CC BY
65
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ИНТЕРВЬЮ
РОССИЙСКАЯ ШВЕЙНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ:
ВЗГЛЯД ИЗНУТРИ (Интервью с директором (владельцем) швейного предприятия Николаем Игоревичем Киселевым)*
В беседе принимали участие: Елена Ивановна Гаврилова - заместитель директора предприятия по производству; Татьяна Вячеславовна Киселева - заместитель директора по снабжению.
«Проблемы прогнозирования»: Расскажите, пожалуйста, как Ваше предприятие начинало свою работу.
Н. Киселев: В 90-м - 91-м году собралась группа товарищей, работавших в разных областях легкой промышленности. Одна сотрудница была инженером-техно-логом на фабрике театральных принадлежностей. Работал у нас и инженер-технолог, который занимался в ЦНИИЛП (Центральном НИИ легкой промышленности) разработкой спецодежды, заказываемой научно-техническим комитетом Минобороны. Поэтому мы решили попробовать создать предприятие, ориентируясь именно на производство форменной одежды. Первым заказчиком был Столичный банк сбережений (будущий СБС-Агро). От него мы получили заказ на 600 тыс. руб. на изготовление 200 костюмов.
«ПП»: А кто привел к Вам эти заказы? Вы сами нашли?
Н.К.: Заказчиков находили сами - через знакомых. Потому что до этого, еще не будучи юридическим лицом, мы сделали небольшой, для 40 чел., заказ для службы безопасности Московского Международного Банка. Мы изготовили в домашних условиях для них образцы униформы. А потом мы получили от них предоплату по договору и купили две промышленные прямострочные машины. Затем неофициально сняли в аренду помещение площадью 15 кв. м и 3 бытовые машинки. Там мы этот заказ изготавливали в течение двух месяцев; 600 тыс. руб., которые мы получили, были по тем временам приличной суммой. Поэтому часть денег мы использовали в качестве оборотных средств. Попутно мы начали искать заказчиков везде и принимать заказы на разработку форменной одежды, а также костюмов, женских платьев и т. д.
«ПП»: То есть, Вы заработали какую-то репутацию и благодаря этому стали находить новых клиентов? У Вас появились какие-то связи?
Н.К.: Да, часть клиентов приходила именно по рекомендациям, и они затем рекомендовали нас другим. Но в какой-то момент родственник одной из учредительниц (он работал на рынке ЦСКА и торговал корейской швейной продукцией) обратился к нам с предложением. Он очень долго обрабатывал нас и говорил: давайте шить что-нибудь именно для продажи на рынке.
Мы к тому времени приобрели кое-какие знания о сырьевой базе, имеющейся в пределах России. Мы посчитали, что пошив верхней одежды - это то, что подходит для нас. Тип ткани был нам хорошо знаком, потому что мы с такими тканями уже работали. Оборудование, которым мы располагали, тоже позволяло нам изготовлять по-
*
Интервью подготовлено в рамках работы по гранту Российского гуманитарного научного фонда (проект № 00-02-00177).
добную продукцию. Может быть, не со стопроцентным промышленным качеством, но позволяло. И мы сшили несколько единиц верхней одежды - свингеров.
Не сразу, но постепенно их продали и решили попробовать еще. Рентабельность была очень высокой, и мы делали практически «три конца».
«ПП»: Три конца - это прибыль в 300%?
Н.К.: Да, это 300%. То есть мы продавали свои изделия на рынке за 140 долл. примерно. Это минимальная цена, на которую мы были согласны, некоторые вещи мы продавали по цене до 180 долл. Причем наши расходы, думаю, не превышали даже с учетом всех накладных 40 долл. за единицу.
«ПП»: В каком году это было?
Н. К. : Скорее всего, в 93-м.
Потом мы нашли очень неплохой источник сырья. Это была фабрика им. Петра Алексеева, которая выпускала ворсовые шерстяные ткани, в том числе и сукно. Наш опыт в создании моделей верхней одежды возрастал, и наконец, мы создали такую модель, которая нравилась потребителям. Это было такое коротенькое пальто. На него шло очень мало ткани, а реализационная цена при этом была очень приличная, так как мы подстраивались под цены импортного товара. Это дело было архиприбыльным.
К тому времени мы через Госкомимущество сняли помещение примерно в 140 кв. м. Там у нас было штук семь машинок, и мы смогли организовать там раскройное производство. Мы выпускали до 300 ед. товара в месяц. Все это мы носили на рынок.
Первую продукцию мы продавали на Лианозовском рынке, а когда перешли на пальто, то стали торговать на рынке ЦСКА. Для Лианозово мы нарабатывали продукцию под субботу-воскресенье, затем в субботу ехали и продавали практически все, что за неделю успели изготовить - около 40 ед. продукции.
Я помню, что по тем временам выручка за выходные у нас составляла 2,53,0 тыс. руб. Когда мы перешли на ЦСКА, производительность у нас повысилась уже до 15-16 ед. в день. При этом мы по-прежнему продавали всю нашу продукцию фактически до 10-11 ч утра.
«ПП»: Кстати, за счет чего у Вас тогда повышалась производительность?
Н. К. : За счет того, что мы поставили раскройное производство. Мы уже могли себе это позволить. Модельный ряд не менялся и люди приспосабливались. (Ведь производительность новой модели довольно низкая). К тому же сперва у нас не было поточного производства, конвейера.
«ПП»: То есть шло обычное освоение ассортимента, и за счет этого росла производительность?
Н. К. : Да, и причем производительность росла довольно существенно. Скажем, если швея при освоении новой модели может шить где-то по 2 ед. в день, то опытные швеи на нашем производстве в некоторые дни делают по 6 ед. То есть, производительность может возрастать в 3 раза.
«ПП»: Вы, кстати, сдельно платите?
Н. К. : Да, работа и тогда, и сейчас сдельная, оплата идет в соответствии с произведенным количеством. Затем человек сдает изделие; на вещи присутствует его персональный номер, по которому мы потом можем отследить наличие брака. И если эта информация поступает из торговой сети, то мы смотрим, какой номер проставлен, и принимаем меры.
«ПП»: Понятно. А как Ваша жизнь развивалась дальше?
Н.К.: Дальше было так. Мы получили информацию, я не помню каким образом, о том, что можно разместить заказ на промышленных предприятиях, которые находятся вне Москвы. Так мы вышли на швейную фабрику в городе Калязине и разместили там заказ на тысячу единиц. Срок оборота денег от закупки ткани до реализации продукции был очень короткий. Фактически каждые два дня я ездил на фабрику, и деньги, которые мы заработали, привозил назад. Процент рентабельности, за вычетом накладных расходов, составлял 250%, а потребление ткани росло просто лавинообразно.
«ПП»: В каком году это было?
Н.К.: Это 94-й - 95-й год. Мы могли себе позволить купить порядка 3 тыс. м ткани. Исходя из того, что расход ткани на одно пальто где-то 3 м, мы делали заказ. Своих возможностей у нас хватало где-то на 350-400 ед. Затем мы еще взяли работников, организовали рабочие места на этих же 140 м, в подвальном помещении, и продолжали наращивать производство.
Поскольку изначально мы продавали с одного и того же торгового места всегда одни и те же пальто в течение практически 2 лет, у нас созрела своя клиентская база, причем из оптовиков.
Пальто продавались и у нас, и уходили в Мурманск. Я не знаю, какие у них были прибыли, но люди оттуда менялись просто на глазах. Уехав от нас с товаром 3 раза, на четвертый приезжали с такой золотой цепью на шее, что на ней можно было водить корову по двору и не бояться, что цепь порвется. Просто очень быстро зарабатывали. Я думаю, что для них со 140 долл. заработать еще 140 не представляло никакой проблемы.
