CC BY
173
АЛ . Санина,
иандида^ филологических наци, 2)/ЗТУ
РОЛЬ ЛИТЕРАТНРНОЙ ТРАДИЦИИ В РАЗВИТИИ ЯПОНСКОГО НЕОРОМАНТИЗМА
Нагаи Кафу (1879-1959), один из ведущих представителей японского неоромантизма, прошел путь творческой эволюции от пылкого почитателя Запада до поклонника национальной культуры Японии, чьи следы исчезали на его глазах под воздействием процессов вестернизации и модернизации, начавшихся в эпоху Мэйдзи (1868-1912). В период своего лидерства в японском неоромантизме Нагаи Кафу сумел найти точный баланс между традицией и прогрессом. Не стоит забывать, что поиски красоты в творчестве писателя были сопряжены не только с влиянием западноевропейской литературы XIX в., но и с весьма важной ролью литературной традиции эпохи Эдо (по названию г. Токио до 1869 г., др. название - эпоха Токугава, 1603-1867).
Самое большое влияние на формирование художественной доктрины японских неоромантиков в целом и Нагаи Кафу в частности оказали два ярчайших писателя эпохи Эдо - Ихара Сайкаку (1642-1693) и Тамэнага Сюн-суй (1790-1843). По мнению Э. Сэйденстикера, японским неоромантикам «...можно было и не обращаться за вдохновением к французской литературе. Авторы любовной прозы, творившие в эпоху Эдо, были их настоящими учителями в создании живописных описаний «духа Ситамати»»1.
Произведения Ихара Сайкаку в японской литературе составляют отдельное направление - «повести о бренном мире» (укиё дзоси). В эпоху Эдо между собой соперничают две культуры - классическая, оплотом которой является военное сословие, и новая, которую создают горожане, более свободная и склонная к эксперименту. Искусство горожан сосредоточилось вокруг понятия о «бренном мире» (укиё). Это мир мимолетных удовольствий, театров и ресторанов, борцовских балаганов и домов свиданий с их постоянными обитателями - актерами, танцорами, певцами, чтецами, шутами, гейшами.
Жизнь «веселых кварталов» (курува) и их обитателей послужила сокровищницей сюжетов для тогдашней литературы, театра и живописи, где основным жанром стали «картины бренного мира» (укиё-э). При ближайшем рассмотрении разнообразных аспектов жизни «бренного мира» в Эдо становится очевидным, что в главных героев превращаются гейши и актеры, а толпа сводников и сводниц, обитателей веселых кварталов - в статистов.
Имеющее буддийское происхождение понятие «бренного мира» в эпоху Эдо трактовалось как «мир наслаждений», или «мир удовольствий». Название укиё дзоси применялось равно как к повестям дидактического характера, посвященным трактовке кодекса бусидо, так и к повествованиям о роскошной жизни представителей городского сословия и, наконец, к повестям
о любви. Мастерство Сайкаку подняло жанры «повестей о чувствах» (нинд-зёбон) и «повестей о любви» (косёку моно) до уровня настоящей литературы, поскольку раньше это были произведения сомнительного характера.
Первым произведением Сайкаку в жанре косёку моно стала повесть «История любовных похождений одинокого мужчины» («Косёку итидай ото ко», 1682). Впоследствии Сайкаку создал повесть «История любовных похождений одинокой женщины» («Косёку итидай онна», 1686), цикл новелл «Пять женщин, предавшихся любви» («Косёку гонин онна», 1686) и многие другие произведения в жанре косёку моно.
Сайкаку являлся первопроходцем в литературе эпохи Эдо, таким же, какими были Тикамацу Мондзаэмон (1653-1724) в театре, а Мацуо Басё (1644-1694) - в поэзии. К. Кирквуд считает, что «Сайкаку вполне можно было бы назвать Боккачо эпохи Эдо <...>. Сайкаку и несколько его современников сделали для освобождения литературы от классических ограничений то же самое, что первые мастера цветных гравюр укиё-э сделали для раскрепощения искусства в начале XVIII века»2. В эпоху расцвета жанра «военных повестей» (гунки моногатари) судьбы представителей низших сословий, их душевные переживания, их повседневные заботы никогда не являлись предметом интереса для писателей. Их попросту считали «недостойными занять центральное место в художественном произведении»3. Однако с наступлением эпохи Эдо именно представители городского сословия сосредоточили в своих руках экономический и культурный потенциал Японии.
