CC BY
41точников выразительности - речь в разнообразии ее жанров, манера двигаться, неповторимая в каждую эпоху и у разных людей, танец, театр, литература, кинематограф <...> Несметные смысловые сокровища!» Более того, неизменность аналитической стороны музыкальной формы «Кармен-сюиты» и «Чучи», «семантически и конструктивно встраивающаяся в интонационную, увеличивает вариативность последней еще на много порядков» [12].
Тот факт, что музыка Бизе - Щедрина является неотъемлемой частью балетной сюиты, немало способствовал известной вольности мультипликаторов в обращении с ее фрагментами. Другими словами, специфика сюиты, где каждый номер относительно замкнут, позволила нарушить продиктованную художественным замыслом режиссера последовательность расположения танцев без ущерба для самой музыки.
Наконец, вполне оправданное звучание музыки Бизе - Щедрина в последней части трилогии Г. Бардина «Чуча» обусловлено еще и тем, что аналогично балетной сюите в центре режиссерской работы три центральных персонажа - собственно Чуча, Мальчик и Щенок, которые выступают носителями таких обобщенно выраженных человеческих страстей, как коварство, любовь, ревность и преданность.
Все вместе позволяет поставить реинтерпре-тацию классического сюжета в трилогии Бардина «Чуча» в один ряд с такими шедеврами мировой культуры, как графическая серия Сальвадора Дали на темы «Капричос» Франсиско Гойи, «Котельная № 6» Киры Муратовой на сюжет чеховской «Палаты № 6» и «Лунная соната» мос-
ковского композитора В. Екимовского, созданная по следам Л. ван Бетховена [13].
Литература
1. Фуко М. Ницше, Фрейд, Маркс // Кентавр.
1994. № 2. С. 52.
2. Делез Ж. Различие и повторение. СПб., 1998. С. 92-93.
3. Мурзин Л. Язык, текст и культура // Человек - текст - культура. Екатеринбург, 1994. С. 160-169.
4. Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М.,
1995. С. 8.
5. Васильева В. Текст в культуре и культура в тексте // URL: http://psujourn.narod.ru/profs/vasilyeva.htm.
6. Делез Ж. Различие и повторение ... С. 92-93.
7. Волкова П., Ковалева С. Фаллические символы культуры и искусства: семиотический аспект // Казачье самообразование. Краснодар, 2007. № 2. С. 3-27.
8. Цит. по: Айвазова С. Русские женщины в лабиринте равноправия. М., 1998. С. 13.
9. Клименкова Т. Женщина как феномен культуры. Взгляд из России. М., 1996.
10. Бердяев Н. Метафизика пола и любви // Русский эрос, или Философия любви в России. М., 1991. С. 254.
11. Кочубей И. Опыт семиотического анализа одного темного места у св. Епифания // Семиотика культуры и искусства. Краснодар, 2007. Т. I. С. 61-62.
12. Медушевский В. Интонационная форма музыки. М., 1993. С. 17, 23.
13. Волкова П. «Лунная соната»: опыт реинтер-претации // Парадигма: философско-культурологи-ческий альманах. СПб., 2008. Вып. 11. С. 126-138.
P. S. V0LK0VA. «KARMEN-SUITE» BY G. BIZE - R. SHEDRIN: TO THE QUESTION OF RE-INTERPRETATION
This article is dedicated to re-interpretation of «Karmen-suite» by G. Bize - R. Shedrin in the final part of the trilogy «Chucha» by G. Bardin. The author understands re-interpretation as a new-borne notion of truth - act in the process of which classical images are subjected to total re-understanding.
Key words: re-interpretation, re-understanding of traditions, new artistic unity, cartoon.
Е. М. ШИШКИНА
РОЛЬ МЕЖКУЛЬТУРНЫХ ВЗАИМОСВЯЗЕЙ В ФОРМИРОВАНИИ МУЗЫКАЛЬНОЙ ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЫ
ВОЛЖСКИХ НЕМЦЕВ
Автор рассматривает особенности традиционного музыкального наследия волжских немцев, опираясь на материалы полевых музыкально-этнографических экспедиций в поселения Поволжья, Урала, Сибири, а также архивные изыскания в России, Германии и Австрии.
Ключевые слова: волжские немцы, народная музыка, традиционная культура, гибридность, конгломера-тивность, мультикультурализм.
