CC BY
49
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2010. № 2
СТАТЬИ В.С. Савельев
РЕЧЕВОЕ ПОВЕДЕНИЕ КНЯЗЕЙ «ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ» В СХОДНЫХ СИТУАЦИЯХ
Анализируя фрагменты «Повести временных лет», в которых описывается речевое поведение князей перед смертью, автор статьи приходит к выводу, что летописец, преследуя дидактическую цель научить потенциального адресата летописи - будущего князя - следовать нормам княжеского поведения, призывает его и в жизни и в смерти прежде всего оставаться христианином.
Ключевые слова: «Повесть временных лет», древнерусская языковая личность, речевое поведение в сходных ситуациях.
The author of the article analyzes some extracts from the old Russian Chronicle "Povest vremennych let" (XII century), concluding that the chronicler purposes to exhort his potential reader - an Old Russian Grand Duke - to follow the norms of princely conduct, giving him examples of contemporary Grand Dukes' right and wrong speech behaviour in some similar situations and admonishing him first and foremost to be a Christian in life as well as when dying.
Key words: "Povest vremennych let" (Tale of Bygone Years), old Russian linguistic personality, speech behaviour in similar situations.
«Повесть временных лет» (далее - ПВЛ) ставит перед своими исследователями множество задач, одной из которых является определение целей, которые преследовали создатели летописи. Для чего написана ПВЛ? Кому она адресована? На наш взгляд, несомненным является дидактическое предназначение летописи: ее автор считает своим долгом научить одного из адресатов текста - князя - правильному, достойному князя поведению. При этом князь может и не быть в прямом смысле слова адресатом текста, т.е. его потенциальным читателем, но является адресатом дискурса, создаваемого этим текстом: он будет существовать в атмосфере оценок, заданных летописным текстом, моделирующим образцы и антиобразцы княжеского поведения. В связи с этим крайне важен концепт «памяти», реализуемый в ПВЛ: слова и дела описываемого в летописи князя сравниваются с изначально данным образцом и обращены в будущее (что было и чего не было - с немедленной оценкой: сего не выло есть у Русьской земли ни при д^дехъ наших, ни при отцихъ нашихъ сякого зла (6605/1097)1, и эта оценка оста-
1 Примеры из ПВЛ даются по изданию [Повесть временных лет, 2000]. В скобках после примера указывается год, под которым помещен цитируемый фрагмент.
нется в памяти - это слава, и слава дурная, князь, сотворивший зло, и останется в памяти потомков как первоначальник зла на Русской земле). «Память играет роль носителя истинного знания, основанного на опыте прошлого и, следовательно, беспристрастного судьи настоящего. Ее слово весомо и авторитетно: она хранит прошлое, владеет им и озвучивает его. Опыт прошлого гарантирует ей право высказываться, судить настоящее» [Брагина, 2007: 91]2. ПВЛ одновременно ретроспективна (описываемые слова и дела оцениваются в сравнении с заданными прообразами, первыми словами и делами), актуальна (автор описывает и оценивает то, что происходит сейчас3) и проспективна (сказанное и сделанное будущим князем будет оцениваться в сравнении с тем, что говорится и делается в ПВЛ, а эти слова и дела уже получили оценку).
Таким образом, преследуя задачу «воспитания» будущего (а может, и нынешнего) князя, летописец должен был описать и оценить те ситуации, в которые вообще попадает князь, поскольку социальная функция - князь - и есть совокупность типовых ситуаций и норм поведения в них4. Дидактическое назначение «Повести временных лет» заставляет летописца прибегнуть к определенной стратегии построения текста: персонажи летописи - князья, авторское жизнеописание которых преподносит адресату образцы и антиобразцы княжеского пути, - проявляют свою суть, попадая в тождественные жизненные ситуации. То, как они себя ведут, и служит для адресата примером, которому полагается следовать или, наоборот, которого необходимо избегать.
Оказываясь в определенной типовой ситуации, персонаж ПВЛ совершает действия - речевые и неречевые, которые важны в равной степени: в ПВЛ слово, обдумываемое или произнесенное, всегда определяет последующее дело5. Одной из таких типовых ситуаций в жизни князя является его кончина.
2 См. также [Ревзина, 2006].
3 Даже в случае идеологической заданности создаваемого или редактируемого текста (схожие поступки разных князей могут оцениваться по-разному) шкала оценок остается неизменной: переменной оказывается фигура князя, который совершил благо- или злодеяние, но не признание содеянного благо- или злодеянием.
4 Описывая средневекового человека, А.Я. Гуревич отмечает: «Член группы, носитель отведенной ему функции или службы, индивид стремился прежде всего к тому, чтобы максимально соответствовать установленному типу и выполнять свой долг перед Богом. Жизненный его путь был дан заранее, как бы «запрограммирован» его земным призванием» [Гуревич, 1999: 128]. Создавать какие-то новые, «свои» нормы поведения древнерусский князь-адресат ПВЛ не мог: древнерусский текст бесспорен, истинен, он фиксирует единственно возможные нормы княжеского построения своей земной жизни. См. также [Лихачев, 1954: 8, 9].
5 О связи речевых и неречевых действий см. [Арутюнова, 2003; Колесов, 2004б].
* * *
Кончина - это событие, позволяющее подвести итог земной жизни человека и предположить, что его ожидает после нее: решение о том, чего он достоин, будет зависеть от того, как он прожил эту земную жизнь.
