CC BY
124 Nedog A. Ljudskofrontno gibanje v Sloveniji od lcta 1935 do 1941. Ljubljana, 1978. S. 231-250.
5 Ude L. Slovcnci in jugoslovanska skupnost. Maribor, 1972. S. 7.
6 Godesa B. Kdor ni z nami, je proti nam. Slovenski izobrazenci med okupatorji, Osvobodilno fronto in protivorevolucionarnim taborom. Ljubljana. S. 55-117.
7Dokumenti ljudske revolucije v Sloveniji. Knj. 1. Dok. 21. 8Sovjetsko-slovenski odnosi. Enciklopcdija Slovenije. 12. zvezek. Ljubljana, 1998. S. 178-179.
9 Slovcnska novcjsa zgodovina 1848-1992. Ljubljana, 2005. S. 736-737.
10 VodusekStaricJ. »Dosje« Mackovsek. Viri 7. Ljubljana, 1994. S. 146-147.
11 Narodnoosvobodilna vojna na Slovenskcm 1941-1945. Ljubljana, 1976. S. 939.
12Bojna pot brigad ustanovljenih v ZSSR. Maribor, 1984.
13 Ferenc T. Vojaske opcracije za osvoboditev Slovenije. Ljubljana, 1977. S. 118-119.
14 Godina F. Prckmurje 1941-1945. Prispcvck k zgodovine NOB. Murska Sobota, 1980. S. 210-216.
Эгон Пеликан
Ревизионистские мифы в словенской историографии — антикоммунизм и демократия
Согласно ревизионистскому историческому мифу демократическое развитие Словении в межвоенный период было просто прервано — сначала Второй мировой войной, а затем и коммунистической революцией. Во взгляде словенцев на историю (в том числе в словенской историографии) миф о существовании демократии между двумя мировыми войнами утверждается сейчас несколькими способами:
— антикоммунизм отождествляется с демократической направленностью, выставляется как достаточное условие для обозначения индивидуума или политической группы как «демократической»;
— для интеллектуала или политика, не имеющего ясных, систематизированных политических взглядов, подразумевается демократическая направленность;
— современное знание о демократии проецируется на 30-е гг. и утверждается, что якобы уже в межвоенный период (всем или почти
всем) было ясно, что философия марксизма не может быть в Европе социологической, политической, экономической и пр. предпосылкой более справедливого и гуманного общественного строя;
— пытаются представить марксизм как идеологию и социализм как политическую систему априори неприемлемую, которым в Европе и в Словении в межвоенный период могли симпатизировать только купленные коминтерновцы, индивидуумы, неспособные к собственным политическим суждениям, салонные коммунисты, авантюристы, криминальные авторитеты и т. д.;
— затушевывается авторитарность идеологий, преобладавших в большей части католического политического лагеря и у других политических сил в Словении. Эта авторитарность трактуется как явление, якобы отвечавшее времени и условиям тогдашней демократической Европы.
Однако «роковая привлекательность коммунизма» заключалась именно в постулате «осуществления гуманистических идеалов», построения социально справедливого общества. Марксистская идеология и коммунистическая агитация — не в последнюю очередь при помощи умелых политических пропагандистских акций — привлекли многих проницательных мыслителей и людей с большим политическим опытом (Эдвард Коцбек, Лойзе Уде, Янез Янжекович, Иван Хрибар, Алеш Уше-ничник и др.). Так или иначе за ними с симпатией наблюдали многие политические группы и отдельные личности во многих более развитых государствах и обществах тогдашней Европы.
Вместе с тем, после жертв, неизбежного следствия осуществления «гуманистической утопии о равенстве» в Европе и мире, обращать внимание на вышеуказанные факты сейчас в Словении означает чрезмерно политизировать вопрос.
Миф об «антикоммунистах-демократах» возник после обретения самостоятельности Республикой Словенией, а в эмиграции он существовал еще раньше, что в определенной степени понятно из-за тоталитарного режима в Словении, входившей в социалистическую Югославию. Попытки показать идейные и политические позиции ряда идеологов словенского правого католического крыла в качестве позиций, якобы полностью созвучных с постулатами демократического общества, как их понимали в то время и как мы понимаем их сейчас, несомненно, обусловлены этим контекстом.
Это явление сегодня наблюдается не только в Словении, но и во всей восточной постсоциалистической Европе, ведь речь идет о действительно особой «постмодернистской» форме утверждения мифа. При этом
политические манипуляции с антикоммунизмом дают возможность отдельным лицам и общественным группам занять более «выгодную» позицию, актуализировать свою (во времена коммунизма бы сказали «общественно-политическую») роль, что весьма согласуется с известной мыслью хорошо известного европейского диктатора — «если бы евреев не было, их следовало бы выдумать». Особую роль внутри этих стратегий играют, конечно, манипуляции с историографией.
