CC BY
50
РОМАНЫ Л.М. ЛЕОНОВА: ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЙ АСПЕКТ
В.А. Петишева
104
Интертекстуальность — не что иное, как совокупность «межтекстовых связей» (Б. Томашевский) произведения, его рецепция в поле культурной традиции. Пристальный интерес у исследователей вызывает функциональная роль интертекста («чужого» слова), способствующего не только выявлению мировоззренческих и эстетических позиций автора, но и раскрытию специфических приемов создания и конструирования произведения, определения его социального бытия и общественного статуса.
На художественном мышлении Л. Леонова, интертекстуальном характере его романов во многом сказались внелитературные и внекультурные факторы ХХ века — время революционных потрясений и гражданской войны, периоды коллективизации хозяйств и господства тоталитаризма, Великая Отечественная война и «оттепель», крушение социалистической государственности. Осмысливая человека иной исторической эпохи и окружающий его парадоксальный мир, продолжая нравственно-философские и духовные искания литераторов прошлых веков в новых жизненных условиях, писатель использовал в своей художественной практике традиции различных культурных дискурсов: осваивал поэтику мифологизма и приемы «примитивного» реализма, применял аллюзии и парафраз, скрытое и открытое цитирование, отсылки и коллаж, проводил культурно-исторические параллели и ассоциации, ши-
роко использовал архетипы и бродячие сюжеты.
Общепризнано, что на творческий опыт автора «Пирамиды» влияли эстетические принципы писателя-психолога и мыслителя XIX века Ф. Достоевского. С наибольшей силой это влияние проявилось в 1920-е годы — во время создания романов «Барсуки» и «Вор». Л. Леонов творчески подходил к наследию великого писателя, считая, что иного способа поведать поколениям радости и горе людей, дерзания и сомнения, победы и поражения, «<->весь накопленный за последние десятилетия кровоточащий опыт человечества <•••>» [1], чем способ Ф. Достоевского, не существует [2].
Природа интертекстуальности Л. Леонова специфична, она проявляется как в структуре текстов, так и в их содержании. Например, жанровый строй романа «Вор», действующим лицом которого является литератор Фир-сов, напоминает книгу «Униженные и оскорбленные», в основу которой положены записи начинающего литератора Ивана Петровича. В центре повествования романа Ф. Достоевского — трагическая история двух семей (дворянина и фабриканта), разоренных богатым князем Валковским; в «Воре» изображены десятки и десятки обездоленных людей. Схож в книгах авантюрно-приключенческий характер конфликтов: в первом случае — связи старика Смита и циника Валковского, Нелли Смит и рассказчика; во втором — Векшина с представителями блатного мира, Доло-мановой со Столяровым. Перекликаются повествование о жизни бродяг и
воров, описание среды их обитания и злачных мест — гл. III, IV, XXV первой части («Вор»); сцена чтения дневника Манюкина — гл. XIV второй части; «интрига» Маньки Вьюги — гл. XXV второй части. Наконец, главная мысль «Униженных и оскорбленных» состоит в том, что основной защитой обездоленных людей от жизненных невзгод и неурядиц является любовь к ближнему и сострадание. Эта аксиома ощутима и в леоновском романе.
В «Воре» проявились различные приемы литературной интертекстуальности (автобиографичность, внутренние монологи, переосмысление тем и сюжетов, игра слов и т.п.); в книге много сюжетных конфликтов и линий, напоминающих «Преступление и наказание». В письме к М. Каткову Ф. Достоевский заметил, что его книга — «<->психологический отчет одного преступления» [3], которое совершил молодой человек, исключенный из университета, в «Воре» преступлений против людей значительно больше. Их совершают и обитатели московского «дна», разочарованные в революции и изгнанные прочь из привычного мира, и отчаявшийся Векшин. Дмитрий, как одно из зеркальных отражений Родиона, ставит перед собой вопрос: «Кто он?», пытаясь найти обнадеживающий и оправдывающий ответ. Поддаются сравнению возбужденное психическое состояние Векшина в момент, когда он пришел на место преступления в ограбленную им кассирскую конторку; болезненное состояние и поведение Дмитрия во время посещения квартиры Доломановой с тем, чтобы уличить во лжи Машу и Доньку, а также сцена беспощадного избиения загнанной За-варихиным лошади.
