CC BY
118
С.В. Ляляев
РОЛЬ МЕНТАТИВНЫХ КОМПОНЕНТОВ В РОМАНЕ Б.Л. ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО»
Проза Б. Пастернака раннего периода не подчинялась законам линейного повествования. В романе «Доктор Живаго» писатель по видимости стал выдерживать эти законы. Однако в этом романе велика и роль текста-ментатива, который обыкновенно не относился к художественной сфере письма. Роль ментативных компонентов троякая: они способствуют раскрытию идейного замысла произведения; участвуют в создании романного диалога; реализуют магистральную для своего времени литературную макростратегию интерференции художественного и внехудожественного слова.
Ключевые слова: нарратив; ментатив; художественность; интерференция; диалог.
Роман «Доктор Живаго» ознаменовал собой качественный сдвиг и итоговый этап в становлении пастернаковской прозы. После лирической отрывочности юношеских набросков начала 1910-х; после фабульной несвязанности повестей 1910-20-х гг.; после впечатляющего своей выразительной субъективностью импрессионизма «Охранной грамоты» Б. Пастернак пришел к совершенно иной манере письма. В тексте появляется четкая фабула, линия повествования не прерывается, отношения между персонажами становятся понятными, и в целом романный сюжет приобретает видимую законченность. Иными словами, Пастернак, казалось бы, пришел к «традиционной» прозе. Однако проза в «Докторе Живаго» на самом деле слишком далека от традиционности, если понимать под этим словом следование принципам романного письма реалистической эпохи. Есть целый ряд существенно важных особенностей романа, которые не раз отмечались критиками и исследователями.
В качестве первой такой особенности назовем преодоление психологизма, явившегося одним из главных достижений реалистической литературы XIX в. Ф. Степун, один из первых критиков, отозвавшихся на роман, писал о нем: «Действующие лица “Доктора Живаго” лишены той толстовской стереоскопичности, которую сохранили в своем творчестве и Чехов, и Бунин...»' Структуру пастернаковского романа Ф. Степун обозначил как «сверхнатуралистическую» и «сверхпсихоло-гическую».
Другая особенность «Доктора Живаго», противопоставляющая роман классической повествовательной традиции, - ослабление причинных, логических связей между событиями. Она внутренне связана с уже отмеченной депсихологизацией персонажей. Тот же Ф. Степун
писал: «“Доктор Живаго” отличается от классического русского романа некоторой как бы недостаточной связанностью всех действующих лиц друг с другом... Схема психологического объяснения: вот причина, а вот ее следствие - к действующим лицам неприменима»2. Е.И. Зотова, говоря о «лирическом» характере пастернаковских сюжетов, включая и сюжет «Доктора Живаго», констатирует: «Отличительной чертой такого сюжета является необязательность причинно-следственных связей между событиями»3.
Если говорить о художественной системе Пастернака в целом, то в отношении названных характеристик (ослабление психологизма, распад каузальности) роман Пастернака не противостоит его ранней прозе, а напротив, продолжает ее специфику, о которой писал уже в 1930-е гг. Р. Якобсон, замечавший, что в «Детстве Люверс» и «Охранной грамоте» «пространственные и временные отношения перемешиваются: последование времен теряет свой принудительный характер... Любой контакт может быть понят как причинный ряд. причинные обороты “ввиду того что”, в изобилии используемые поэтом, несут в себе зачастую чисто фиктивную причинность»4. Эти особенности прозы Пастернака связаны со спецификой его мировоззрения и поэтики, которая в исследованиях конца XX столетия была обозначена терминами «нео-мифологизм»5, или «неосинкретизм»6. Борис Пастернак уже в юношеском философском сочинении критиковал принципы причинности и субъективизма, то есть те категории, на которых зиждется рационалистическое мировоззрение. В соответствии с этими принципами, «к факту сознания, понятому как процесс во времени, примышляются еще и субъект процесса, а также и сила, причинно обусловливающая его ста-дии»7. Повествование же, особенно литературное, по самой своей сути связано с этим мировоззрением, выстраивающим феномены синкретической действительности в логически последовательные ряды, организованные пространственно-временной и причинно-следственной упорядоченностью. Поэтому слабость или сознательная искусственность (в «Докторе Живаго»)8 повествовательного начала у Бориса Пастернака естественно обусловлена философией и мировоззрением писателя.