Антикоммунисты-демократы (пример правых католиков в Европе и Словении)
В 30-е гг. в Европе начинался процесс заигрывания идеологов правого католического крыла с идеологами европейских тоталитарных и авторитарных режимов. Это явление можно проследить по волне воодушевления европейских правых католиков, как правило, следовавшей за появлением идеологических (теоретических) проектов и при возникновении диктатур в некоторых государствах. Идеологическое заигрывание правых католиков с правыми радикалами в Европе (и также в Словении) было обусловлено схожестью позиций:
— отрицание классовой борьбы,
— критика капитализма / либерализма и социализма / марксизма,
— декларация католической веры как основного элемента национальной культуры и идентичности,
— антикоммунизм.
Развитие политических идей в среде правых католиков в Словении происходило в полном соответствии с приведенной схемой, действительной для Европы. В проектах так называемого «общественного обновления», появлявшихся в среде словенского правого католического крыла, парламентская демократия снова и снова «заменялась» (т. е. отменялась) «вертикально структурированными сословными представительствами», которые бы заменили собой «атомарность» общества, причиной которой якобы являлся либерализм / индивидуализм и которую теперь марксизм / социализм заново «ошибочно интегрировал» на классовой основе (сословные концепции и принципы Йосйпа Ерая, Ивана Ахчина, Цирила Жебота и др.).
Папа Пий XI в сложных исторических обстоятельствах в период между обеими мировыми войнами, несомненно, являлся ключевой фигурой при определении политики католической церкви и настроений политического католичества по отношению к общественным условиям и всему происходящему в тогдашней Европе.
В отношении политической стратегии он отдавал очевидное предпочтение политике конкордата, которая должна была дополняться Католической акцией в зависимости от положения в отдельных государствах. Конкордаты должны были гарантировать свободу действий Католической акции, которая наполнила бы схему конкретными действиями в более широком общественном пространстве. Во многих случаях (Италия, Австрия, Германия и др.) католические политические партии, сотрудничавшие при установлении упомянутой стратегии, позднее были принесены в жертву. Идеологи, руководители и представители христианской демократии, например, в Германии и Италии, не подозревали, что в то время являлись лишь фигурами на политической шахматной доске1. Если католическая церковь с тоталитарной или авторитарной властью по вышеуказанным позициям сохраняла «модус вивенди», то, следовательно, такие режимы по меньшей мере она тихо поддерживала (напр., диктатуру Франко в Испании, Дольфуса — в Австрии, Салазара — в Португалии и др.).
Папское послание «Квадрагезимо анно» появилось в то время, когда парламентская демократия находилась в кризисе в большинстве европейских государств и ставилась под сомнение также и в либеральных и социал-демократических кругах2. Жак Дроз называет это время «закатом либерализма»3. В энциклике идеализировались «справедливые» сословно-корпоративные учреждения Католической церкви, что хотя политически и выглядело вполне нейтрально, однако по сути согласовывалось с антидемократическими, авторитарными или тоталитарными проектами во многих европейских государствах. Канцлер Дольфус, например, перед насильственной военной расправой с социал-демократами в Австрии в феврале 1934 г. объявил о создании сословно-корпоративного государства именно на основе папского послания «Квадрагезимо анно»4 (так же на папское послание «Квадрагезимо анно» ссылался генерал Франко в Испании5, позднее в Словакии — диктатор Тиса6, в Португалии — Салазар7, в Италии — Муссолини8, диктатор Хорти — в Венгрии9, маршал Петен, глава правительства «Виши», — во Франции10).
Так и в Словении первые идеологи политического католицизма в Любляне при объявлении папского послания почувствовали в нем поддержку своим усилиям. В противовес всеобщему и равному избирательному праву и парламентско-демократическим принципам они выступали за «упорядоченное избирательное право» и сословно-корпоративную организацию общества, которая заменила бы «либеральную лжедемократию». Интересно, что на послание ссылались все идеологи правого католического авторитаризма в Европе. В Словении Иван Ахчин, Цирил
Жебот и др. восторгались диктаторскими методами генерала Франко, Салазара, Дольфуса, а позднее маршала Петена и др.
Соответствующая интерпретация послания делала возможными попытки общественных реформ в направлении весьма неопределенного так называемого «третьего пути», который по своей сущности, несомненно, отрицал достижения либерального демократического государства и традиций (ведь окончательная картина идеализированного корпоративного общества уже — в том числе согласно посланию «Ква-драгезимо анно» — включала в себя, например, запрет государственной властью забастовок рабочих)11. Подобно тому, как прежде на религиозной основе при помощи этнической исключительности отверженными становились отдельные люди12, так теперь на основании догматических и бескомпромиссных интерпретаций папских посланий — демократические (!) партии (в случае послания «Квадрагезимо анно», например, — социал-демократы, которые в то время в большей части Европы не были настроены революционно)13. Так и в переводе послания, подготовленном для словенской публики д-ром Алешем Ушеничником, можно в пункте 96 (на этот пункт часто ссылаются, как на часть послания, где якобы присутствует критика фашизма в Италии, что, пожалуй, и верно для второй части фразы14) прочесть также, какой была декларированная цель преобразования общества согласно посланию «Квадрагезимо анно». Когда Пий XI заканчивает размышления о целях установления корпоративного общества, он пишет: «Тот, кто лишь немного подумает, сможет увидеть, какая польза будет от этого установления, нами кратко обрисованного: классы мирно сотрудничают; социалистические организации ликвидированы, их деятельность пресечена; создана особая власть, которая всех уравнивает»15.