На протяжении последних 240 лет этнические немцы были посредниками между западноевропейской и русской культурами. Трудясь в России
и на ее благо, отождествляя свою судьбу с судьбой новой родины, они стали созидателями и носителями новых духовных ценностей. И хотя вол-
на реэмиграции 1990-х годов заставила задуматься о судьбе российских немцев и их культурного наследия, результаты Всероссийской переписи 2002 года показали, что 600 тысяч немцев по-пре-жнему считают своей родиной именно эту страну и связывают с ней свое будущее, а значит, и свои культурные традиции.
В настоящее время самобытный вариант культуры этнических немцев, сложившийся в таком сложном полиэтническом регионе, как Поволжье, недостаточно изучен1. Выходцы из Германии и Австрии в течение длительного исторического периода жили и трудились здесь в новых для них природных и социальных условиях, в чуждой национальной среде. Районы проживания волжских немцев входили в единый регион, специфичный по условиям заселения, формирования и развития культурных взаимосвязей. Этнокультурный контекст, окружавший переселенцев, был весьма пестрым и нестабильным, однако в течение столетий они сохраняли в неизменности многие особенности своего традиционного быта и хозяйства, материальной и духовной культуры. Этой сохранности способствовали не только иноконфессио-нальное и иноэтническое окружение региона их заселения (на землях современных Саратовской и Волгоградской областей), но и длительная изоляция от метрополии, с самого начала переселения вызванная значительной удаленностью территории их проживания от Германии и затрудненностью контактов.
Наше исследование является первой работой, поставившей проблему гибридности и конгло-меративности традиционной культуры волжских немцев. Оно опирается на материалы полевых музыкально-этнографических экспедиций по поселениям Поволжья, Урала, Сибири в последние 15 лет [1].
На территории Поволжья в процессе исторического развития возникли различные виды межкультурных взаимосвязей этнических групп как в результате взаимодействия разных переселенческих групп внутри одного этноса, так и в результате соприкосновения разных этносов на территории региона - финно-угорских, тюркоязычных, монго-лоязычных, славяноязычных, германоязычных.
По нашему мнению, процесс взаимодействия культур на территории Поволжья включал в себя следующие этапы:
а) заимствование из «чужой» культурной традиции форм, образов, элементов музыкального языка (мультикультурализм);
б) приспособление заимствованного материала к условиям собственной культуры (гибридность);
в) синтезирование «чужого» и «своего», органическое их сочетание, когда все компоненты находятся в определенном равновесии и образо-
1 Данная работа выполнялась в рамках грантов РФФИ № 97-06-80380, № 99-06-88032 (1996-1999 гг.), была поддержана в 1997 и 2002 гг. грантами Немецкой службы академического обмена (DAAD, Бонн, Германия) и является составной частью более крупного исследования.
ванное единство уже не является заимствованием (конгломеративность).
Песенно-обрядовая культура немцев Поволжья была представлена накануне депортации 1941 года большей частью жанров, отмеченных в классификациях германских ученых. Исследуемая нами волжско-немецкая певческая традиция как поздняя переселенческая сегодня представляет собой весьма пестрое явление, в котором и процессы интерференции, и случаи консервации уникальных артефактов равно возможны, а все в целом создает многослойность и многосоставность традиции. Сохранились известные Geistliche Lieder / духовные песнопения «Es traeumet eine Frau / Мечталось женщине», «Maria wollte wandern / Мария хотела странствовать», «Der goldene Rosenkranz / Золотой розовый венок» и другие, однако типовые сюжеты распеваются уже на оригинальные мелодии местного мелодико-многоголосного стиля. Свадебные обрядовые песни «Hochzeitsmahl, Freudensaal / Свадебный пир, зал радости», «Die Melone, die hat viel Blumen / Арбузы, у которых много цветов», «Singt mit froehlichem Gemuete / Поет с веселым мужеством» синтезировали, на наш взгляд, особенности земель Южной Германии, частично Австрии и Северной Германии. Балладные песни продолжают сберегать более 50 старинных сюжетов трагических, фантастических и комических баллад, в том числе и таких знаменитых, как «Es waren zwei Koenigskinder / Были двое королевских детей», «Es kehrt ein Fuerst beim Fuersten ein / Князь остановился у князя», «Es wohnt ein Markgraf wohl ueber den Rhein / Живет маркграф через Рейн», «Es ritten einst drei Moerder aus / Прискакали трое убийц», «Es waren mal zwei Bauernsoehn / Однажды два крестьянских сына», «Es wollt ein Mueller spazieren gehn / Захотелось мельнику погулять», «Ich steh auf hohen Bergen / Я стою на высоких горах», «Es wollt ein Maedchen schoepfen Wein / Захотелось девушке зачерпнуть вина».