Кончина разных князей в ПВЛ описывается по-разному. Первое, чем различаются соответствующие текстовые фрагменты, это степень подробности: в тексте обнаруживается или краткое упоминание, или развернутое описание смерти князя. Характерно, что связано это не с гетерогенностью ПВЛ и, в частности разным по времени происхождением частей летописи, но с авторской оценкой князя как исторического деятеля, о котором следует рассказать более или менее подробно6. «Второстепенность» многих князей проявляется, например, в избираемом автором способе номинации: недостаточно назвать их по имени, необходимо ввести в текст «релятор», указывающий на то, чьим братом, сыном или внуком являлся упоминаемый князь (Преставися Вячеславъ, сынъ Ярославль, Смоленьский, и посади-ша Игоря вь Смольньсц^, изъ Володимеря выведше (6565/1057), Преставися Судиславъ, братъ Ярославль, и погребоша и во церкви святаго Георгия (6571/1063), Приде Романь с половц^ к Воиню, Всеволодъ же ставъ у Переяславля и створи миръ с половц^. И въз-вратися Романъ въспять, и бывшу ему, убиша и половц^ Романъ, месяца августа 2 день. И суть кости его и до сего л^та тамо лежаче, сына Святославля, и внука Ярославля (6587/1079). Впрочем, смерть «второстепенных» князей может быть описана и более подробно в том случае, когда автор ПВЛ обладает необходимыми сведениями и считает целесообразным привести их. Так, о смерти Бориса Вячеславовича, который приведе вместе с Олегом Святославичем поганыя на Рускую землю, в летописи говорится чуть ли не больше, чем о всей его жизни, и связано это с ее поучительностью для будущих князей: похвальба князя, рожденная гордыней, привела его к гибели, о чем и говорит летописец (И рече Олегъ к Борисов^: «Не ходиви противу: не можев^ стати противу чотырем княземь. Но пошлив^ с молбою къ строема своима». И рече ему Борисъ: «Ты зри готова. Язъ имъ противен всимъ». И похвалився велми, не в^ды, яко Богъ гордымъ противится, см^реным же благодать даеть, и да не похвалится силны силою своею. И поидоста противу, и бывшимъ им на м^сьт^ на Н^жатини нив^, и совокупившимъся обоимъ, бысть с^ча зла.
6 Необходимо, однако, принимать во внимание и тот факт, что ограниченность имевшихся у летописца сведений могла препятствовать его желанию описать кончину какого-либо князя более подробно. Так, вряд ли можно было ожидать от летописца более подробного описания смерти легендарного Кия (Киеви же пришедшю въ свой городъ Киевъ, ту и сконча животъ свой, и врата его Щекъ и Хоривъ и сестра ихъ Лыв^дь ту скончашася).
И первое укиша Бориса, сына Вячеславля, похвалившаго велми
(6586/1078)7. Похожим образом описывается и смерть Изяслава Владимировича, князя муромского, проявившего непокорность в деле, в котором он был неправ, и нежелание прислушаться к словам собеседника и сделать из них правильные выводы (И посла Олегъ послы своя къ Изяславу, глаголя: «Иди у волость отца своего Ростову, а то есть волость отца моего. Да хочю, ту с^дя, порядъ положити съ отцемь твоимъ. Се ко мя И не послуша Изяславъ словесъ сихъ, над^яся на множество вой. Олегъ же над^яся на правду свою, яко правъ к^ в с^мъ, и поиде к городу с вои ... И укиша Изяслава, сына Володимеря, внука Всеволожа, месяца септекря въ 6 день) (6604/1096).
Бывает, однако, и так, что краткое упоминание относится к кончине князя, жизнь которого подробно описывалась ранее. Можно предположить, что таким образом летописец выказывал свое особое отношение к «нелюбимым» князьям. Вот, например, как он сообщает о смерти Давыда Игоревича, подговорившего Святополка Изяславича на ослепление князя Василька: А на другое л^то снемь створиша княЗи: Святополкъ, Володимеръ, Давыдъ и Олегъ привакиша Давыда Игоревича и не даша ему Володимеря, но даша ему Дорогокужь, у немъ же и въмре. А Святополкъ перея Володимерь и посади сына своего Ярослава (6605/1097) - нарочито краткое упоминание «мимоходом», помещенное на «окраину» синтаксической конструкции - в придаточное предложение, о смерти Давыда выглядит вполне уместным во фрагменте (вернее в двух фрагментах), в котором не сумевший оправдаться и исключенный за свои злодеяния из братского «круга общения» Давыд лишен нормальной «активности» князя: он молчит, не отвечая на вопросы, он сидит опрочь, братья решают его участь, он не сам отправляется в Дорогобуж, но его отправляют.
Иначе следует объяснить краткость упоминания о смерти Болеслава: складывается ощущение, что его кончина упоминается лишь в связи со вспыхнувшим вслед за нею мятежом (В се же время умершю Болеславу Великому в лях^хъ, и кысть мятежь великъ в Лядьской Земли. И, вьставше, людье изкиша епископы, и попы, и кояры своя, и кысть мятежь вь нихъ (6538/1030). Между тем участие Болеслава в судьбе Руси, судя по частоте и подробности предшествующих упоминаний о нем, оценивалось летописцем весьма высоко. Причина редуцированности описания его смерти состоит не только в вероятном отсутствии сведений: главное то, что у летописца отсутствует
7 Следует также обратить внимание на статью, датированную 6574 (1066) годом, в которой подробно описывается гибель князя Ростислава. Он упоминается в предшествующих статьях (6572 (1064) и 6573 (1065) годы) - это не описание, а именно упоминание, - однако смерть его настолько примечательна и поучительна, что летописец считает необходимым дать ее подробное описание.
интерес к кончине «чужого» князя. Для летописца Болеслав - это «внешняя сила», и упоминается она только в тех случаях, когда объектом ее воздействия является Русь. По мысли летописца, адресату ПВЛ незачем знать о кончине Болеслава, интерес должны вызывать «свои» события, а потому ее описание нецелесообразно. Такая реализация концепта «свой уз. чужой» прослеживается во всех случаях упоминания смерти «чужих» князей .