Известная искусственность сюжета и даже фабулы в прозе Б. Пастернака дополняется в «Докторе Живаго» еще одной особенностью, характеризующей именно это произведение писателя. Речь идет о постоянном включении в текст романа фрагментов и целых главок, содержащих письменные (например, дневниковые) и устные монологи героев: рассуждения о Боге, истории, жизни и искусстве. В одной из первых статей, осмысливавших российскую публикацию «Доктора Живаго», констатируется: «Главную нагрузку несут не картины - картины событий, обстановки, душевной жизни, человеческих отношений и т.д., - а монологи. <.> Предмет изображения - не поступки действующих лиц
и не психологический “разрез” их характеров, а их речи, продолжительные, постоянные, почти нескончаемые разговоры героев между собой и каждого героя с самим собой. Эти разговоры передаются не как живой диалог, непосредственный обмен репликами и суждениями, а именно как монологи, с которыми персонажи попеременно обращаются друг к другу»9.
Названная особенность романа также становилась предметом внимания со стороны его исследователей и критиков. На значимость письменного монолога в «Докторе Живаго» указал В.М. Маркович, отметив, что в романе «важную роль играет дневник главного героя»10. Ю.И. Левин в свое время показал близость поэтического языка Б. Пастернака «к семантике и синтаксису внутренней речи, как их описывал Л.С. Выготский»11. О.В. Синева, не совсем удачно пользуясь этим же термином, имеет в виду иное явление: внутренние монологи персонажей, а также их письма и дневники. «Для героев, владеющих литературным языком, письменная речь оказывается предпочтительной по сравнению с пустословной устной»12, слово написанное - более весомо, нежели слово сказанное. По сути дела, говорится о том, что Пастернак заставляет своих героев обмениваться в происходящем на уровне произведения диалоге не «репликами», а «текстами», то есть внутренне целостными высказываниями13. Поэтому приоритет в романе приобретают не те диалоги персонажей, которые, в соответствии с практикой повседневной речи, складываются из обмена репликами, а иные формы текстуальности: внутренние монологи, дневниковые записи, а также «интеллектуальные» диалоги, состоящие из развернутых выступлений, подобно научному диспуту.
Присутствие в «Докторе Живаго» большого количества подобных «внутренних монологов», дневников и тому подобных текстовых форм дало повод Е.И. Зотовой выделять в романе особый «мемуарнодокументальный» пласт, создающий отдельный уровень формальной композиции романа. Именно этот уровень концентрирует проблематику произведения. «Деление частей на главки позволило Б.Л. Пастернаку ослабить в произведении роль сюжета и - шире - эпического повествования. <...> “Лишние”, перебивающие основное действие, но важные в идейном отношении главки приняли на себя функцию воплощения идейного замысла “Доктора Живаго”»14. Е.И. Зотова, в дополнение к суждениям целого ряда ученых, рассматривавших роман через призму соотношения в нем эпического и лирического начал15, считает, что в романе имеются три типа повествования: «эпическое, лирическое и синтезирующее их особенности мемуарно-документальное»16. «Мемуарно-документальный» пласт, к которому исследовательница относит и историко-философские и эстетические суждения героев, как видим, выделен ею в особый разряд.
Очевидно, что использование в «Докторе Живаго», наряду с повествованием, принадлежащих персонажам развернутых монологов-рассуждений письменного и устного характера отмечалось многими исследователями. Но охарактеризованные фрагменты не просто далеки от наррации - они представляют собой качественно иной тип текста. В последнее время для обозначения этого типа все чаще используется термин «ментатив»17. Ментатив противопоставляется нарративу, прежде всего, по типу референции. Обоснование их оппозиции коренится в общефилософском различении двух атрибутов субстанции: протяженности и мышления. Референция к хронотопу, свойственная традиционному повествованию - это референция к «протяженности». С другой стороны, референция «к мышлению как таковому и его речевой форме»18 - это референция ментатива. Введение представления о типе тек-ста-ментатива и использование соответствующего термина позволяет интегрированно подойти к явлениям, обозначаемым у разных авторов то как «монолог», то как «внутренняя речь», то как «мемуары», и увидеть конститутивно важное свойство, которое отличает соответствующие фрагменты, выделяя их из повествования и ему противопоставляя.
