CC BY
27
С. Н. Резников
РОССИЯ В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛЬНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ ЦЕПЕЙ ПОСТАВОК: ЛОГИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Аннотация
В статье рассматриваются основные проблемные аспекты интеграционного выбора России в условиях глобальной трансформации мировых производственно-сбытовых цепочек, обусловленной усилением внутрирегиональной товарно-сбытовой кооперации развивающихся экономик.
Ключевые слова
Производственно-сбытовая цепочка, торговая цепочка, производство, кооперация.
S. N. Reznikov
RUSSIA IN GLOBAL SUPPLY CHAIN TRANSFORMATION: LOGISTICAL ASPECTS
Annotation
The article discusses the main aspects of the problem of integration of choice Russia in the global transformation of the global supply chain caused by increased intra-regional commodity-supply chains in developing economies.
Keywords
Production and marketing chain, supply chain, production, cooperation.
Особенности современной интеграции России в международные производственно-сбытовые цепочки определяются рядом особенностей, связанных с глобальным переопределением вектора товарно-сбытовой кооперации в системе мировых обменов.
Оптимизация цепей поставок в странах второго мира (термин Параг Ханны), преимущественно развивающейся Азии, в условиях кризисного сжатия экспортных рынков Европы и США, наглядно показывает, что модель экономического развития паназиатской производственной цепи более не может опираться на внутренний рынок англосаксонского мира.
С 2010 г. развитие кризиса в Еврозоне вызвало серьезное замедление экономического роста Китая. По цепочке кооперационных связей это повлияло на многие развивающиеся страны Азии, в результате чего произошло синхронное ослабление глобального заказчика (США и Европы) и их основного поставщика (Азии).
Это позволяет говорить о формировании мощных инерционных предпосылок глобальной трансформации цепей поставок, созданных в рамках прежней модели экономического роста. Миновав депрессионную фазу рецессионного спада, в начале 1980-х гг. мировая экономика на стадии своего подъема обусловила необходимость качественной трансформации монетарной политики. Такая необходимость была сформирована посредством импульса, вызванного изменениями конфигурации модели глобального хозяйства. «Старые индустриальные страны» усилили политику перемещения индустрии в страны третьего мира — теперь уже бывшие — колонии европейских стран. Мировая периферия выступила в качестве активно развивающейся географической площадки, привлекавшей капиталы избытком дешевой рабочей силы. Формирование устойчивости в данном процессе требовало локального администрирования рынков труда в этих странах, которое постепенно переходлио в глобальную стратегию сдерживания роста уровня оплаты труда на периферии. Данный процесс оказался в оптике внимания наднациональных структур глобального регулирования: МВФ в конце 1980-х гг. рекомендовал развивающимся экономикам уклоняться от решения проблем снижения бюджетных дефицитов за счет денежной эмиссии.
В результате антиинфляционная политика вызвала перманентное торможение экономического роста в странах третьего мира, но усилила рост доходности экспорта на внешние рынки. Экспортно ориентированная стратегия развития мировой периферии получила приоритет, стратегическое статус-кво которого поддерживалось конвергенцией (сближением до уровня общности) интересов транснационального бизнеса и правительств развивающихся экономик.
Однако, несмотря на жесткость рамочных условий антиинфляционного сдерживания, потребительская инфляция на периферии все же обрела ненулевую динамику. Усиление прессинга ужесточало экономические условия, что сопровождалось невыгодной асимметрией падения эффективности таких мер.
Данный период характеризовался проведением противоположной политики в странах англо-саксонского капитализма, особенно США и ЕС. Ограничивая свободу эмиссионной подпитки экономики на периферии, правительства ЕС и США активно использовали печатный станок для стимулирования роста своих экономик, центральным каналом инъекции ликвидности в которые были выбраны именно корпорации. На этом фоне монетарные власти ЕС и США добивались удешевления рабочей силы. Таким образом, в мировой экономике наметился разнонаправленный тренд: при ускорении падения уровня доходов среднего класса в развитых странах заработные платы специалистов в странах третьего мира начали постепенно расти. На фоне этой полярности мировая экономика приблизилась к точке, которая характеризовалась исчерпанием запаса дешевых трудовых ресурсов, равно как и ресурса дешевой нефти.
