CC BY
36
© 2011
Е. М. Маркова
РАЗЛИЧИЯ ЭТНОКУЛЬТУРНОГО ХАРАКТЕРА ОБЩИХ ЛЕКСЕМ В СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКАХ И ИХ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ В СЛОВАРЕ МЕЖЪЯЗЫКОВЫХ ОМОНИМОВ
В статье описывается коннотативная асимметрия общего лексического фонда в славянских языках. На примере общих лексем русского и чешского языков рассматривается этнокультурная специфика вторичных номинаций как разновидность дифференциации семантического плана, ставится вопрос о необходимости включения подобных расхождений в словарь межъязыковых омонимов.
Ключевые слова: вторичные номинации, коннотации, этнокультурная специфика.
Лексические системы славянских языков характеризуются наличием значительного количества единиц, отличающихся внешним изоморфизмом и внутренней асимметрией. В зависимости от источника происхождения подобных корреляций их можно отнести к межъязыковым омонимам (случайно совпавшие слова двух языков или параллельные образования, довольно многочисленные в близкородственных языках в силу наличия общего морфемного фонда) и межъязыковым полисемантам (слова, имеющие общий источник происхождения: праславянский язык, неславянский язык, другой славянский язык). Последние можно назвать и «общими» словами в славянских языках, имея в виду под этим термином лексемы двух или нескольких родственных языков, имеющие общее происхождение.
Спектр семантических различий подобных лексем (или «семантическая амплитуда колебания лексемы», по выражению Н. И. Толстого) широк и может характеризоваться родо-видовыми различиями, несовпадением объёмов семантических структур, метафорическими или метонимическими отношениями, несовпадением векторов семантического развития вплоть до образования энанти-осемии и дизъюнкции, стилистической дифференциацией и различиями в сфере употребления, разными синтагматическими возможностями. Нередко при совпадении основных значений лексем в двух близкородственных языках они различаются коннотативными наращениями, этнокультурным содержанием, что особенно наглядно проявляется в фактах вторичной номинации, в том числе во фразеологии. Ведь именно фразеологизмы, по мнению В. Н. Телия, «ассоциируются с культурно-национальными эталонами, стереотипами, воспроизводят характерный для той или иной лингвокультурной общности менталитет» [Телия 1996: 233].
В результате этого возникает культурноконнотативная асимметрия языков. Подобного рода дивергенция демонстрирует своеобразие видения окружающего мира разными народами, их различную концептуализацию окружающей действительности, особенности ассоциативных связей и представлений. Вторичные номинации, точнее, их образные основания, зачастую несут на себе печать этнокультурной специфики. Ибо в каждом национальном языке часто оказываются различными «прототипические признаки» — свойства, которыми характеризуют-
Маркова Елена Михайловна — доктор филологических наук, профессор кафедры славянской филологии Московского государственного областного университета. E-mail: [email protected]
ся предметы соответствующего класса, т. е. «одни и те же объекты воспринимаются и кодируются этноязыковыми сознаниями в соответствии с выработанными в данном этнокультурном сообществе представлениями о данном предмете» [Алефиренко 2009: 113], становятся определёнными символами той или иной культуры.
Даже при сравнении близкородственных языков, какими являются сопоставляемые нами русский и чешский языки, при формально-семантическом тождестве, напр., большинства названий животных и растений как наиболее древних наименований, восходящих к праславянскому языку, нередко обнаруживаются различия в ассоциациях, связывающих признаки того или иного объекта мира природы с соответствующими качествами человека. Так, рус. рябина в основном значении совпадает с чешским jeráb, однако в русской культуре рябина воспринимается как символ одиночества, ср. одинокая как рябина, в отличие от чешской культурной традиции, где это значение передаётся другим «древесным» символом: jako hruska vpoli (букв. «как груша в поле»).
Признаки некоторых животных, растений, предметов послужили основой создания сравнительных фразеологизмов, характеризующих человека, получили эталонное значение для тех или иных качеств субъекта. Компаративные обороты вербализуют факт сравнения как необходимого условия вторичной номинации, выступают в качестве некоего промежуточного звена однословных наименований. Компаративы являются отражением метафорического характера мышления человека и представляют собой существенный пласт единиц вторичной номинации.
Являясь средством выражения универсальных культурных кодов, фраземы с общим лексическим компонентом нередко несут культурологическую информацию, объективируют особенности восприятия окружающего мира тем или иным этносом, транслируют культуру народа. Так, в чешской культуре корова ассоциируется не только с женской полнотой, как и у русских, но и с громким криком, что объективировано во фраземе rvát jako kráva «громко кричать, издавать рёв, орать во всё горло». Если верблюд связан в сознании русских с человеком, несущим много тяжёлых сумок: нагруженный как верблюд, а также с много выпившим человеком: напиться как верблюд, то в чешском языковом сознании этот образ связывается прежде всего с человеком, испытывающим очень сильную жажду: má zízeñ jako velbloud (букв. 'он хочет пить как верблюд').
При сходстве прямого и основного переносного значения номинанта заяц в славянских языках (чеш. zajíc, как и рус. заяц, обозначает переносно трусливого, боязливого человека) для русского языка характерно употребление слова заяц ещё и в специфическом значении 'безбилетный пассажир' в силу его проворства, ловкости и одновременно боязни быть пойманным, а в чешском языке zajíc экспрессивно может обозначать неопытного молодого человека, девушку. Если у носителей русского языка зооним вол ассоциируются с трудолюбивым, много работающим человеком, то у чехов словом vul образно называют человека глупого, тупого. Не совсем типично для русских и сравнение нелюдимого человека с пауком, что вербализовано в чешском выражении divny pavouk «чудак, бирюк» (букв. 'странный паук'). Рус. паук служит обозначением тощего, сгорбленного человека
с длинными пальцами, а также является символом цепкости, корысти, жадности, что объективировано в компаративах вцепиться как паук, жадный как паук.