Как доминирующий жанр, баллады стилистически воздействовали на другие жанровые образования, в том числе на более архаические, чем они сами, - религиозно-мифологические, исторические, лирические. Soldatenlieder / воинские солдатские песни «Auf, auf, ihr Gebrueder von der Infanterie / Вы - братья-пехотинцы», «Die Abreis von Riga / Отъезд из Риги», «Strassburg, о Strassburg / Страсбург, о, Страсбург», «Die Sonne sank nach Westen / Солнце опускалось на западе» также сохранили старинные сюжеты, а «Kolonistische Ereignisse / Песни о колонистских событиях» примыкают к ним с новыми сюжетами о жизни колоний в России.
В культуре волжских немцев широко представлен разными жанровыми разновидностями танце-вально-игровой комплекс. Практически весь песенный массив в той или иной степени испытал влияние русской типологической системы ритмических, мелодических и многоголосных форм.
Нами определены репрезентативные музыкально-певческие жанры, сохраняющие и после депортации доминанты этнической идентичности российских немцев: Geistliche Lieder / духовные
песнопения, Balladen / баллады, Abschiedslieder / лирические песни, Heimatlieder / песни о родине.
Процесс разлучения с традиционной культурой был начат у российских немцев уже давно. Напомним, что историческим переходом явился здесь 1871 год, после которого немцев начинают призывать в российскую армию, меняется административное управление колоний, а русификация немецких колонистов становится правительственной программой. О результатах говорят наблюдения Георга Шюнемана 1916-1917 годов: «Если на немецкой родине звуки немецких песен и родной язык одновременно слышны ребенку, если дома и в семье, в школе и за игрой просыпается любовь к народной песне, то жизнь колоний в России не дает почвы, на которой с той же увлеченностью можно было бы лелеять песню в сердцах молодежи <...> Школа, которая обычно укрепляет корни и старается их прорастить, в колониях ставит другие цели: она навязывает знание и овладение русским языком, на немецкий остается мало времени, а в некоторых местах колонисты слышат свой родной язык только на религиозных уроках» [2].
Лексические заимствования, которые начали переходить из русского языка в язык российских немцев, вполне логично относились к закономерным особенностям языковых контактов, отражающим новые явления для переселенцев, прежде всего, в области хозяйства, экономики, политики, культуры, науки и спорта. Например, такими новыми словами уже с XVIII века становились: «десятина», «плотник», «пильщик», «кваст» (т. е. квас), «калач», «самовар», «блинчики», «пельмени», «дрожжи», «батюшка», «матушка» и др. [3].
В. М. Жирмунский, осмысливая некоторые результаты процесса русификации в начале XX века, определил, что «словарное влияние русского (или украинского) языка на немецкие диалекты очень различно по своей интенсивности» и «оно сильнее проявляется в волжских колониях, чем в украинских» [4].
К началу XX века Густав Сесслер находил в диалекте колонистов более 100 русизмов, Георг Дингес отмечал в своих работах 1917-1928 годов, посвященных диалектам волжских немцев, до 800 заимствованных русских слов [5]. Современные исследователи считают, что до настоящего времени наименее подвержена влиянию русского языка только домашняя обиходная лексика, особенно термины родства.
Г. Штейнванд утверждал, что в немецких колониях Украины, в Мариупольском округе, уже в 80-е годы XIX века украинские песни «пользовались известной популярностью» [6]. Обращаясь к песенному репертуару начала XX века, В. М. Жирмунский отмечал, что «проникновение русской и украинской песни в репертуар немецких колонистов в различных районах происходит с разной интенсивностью», считая, что «знакомством с песенным репертуаром соседей обусловлено существование смешанных русско-немецких и украинско-немецких песен. Иногда
к немецкой песне присоединяется русский припев» [7]. В своих выводах он четко определил, что в 1930-х годах (т. е. еще до депортациоиного стресса 1941-1956 годов) в немецких колониях России наблюдалось «вытеснение немецких мелодий напевами популярных русских романсов», «репертуар волжских колоний гораздо архаичнее украинского», а особый интерес в этом отношении «должны представлять наиболее отдаленные выселки, основанные волжскими и украинскими бедняками в Приуралье, Сибири, Казахстане: можно предполагать, что здесь еще сохранились многие старинные баллады, исчезнувшие в старых колониях за последние тридцать лет» [8].
В авторских записях всех экспедиций, начиная с 1992 года и заканчивая последней полевой экспедицией по Астраханской области 2006 года, имеются записи исполнителей как русских и украинских песен, так и старинных немецких баллад, т. е. явления мультикультурализма, отмеченные еще в первой трети XX века, сохранились до начала XXI столетия. Напрашивается вывод, что гибрид между реликтовым наследием германской культуры и мультикультурностью волжско-не-мецкой культуры был заложен в основу развития немецкого субэтноса на территории региона еще в конце XVIII века и сохранялся в течение всех рассматриваемых исторических периодов, постепенно усиливаясь в ее различных компонентах.