Мировая экономика теоретически представляла собой континуум, один полюс которого (Европа и Северная Америка) характеризовался избыточной концентрацией
рабочей силы, а противоположный ему — новые индустриальные страны (НИС) — дефицитом квалифицированных трудовых ресурсов. По всем капиталистическим канонам НИС, при расширении эмиссии проводили политику снижения покупательной способности, заработной платы работников и среднего класса, что лишний раз усиливало ротацию кадров на низовом уровне микроэкономики и осложняло положение национального бизнеса.
Глобальное ограничение спроса начало тормозить рост объемов производства в планетарном масштабе. Перенос капиталистического производства в периферийные экономики с дешевыми трудовыми ресурсами к 2008 г. обернулся снижением значения основных рынков сбыта. В этот период вышедший на свою пиковую мощность процесс институционализации финансового капитализма ускорил рост фондовых рынков. В рамках сложившегося баланса сил наиболее интенсивно аккумулировать капиталы стали именно страны, занимающие лидирующие позиции в темпах экономического роста, а именно: группа стран BRIC (Бразилия, Россия, Индия, Китай). В этой пограничной накануне 2008 г. ситуации надежда на системное усиление фондовых рынков новых экономик оказалась разрушена глобальным финансово-экономическим кризисом.
Сегодня, по мере снижения экономической эффективности азиатской локализации европейских производств, глобальная цепочка накопления добавленной стоимости претерпевает существенную трансформацию. В посткризисной технологической гонке США, несмотря на растущее социальное неравенство, большой бюджетный дефицит и высокий уровень безработицы, пытаются нарастить уровень своей конкурентоспособности. Более медленным темпом в эту сторону двигаются Европа и Япония. Азия, и особенно Китай, интегрированная в сложную глобальную цепочку поставок, фактически утратила прежний драйвер роста в виде дешевой рабочей силы. Социокультурная матрица Китая не позволяет стремительно наращивать технологическое преимущество, достижение которого невозможно в рамках сохраняющейся политической системы и институтов страны. Однако потенциал роста азиатского региона может быть сформирован на основе углубления внутрирегиональной торговли, дальнейшего развития масштабных конкурирующих предложений по созданию региональных торговых объединений.
Более сложной является ситуация в странах Латинской Америки, которые не использовали макроэкономических преференций сырьевого бума последнего десятилетия. В этот период структурная перестройка экономик этих стран была недальновидно ограничена. Изначально латиноамериканские страны не были интегрированы в международную логистическую цепочку создания добавленной стоимости. Слабая региональная кооперация в условиях высоких цен на сырье и роста валютных курсов также не простимулировала диверсификации этих экономик: Чили, Перу и Колумбия не сформировали новых секторов промышленного роста, составив более архаичный стратегический противовес интенсивному обновлению товарной структуры экспорта Ирландии, Финляндии или Сингапура.
Таким образом, можно констатировать, что в 2000-е гг. богатые ресурсами страны, включая Россию, стали бенефициарами роста цен на мировых рынках сырьевых товаров, но никак не использовали это конъюнктурное преимущество для перестройки своих отраслевых комплексов.
В ХХ! веке возможности эффективной интеграции в международные производственные цепочки могут быть ограничены новым форматом их институционализации. Современные процессы формирования международных цепей поставок продукции характеризуются рядом тенденций, которые фактически институционально надламывают прежний порядок производственно-сбытовой кооперации. Отчасти данный процесс происходит в форме адаптации к тому профилю международного разделения труда, который фиксируют крупные транснациональные компании.