Гейши из веселых кварталов, их покровители, беспутные молодые люди, чистые в своих помыслах девушки, ремесленники и торговцы - все эти яркие персонажи, населявшие крупнейшие торговые центры тогдашней Японии, вошли в мир высокой литературы благодаря Ихара Сайкаку. Он жил в Осака - крупнейшем экономическом центре Японии - и прекрасно знал особенности жизни горожан, часто посещал веселые кварталы.
В первом же своем произведении «История любовных похождений одинокого мужчины» Сайкаку разворачивает перед глазами читателя яркие, экспрессивные картины жизни горожан, их времяпрепровождения в веселых кварталах Осака и Киото. Он создает замечательные, живые образы гейш и запоминающиеся образы их типичных поклонников.
Ихара Сайкаку сумел отметить и описать влияние городской культуры Эдо на формирование людей нового склада, создал их типические образы, внеся тем самым неоценимый вклад в историю и развитие японской литературы. Сайкаку описал в своих произведениях такие черты человеческих характеров, формировавшиеся в его время, как предприимчивость, находчивость, ловкость, сметливость, помогавших горожанам подниматься по общественной лестнице. Особенно ярко писатель отразил появление подобных черт в традиционно закрепощенной японской женщине.
Сайкаку, по мнению Е. М. Пинус, «создает тип предприимчивой обитательницы «веселых кварталов», который можно сопоставить с образом Молл Флендерс из одноименного романа Д. Дефо»4. Революционным переворотом для японской литературы стало то, что в роли главной героини своего произведения «История любовных похождений одинокой женщины» Сайкаку увидел жрицу любви, представительницу низов общества. К тому же новаторство Сайкаку заключалось и в гендерной проблематике - именно женщина и ее судьба стали главным объектом интереса писателя.
Зачастую исследователи проводят параллели между повестью Сайка-ку «История любовных похождений одинокой женщины» и повестью Наган Кафу «Женщина мечты» («Юмэ-но онна», 1903). Эта повесть хронологически предшествует периоду увлечения неоромантизмом в творчестве Кафу. Однако, невзирая на отразившуюся в ней «тенденцию к отображению трагической судьбы женщины, обусловленную вынужденными обстоятельствами окружающей жизни, характерную для творчества натуралистов»5, большинство исследователей склонно отмечать «истинно японский колорит, которым окрашены многие описания пейзажей, передающих настроение главной героини, являющееся явным наследием прозаиков эпохи Эдо и прежде всего Ихара Сайкаку»6.
Главная героиня повести «Женщина мечты» - О-Нами, дочь самурая из провинции, жизнь которого с наступлением эпохи Мэйдзи изменилась не в лучшую сторону. Чтобы поддержать семью, О-Нами сначала становится содержанкой в Нагоя, а затем, когда у ее отца обманом отбирают заработанные дочерью деньги, она перебирается в один из веселых кварталов Токио, район Судзаки. Несмотря на массу препятствий, О-Нами удается открыть свое собственное заведение и перевезти из провинции свою семью. Но все ее жертвы оказываются напрасными: сестра убегает из дома, а отец постоянно задается вопросом о том, зачем он покинул свой дом в провинции.
Действие повести начинается в ноябре, и на протяжении всего повествования настроение остается осенним, грустным, элегическим. Когда О-Нами в сгущающихся сумерках наблюдает за тлеющими углями и ищет в себе силы навестить вдову человека, у которого была на содержании; когда героиня осенним днем проходит мимо дома, в котором родилась, и слышит, как музицирует в его комнатах маленькая девочка; когда она приезжает в Токио осенним дождливым днем; когда смотрит на пустынный парк в районе Судзаки, слушает стрекот насекомых в желтеющей траве и напивается из-за страха, что придется снова остаться без клиентов, - все эти сцены прекрасно передают тоску по минувшему, превращая всю повесть в печальную песнь о скоротечной жизни.