«ПП»: Попутный вопрос. А как Вы считаете: в тот период времени за счет чего происходило увеличение сбыта вашей продукции? За счет роста продаж на рынке вообще, или же в то время снижались продажи государственных фабрик?
Н. К. : А тогда не было почти продаж государственных фабрик.
«ПП»: Они в тот момент уже «легли» полностью, и рынок был ненасыщен?
Н.К.: Я думаю, что здесь был очень важен ассортимент (поскольку мы говорим о вещах модных). То есть, если мы говорим о женской моде, то цена - она важна, но новизна вещи и ее модность - еще важнее. А ассортимент старых фабрик и методы дистрибьюции тогда еще не изменились - какими были в советское время, такими и оставались. То есть те же чудовищно ненадежные поставки, то же незнание потребительского рынка.
Российской продукции, которая могла бы составить нам конкуренцию по цене, практически не было. Я думаю, что и импорта как такового не было, с ним мы потом столкнулись, в последующие годы. Активный импорт продукции из Турции и из Польши начался, когда они поняли, что наш рынок привлекателен для них, что он практически пустой. При этом мы с этими производителями на наших рынках никак не пересекались.
«ПП»: До поры до времени или никогда не пересекались?
Н. К. : До поры до времени.
Т.К: Еще не было товаров из Турции. Тогда только кожаные изделия ввозились.
Н. К. : Да, они были заняты кожей, их пальто тогда отсутствовали.
«ПП»: Понятно, и что было дальше?
Н. К. : Я здесь еще хочу сказать, и для нас это являлось особенно важным, что потребительская активность населения была очень высокая. То есть люди стремились тратить деньги. Мы уделяли этому особенное внимание и тогда, и сейчас. В
тот момент люди стремились обновить свой гардероб. У нас было очень много светлых цветов, и это соответствовало настроению покупателей. Люди так стремились в постсоветский период одеться во что-то нарядное и светлое. Они могли безоглядно купить белое кашемировое пальто, которое носить в нашей жизни совершенно нереально - оно моментально становиться грязным, даже при том, что ткань легко очищается в химчистке. И все равно стремились, все равно носили. И этот спрос мы никак не могли удовлетворить. В первую очередь уходили не практичные черные, темно-зеленые пальто, а светлые, нежно-розовые каких-то безумных поросячьих расцветок - мы продали их чудовищное количество.
На нас работала совокупность факторов: высокий спрос со стороны потребителей; их способность оплатить то, что мы им предлагали; отсутствие конкуренции и очень выгодный уровень цен, который сложился. Мы просто устанавливали цены чуть ниже стоимости импортных товаров.
«ПП»: Но ведь Вы описываете ситуацию на московских рынках. А что творилось за пределами Москвы?
Н.К.: В провинции все описанное смело можно было умножить на два. Потому что по нашим подсчетам люди в провинции тратили гораздо больше, чем в Москве. Я вам сказал уже, что для оптовиков, которые покупали у нас продукцию, ни о какой 15-25-процентной, даже 40-50-процентной наценке не было даже и речи. Эти люди никогда не покупали товар с таким уровнем прибыльности и очень долго не могли смириться с тем (и даже сейчас не могут), что не в состоянии накрутить на товар 100-150%. Они такой товар просто не берут.
В то время ни о каких товарных остатках речь не шла. Для нас потом был большой шок, когда появились складские остатки. Ими же надо управлять! Сейчас мы пытаемся решать эти проблемы. Тогда же у нас вообще не было ничего такого - не оставалось ни одной единицы продукции. Это были живые деньги. У нас не возникало ни малейшего сомнения в том, что все произведенное мы в состоянии продать.
Деньги тратились нами на приобретение оборудования, на освоение рынков, занятых импортом (потому что мы были очень заинтересованы в улучшении качества, а в нашем случае не последнюю роль играет качество сырья). За последние 5-6 лет продукция отечественных предприятий, у которых мы покупали суконное полотно, за исключением каких-то небольших модификаций, практически не изменилась. В то время как итальянские производители, с которыми мы стали работать те же 5-6 лет назад, изменили свою продукцию на 80%. То есть они успели сделать колоссальные шаги. Мы видим, что они постоянно внедряют новые технологии. И можно четко отследить: если они сделали какой-то шаг в части моющего или стригущего оборудования, тут же появляются изменения в ткани, которых можно достичь только благодаря технологическим новациям. У нас в стране, к сожалению, колоссальные прибыли, которые были получены, оказались потрачены на то, чтобы закрыть огромные долги по бюджету.
«ПП»: Вы говорите о бывших госфабриках?
Н.К.: Да, я говорю о госфабриках. У нас жизнь шла иначе.
Тот период времени, о котором я Вам рассказал, занял примерно 2-2,5 года. Потом мы поняли, что мы на этом рынке уже не одни. Наш успех не остался незамеченным для наших конкурентов, которые совершенно не занимались до того производством верхней одежды. Были даже случаи, что люди приходили из торговли газом, нефтью. Лишившись возможности работать там, они стали швейниками, вложили деньги в организацию швейного производства. Мы столкнулись с тем, что нам стало очень неудобно, некомфортно конкурировать. Многие стали делать
продукцию, похожую на нашу, но более низкого качества. Это позволяло им устанавливать цены ниже наших.
Но мы ассортимент продукции не меняли, тогда в этом не было нужды. Мы считали, что львиная доля успеха в нашем бизнесе зависит от качества сырья. Люди начинали обращать внимание на ткань. Иные клиенты подходили, щупали ее на мягкость, обращали огромное внимание на шелковистость.
Мы с одним предпринимателем решили пойти по пути улучшения сырья и собрали группу инженеров на фабрике Петра Алексеева. Их никто там не слушал, хотя каждый из них был квалифицированным специалистом в своей области: химик, диссинатор (это разработчик переплетения ткани), инженеры по крашению волокна, отделке тканей и т. д. Мы инвестировали в это дело деньги, привезли образец импортной ткани. За одну неделю мы с ними поняли, из чего эта ткань состоит, где сколько кручений, какую пряжу применяют, химический состав - все абсолютно. И установили, что те качества, которых необходимо достичь, западники получают за счет использования камвольной пряжи (аппаратная и камвольная пряжа - это совершенно разные вещи и совершенно разное производство). Мы это осознали и пришли на московский камвольный комбинат, где купили первую партию белой пряжи. Я думаю, что это был 96-й год. Еще мы решили поэкспериментировать с цветом, поскольку к тому времени цвет ткани стал уже важен, и нужно было очень быстро реагировать на изменения потребительского спроса. Одну неделю оптовики могли просить зеленое, потом просить светлое... В общем, в то время спрос «шарахался» очень часто. Мы решили попробовать новую технологию окраски. Все отечественные ткани изначально красились в волокне: некоторое количество пряжи помещается в вакуумную машину, и в ней происходит окраска. А мы к тому времени поняли, что все импортные ткани красятся в полотне. Эта технология была известна, но никто ею не пользовался. Мы купили кипельную белую пряжу, соткали из нее суровую ткань и решили, что нужно окрасить 300 м в тот цвет, который у нас есть.
«ПП»: То есть, Вы хотели на отечественном сырье добиться...
Н.К. ... импортного качества. Был еще вопрос с красителями. Мы вышли к тому времени на швейцарскую фирму «Сандокс», производящую красители, мягчители (вещества, которые замыливают пряжу).
Мы отгородили ткацкое производство целлофаном, для того чтобы на пряжу не летели черные маленькие волосики с остального оборудования. Потому что когда они заворсовываются вместе с белыми, то потом не прокрашиваются, и белый цвет невозможно получить. Мы организовали на этой фабрике опытное производство, потребителями которого были сами. За эту работу мы делали фабрике 100процентную предоплату.
