CC BY
16Й. Пиръевец (Словения)
Словенцы и русские в XX столетии
В период своего политического пробуждения, начиная с 1848 г. и далее, словенцы смотрели на могучую Россию как на свою Мекку. Знали они ее очень мало и поэтому с еще большей легкостью воодушевлялись ею. Эта любовь, которая не могла найти отклика у русских хотя бы из-за того, что словенцы были католиками, стала уменьшаться уже во время Первой мировой войны, когда словенцам пришлось осознать, что интересы царской России не совпадают с их собственными в том, что касается вопроса о границах, то есть по сути вопроса об их существовании. Известно высказывание министра иностранных дел Сазонова в разговоре с двумя сербскими политиками: «Если бы Россия должна была воевать за Словению хотя бы на полдня больше, чем нужно, она не сделала бы этого».
Когда Россия после Октябрьской революции преобразовалась в Советский Союз, отношение к ней словенцев стало еще проблематичнее. Те, кто были за большевизм, проблем не имели, поскольку они просто присоединили новую веру к старой и создали таким образом довольно необычный гибрид, составленный из славянской идеи и марксизма-ленинизма. Прежде всего так произошло у нас в Приморье, оккупированном и присоединенном Италией, что следует из того факта, что Коммунистическая партия Италии имела сильнейшую секцию именно в Юлийской Крайне. Конечно, тем, кто противился коммунизму, было труднее, поскольку им пришлось одновременно занять критическую позицию и по отношению к России, которая была в их сердцах. Еще больше усложнились обстоятельства, когда также и левые, бежавшие в Москву в двадцатые и тридцатые годы, были вынуждены осознать, что между их иллюзиями и конкретной действительностью зияет большая пропасть, и оказались в тяжелом психологическом состоянии.
В рамках данной статьи невозможно углубленно проанализировать все вышеупомянутые процессы еще и потому, что эта тематика недостаточно исследована. Поэтому позвольте мне привести несколько примеров, как мне кажется, характерных для разных позиций, которые после Первой мировой войны заняли словенцы по отношению к России. Объектами моего внимания станут пять личностей, начиная с одного коммуниста-энтузиаста и одного католического фанатика. Затем речь пойдет об агенте Сталина, о блестящем интеллектуале и о не менее значительном коммунистическом партийном лидере. Статья будет завершена кратким анализом отношений, установившихся между Советским Союзом, то есть Россией, и Словенией в последние десятилетия.
Начнем с коммуниста-энтузиаста. Имеется в виду Драготин Густин-чич, который родился в 1882 г. недалеко от Постойны. Высокообразованный инженер и экономист (он получил дипломы в Вене, Цюрихе и Женеве) начал свою политическую карьеру в 1910 г., когда стал членом Югославян-ской социал-демократической партии. Во время Первой мировой войны он как член Югославянского комитета уехал в Ниш, где стал сотрудничать с сербским правительством, а в 1915 г. вместе с ним отправился на остров Корфу1. В апреле 1920 г. он стал одним из организаторов коммунистической партии в Словении и позже, когда партия оказалась на нелегальном положении, одним из ее руководителей. С 1929 г. по 1931 г., в худший период диктатуры короля Александра Карагеоргиевича, Д. Густинчич находился в предварительном заключении в белградской тюрьме.
Когда его освободили, он немедленно эмигрировал в Москву, где преподавал в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада и работал в Балканском секретариате Коминтерна. В Москву он вызвал и свою семью, жену и двух детей, не беспокоясь о том, что они оказались в очень тяжелых материальных условиях. Под влиянием идей Ленина и Сталина по национальному вопросу Густинчич сформулировал свои предложения, как спасти разделенный на части словенский народ, объединив при этом национализм и марксизм в логичное для себя единое целое, о чем свидетельствует написанное им в 1933 г. исследование на немецком языке. Он передал его Коминтерну, и оно вызвало дебаты о праве приморских словенцев на самоопределение и о будущей судьбе Триеста, что повлияло на дальнейшее развитие событий на нашей земле2. После убийства Кирова Густинчич избежал сталинских чисток, отправившись добровольцем в Испанию, где до падения республики в 1939 г. сражался в рядах международных бригад. Он являлся шефом военной цензуры в Альбацете, что означает, что и сам он так или иначе был замешан в ликвидациях, проводившихся НКВД в Испании.