Кавабата Ясунари в знаменитом дзуйхицу «Красотой Японии рожденный» («Уцукусий Нихон-но ватакуси», 1969) так трактует характерные для японской традиции описания природы: «Слова «снег, луна, цветы» - о красоте сменяющих друг друга четырех времен года - по японской традиции олицетворяют красоту вообще: гор, рек, трав, деревьев, бесконечных явлений природы и красоту человеческих чувств»7. У Кафу описания природы, смены сезонов гармонируют с душевным состоянием героини повести «Женщина мечты». Осенние и зимние пейзажи окрашены величественной печалью, в них отражается печаль самой О-Нами.
Жизнь героини протекает на фоне осенних пейзажей, холодных домов, среди беспомощных, неспособных любить людей. Она совершенно одинока во враждебном ей мире. В повести «Женщина мечты» Кафу грустит не только о прошедшей впустую жизни героини, он открывает этой повестью череду произведений, в которых тоска автора по гибнущей культуре и умирающему старому городу будет переплетаться с грустью о трагической судьбе героев.
«Женщине мечты» чужд несколько натянутый мелодраматизм, присущий первым произведениям Кафу. М. Харбисон считает, что «причина того, что
гейши и содержанки стали главными героинями произведений Нагаи Кафу, является не столько сочувствие писателя несчастьям этих женщин, сколько его восхищение схожими образами, появившимися в творчестве выдающихся представителей европейского натурализма и литературы эпохи Эдо»8.
По мнению Дж. Т. Раймера, «повесть «Женщина мечты», скорее, одновременно напоминает роман Ги де Мопассана «Жизнь» и повесть Сайкаку «История любовных похождений одинокой женщины»»9. Кафу, как и Сайкаку, описывает не только мир веселых кварталов и жизнь их обитательниц, но и полную истинного трагизма судьбу одной из этих женщин. Писатель воплощает в их образах силу характера, стремление к личной свободе, способность бороться за свое счастье.
Другим автором литературы эпохи Эдо, воздействие которого на творчество Нагаи Кафу трудно переоценить, был Тамэнага Сюнсуй. Кафу так писал о творчестве любимого писателя: «В «Сливовом календаре любви» несчастная О-Тё и ее убитый горем возлюбленный Тандзиро встречаются в тихом переулке района Фукугава. Они идут в маленький ресторан на берегу реки, где говорят о чудовищных переменах, которые несет с собой жестокое время. Они одни. Только теплое дыхание весны разлито в воздухе над берегами реки. Одна только мысль об этой картине для меня словно пение сирены»10.
Тамэнага Сюнсуй родился в Эдо. В 1818 г. он обратился к писательству. В соавторстве с Рютэй Ридзё (7-1841) он написал книгу «Вещий сон после предрассветного карканья ворон» («Акэгарасу ноти-но масаюми»). За период с 1822 по 1829 г. Сюнсуй с учениками создал около сорока книг. Хотя у большинства этих книг не было особых художественных достоинств, в них уже присутствуют черты, отличавшие его более позднее и самое прославленное произведение - «Сливовый календарь любви» («Сюнсёку умэгоёми», 1829).
Из-за необыкновенной популярности «Сливового календаря любви» Тамэнага Сюнсуй с помощью учеников создал более тридцати книг, эксплуатировавших сюжет и название прославленной повести: «Сад любви на юго-востоке» («Сюнсёку тацуми-но соно», 1834), «Благословенный цветок любви» («Сюнсёку мэгуми-но хана», 1836), «Нескончаемая история любви» («Сюнсёку эйтай данго», 1837), «Любование сливовым цветом, или Лодочка любви» («Сюнсёку умэ мибунэ», 1841) и т. д.
Эти произведения относятся к уникальному литературному жанру эпохи Эдо - «повести о чувствах» (ниндзёбон). Их основной отличительной чертой было то, что они вступали в конфликт с неоконфуцианской моралью, главными установками которой были непреклонное следование законам долга {гири) и почитание старших и вышестоящих.