«ПП»: Это были своего рода капитальные вложения?
Н. К. : Да, капитальные вложения. Мы с вложениями учились работать как дис-синаторы, химики, физики и отделочники. Результаты получались удовлетворительными, хотя и были свои проблемы. Наша ткань, к сожалению, после отделки попадала на общий склад. Там у руководства фабрики уже были свои любимчики, которые хотели получить именно эту ткань, и нас потихоньку с этой фабрики выжили.
«ПП»: Научившись за Ваш счет новой технологии.
Н.К.: Да. Но, к сожалению, они ее так и не применяют. Как только мы ушли, тот коллектив инженеров, который работал с нами, вернулся на свое место. То есть, их опять никто не слушал, ни о чем не спрашивал.
«ПП»: Таким образом, в итоге эта технология оказалась невостребованной?
Н.К.: Частично они использовали ее при крашении полотна. Но с камвольной пряжей они работать перестали. Совсем недавно мне звонил начальник их камвольного производства и задавал вопросы по поводу пряжи, как мы работаем с итальянскими производителями, где берем ткань, основу которой составляет камвольное волокно и т. д. Интересуются спустя много лет.
«ПП»: С тех пор 5 лет прошло?
Н.К.: Да. 5 лет уже прошло, но они не стали этим пользоваться. У них сохранился спрос на то, что было, и они мало думали о новых технологиях.
«ПП»: Я бы предположил, что во всех их действиях был элемент разврата. Им, в некотором смысле, хорошо жилось тогда, и они мало думали о будущем. Я прав, когда говорю об определенной степени разврата?
Н.К.: Конечно. Превышение спроса над предложением порождает некоторую самоуверенность. Это относится ко всем предпринимателям. Не способные заглянуть в будущее, они занимались текущими вопросами. Как говорится, незачем напрягаться, если и так товар берут.
Но в проблеме сырья есть еще много других моментов. Если остальные отрасли народного хозяйства находятся в упадке, то мы тоже не можем оставаться изолированными. Особенно это касается сырьевой базы. Мы столкнулись с тем, что племенные овцеводческие хозяйства в России пришли в упадок. Племенные стада тонкорунных овец...
«ПП»: Их на Кавказе разводят?
Н. К. : На Кавказе, на Алтае и еще где-то. Что такое племенное стадо? Это группа животных одного вида, одной породы. Чистота их шерсти должна быть абсолютной. Как только черная овца попадает в стадо, то потомство, которое от нее рождается, уже имеет, внешне оставаясь белым, бесчисленное количество остевого черного волоса в себе. Гены влияют. Помимо этого, овец клеймят гудроном. К тому они цепляют огромное количество репья на свою естественную шубу, бегая по пастбищам. Да еще забитых овец маркируют варом, который снимается потом скипидаром при обработке.
«ПП»: Лет 10 назад состояние племенных стад было лучше?
Н.К.: Конечно. Хотя я думаю, что гудрон и репей были и тогда.
«ПП»: Но природное качество шерсти было лучше?
Н.К.: Да. Оно контролировалось, этим занимались заводчики. Они улучшали породу, и это все четко отслеживалось. Камвольные комбинаты следили. Которые производили светлые ткани.
«ПП»: Вы хотите сказать, что ваши попытки найти качественное отечественное сырье окончились неудачей, и ситуация здесь пока не меняется?
Н.К.: Это все очень сложно. Потому что добиться низкой себестоимости можно только при условии получения сырья от отечественных производителей. Но из того, что я говорю, вытекает невозможность использования нашего сырья для создания высококачественных тканей. Особенно светлых расцветок. Потому что этот черный волос не прокрашивается. Семисантиметровый волос заворачивается в нить, которая имеет восемьсот кручений, и его невозможно обесцветить никакими химикатами. И, естественно, на выходе получается брак.
«ПП»: То есть пока проблема сырья на отечественной базе не решаема?
Н. К. : Практически нет. И импортозамещения в этой сфере пока не существует.
Я также считаю, что отечественные швейные предприятия не готовы работать с внешним рынком в связи с отсутствием специалистов, которые бы обладали знаниями об этом рынке. Раньше этим занимались централизованно: различные НИИ, Минвнешторг, специалисты. А сейчас опыт и связи практически утрачены.
Выйти для закупок на внешний рынок и тут же получить хорошую цену, хорошие условия по контрактам - сейчас невозможно. Потому что в любом бизнесе поиск партнера всегда сопряжен с большими издержками, особенно в вопросах международной торговли. Для нас это было связано с проблемой ткани. Отказ фабрики имени Алексеева работать цивилизованно и сотрудничать с нашим предприятием сильно нам помешал. (Причем мы им говорили, что делаем эту ткань для себя, но вы вправе использовать свои оборотные средства и применять эту технологию.)
Новая технология давала невысокую себестоимость по сравнению с их отпускными ценами. И она давала то качество и те цвета, в которых мы нуждались в данный момент. Мы могли в течение одной недели получить от черной до самой светлой, то есть мы могли быстро адаптироваться. Хотя в обычных условиях это занимает от одного до полутора месяцев. Даже при работе с зарубежными производителями.
«ПП»: Но все-таки Вы ушли от этого сотрудничества. И как Вы стали решать свои проблемы после этого?
Н.К.: Это не мы ушли, а «нас ушли». Следующим этапом была попытка обратиться за сырьем на внешний рынок, поскольку к тому времени в результате конкурентной борьбы средние розничные и оптовые цены у нас уменьшились с 140160 до 110-115 долл. То есть рентабельность стала ниже.
«ПП»: Цены упали на 40%?
Н.К.: Да. Мы вынуждены были это сделать в результате конкурентной борьбы. Мы занялись серьезной разработкой ассортимента, мы ушли от производства классических моделей, стали расширять ассортимент по мере того, как угадывали вкусы общества. Мы не можем сказать, что импортный товар очень сильно влияет на моду внутри России - вкусы людей, особенно среднего и старшего возраста, остаются по сей день крайне консервативными. Им нравится то, к чему они привыкли. И никакие модные журналы эту гору не в состоянии сдвинуть с места.
«ПП»: А в чем заключались Ваши действия на внешнем рынке?
Н.К.: Мы начали с Польши и поехали туда за интересующим нас материалом по адресам, которые получили на выставке. И купили там 4-5 тыс. м ткани. Это была полудетективная история, мы везли эту ткань в автобусе, который был доверху забит мебелью: дешевыми мебельными стенками, какими-то диванами, чем-то еще. То есть мы поехали в автобусе, в котором не было пассажирских сидений, пересекли польскую границу и там уже на поезде совершенно немыслимым способом добрались до нужной фабрики, свалившись им как снег на голову. Они очень плохо говорили по-английски. Заранее мы могли сделать им только один звонок, предупредить, что мы едем и что хотим купить ткань. Из диалога мы поняли, что ткань есть и можно даже что-то выбрать. Выбрали мы не совсем то, что нам было нужно. И качество ткани было на тот момент гораздо ниже, чем даже российское. Но опять же нас ситуация спасла, то, что у нас были свои точки дистрибьюции. Они были хорошо раскручены, клиент у нас был, и вся продукция из польской ткани хорошо продалась. Тогда информированность населения о качестве ткани была еще достаточно низкая, и мы смогли все это продать.
«ПП»: Я так понял, что Вам этот опыт не понравился?
Н.К.: Мы отказались от бывших соцстран и поняли, что нам надо идти дальше на запад. А выбор следующей страны был интуитивный. Я не помню, чем мы руководствовались, когда собрались в Италию.