В 1940 г. он работал в международном Аграрном институте в Москве, потом в Институте истории Академии наук СССР. Там он в 1943 г. защитил диссертацию о национальном вопросе на Балканах. По окончании войны он вернулся в Любляну и стал единственным ординарным профессором и первым деканом открывшегося экономического факультета. Но только до 1948 г., поскольку тогда, когда произошел раскол между Тито и Сталиным, он не колебался: увлеченность Советским Союзом и его интерпретацией коммунизма была сильнее его патриотизма. Из-за поддержки им резолюции Информбюро он был исключен из КПЮ и до 1951 г. находился в тюрьме на Голом Отоке. Его освободили, поскольку его здоровье в лагере Ранковича сильно ухудшилось, но он остался в опале до 1974 г., когда его вновь приняли в партию. Хотя ему повезло больше, чем большинству словенских левых, находившихся в межвоенный период в Москве, поскольку его жизнь не закончилась на Лубянке перед расстрельным взводом или в ГУЛАГе, он тем не менее в полной мере вкусил все ужасы сталинизма.
Но это не убедило его отказаться от своих идеалов, в чем большую роль, очевидно, сыграла юношеская влюбленность в Россию. Вне зависимости от того, признавал он ее или нет.
Следующая личность, о которой я хочу рассказать, клерикальный фанатик. Речь идет о Янезе Евангелисте Калане, родившемся в 1868 г. в Шко-фье Локе. По окончании обучения богословию и после посвящения в сан священника он далее исполнял обязанности капеллана (помощника приходского священника. - прим. пер.), викария и священника, но позже отказался от этой службы и посвятил себя «особым формам» пастырской деятельности. Сначала он был духовным вождем обществ св. Марии, затем словенских эмигрантов в Македонии, Рейнской области и Вестфалии. В Германии он познакомился с движением, целью которого было обновление католицизма и побуждение католиков к активному выполнению апостольской миссии. Папа Пий XI в 1925 г. ввел праздник Христа Царя с целью призвать верующих к борьбе против безбожия. Калан был воодушевлен призывом и на конгрессе Христа Царя в Берлине в 1932 г. выступил с докладом, в котором марксистский лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» заменил лозунгом «Католики всех стран, объединяйтесь!»
В начале тридцатых годов он опубликовал манифест на немецком языке, так сказать программную книгу под названием „Die Welt fur Kristus" («Мир во имя Христа») или в словенском переводе „Kristus kraljuj!" («Христос, царствуй!»). В ней он идентифицировал трех врагов: атеизм марксистского толка, гитлеровский национализм и еврейский капитализм. В убеждении, что верующие христиане всего света должны объединиться по примеру коммунистов, он писал, что нужно «использовать все средства, всю команду вызвать на палубу, всех христиан поднять на ноги. Да, завоевать мир для Христа! Это и никак не меньше! Большевизм хочет завоевать весь мир для царства Сатаны. Смеем ли мы желать меньшего для нашего божьего Христа? Нет! Весь мир! С этой целью следует начать за Христа, нашего Царя, великую борьбу - крестовый поход»3. Калан не удовольствовался этой пропагандой. А именно, он был убежден, что подобное движение должно выступить против большевистского атеизма и его международной организации - Коминтерна. Сначала он надеялся, что сможет воплотить в жизнь этот призыв в самом Риме, где, предполагалось, будет резиденция «Католического центра против Коминтерна», но осуществить это ему не удалось. Хотя в 1934 г. папа Пий XI и принял его на аудиенции и похвально отозвался о его деятельности, но недоверия ватиканских кругов к идеям Калана преодолеть не удалось.
Он получил поддержку у люблянского епископа Рожмана, лелеявшего мысль о том, чтобы Любляна стала очагом «христианского возрождения» и всемирным центром католического интернационала. Он поддержал замысел Калана организовать в словенской столице Конгресс Христа Царя и пригласил на него всех католических епископов. Приглашение не получило существенных откликов, в конгрессе, который проходил 25-29 июля
1939 г., не принял участие даже председатель Югославской епископской конференции загребский архиепископ Алоизий Степинац. Во всяком случае манифестация - последнее международное религиозное торжество в Европе перед началом Второй мировой войны - ясно доказала радикализм католической церкви в люблянском епископстве и определила ее враждебную позицию по отношению к коммунизму, а вместе с тем и по отношению к сопротивлению в период народно-освободительной борьбы4.