И какая же это власть «всех уравнивает»?
Не так очевидно, за что боролось правое крыло католиков, но значительно более ясно, что оно отвергало: идеология католического правого крыла (с отсылкой на папское послание) приближалась к некоторым идейным взглядам фашизма. Именно при отрицании развития либеральной демократической европейской традиции, при так называемом «третьем пути» речь в действительности шла о провозглашении редукции понятия «фашизм», сводящейся к нежелательному, но необходимому сохранению существенных элементов фашистского отрицания (!) либерального государства (ликвидация демократии и установление недемократического, сословного, авторитарного государства) и в то же время с решительным и постоянно декларируемым отстранением от понятия «фашизм» (что, как уже было упомянуто, можно увидеть и в послании).
На заднем плане и в первопричинах этих фактов в межвоенный период можно выявить большую идейную дезориентацию как последствие ничем не сдерживаемой идеологической динамики.
При укреплении европейских фашистских движений, с одной стороны, с другой — была очевидна все большая привлекательность коммунизма, который в тяжелой экономической, социальной и политической ситуации обещал претворить в жизнь гуманистические идеалы равенства. Иначе как бы эта идеология со своей политической философией могла при помощи достаточно многочисленных идейных предпосылок «пленить» даже интеллектуалов такого формата, каким был (до выхода послания «Ква-драгесимо анно»), например, Ушеничник, еще в 20-х гг. воодушевленный марксистской «теорией стоимости и труда» и прежде говоривший о «христианском коммунизме», «христианском социализме» и т. д.16?
В большинстве католических государств в Европе в 30-е гг. официальная церковь, как и политическое католичество, с готовностью сотрудничала с правыми авторитарными режимами — не слишком «право-революционными» (напр., в Испании, Португалии, Австрии). Если правое крыло было не чересчур радикальным, то политическое католичество (хотя бы частично) успешно им овладевало. Такой диктаторский режим и церковь, и политическое католичество обычно одобряли17.
Либерализм=индивидуализм и коммунизм=социализм (и то и другое понимаемое политически и экономически18) являлись противниками, которых следовало бы «опередить» с помощью «справедливого» профессионально-сословного «пере- / устройства» общества. В какой форме (и какими средствами) такое «переустройство» было бы возможным, — этот вопрос теоретически оставался открытым, практически же было совершенно ясно — с помощью диктатуры, ведь из-за последствий индивидуалистического разложения и коммунистической демагогии общество было неспособно самостоятельно осознать достоинства авторитарной организации общества (в этой связи интересна так называемая «иммунная стратегия» идеологии — идентичная, в свою очередь, и при установлении коммунистических систем, — та, что ссылается, например, на «буржуазный менталитет», из-за которого якобы сперва необходима беспощадная диктатура пролетариата или рабочего авангарда).
Характерны размышления в 1933 г. Ушеничника, например, о всеобщем избирательном праве:
Большая бессмыслица и, собственно, обман говорить при нынешней капиталистической экономической системе, например, о демократии и о всеобщем и равном избирательном праве. Кого могут избрать
какие-то нищие и чего мог ут добиться для них какие-то их избранники от нынешних капиталистических правительств? Ведь дело в том, что эти правительства всегда могут манипулировать избирателями и депутатами так, что те не выйдут за границы господства капитализма19.
Очевидным и многократно подчеркивавшимся стремлением правых внутри политического католицизма (в том числе и в Словении) также было (среди прочего) непременное «преодоление партийности». В этом смысле словенские идеологи политического католицизма очень хорошо поняли папское послание. Или, как записал Ушеничник в 1938 г.:
Так, каким же образом фашизм приближается к разрешению социального вопроса? Фашизм приближается к решению социального вопроса: а) так как отрицает, с одной стороны, индивидуализм и капитализм, с другой — социализм и коммунизм, и хочет направить всю экономику па общее благо так, чтобы хорошо было всем и каждому;
в) так как хочет ради этого устранить классовую борьбу и стачки (забастовки), которые разрушают социальную и экономическую жизнь;
с) так как вводит корпорации, с помощью которых упорядочилась бы социальная и экономическая жизнь и действительно были бы побеждены индивидуализм и социализм. <...>
Есть ли надежда, что фашизм в конечном счете решит социальный вопрос?
На то, что фашизм сможет окончательно решить социальный вопрос, надежды нет.
Действительно, авторитарное государство но сравнению с разнузданной демократией имеет больше возможностей провести необходимые социальные и экономические реформы. Но у фашизма авторитарность настолько чрезмерна, что душит истинную свободу.. .20
В действительности размышления Ушеничника о фашизме являются некой интерпретацией содержания послания «Квадрагезимо анно», а именно — ее пунктов 91-96. Кажется, Ушеничник как крупный эксперт и знаток затронул сущность папского документа.