Е.Г.: Мы сначала съездили в Германию и поняли, что цены там высоки.
Н.К.: Да, к тому времени мы поняли, что информацию лучше всего получать на выставках. Леночка хорошо знает немецкий язык. Она работала главным технологом на «Радуге» (большой государственной фабрике) и очень много сотрудничала с немцами. Поэтому сперва была командировка в Германию, туда были направлены начальник производства и модельер. Они поехали на «Интерштофф» - это очень большая выставка. Оттуда они привезли большое количество образцов, которые прежде всего потрясли нас крайне высокими ценами.
«ПП»: Образцы ткани или образцы изделий?
Н.К.: Образцы ткани. Но дело не только в этом. У нас появилась масса вопросов: как рассчитаться за покупку, как привезти, как вообще осуществить эту трансакцию. Я не имел об этом ни малейшего представления. Тогда я понял, что надо быстро получать образование, чтобы расширить кругозор. Образование раскрыло многое, природа вещей стала ясна.
В итоге мы попытали счастья в Италии. У нас был знакомый - Женя Гришин, который, купив тур в Италию, поехал и нашел популярный в России мех. Причем через несколько лет он говорил, что до сих пор не может понять, как у него это получилось. Сейчас человек без знания языка и географического расположения городов ничего не сможет отыскать. Потом он и мне оказал услугу, привез с собой в Италию. Мы взяли машину на прокат и приехали к производителю. Как мы впоследствии узнали, фабрика Пьеро Пикки - очень крупная даже по итальянским меркам. Меня потрясли объемы выпуска. Фабрика Петра Алексеева с численностью 1,5 тыс. чел. в лучшие времена имела производительность 200 тыс. м ткани в месяц. На фабрике Пьеро Пикки, имеющей тот же производственный цикл от смески (смешение волокон) до выхода ткани, работает 365 чел., включая представительства в Нью-Йорке и Лондоне. И они выпускают 32-35 тыс. м ткани в день. Это получается, что за неделю он выпускает больше, чем фабрика Петра Алексеева за месяц. Не считая того, что 2 раза в год они создают летние и зимние коллекции тканей, каждая из которых состоит из 30-40 образцов.
«ПП»: То есть они значительно чаще, чем у нас меняют ассортимент?
Н.К.: Да, новации идут постоянно: очень быстро отрабатывается технология, очень быстро внедряется оборудование.
«ПП»: Итак, Вы с ними познакомились. И что было дальше?
Н.К.: Это был 97-й год. Мы вложили в руки своим продавцам такое мощное оружие, как высокое качество ткани, которое разительно отличалось от общепринятого. Это позволило нам вырваться вперед, хотя ассортимент оставался крайне небогатым.
К тому времени мы сняли новое помещение, у нас было 8 швейных машин, было раскройное производство, мы выпускали примерно 400 ед. продукции в месяц. И оптовая цена, по которой мы отпускали продукцию, - 110-115 долл. - деньги очень приличные. Торговали почти круглый год. Остатков не было, продавали очень много. Денег на рекламу практически не тратили. С нашей точки продукция шла на рынки (ЦСКА), старший у наших оптовиков распределял эти пальто по множеству других точек. Потом мы начали давать заказы на изготовление нашей продукции другим производителям.
«ПП»: То есть, Вы поняли, что можете идти вширь?
Н.К.: Да. Но мы пришли к этому не совсем сами.
Первый человек, который выставил коллекцию своих пальто (а у нас просто не было в этом нужды), был все тот же Женя Гришин. Он приобрел огромное количество клиентуры - ранее нам не знакомой - магазины. Они увидели у предпринимателей совершенно новый ассортимент продукции, который не могли им дать «Вымпел» и другие старые фабрики. Новые и вполне качественные пальто, сшитые из очень хорошей ткани. Потому что мы к тому времени имели финансовые возможности покупать себе просто любую ткань. Если в первый визит к Пьеро Пикки ткань в Италии обходилась нам (на условиях FOB) 13,1 долл., то в последний раз я покупал ткань по 7,9 долл.
«ПП»: То есть он подружился с Вами и стал делать скидки?
Н.К.: И да, и нет. Мы стали общаться с более широким кругом производителей, которые стали конкурировать между собой за нас и предоставлять нам скидки. По мере накопления рыночных знаний мы открыли для себя различные возможности получения среднесрочных кредитов: отсрочки платежа и т. п.
«ПП»: Кредиты со стороны поставщиков?
Н.К.: Да, поставщиков, товарные кредиты.
«ПП»: А «оборотку» брали из ...
Н.К.: Только из собственных средств.
«ПП»: Ни у кого денег не привлекали? Только свои деньги?
Н.К.: Да, потому что процесс происходил очень быстро. Мы успевали одни и те же деньги прокрутить в течение 3-4 раз за сезон. К началу кризиса мы подходили к 20 тыс. ед. продукции в год. У нас были сезоны, когда мы готовили 10 тыс. пальто. Мы начали давать заказы двум фабрикам. Себе оставили ядро - очень небольшой коллектив с собственным производством. У нас было достаточно средств, чтобы загрузить потоки по 50 - 100 чел. еще и на больших фабриках.
Мы всегда готовили коллекцию и ассортимент к сезону, то есть с начала сентября месяца. Мы рассчитывали, что сезонный выпуск, продажи, должны достигнуть 10 тыс. ед. А оптовая цена к тому времени снизилась со 110 до 90-95 долл. Уже до кризиса. Кризис стал для нас во многом поворотной точкой. Он нес в себе и положительные моменты, и весьма отрицательные. К августовскому кризису мы имели множество партнеров среди магазинов, которые получали от нас товар с середины июля. Забирали они крупные партии по 50-60 ед. В договоре, как и сейчас, фиксировалась рублевая цена, которую мы не в состоянии уже были изменить. Так что некоторые пальто по 90 долл. у нас после кризиса стали стоить чуть ли не по 35-40 долл. Для нас это было шоком.
Но к тому времени у нас уже появились товарные остатки. В виде того товара, который мы не могли быстро продать по причине его неактуальности, немодности. Например, мы произвели тысячу пальто с одним конструктивным недостатком. Изделие, будучи само по себе очень качественным, хорошо подходило только для женщин с узкими бедрами. А если фигура у женщины была пропорциональная, то пальто садилось очень плохо. Как следствие, мы никак не могли распродать эти пальто. И этот товарный остаток омертвлял большое количество денег. Но в момент кризиса люди просто попытались хоть как-то сохранить покупательную способность своих денег. Осознав, что рубль обесценивается, а стоимость товара, находящегося в магазинах, практически не меняется, они бросились покупать. И мы обнаружили, что люди просто сметают нашу продукцию с прилавка. Они уже не обращали внимания на особенности фасона, потому что инфляционные ожидания пугали их. (Они думали, что в следующий раз им придется платить по полной программе.) И мы практически полностью очистили склад, а на руках осталось достаточно денег.
«ПП»: То есть, недостаток в оборотных средствах Вы восполнили?
Н.К.: Нет, мы просто вынули с рынка столько денег, сколько могли. Мы продали товар по той цене, по которой его были готовы купить. Мы сбили цену (в меньшей степени, конечно) и на те модели, которые у нас хорошо шли. Мы очистили склад и выручили за осенний сезон вместо 600-700 тыс. только 280-300 тыс. долл.
И мы решили сменить как ценовую, так и модельную политику. Мы к тому времени поняли, что мы не имеем права быть такими консервативными в моде.
«ПП»: То есть Вы решили, что должны из ширпотреба выйти на более высокий уровень?