Одним из ярких проявлений гибридности волжско-немецкого традиционного музыкального наследия является создание немцами в России новых жанров - «Kolonistische Eriegnisse / колонистская песня» и «Schnaderhuepfel / частушки». В этих жанрах нормативными стали макаронические смешения русских слов и выражений, мелодические заимствования из русского и украинского городского фольклора, которые с начала XX века были зафиксированы исследователями Г. Шюнеманом, В. Жирмунским, Г. Дингесом, А. Дульзоном. Следовательно, эти гибридные явления были включены в культурные трансформации субэтноса еще до депортации 1941 года, приведшей к лавинообразной русификации субэтноса, и являются его органической частью. Авторские экспедиции подтвердили жизнеспособность этих жанров в современности. Проанализировав «двуязычные» песни российских немцев, можно классифицировать их, выделив две основные группы данного типа песен:
- песни, содержащие русские слова, словосочетания и названия русских реалий, транслитерированные латинскими буквами с учетом правил грамматики немецкого языка (существительные с большой буквы). Например, «Alle Jahr nakaschdyi God», «Ei, der Hanspeter wollt nach Solotoi fahr'n» и др.;
- песни, содержащие русские слова, словосочетания и названия русских реалий как на латинском, так и на русском языке:
Wenn man spazieren fahren will
Wohl nach Kathrineslaw,
Da muss man ein
Haben sitschas, sitschas, gatow.
Когда захочется поехать погулять,
К примеру, в Екатеринослав,
То должен извозчик
Быть сичас, сичас готов.
Подобные примеры легко умножить, поскольку это явление весьма распространено, особенно в жанре «Schnaderhuepfel/частушки».
Сопоставительный диахронный анализ волжс-ко-немецкого свадебного обряда (его версий в течение XX века) позволил сделать вывод о его исторической изменчивости, которая привела к таким результатам, как редукция элементов обряда, текстов приговоров и мелодий песен, трансформация магических черт ритуала в игровые формы с забвением их первоначального значения. Но и в самых поздних описаниях ритуала сохраняются как наиболее устойчивые компоненты такие обрядовые действия, как Freierei - «сватовство», Verlobung -«помолвка», Brautschau, Beschaung - «осмотр невестой дома жениха», Hochzeitseinladung - «приглашение гостей на свадьбу», Polterabend - «вечеринка шума в канун свадьбы», Strassensperren -«задержки свадебного поезда», «выкуп невесты», Brautschuhversteigern - «кража и выкуп башмака невесты», Handgeld, Brautgoetkissen - «одаривание невесты», Ehretaenze - «почетные танцы», Brautreigen - «хоровод невесты», Brautkranz abgetanzt - «снятие венка невесты», Kehr aus! - «выметание гостей», Aussteuer, Heiratsgut - «перевоз приданого невесты». Эти компоненты рассматриваются нами как сущностные константы этнической идентичности волжских немцев.
А. Минх писал в конце XIX века: «Немцы до сих пор в нашем крае составляют совершенно обособленный тип; они не смешиваются браками ни с одной народностью <...> колонисты на русских не женятся, обрядовая жизнь не поддавалась до сих пор обрусению и сохранилась более столетия совершенно своеобразной» [9]. Мнение А. Минха поддержал Г. Шюнеман в начале XX века: «Свадьбы остаются самыми большими праздниками в жизни колонистов. Это сильная опора всего немецкого в то время, когда уже в школе начинается борьба за истребление немецкого искусства» [10]. Несмотря на эти убедительные высказывания, авторское исследование кодов волжско-немецкого свадебного ритуала раскрыло гибридный и мультикультурный характер многих обрядовых действий, благодаря включению различных иноэтнических компонентов (русских, украинских, казахских и др.) как на уровне вербальных, акциональных, так и музыкальных кодов.
