотношений мужчины и женщины, гармонии духовного и телесного, утвердить духовно-возвышающую роль любви. Те же устремления отчётливо проявились в работах русских философов: В.С. Соловьёва, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, В.В. Розанова, П.А. Флоренского и других.
Именно в русской культуре проблема сущности и назначения женского начала приобрела наиболее глубокое, космическое звучание. С разных позиций пытались осмыслить эту проблему русские философы [8]. Великий мистик современности Д.Андреев объяснял усиление роли Мировой Женственности в последние два столетия глубинными космическими процессами, происходящими в тонких надземных мирах, и считал особо важной роль Мирового Женского Начала в решении главной задачи человечества - преобразовании государств в братство [9].
На связь социальных и духовно-психических проблем с космическими процессами указывается в «Тайной доктрине» Е.П. Блаватской и «Живой этике» Е.И. Рерих. На современном витке космической эволюции особую роль спасителя человечества и спасителя планеты они отводят женщине. На чём основывает такую роль женщины Живая Этика? На том, что чувствовали уже древние люди и по-своему выражали в мифах, символах, наскальных рисунках: женщине «от начала... вручена нить связи двух миров, видимого с невидимым. Женщине дано являть мощь сокровенной жизненной энергии» [3, с.13. Подч. мной - А.Е.). Женщина обладает более тонкой организацией, позволяющей ей получать космическую энергию тончайших вибраций, ассимилировать её, притягивать сердцем. Мужчи-
на уже от неё получает эту энергию. Это утверждение вовсе не умаляет значимости мужского начала. Они равноценны, но не однозначны: женщина - аккумулятор и проводник духовной энергии космоса, мужчина - реализатор. И только вместе они созидатели.
А как же всё-таки быть с матом? Запрещать? Разрешать? Разъяснять?
Недавно на семинаре по философии, когда зашла речь о природе мата, один студент-филолог возмутился: «Как можно говорить об этом? Ясно, что мат - дикое, безобразное явление, зачем рассуждать о нём?» Слава Богу, осудил заматерщин-ность современной речи. Но если не говорить, если не прояснять самим себе природу мата, откуда взяться адекватному к нему отношению?
Литература
1. Новая газета. 25.12.98.
2. Успенский Б.А. Мифологический аспект
русской экспрессивной фразеологии // Избранные труды. Т. 2., М. - 1996. - С. 67-161; Беляков А. О матерщине, эмоциях и фактах. // Независимая газета -26.03.99.- С. 8; Яковенко И.Г. Ненормативный анекдот как моделирующая система. // Новое литературное обозрение. - № 43. 3. 2000. - С. 335-346; Михайлин В.Ю. Русский мат как мужской обсцен-ный код: проблема происхождения и эволюция статуса. // Там же. - С. 347-393; Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. - М., 1997.
3. Письма Елены Рерих. 1929-1938. Том 1. -
Новосибирск, 1992.
4. Новая газета. - № 47 (519), 1998. - С. 21.
5. Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой. - М.,
1997. - С. 121.
6. Беляков А. Цит. произв.
7. Яковлева Л.И. Эйдосы любви: Запад и
Россия. // Человек. Общество. Культура. - Тула, 1998. - С. 133.
8. См.: Рябов О.В. Русская философия жен-
ственности (Х1-ХХ века). - Иваново, 1999.
9. Андреев Д. Роза Мира. - М., 1992. - С. 242.