Еще одним параметром, которым руководствуется автор ПВЛ при выборе способа описания смерти князя, является то, как именно тот умер: была это мирная кончина или гибель. Во втором случае подробное описание позволяет книжнику охарактеризовать не только погибшего, но и виновника его гибели. Так, описать смерть Асколь-да и Дира - «чужих» князей - необходимо было именно для того, чтобы доказать их «чужеродность» и правомочность претензий на княжество Олега9. Особое внимание следует обратить на молчание погибших: автор делает их безмолвными в ситуации, требующей от них слов. Аскольд и Дир не решаются возражать обвиняющему их Игорю и тем самым признают свое поражение. И это не единственный эпизод в летописи, когда молчание персонажа, его неспособность достойно ответить свидетельствуют о признании им собственного поражения: по мысли книжника, молчать в тех случаях, когда следует говорить, аномально, такое речевое поведение разоблачает неправоту безмолвствующего.
* * *
Подробность описания кончины «значимых» князей проявляется в композиционной сложности построения соответствующих фрагментов: в них обнаруживаются повторяющиеся в разных сочетаниях текстовые «элементы», создающие целостную картину ухода князя. К этим «элементам» относятся: 1) собственно описание смерти князя; 2) слова, произнесенные князем перед кончиной; 3) авторская оценка события с точки зрения христианской этики, состоящая в соотнесении описываемой смерти с протособытием христианской истории; 4) авторский панегирик, состоящий в перечислении положительно
8 О реализации концепта «свой уз. чужой» в древнерусских текстах см. [Демин, 1998; Колесов, 2000].
9 Увид^ Олгъ, яко Осколдъ и Диръ княжита, и похорони вои въ лодьяхъ, а другыя назади остави, а самъ приде нося Игоря молода. И приступль подъ Угорьское, похоронивъ вои свои, и посла къ Асколду и Диру, глаголя, яко: «Гостье есмы, идемъ въ гр+>кы отъ Олга и отъ Игоря княжича. Да придета к роду своему к намъ». Асколдъ же и Диръ придоста. И выскакаша вси из лод^й, и рече Олгъ къ Асколдови и Дирови: «Вы н^ста князя, ни роду княжя, но азъ есмь роду княжа». И вынесоша Игоря: «Сь сынъ Рюриковъ». И убита Асколда и Дира, и несома на гору, и погребоша на гор^, еже ся нын+> зоветь угорьское, идеже нын^ Олминъ дворъ. На той могил^ поставилъ божницю святаго Николы. И Дирова могила за святою Ориною (6390/882).
и отрицательно оцениваемых характеристик умершего; 5) описание реакции узнавших о кончине князя; 6) описание похорон.
Обратимся к статьям, в которых описывается кончина «значимых» князей ПВЛ, сосредоточив свое внимание на анализе их речевого поведения.
Поразительно похожи обстоятельства гибели языческих князей Олега и Игоря: совершившие множество славных княжеских деяний, они умирают нелепой, недостойной князя смертью, причиной которой является «неправильное» речевое поведение. Олег избирает недостойного собеседника - волхва, доверяется его словам, потом отказывается от выбранной линии поведения и насмехается над его словами, а заодно прибегает к оскорбительному жесту, включенному в коммуникацию: попирает ногой череп своего верного «соратника» -коня (см. летописную статью за 6420 (912) год). Причиной смерти Игоря также становится своеволие и неспособность прислушаться к словам собеседника: так же, как Олег отверг предостережение волхва, Игорь не внял угрозе собеседника и был убит10. Но есть и различие в речевом поведении князей, приведшем их к гибели. Олег оказался неспособен верно интерпретировать сказанное волхвом. Игорь правильно понимает иллокутивную функцию высказывания древлян: в их реплике «Почто идеши опять? Поималъ еси вьсю дань» вопрос и напоминание о произошедшем представляют собой косвенный речевой акт, семантикой которого является предостережение-угроза. Однако князь не послуша ихъ11. Таким образом, и Олег и Игорь не смогли сделать правильные выводы из слов собеседника, что и привело их к гибели, а включение данных эпизодов в ПВЛ проясняет авторскую презумпцию: князь должен уметь правильно
истолковывать слова собеседника, для того чтобы принимать пра-
12
вильные решения .
На первый взгляд иначе выглядит смерть Святослава13: краткое упоминание событий при отсутствии какого-либо диалога. Однако
10 Слышавше же древляне, яко опять идеть, съдумавше древляне съ княземъ своимъ Маломъ и ркоша: «Аще ся въвадить волкъ въ овц^, то относить по единой все стадо, аще не укьютъ его. Тако и сий: аще не увьем его, то вси ны погувить». И послаша к нему, глаголюще: «Почто идеши опять? Поималъ еси вьсю дань». И не послуша ихъ Игорь, и шедше из города Искорост^ня противу древляне, и укиша Игоря и дружину его, к^ ко ихъ мало. И погрекенъ кысть Игорь, и есть могила его у Искоростиня города в дерев^хъ и до сего дни (6453/945).
11 Употребленный летописцем глагол как раз и показывает, что Игорь справедливо расценил слова древлян как угрозу.
12 См. подробнее [Савельев, 2009].
13 И приде Святославъ в порогы, и нападе на ня Куря, князь печен^жьскый, и укиша Святослава. И взяша голову его и во лк^ его зд^лаша чашю, оковавше локъ его, и пьяху в немъ. Св^нгелдъ же приде къ Киеву къ Ярополку. И кысть вс^хъ л^т княжения Святославля л^т 28 (6480/972).