В качестве еще одного «демократа» можно привести Цирила Жебота. В конце 30-х гг. он так прокомментировал основные принципы салазаров-ской Португалии: «Невозможно сегодня создать общество, которое находилось бы в равновесии, сильное государство — без упорядочивания национальной экономики. Но этого нельзя достичь иначе, как включив национальную экономику снова (как в средние века. — Э. П.) в поли-
тическую организацию»21. В той же статье он требует ликвидации самостоятельности законодательной, исполнительной и судебной власти или парламента: «Нет сильного государства без сильной и стабильной исполнительной власти. Поэтому нельзя, чтобы исполнительная власть была зависима от законодательной, или от ее изменчивого случайного большинства. Нельзя, чтобы исполнительная власть была рабой индивидуалистического либерализма»22 (подчеркнуто нами. — Э. П.).
В статье о суверенности народа говорится о том, что должно бы быть с демократией и всеобщим избирательным правом:
Ведь ядро политической концепции, произошедшей из французской революции, заключается в суверенности народа, а практически — в суверенности одного единственного центрального парламента, избранного с помощью всеобщего избирательного права. <...> Следовательно, если мысли Руссо и политических последователей его «Общественного договора» справедливы, то все право заключается только в позитивных законах. Решения большинства — единственная основа государства согласно французской революции. <...> Адский дух и сатанинский характер революции, которой схизма (православие. — Э. П.), ренессанс, лжереформация и энциклопедисты расчистили путь и которая является матерью всех политических и социальных аномалий XIX и XX столетий: индивидуализма, либерализма, демократии, парламентаризма, союза наций, социализма, большевизма, фашизма, нацизма, расизма, — заключаются в следующем: Революция (французская. — Э. П.) сделала человека центром и мерилом, объявила его верховным создателем, безапелляционным судьею всего общества23.
Еще отчетливее свое видение демократии Жебот представил в статье о диктатуре Салазара в Португалии:
«Авторитарность», следовательно, может быть лишь требуемым выражением прозорливости, обоснованным причинами политической необходимости. Так, кажется, надо будет рассматривать авторитарность австрийского режима. Португалия еще находится на переходной стадии от начальной интенсивной авторитарности к окончательной постоянной стадии организованной свободы но принципу: Столько свободы — сколько возможно, столько ограничений — сколько необходимо. Этот принцип всегда верен настолько, насколько исключает диктатуру и этатизм, не допускает либеральной лжедемократии, которая характеризуется дикгату-■ рой клик, с одной стороны, и анархией масс — с другой24.
Жебот в своем труде «Корпоративная национальная экономика», например, просчитал25, что общественные издержки «тоталитарных» государств (наряду с рядом других преимуществ) вполне соотносимы с «демократическими» государствами, проблему он видит совсем в другом:
Дело не в математических проблемах больших или меньших расходов. Речь идет о проблеме первенства или последовательности ценностей морального характера: неограниченная свобода отдельного человека или социальные человеческие связи; социальное неравноправие или политически мягкое и юридически организованное стремление приблизить общественную реальность к идеалу социальной справедливости; общественная анархия или общественный мир и порядок, зачастую даже ценой свободы отдельной человеческой личности26.
Информированный читатель наверняка спросит себя, как Цирил Жебот после Второй мировой войны мог преподавать в американских университетах? Скорее всего, в годы холодной войны он сохранял антикоммунистические взгляды (которые тогда высоко котировались), авторитарные же сословно-корпоративные концепции он настолько реформировал, что они стали приемлемы по крайней мере для правого консервативного крыла в парламентской системе западной демократии. Его наиболее известный «научный труд» под названием «Корпоративная национальная экономика» наверняка остался хорошенько спрятанным в дальнем ящике. Любопытно, что после Второй мировой войны автор (в полном согласии с мифом) при описании межвоенного периода причисляет себя к демократам27.
Очевидно, что идеологам политического католицизма как в отдельных европейских странах, так и в Словении, было ясно, что необходимо зачеркнуть общественное развитие «после французской революции» (сравни: Ушеничник, Ахчин, Жебот и т. д.) и установить новую общественную модель на основе старых сословных концепций из «золотого времени средних веков» (сравни: Йосип Ерай или Отмар Шпа-ни и т. д.). Однако им не было ясно, как бы действовала такая модель «общественного обновления», и еще менее — каким путем и какими средствами они должны бы ее реализовывать, ведь ее осуществление практически означало бы отмену институций демократического, парламентского государства. То, как добрые цели возвышают средства, в то время было видно также и на примере Австрии, где правые католики рассчитались с социал-демократами, вынудив их на гражданское столкновение28.