Н.К. : Во всяком случае обновлять ассортимент. Мы поняли, что у нас появилось огромное количество имитаторов, которые пользовались низкокачественным сырьем и за счет более низких цен отбивали у нас покупателей. Для нас это стало серьезной угрозой (и остается по настоящий момент). Мы знаем, что если сейчас покажем свою новую модель на рынках или еще где-то, то тут же будем скопированы в более дешевом по сырью варианте. Но копия будет достаточно эффективна для того, чтобы сбить цену на наш товар и отбить к нему интерес у нашего покупателя. Мы изменили стратегию развития. С одной стороны, кризис лишил нас большого количества денег, с другой - он заставил нас по-новому взглянуть на вещи. Мы четко поняли, что покупательная способность населения резко упала. Для того чтобы выжить, мы должны предложить продукцию, которая пользовалась бы спросом. При этом требования к качеству ткани, к аксессуарам остались такими же высокими. А цена, которую потребители стали платить за изделие, существенно снизилась. Я думаю, что сейчас цена на пальто, которое мы с успехом могли продавать за 140-160 долл. в 1995 г., равна 60-75 долл. В настоящее время мы считаем хорошей прибылью 10 долл. при себестоимости 50 долл.
«ПП»: В данном случае это оптовая цена?
Н.К.: Да, это оптовая цена. Розничные продавцы не имеют возможности накрутить больше, чем 50% - это самые смелые цифры, которые можно увидеть в магазине.
«ПП»: То есть розничная цена достигает 90 долл.?
Н.К.: Да, я думаю, что при цене на достаточно модные вещи в пределах 100 долл. можно их и вполне успешно продавать и получать 50% прибыли.
«ПП»: Я не совсем понял. Вы после кризиса стали шить продукцию другого плана и другого уровня?
Н.К.: Мы стали шить ее в дополнение к существующему ассортименту. Это такой процесс: когда недостаточно палки, нельзя ею попасть в зверя, то нужно стрелу придумать, метнуть ее подальше. Для нас такой стрелой стали совершенно новые модели, образцы, которые мы пытаемся шить, используя и отечественные, и импортные ткани, как бы забегая вперед. Сейчас мы посещаем один раз в год две выставки в Италии. Одна - это аксессуары, другая - ткани. Эти выставки определяют моду на 1,5 года вперед.
«ПП»: Вы считаете, что итальянские выставки в этом плане представительны?
Н.К.: Да. По соотношению цена - качество они не имеют себе равных. Чем для нас привлекателен итальянский рынок? Тем, что там очень приемлемая цена. Я имею в виду и цену на саму ткань, и на ее доставку, и возможность получения товарного кредита, на который готов идти итальянский производитель из-за очень жесткой конкуренции на своем внутреннем рынке.
«ПП»: Как Вы получаете информацию о спросе, о том, что люди хотят покупать? Вы сказали, что быстро реагируете. Вы производите какую-то часть продукции и смотрите, покупают или не покупают? Или Вы как-то упреждаете спрос?
Н. К. : Мы же живем не вне общества, мы сами являемся его частью и видим, что бы мы хотели носить, какой мы хотели бы видеть нашу одежду. Мы формируем вкус. Это такой субпродукт, который состоит из рекламы и других аспектов. Можно навязать свою волю очень большому количеству людей, внушив им, что именно это является наиболее модным и наиболее продвинутым.
«ПП»: Но Вы специально не ищите информацию?
Н.К. : Почему? Мы собираем на выставках, мы получаем большое количество образцов, потом смотрим, что может заинтересовать нашего клиента. Потом заказываем трехметровые отрезы тканей, шьем из них образцы, показываем нашим клиентам, которые приезжают. То, что нам кажется наиболее близким к цели, мы производим в небольших количествах - 100-300 ед., опытные партии. Распределяем их тем продавцам, от которых можем получить информацию (нравится - не нравится, если не нравится, то что именно), и потом решаем, что в каких объемах будем производить на следующий сезон.
«ПП»: Вы по-прежнему работаете только на российском рынке или все-таки пытаетесь пробиться за границу тоже?
Н. К. : Только на российском. Это связано с тем, что коллектив очень маленький, у нас нет дублирующих должностей. У нас есть один начальник производства, есть один мастер. Директор предприятия - он же и грузчик. Здесь мы занимаемся всем.
«ПП»: Понятно. Экономия на затратах.
Н.К.: Да. И у нас нет возможностей брать специальных людей для работы с заграницей. А без них не обойтись. И потом выход на зарубежный рынок связан вот еще с чем. Там ведь есть масса различных нормативов, которым мы должны соответствовать. Помимо санитарных норм, это всякие требования, начиная с сертификатов и кончая размерами. Ведь антропология среднего поколения американок разительно отличается от антропологии русских женщин того же возраста. Это совершенно другие роста, другие размеры. Их нужно детально изучить. Это в принципе возможно, но только на условиях кооперации. Если мы найдем партнера, который будет готов обеспечить нас информацией по этим вопросам, который возьмет на себя обязанности по вывозу, лицензированию, преодолению квот и т. д. В США, например, имеется квота на импорт российских пальто. С 500 тыс. ед. в год ее снизили до 50 тыс.
«ПП»: Значит, пока только российский рынок?
Н.К.: Пока да, только российский рынок. Хотя мы уже пытаемся получить какую-то информацию о том, какой способ дистрибьюции товара является основным для того или иного зарубежного рынка, потому что они разительно отличаются. В Польше, например, у производителей практически ничего не покупают, мелкие магазины покупают с крупных оптовых баз, которые в нашей экономической ситуации вообще утратили свою функцию, и их как таковых практически не существует.
«ПП»: Мы поговорили об истории, а как Вы видите свое будущее?
Н.К. : Мы сейчас путешествуем по волнам кризиса. Если для всех главный шторм отшумел тогда, то производителей девятый вал накрывает в настоящий момент. С того времени ситуация только ухудшилась. За счет кризиса перепроизводства, с которым мы сейчас столкнулись.
К началу кризиса в России рынок был уже насыщенный, он был забит до отказа турками, поляками, французами и итальянцами. Уже продавались пальто, которые стоили по 600-700 долл. Все ниши рынка были заняты плотно, и все на них конкурировали. После понижения платежеспособности населения производительность предприятий осталась той же. В этот момент все расширили ассортимент и попытались удержать мощности.
Для нашей фирмы весна сложилась неплохо за счет нового модельного ряда и новых шагов в стратегии. Мы хорошо торговали, получили даже небольшую прибыль, но осенью мы переоценили свои возможности и произвели много товара, который не смогли продать. То же случилось и с другими. Мы точно знаем, что у наших конкурентов складские остатки по осенней коллекции составляют от 50% и выше.
«ПП»: Спрос фактически упал?
Н.К.: Да, я думаю, упал процентов на 50. Платежеспособность упала в обратной пропорции к нашим складским остаткам. У нас 2000 ед. осталось и чуть больше 3000 мы реализовали. То есть при запланированном выпуске в 5 тыс. ед. мы смогли получить деньги только за 3000. Естественно, стоимость этих 2 тыс. мы относим на убытки. Потому что если бы мы не являлись предпринимателями, то вынуждены бы были заплатить налог на имущество и таким образом понесли бы колоссальные убытки.
«ПП»: В данном случае Вас вмененный налог выручает?
Н.К.: Да, вмененный налог - это единственная система, при которой мы сейчас можем легально существовать.
«ПП»: Мы об этом с Вами еще поговорим, а сейчас все-таки о своем будущем. Ну хорошо, девятый вал, а что дальше? Как Вы видите развитие событий?