следует обратить внимание на то, что это настолько же нелепая и недостойная князя смерть, как и в двух предыдущих случаях: славный путь князя-воина оканчивается бесславной, позорной гибелью14. И это неслучайно, как и неслучайно то, что летописец не описывает подробно последовавших за смертью этих трех князей событий15: языческие князья существуют в особом, чуждом летописцу измерении, их смерть не то же, что смерть князя-христианина, который должен быть оценен именно как христианин, будь то Владимир или его сын Святополк. Смерть же язычника интересна только потому, что она иллюстрирует пагубность язычества. Поэтому о гибели Святослава не было смысла рассказывать более подробно: отвергнувший свое спасение, он лишается возможности стать для Руси тем, чем стали для нее его мать Ольга и его сын Владимир.
Княгиня Ольга первой из русских правителей приняла христианство, и потому описание ее кончины значительно отличается от всего ранее написанного в летописи о княжеской кончине.
1. Предсмертный разговор княгини со Святославом16 - это еще одна ее попытка вразумить любимого, но непокорного сына. Она не просто просит его о следовании княжескому ритуалу, но и надеется на то, что он изменится. Как в притче о блудном сыне, она не удерживает его («Погрекъ мя, иди, аможе хощеши»), но дает оценку его поступкам («Видиши ли мя колну сущю, камо хощеши отъ мене?» - не подобает сыну покидать больную мать, не подобает князю покидать родную землю) и наставляет своим примером даже после своей земной кончины (ке заповедала Олга не творити трызны над сокою, ке ко имущи прозвутера, и тъ похорони клажену Олгу - Святослав становится свидетелем ее христианского погребения). Таким образом, речь княгини перед смертью - это слова не только княгини, не только матери, но и христианина, тревожащегося за будущую жизнь родного человека. Однако Святослав не внемлет матери и, в отличие от евангельского блудного сына, не возвращается домой, но гибнет недостойным князя образом.
14 См. об этом [Демин, 2003: 21-23, 25, 34-36].
15 Обнаруживаются лишь краткие упоминания о скорби подданных (Олег), о похоронах (Олег, Игорь), о сохранившейся могиле (Олег, Игорь), о годах правления погибшего князя (Олег, Святослав) - такие же упоминания встречаются во фрагментах, посвященных «второстепенным» князьям.
16 Рече Святославъ къ матери своей и къ коярам своимъ: «Не люко ми есть в Киеве жити, хочю жити в Переяславци в Дунаи, яко то есть среда земли моей, яко ту вся клагая сходяться: от грекъ - паволокы, золото, вино и овощи разноличьнии, и и-щеховъ и изъ угоръ - серекро и комони, изъ Руси же - скора, и воскъ, и медъ, и челядь». И рече ему мати: «Видиши ли мя колну сущю, камо хощеши отъ мене?» - ке ко разкол^лася уже. Рече же ему: «Погрекъ мя, иди, аможе хощеши». И по трехъ днехъ умре Олга. И плакася по ней сынъ ея, и внуци ея, и людье вси плачемъ великим и, несъше, погрекоша ю на месте. И ке заповедала Олга не творити трызны над сокою, ке ко имущи прозвутера, и тъ похорони клажену Олгу (6477/969).
2. Летописец воздает хвалу княгине Ольге, вводя в текст многочисленные как скрытые (Си бысть предътекущия хрестьяньской земли, аки деньница пред солнцем и аки заря предъ светомъ. Си во сияше, аки луна в нощи, тако и си в неверныхъ челов^ц^хъ св^тяшеся, аки бисеръ въ кале: калне во б^ша грехом, не омове-ни святымъ кресщением. Си бо омыся святою купелью, съвлечеся гр^ховныя одежда ветхаго человека Адама, и въ новый Адамъ обл^чеся, еже есть Христосъ), так и явные (Праведнихъ бо душа не умирають, якоже рече Соломонъ: «Похваляему праведному въз-веселятся людье», бесмертье бо есть память его, яко от Бога поз-навается и от челов^къ. Се бо вси челов^ци прославляют, видяще лежащю в теле за многа лета, рече бо пророкъ: «Прославляюща мя прославлю». О сяковыхъ бо Давидъ глаголаше: «В память вечную будеть праведникъ, от слуха зла не убоится; готово серце его упо-вати на Господа, утвердися сердце его и не подвижится») цитаты из книг Священного Писания. Обращаясь к княгине, он использует жанровую форму похвальной песни (Мы же речемъ къ ней: «Радуйся, руское познание къ Богу, начатокъ примирению быхом»)17. Все эти элементы обнаруживаются и в последующих описаниях княжеской кончины.
Итак, что говорит перед уходом христианский князь? Княгиня Ольга обращается к сыну с наставлением. Так же наставляет своих сыновей и князь Ярослав, который наряди сыны своя пребывати в любви. Князь должен помнить о том, что он живет перед лицом Господа, только братская любовь, угодная Богу, приведет к его заступничеству: «Се азъ отхожю света сего, а вы, сынове мои, имейте межи собою любовь, понеже вы есте братья одиного отца и единой матере. Да аще будете в любви межи собою, и Богъ будеть в васъ и покорить вы противныя под вы ...» (6562 / 1054).