Множественность ментативных фрагментов и их несомненная значимость заставляют задуматься о той роли, которую они играют в романном целом. Конечно, главная их роль связана с тем, что именно в них осуществляется воплощение идейного замысла книги. Ф. Степун сразу отметил, что «только эта структура и только эта стилистика дали Пастернаку возможность окрылить свое повествование глубоко своеобразными, лично пережитыми раздумьями о судьбах мира, о трагедии человеческой жизни, о природе и назначении искусства»19. А Е.И. Зотова, проводя в целом небесспорную мысль о том, что лучшим героям прозы Пастернака свойственна пассивность, по поводу «Доктора Живаго» замечает, что «основными формами активности» персонажей в нем являются «диалог и внутренний монолог»; причем «обычная для эпоса функция диалога - изображение отношений между персонажами и особенностей их характеров - отодвигается в них на задний план»20. Функция диалогов в этом романе иная: они представляют собой обмен развернутыми ментативными фрагментами, и именно эти текстовые единицы осуществляют главную часть задачи по формулированию и выражению проблематики.
Л. Ржевский приблизительно в одно с Ф. Степуном время выделил несколько тем, организующих идейный строй романа. Это «утверждение суверенности личности по отношению к окружающей общественно-революционной стихии»; «взгляды, касающиеся истории, понимания ее существа и места в ней человека»; «мысли о душе и бессмертии»; «суждения об искусстве»; «анализы и оценки процессов исторического прошлого и революционного сегодня»21.
Однако Л. Ржевский при этом решительно отрицал диалогическую природу пастернаковского романа: «Персонажи не ведут дискуссии, они дополняют друг друга; иной раз и дублируют <.. .> их теоретические высказывания утверждают одно и то же мировоззрение»22. Подобное отрицание многократно повторялось в позднейших исследованиях, подкрепляясь представлением об интенсивности лирической составляющей романа и даже о том, что «Юрий Андреевич Живаго - это и есть лирический герой Пастернака»23.
Попробуем критически подойти к конкретным текстовым фрагментам романа, указанным Л. Ржевским в качестве раскрывающих основную тематику романа и не позволяющих, якобы, говорить о диалогизме. Так, «утверждение суверенности личности» Л. Ржевский усматривает в полемике главного героя с партизанским вождем Ливерием Лесных. «Поймите, наконец, что все это не для меня.» [331]24 - следом за этими словами доктор разворачивает выступление почти на целую страницу, содержанием которого является аргументированный отпор революционной манере «осчастливливать особенно тех, кто об этом не просит» [332]. В самом начале романа на эту же тему высказывается Веденяпин, с позиции религиозного сознания обосновывая тезис «всякая стадность - прибежище неодаренности» [25]. Его монолог также обладает внутренней полемичностью по отношению к иной позиции («есть ли что-нибудь на свете, что заслуживало бы верности?» [25]).
Тема «человек и история» также раскрывается в монологе Веде-няпина. «Человек живет не в природе, а в истории, и в нынешнем понимании она основана Христом...» [26] - персонаж здесь пытается опровергнуть точку зрения своего собеседника. Эта же тема звучит в авторском пересказе размышлений и записей Юрия Андреевича: «Он снова думал, что историю, то, что называется ходом истории, он представляет себе совсем не так, как принято, и ему она рисуется наподобие жизни растительного царства. <.> Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидеть, как трава растет» [439-440]. Внутренний спор с расхожими взглядами на историю присутствует и здесь. Менее полемическая риторика присуща выступлению на эту же тему Симы Тунцевой, развернутому без всякого перерыва на четыре страницы: повествователь справедливо замечает, что «происходила беседа, носившая характер лекции, которую гостья читала хозяйке» [398].
Отмеченный внутренний полемизм ментативных компонентов дает повод скорректировать отрицание диалогической природы романа, сформулированное Л. Ржевским. Диалогичность присуща ментатив-ным компонентам на уровне их внутренней текстовой организации. Эта диалогичность состоит в столкновении внутри развернутого мен-тативного высказывания различных точек зрения, оценочных позиций, как выше было показано на приведенных примерах. Внешняя атрибу-
ция этих текстов какому-то конкретному персонажу не отменяет того факта, что в их глубинной структуре состоится диалог, более того - зачастую напряженная полемика носителя высказывания с иными тезисами и аргументами, имплицированными в тексте25. И таким образом, можно утверждать, что у ментативных компонентов в «Докторе Живаго» есть вторая функция: именно они, с их сложной внутренней структурой, способствуют созданию романного диалога, тем самым приближая текст к жанровым ориентирам русской литературной традиции.