Совершенно отличного от идей Калана и епископа Рожмана мнения придерживался перед началом Второй мировой войны один из виднейших словенских интеллектуалов, литературный критик Иосип Видмар. Он родился в 1895 г., в начале Первой мировой войны был мобилизован и в августе 1915 г. послан на фронт в Галицию, откуда уже через месяц перебежал на сторону русских. В ноябре 1918 г. он вернулся домой, став отличным знатоком русского языка, что и использовал с толком, вскоре получив известность своими переводами Л.Н. Андреева, Л.Н. Толстого, Д.С. Мережковского. По своему мировоззрению он был либералом, что, впрочем, не означает, что он выступал за югославянскую интеграцию, которую в большинстве своем поддерживали «прогрессивные» словенские интеллигенты. В тридцатые годы его отношение к белградскому режиму становилось все более критическим, особенно тогда, когда после убийства короля Александра при правительстве Стоядиновича к власти в Любляне вернулись клерикалы. Непосредственно перед началом Второй мировой войны угроза для словенцев со стороны Гитлера и Муссолини убедила его в том, что спасение - только в поиске защиты у могущественного русского народа. Поэтому в начале 1940 г. он поддержал предложение Бориса Кидрича, одного из наиболее широкообразованных словенских коммунистов, и стал одним из инициаторов создания Общества друзей Советского Союза, в которое вступили пользующиеся авторитетом словенские интеллигенты, начиная со старого неослависта Ивана Хрибара.
Теперь было нужно еще легализовать Общество и добиться, чтобы оно завоевало как можно большую популярность среди широких народных масс. С этой целью была организована акция по сбору подписей, прошедшая успешно, так что в скором времени, несмотря на преследования, в Общество вступило около 24 ООО человек. Возникла мысль отвезти заявления о вступлении в Общество в советское посольство в Белграде в дар Сталину. Их поместили в особый ларец, проект которого разработал архитектор Боян Ступица, и все вместе тайно переправили в столицу, где посол в обстановке величайшей секретности, но с явным удовольствием принял упомянутый дар. Так родилась та коалиция между коммунистами, членами организации «Сокол», христианскими социалистами и деятелями культуры, которая через год после нападения государств Оси на Югославию переросла в Освободительный фронт словенского народа.
При этом необходимо сказать, что словенские интеллигенты из либерального и католического кругов не закрывали глаза на ужасы сталинского
режима, и их не оставил равнодушными пакт Риббентропа - Молотова, в то же время они не были готовы полностью поддаться клерикальной пропаганде против Советского Союза. Они не одобряли Финской войны, так же как и раздела Польши, однако, по словам Видмара, «все эти довольно страшные вещи мы пытались разумно объяснить, понять их и оправдать, что, конечно, было нелегко, если вообще не невозможно. И сверх этого нас беспокоило будущее, в котором мы определенно ожидали нападения Гитлера на нас и на Советский Союз, и это несмотря на пакт, казавшийся нам лишь временной, необходимой передышкой перед решительной схваткой. /.../ Естественно, что, вопреки всему, Советский Союз был нашей единственной реальной надеждой, и мы должны были оправдать его в своем сознании и верить в его нерушимую революционность. Потому что Запад рухнул, англичане не были готовы, Америка точно так же, и, кроме того, она была далеко и ее еще нужно было вовлечь в большую игру. /.../ Очевидно (было) /.../, что нынешнее преобразование мира для словенцев является последней, к тому же в высшей степени благоприятной возможностью добиться полного объединения всей словенской территории и населения в единый национальный организм и в единую государственность, которая имела бы действительную свободу и твердо гарантированную неприкосновенность. Эта возможность была и будет в опоре на СССР и союзе с ним, в решении им национальных вопросов, в его беспримерной военной мощи и в его общественном строе»5.