Роман «Преступление и наказание» сконструирован так, что почти
4 / 2007 -
все его действующие лица (особенно чиновник Мармеладов, его дочь Соня, Лужин, Свидригайлов и др.) соотнесены с образом Раскольникова, помогая понять его характер, взгляды и мотивы поведения [4]. В «Воре» такая же структурная ситуация: почти все персонажи, не теряя своей сюжетной самостоятельности, способствуют раскрытию характера главного героя и его поступков. Большинство леоновских героев имеют двойников: есть они у Дмитрия, сочинителя Фирсова, бредут «маленькие тени» за Заварихи-ным, Манюкиным, Чикилевым и т.д. Прием «двойничества», с одной стороны, помог художнику заглянуть в тайная тайных души персонажей, показать нюансы их психики, с другой — мотивировать поступки героев и их взаимосвязи. Аналитический метод Ф. Достоевского заметно проявился в финале «Вора» (особенно во второй редакции) — здесь прозаик развенчал драму душевной пустоты своего героя.
В итоговом романе Л. Леонова «Пирамида», как ни в каком другом произведении, проявились оригинальные качества авторского мышления. Соотнося историю и современность, писатель широко использовал в романе мифологические мотивы, опираясь на духовные ориентиры прошлых эпох — канонические писания, произведения иудейской и христианской литературы, не включенные в библейский канон, предания о глобальной катастрофе, мировом потопе, дне Страшного суда и размолвке Начал. Сюжетообразующим стержнем и основой религиозно-философских и социально-нравственных обобщений в книге стало противопоставление Добра и зла, воплощенное в образах о. Матвея и его домочадцев, ангела Дымкова и Алеши-горбуна, с одной стороны; де-
105
Преподаватель.!!
106
мона тьмы Шатаницкого, диктатора и его потенциальных жертв — с другой. Полны глубокого смысла рассуждения и дискуссии героев и автора-повествователя в духе Еноха о сущности бытия и тайнах мироздания, о сотворении мира и природе человека, об «ошибках» Творца и извечном противостоянии Бога и дьявола.
По жанровой специфике, социально-философскому звучанию, сюжет-но-композиционной структуре и интертекстуальности «Пирамида» стоит в ряду таких шедевров мировой литературы, как «Гамлет» Шекспира, «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Братья Карамазовы» Достоевского. «Чужое» слово в романе реализуется на разных семантических уровнях текста, выступая в форме намеков или ссылок на произведения русской классики и мирового искусства, посредством изображения схожих конфликтных ситуаций или человеческих характеров, архетипических мотивов или образов.
«Пирамиде» характерны яркие диалогические связи с мировой классической литературой. Л. Леонова-художника всегда влекла «шекспировская площадность». «<->Нам нужно, — писал он, — искусство острых социальных проблем, больших полотен, мощных социальных столкновений, глубокой философской насыщенности» [Х, 25]. «Шекспировские уроки, — отметил В. Хрулев, — сказались в косвенном способе отражения действительности Л. Леоновым, в уплотненности образа и метафоричности мышления, в активности символики. Свойственное великому драматургу смешение возвышенного и низменного, страшного и смешного, героического и шутовского позволило<->расширить диапазон повествования, соединить эпи-
ческую величавость и лиризм, завуа-лированность авторской позиции и публицистичность, пафос и иронию, заглянуть в темные бездны человеческого сознания» [5]. Писатель творчески усваивал составные «шекспировского канона»: трагическое мышление и философичность слова; наличие ярких характеров, наделенных могучей волей и сильной страстью, способных противостоять судьбе и обстоятельствам и готовых нести ответственность за разлад в мире; разрешение сложных конфликтов эпохи, вечных и неустранимых, как несовершенные законы мироустройства, при которых высшие человеческие ценности — добро, достоинство, честь, справедливость — часто извращаются и терпят трагическое поражение. «Я признаю Шекспира, — сказал Л. Леонов, — как очень большое и важное явление и стою перед ним с обнаженной голо-вой<--->Шекспир — весь железный, написан несмываемыми буквами. Шекспир — вечная отливка<--->» [6].