Мы выделили следующие гибридные черты волжско-немецкого ритуала, общие с поволжской русской и украинской свадьбой:
1) особенности сватовства как действа;
2) обряды с караваем и веточкой ели в канун свадьбы, сходные с русским «девишником»;
3) выстрелы в течение всего периода свадьбы;
4) обычай отказа от жениха через обряд «выставление корзины», перекликающийся с чисто славянским «подарить гарбуза», так как в
Поволжье собственно украинские элементы тесно переплетены с русскими;
5) неодобрение поведения девушки через «мазание ворот дегтем или навозом»;
6) смена «денег верности» («Тге^еЫ») на «кладку» (термин, распространенный в русских селах Поволжья);
7) подношение рубашки в качестве подарка от невесты жениху (обычай, распространенный во всех русских поволжских селах);
8) необходимость целоваться на свадьбе обрученным под возгласы «горько»;
9) смена хореографического кода обряда на песенный, а «вытанцовывание невесты» - на ее опе-вание во время обряда снятия венка (здесь произошла русификация формы важнейшего обрядового действия, маркирующего вертикальный переход невесты);
10) включение в обряд не только русских, но и украинских, казахских танцев и игр.
Весьма важно в свете поставленных нами задач то, что некоторые из выделенных действий отмечались исследователями задолго до насильственной русификации волжско-немецкого субэтноса (путем депортации 1941-1955 гг.). Следовательно, мы должны рассматривать проявление мульти-кулътурного начала как одну из начальных культурных трансформаций этой обособившейся островной группы. Но несомненно, что включения мультикультурных компонентов нарастали постепенно с течением времени, особенно усилившись после депортации.
В начале XX века Г. Шюнеман писал о пении немцев с Волги: «Тот, кто слышит песни колонистов, не зная мелодии и слов, прежде всего подумает, что перед ним русские, - так сильны изменения, которые претерпела немецкая песня в процессе своего преобразования» [11]. Он, конечно, не мог предвидеть той научной бури (продолжительностью почти в столетие), которая пронесется вслед за его высказыванием. Исследователь описал оригинальное «мужское мелизматическое пение», сохранившееся именно у волжских немцев: «Колонист из Поволжья твердо придерживается передаваемой из поколения в поколение манеры исполнения, растягивает песню, орнаментирует и украшает ее так, как услышал от других, и как ему самому вошло в плоть и кровь» [12]. Шюнеман пришел к выводу, что эта новая песенная традиция находится, прежде всего, под влиянием песенной традиции русских, а также тюркоязычных и финно-угорских народов: «Они [поволжские немцы] исповедуют тот же идеал, что и многие российские народы: они любят цветистое, богато орнаментированное исполнение <...> и охотно заполняют по очереди звуки и звуковые соединения музыкальными скольжениями и украшениями линии» [13]. Отмеченная им оригинальная мужская мелизматическая манера пения в течение XX века привлекала к обсуждению знатоков вос-точно-немецкого пения - В. Виттрока, В. Зуппана, Г. Хабенихта. Теория ее происхождения вызвала резкие споры, явившись научной проблемой, окончательно не разрешенной и сегодня.
Уже в 1931 году В. Жирмунский поставил под сомнение утверждение Г. Шюнемана, что мелиз-матическое пение поволжских немцев находится под русским влиянием, и предположил, что «этот свободный вид был репрезентативным в прежнем отечестве колонистов в устной манере исполнения народных песен <...> вплоть до времени их переселения» [14]. Однако никаких соответствующих музыкальных образцов пения в поддержку своего предположения он не привел.
Исследователь Вольфганг Виттрок, опираясь на послевоенные публикации Иоханнеса Кюнцига и Вальтраут Вернер, в 60-е годы XX века согласился с предположениями Жирмунского, опровергая Шюнемана: «Не только в областях поселений поволжских немцев, но и в других реликтовых областях, где поют немецкие народные песни, находятся типологически сравнимые образцы мелизматического пения» [15], но тоже не привел никаких определенных музыкальных примеров в доказательство своего опровержения.
В 1970-е годы еще один исследователь немецкого музыкального фольклора Вольфганг Зуппан, осмысливая названные проблемы, также отметил, что «этот способ исполнения немецких песен у поволжских немцев не может быть объяснен прямым влиянием этнических групп, которые окружают поволжских немцев, но эта манера, скорее всего, была перевезена колонистами во второй половине XVIII века при переселении» [16]. Он нашел сходные черты в образовании мелодии у волжских немцев с мелизматикой шведских частушек и сделал вывод, что «сравнимые с богато украшенным песенным стилем поволжских немцев манеры, мелизмы, орнаменты находятся во многих культурных традициях европейских народов» [17]. В. Зуппан называет гипотезу Г. Шюнемана о русском происхождении манеры пения российских немцев «однобокой» и, желая окончательно разъяснить этот вопрос и свою собственную позицию, заявляет, что «орнаментика появляется везде там, где письменная фиксация не повлияла на норму исполнения песен», приводя в пример особенности народного пения в Скандинавии, на Балканах, в альпийских странах, на Корсике, на Фарерских островах, в Дании, Исландии и на Гебридах. Таким образом, особенности мужского мелизматического пения волжских немцев ученый относит к рудиментарным остаткам средневекового стиля Германии. Он, как и все его предшественники, не соглашается с идеями Г. Шюнемана о полномасштабном влиянии иноэтнических групп России на стиль волж-ско-немецкого пения, но признает возможность благоприятствования сохранению средневековых традиций именно на ее территории.