В действительности речь шла о фундаментальных изменениях политических отношений и сил, при которых политическое католичество оказалось в положении, которое с каждым днем становились все более угрожающим. Несмотря на номинальную политическую силу (70 % голосов на последних выборах) и несмотря на то, что словенское общество было покрыто сетью самых разнообразных организаций и находилось под их влиянием (Католическая акция, «Стражи», молодежные организации и т. д.), эта сила была лишь видимостью. Согласно логике описанного развития и последовательно радикального отказа от сотрудничества с «левыми группами» католический лагерь уступил инициативу в антифашистском и национально-освободительном движении левому крылу, что вело к защите идеологических позиций, которые простирались далеко за пределы актуальных интересов, если вспомнить известный тезис о противоречии между интересом и позицией.
Политический католицизм не предлагал европейскому обществу альтернативы в общественном развитии вопреки позициям, которые он занимал в некоторых европейских странах, в том числе и в Словении, чего общество справедливо от него ожидало. В эту лакуну, за которую боролись европейские авторитаризмы и тоталитаризмы, смогла проникнуть и коммунистическая идея.
Европейские интеллектуалы и тоталитаризмы в 30-е гг.
В тогдашней Европе удивительно много интеллектуалов воодушевлялось отдельными идеологическими постулатами авторитарных и тоталитарных идеологий или решалось поддерживать взгляды и меры определенных авторитарных или тоталитарных режимов. Можно сказать, что европейские (и словенские) интеллектуалы в 30-е гг. собственно отреклись от чего-то важного. Время идеологий было временем, когда было трудно соблюдать равновесие, таких людей, как Томас Манн, Андре Жид и др., а в Словении — Энгельберт Беседняк, Андрей Госар или Янез Яне-жекович, было немного. Так, например, Андре Жид поначалу видел в первой пятилетке в Советском Союзе упорядочение европейского хаоса, когда на место анархии выступает разум. Только в 1936 г. он решительно дистанцировался от принципов развития Советского Союза и описал, и опубликовал свое измененное понимание существующих там условий.
Идея радикальных общественных перемен была, очевидно, весьма привлекательна, что не помогли даже открытые выступления некоторых бывших коммунистических руководителей, осуждавших советскую диктатуру и раскрывавших злодеяния режима29.
Также и многих интеллектуалов в католическом лагере в то время привлекали решения авторитарных и тоталитарных идеологий и политических систем, и только немногие обращали внимание на трагическое сходство тоталитарных обществ. Из словенцев можно упомянуть Янеза Янежековича как аналитика национал-социализма, который отрицал его расистскую теорию, или Энгельберта Беседняка, аналитика фашизма, весьма актуально анализировавшего фашизм уже в 1922 г., как раз накануне того, как он пришел к власти в Италии30, затем — Лойзе Уде, Драготина Лончара и особенно Андрея Госара, являвшегося в качестве критика трех идеологий (напр., в научном журнале «Час»31) одним из редких социологов, которые еще до Второй мировой войны отрицали авторитарные концепции словенских правых католиков и выступали за демократию. При этом он обращал внимание на то, каким должно бы быть правильное отношение словенских католиков к тоталитаризмам и авторитаризмам, но его в католическом лагере, где преобладало правое крыло, никто больше не слушал.
В Европе 30-х гг. становилась все сильнее поляризация — на демократические и тоталитарные (или авторитарные) государства и на сторонников левых и правых тоталитаризмов внутри отдельных европейских государств. Поляризация на левых и правых в государствах без срединных демократических партий и общественных слоев, — как, например, в Словении, где в межвоенный период не было ни правых либералов, ни социал-демократов (и даже сильной буржуазии), — проходила еще более быстро и остро.
В Словении мало кто хотел верить возвратившимся из Советского Союза. В тогдашней Европе при поляризации фашизм-антифашизм почти не оставалось места для так называемой идеологической середины. Вслед за историком Франсуа Фюре можно сказать: «кто тогда критиковал Сталина, быстро провозглашался фашистом», — и наоборот.
Однако для понимания тех условий необходимо акцентировать внимание и на основных различиях между идеологическими исходными принципами коммунизма, фашизма и нацизма, на уже упоминавшуюся коммунистическую апелляцию к «осуществлению гуманистических идеалов», в чем, определенно, заключалась большая привлекательность коммунизма. В республиканской армии Испании, например, в батальоне Авраама Линкольна сражалось более 3000 американцев (коммунистов и либералов) и, кстати, приблизительно 500 словенцев.
В то время, когда национал-социализм сознательно декларировал порабощение или геноцид целых европейских народов (что также буквально реализовывалось его оккупационной политикой), из Москвы звучали слова о равноправии и независимости малых народов — советских республик, которые падали на благодатную почву простых гумани-
стических стремлений к лучшему, более справедливому обществу или, например, к самоопределению наций. Ничего подобного о национал-социализме или фашизме относительно их идейных исходных позиций нельзя сказать. Поэтому упрощенное отождествление коммунизма и национал-социализма проблематично. Проблема состоит в том, что знак равенства, который стал причиной спора еще во времена так называемой «ссоры историков» в Германии и остается актуальным до сих пор, основывается на подчеркивании общих свойств тоталитаризмов, а не на их идейных и других отличиях.