Тамэнага Сюнсуй был первым, кто отринул всякую возможность эстетизации долга в пользу чувств и слабостей людей (ниндзё). Рассуждая на тему ниндзё, Сюнсуй упоминает термин аварэ, основополагающее понятие для всей классической литературы Японии и её эстетики. Здесь аварэ можно трактовать как способность человека быть растроганным. В классической японской поэзии и прозе раннего средневековья аварэ рассматривали как способность человеческого сердца почувствовать красоту всего сущего и насладиться ею. Сюнсуй сознательно подчеркивает свое родство с классикой, активно цитируя ее, сопоставляя чувства своих героев с чувствами поэтов прошлого. Такое новое открытие классики позволяло писателю
внести сентиментальные и романтические оттенки в изображение чувств современников, облагородить их, и читатель ценил это.
Можно с определенной долей уверенности сказать, что «Сливовый календарь любви» - произведение, ценное тем, что олицетворяет внутри-литературную преемственность. В повести нашли отражение характерные черты драматургических жанров, поскольку основной текст состоит из реплик героев, а речь от автора представлена в виде кратких ремарок по ходу действия, авторскими отступлениями и обращениями к читателю.
Сюнсуй соединил в своей повести увлекательный сюжет, присущий «книгам для чтения» (ёмихон), и реалистичность, свойственную «забавным книгам» (коккэйбон) и «книгам о модных нравах» (сярэбон). Как и авторы ёмихон, Сюнсуй открыто комментирует поступки своих героев, читатель постоянно ощущает присутствие автора, сочувствующего своим героям.
Развитие сюжета «Сливового календаря любви» привязано к известным каждому жителю Эдо местам, но географические названия слегка изменены. Действие коррелирует со сменой времен года, развивается в гармонии с природным циклом: невзгоды и расставания приходятся на осень, а встречи возлюбленных происходят весной. Историческое же время не обозначено, в повести соседствуют известные артисты XIX в. и самураи XII в. Горожане, фигурирующие в произведении, типичны для эпохи Эдо - гейши, прислуга в домах терпимости, содержатели гостиниц и ресторанчиков, носильщики паланкинов, - но представители властей названы так, как они назывались до наступления правления сёгуната Токугава. Сюнсуй создает модель мира, в котором реальность и мечта переплетаются.
Поведение героев отображено с психологической точностью, но обстоятельства, в которые они попадают, роковые совпадения и счастливые развязки олицетворяют мечту о приключениях. Сюнсуй как опытный проводник ведет читателя по этому миру фантазии, обращая внимание на значительные для сюжета подробности, смягчая эротические пассажи, облагораживая классической поэзией приземленные сцены и перемежая ироничными высказываниями высокопарный слог признаний и клятв. При этом автор не дистанцируется от читателя, он идет с ним рука об руку и со стороны наблюдает за приключениями своих героев, иногда иронично усмехаясь над плодами собственной фантазии.
Перед нами типичный образец «развлекательной литературы» (гэсаку). Как и вся беллетристика, такая литература ориентирована на вкусы читателя и вымыслом компенсирует то, чего не хватает читателю в реальности.
Тамэнага Сюнсуй сделал главными героями горожан, жителей Эдо, заново утверждая красоту простых и естественных человеческих чувств, прежде всего любви, и пошел даже дальше своего предшественника Сайка-ку. Он сумел отринуть довлеющие понятия долга и повиновения старшим во имя любви, чего Сайкаку по объективным причинам сделать не смог. Он утвердил в своих произведениях «дух Ситамати», тоской по которому пронизаны ранние произведения Нагаи Кафу. Наиболее сильное влияние Сюнсуй отразилось в повестях Кафу «Река Сумида» («Сумидагава», 1909) и «Соперницы» («Удэ курабэ», 1918), которые пронизаны тоской по старому Эдо и описывают мир гейш и людей искусства.
«Река Сумида» рассказывает историю молодого человека по имени Тёкити (прямая отсылка к «Сливовому календарю любви», где героиня
О-Тё берет себе сценический псевдоним Тёкити). Его мать, О-Тоё, дает уроки игры на сямисэне, его дядя - поэт, пишущий в жанре хайку. О-Ито, любимая девушка Тёкити, становится гейшей по причине тяжелых финансовых обстоятельств ее семьи после смерти отца. Д. Уошбурн справедливо полагает, что «главные героини повести «Река Сумида» в своей самоотверженности, способности в одиночку противостоять превратностям судьбы являются прямыми наследницами героинь «Сливового календаря любви» Тамэнага Сюнсуй»11.