Уходящий князь не только вразумляет своих детей, но и обращается к Господу с молитвой о себе и об остающихся. Много схожего обнаруживается в описании кончин князей Бориса и Глеба: каждый из них знает, что его собираются убить, и это знание дает возможность подготовиться к смерти. Борису поведали, яко: «Хотять тя погубити», и он не бежит смерти, но молится: .. .вьставъ, нача пети, глаголя: «Господи! Что ся умножиша стужающии ми? Вьстають на мя мнози». И пакы: «Яко стрелы твоя уньзоша во мне, яко азъ на раны готовъ, и болезнь моя предо мною есть». И пакы глагола-ше: «Господи! услыши молитву мою и не вниди в судъ с рабомъ твоимь, яко не оправдиться предъ тобою всякъ живый, яко погна врагъ душю мою». И кончавь ексапсалмы и, видивь, яко послании суть погубить его, и нача пети псальтырь, глаголя, яко: «Обыидоша
17 О мариологических мотивах в различных текстах, посвященных княгине Ольге, см. [Бедина, 2007].
мя унци тучни. И скоръ злокныхъ оседе мя. Господи, Боже мой, на тя уповахъ, и спаси мя и от всихъ гонящихъ изкави мя». По сем же нача канунъ пети. Тако вь заутрьню помолися, зря на икону, глаголя на окразъ владычень: «Господи Иисусе Христе! Иже симь окразомъ явися на земли спасения ради нашего, изволивый своею волею пригвоздити руци свои на кресте, и приемь страсть грехъ ради нашихъ, тако и мене сподоки прияти страсть. Се же не от противныхъ приимаю, но от крата своего, и не створи ему, Господи, в семь греха». И помолившюся ему, и вьзлеже на одре своемь. И се нападоша на нь, акы зверье дивии около шатра, и насунуша и копьи, и прокодоша Бориса (6523/1015). Князь Глеб так же, как и брат встречает свою смерть с молитвой: Глекъ вьспи велми сь слезами и плачася по отци, паче же и по крате, и нача молитися со слезами, глаголя: «Увы мне, Господи! Луче кы мне умрети с кратомь, нежели жити вь свете семь. Аще ко кыхъ, крате, видилъ лице твое ангелское, умерлъ кыхъ с токою. Ныне же что ради остахъ азъ единъ? Кде суть словеса твоя, яже глаголаше ко мне, крате мой люкимый? Ныне уже не услышю тихаго твоего наказания. Да аще еси получилъ деръзновение у Бога, молися о мне, да и азъ кыхъ ту же приялъ страсть. Луче кы ми с токою умрети, нежели вь свете семь прельстнемъ жити». И сице ему молящюся сь слезами, и внезапу придоша послании от Святополка на погукленье Глека. И ту акье послании яша коракль Гл'кковъ и окнажиша оружья. И отроци Глековы уныша. Оканьный же Горясеръ повеле вкорзе зарезати Глека. Поваръ же Глековъ, именемь Торчинъ, выньзь ножь, зареза Глека, аки агня непорочно (6523 / 1015). Братья покорны воле Господа, и смерть их прекрасна: они уходят так, как должны уходить истинные христиане, с мыслью о Боге и словом, обращенным к нему, - словом, в котором нет осуждения убийц, но есть мольба об их спасении (Се же не от противныхъ приимаю, но от крата своего, и не створи ему, Господи, в семь греха), скорбь о неправедности земной жизни (Луче кы ми с токою умрети, нежели вь свете семь прельстнемъ жити), слова верности Господу (Да аще еси получилъ деръзновение у Бога, молися о мне, да и азъ кыхъ ту же приялъ страсть) и братской любви (Луче кы мне умрети с кратомь, нежели жити вь свете семь. Аще ко кыхъ, крате, видилъ лице твое ангелское, умерлъ кыхъ с токою).
Отношение к смерти первых русских святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба является непреложным высоким образцом, которому должен следовать будущий князь. И неудивительно, что уходящие князья обращаются к памяти своих святых братьев; так, описывая гибель Ярополка Изяславича, летописец вспоминает, что тот часто молил Бога о смерти, равнодостойной смерти Бориса и Глеба: Такъ ко кяше клаженый князь Ярополкъ ... моляше Бога
2 ВМУ, филология, № 2
всегда, глаголя: «Господи, Боже мой, Иисусъ Христе! Приими молитву мою и дай же ми смерть таку, якоже вдалъ еси брату моему Борису и Глебови, от чюжюю руку, да омыю грехи вся своею кровью, избуду суетнаго света и сети вражии!». Такое моление достойно князя, исполнявшего не только княжеское, но и христианское свое предназначение (Такъ бо бяше блаженый князь Ярополкъ кротокъ, смиренъ, братолюбивъ и нищелюбець, десятину дая от всихъ скотъ своих святей Богородици, и от жита на вся лета), а потому его же прошенья не лиши его благий Богъ: усприя благая она, ихже ни око не види, ни ухо слыша, ни на сердце человеку не взиде, яже уготова Богъ любящим его (6595/1087).
Молитва Ярополка Изяславича на первый взгляд не является предсмертной: она была произнесена «когда-то» и была исполнена. Однако осознание предстояния смерти пронизывает всю земную жизнь христианина, а потому моление князя является действительно предсмертным, когда бы оно ни было произнесено.