Это было возможно, так как все три тоталитарные идеологии критиковали классическую форму тогдашней европейской демократии. Но уже антисемитизм — как провозглашенная, спланированная и проведенная в жизнь «промышленная ликвидация целой расы» — представляет собою беспримерный в европейской истории феномен. При этом надо помнить еще и о том, что нацистская политика против евреев была просто первой по времени, — на очереди были поляки и другие славянские народы. Словенцам — в связи с планами Третьего Рейха — повезло: их было слишком мало и они должны были исчезнуть просто как народ, и не обязательно до последнего человека, отдельные личности могли избежать уничтожения. Такого фундаментального антигуманизма, зафиксированного в программе, не было никогда ни у одного из режимов на протяжении всей истории Европы32. Русским, украинцам, полякам и другим народам Средней и Восточной Европы после нападения на Советский Союз и столкновения двух тоталитаризмов в любом случае было бы несладко, но худшее им было уготовано в случае победы нацистов.
Было бы слишком просто трактовать национал-социализм и фашизм как некий необходимый результат «антикоммунизма», который в то время угрожал европейскому обществу, что может быть отчасти верным, однако, наверняка, этого недостаточно, чтобы говорить об отдельном человеке или политической группе как об изначально «демократичных». С другой стороны, ни национал-социализм, ни фашизм, ни другие авторитарные режимы нельзя редуцировать лишь до контрреволюции, представлять просто как ответ на коммунизм. У национал-социализма была своя ясная прогрессирующая направленность, свой так называемый «Новый Порядок». Он не намеревался разрушать коммунизм, чтобы защитить «старый порядок», и тем более, чтобы устанавливать его заново. Уже упомянутые австрийские правые католики, которые после расправы с социал-демократами в Австрии в феврале 1934 г. ввели сословно-корпоративную, согласно папскому посланию «Квадрагезимо анно», диктатуру Дольфуса, ссылались после Второй мировой войны на то
(и сейчас ссылаются), что они лишь пытались воспрепятствовать приходу к власти австрийских нацистов и Аншлюсу, что в сущности является зеркальной идеологической стратегией.
Ни один серьезный историк в Европе не защищает и не оправдывает коммунистическую идеологию, тем более тоталитарную практику коммунистических режимов, о чем в последние 20 лет было много написано. У коммунизма, как идеологии, с одной стороны, была самая привлекательная научная основа (ошибочная во всех существенных предпосылках, что, однако, стало ясным гораздо позднее), с другой же стороны, как было уже сказано, он апеллировал к гуманистическим идеалам (которые в государствах, где он получил общественно-политическое практические воплощение, превратились в террор). Вместе с тем, для понимания коммунистической мобилизации в обществе важно учитывать и то, что изучение классовой борьбы в первой половине XX в. предполагает изучение также профсоюзного движения европейского левого крыла, которое существенно помогло превращению либерального западноевропейского общества в социально интегрированное общество33.
Кстати, даже в Западной Европе последствием реального социализма были интеграция и социализация либерального государства и общества уже во второй половине XX в. Восточная Европа, ставшая жертвой утопического тоталитарного опыта, до сих пор парадоксальным образом оплачивает социальные права и благополучие социально однородного западноевропейского общества. Нечто подобное происходит, между прочим, в Испании и Португалии, жертвах авторитарной сословно-корпоративной общественной утопии. У реального социализма и реального корпоративизма было много общих черт — как в ошибочных основополагающих идейных предпосылках, так и в политической практике.
Эти факты нужно учитывать, когда речь идет об отношении словенцев в период между войнами и во время Второй мировой войны к социальному напряжению в Королевстве Югославия. Многие выступали за «революцию» из-за отсутствия альтернативной социальной модели, однако, каждый понимал ее по-своему. Характерно, что один из лозунгов, который словенские коммунисты сами предлагали своим союзникам, гласил: «Словения — не Россия» (например, судьба христианского социалиста Эдварда Коцбека в этом смысле очень показательна).
Если посмотреть на положение в Словении в 30-е гг., то очевидно, что речь идет о значительных трудностях в определении отличий идеологических концепций, о которых обычный словенец, скорее всего, и не знал, — например, между коммунизмом или марксизмом. Скорее всего, он воспринимал их часто «интуитивно» и также «интуитивно» выступал
против антигуманизма. Даже если «давняя иллюзия» выродилась в террор, историк не может так просто позабыть о двухсотлетней динамике европейского общества, которая существенно определила его развитие и придала ему современную форму.