Косвенные аналогии с Шекспиром проявились в «Пирамиде» в сцене явки пришельца «с теневой стороны бытия» и беседы Лоскутовых с призраком Вадима, а также в эпизоде прощания Дуни с Дымковым, которого небо держало в отчаянии невозвращенца, «<--->ибо, — писал Л. Леонов, — для постижения сути человеческой мало пройти стадии мудрости или ничтожества, требуется побыть вдобавок и окончательной перстью земной» [7]. (Схожая ситуация в «Гамлете» — появление тени отца Гамлета в качестве действующего лица в 1-м акте, сцена 5). Фрагмент леоновской книги, где обыграна ситуация с человеческим черепом, и авторское ироническое резюме: «Пустая башка всегда располагает к острословию род людской» [2, 184],
соотносится с пятым актом (сцена 1) шекспировской трагедии, в котором говорят и действуют два могильщика и молодой Гамлет.
В «Пирамиде» много прямых и косвенных ссылок на «Фауста» И.-В. Гете, в частности, заметно проецирование фигуры Шатаницкого на образ Мефистофеля из классической немецкой драмы, олицетворяющего «<•••> живое выражение полного отрицания всех ценностей жизни» [8]. Участие Мефистофеля в обучении студента, беседы с Фамулусом сопоставимы с ситуациями, в которых оказываются вертодоксы Шатаницкого — фельетонист Бубнила, диссертант Откуси, наставник молодежи Пхе.
Фабула книги Л. Леонова перекликается с содержанием романа Т. Манна «Доктор Фаустус», созданным в трагические годы германской истории. Примерами могут служить сравнение монологов о. Матвея и рассуждений Шлепфуса о природе добра и зла; мотивы обеих книг о взаимосвязи сатанинской силы и человеческой судьбы и др. Л. Леонов творчески усваивал традиции Т. Манна. Например, герой романа «Скутаревский» — Сергей Андреич — своим подвижничеством и сильной волей не только напоминает мифического чернокнижника, но и противостоит доктору Фаустусу (герою оратории Леверкюна), продавшему душу дьяволу и потерявшему веру в добро и разум.
Оригинальность подходов Л. Леонова к переосмыслению культурных шедевров прошедших веков ярко проявляется при соотнесении «Пирамиды» с романами Ф. Достоевского и его художественным принципом отражения «<-->мира во взволнованной человеческой душе<-">»[9] и осознания, что «<--->последнее слово человечес-
4 / 2007
кой истории не сказано и что ее «вечные» вопросы навсегда останутся открытыми, не смогут никогда быть решены раз и навсегда<--->»[10]. Дважды в «Пирамиде» появляются явные параллели с «Легендой о Великом Инквизиторе»: в первом случае — в эпизоде встречи Вадима с Филуметьевым; во втором — во время беседы Сталина с ангелом. Ученый-египтолог, основываясь на притче Ф. Достоевского, утверждает, что Россия изгнала Иисуса из страны, тем самым обрекла «<-->се-бя на долгое и междоусобное безумие» [2, 226]. В «сочинении» Ивана Карамазова финал мифической сцены трактуется иначе: инквизитор, убедившись в том, что христианский идеал свободы не под силу людям, что только чудо, тайна и авторитет могут дать счастье «малым сим», выпускает «на темные стогны града» плененного Христа, олицетворяющего в книге идеалы братства и социальной гармонии, общественного совершенства и счастья отдельного человека. Результат общения небожителя с «грузинским царем» далеко не похож на итоги противостояния персонажей в «Братьях Карамазовых» Ф. Достоевс- 1°' кого, воспевавшего образ Христа «во всей чистоте». Встреча Сталина — «национального идола» и всесильного диктатора, укрощающего свой народ тюрьмами и пытками, — с бездомным, как «бродячий пес» [2 , 658], посланцем неба Дымковым завершается поспешным бегством ангела в антимиры, подальше от власти нового инквизитора и сонмища слабых и эгоистичных людей.
