CC BY
275
С. В. Занин
РОМАН Ж.-Ж. РУССО «ЮЛИЯ, ИЛИ НОВАЯ ЭЛОИЗА»:
УТОПИЯ КЛАРАНА
Роман «Юлия, или Новая Элоиза», законченный в декабре 1757 г. и дополненный весной 1758 г. двумя частями (5 и 6-ой), был опубликован в 1760 г. и вызвал значительный интерес самой разнообразной публики1. Это произведение, популярнейшее при жизни Руссо, по праву считается вершиной его художественного творчества. Оно стало объектом изучения в историографии последних двух столетий. В начале XX века признанный специалист в области изучения французской литературы ХУТП в. Д. Морнэ отмечал, что роман Руссо стал первым выражением «романтизма во французской литературе и потряс сердца читателей». Это потрясение было велико еще и потому, по его мнению, что в романе нашли свое отражение настроения широкой публики: тоска по простой, «сельской» жизни, идиллии природы2. Следуя вкусам и духу века Руссо «возвел страстную мечту о любви в ранг морального наставления» и этим обнаружил оригинальность своего художественного мышления3. Значительное внимание уделялось и уделяется поэтике романа4. В настоящей статье хотелось бы подробнее остановиться на особенностях его идейного содержания, которое охватывает широкий спектр философских, религиозных вопросов и, не в последнюю очередь, отражает общественно-политические взгляды его автора. В романе Руссо вел диалог с признанными авторитетами экономической мысли своего времени: маркизом Мирабо и Дюамелем де Монсо, также нашли свое отражение в романе. Неслучайно монах-эруцит Дом Кайо называл сочинения Мирабостаршего в числе «плагиатов» Руссо в романе «Юлия, или Новая Элоиза»5. В 4-ой, 5-ой и 6-ой частях, развивая этот диалог, в образе поместья Кларан Руссо создал литературную утопию. В чем ее заключались ее особенности, и какова ее роль в романе?
Касаясь общественно-политических взглядов Руссо, выраженных в романе, известный французский исследователь М. Лонэ полагал, что мыслитель отразил точку зрения «средней и крупной буржуазии, просвещенного дворянства для того, чтобы придать этим сословиям уверенности и попытаться их изменить изнутри общество, превратив их в средство для осуществления своей реформистской тактики»6. Отсюда конкретные предложения Руссо о том, как наладить отношения «нравственного» равенства между господином и слугой, хозяином и работником. Оказавшись в 1758-1762 гг. под покровительством знати, в частности, герцогов Люксембургских, защитник равенства «сменил акцент» и стал утверждать возможность примирения «покровителя и подопечного»7. Действительно, дав беспощадную критику «частной собственности» и «богатствам» в неоконченном отрывке под заголовком «Письмо Хризофи-лу», написанном одновременно с романом, Руссо провозгласил «богатого благодетеля инструментом божества на земле и славой человеческого рода». Роль такого благодетеля в романе играет Вольмар, создатель Кларана8. С рассуждениями М. Лонэ необходимо согласиться, сделав некоторые оговорки. В «Письме Хризофилу» Руссо возлагал надежды на религию, благодаря которой «богатый человек станет порядочным» и, через «недолгое время уже не будет богат»9. Очевидно, что Руссо верил в возможность создания такого «нравственного климата» в обществе, при котором безудержный рост богатства одних и обнищание других были бы остановлены. Эту, если можно так выразиться, «позитивную программу», по нашему мнению,
© С. В. Занин, 2007
трудно соотнести с чаяниями «средней и крупной буржуазии, просвещенного дворянства». Необходимо детальное изучение концепции «богатого благодетеля», ее роли в романе и связи с нравственно-религиозными взглядами Руссо для того, чтобы выяснить, чем заключалось существо этой программы.