От этих иллюзий интеллектуала, которые нельзя счесть несерьезными, ведь без веры в Советский Союз словенцы не смогли бы организовать такого сопротивления, какое организовали, и без поддержки Сталина на мирной конференции в Париже они не добились бы границ, какие имеют, перейдем теперь к агенту Коминтерна. Его имя Иосип Копинич и сейчас он несправедливо почти забыт, хотя жизнь его была очень оживленной и бурной. Родом он был из Белой Крайны и в конце двадцатых годов служил мичманом в королевском морском флоте Югославии. Там он стал членом КПЮ и будто бы создал тринадцать партийных ячеек. Когда до него дошел слух, что его собираются арестовать за эту деятельность, он в 1934 г. сбежал в Москву, где стал сотрудником советских информационных служб. На испанской гражданской войне, в которой он участвовал как один из пяти иностранцев, первыми пришедших на помощь республике, он затем прославился как героический боец. Он стал капитаном фрегата, и его назначили членом испанской военной миссии в Париже. Там он в 1938 г. встретился с Иосипом Брозом, с которым они были знакомы еще с Москвы и на помощь которому он пришел в один из решающих для его партийной карьеры моментов. Поскольку в то время в КПЮ было безвластие, так как советские власти приговорили к смерти и ликвидировали прежнего генерального секретаря Милана Горкича, встал вопрос о наследстве. Йосип Броз имел многочисленных противников как в самой партии, так и в Коминтерне, где ширились слухи, что он троцкист. Если бы не Копинич, за-
ступившийся за него перед Георгием Димитровым, то еще вопрос, получили бы Броз в начале 1939 г. задание реорганизовать партию как ее новый генеральный секретарь, или нет.
В 1940 г. Копинич вместе с Тито вернулся из Москвы и с женой Стелой организовал в Загребе нелегальную радиостанцию, использовавшуюся Коминтерном для отслеживания событий, происходивших не только в Югославии, но и на Балканах, в Италии и Центральной Европе. Несмотря на то, что Иосип и Стела Копинич работали в очень трудных условиях, эта радиостанция функционировала до самого конца войны. Из-за трений, начавшихся у Копинича еще в 1941 г. с хорватскими, а позже и со словенскими коммунистами, после победы его не наградили так, как можно было ожидать. В качестве общего югославско-советского агента его послали в Турцию. А там началась его метаморфоза. Хотя известно, что он не без критики воспринимал белградский режим, но также известно и то, что он завязал контакты с одним из влиятельнейших британских сотрудников Интеллидженс Сервис полковником Биллом Бэйли, который, между прочим, уже в конце 1947 г. предупредил его, что о Тито в Москве плохо пишут. Поскольку эту новость Копинич узнал также от одного советского генерала, своего бывшего товарища по Испании, и поскольку до него, вероятно, дошел слух, что Молотов требует отозвать его из Анкары, он не мешкал, а в числе первых, если не первым, сообщил Тито об акции, которую готовил против него Сталин. Сначала Тито не хотел ему верить, однако, когда он убедился, что Копинич прав, позвал его в Белград, где в дальнейшем назначил на должность помощника секретаря в министерстве внешней торговли, а позднее доверял ему ведущие должности в разных важных промышленных предприятиях. Любопытно, что Копинич из агента Сталина во второй половине своей жизни превратился в делового человека, который во многом ориентировался на капиталистические модели и, между прочим, нашел образец для себя в итальянском крупном промышленнике Гинни Агнелли. Оставался ли он и после 1943 г. на русской службе, является вопросом. Однако известно, что во время торжественного обеда, устроенного в мае 1955 г. в Пуле в честь Никиты Сергеевича Хрущева, он сидел по правую руку от него6.
В заключение поговорим еще об Эдварде Карделе. Он приехал в Москву в декабре 1934 г., спасаясь от надвигающегося полицейского террора. Там он сотрудничал с Тито в Балканском секретариате Коминтерна, посещал Международную ленинскую школу и по окончании сокращенного курса обучения преподавал историю рабочего движения во всем мире и в Югославии в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада. Кроме того, он также посещал занятия в школе «Дзержинского» и, в чем упрекал его Тито, связался с московскими разведывательными службами, не известив об этом Политбюро КПЮ7. Этот упрек не был полностью справедлив, поскольку и Тито работал на НКВД. Как сказал Иосип Копинич: «Такая была ситуация. Либо тебя убьют, либо станешь сотрудничать с ними»8.