Мы считаем, что в начале XX века народно-певческое наследие волжских немцев во многом сохраняло культурные традиции Германии. Этот вывод касается вербальных поэтических текстов, типовых стиховых структур, большей части типовых слоговых музыкально-ритмических форм, мелодических каденций, особенностей строения мелодий, которые в основном представляли собой
целостные волнообразные структуры. В то же время выявилось, что уже в старинной народной мелодике Германии были предпосылки для формульного строения мелодий, не осуществившегося в полной мере. Поэтому нам кажется, что найденные в волжско-немецких народных песнях, балладах и духовных песнопениях конца XX века «мелодические модели» Шюнемана или мелодические ячейки современного структурно-типологическо-го анализа мелодики уже были намечены в мелодике немецких песен XVI-XVII веков в Германии. Разумеется, эти закругленные мелодические обороты стали характерной чертой волжско-немец-кой мелодики не случайно, а под длительным дополнительным воздействием русского поволжского мелодико-многоголосного стиля. Поэтому Шюнеман был прав, как бы предвосхищая своими исследованиями будущее широкое влияние русской мелодики, которое в последующем скажется помимо тембра и на более значимых сущностных характеристиках, таких как лад, фактура, ячейковое строение мелодии. Тембровое звучание волжско-немецких песен в начале XX века ярко передавало саму суть русского начала, пусть пока еще и с главенством доминантовых каденций в мелодике: пение задушевное, искреннее, ярко выразительное, с резкими для европейского слуха открытыми тембрами и специфической «разнотембровостью» и «тембристостью» каждого голоса отдельно. Все это характерно именно для певческих южнорусских и русских поволжских традиций. Эти голоса и сейчас еще можно услышать в Фонограмм-ар-хиве г. Берлина благодаря фонографическим валикам Эдисона, на которые Г. Шюнеманом были сделаны первые звуковые записи волжско-немец-кого пения. Проведенное нами исследование показывает, что в волжско-немецких мелодических и ладовых конструкциях и в мельчайших компонентах этого мелодико-многоголосного стиля наличествует все усиливающееся влияние именно русской волжской местной песенной традиции.
И все-таки утверждения Г. Шюнемана оспаривались не зря, так как, действительно, в ладовых и мелодических сущностных характеристиках русское влияние проявилось в полной мере не раньше, чем в напевах середины XX века, тогда как в начале столетия влияние русского стиля гораздо более выпукло и значимо только в тембровом воплощении волжско-немецких песен и баллад.
Несомненно, сила воздействия русской певческой культуры резко увеличивается после 1941 года. В песенном репертуаре немецких коллективов начинают доминировать известные и релевантные жанры, близкие и сходные для русской культуры (прежде всего, танцевальные и лирические). Исполнительские манеры немецких певческих коллективов становились все более и более зависимы от того непосредственного окружения, в котором они находились (на Урале, в Киргизии, в Казахстане, в Сибири и проч.). Реликтовые же особенности певческого немецкого наследия лучше всего сохраняются в исполнительских стилях отдельных одиночных певцов или же религиозных коллективов, которые уже
длительное время поют вместе. Особенно ярким проявлением воздействия русской народной музыки мы считаем доминирование квартово-секс-товых ячеек в одноголосных волжско-немецких мелодиях и типовых квартовых ячеек в многоголосных мелодиях. Иными словами, квартовость, как и ладовое явление в целом, играет значительную роль и в ладовых формах ячеек, и в ладовых вертикальных проекциях волжско-немецкого зрелого стиля, что мы относим к несомненному влиянию русского традиционного пения и именно местных мелодико-многоголосных стилевых ареалов. Орнаментальный мужской стиль пения - «мелизматический», открытый Г. Шюнеманом как в сольных, так и в многоголосных песнях и в балладах начала XX века, благодаря тендерному смещению сохраняется не только в мужских напевах середины столетия (Георг Зэнгер, Райнхардт Зальцман), но и в женских (Мария Вон). Этот виртуозный стиль к концу XX века встречается только в сольных женских версиях, в жанрах духовных песнопений, баллад и лирических песен (Эмилия Бенке, Эмма Круч, Эмилия Штырц), резко редуцированный и практически утраченный в записанных нами (1992-2006 гг.) многоголосных версиях песен и баллад. Таким образом, мелос волжско-немецких напевов является гибридом между традиционным пением, сохраняющим особенности немецкой национальной культуры (к этим особенностям мы относим типовые вербальные, стиховые и слогоритмичес-кие структуры, мужское сольное орнаментальное пение), и волжским русским песенным стилем, с присущими только ему музыкально-ритмическими, ладовыми и многоголосными конструкциями. Результатом синтеза явились следующие особенности: ячейковость, квартовость на разных уровнях, доминирование квартово-секстовых ячеек в волжско-немецких мелодиях, наличие с начала XX века в многоголосии волжских немцев фактуры октавных каденций, характерное тембровое звучание волжско-немецких песен и баллад.