В научной литературе идеал поместья Кларан часто расценивался как отход Руссо от индивидуализма в сторону «безграничного коллективизма и патернализма». Анализируя по своей сути патриархальный идеал этого поместья, созданного «добродетельным атеистом» Вольмаром, исследователи едва ли не единодушно говорят о построении литературной утопии, правда, утопии гуманистической, «где сердца открыты друг для друга»|0. Отмечается, что в романе заметны черты классической утопии «изолированность, самодостаточность, полезность учреждений, призванных существовать вечно, суровость и неизменность социального порядка»11. По мнению ряда исследователей, Руссо, по сути дела, осуществил «патерналистский план», который возник вследствие осознания им невозможности «создать столь дорогое его сердцу сообщество мелких собственников» в условиях, когда «все земли поделены между поместьями»12. В последние годы в зарубежной историографии все более заметен акцент на изучении той моральной философии Руссо, элементы которой нашли свое воплощение в идеале Кларана. «Мудрым примером и справедливым управлением в сердца и поступки людей введена нравственность, которая заставляет слуг забыть их положение слуг», - отмечают исследователи13. «Порядок», заведенный в Кларане, позволял «неимущему Сен-Прё» занять достойное место в обществе, где «царит добродетель». Более того, благодаря этому «порядку» герои смогли «реализовать» в социальных отношениях свои нравственные потребности14. Социальные отношения в поместье послужили Руссо своеобразным «фоном», на котором он изобразил характеры, выразившие его основную мысль о том, что «примирение жизни и добродетели оказалось возможным только космически»15.
В рамках нашей статьи невозможно ответить на все вопросы, волнующие исследователей. Однако следует заметить, что роман «Юлия, или Новая Элоиза», прежде всего, - художественное произведение. Нам представляется неудачным само выражение «политические идеи романа «Юлия, или Новая Элоиза», бытующее в научной литературе. Вернее было бы сказать, что в этом произведении заключена авторская позиция по широкому кругу вопросов политики, религии, морали, волновавших его современников, и не всегда удается достоверно определить, кто из главных героев отражает точку зрения Руссо: хозяин Кларана Вольмар, его жена Юлия или Сен-Прё? На наш взгляд, изучение романа в письмах, издателем которых выступал Руссо, предполагает иную постановку проблемы. Во-первых, следует отличать те, если можно так выразиться, идеологические задачи, которые ставил перед собой Руссо как автор, обращавшийся к публике, от собственно поэтики романа'6. Во-вторых, необходимо учитывать социальные реалии, сложившиеся в швейцарском кантоне Во, в которых происходит действие романа и которые Руссо описал в своем романе во многом по личным наблюдениям17.
Роман, как известно, посвящен истории любви учителя «из разночинцев» Сен-Прё и дочери барона д»Этанж Юлии. Волею судеб они, уступая требованиям отца и «приличиям», вынуждены были расстаться и расторгнуть «заключенное свободно священное соглашение», основанное на «самых чистых законах природы»18. Трагическая история их любви заставила даже английского аристократа Эдуарда Бомстона произносить инвективы против существующего «дикого» сословного порядка, из-за которого влюбленные должны расстаться. Как нам представляется, именно лорд Бомстон сформулировал вопрос, решение которого Руссо предложил, нарисовав образ идеально устроенного поместья Кларан. «Я не меньше Вашего
принимаю участие в судьбе этой пары, - писал он, не из чувства сострадания, которое, быть может, является слабостью, но из уважения к справедливости и порядку, в соответствие с которыми каждый должен быть наилучшим образом расположен по отношению к самому себе и к окружающим»19. Жить на земле и при этом испытывать внутреннее (нравственное) удовлетворение, будучи полноценным членом общества, - составляет счастье человека. Каким нравственным правилам должен следовать человек, чтобы быть счастливым? Какие социальные отношения могут обеспечить его счастье? Эти вопросы исподволь ставятся Руссо во второй и, в особенности в третьей части романа. Брак Юлии - необходимость не только потому, что такова воля ее отца, старого барона д»Этанж. Она сама, будучи, по выражению Руссо, «чувствительной душой и телом», была не в состоянии долгое время выносить «тревогу и беспорядок в своей душе». «Порядок» в ее жизни и чувствах восстановил ее муж, старый сослуживец отца, Вольмар, философ-материалист и, по выражению Руссо, «добродетельный атеист». В ответ на вопрос своей подруги, стала ли она счастливой в браке, Юлия так не смогла дать внятный ответ. Она лишь констатировала, что порядок, который завел в ее поместье Кларан муж, «отражает тот, который царит в его душе». В результате «неведомая сила как будто исправила беспорядок в моих впечатлениях в соответствие с законами долга и природы»20. Но вместе с тем этот «порядок в душе» в своем внешнем выражении представлял собой раз и навсегда заведенный «порядок» отношений слуг и господ, занятий хозяев, отношений между мужем и женой, который Руссо изобразил в пятой и шестой частях романа21. Вольмар устанавливает этот «порядок» в поместье, который находит в душе Юлии, в ее «природе» отклик. Таким образом, заведенный Вольмаром «порядок» способствовал «нравственному возрождению Юлии»22.