Осознание существования человека в нескольких временных измерениях позволяет летописцу приводить не только слова, сказанные «когда-то», но и те, которые ушедший князь вообще не произносил: отец Ярополка Изяслав Ярославич так же, как и его сын впоследствии, претерпел при жизни многое от своих же братьев и был убит, но не роптал и не мыслил мстить своим обидчикам, являя образец христианского смирения и прощения. Летописец выражает эту мысль, приводя слова Изяслава, которые тот мог бы произнести как обиженный князь, но от которых он удерживался как истинный христианин, явивший братскую любовь: седящу ему паки на своемь столе, Всеволоду пришедшю побежену к нему, не рече ему: «Колко подьяхъ от ваю?» Не вдасть зла за зло, но утеши и рекъ ему: «Елма же ты, брате мой, показа ко мне любовь, уведе мя на столъ мой, нарекъ мя старейши себе, се азъ не помяну злобы первое. Ты мне еси братъ, а я тобе, и положю главу свою за тя», еже и бысть. Не рече бо ему: «Колко зло створиста мне, и се ныне тобе ся приключи», не рече: «Сего кроме мене», но на ся перея печаль братню, показа любовь велику, свершая апостола, глаголюща: «утешайте печалныя». В этом фрагменте обнаруживается важная для ПВЛ черта: мысль князя, выраженная в его слове и в последовавшем деле, поверяется Словом Божьим, и только Словом Божьим определяется оценка княжеской мысли, слова и дела. Поэтому столь часто слова умирающего сопрягаются со словами из Священного Писания: летописец не идеализирует князя Изяслава, но замечает: по истине, аще что створилъ есть на свете семь, етеро согрешенье отдасться ему, зане положи главу свою за брата своего, ни желая болшая части, ни именья хотя болшаго, но за братню обиду. О сяковыхъ бо и Господь рече: «Да кто положить душю свою за други своя». Соломонъ же рече: «Братье, в бедахъ пособиви бывайте». Любовь бо есть выше
всего. Яко же Иоан глаголеть: «Богъ люкы есть, и прекывая у люкви у Бози прекываеть, и Богъ в немь прекываеть» (6586/1078).
Возвращаясь к описанию гибели князя Ярополка Изяславича, заметим, что помимо моления о достойной смерти летописец приводит также слова, произнесенные князем непосредственно перед гибелью: книжник вспоминает о том, как въздвигнувся Ярополкъ, выторгну исъ секе саклю, и рече великимъ гласомъ: «Охъ, тот мя вороже погуки!» Эта краткая реплика, экспрессивная, возвышенная и в то же время простая и естественная, как нельзя лучше передает всю трагичность гибели князя, всю жизнь гонимого и в конце концов вероломно убитого. Но возглас князя есть одновременно и ответ на его моление: многы кеды приемь, кез вины изгонимъ от кратья своея, окидимъ и разгракленъ, наконець и смерть горку прия, но вечней жизни и покою сподокися (6595 / 1087).
Иные слова произносит Святополк Владимирович, навсегда оставшийся в истории Руси окаянным: ужас преследования воплощается в его суетливых возгласах «Покегнете со мною: женуть по насъ» и «Осе женуть, оно женуть, покегнете!» - никто не видит его преследователей, ибо он был гонимъ гневомъ Божиимъ, и вот он не можаше стерпети на единомъ месте и прокеже Лядьскую землю, ... и прокеже пустыню межи чяхы и ляхы, и ту испроверже животъ свой зле. Жизненный путь, недостойный христианского князя, приводит Святополка к позорной смерти, сопровождающейся неподобающими криками.
Крайне важно, что летописец подчеркивает ненасильственный характер гибели Святополка, умирающего не от руки брата: Бежащю же ему, и нападе на нь кесъ, и раслак'кша кости его, и не можаше седети на кони - это возмездие от Бога, но не от человека, который может лишь молить о справедливости. Так и поступает Ярослав, противоборствующий братоубийце Святополку: Ярославъ же ста на месте, идеже укиша Бориса, и вьздевъ руце на неко, и рече: «Кровь крата моего вопиеть къ токе, Владыко! Мьсти от крове праведнаго сего, якоже мьстилъ еси от крови Авелевы, положивъ на Каине стенанье и трясение. Тако положи на семь». И помолився, рекъ: «Брата мои! Аще есте отсюду теломъ отошла, то молитвою помозита ми на противнаго сего укийцю гордаго» (6527/1019). Иное поведение по сути уравняло бы Ярослава со Святополком; описанное же в ПВЛ помышление (призвание Бога) и дело (битва, но не убийство) Ярослава оправдывают его18. По-другому поступает князь Василько, которому повествователь симпатизирует; его месть
18 Аналогичное оправдание Ярослава обнаруживается еще в нескольких эпизодах: призывание Бога в раннем противоборстве со Святополком (6523/1015), хвала за то, что удалось избежать прямого столкновения с Мстиславом («Кто сему не рад? Се лежить северянинъ, а се варягъ, а своя дружина цела» (6532/1024), заточение оклеветанного Судислава в поруб (6544/1036).
оценена негативно: .Се второе мьщенье створи, егоже бяше не лепо створити, дабы отместникъ Богъ былъ, и възложити было на Бога отмьщенье свое. Якоже рече пророкъ: «И въздамъ месть врагомъ и ненавидящимъ мене въздамъ, яко кровъ сыновъ своихъ мьщаеть и мьстить. И вздасть месть врагомъ и ненавидящимъ его въздасть» (6605/1097).
Таким образом, описывая смерть князя, летописец преследует еще одну дидактическую задачу: рассказать не только о том, какая смерть достойна князя, но и о том, как князю относиться к чужой смерти - в самых разнообразных обстоятельствах. Князь должен следовать заповедям Господа, проявляя смирение, прощая и полагаясь на Бога. В связи с этим крайне интересным выглядит авторская оценка действий князя Владимира.
Описывая смерть Ярополка Святославича, летописец сосредоточивает свое внимание на действиях князя Владимира. Автор ПВЛ обращает внимание на коммуникативную стратегию, к которой прибег князь: лесть содержится в его замысле, в его речевых действиях - он обольщает Блуда, воеводу Ярополка, а тот в свою очередь обманывает Ярополка, приводя его к гибели (см. летописную статью за 6488 (980) год). «Значение древнего слова льсть развернулось в такой последовательности, что на наших глазах происходит как бы разворот смысла: от замысла первого лица через интриги второго к страданиям третьего» [Колесов, 2004б: 128].