В течение XX века процесс эволюции культуры волжских немцев и ее содержания определяется следующими основными объективными предпосылками: во-первых, наличием нескольких культурных пластов, возникших в процессе исторически сложившегося заселения немцами региона Поволжья и формирования волжско-немецкой песенно-обрядовой традиции как гибридной кон-гломеративной системы путем взаимодействия с другими народами; во-вторых, разрушением репрессивным путем культуры этого сообщества.
Проведенное нами исследование выявило три уровня межэтнического взаимодействия. Первый: взаимодействие на территории Поволжья немецких культур разных земель Германии и Австрии привело к различным конгломеративным формам. Второй: взаимодействие волжско-немецкой и славянской традиционных музыкальных куль-тур (русской и украинской) образовало разнообразные конгломеративные и гибридные формы. Третий: включение в волжско-немецкую культуру чужих форм различных национальных культур,
оставшихся на периферии сознании (в частности, казахской, мордовской, украинской, русской и др.) имело мультикультурные формы.
В результате современное волжско-немецкое традиционное музыкальное наследие определяется нами как гибридная конгломеративная муль-тикультурная система, в которой наличествует своеобразие единства составляющих ее компонентов. В качестве главных, типовых для культуры субэтноса рассматриваются не столько отдельные формы и типы, сколько их «набор» и соотношение в традиции. При этом явления муль-тикультурализма, отмеченные еще в первой трети XX века, сохранились до начала XXI столетия. Следовательно, гибрид между реликтовым наследием германской культуры и мультикультурнос-тью волжсконемецкой культуры был заложен в основу развития немецкого субэтноса на территории региона еще в конце XVIII века и сохранялся затем в течение всех рассматриваемых исторических периодов.
Литература
1. Шишкина-Фишер Е. М. Поют и танцуют немцы Поволжья // Музыкальный фольклор российских немцев в современных звукозаписях. Es singen und tanzen die Wolgadeutschen / Serie: Musikfolklore der Russlanddeutschen in modernen Tonaufnahmen. Вып. 1. M., 1998; Она же. Музыкально-этнографические экспедиции с целью изучения традиционной культуры волжских немцев: 1992-2005 // Научно-информационный бюллетень «Российские немцы». Wissenschaftliche Komission fuer die Deutschen in Russland und in der GUS, Goettingen, Institut fuer Kultur und Geschichte der Deutschen in Nordosteuropa. Goettingen, 2006. № 3. C. 21-24.
2. Schuenemann Georg. Das Lied der deutschen Kolonisten in Russland. Mit 434 in deutschen Kriegsgefangenenlagern gesammelyen Liedern. 1-2 Teil // Sammelbaende fuer vergleichende Musikwissenschaft. Hrsg. von Carl Stumpf und E. M. Hornbostel. Dritter Band. Muenchen, 1923. S. 2.
3. Громазина О. В., Кнолъ Е. Д. Лексические заимствования из русского языка в языке российских немцев // Российские немцы на Дону, Кавказе и Волге: материалы рос.-герм. науч. конф.; Анапа, 22-26 сент. 1994 г. М., 1995. С. 319-322.
4. Жирмунский В. М. Итоги и задачи диалектологического и этнографического изучения немецких поселений СССР // Советская этнография. 1933. № 2. С. 99.
5. Дингес Е. О русских словах, заимствованных поволжскими немцами до 1876 года // Ученые записки Саратовского гос. ун-та. Саратов, 1929. Т. 7. Вып. 3. С. 195-236; Dinges Georg. Zur Erforschung der Wolgadeutschen Mundarten. (Ergebnisse und Aufgaben) // Teuthonista 1. 1924/25. S. 299-313; Dinges Georg. Aufgaben der ethnographischen (volkskundlichen) Abteilung unseres Zentralmuseums // Die Maistube. Nr. 36. Pokrowsk, 15.11.1925. S. 7-8; Nr. 37. Pokrowsk, 22.11.1925. S. 3-4.