Финальная часть романа производит сильное впечатление на читателя. Главная героиня признавалась, что, если бы по воле Бога ей не суждено было умереть, трудно сказать, что могло бы произойти: ее любовь к Сен-Прё не угасла и не могла угаснуть. Не установления Кларана, а ее нравственное чувство, подкрепленное верой в Бога, удержали ее от супружеской измены. Таким образом, внешний «порядок» жизни Юлии в Кларане и «порядок», который предписывала ее вера, не противоречили друг другу, ибо она «всегда жила так, как будто на меня был устремлен взгляд Бога, поэтому мне легко умирать»23. С точки зрения Руссо, закономерным являлось обращение в христианство «добродетельного атеиста Вольмара» после смерти Юлии. Ведь сам Вольмар в конечном итоге признавался, что «совесть - правило наших поступков, активный принцип доброты, прямоты... религия и не требует иного»24. Философский гуманизм атеиста Вольмара и религия, сведенная к принципам морали, то есть, в терминологии мыслителей XVIII века, «естественная религия», по мысли Руссо, не могут противоречить друг другу. Любя Юлию, Вольмар не мог себе представить, что с ее смертью добродетельный «порядок» жизни в идеально устроенном поместье Кларан разрушится. В финальных письмах Руссо оставляет читателю иллюзию, что душа Юлии остается с героями романа, которые объединяюгся для того, чтобы жить в Кларане. Перед нами демонстрация принципа «бессмертия души», без которого добродетель героев лишена высшей санкции. Таким образом, если говорить об «идеологии» романа «Юлия, или Новая Элоиза», то есть о цели, которую ставил перед собой Руссо, когда его создавал, то ее можно было бы охарактеризовать как попытку примирения моральных концепций философов-просветителей и религиозной морали христианства. Именно эту мысль Руссо высказал в письме своему соотечественнику пастору Жакобу Верну, который был не согласен с этой идейной линией25.
Вместе с тем, цель заведенного Вольмаром в поместье Кларан социального «порядка» в том, чтобы исправить нравы, по выражению Руссо, «подлого люда», живущего в поместье,
расположенном в кантоне Во. Руссо, как свидетельствуют два авторских Предисловия к роману, осознавал, какое нравственное воздействие он может оказать на такого рода публику. Таким образом, экономические задачи, которые пришлось решать Вольмару, являлись, в первую очередь, задачами нравственного воспитания народа. Как искоренить лень и развратность прислуги? Как заставить наемных работников трудиться на чужой земле так, как если бы они трудились на своей собственной? Маркиз Мирабо в обширном сочинении «Друг людей», которое Руссо читал и ценил, писал, что общественные потребности людей сформировались в условиях социального неравенства и единственным средством «обогатить народ становится возрождение способности к общению ($ос1аЫШё)»26. Задача Вольмара заключалась в том, чтобы, по его словам, «склонить к добродетели» жителей поместья с помощью нравственного воспитания. Это воспитание заменяет в поместье «нравы, принципы и добродетели», которые в государстве формируют политические установления27. Созданная Вольмаром модель хозяйственной жизни - это модель противоположная государственной, модель, отражавшая идеал нравственных отношений в семье28. Данное обстоятельство совершенно упускают из вида те исследователи, которые склонны трактовать идеал Кларана как аргумент в пользу наличия в нем «тоталитарной» или «патерналистской» утопии государства.