Тёкити предается рефлексии, чувству, столь характерному для Тандзи-ро, главного героя «Сливогого календаря любви». И. В. Мельникова считает, что Тандзиро представляет собой образ «любовника» (ироотоко) из пьес о «жизни купечества» (сэва моно), поскольку «любовник традиционно изображался слабым, нерешительным, доверчивым и подкупающе искренним. Главным его достоинством считалась импульсивность, готовность подчинить разум чувству»12. Герой «Реки Сумида», в свою очередь, ценит чувства превыше всего, однако не может адекватно противостоять сложившейся по ходу развития сюжета ситуации. Тёкити понимает, что жизнь его девушки изменилась, но повлиять на это он не может. В отчаянии Тёкити бродит по Токио, натыкаясь на разных людей, рассматривая храмы, дома, городские пейзажи.
Тёкити любит играть на сямисэне, любит театр - мир, который он, кажется, знал еще до своего появления на свет: «Он любил слушать игру на сямисэне больше всего на свете <...> Когда у его матери не было уроков, она играла ему мелодии, и он запоминал их на память с первого же раза <...> Он хотел отдаться опьянению, которое впервые почувствовал вчера, глубокой, прекрасной тоске, которая охватывала его при взгляде на пару возлюбленных, берущих друг друга за руку и вместе отправляющихся на встречу своей судьбе»13. Тёкити принимает решение стать актером, но его мать упорно противится этому. Она желает сыну карьеры служащего, согласно новым требованиям эпохи Мэйдзи.
Эпоха Эдо ушла в прошлое, люди искусства остались не у дел. О-Тоё жертвует собой, чтобы отдать Тёкити в школу, но Тёкити не хочет там учиться. В отчаянии он уходит из дома и долго бродит по улочкам одного из районов, описанных в повести Сюнсуй «Сливовый календарь любви», которую Тёкити недавно прочел. Если Тамэнага Сюнсуй привязывает события «Сливового календаря любви» к известным каждому жителю Эдо адресам, то Нагаи Кафу разворачивает действие своей повести на фоне мест, где происходили драматические события произведения, оказавшего на него столь весомое влияние. По мнению С. Снайдера, «...писатель словно сопоставляет глубину чувств своего героя с тем, как переживали свои любовные неудачи герои Тамэнага Сюнсуй. Для этой цели Кафу считает необходимым поместить Тёкити в те же обстоятельства, которые были характерны для повести Сюнсуй. И писатель доказывает нам, что со времен благословенного Эдо мало что изменилось: все те же названия улиц, те же дома, те же чувства, раздирающие сердца людей»14.
Отчаявшись найти понимание у матери, простудившийся Тёкити стоит под холодным дождем, надеясь заболеть пневмонией и умереть. Тогда его дядя, поэт Рагэцу Сёфуан, клянется, что он «поможет Тёкити стать актером и соединит его с любимой О-Ито. Если же он этого не сделает, имя Рагэцу
Сёфуана, мастера поэзии, светского человека будет посрамлено»15. Подобный мотив присутствует и в «Сливовом календаре любви», где на помощь главному герою приходит купец Тобэй. Этот герой «соединяет в себе черты цу - знатока веселых кварталов из книг жанра сярэбон, а также процветающего, благополучного и положительного горожанина из бытовых драм»16. Цу - это персонаж, который знает и ценит истинные чувства, он внимателен к женщинам и способен их понять.
Д. Кин называет «Реку Сумида» «произведением, превосходящим по своей художественной ценности все, написанное Кафу после этого»17. Кафу рисует в этой повести картину меняющегося мира, в котором старые кладбища сносят для того, чтобы расширить городские улицы, где люди искусства уже не нужны обществу, погрязшему в тривиальных, будничных заботах. Писатель говорит не только о судьбах своих героев, но и о беспощадном уничтожении их жизненной среды. О-Тоё и ее брат Рагэцу, по сути, лишние люди. Не потому ли О-Тоё так настаивает на своем выборе карьеры для сына, что хочет избавить его от прозябания, в котором пребывают многие люди искусства с закатом эпохи Эдо?