6. Steinwand H. Ueber russische und ukrainische Einfluesse auf das Lied der deutschen Kolonisten in der Ukraine // Nachrichten der Odessaer Kommission fuer
Landeskunde. 1929. Nr. 4-5. Deutsche Sektion. Heftl. S. 15-20.
7. Жирмунский В. M. Итоги и задачи диалектологического и этнографического изучения немецких поселений СССР ... С. 105.
8. Там же. С. 106.
9. Народные обычаи, обряды, суеверия и предрассудки крестьян Саратовской губернии / собр. в 1861-1888 гг. А. Н. Минхом; предисл. А. Пыпина. СПб., 1890. С. 11.
10. Schuenemann Georg. Das Lied der deutschen Kolonisten in Russland ... S. 7.
11. Там же. С. 44.
12. Там же. С. 51.
13. Там же. С. 75.
14. Жирмунский В. М. Итоги и задачи диалектологического и этнографического изучения немецких поселений СССР ... С. 9.
15. Wittrock Wofgang. Die aeltesten Melodietypen im ostdeutschen Volksgesang // Schriftenreihe der Kommission fuer ostdeutsche Volkskunde in der Deutschen Gesellschaft fuer Volkskunde. Hrsg. von Erhard Riemann. Bd. 7. Marburg, 1969. S. 648.
16. Suppan Wolfgang. Das melismatische Singen der Wolga-Deutschen in seinem historischen und geographischen Kontext // Studia instrumentorum musicae popularis. Stockholm, 1974. S. 237.
17. Там же. С. 239.
E. M. SHISHKINA. THE ROLE OF CROSS-CULTURAL CONTACTS IN MAKING THE VOLGA GERMAN MUSICAL TRADITIONAL CULTURE A SYSTEM
The author deals with some specific features of the Volga Germans' traditional musical heritage on the basis of the field musical expeditions to villages and settlements ofPovolgye, Ural, Siberia as well as archive researches held in Russia, Germany and Austria.
Key words: Volga Germans, Folk singing, traditional culture, hybrid, conglomeration, multiculturalism.
Т. В. ЮДИНА
КОНЦЕССИОННЫЕ РАБОЧИЕ В 1920-Е ГОДЫ: ИЗ ОПЫТА КУЛЬТУРНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
В 1920-е годы остро стояла проблема освоения отечественными инженерно-техническими кадрами и рабочими новой техники и передовых методов производства. Культурно-просветительные мероприятия, организуемые профсоюзами с помощью иностранных концессионеров, способствовали повышению образовательного уровня рабочих.
Ключевые слова: концессии, концессионеры (иностранные предприниматели), культурно-просветительные мероприятия, рабочие, профсоюз.
Закрытие в последние годы десятков тысяч муниципальных домов культуры, находившихся на балансе предприятий, клубов, домов пионеров, кружков сокращает возможность приобщения к культуре и творчеству миллионов россиян, порождает засилье массовой культуры в повседневной жизни, провоцирует рост деструктивных тенденций в поведении населения. Проблема «культурного опустынивания» является сегодня одной из самых актуальных в сфере социальной инфраструктуры нашей страны. В связи с этим обращение к историческому опыту повышения культурного и образовательного уровня советского населения может многое объяснить современным политикам и чиновникам.
В начале 1920-х годов, как и в предыдущие десятилетия, Россия оставалась страной низкой грамотности и культуры. В 1921 году председатель Совета Народных Комиссаров В. И. Ленин писал: «Посмотрите на карту РСФСР. К северу от Вологды, к юго-востоку от Ростова-на-Дону и от Саратова, к югу от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска идут необъятнейшие пространства, на которых уместились бы десятки громадных куль-
турных государств. И на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость» [1]. Восстановление разрушенного материального производства в России по окончании Первой мировой и Гражданской войн не могло обойтись без квалифицированной рабочей силы. Руководство советской России осознавало необходимость повышения образовательного и культурного уровня населения.
Исследование культурного развития советского общества невозможно без изучения исторической ретроспективы его классов, социальных слоев и групп. В первую очередь это касается рабочих, в том числе и концессионных предприятий, на которых возлагалась задача восстановления и развития производительных сил страны. До настоящего времени тема культурно-просветительской деятельности среди концессионных рабочих, повышения их культурно-образовательного уровня не получила должной разработки в научной литературе.
Характерной чертой культуры советского рабочего должно было стать его отношение к эксплуатации, классовое сознание. Вопросы куль-