Таким образом, специфика идеала Кларана в значительной мере определялась теми задачами, которые ставил перед собой Руссо как писатель, стремясь воздействовать на читателя, живущего в поместьях, где, по его словам, «неравенство особенно ощущается». Разве не производит благотворное нравственное воздействие на людей картина, по словам Руссо, «небольшого числа добрых и миролюбивых людей, объединенных общими потребностями и благожелательным отношением друг к другу»?29 Ведь «порядок», созданный в поместье Кларан, по словам Руссо, представлял собой «картину благоденствия и блаженства (Ыеп-ё1те е! АШсйё), которая трогает человеческое сердце». Поместье - место, где царят «нравы и блаженство, а не таланты»30. Его жители не нуждались в том, чтобы развивать в себе иные таланты, кроме умения жить счастливо, в согласии с человеческой «природой»31. Очевидно, что художественные задачи, которые ставил перед собой Руссо, в значительной мере определили его преимущественный интерес вопросам, если можно так выразиться, хозяйственно-этическим. Очевидно, что Руссо стремился к тому, чтобы читатель романа видел в образе жизни Кларана образец счастья, того нравственного удовлетворения и «блаженства», которое ощущает человек, «наилучшим образом расположенный по отношению к самому себе».
Вместе с тем, в своем внешнем выражении жизнь в Кларане напоминает патерналистскую утопию. Вольмар установил строгий порядок взаимоотношений между жителями, требовал поклонения слуг перед авторитетом хозяина, поощрял их доносы друг на друга, устраивал праздники для крестьянской молодежи под патронажем господ32. Все силы хозяина были направлены на реставрацию старых и добрых патриархальных нравов. Известный польский специалист по изучению утопического сознания Е. Шацки полагал, что Кларан - классическая утопия «места и времени», автор которой нарисовал картину общественных отношений вне исторической и социальной действительности33. Однако с этим трудно согласиться. Роман вполне учитывал экономические реалии кантона Во и в значительной мере, учитывал сложившиеся в нем отношения между земельными собственниками и крестьянами. Ж. Эрар справедливо отмечал в этой связи, что «элементы приходского коммунизма отражали в ХУШ веке сегодня мало учитываемый исследователями общинный менталитет, который сохранился в деревнях, противостояние между крестьянами и сеньорами, упорно покушающимися на общинные земли»34. Данное наблюдение
полностью применимо к кантону Во, где происходило действие романа. В ХУП веке это был патриархальный кантон, где господствовала натуральная оплата труда, а влияние общинных отношений было исключительно сильным. «Ни одно частное лицо не может завладеть вещью против желания общества [т. е. крестьянской общины - С. 3.], ни одна община не может завладеть вещью против желания частного лица», - свидетельствует сборник кутюмного права35. В XVIII в. крестьяне кантона Во «были буквально раздавлены гнетом феодальных повинностей»36. В XVIII в. патриархальное хозяйство в швейцарских кантонах столкнулось с развитием капиталистических отношений. Вольтер, купивший в 1759 г. поместье Ферне неподалеку от кантона Во, был потрясен колоссальным количеством разного рода феодальных платежей своих крестьян и упадком производительности труда в крае. В бумагах Вольтера сохранилась любопытная «Записка, касающаяся Женевы и Страны Же», в которой он попытался объяснить причины разорения края и падения численности населения в нем. В «Записке» он высказал озабоченность тем, что «крестьяне предпочитают зарабатывать деньги на мануфактурах Женевы, а не обрабатывать скудную землю, которая дает мало дохода». Это вело, говоря современным языком, к росту социальной мобильности в крае. Неслучайно помещица Юлия д»Этанж в качестве основного принципа хозяйствования выдвигала требование «не поощрять смену рода занятий крестьян», научить «любить то состояние, в котором они находятся»37. Не иные средства употреблял и Вольтер, который в своем поместье строил здоровые жилища для крестьян, обновлял церковь38.
Хозяйство Вольмара, полностью автономное с экономической точки зрения, было призвано защитить наемного работника от полного обнищания, остановить миграцию разорившихся крестьян в города на заработки, а гуманное отношение господ к работникам и слугам должно было «смягчить» социальное неравенство и неизбежно следующее за ним превращение крестьянина в деклассированный элемент («падение нравов»). Одним словом, в сложившихся в кантоне Во условиях Руссо не видел иного способа предотвратить негативные последствия социальных процессов, кроме экономического консерватизма и патерналистской по своей сути заботе о крестьянах со стороны «добрых» господ. Вольмар пользовался, если можно так выразиться, заложенными в сознании крестьянства «патерналистскими» настроениями. По нашему мнению, объективные социальные условия, в которых действовали герои романа, а не субъективные предпочтения его автора, обусловили специфику идеала Кларана.