О своем двухлетнем московском опыте Кардель позднее говорил, что ощущал себя как в пустыне. «Боялся НКВД, сидел за книгами. Единственный человек, к которому я ходил, чтобы высказать свое недовольство, (был Тито). Мне было ясно, что и он думает так же»9. Он оказался в вихре сталинских чисток, грозивших и его затянуть в свой водоворот. «В СССР меня трижды ставили перед Контрольной комиссией, - вспоминал Кардель, -и трижды я спас свою голову, выступив с самокритикой. Труднее всего начать, потом это идет легко»10. Эта констатация, которой он остался верен всю жизнь, - что внутри партии лучше прогнуться, чем сломаться, - сильно повлияла на его политическую деятельность в последующие десятилетия. Для него стало удачей, когда уже в октябре 1936 г. ЦК КПЮ обратился к Коминтерну с просьбой послать его на родину, где начались внутренние раздоры в словенской коммунистической секции11.
Несмотря на то, что он вернулся из Москвы глубоко разочарованным советской действительностью и даже через много лет задавался вопросом, как Тито и ему удалось «спасти голову», он не потерял веры в революцию и коммунизм. Как Кардель рассказывал, он и его товарищи «видели негативные явления, но утешали себя тем, что у нас будет совсем по-другому. Объясняли их тем, что это последствие революционной работы в отсталой стране, окруженной капиталистическим миром. Они не утеряли веры в идею, не усомнились в достойности руководящих деятелей».12 Прежде всего Сталина. В него Кардель, по крайней мере декларативно, верил не только во время народно-освободительной борьбы, но и после ее окончания, о чем свидетельствует хвалебный гимн, который он написал «хозяину» в первые послевоенные годы.
Однако, когда в конце 1947 г. и в начале 1948 г. Сталин принял решение убрать в Югославии все руководство во главе с Тито и заменить его более послушными людьми, немедленно всплыло на поверхность скептическое отношение Карделя к советскому режиму. С самого начала он поддержал Тито в его сопротивлении и в последующие годы утвердился в качестве одного из самых решительных критиков сталинизма. Как министр иностранных дел, он в 1949 г. мужественно разоблачил советскую гегемонию на Генеральной ассамблее Организации Объединенных Наций, а как идеолог в то же самое время начал искать новый путь к социализму, который не был бы обусловлен русским опытом, а опирался бы на западноевропейскую социалистическую традицию. В этом смысле он решающим образом воздействовал на осуществление самоуправленческого эксперимента в Югославии. В своих размышлениях он зашел очень далеко, о чем свидетельствует его речь в Осло под названием «Социалистическая демократия в югославской практике», которую он произнес в октябре 1954 г. во время поездки по Скандинавии. В норвежской столице он заявил, что можно найти зачатки социализма и в капиталистических государствах, и при этом приводил в пример Швецию, а в социалистических - элементы капитализма. Теория, согласно которой консервативный и прогрессивный лаге-
ря якобы совпадали с границами блоков, по его мнению, не выдерживала критики.
Это отрицание черно-белого деления мира на «лагерь» социализма и «лагерь» капитализма, а еще более утверждение, что социализма без демократии нет, в высшей степени обеспокоило Советы. Их главный идеолог М.А. Суслов, оценивая вышеупомянутую речь, записал, что Кардель «по всем своим политическим воззрениям /.../ не коммунист, не марксист-ленинец, а социал-демократ»13. Поскольку и после поездки Хрущева в Белград в мае 1955 г., и после визита Тито в Россию в следующем году Кардель упорно настаивал на этих идеях и продолжал их дальнейшую разработку, в Москве его воспринимали как наиболее враждебного югославского политика, и на протяжении десятилетий он был объектом ожесточенной критики и требований пересмотреть свои взгляды.14 Конечно, он не сделал этого, ведь он до самой смерти относился к Советскому Союзу с подозрением. Последнее сообщение, которое он в 1979 г. передал Тито через Стане Доланца, было следующим: вопрос о том, как защититься от советской опасности, будет труднейшей задачей не только для настоящего момента, но и для будущих поколений15.
