CC BY
92
ФИЛОЛОГИЯ
А.И. Куллпин
«Разум должен победить» (М. Зощенко и Е. Замятин)
Отношение Зощенко к Замятину в начале 20-х гг. в целом вполне укладывается в рамки тыняновской концепции литературной эволюпии. которая, по мнению ученого, совершается, главным образом, путем «нового использования старых приемов», «разрушения старого целого и новой стройки старых элементов» [1, с. 198, 2Ь9]. Ранний Зощенко хлвно отправляется» от Замятина, применяя его «технику художественной прозы». Знаменательно частое обращение начинающего писателя к пародии. К. Чуковский справедливо назвал тогдашние пародии Зощенко на Евгения Замятина, Виктора Шкловского и других «учебными экзерсисами в области литературной стилистики» [2, с. 39].
В 30-е гг. ситуация радикально меняется за счет того, что, во-первых, наиболее актуальным среди произведений Замятина становится роман «Мы» (а не сказовые вещи), и, во-вторых, Зощенко постепенно все больше отходит от игровых форм стилизации, пародирования, предпочитая серьезную научную, философскую полемику. Следы скрытого диалога с Замятиным обнаруживаются, в частности, в примечаниях VI, X и XII к повести «Возвращенная молодость» (1933).
В романе «Мы» среди немногих исторических лиц, названных более одного раза, - Кант. Немецкий философ упомянут в эпизодах 3 и 7, причем оба раза он противопоставлен гению регламентации Тэйлору как мыслитель, не сумевший «построить систему научной этики, т.е. основанной на вычитании, сложении, делении, умножении» [3, с. 17].
По Зощенко, напротив, именно Кант «приравнял свой организм почти к хронометру», «вся его жизнь была размерена, высчитана», «похожа на работу машины» [4, т. 3, с. 158, 127, 128]. Зо-щенковский Кант, подобно «нумерам» из романа Замятина, строжайшим образом подчиняет ритм своей жизни своеобразной «Часовой Скрижали»' «Ровно в десять часов он ложился в
постель, ровно в пять он вставал. И в продолжении 30 лет он ни разу не встал не вовремя. Ровно в семь часов он еыходил на прогулку. Жители Кенигсберга проверяли по нему свои часы Все в- его жизни было размерено, заранее решено, и все было продумано до самой малейшей подробности, до ежедневной росписи кушаньям и до цвета каждой отдельной одежды» [4, т. 3, с. 127]. Ср.: «Каждое утро, с шести-колесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту, - мы, миллионы, встаем, как один. В один и тот же час, единомиллионно, начинаем работу - единомиллионно кончаем. И сливаясь в единое, миллионнорукое тело, в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду, - мы подносим ложки ко рту, выходим на шэогулку и идем в аудиториум, в зал Тэйлоров-ских экзерсисов, отходим ко сну...» [3, с 16].
Хотя в «Возвращенной молодости» Зощенко и признает, что «опыт Канта удался», но оценивает его в целом все же негативно: «Автор не считает идеалом такую жизнь, похожую на работу машины» [4, т. 3, с. 128], В унисон с антиутопическим пафосом Замятина звучат еще несколько тезисов из научного раздела повести. Логике замятинского Единого Государства: -«Желания - мучительны. <...> И ясно: счастье - когда уже никаких желаний, нет ни одного...» [3, с. 124] - явно противостоит зощен-ковское: «Смысл жизни не в том, чтобы удовлетворять свои желания, а в том, чтобы иметь их» [4, т. 3, с. 160]. И, наконец, упомянутый В.11. Полонским в споре с автором повести опыт, при котором «у животного вырезают мозг, и тем не менее оно продолжает жить» [4, т. 3, с 167]. перекликается с Великой Операцией (запись 31 романа «Мы»), поскольку итог и в том, и в другом случае - машинизация живого, полное уничтожение желаний и фантазии. Аргументы Полонского, считавшего, что Зощенко «преувеличивает значение мозга», неубедительны. Конечно, «бабочка, лишенная мозга, продолжает
жить и даже летать». Но павный для Зощенко вопрос: «А как живут эти животные, лишенные мозга0» - «Оказывается, крыса с вырезанным полушарием мозга не имеет ни потребности есть, ни каких-либо других потребностей. Ее надо искусственно кормить, иначе она умрет через несколько дней. И полет бабочки лишен всякого смысла - она делает это механически» [4, т. 3, с. 167]. Ср. с замятинскими «человекообразными тракторами», изготовленными в результате Великой Операции.