Организация хозяйства, созданного Вольмаром, была весьма эффективной. Но, во всем ли автор романа соглашался со своим героем? Как нам представляется, Руссо, в известной мере, часто дистанцировался от не в меру рационалистичных утверждений Вольмара. В частности, когда Юлия заметила, что существуют обстоятельства, при которых следует учитывать не только «виды экономического характера». Поэтому она, в отличие от Вольмара, стремилась «завоевать привязанность тех, кто ей служит», чтобы донос слуги не был доносом, а раскаянием «в своем собственном промахе»39. Без этого нравственного начала «механизмы», созданные Вольмаром, были бы всего лишь своего рода «техникой» взаимоотношений между людьми. На данное обстоятельство пятьдесят лет назад указывала проницательная канадская исследовательница Маргарэт Элис, отмечая, что Юлия «была душой созданного Вольмаром аграрного общества»40. Это наблюдение следует подкрепить и следующими соображениями. Обратим внимание, что идея «порядка», высказанная Вольмаром, по своему содержанию напоминала идеи Дидро41. Вольмар признавался, что его врожденным чувством является «вкус к порядку в моральных вещах»42. Кроме того, Вольмар сочетал «естественный вкус к порядку» со страстью наблюдать «отношения людей», создавая «порядок, то есть активный принцип, основанный на игре случая и поступках людей»43. В трактате «О прекрасном» Дидро
определял вкус как «способность восприятия отношений»44. Для Дидро, таким образом, ощущение прекрасного и нравственного одинаково, ибо они очевидны в своих проявлениях. Неслучайна поэтому знаменитая фраза из «Побочного сына» Дидро, где говорится, что «добродетель не менее мощно воздействует на наши чувства, чем красота» (сцена IV, явл. III)45. Таким образом, «вкус к порядку» у Дидро характеризовал этическое и эстетическое чувство. Являясь своего рода эстетическим наслаждением, этот вкус побуждал Вольмара оставаться «сторонним наблюдателем, не участвующим ни в жизни другого человека, ни в жизни окружавшего его общества»46. Однако, если Вольмар характеризуется Руссо как человек «любящий наблюдения», то Юлия, словно возражая своему мужу, замечала «нужно действовать самому, чтобы люди так же стали действовать»47. Если добродетель Вольмара - «вкус» к созерцанию «порядка» (огс!ге), то добродетель Юлии - поступок, «действие» на благо ближнего48. Этот «активный принцип» в поступках Юлии, ее стремление «распространить» свое чувство привязанности на жителей поместья, весьма напоминает «совесть», рассуждения о которой занимают центральное место в моральной философии Руссо, в частности в «Исповедании веры Савойского викария». В известной мере можно сказать, что Юлия и Вольмар дополняют друг друга в Кларане точно так же, как княжна Марья «дополняла» Николая Ростова, смягчая суровость «рачительного хозяина» в идеально устроенном им поместье Лысые Горы, которое описал Лев Толстой в эпилоге романа «Война и мир».