Романное наследие Л. Леонова по гуманистическому пафосу и религиозно-философской направленности близко к прозе М. Булгакова, новаторски противопоставившего канонам
Преподаватель.!!
соцреализма «крамольные» тезисы о необязательности жизнеподобия в литературе, о возможности существования в рамках одного метода условно-гротескных форм, элементов фантастики и романтизма, а также ирреальных конфликтов и образов. Прозаик по-своему осмысливал природу человека, свободного перед моральным выбором, но отвечающего за его результат. В понимании М. Булгакова, — писал В. Мусатов, — дарованная человеку «<--->абсолютная свобода означает абсолютную ответственность. Руководителем для него является сознание того, что существует некая Высшая Инстанция, в которой его поступки подлежат суду и оценке. Эта Инстанция не может быть объектом знания, ибо является предметом веры» [11].
Булгаковская манера письма, мотивы и конфликты его произведений широко усваивались в литературе, в том числе и Л. Леоновым. Например, мифические персонажи из небытия, некоторые сцены из жизни посланца тьмы в «Пирамиде» напоминают сатану и его «деяния» из «Мастера и Маргариты». Герои Л. Леонова порой оказыва-I08 ются в ситуациях, схожих с булгаковс-кими: о. Матвей, несмотря на предпринятые попытки, не сумел очистить свой дом от скверны после появления в нем фантома; беспомощны молитвы и просьбы старшего Лоскутова к Всевышнему о помощи «бывшим» и всем униженным. Нечто подобное происходит и в булгаковском романе в эпизоде, когда Иванушка Понырев тщетно пытался защититься от сатанинской власти с помощью иконы.
Перекликаются в обеих книгах темы цирка, чуда и черной магии: у Л. Леонова ангел Дымков под руководством папаши Дюрсо творит под куполом невиданные трюки; у М. Булгакова —
представители нечистой силы также успешно выступают на сцене театра «Варьете». Л. Леонов сознательно сконструировал обрамление книги, связав его с классическим символом звезды, как в «Белой гвардии». «В небе, — писал Л. Леонов в начале книги, — тесно, на расстоянии коробка спичек, две звезды зловеще сияли прямо над головой в ожидании, к маю, третьей, красной, что знаменовало крушение цезаря и великой державы в конце предстоящей войны<->» [1, 16]. В финале повествования автор вновь обратился к знаковой сцене [2, 683] и астрологическому пророчеству судеб диктатора и российской государственности.
В «Пирамиде», так же как в булгако-вском «романе-лабиринте», широко используются приемы гротеска и фантастики, антитеза реального и ирреального миров, умело культивируется беспощадная ирония с ее сатирико-гротеск-ной образностью, экспрессивной выразительностью и неприкрытой авторской усмешкой; в книге много религиозно-нравственных и философских рассуждений о человеке и мире, исторической эпохе и социальном прогрессе, о прошлом, настоящем и будущем; отступлений по вопросам культуры, искусства и литературы. Центральная проблема романа Л. Леонова, как в «Мастере и Маргарите», — судьба таланта. Об искусстве и литературе, о людях интеллектуального труда и их способностях создавать эстетические ценности, о художественных принципах и творческих методах спорят и произносят монологи Вадим Лоскутов и Ника-нор Шамин, Дуня и ангел Дымков, папаша Дюрсо, Сорокин, Юлия и др. Повествователь сформулировал в книге свое эстетическое кредо на предмет искусства, утверждающего в жизни высокие нравственные и духовные идеалы.