Н.К. : Все очень сложно. Удары наносятся с разных сторон. Мы успели среагировать и провести поиск новых клиентов, разработку нового модельного ряда, преобразования в организационной структуре (чтобы быстрее получать экспериментальные образцы и запускать их в производство), начали получать новые образцы из-за границы, с выставок.
Но правительство «подарило» нам новый порядок взимания налога НДС с частных предпринимателей, который бьет по нас сильнейшим образом. У нас сейчас много случаев отказа юридических лиц (магазинов, универмагов) работать с нами как с предпринимателями. Связано это с тем, что при закупке продукции у частных предпринимателей, которые платят не НДС, а вмененный налог, НДС магазину не возвращается. И еще многие руководители напрямую запрещают работать с предпринимателями, потому что налог на добавленную стоимость стал взиматься другим способом. Было даже совещание, на котором директорам магазинов не рекомендовали покупать продукцию у частных предпринимателей.
«ПП»: Ну я думаю, что вряд ли решение совещания на них так повлияло.
Н.К.: Это правда. Нам звонят из магазинов в регионах, в которых работают юристы, и говорят: нам запретили работать с частными предпринимателями.
«ПП»: А кто запретил?
Н. К. : Директора магазинов.
«ПП»: А им кто может запретить? Местная власть?
Н.К.: Мы не знаем, но вот звонка три таких у нас было. Из Магнитогорска и других крупных городов.
«ПП»: Неужели магазины еще не нашли схемы обхода этой нормы?
Т. К.: Вы знаете, кто ищет выход, тот его находит. Например, магазины делают своих товароведов такими же частными предпринимателями, которые не обязаны платить НДС с реализации. И совершенно спокойно торгуют нашим товаром.
«ПП»: А остальные? Они пока еще к этой схеме не приспособились?
Т.К.: Пока не хотят приспосабливаться.
«ПП»: А почему не хотят? У них же тоже падает реализация, оборот. Чем Вы объясняете их пассивность?
Н.К.: Я думаю, что рано или поздно до них дойдет. Все-таки наша продукция стоит особняком.
Хотя нам пытаются составить конкуренцию в ассортименте, особенно белорусы. Там сохраняют свой высокий технический потенциал за счет того, что они на 60-70% работают на Англию. И имеют возможность использовать достижения в технологии, ведь шьют они на полгода вперед. Они получают вместе с работой доступ к информации.
«ПП»: Почему в Белоруссии все так сложилось. Они не разорили свои фабрики?
Н.К.: Нет. Белорусы вели себя правильно. Те мощности, которые они не могли задействовать для внутреннего рынка, стали работать на экспорт. Большинство белорусских фабрик (и украинских тоже) работают для иностранных заказчиков, причем очень крупных и знаменитых, таких, как «Маркс и Спенсер». От них они получают информацию о тенденциях, направлениях моды. Таким образом, белорусы могут использовать готовые конструктивные разработки. Иначе на доведение конструкций уходит огромное количество времени и денег, не говоря уже про очень высокую квалификацию разработчиков. Правда, делают это белорусы втайне от своих заказчиков, но тем не менее их выигрыш очевиден.
«ПП»: А каков Ваш прогноз в конкретных цифрах? Вы прогнозируете в будущем спад своего производства или сохранение его на прежнем уровне, или некоторый рост, или...
Н.К.: Мы не имеем возможности падать дальше. По уровню условнопостоянных издержек мы уже находимся на грани, на точке безубыточности. У нас нет возможности сейчас уменьшать выручку. Поэтому мы пытаемся освоить новую продукцию - куртки, которые на 100% состоят из отечественного сырья. Производим мы их, обучая нашей технологии женские колонии. То есть максимально уменьшаем издержки. Стратегия остается прежней - при наименьшем количестве персонала произвести максимальное количество изделий. Еще снизив издержки, пробиться на новые для нас рынки. Вступать в конкуренцию не только по качественному, дорогому товару, но и по дешевой продукции.
«ПП»: Вы снова решили отчасти вернуться в дешевый сегмент?
Н. К. : Да, мы будем пробовать себя там, потому что уровень капиталовложений в этой сфере относительно невысок и у нас есть возможность и время для такого эксперимента.
И еще пару слов о конкуренции. Большинство китайских товаров привозится сюда нелегально и продается за наличные доллары или рубли без каких-либо документов с российского склада. По нашей информации, таможенная очистка одного грузовика, объемом в 90 куб. м, забитого битком китайским товаром, обходится в 800 долл. Это просто гроши. А у нас себестоимость куртки, с учетом того, что пенитенциарные учреждения работают на уровне 2-процентной рентабельности, доходит до 150-170 руб. А конкуренты торгуют на рынке китайской продукцией по этой же цене. Конечно, она не идет не в какое сравнение по качеству сырья, по ка-
честву изготовления с нашей продукцией, но все равно создает большие сложности для нашего сбыта.
(А 2-процентная рентабельность колониям вполне выгодна, ведь мы платим им живые деньги. Поэтому наш заказ им гораздо интереснее, чем 15-процентная рентабельность при разработке офицерского ассортимента.)
«ПП»: Вы выступаете за ужесточение таможенных правил по ввозу импорта?
Н. К. : Контроль за ввозом должен быть обязательно, потому что мы не в состоянии с ними конкурировать ни по каким параметрам.
«ПП»: И при этом все-таки Вы надеетесь на лучшее?
Н.К.: Мы постоянно нащупываем какие-то пустоты и ниши...
«ПП»: Считаете, что эти ниши есть и Вы туда сможете попасть?
Н.К.: Конечно. Мы считаем, что можем продвинуться. Потому что, во-первых, тот интеллектуальный потенциал, который был накоплен в течение 9 лет, не может пропасть. Мы сейчас обладаем какими-то актуальными знаниями в своей профессии, понимаем рынок. И, может быть, не моментальное, но неуклонное развитие мы считаем для себя необходимым, потому что иначе будет провал. Если небольшая структура пытается развиваться чересчур быстро, не успеет созреть костяк.
«ПП»: Об этом аспекте можно поговорить. Из Вашего рассказа понятно, что Вы, будучи небольшой структурой, можете гораздо более гибко реагировать на изменения внешней среды по сравнению с большими фабриками.
Н.К.: Да, конечно. Потому что, во-первых, мы готовы жить гораздо более скромно. Во-вторых, мы мобильны, не привязаны к имуществу, мы можем отказаться от дорогостоящей аренды и перейти на менее дорогую.
«ПП»: Теперь о другом. Есть такая штука, как неформальное производство. Под этим понимается продукция, которая не показывается в официальной статистической отчетности.
Н. К. : Да, это есть. Я считаю, что неформальный оборот является следствием несовершенства законов и способов расчета налоговых ставок, особенно для юридических лиц. Как следствие, наши коллеги-предприниматели 80% своего производства не показывают; 4/5 - это абсолютно теневой бизнес. Не потому, что люди не хотят платить налоги, а потому что, как правило, они обладают крайне низкой информированностью о изменениях в налоговом законодательстве. Даже, например, спустя 5 лет после первого случая применения вмененного налога многие предприниматели просто не знают этого. Огромное количество людей не желают и боятся находиться вне легального налогового поля, но они вынуждены это делать, потому что либо они будут укрываться от налогов, либо при 100-процентной легализации всего своего капитала все налоги они физически платить не смогут. Поэтому люди предпочитают решать вопросы по ситуации со всякого рода проверяющими и оставаться вне рамок закона.
«ПП»: Это, насколько я понял, касается мелких и средних предпринимателей, а на бывших госфабриках как дела обстоят? Там практикуется это? Там такая же пропорция?
Н. К. : Я думаю, что там то же самое.
Е. Г. : Но пропорция, конечно же, другая.