Итак, «утопия» Кларана, прежде всего, - литературный образ, а не социальная утопия государства, находящегося вне конкретной социальной среды, «нигде». Как любой образ он был призван воздействовать на читателя романа, которого Руссо определил как «подлый люд». Вместе с тем, касаясь в романе социальных и экономических вопросов Руссо, в полной мере осознавал то положение дел, которое сложилось во Франции и в Швейцарии, когда, по меткому выражению одного исследователя, «невозможно было найти следов политической культуры в народной массе, как и следов восприятия народа в политической культуре»49. Во-первых, Вольмар стремился воспитать народ в духе «стремления к общению» (зос1аЫШё). В системе его представлений народ не просто являлся объектом заботы богатого барина. Проводя свои мероприятия, хозяин Кларана стремился в условиях небольшого поместья решить вопросы, выходившие за рамки хозяйственной выгоды помещика: рост социального расслоения и мобильности, «падение нравов». Во-вторых, Вольмар стремился к тому, чтобы народ почувствовал себя единым целым, пусть даже в качестве объекта заботы со стороны «богатых благодетелей человечества», способных научить его ставить добродетель выше выгоды, порядочность выше расчетливости, прямоту выше ловкости. Доказывая необходимость подобной заботы, Руссо выбрал в качестве весьма показательного примера кантон Во, в котором рост феодальной эксплуатации и распад патриархальной общины привел к негативным социально-нравственным последствиям. Таким образом, фигура «богатого благодетеля» в романе играет роль не столько «реставратора» старых добрых нравов, об исчезновении которых сожалел Руссо, сколько, если можно так выразиться, носителя гуманных ценностей, стремящегося, с учетом реалий социальной среды, сделать их достоянием людей, оказывая воздействие на «подлый люд». Утопия Кларана в полной мере согласовывалась с нравственной философией романа, его своеобразной «идеологией». Для Руссо показать возможность примирения морали философов с христианской моралью на основе принципов гуманности, означало показать их жизнеспособность и полезность в обществе, где протекают противоречивые социальные процессы. Сложность литературной утопии Кларана, ее глубокая связь с дебатами о сущности морали в философской мысли Просвещения, ее связь с теми задачами, которые Руссо ставил перед собой как писатель, стремившийся воздействовать на определенный круг
читателей, обязывает нас избегать ее прямолинейных оценок. Сказанное относится к изучению ее влияния на идеологические представления русских писателей XVIII в.50
' Свидетельство Жака д’Эмери. Journal de l’imprimerie // Bibliotheque Nationale de France. MF 22160. Fol. 132. 11 ctecembre 1760.
2 MometD. Introduction HRousseau J.-J. Julie, ou laNouvelle Heloise. Edition critique. Paris, 1925. T. 1. P. 57-58.
3 Rousseau J.-J. Julie, ou la Nouvelle Heloise. Edition critique de D. Momet. Paris, 1925. T. L P. 88.
4 Лукъянец И. В. Французский роман XVIII в.: автор, герой, сюжет. СПб., 1999 (лит.).
5 Dom CajoL Les plagiats de J.-J. Rousseau sur Г education. A La Haye, 1766. P. 235 et sq.
6 Launay M Rousseau, ecrivain politique. Cannes, 1972. P. 299.
7 Ibid. P. 315.
8 Rousseau J.-J. Discours sur les richesses // Oeuvres completes de J.-J. Rousseau. Paris, 1959-1995.5 vol. (в дальнейшем ссылки на это издание: О. С. римская цифра - том, арабская страница). Т. V. Р. 470.
9 Launay М. Op. cit. Р. 480.
lQLecercle J.-L. Rousseau et Tart du roman. Paris, 1969. P. 7.
11 James E J- jr. La Nouvelle Heloise. Rousseau and Utopia. Geneve, 1977. P. 61.
12 Lecercle J.-L Op. cit. P. 114-115, Grange P. Rousseau et la civilisation du travail // Revue des sciences humaines. Paris, 1961. P. 255.
13 Duchet M. Anthropologie et histoire au siecle des Lumieres. Paris, 1995. P. 358-368.
14 Sieglinde Domuraih. Politische Dimensionen von J.-J. Rousseau La Novelle Heloise. Frankfurt am Main, 1997. S. 114-116.
15 Fuchs J. I The pursuit of virtue. A Study of order in Nouvelle Heloise. New York, 1993. P. 179-184.
16 О необходимости проводить различие между «идеологией» романа и его поэтикой настаивал французский литературовед Ф. Амон: Hamon Ph. Texte et ideologie: valeurs, hierachies et evaluations. Paris, 1984, P. 219-220.
17 Juranville F. Julie, ou la passion dans la Nouvelle Heloise. These du 3-eme cycle. Paris, 1987. P. 277.
18 Rousseau J.-J. Julie, ou la Nouvelle Heloise. Part. I, L. XXXI // О. С. TIL P. 10.
19 Ibid. Part. П, 1. II// О. С. Т. П. P. 193.
20 Ibid. Part. II. L. II // О. С. Т. II. P. 192-195.
21 Ibid. Part. III. L. XX // О. С. Т. II. P. 370-37].
22 Launay M. Op. cit P. 268.
23 Rousseau J.-J. Julie, ou La Nouvelle Heloise. Part. VI, L. XI. // О. С. Т. II. P. 703.
24 Ibid. VI, L. VIII // О. С. Т. II. P. 669.
25 Lettre a Vemes. 24 juin 1761// Correspondance completes de J.-J. Rousseau. Par R.-A. Leigh. Vol. 1-55. Geneve-Institut et Musee de Voltaire. 1963-1999. № 1436.