Необходимость повышения эффективности кооперации отдельных стран на корпоративном уровне стимулирует запуск процессов радикального обновления правил международной торговли, закрепление которых ослабляет глобальные регулятивные функции ВТО как гаранта свободы мирового товарного обмена. Сегодня США инициирована идея создания блока Транс-тихоокеанского сотрудничества с Восточной Азией и частично Латинской Америкой. Япония делает попытку сформировать преференциальные условия торгового взаимодействия с Европой. Европа аналогичным образом пытается блокироваться с США. В системе международных экономических отношений наблюдается формирование вектора их региональной фрагментации, одним из очевидных последствий которой будет блокирование доступа развивающихся стран к этим рынкам. Зарождающийся импульс конкурентного давления на многостороннюю систему торговых отношений в более институционализированном виде может рассматриваться как вызов, брошенный глобальной экономике в целом и всем наднациональным публично-правовым институтам, поддерживающим в ней прежний, некогда «удобный» торговый порядок.
Характеризуя развитие международных цепочек создания добавленной стоимости, можно констатировать, что расширение их географии и повышение уровня и глубины интеграции в отдельные национальные отраслевые комплексы де-факто снижают потенциальные возможности таможенного протекционизма национальной индустрии. Сквозной поток сырья и материалов, а также потребность в беспрепятственном экспорте продукции стимулируют ослабление заградительных пошлин отдельных государств.
Данная логика обретает форму непреложной истины, поскольку небольшое количество стран апеллирует к выстраиванию автаркической стратегии экономического роста за счет тотального развития процессов импортозамещения. Так, европейские страны спешно теряют конкурентное преимущество в выпуске потребительских товаров, при этом наращивая свою конкурентоспособность в экспорте транспортного оборудования.
Россия прочно сохраняет за собой статус поставщика сырьевых товаров на международный рынок и имеет ограниченное число возможностей для перепрофилирования в системе международного разделения труда. Принятая на вооружение монетарная парадигма развития денежно-кредитной политики страны не позволяет использовать ее для стимулирования экономического роста. Институциональные рамки финансовой системы России не содержат механизмов трансформации кредитных ресурсов банковской системы в долгосрочные займы российским компаниям. Свободный бюджетный ресурс экономики также не пополняет государственных расходов, вызывая обветшание производственно-рыночной инфраструктуры, технологическую деградацию промышленности и упадок наукоемких производств. Система денежного предложения постепенно ведет к демонтажу финансово-экономического суверенитета государства.
Констатируя бессмысленность торговых барьеров и протекционистской защиты в системе международного товарного обмена, важно отметить, что Россия интегрировалась в ВТО, заранее не сформулировав для себя приоритетов индустриального роста. Не менее интересным является и тот факт, что сегодня Российская Федерация воздерживается от участия в каких-либо нарождающихся интеграционных группировках, четко не обозначив своего отношения к отдельным торговым блокам. Между тем следует отметить, что эффективность встраивания производственных цепочек в XXI веке будет определяться уже не нормами ВТО, а именно региональными соглашениями.
Возникает вопрос, каким образом Россия готова позиционировать себя в рамках последних и насколько вектор ее развития соответствует стратегиям роста развивающихся экономик в последнее десятилетие? С 1990-х гг. ускоренная глобализация мирового хозяйства сопровождалась существенным снижением доли развитых стран в мировом ВВП и глобальном экспорте. Основными бенефициарами этого тренда выступили развивающиеся экономики, которые отнюдь не создали свою производственную базу
самостоятельно, а органично встроились в существующие цепочки поставок. Импорт технологий из США и Германии позволил сформировать производственную базу Китаю, Польше и Турции. Производственно-технологическая платформа Японии составила основу промышленного подъема того же Китая, а также Кореи, Индонезии и Таиланда.
В России модернизационный процесс был оборван прекращением процесса инвестиционного развития в конце 1980-х гг. Масштабное сокращение капиталовооруженности отечественной экономики на протяжении двух десятилетий более не может обеспечить прорывного роста производительности труда, а значит, нельзя рассчитывать на серьезный прирост добавленной стоимости.