У ментативных фрагментов есть еще одна важная роль. До сих пор мы говорили о том, как эти компоненты функционируют на уровне текста конкретного произведения. Однако имеются еще закономерности общелитературного характера, которые по-своему тоже обусловливают строение текста пастернаковского романа. В исследованиях И.В. Кузнецова показано, что эволюция русской литературы после середины XIX в. вступила в фазу, характеризующуюся интерференцией художественного и внехудожественного типов письма26. В практике тек-стообразования это означало, в значительной степени, соединение в рамках одного произведения нарративных и ментативных компонентов. Своеобразной манифестацией начала этой фазы стало создание Л. Толстым романа «Война и мир», в котором нарративные и мента-тивные фрагменты текста стремятся к равноправному сосуществованию. Дальнейшее развитие русской литературы показало, что опыт толстовской новации оказался перспективным. Привлечение в художественную литературу эссеистической риторики, ментативных компонентов становилось все более устойчивой тенденцией эволюции литературного процесса27.
Так, в 1920-е годы русская литература как в метрополии, так и в диаспоре довольно решительно обратилась от наррации к эссеистике. Назовем лишь такие показательные произведения, как «Несвоевременные мысли» Горького, «Некрополь» Ходасевича, «Окаянные дни» Бунина. А.А. Пелихова констатирует, что книги мемуаров Б. Пастернака (и О. Мандельштама) даже выделялись на фоне подобной в жанровом отношении прозы, весьма распространенной в 1920-е годы. Они отличались от этого фона, «фактически сохраняя все черты, присущие доминировавшему мемуарному жанру, но, по сути дела, претендуя не на роль непосредственного “свидетеля-очевидца”, а на философско-аналитическое и одновременно поэтическое исследование фактов действи-тельности»28. Конечно, социокультурная ситуация была в то время особой. Однако в том, что в общем составе литературных текстов наррация стала все явственнее уступать приоритет ментативу, есть проявление также и макромасштабного фактора литературной эволюции, выра-
зившегося в смене ее этапов29. И не случайно именно эта установка -«философско-аналитическое и одновременно поэтическое» осмысление мира - реализуемая при помощи именно ментативных компонентов, позже стала ведущей и в «Докторе Живаго».
Обусловленность содержательного доминирования ментативных компонентов в «Докторе Живаго» историко-литературными закономерностями констатировалась и так или иначе интерпретировалась и другими исследователями. Так, И.П. Смирнов, на материале пастернаковс-кого творчества разрабатывая технику интертекстуального анализа, стал говорить о феномене «интердискурсивности»30: это такое положение, при котором художественный дискурс делает предметом референции естественно-научный, религиозный и другие типы дискурса. В романе Б. Пастернака дело обстоит именно таким образом. И.В. Силантьев, развивая понятие интердискурсивности, замечает, что применительно к русской словесности «особенно явными становятся связи художественного и внелитературных дискурсов в литературе ХХ века»31. Мы уже говорили о том, что толстовская «Война и мир» стала очевидным свидетельством интерференции двух типов дискурса: нарративного, художественного, и ментативного, эссеистического. Что же касается литературы ХХ в., то в ней именно роман «Доктор Живаго» выступает показательным образцом, в котором реализовался феномен интердис-курсивности. Нарративные и ментативные компоненты в нем сосуществуют на равных правах, совместно определяя композицию художественного целого. Учитывая объективность законов эволюции форм, можно говорить, что охарактеризованное строение пастернаковского романа до известной степени определило место произведения на осевой линии этой эволюции.
Подведем итог. Роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» отличается интенсивным использованием в текстовой фактуре ментативных компонентов - неповествовательных единиц, которым свойственна референция к событию в ментальной сфере. Роль этих компонентов, как видно, троякая. Во-первых, в них раскрывается идейный замысел произведения. Во-вторых, на уровне структуры высказывания они способствуют созданию романного диалога, само наличие которого применительно к пастернаковскому роману подвергалось сомнению. Наконец, в-третьих, соединение в текстовой фактуре нарративных и ментативных единиц отражает действие магистральной для своего времени стратегии литературной эволюции - стратегии интерференции художественного и внехудожественного слова. Тем самым в «Докторе Живаго» реализуется макроуровневая закономерность, имманентно определявшая направление литературного процесса середины ХХ столетия.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Степун Ф. Б.Л. Пастернак // Литературное обозрение. 1990. № 2. С. 69.
2 Там же. С. 70.
3 Зотова Е.И. Как читать «Доктора Живаго»? М., 1998. С. 11.
4 Якобсон P.O. Заметки о прозе поэта Пастернака // Якобсон P.O. Работы по поэтике. М., 1987. С. 332.