Повесть «Река Сумида» пронизана элегическим настроением, характерным для произведений Нагаи Кафу, так как писатель рассказывает о людях и городе, которые вот-вот исчезнут в тени стремительно модернизирующегося Токио. Их своеобразие, уникальность, искренняя привязанность к искусству, характерная для жителей Эдо, - вот что интересует Кафу больше всего.
Повесть «Соперницы» посвящена излюбленной теме Сюнсуй и Сай-каку - описанию быта и взаимоотношений в среде обитательниц веселых кварталов. Действие повести разворачивается в районе Симбаси, которым Кафу не устает восхищаться.
Комаё, главная героиня «Соперниц», прекрасна, но уже начинает стареть. Она теряет нескольких клиентов, которых уводят у нее более хитрые и беспринципные товарки: ее главного благодетеля соблазнили телесные прелести другой гейши, а актер, к которому она питает нежные чувства, покидает ее ради богатой вдовы. Однако в финале повести Комаё все же получает подарок судьбы (развязка напоминает заключительные сцены в книгах Сюнсуй, где добро всегда торжествует). Умирает владелица дома терпимости, в котором служит Комаё, и ее вдовец предлагает главной героине «Соперниц» взять управление делами дома на себя.
Все в этой повести пронизано влиянием литературы эпохи Эдо. Продуманные сюжетные ходы, основанные на эффекте стечения обстоятельств, заимствованы из произведений Тамэнага Сюнсуй, а внимательное отношение к манерам и характерным особенностям людей, населяющих район Симбаси, напоминают о книгах сярэбон. Разнообразные персонажи - гейши, их клиенты, владельцы домов терпимости - коротко и емко описаны, но многие из них уже не будут иметь отношения к дальнейшему повествованию.
Кафу явно демонстрирует пренебрежение по отношению к мужским образам. С. Снайдер отмечает, что «зачастую они - не более чем карикатуры»18. Однако женские образы выписаны с большим тщанием. Некоторые немного размыты и неопределенны, например, сама Комаё и хозяйка ее дома, пожилая, но неунывающая женщина, которая отказывается быть одной из главных фигур в квартале Симбаси. Другие образы отличает
глубина и яркость - легкомысленная, молодая гейша, чей жаргон больше напоминает мужскую речь, и любительница чувственных удовольствий, из-за описания любовных подвигов которой повесть была подвергнута цензуре.
С одной стороны, повесть «Соперницы» пронизана тоской, лиризмом и реминисценциями из литературы эпохи Эдо, но, с другой - это современное, актуальное произведение, ставящее своей целью показать, какова же на самом деле жизнь обитательниц веселых кварталов. Большинство клиентов Комаё отнюдь не облегчают ей жизнь. Иногда они доводят ее до крайнего измождения. Вот что она чувствует в конце дня: «Она вздохнула, и разочарование и чувство обиды вновь захватили ее при мысли о тех мужчинах, что посетили ее в этот вечер. Она чувствовала себя развалиной. Единственным ее желанием было умереть»19.
Повесть переполнена прекрасными описаниями городских пейзажей, выполненных в «умышленно старинном стиле. Текст наполнен характерными для прозы эпохи Эдо длинными, украшенными затейливыми метафорами, похожими на лабиринты предложениями»20.
Наиболее сильное влияние литературы эпохи Эдо ощущается в двенадцатой главе повести. Действие разворачивается в доме консервативного писателя Кураяма Нансо. Здесь присутствуют все атрибуты старого Эдо: фон, на котором разворачивается повествование, затмевает характеристики персонажей; нежная меланхолия, пронизывающая атмосферу разваливающегося дома писателя, как нельзя лучше соответствует романтике любовных свиданий; а неправдоподобные повороты сюжета даже превосходят лучшие образцы эдоской литературы - актер, в которого влюблена Комаё, живет, оказывается, по соседству с писателем Кураяма.