Н. К. : Я думаю, что механизм, который там применяется, давно уже всем известен. При каждой фирме существует бесчисленное количество товариществ с ограниченной ответственностью. У материнской компании на балансе остаются одни только мощности, финансовые потоки в нее не направляются, расчетный счет кре-
дитуется только теми суммами, которые необходимы для поддержания деятельности, жизнеспособности предприятия, уплаты налогов по заработной плате и все. А основная продукция реализуется через аффилированные структуры.
«ПП»: Именно через эти структуры идет производство левой продукции?
Н.К. : Она может быть левой, она может быть официальной. Но появляется фирма, где аккумулируются реальные оборотные средства. Потом эта фирма закрывается или перепродается кому-нибудь с целью исчезновения из поля зрения налоговых органов. А деньги потом завозятся назад с помощью ложных кредитов.
«ПП»: Понятно, там миллион схем существует, и люди вполне умело их применяют. А Вы можете дать свою числовую оценку объема неформального производства в швейной промышленности?
Н.К.: Всех производителей можно разделить на две условные категории: новые производители, такие, как мы, которые возникли или приватизировали старые швейные предприятия. И старые, руководители которых остались у руля предприятия. Про новых производителей я уже говорил. У них, если «учтенка» 100%, то «неучтенка» - это 400%. Но для старых предприятий, тем более для провинциальных, соотношение гораздо ниже - порядка 30-40%, может быть даже меньше.
«ПП»: Если 100% - это «учтенка», то 30-40% - это «неучтенка»?
Н.К.: Да, и то они только начинают экспериментировать в этой области, потому что руководители обучаются потихонечку... Они вынуждены так себя вести, потому что наблюдают, как деньги проходят мимо них. Они в укрытии товара видят возможность даже не просто заработать деньги для себя, а удержать или нанять новых специалистов, которые позволят им жить и конкурировать.
«ПП»: Вы хотите сказать, что это не есть попытка своровать деньги, это попытка как-то адаптироваться?
Н.К.: Да, это попытка выжить.
«ПП»: В этом смысле мы можем говорить о прямых ошибках государственной экономической политики. Они ставят людей на грань выживания, а потом удивляются, почему люди не платят налогов.
Н.К.: Я могу сказать, что по некоторым видам продукции мы подсчитывали уровень налогообложения. Совокупные платежи, если действовать вне системы вмененного налога, составят где-то 55-60% прибыли. Будучи полностью легализованными и получая 40% от валовой прибыли, мы могли бы с этим смириться и считать это нормальным. Но для нас в данном случае будет необходимым, исходя из того, что у нас все-таки 80% сырья остается импортным, что-то делать по снижению затрат на сырье. Возможно, в этих целях нужно вступление России в ВТО.
«ПП»: Простите, но после вступления в ВТО нас заставят держать очень низкие пошлины на ввоз не только импортного сырья, но и импортной готовой продукции. Сейчас-то от китайцев можно загородиться запретительной пошлиной. Хотя бы теоретически.
Н.К.: Я думаю, что при сохранении низких импортных пошлин можно ввести квотные ограничения. У государства всегда достаточно рычагов, чтобы защитить внутренний рынок. Правда, я считаю, что для этого необходимо создание соответствующих государственных структур. Скажем, при участии Минвнешторга, я уверен, что мы можем закрыть свой внутренний рынок от демпингового товара, потому что многие страны имеют успешный опыт в этих вопросах. И при этом являются полноправными членами ВТО. Кстати, иностранцы, несмотря на то, что инвестиционная привлекательность России крайне низка, все равно ищут возможность
закрыть вопрос о импортных пошлинах на свою продукцию и открыть производство здесь. В том числе и производство ткани. Но им мешают наши налоговые законы. Их также не устраивает практика делового общения, которая у нас сложилось. На них это просто наводит ужас.
«ПП»: Еще такой вопрос. Сейчас в экономической науке очень часто обсуждают тему барьеров входа на рынок новых производителей. В Вашей отрасли эти барьеры являются высокими? Допустим, люди соберутся, как Вы в 91-м году, в группу инициативных товарищей и захотят заниматься швейным производством. Много ли им придется решить проблем? Насколько высок будет этот барьер для них?
Н. К. : Если эта группа людей обладает определенными профессиональными знаниями, то для них речь будет идти только о деньгах. Давайте посчитаем. Если отталкиваться от наших затрат, то, чтобы пошить 500 курток и начать их продавать, нужно примерно 5000 долл. Это и есть величина барьера входа на наш рынок.
«ПП»: Вы считаете, что вопрос только в деньгах?
Н. К. : Да, если речь идет о действительно малом бизнесе. У нас были случаи, когда наши швеи, будучи инженерами по образованию, уходили от нас, находили деньги, открывали собственное производство и в дальнейшем успешно с нами конкурировали. То есть до определенного уровня, пока не потребуется каких-то серьезных организационных структурных перестроек, адаптаций под большой объем производства, люди в швейном производстве вырастают очень быстро. В нашем производстве начать легко...
Е.Г.: Сложно будет при развитии, например, нанять специалистов, конструкторов...
«ПП»: То есть, Вы считаете, что на Ваш рынок барьер входа невелик и, может быть, именно этим объясняется высокий уровень конкуренции?
Н.К.: Легкая промышленность, где время оборота денег невелико, всегда очень мобильна. Прием новых членов в наш бизнес происходит быстро и в большом количестве. Но и избавляется от них рынок так же молниеносно, как и принимает.
«ПП»: А говорят, что у малого бизнеса всегда есть проблемы с государственными органами по поводу получения различных лицензий, разрешений, прав на аренду и т.д. Есть ситуация с бандитскими крышами и другие проблемы подобного рода. Все это делает барьеры входа на рынок очень высокими.
Н.К.: Да, безусловно. Есть определенные ниши на рынке, которые заняты криминалом. Там активно оперируют фирмы, которые аффилированы с бандитскими структурами. Сюда можно отнести производство вино-водочной продукции, торговлю сигаретами и некоторые другие сегменты рынка. Там барьер настолько жесток и высок, что попасть туда нельзя никак в принципе.
«ПП»: Новичок может даже и не надеяться?
Н.К.: Скажу еще яснее, он просто никогда там не будет. Я могу привести пример из торговли колготками (это целиком криминальный бизнес). У нас был знакомый итальянец, торговавший за рубежом колготками одной очень известной фирмы и имевший очень приличный оборот. Он решил открыть этот бизнес здесь, потому что хорошо знал международный рынок и получал очень хорошие скидки у производителей. В один прекрасный момент, через месяц или два после начала его работы в России, к нему приехали, ни о чем даже не предупредив и не поговорив. Это были вооруженные люди, которые блокировали все, как при войсковой операции. Проломили голову одному из сотрудников прямо на территории завода, где фирма арендовала помещения. Колготки погрузили в огромную фуру. Что не
смогли погрузить, облили каким-то клейким составом, который испортил весь запас. И сказали, что больше эта фирма в России работать не будет.
«ПП»: С другой стороны, как я понимаю, существуют отрасли, свободные от бандитов?
Н. К. : Я думаю, что пока.
«ПП»: А почему пока? Разве криминал у нас не цивилизуется, разве его не прижимают?
Н. К. : Криминал приобретает другую форму. К сожалению, вместе с криминалом приходят правила делового оборота, которые начинают существовать автономно. Они начинают формировать среду развития в бизнесе - вот это я считаю главной опасностью. Вопросы конкуренции нужно решать при помощи не аффилированной бандитской структуры, а налоговых органов, милиции, судов, сан-эпиднадзора. А если правила игры по-бандитски начинают присутствовать в отрасли, то это как раковая опухоль. Эта среда заставляет людей, независимо от того, принадлежали они раньше к бандитской группировке или нет, жить по бандитским правилам. Даже формально не отчисляя денег в эти бандитские группировки.