Летописец рассказывает о преступлении Владимира, но не дает ему никакой явной оценки. Поступок Владимира и не может быть оценен этически, как и грехи других языческих князей: они не преступают, потому что им нечего преступать - они живут вне системы христианских ценностей. Иначе вероломство Владимира было бы оценено после его крещения, т.е. после его духовного рождения19. В связи с этим становится понятен особый смысл, который видит летописец в кончине Владимира: князь собирался идти войной на своего сына Ярослава, но Богъ не дасть дьяволу радости (6523/1015) - Владимир разболелся и умер, и его праведная кончина стала спасением и для него, и для Ярослава. Таким образом, Господь сохранил князя Владимира от искушения и земным концом избавил от козней дьявола.
Христианский князь скорбит по ушедшему, как это делает Яро-полк, плач которого по отцу воспроизводит летописец: Ярополкъ же идяше по немь, плачася съ дружиною своею: «Отче, отче мой! Что еси бес печали пожил на свете семь? Многи напасти приемь от людей и от братья своея? Се же погибе не от брата, но за брата
19 О «двух Владимирах» - языческом и христианском - см., например, [Алексеев, 1996; Демин, 2003].
своего положи главу свою» (6586 / 1078). Достойно скорбеть и виновнику - вольному или невольному - гибели князя. Так, Олег Святославич, князь древлян, упавший в ров и раздавленный падавшими сверху, был оплакан Ярополком Святославичем, скорбящим по брату, виновником гибели которого он стал: И приде Ярополкъ надъ онь и плакася, и рече Свеньгелду: «Вижь, иже ты сего хотяше» (6485/977). Иначе ведет себя Олег Святославич, князь черниговский, ставший виновником гибели Изяслава Владимировича. Призыв к покаянию звучит в словах Мстислава Владимировича, его крестника и племянника, брата убитого: «Иди опять Мурому, а в чюжей волосте не седи. И азъ пошлю молиться съ дружиною своею къ отцю моему и смирю тя с нимь. Аще и крата моего укилъ еси, то есть недивно: в ратехъ ко цесари и мужи погыкають» - сделанного не воротишь, но необходимо измениться, чтобы быть прощенным20. Однако тот - до поры до времени - не внемлет этому призыву и продолжает совершать княжеские преступления, злоумышляя против племянника, нарушая данное обещание, и, лишь вторично изгнанный Мстиславом, следует его призыву («Не кегай никаможе, но послися ко кратьи своей с молкою не лишать теке Русьской земли. А язъ послю къ отцю молится о токе» (6604/1096) и не лишается, подобно Святополку Окаянному, родной земли, которой он принес столько горя. В дальнейшем летописец не упоминает о «неправильных» поступках князя Олега. Вообще же Олег Святославич, названный в «Слове о полку Игореве» «Гориславичем», совершил множество грехов: три раза навел врагов на родную землю; разорял русские города; уклонялся от битв с врагами Русской земли, а если и воевал, то сам по себе; нарушал клятвы; злоумышлял против родственников и стал виновником гибели племянника; хулил церковь (Олегъ же усприемъ смыслъ куй и словеса величава, рече сице: «Несть лепо судити епископомъ и черньцемъ или смердомъ» (6604 / 1096). Однако, упоминая одно из его прегрешений, летописец говорит: Се уже третье наведе Олегъ поганыя на Рускую землю. Его же греха дакы и Богъ простилъ, понеже много хрестьянъ изъгуклено кысть, а другее полонено кысть и расточено по землямъ (6602/1094) - то, что Олег Святославич в какой-то момент отошел от своей неправедной жизни (он в своих грехах не лучше и не хуже других князей, но важно его покаяние; вспомним обращенные к нему речи Мстислава Владимировича и Владимира Мономаха), и то, что он, несмотря ни на что, остается «нашим», русским и христианским, князем, заставляет летописца молить Бога о его спасении; и это тоже «косвенное» обращение автора
20 Христианское прощение брата, призыв к покаянию и миру звучат и в знаменитом письме Владимира Мономаха, отца Мстислава, обращенном к Олегу Святославичу.
ПВЛ к адресату-князю: если грех совершен, необходимо покаяться в нем и молить о прощении.
О смерти Олега Святославича говорится кратко21: сложно было бы ожидать от летописца подробного описания ухода столь «неоднозначного» князя. В этом случае отсутствие оценки является лучшей его характеристикой: он не восхваляется, но и не осуждается, как Святополк Окаянный. Во многих же летописных статьях оценкой ушедшему князю служат слова, произнесенные по его кончине. Князь может заслужить добрую память людей - не только родных, но и подвластных ему: Ростислава же искавше, обретоша и в реце. И вземше, и принесоша и Кыеву, и плакася по немь мати его, и вси людье плакаша по немь повелику, уности его ради (6601/1093). Но это отношение может оказаться и иным: Мьстиславу же хотя-щю стрилити, внезапу вдаренъ бысть подъ пазуху стрелою на заборолехъ скважнею. И сведоша и, и на нощь умре. И таиша его 3 дни, и в четвертый день поведаша и на вечи. И рекоша людье: «Се князь убьенъ. Да аще ся вдамы, и Святополкъ погубить ны». И послаша къ Святополку, глаголюще: «Се сынъ твой убьенъ, а мы изнемогаемъ голодомъ. Аще не придеши, хотять ся людье пре-дати, не могуще глада терпети» (6605/1097) - такое равнодушное, «бытовое» восприятие смерти «своего» князя сложно понять, если не вспомнить о том, что Мстислав Святополкович, согласно «Киево-Печерскому патерику» («О святых преподобных отцах Феодоре и Василии. Слово 33»), следуя бесовскому наущению, стал виновником мученической гибели преподобных Феодора и Василия. И там о его смерти говорится и более того: Не по мнозех же днехъ самъ Мстис-лавъ застреленъ бысть в Володимери на забралехъ, по проречению Василиеву, биася съ Давидомъ Игоревичемь. И тогда позна стрелу свою, еюже застрели Василиа, и рече: «Се умираю днесь преподобных ради Василиа и Феодора» [Киево-Печерский патерик, 2000: 456]. Владимирцам, как и летописцу, было известно о злодеянии князя, и иного отношения к нему было ожидать невозможно. Таким образом, в приводимых летописцем словах, произнесенных после смерти князя, слышится дидактический призыв автора ПВЛ: князь должен думать о том, какую память по себе он оставит.