В настоящее время никто в Европе больше не защищает коммунизм, который оставил за собой, как писал Ф. Фюре, только раскаявшихся и побежденных. Доказательство того, что прогрессизм и вера в улучшение человеческого общества могут привести к полной катастрофе общества (и цивилизации) одновременно является одним из наиболее трагических результатов общественных процессов в XX столетии, поскольку в них «вторглись массы» и вслед за ними •— великие тоталитарные идеологии. Вместе с тем коммунизм и сейчас присутствует в обществе специфическим образом — как собственная антитеза, как особая идеология, на которой теперь строится антикоммунизм и которая служит объектом аффирмации и политической операциопализации во всей Восточной Европе (часто бывших коммунистов или близких попутчиков тоталитарного режима). Приведем слова Адама Михника:
Я с большим смущением слушаю теперь многочисленных коллег, которые видят главную опасность для демократии и свободы в Польше в посткоммунистических кругах. Я полагаю, что коммунизм, открыто признающий свою идентичность и генезис, осужден на затухание и постепенную маргинализацию. Однако весь потенциал нетерпимости, агрессивности и авторитарных наклонностей, характерный для коммунизма, возрождается в другом языке, в других обрядах и под другими знаменами. Думаю, что прав французский философ Андре Глюксман, утверждающий, что в настоящее время полемика с марксизмом или коммунизмом есть попытка убить давно сдохшую лошадь34.
Конечно, антикоммунизм был логичен во время установления демократии в Восточной Европе и в Словении. Сегодня антикоммунистическая позиция зачастую вызывает чувство, что все дело в дешевом способе «занять общественное положение» и в особого сорта «негативной социализации»:
Иногда я думаю, что тогда, когда исчезнут настоящие коммунисты, надо будет создать новых, ведь будет нужен общий враг, чтобы укрепить мир новой власти. Антикоммунизм может быть отравой, как и аптфа-шизм. Оба выросли из понятных страхов, ситуация может быстро измениться, свестись к непрерывным поискам классового или национального врага, как гласит хорошо нам известная доктрина о все обостряющейся
борьбе против общего врат а. И в конце концов я боюсь, что всем нам грозят поиски козла отпущения. Кто-то должен платить за все те унижения и страдания, а также за наши собственные грехи, слабости и страхи. В поисках козла отпущения мы легче успокаиваем собственную совесть35.
Из всего вышесказанного следует, что ни по отношению к 30-м гг., ни в настоящее время нельзя зачислять любого антикоммуниста в демократы. Как некогда писала Ханна Арендт: «Трудно найти фигуру, которая возбуждала бы больше справедливых сомнений, чем профессиональный глашатый истины, открывший счастливое совпадение между истиной и интересом»36. Внимание к структуре и механизму действия мифа необходимо именно ради молодой словенской демократии. Кроме того, мы приблизились к совсем другому мифу — о «многочисленной оппозиции коммунистическому режиму во времена самоуправляющегося социализма в Словении».
Перевод И. Чуркиной
Примечания
1 Пий XI во время фашистского плебисцита 1929 г. в Италии призвал верующих голосовать «за» и не признавал в 20-е гг. лидера итальянской христианской демократии дона Луиджи Стурцо, только за то, что его позиция была недостаточно антилиберальной и антикоммунистической. Когда основатель итальянской христианской демократии дон Л. Стурцо это осознал, то впервые в Европе по отношению к связям церкви и режима в фашистской Италии использовал известный и вызывавший позднее споры среди историков термин «клерофашисты». Сказано это было в сильном гневе, ведь все это перечеркивало многолетний труд его жизни. Но ничто не помогло. В конце 20-х гг. при взгляде «из-за алтаря на престол» Пий XI облегченно вздохнул: «Этого мужа (т. е. Муссолини, — Э. П.) нам послало божье предвидение». Его слова стали широко известны в народе и распространились по всей Италии.
2Ср.: Vodopivec Р. О svetlobi in barvi tridesetih let // Nasi razgledi. 20. april 1990.
3 Ср.: Pleterski J. Senca Ajdovskega gradea. Ljubljana, 1993. S. 43; — а также: Vodopivec P. О svetlobi...
4 Подробнее об этом см.: Weinzierl-Fischer Е. Die österreichischen Konkordate von 1855 und 1933. Wien, 1960. S. 226; Manisch E. Der politische Katholizismus als ideologischer Träger des «Austrofaschismus» II «Austrofaschismus»: Beiträge über Politik, Ökonomie und Kultur 1934-1939 /
Hrsg.: E. Talos, W. Neugebauer. Wien, 1985; Weinzierl E., Austria: Church, State, Politics, and Ideology, 1919-1938 // Catholics, the State and the European Radical Reight 1919-1945 / Eds.: R. J. Wolff, J. К Hoensch. New York, 1987. P. 18; Jcmezic Z. Nemski katoliski shod na Dunaju // Cas. 1933/34. S. 111-115.
5Payne S. G. The Franco Regime // Catholics... P. 192.
6Hoensch J. K. Slovakia: «One God, One Peaple, One Party» // Catholics... P. 166.
7 Coppa F. J. The Vatican and the Dictators 11 Catholics... P. 200.
8 Wolff R../. Italy: Catholic, The Clergy and the Church // Catholics... P. 150.
4Laszlo L. From Cooperation to Resistance. The Catholic Church in Hungary
1919-1945 // Catholics... P. 122.