Рассматривая возможности выхода из этого положения за счет агрессивного насыщения производства основным капиталом, мы выходим на другую не менее важную и также нерешенную проблему доступа к денежной ликвидности. В 1990-х гг. Российская Федерация не только сбросила часть ненужных и избыточных производств, замещая растущий внутренний товарный дефицит импортом, но и стимулировала рост постиндустриальной надстройки экономики в виде ее непромышленных секторов (строительство, торговля, связь, риэлтерские и финансовые услуги). Этот тренд слабо коррелирует с опытом постиндустриального развития развитых и развивающихся экономик мира, в которых прогрессивная отраслевая перегруппировка отнюдь не отождествляется с деиндустриализацией. В процессе постиндустриального роста этих стран растущий сектор отраслей, не связанных с промышленной обработкой предметов труда, тем не менее базируется на мощном и достаточно диверсифицированном промышленном фундаменте. Релевантным эмпирическим обобщением данного тезиса является тот факт, что Индия, лидирующая в мировой торговле услугами, не прекращает развивать свой производственный сектор: в 2020 г. его доля в ВВП может быть увеличена с нынешних 16 до 25 %. Такие развивающиеся экономики, как Китай, Бразилия, Южная Корея последовательно улучшают свои позиции в рэнкинге лидеров мирового производства.
Стратегические резоны глобального крена в сторону развития инфраструктуры промышленного производства обусловлены тем, что обеспечение серьезных позиций на международном несырьевом рынке требует формирования диверсифицированного и масштабного внутреннего рынка, ориентированного преимущественно на товары отечественного производства.
В силу этого Россия должна стремиться сохранить «исторически» сложившееся переплетение разных производственно-технологических укладов. И рост агропроизводства на юге страны, его инновационное развитие могут внести свой вклад в построение мощной внутренней экономики. Решение задачи улучшения зернового баланса страны и купирования кризисов перепроизводства может позволить связать в проектах развития зернопроизводящей логистической инфраструктуры значительные объемы капитала, формируя спрос на различные виды продукции по цепочке межотраслевых связей.
Все это возможно при условии, что в экономике страны будет запущен инвестиционный процесс. Разворот от сырьевой к технологической ориентации автоматически актуализирует проблему дефицита длинных инвестиционных денег в экономике, источником которых не могут выступать ни резервы, ни иностранные инвестиции.
Однако в России финансовый рынок значительно отстает в своем развитии от реального сектора экономики, не покрывая внутреннего корпоративного спроса на недорогую ликвидность. Дело в том, что финансовое развитие страны — это не только монетизация ее экономики, но и формирование ее более сложной диверсифицированной финансовой структуры. Отчасти второе становится производным от первого, когда перенасыщение кредитными ресурсами и другими финансовыми инструментами умножает разнообразие финансовых институтов.
Вразрез этому в системе национальных финансов просматривается широкий спектр проблем их деформации: от институциональных до чисто макроэкономических. Касательно первых можно констатировать, что ЦБ РФ в рамках монетарных ориентиров инфляционного таргетирования де-факто самоустранился от процесса финансирования экономического роста в стране. Денежно-кредитная политика оказалась крайне жестко привязана к одной цели — снижению уровня инфляции. При этом очевидно, что денежное сжатие и ориентация на обеспечение ценовой стабильности могут способствовать спаду деловой активности и занятости, вызывая рост долгосрочного уровня инфляции. То есть Центробанк сам генерирует инфляционный тренд за счет долгосрочного дестимулирования производственной активности. Это снижает интенсивность процессов импортозамещения, вызывая повышение уровня потребительской инфляции.
В макроэкономическом плане растущий разрыв между номинальным и реальным эффективным курсом рубля уже является запредельным. Ежегодное реальное укрепление рубля делает высокотехнологичный экспорт из России сверхубыточным, а потребительский импорт, наоборот, сверхприбыльным. Более объемная картина формирует еще менее привлекательную мозаику сочетания фиксированного курса рубля, открытого счета капитала и высокой доходности финансовых активов внутри страны. В итоге, мы имеем встроенный механизм для запуска кризисов в экономике, который дополняется ретрансляцией рентных доходов в рост внутреннего спроса.