Слова, дающие оценку ушедшему князю, могут быть произнесены не только после его кончины, но и намного ее опережать: выше говорилось о том, что летописный князь существует в нескольких временных измерениях - события уже произошедшие прообразуют события будущие, а сказанные слова подтверждаются будущими делами, а потому вполне естественно, что летописец с радостью
21 В се же лето преставися Олегъ Святославличь месяца августа въ 1 день, а во вторый погребенъ бысть у святаго Спаса, у гроба отца своего Святослава
(6623/1115).
свидетельствует справедливость слов Ярослава Мудрого о своем сыне и приводит их в летописной статье, посвященной кончине князя Всеволода Ярославича: Бе же и самъ уздержася от пьяньства и похоте, темь люкимъ ке отцемь своимъ, яко глаголати отцю его к нему: «Сыну мой! Благо токе, яко слышу о токе кротость и раду-юся, яко ты покоиши старость мою. Аще ти Богъ подасть прияти власть стола моего по кратьи своей, с правдою, а с не насильемь, то егда Богъ отведеть тя от житья твоего, то ту ляжеши, идеже азъ, у грока моего, понеже люклю тя паче кратья твоея». Се же скысться
глаголъ отца его, еже глаголалъ ке (6601/1093).
* * *
Итак, каким, по мысли летописца, должно быть речевое поведение князя в смертный час? Смерть может настигнуть князя в любой момент, и он должен помнить об этом и вести себя достойно в любой момент своей жизни, руководствуясь этим принципом также и в своем речевом поведении, которое может не только оставить о нем недобрую память (так, предсмертными словами Бориса Вячеславовича стала горделивая похвальба, а в криках Святополка Окаянного нашел выражение его суетливый ужас), но и стать непосредственной причиной его гибели, если князь не проявит необходимой проницательности в общении с собеседником (князья Олег, Игорь, Изяслав Владимирович). Слово князя выражает его мысль, а потому есть слова, которые князь не должен произносить (Изяслав Ярославич не обвиняет своих притеснителей - именно так должен вести себя христианин). Князь должен уходить, думая о Боге, моля у него прощения для себя и для тех, кто остается, в том числе и для своих мучителей (княгиня Ольга, князья Борис и Глеб, Изяслав Ярославич, Ярополк Изяславич). Думая о своих детях, князь наставляет их, призывая к праведной жизни (княгиня Ольга, Ярослав Мудрый). Князь должен понимать, что его слова и дела, в том числе и связанные со смертью, приведут к другим словам - словам тех, кто оценит его уже после его ухода, провожая его со скорбью (Изяслав Ярославич, Ростислав Всеволодович) или с равнодушием (Мстислав Святополкович). Он и сам выражает отношение к уходу находящихся рядом: будучи христианином, он должен испытывать скорбь по ушедшим (Ярополк Изяславич) и молить о прощении, если он стал виновником их гибели (Ярополк Святославич). Таким образом, рассказывая об истории княжеской Руси, приводя примеры образцового и предосудительного княжеского поведения, в том числе и речевого, летописец наставляет своего потенциального адресата-князя, призывая его к тому, чтобы он прежде всего был праведным христианином как в жизни, так и на смертном одре.
Список литературы
Алексеев А.А. «Нев^гллсъ», или Похвала невежеству // Академия наук СССР. Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы. Т. L. СПб., 1996.
Арутюнова Н.Д. Язык речевых действий. От редактора // Логический анализ языка. Избранное 1988-1995. М., 2003.
Бедина Н.Н. К вопросу о мариологических мотивах в образе св. княгини Ольги // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2007. № 3 (29).
Брагина Н.Г. Память в языке и культуре. М., 2007.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры // Гуревич А.Я. Избранные труды. Т. II. Средневековый мир. СПб., 1999.
Демин А.С. О художественности древнерусской литературы. М., 1998.
Демин А.С. О древнерусском литературном творчестве. Опыт типологии с XI по середину XVIII в. от Илариона до Ломоносова. М., 2003.
Киево-Печерский патерик / Подгот. текста Л.А. Ольшевской; пер. Л.А. Дмитриева; Коммент. Л.А. Дмитриева, Л.А. Ольшевской) // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 4. XII век. СПб., 2000.
Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб., 2000.
Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт. СПб., 2004а.
Колесов В.В. Слово и Дело. Из истории русских слов. СПб., 2004б.
Лихачев Д.С. Изображение людей в летописи XII-XIII веков // Академия наук СССР. Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы. Т. X. Л., 1954.
Повесть временных лет / Подгот. текста, пер. и комм. О.В. Творогова) // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. XI-XII века. СПб., 2000.
Ревзина О.Г. Память и язык // Критика и семиотика. Вып. 10. Новосибирск, 2006.
Савельев В.С. Умение слушать как необходимая черта языковой личности в восприятии автора Повести временных лет // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2009. № 2.
Сведения об авторе: Савельев Виктор Сергеевич, канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail:
alfertinbox@mail.ru