10См. о развитии в разных странах: Who were the Fascists? / Eds.: S. U. Lar-sen, B. Hagtvet, J. P. Myklebust. Bergen-Oslo-Tromso, 1980. P. 15 25.
11В переводе послания «Квадрагезимо анно», подготовленном для журнала «Час» А. Ушеничпиком, об этом можно прочесть: «Забастовки запрещены... <...> Если партии не могут договориться, в дело выступают общественные власти», — см.: Usenicnik A. Okroznica papeza Pija XI о obnovi socialnega reda po evangelijskih nacelih // Cas. 1930/31. Zv. 8-9. S. 340.
12 Например, Ушепичник уже в 1912 г. писал: «Христианская вера, например, у нас, словенцев, — католическая, то есть для всех народов, и она как тысячелетнее культурное наследие так тесно связана со всем нашим мышлением и жизнью, что нам словенец-атеист абсолютно чужд, и мы ни в чем больше не можем ему доверять». — Usenicnik A. Cas. 1912. S. 4.
13 «Никто не может быть одновременно добрым католиком и настоящим социалистом». — Usenicnik A. Okroznica papeza... S. 348.
14 Вмсстс с тем следует это «осуждение» фашизма понимать (по меньшей мере!) в контексте актуального развития Италии того времени и спора между режимом и Церковью из-за деятельности Католической акции.
15 Usenicnik A. Okroznica papeza... S. 340.
16Ушеиичник пишет: «В период тотальной конкуренции цены в общем выравниваются но труду, именно потому, что цены — это выражение обменной стоимости и эта стоимость существенно зависит только от труда. Условием для обмена, конечно, является употребительность, полезность <...> Доказательство принадлежит Марксу (Das Kapital. 1. 1909. S. 3), вместе с тем, говорят, хотя он принадлежит Марксу, он не обязательно ошибочен, даже наоборот, он также может быть истинным. Однако же сравним Аристотеля <...> и комментарии св. Фомы Аквинского <...> А именно: оба говорят о том, что мерой является необходимость и пригодность (hreia, mdigentia), однако, это кажется лишь предлогом, ведь сразу затем оба говорят о выравнивании по труду...». — Usenicnik A. Uvod v krseansko sociologijo.
Ljubljana, 1920. S. 65, 66; — подробнее об этом см.: Pelikan Е. Akomodacija ideologije politicnega katolicizma na Slovenskem. Maribor, 1995.
17 Сравни: Catholics...; Payne S. G. The Concept of Fascism // Who were the Fascists? P. 15-25.
18 В первом случае я имею в виду вопрос парламентской партийной демократии и автономии личности и общественных подсистем, в другом — вопрос собственности и «классовой борьбы».
19 Usenicnik A. Cas. 1932/33. S. 230.
20 Usenicnik A. Oris socialncga vprasanja. Domzale-Groblje, 1938. S. 54—55.
21 Zebot C. Nova Portugalska I ! Cas. 1937/38. S. 84.
22 Там же.
23 Straza V viharju. 14. maree 1940. S. 102.
24Zebot С. Nova Portugalska... S. 148.
25 Zebot C. Korporativno narodno gospodarstvo. Celje, 1939. S. 306.
26Там же. С. 306-307.
27См.: Zebot С. Neminljiva Slovenija. Celovec, 1988. S. 16.
28 Ahcin I. Korporativna ideja po okroznici "Quadragesimo anno" // Cas. 1931/32. S. 178. —В сноске 14 см. статью из журнала «Цайт», на которую ссылается автор и из которой видно, что парламентский демократический принцип и сословное «преобразование» общества исключают друг друга. Сравни также: Zebot С. О diktaturi v Avstriji // Cas. 1937/38. S. 148.
29 Vodopivec P. O svetlobi...
30 Сравни: Besednjak E. Fasizem // Socialna misel. L. ï. Ljubljana, 1922. S. 289-294.
31 См.: Janzekovic J. Cas. 1939/40. S. 14-50.
32 В планах великих расовых чисток на европейском востоке предполагалось не только так называемое окончательное решение еврейского вопроса, т. е. истребление европейских евреев, но также и радикальное прореживание славян, истребление цыган и т. д. Здесь нет возможности подробно остановиться на особых планах по отношению к отдельным славянским народам. Однако заметим, что по так называемому генеральному плану на востоке («Ост») только с территории Полыни и балтийских стран 31 млн. людей следовало переселить в Сибирь. Сравни: Ferenc Т. Nacisticna raznarodovalna politika v Sloveniji v letih 1941-1945. Ljubljana, 1968; его же: Quellen zur nationalsozialistischen Entnationalisierungspolitik in Slowenien 1941-1945. Maribor, 1980.
33 Bracher K. D. Zeit der Ideologien. Stuttgart, 1984. S. 350.
34Michnik A. Skusnjavec nasega casa. Ljubljana, 1997. S. 252-253.
35 Там же. С. 260.
36 Arendt H. Resnica in politika // Sodobni liberalizem. Ljubljana, 1992. S. 40.