Хотя многие литературоведы, в частности Э. Сэйденстикер и Д. Кин, считают, что данное произведение не имеет такой высокой художественной ценности, как «Река Сумида», в своей повести «Соперницы» Нагаи Кафу создает живую картину жизни гейш (некоторые критики признавали повесть не литературным произведением, а социальным памфлетом). Хотя Кафу далек от идеализации этих женщин, свойственной и Сайкаку, и Сюнсуй, он заявляет, что «именно ради них мужчины пускали на ветер состояния, а иногда и жертвовали своими жизнями»21.
Таким образом, становится очевидной существенная роль литературы эпохи Эдо в развитии художественного мировоззрения лидера японского неоромантизма Нагаи Кафу. Особо сильным было влияние выдающихся прозаиков эпохи Эдо - Ихара Сайкаку и Тамэнага Сюнсуй. Оно выразилось как в прямых, так и опосредованных реминисценциях. Кафу заимствовал из произведений Сайкаку и Сюнсуй главную тему - жизнь обитателей веселых кварталов, образы его героев зачастую коррелируют с образами в произведениях Сайкаку и Сюнсуй. Опосредованной же реминисценцией можно назвать использование ассоциативного фона, когда Нагаи Кафу разворачивает действие своих произведений на фоне тех мест, где происходили события повестей Сайкаку и Сюнсуй.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Seidensticker Edward. Kafu the Scribbler. The Life and the Writings of Nagai Kafu, 1879— 1959. Stanford, 1965. P. 42.
2 Кирквуд К. Ренессанс в Японии. М., 1988. С. 175.
3 Ихара Сайкаку. Превратности любви. СПб., 2000. С. 9.
4 Там же. С. 12-13.
5 Keene Donald. The Blue-Eyed Tarokaja. A Donald Keene Anthology. N.-Y., 1996. P. 59.
6 Мияги Тацуро. Женские образы в литературе Кафу. (Кафу бунгаку ни окэру дзёсэйсё)//
Литература Натай Кафу. (Натай Кафу-но бунгаку). Токио, 1973. С. 15.
7 Японские дзуйхицу. СПб., 1998. С. 510.
8 The Mother of Dreams and Other Short Stories: Portrayals of Women in Modem Japanese
Fiction. Tokyo, 1987. P. 134.
9 Rimer J. T. A Reader’s Guide to Japanese Literature. From the Eight Century to Present. Tokyo & N.-Y., 1988. P. 118.
10 Полное собраний сочинений Натай Кафу (Кафу дзэнсю). Т. 13. С. 338-339.
11 Washburn Dennis. The Dilemma of the Modem in Japanese Fiction. New Haven & London, 1995. P. 143.
12 Тамэнага Сюнсуй. Сливовый календарь любви. СПб., 1994. С. 22.
13 Seidensticker Edward. P. 206.
14 Snyder Stephen. Fictions of Desire. Narrative Form in the Novels of Nagai Kafu. Honolulu, 2000. P. 97.
15 Seidensticker Edward. P. 217.
16 Тамэнага Сюнсуй. С. 22.
17 Keene Donald. Dawn to the West. Japanese Literature of the Modem Era. Fiction. N.-Y., 1987. P. 423.
18 Snyder Stephen. P. 54.
19 Полное собрание сочинений Нагаи Кафу (Кафу дзэнсю). Т. 9. С. 75.
20 Seidensticker Edward. P. 89.
21 Keene Donald. Dawn to the West. P. 424.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта РГНФ «Культура и литература стран Дальнего Востока», проект № 07-04-87402а/Т.
k'senia Q. Sanina
The role of literature tradition in the development of Japanese Neoromantism
Nagai Kafu (1879-1959) was one of the giants of modem Japanese literature. This article is an attempt to define the influence of Edo (1603-1867) traditional urban culture and literature on creative works of Japanese Neoromantism leading writer. Kafu fell under the spell of Edo culture since he was a teenager and developed his affection in his stories, novels and essays, such as: “Sumidagawa” (1909), “Yume-no onna” (1903), “Ude kurabe” (1918) etc., which was strongly influenced by Ihara Saikaku (1642-1693) and Tamenaga Shunsui (1790-1843) - the foremost writers of Edo period.