В 40-е гг. диалог с автором романа «Мы» по-прежнему сохраняет для Зощенко значимость, не случайно ею имя появляется на страницах повести «Перед восходом солнца» (1943). Замятин выступает в эпизоде «Дом искусств» (сцена знакомства с Блоком) в роли посредника между автобиографическим героем-повествователем и культурой «серебряного века». А поскольку мучительное размежевание с декадентством составляет один из важнейших аспектов повести, неудивительно, что антиутопия Замятина также вписывается Зощенко в контекст литературы и философии «серебряного иека». Это обстоятельство во многом определяет накал полемики.
В самом общем виде сюжетные схемы повести «Перед восхидом сслнца» и романа «Мы» совпадают - герой-рассказчик тщательно фиксирует на бумаге этапы своего движения от болезни к «абсолютному» психическому здоровью. Странное, на первый взгляд, сближение Д-503 и автобиографического герся Зощенко вполне оправдано, ведь болезнь обоих - следствие активизации инфантильных комплексов, бессознательного, архетипического - во многом спровоцирована контактом со сферой декадентской культуры.
В романе Е. Замятина основные поведенческие и мировоззренческие стереотипы «серебряного века» сконцентрированы в образе 1-330 - настоящей «декадентской мадонны» [5, с. 104-106]. Закономерно, что мотив заболевания начинает звучать в дневнике Д-503 3>же в «Записи 4-ой», когда он обращается к теме творчества и к собственным впечатлениям от исполнения 1-330
музыки Скрябина: «Они (наши предки-А.К.) могли творить, только доведя себя до припадков «вдохновения» - неизвестная Форма эпилепсии. <...> Да, эпилепсия - душевная болезнь - боль... Медленная, сладкая боль - укус - и чтобы еще глубже, еще больнее» [3, с 20-21].
В повести «Перед восходом солнца» также напрямую сопрягаются темы творчества и болезни. Показательно, что группе эпизодов из воспоминаний относящихся к 1920-1996 гг., т.е годам ■:воего приобщения к искусству. Зощенко предпослал эпиграф: «Если б со счастьем дружил я, поверь, / Не этим бы стал заниматься теперь» [4, т. 5, с.
И хотя главная цель писателя - полемика с декадентской концепцией творчества, его аргументация оставляет двойственное впечатление' «Абсолютное здоровье вовсе не лишает возможности быть творцом, художником. Напротив, абсолютное здоровье _ это идеал для искусства. Только тогда искусство может быть полноценным. И таким, как оно должно быть. Правде абсолютно здоровый человек может иной раз предпочесть реальную жизн? бесплодным фантазиям. Ему, пожалуй, будет некогда забивать свою голову придуманными персонажами. Он предпочтет, быть может, думать о живых людях, о подлинных чувствах. Он предоставит фантазировать людям, кои и без того мыкаются среди своих фантазий, не умея в полней мере реализовать свои чувства в пилу своих страхов и заторможений. Вот почему мы чаще видим искусство и болезни в опасной близости. И вот почему могло показаться, что искусство есть достояние нездоровых, безумных люцей и подчас - кретинов» [4, т. 5, с. 294-295]. Объективная логика мысли заставляет признать несовместимость «абсолютного здоровья» и творчества, но, согласно взглядам Зощенко 40-х гг., тем хуже для творчества. Он, по примеру Платона, готов изгнать из своего идеального мира разума всех писателей, художников и музыкантов.
Бчизость невротических симптомов Д-503 и автобиографического героя
148
ФИЛОЛОГИЯ
Зощенко может стать еще одним основанием для сопоставления двух текстов. И в романе «Мы», и в повести «Перед восходом солнца» существенное место отведено сновидениям героев. Показательны текстуальные переклички произведений.