«ПП»: И, по Вашим ощущениям, эта опухоль расползается по-прежнему?
Н.К. : Я думаю, что да. Процесс не останавливается. Как только предприятие, пытаясь выжить, создает аффилированные структуры, как только оно начинает уходить от налогов, то в первую очередь привлекает внимание не налоговых органов, а преступных группировок. Которые используют это как основание, чтобы остаться безнаказанным, как шантаж.
«ПП»: Здесь я с Вами не совсем согласен. Если мы ведем речь о мелкой конторе, торгующей цветным ломом, это так, но, я уверяю, что большой металлургический завод сейчас сильнее всяких бандитских группировок и избавляется от них без всяких проблем.
Н.К.: Здесь я не буду спорить. Все-таки я знаком лишь с частью нашей экономики. Возможно, в крупной промышленности дело обстоит именно так, как Вы говорите. Я, скорее, говорю о более мелком бизнесе.
«ПП»: А теперь обсудим такую вещь, как качество оборудования. На каком оборудовании Вы работаете, где Вы его брали и есть ли проблемы с обновлением оборудования?
Е.Г.: Мы придаем оборудованию большое значение, хотя у нас оно не очень сложное. Но мы сделали упор на спецоборудование, которое сможет повысить производительность труда.
«ПП»: А где Вы брали это оборудование?
Е.Г.: Мы брали использованное оборудование, не новое.
«ПП»: Отечественное в основном?
Е.Г.: Нет, спецоборудование у нас все импортное.
«ПП»: Закупленное еще в советские времена?
Е.Г.: Есть тогда закупленное и есть несколько машин, доставленных нам на заказ, через фирму, которая торгует новым оборудованием.
«ПП»: То есть у Вас почти исключительно импортное оборудование и оно почти все новое?
Е.Г.: Из спецоборудования - да, оно почти все новое, но универсальные машины у нас отечественные.
«ПП»: А как быстро изнашивается это оборудование, как часто перед Вами встает потребность обновить это оборудование, поменять?
Е.Г.: У нас нет такого сильного износа, как раньше, когда на предприятиях работали в две смены. При нашей односменной работе износ гораздо меньше.
«ПП»: То есть лет 10 ваше оборудование прослужит?
Е.Г.: Если за ним нормально ухаживать.
«ПП»: Следовательно, Вы можете сказать, что сейчас обладаете некоторым запасом прочности и на счет оборудования у Вас голова не болит?
Е. Г. : Да.
«ПП»: А скажите, что могут предложить отечественные производители оборудования, и следите ли Вы за их возможностями?
Е.Г.: Отечественное производство есть. Но, во-первых, оно дает о себе мало информации. Во-вторых, это оборудование во многом недоведенное. Например, мы купили наш оверлок и используем его в лабораторных условиях. Машина используется где-то раз в неделю, а то и раз в месяц. Но все равно у нас полетели некоторые части. Это зависит от качества металла, из которого сделаны эти элементы. Такой металл не выдерживает даже небольших нагрузок.
«ПП»: В общем и целом можно сказать, что качество отечественного швейного оборудования до сих пор гораздо ниже чем зарубежного?
Е. Г. : Наши производители тоже пытаются что-то сделать. У них есть какие-то новые разработки, они устраивают кооперацию с иностранцами. Берут что-то импортное за образец и стараются к нему приблизиться.
Н.К.: Здесь все сложно и противоречиво. Взять тот же оверлок. Японская «Ямаха» - современная технология, современные чертежи. Но и наш Азовский механический завод, который может делать спутники, занимается оверлоками. Вообще-то, у Азова высокие возможности по технологии, в каких-то вопросах они даже опережают японцев, которые не в состоянии нанести какие-то покрытия на металл, повышающие стойкость деталей. Но, к сожалению, азовцы пока не совсем понимают производства швейных машинок, для них это новая техника. Они не до конца ощутили, что и как работает, хотя они производят что-то и на внешний рынок, работая по лицензии фирмы «Ямаха». (Они утверждают, что сейчас, благодаря низкой себестоимости, 80% их продукции уходит за рубеж по контрактам с «Ямахой».)
Вообще, по сложности проектирования на первом месте стоит изготовление полиграфического оборудования, а на втором (даже по сравнению с роботами в машиностроении) месте - проектирование изготовления швейного оборудования. Это очень сложно. Особенно проектирование - это гораздо сложнее, чем проектирование автомобилей и швейцарских часов. Поэтому и стоимость машины, производящей одну операцию, может достигать 40-50 тыс. долл.
«ПП»: А во сколько раз отечественная машинка дешевле импортного аналога?
Н.К.: Разница огромная. Их прямострочная машина может стоить 2 тыс. долл., у нас - 120-200.
«ПП»: И что? Это повышает конкурентоспособность отечественной техники? Даже несмотря на низкое качество?
Н. К. : Конечно, она производит одну и ту же операцию, и с точки зрения выполнения основной функции ничем не хуже. Разве что отсутствие электронных устройств, которые нужны для высокоскоростного, мобильного производства, не дает нашим машинам встать в один ряд с импортными аналогами, которые комплектуются также различными пневматическими устройствами: для обрезания нитей,
подачи, регулировки и др. Но в основе всегда остается простая машина. Вы ничем не отличите шов, проложенный нашей машиной, от шва, который сделала машинка «Фас Лизиндер».
«ПП»: То есть при определенных условиях, Вы бы вполне осознанно купили бы и отечественное оборудование?
Н.К.: Да. Обычно сложные импортные машины применяются, чтобы увеличить скорость производства швейной продукции или уменьшить себестоимость за счет вы-скосложных производств, за счет увеличения объемов. А нам это не очень нужно.
«ПП»: Теперь вопрос насчет кадров. Как Вы решаете, взять человека на работу или нет? Для него существует испытательный срок?
Е.Г.: Испытательный срок - две недели. Я не смотрю трудовую книжку, просто люди мне рассказывают, где и как они работали. По итогам работы становится ясно, устраивает меня человек или нет.
«ПП»: А когда у Вас появляется потребность в рабочих руках?
Е.Г.: Например, когда мы расширили производство и набирали рабочих. Или после кризиса у нас возникла потребность в быстрой смене образцов, и мы взяли дополнительного конструктора.
«ПП»: То есть в зависимости от рыночной ситуации?
Е. Г. : Да. И еще бывает, что кто-то по личным причинам уволился, и мы тогда начинаем подбирать новых людей.
«ПП»: Скажите, а уровень зарплат в Вашей фирме конкурентоспособен? Люди идут к Вам с удовольствием?
Е. Г. : Наша зарплата конкурентоспособна. Но есть и другое. У многих сразу возникает вопрос: как давно Вы существуете? В связи с вопросом о том, легко ли войти в этот бизнес. Легко-то легко, но создается фирма, набирает людей, через полгода все рушится, и рабочих мест нет.
«ПП»: Значит, люди, которые хотят к Вам устроиться, заинтересованы в стабильности?
Е. Г. : Конечно. А зарплату мы платим еженедельно.
«ПП»: А сколько, если не секрет?
Е. Г. : Базовая - 2 тыс. руб. в месяц.
«ПП»: Для новичка?
Е. Г. : Нет, у них меньше. Но после испытательного срока на 2 тыс. швея может рассчитывать.
«ПП»: А квалифицированный работник?
Е.Г.: Где-то 3,5 тыс. получается.
Интервью проводили Д.Б. Кувалин, А.В. Демочкина, А.К. Моисеева