Таким образом, интеграция России в глобальные цепочки создания добавленной стоимости требует серьезной перестройки отечественной экономики, в которой необходимо решить, как минимум, две базовые задачи:
1) модернизировать технологическую платформу производственного бизнеса;
2) сформировать новые контрциклические стабилизирующие механизмы кредитно-денежной и бюджетной политики.
Оба направления имеют принципиальное значение, поскольку мировая практика макроэкономического регулирования конкурентоспособности внутреннего производства фактически никак не ослабила потребности в улучшении его технологической платформы. Кризис Еврозоны реанимировал дискурс о потере многими странами возможности автономного регулирования конкурентоспособности отдельных национальных экономик за счет управляемой девальвации валют, которая позволяет наращивать экспорт. Однако, как показывает статистика, эта логика работает не всегда. В 2010-2012 гг. темпы роста промышленного экспорта из Испании составляли в среднем 7,3 % в год, тогда как динамика экспорта Британии, проводящей независимую валютную политику, показала куда более скромный результат — 3,5 %.
За вычетом таких причин, как падение спроса внутри Еврозоны, послекризисное сжатие объемов основной статьи британского экспорта — инвестиционного банкинга («просел» на 20 % после кризиса), сокращение физических объемов добычи нефти в Северном море по причине хронического недофинансирования инфраструктуры нефтедобычи, в последнее десятилетие Британия испытала существенное сокращение доли обрабатывающей промышленности в ВВП страны (с 19 % в 2000 г. до 11 % в 2010 г.).
Развивая экспорт, нельзя забывать о внутреннем рынке страны, на что указывает кризисный опыт развития стран Юго-Восточной Азии и более знаковое в этом отношении «потерянное десятилетие» для Японии. Кризисное сжатие экспортных рынков Старого и Нового Света показало, что англосаксонский мир, затянув пояса, более не сможет обеспечивать взрывного роста азиатских экономик. Япония пришла к аналогичному выводу своим путем, преодолев паралич кредитной активности банков за счет развития экспорта, которое позволило преодолеть расстройство заемной активности реального сектора экономики. Однако кризисный спад традиционных рынков японского экспорта одномоментно обнажил другую внутреннюю проблему экономики — недостаточное развитие внутреннего спроса и деградацию сельских районов. Сегодня преодолев
закредитованность корпоративного сектора и домашних хозяйств, вернувшихся в нормальное состояние, Япония оказалась не в состоянии реанимировать инвестиционный спрос даже через обнуление стоимости кредита. Фактически безальтернативным для нее драйвером роста может выступить увеличение объема государственных трат и рекапитализация японских банков государством.
Данный вектор является характерным не только для Японии, но и для многих других азиатских стран (Китай, Корея, Тайвань), которые, не дожидаясь восстановления экспортных рынков США и Европы, сделали попытку через систему фискальных стимулов оживить собственные экономики.
Россия, смотря в этот макроэкономический калейдоскоп, должна выстроить системную стратегию подъема экономики и ее технологической модернизации, ухватившись за причинно-следственную петлю роста мировой экономики. Это означает решительное преобразование укоренившейся в стране модели устройства денежного хозяйства, а также более активное участие бюджетной системы в формировании внутреннего денежного предложения. Это позволит насытить хозяйство длинными деньгами, формируя ресурс для его технологической модернизации, которая должна быть ориентирована на работу как внутреннего рынка, так и внешнего. Россия сегодня имеет самую большую среди развитых экономик экспортную квоту — 26 % ВВП (доля экспорта в ВВП США — менее 9 %, Японии — 14 %, Китая — 27 %), за вычетом Германии. Построение сильной внутренней экономики позволит преодолеть эту ложную развилку и более точно обозначить отраслевой профиль специализации страны в системе международного разделения труда.
Логика оценки новой политики разделения отраслей будет формировать результирующий показатель экономически выгодного включения России в глобальные цепочки создания добавленной стоимости.