Все произошло по-другому. Когда Тито умирал, страх перед Советским Союзом, в том числе и из-за его интервенции в Афганистане, достиг своего пика. В марте или апреле 1980 г. Стане Доланц на встрече членов правительства с врачами Тито рассказал, что в те дни несколько колонн советских танков в Болгарии двинулось по направлению к югославской границе, что интерпретировали как зловещее предзнаменование. «Также поэтому, — говорил Доланц, — важен не только каждый день, но и каждый час жизни президента, учитывая огромную работу, которую необходимо сделать»16. После смерти Тито, однако, выяснилось, что страхи перед возможной советской интервенцией были необоснованны, прежде всего потому, что сам Советский Союз оказался в состоянии кризиса, результатом которого стал его распад. Ясно, что без его распада не было бы ни распада Югославии, ни теперешней словенской независимости. Из-за этих драматических событий, преобразовавших мир, после 1991 г. отношение словенцев к России снова изменилось. Не скажу, что мы вернулись к влюбленности XIX столетия. В новых условиях мы сформировали позицию по отношению к России, которая более не обусловлена мессианской и в то же время тоталитарной идеологией, как это было в 1917-1989 гг., но она основывается на притягательности, которую имеет для нас Россия благодаря близости языка и этнического происхождения, благодаря своему культурному наследию и благодаря возможности экономического сотрудничества, которое мы уже установили и на дальнейшее развитие которого рассчитываем.
Перевод Л.А. Кирилиной
ПРИМЕЧАНИЯ
' Rozman Franc. Brosura Dragutina Gustincica о Trstu iz leta 1915. // Prispevki za novejSo zgodovino. Zbornik Milice Kacin Wohinz. L. XI. St. 2. Ljubljana, 2000. S. 68-75.
2 Pirjevec Joze.«Trstje na§!». Boj Slovencev za morje (1848-1954) //Nova Revija. Ljubljana, 2007. S. 128-131.
3 Kalan Janez Ev. Kristus kraljuj ! Grosuplje, 1937. S. 10.
4 Pirjevec Joie. Vatikanski arhivi. // Problemi demokracije na Slovenskem v letih 1918-1941. Zbornik SAZU. Ljubljana, 2007. S. 311-315.
5 Vidmar Josip. Moj obraz. Tiskopis. S. 64-68.
6 Pirjevec Joie. Tito in tovarisi. Cankarjeva zalozba. Ljubljana, 2011. passim.
7 Cencic Vjekoslav. Titova poslednja ispovijest. Grafos, Oefelin, Cetinje, Beograd, 2001. S. 74,
152.
8 Arhiv Slovenije. Ljubljana, (AS). Dedijer, t. e. 7, Intervju s Kardeljem; Adamic Louis. Orel in korenine. Drzavna zalozba Slovenije. Ljubljana, 1981. S. 412, 413.
''Dedijer V. Novi prilozi za biografiju Josipa BrozaTita. III. Beograd, 1984. S. 316; Adamic L. Op. cit. S. 422, 423.
10 AS, Dedijer. t. e. 188, Stane Kavcic, Mart 1962, Prosirena sednica Izvrsnog komiteta.
11 Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории. Москва. (РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 11. Д. 300. С. 76; Dedijer V. Novi prilozi. I. Zagreb, 1980. S. 221; III. Op. cit. S. 316.
12 Arhiv Jugoslavije, Beograd, KPR, IV-5-b, К 49, Zabeleska J. Vilfana na vreme provodeno u SSSR. 21. 12. 1953.
13 Едемский А.Б. От конфликта к нормализации: советско-югославские отношения в 1953-1956 годах. М., 2008. С. 354.
14 Vlahovic Veljko. Strogo pov. 1955-1958. Neobjevljeni rukopis. Beograd, 1998. S. 42, 49; Dedijer V. Novi prilozi. 111. Op. cit. S. 585, 586; AS, Dedijer, t. e. 111. Tiskopis za IV. zvezek Titove biografije. S. 144; Dr. Vladimir Dedijer - Umag. Kardelj. S. 3; Kardelj E. Spomini. S. 146.
15 AS, Dedijer, t. e. 111. Tiskopis za IV. zvezek Titove biografije. S. 148; t. e. 220. О strategiji Titove spoljne politike 1955-1980; t. e. 244. V. Micunovic: Prilog. S. 31/C; Jedan razgovor s Veljkom Micunovicem о sovjetskoj politici prema Jugoslaviji. S. 2, 3.
16 Lalevic Predrag. S Titom po svetu. 11JP Sluzbeni glasnik. Beograd, 2011. S. 169, 170.