26 Marquis de Mirabeau. Ami du peuple. A La Haye, 1758. Т. I. P. 6.
27 Rousseau J.-J. Julie, ou laNouvelle Heloise. Part. IV. L. X // О. С. Т. II. P. 460-461.
28 Namer G. J.-J. Rousseau: la sociologie de la connaissance. Lille, 1979. Т. I. P. 294.
29 Rousseau J.-J. Julie, ou laNouvelle Heloise. Part. V. L. I // О. С. Т. II. P. 524.
30 Ibid. Part. V. L. II // О. С. T. IL P. 536.
31 «Необходимо исправить природу человека», - заметил герой романа Сен-Прё, следуя, как нам представляется мысли П. Бейля. Автор «Различных мыслей о комете» заявлял, что негативные проявления природы человека, предшествуют воспитанию, поэтому, «не было бы ничего испорченнее природы человека, если бы мы ее не исправили». (Bayle P. Continuation sur les pensees diverses // Oeuvres diverses de P. Bayle. Paris, 1971. P. 132). Приведенные нами рассуждения Вольмара представляют собой его ответ Сен-Прё и, соответственно, ответ Руссо Бейлю.
22 Rousseau J.-J. La Nouvelle Heloise. Part. TV. L. X // О. С. Т. II. P. 465.
33 Шацки E. Утопия и традиция. М., 1990.
34 EhrcirdJ Мёе de nature en France dans la l-ere moitie du XVIII-e sc. Paris, 1995. P. 522.
35 Coutumier de pays de Vaud. 1616 // Отдел рукописей Российской Национальной Библиотеки. Fr О. II. № 91. Fol. 299 recto.
36 Maillefen Pays de Vaud aux XVIII-eme sc. Paris, 1905. P. 85.
37 Rousseau J.-J. Julie, ou la Nouvelle Heloise. Part. V. L. П // О. С. Т. П. P. 536.
38 Voltaire F-M.-A. Memoire sur Geneve et sur le pays de Gex // «Библиотека Вольтера» в Российской Национальной Библиотеке. Manuscrits curieux de Voltaire. T. XVFL Fol. 249 recto et verso.
39 Rousseau J.-J' Julie, ou la Nouvelle Heloise. Part. IV. L. ХП // О. С. Т. II. P. 493.
40 Ellis М. B. Julie or la Nouvelle Heloise. A Syntesis of Rousseau Thought (1749-1759). Toronto, 1949. P. 84—95.
41 Об особенностях влияния идеи «порядка» Дидро и Николя .Мальбранша на Руссо см.: Deprun J. Diderot et Ма-lebranche: de Famour de Tordre au gout de Tordre // Colloque intemationale de Diderot. Paris, 1985. P. 46-48.
42 Rousseau J-J. Julie, ou la Nouvelle Heloise. Part. III. L. XVII // О. С. Т. II P. 341.
43 Ibid. Part. IV. L. XII // О. С. Т. II. P. 493.
44 Diderot D. Traite du Beau (1751) If Oeuvres. Ed. L. VersinL Paris, 1993. Т. IV. P. 89.
45 Смотри анализ этого вопроса в работе Иды Исаиш: Hisashi Ida. Genese d’une morale materialiste chez Diderot. Paris, 200 L P. 226 et suiv.
46 Burgelin P. La philosophic de Г existence de J.-J. Rousseau. Paris, 1952. P. 455.
47 Rousseau J.-J. Julie, ou La Nouvelle Heloise. Part. IV L. X // О. С. Т. II. P. 334.
48 Жерар Намэ так же отмечал пассивный характер «наблюдений» Вольмара. (Namer G. Op. cit. P. 246.).
49 The political culture of the Old Regime / Ed. by К. M. Baker. Oxford; New York, 1987 P. 243-246.
50 Такого рода оценки мы встречаем в статье: Зорин А. Р. Ж.-Ж. Руссо и национальная утопия старших архаистов // Новое литературное обозрение. 1996. № 20. С. 62.