Искусство и литература, писал Л. Леонов, должны базироваться «<->на широкоугольном охвате действительности» [1, 712], противостоять догмам «<•••> социалистического реализма, то есть исторического предвиденья на час, на неделю, максимум на год вперед» [2, 206], избегать ширпотребного мелкотемья — «<->инфляции художе-ства<--->» [1, 713].
Сплав философичности и редкой пластичной изобразительности достигается в «Пирамиде» с помощью точного и строгого слова. М. Лобанов заметил по этому поводу: «Поразительны плотность, «фактурность» прозы, филигранная отделка каждой фразы, образующие в совокупности то почти материально ощутимое вещество — слово, которое и составляет его тайну. Здесь можно действительно только сказать, что Бог щедро дает по благодати Своей, даже если это пишется «по Еноху<->» [12]. Слово автора «Пирамиды» широко запечатлело культурно-исторические ассоциации и связи с письменными памятниками прошлых эпох, в книге встречаются имена ученых и мыслителей, общественных и религиозных деятелей разных времен; понятия и определения из области физики, астрономии, космогонии, истории, культурологии и других наук.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лео-нов Л. Собр. соч.: В 10 т. — Т. 10. — М., 1982. — С. 530. (В дальнейшем ссылка на это издание дается в тексте статьи. В круглых скобках указываются римской цифрой том, арабской — страница.)
2. Н. Бердяев, исследуя мировоззрение Ф. Достоевского, писал: «Понять до конца Достоевского — значит понять что-то существенное в строе русской души, значит приблизиться к разгадке тайны России». (См.: Бердяев Н. Миросозерцание Достоевского. — Прага, 1923. — С. 12).
3. Федор Михайлович Достоевский в портретах, иллюстрациях и документах / Под ред. В.С. Нечаевой. — М., 1972. — С. 224.
4. Ф. Достоевский-прозаик, по утверждению К. Мочульского, стал первооткрывателем нового учения о человеке. Он писал: «Преступление и наказание» вызвало бурю восторгов и негодования. Одни говорили о «жестоком таланте» автора, его гениальной психологической прозорливости и философской глубине, другие обвиняли его в клевете на молодое поколение и жаловались на его пристрастие ко всему мучительному, больному, отвратительному и извращенному. Критики не могли оценить всей важности «открытий» Достоевского, всей новизны его учения о человеке». (См.: МочульскийК. Великие русские писатели XIX в. — СПб., 2000. — С. 123).
5. Хрулев В. «Пирамида» Л. Леонова: проблема культурно-исторических связей в романе // Русская литература XX-XXI веков: проблемы теории и методологии изучения. — Изд. Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, 2004. — С. 379.
6. Цит. по: Овчаренко А. В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988 годов. — М., 2002. — С. 239.
7. Леонов Л. Пирамида. Роман-наваждение в 3 частях: В 2 т. — Т.2. — М., 1994. —
С. 664. (В дальнейшем ссылки на это 1°9 издание в тексте в круглых скобках с указанием арабскими цифрами тома и страницы.)
8. Аникст А. «Фауст» Гете // Гете И.-В. Фауст. — М., 1978. — С. 14.
9. В поисках «золотого иероглифа». Из беседы профессора А.И. Овчаренко с Л.М. Леоновым 19 ноября 1981 года // Наш современник. — 1994. — №8. — С. 191.
10. Беседа с академиком РАН Г.М. Фридлен-дером // Достоевский в конце XX века: Сб. статей / Сост. К.А. Степанян. — М., 1996. — С. 28.
11. Мусатов В. История русской литературы первой половины XX века (советский период). — М., 2001. — С. 143.
12. Лобанов М.. Бремя «Пирамиды» // Молодая гвардия. — 1994. — № 9. — С. 249. ■
4 / 2007
Преподаватель^_
ВЕК