5 См.: Баевский В.С. Миф в поэтическом сознании и лирике Пастернака: опыт прочтения // Известия АН СССР Сер. лит. и яз. 1980. Т. 39. № 2. С. 116-127.
6 См.: Бройтман С.Н. Поэтика книги Бориса Пастернака «Сестра моя -жизнь». М., 2007.
7 Пастернак Б.Л. O предмете и методе психологии // Вопросы философии. 1988. № 8. С. 102.
8 Ср.: «Ориентиром для него служат <...> порой совсем архаичные повествовательные модели, замыкающие текучий и неуправляемый жизненный материал в жесткий каркас интриги и пропускающие его через реторту заведомо литературных условностей». - Лавров А.В. «Судьбы скрещенья»: теснота коммуникативного ряда в «Докторе Живаго» // Новое литературное обозрение. 1993.
№ 2. С. 246.
9 Воздвиженский В. Проза духовного опыта // Вопросы литературы. 1988. № 9. С. 87.
10 Маркович В.М. Автор и герой в романах Лермонтова и Пастернака: «Герой нашего времени» - «Доктор Живаго» // Автор и текст: сб. ст. СПб, 1996. С. 151.
11 Левин Ю.И. О некоторых чертах плана содержания в поэтических текстах // Структурная типология языков. М., 1966. С. 211.
12 Синева О.В. Стилистическая структура художественной прозы Б.Л. Пастернака (роман «Доктор Живаго»): автореф. дис... к.ф.н. М., 1995. С. 14.
13 Различение «реплики» и «текста» как двух возможных типов высказывания было осуществлено Ю.М. Лотманом. См.: Лотман Ю.М. Устная речь в историко-культурной перспективе // Лотман Ю.М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 1. Таллинн, 1992. С. 184-190.
14 Зотова Е.И. Указ. соч. С. 51.
15 См.: Магомедова Д.М. Соотношение лирического и повествовательного сюжета в творчестве Пастернака // Известия АН СССР. Серия лит. и яз. 1990. Т. 49. № 5. С. 414-419; Бак Д.П. «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака: функционирование лирического цикла в романном целом // Пастернаковские чтения: материалы межвуз. конф. 23-25.10.90. Пермь, 1990. С. 10-15; Орлицкий Ю.Б. Стихи и проза в русской литературе. М., 2002.
16 Зотова Е.И. Взаимодействие поэзии и прозы в творчестве Б.Л. Пастернака: автореф. дис. к.ф.н. М., 1998. С. 16.
17 См.: Кузнецов И.В., Максимова Н.В. Текст в становлении: оппозиция «нарратив - ментатив» // Критика и семиотика. Вып. 11. Новосибирск; М., 2007. С. 54-67.
18 Максимова Н.В. «Чужая речь» как коммуникативная стратегия. М., 2005. С. 110.
19 Степун Ф. Указ. соч. С. 70.
20 Зотова Е.И. Как читать «Доктора Живаго»? С. 39.
21 Ржевский Л. О тайнописи в романе «Доктор Живаго» // Грани. (Frankfurt a. M.) 1960. № 48. С. 153-154.
22 Там же. С. 154.
23 Лихачев Д.С. Размышления над романом Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» // Новый мир. 1988. № 1. С. 6.
24 Цитаты из романа даются с указанием в квадратных скобках номера страницы по изданию: Пастернак Б.Л. Доктор Живаго: роман. М.: Советский писатель, 1989.
25 О диалогичности как текстовой универсалии, которая получает различное воплощение в зависимости от нарративного или ментативного характера текста см.: Максимова Н.В. Чужая речь в нарративе и ментативе // Слово. Словарь. Словесность: материалы науч. конф., посвящ. 80-летию проф. С.Г. Ильенко. СПб, 2004. С. 71-77; Максимова Н.В. «Чужая речь» как коммуникативная стратегия. М., 2005.
26 См.: Кузнецов И.В. Историческая риторика: стратегии русской словесности. М., 2007.
27 Там же. С. 290-293.
28 Пелихова A.A. Проза О.Э. Мандельштама и Б.Л. Пастернака 1920-х гг.: типологические особенности и образная структура: автореф. дис... к.ф.н. Улан-Удэ, 2004. С. 17.
29 См.: Кузнецов И.В. Указ. соч. С. 300.
30 См.: Смирнов И.П. Порождение интертекста: элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака. СПб, 1995.
31 Силантьев И.В. Газета и роман: риторика дискурсных смешений. М., 2006. С. 34.