«Мы». («Запись 7-ая») «Ясно: болен. Раньше я никогда не видел снов. <. > Сны - это серьезная психическая болезнь». («Запись 21-ая>.) «Удивительно: неужели нельзя придумать никакого средства, чтобы излечить эту снобо-лезнь или сделать ее разумной - может быть, даже полезной» [3, с. 28-29, 86].
«Перед восходом солнца»: «Я раньше не видел снов. <...> Теперь же они появлялись, едва я смыкал глаза. <...> Это были кошмары, ужасьые видения, от которых я в страхе просыпался. <...> Неужели ничего разумного не лежало за этим?» [4, т. 5, с. 172. 174].
Анализ сновидений очень скоро еы-водит автобиографического героя повести «Перед восходом солнца» на круг основных, «больных», по терминологии Зощенко, предметов. Уже первый из подвергающихся толкованию снов содержит ключевой о^раз руки: «Я видел во сне тигров и какую-то руку из стены» [4, т. 5, с. 172]. <В общей структуре «Перед восходом солнца», - справедливо замечает А.К. Жолковский, - рука занимает исключительное место, являясь одним из основных угрожающих образов, связанных с детской психической травмой» [6, с. 63 - 64]. Сам Зощенко приходит к выводу, что его «образное мышление возеысило руку до символа»: «Рука стала карающей рукой, воображаемой, символической» [4, т. 5. с. 232] В связи со столь пристальным вниманием Зощенко к мотиву «карающей руки» вряд ли он мог пройти мимо поданных в романе «Мы» крупным планом «огромных, чугунных» рук Благодетеля («Запись 9-ая. Конспект: Литургия. Ямбы и хорей. Чугун-
ная рука», «Запись 36-ая. Конспект: Пустые страницы. Христианский бог. О моей матери»): «Лица отсюда, снизу, не разобрать: видно только, что оно ограничено строгими величественными, квадратными очертаниями. Но зато руки... Так иногда бывает на фотографических снимках: слишком близко, на первом плане, поставленные руки -выходят огромными, приковывают взор - заслоняют собою все. Э^и тяжкие, пика еще спокойно лежащие на коленях руки - ясно: они - каменные, и колени - еле выдерживают их вес...» [3, с. 37] Символическая связь «чугунных рук» Благодетеля с темой тоталитарной, подавляющей власги очевидна. Не вызывает сомнений и актуальность этой темы для автора повести «Перед восходом солнца».
В конечном счете Зощенко приходит к мысли о необходимости «контроля сознания над низшими силами» [4, т. 5, с. 333]. Б низкая формула есть в романе «Мы». Ьемаловажно отметить, что у Замятина пространственная модель мира практически тождественна структуре психики героя, поэтому «очищенный от низшего мира город» соответствует вытеснению, а последующий взрыв Стены и борьба Единого Государства с силами хаоса, «изменившими разуму нумерами», зеркально отражают процесс «возвращения вытесненного» и «вторичное вытеснение» Д-503. «Мы» заканчивается «оптимистической» верой в победу Единого Государства, «потому что разум должен победить» [3, с. 154]. Эпилог повести Зощенко завершается почти также: «Не дело, чтобы низшие силы одерживали верх. Должен побеждать разум» [4, т. 5, с. 336]. Очистительный психоанализ приводит писателя к победе над болезнью, но цена этой победы, безусловно, чрезмерно высока. И именно замятинский контекст демонстрирует это ярче всего.
Литература и примечания
1. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
2 Чуковский К. Из воспоминаний // Вспоминая Михаила Зощенко. Л., 1990.
3. Замятин Е.И. Мы // Замятин Е.И. Сочинения. М., 1988.
4. Зощенко М.М. Собр. соч.: В 5-ти т М, 19ЭЗ.
5. Об А. Ахматовой как наиболее вероятном прототипе Г-330 см работу;
Десятое В.В. Мы, Адамы (Замятин и акмеизм) // Творческое наследие Евгения Замятина: Взгляд из сегодня. Кк V. Тамбов, 1997.
б. Жолковский А.К. Ессо1а (К донжуанской теме у Зощенко) // Жолковский А.К. Инвенции. М., 1995. См. также: Жолковский А.К. Рука ближнего и ее место в поэтике Зощенко // Новое литературное обозрение. 1995. №15.