Обидевшийся на что-л. человек сравнивается чехами с голубем: nafouknout se jako holub (ср. русские сравнения: надуться как индюк, надуться как мышь на крупу). С образом голубя сближается у чехов и беспокойный, ёрзающий на месте человек, о котором скажут: tocí se jako holub na báni (букв. 'крутится как голубь на куполе') (у русских в данном случае оказывается актуализированным образ ужа: вертится как уж на сковородке). В отличие от пейоративности этого образа в чешской лингвокультуре, в русском языковом сознании голубь воспринимается скорее положительно и ассоциируется прежде всего с образом живущей в мире и согласии паре: жить как два голубка, жить как голубь с голубкой.
Образ рыбы ассоциируется у чехов со здоровьем, свежестью, бодростью, ловкостью, что вербализовано устойчивыми сравнениями: zdravy jako ryba (ср. с рус. здоровый как бык), cily / cerstvy / mrstny jako ryba (букв. 'бодрый, свежий, ловкий как рыба'), в отличие от ассоциативных сближений с рыбой холодных, неэмоциональных, аморфных людей, что свойственно русскому мышлению. Таким образом, культурные коннотации общего слова у разных славянских народов могут характеризоваться противоположной окрашенностью, полярной оценкой и приводить к своеобразной энантиосемии — её культурноконнотативной разновидно-
Много эталонов, при этом не всегда совпадающих в разных славянских языках, и среди номинантов «растительного» кода. Лексема бук известна в обоих языках как обозначение дерева, но только в чешском языке buk воспринимается как символ здоровья, силы, мощи, что подтверждают устойчивые сравнения с этим образом: kluk / chlapec zdravy jako buk (букв. 'здоровый как бук'); roste jako buk (букв. 'растет как бук') (рус. растёт как на дрожжах / не по дням а по часам), а также может характеризовать крепкий сон: spí jako buk. С пихтой, обозначаемой в чешском языке лексемой jedle (рус. ель), ассоциируется стройность и высокий рост молодых мужчин: hoch jako jedle 'статный парень', urostly jako jedle 'рослый как пихта'. Рус. ель не только не имеет этой коннотации, но отличается от чешского коррелята и денотативно: обозначает другое хвойное дерево.
Образ спелой сливы, раздувшейся, иссиня-красной, служит отрицательным когнитивно-оценочным признаком при образной номинации в чешском языке «пьяного в стельку» человека, что выражается фраземой je namazany (ozraly) jako slíva. В русской культурной традиции этот образ описывает нос пьяницы или вообще большой, некрасивый нос: нос (сизый, фиолетовый) как слива, нос сливой. Вместе с тем в русском языке образ сливы имеет и мелиоративное значение при описании больших, чёрных, блестящих глаз (наряду с образом вишни): глаза как сливы.
Отвлекаясь от мира природы, можно также обнаружить много примеров различий культурноконнотативного плана у лексем, общих для двух славянских языков. С древнего периода известен славянским языкам номинант отрок ('мальчик-подросток'), который в русском языке послужил основой для названия возрастного периода — отрочество, но сам стал употребляться в определённых стилистических целях с иронической коннотацией, а также в религиозном дискурсе. Встречается оно в Божественной литературе и в выражении Божественный От-
рок для обозначения Бога-сына в отроческом возрасте. Являясь общеславянской, лексема отрок в одних славянских языках (в украинском, польском, болгарском, словенском) закрепилась в значении 'ребенок, молодой человек', в других — в значении 'раб', напр.: в.-луж. м>Мгоск 'работник, батрак'. Чеш. Мгок употребляется также в его втором значении: 'бесправный человек, находящийся во власти другого', 'невольник, раб', — а также в переносном 'раб своей страсти' с пейоративной коннотацией.
Лексемы, репрезентирующие артефактный код в явлениях вторичной номинации, также нередко демонстрируют культурную асимметрию. Чеш. §1Шо ('шило') не только денотативно отличается от рус. шило, т. к. помимо значения 'колющий инструмент' обозначает ещё и стрекозу (на основании метафорического переноса), но и во вторичной номинации стало названием непоседливого, слишком подвижного ребёнка (то же, что рус. юла). Чеш. 1тоыЪа различается с его коррелятом в русском языке труба тем, что может служить обозначением олуха, болвана, тупицы. Вместе с тем рус. труба символизирует безнадёжное дело, что представлено выражением его дело — труба, несвойственным чешскому языку.
Общие заимствования чеш. ЗрыМ и рус. шпунт имеют различия не только денотативного плана: в чешском языке это слово значит 'затычка, пробка', а в русском — ' продольный выступ в кромке доски для соединения с пазом соседней доски'. Чешский коррелят ЗрыМ переносно номинирует маленького ребенка, карапуза (хотя встречается и в русском языке близкое употребление этого слова: в книге детского писателя Н. Носова о Незнайке есть имена малышей Винтик и Шпунтик).
Необходимо заметить, что факты различий культурноконнотативного плана не лежат на поверхности сравниваемых языков, не отражаются большинством двуязычных словарей, с трудом поддаются выявлению и инвентаризации, т. к. нередко оказываются глубоко скрытыми в сознании того или иного народа и обнаруживаются только в речевой стихии. Языковые явления, отмеченные специфической культурной коннотацией, безусловно, должны быть отражены в словарях, в том числе словарях межъязыковых омонимов, т. к. различия культурологического характера у явлений вторичного семиозиса в славянских языках имеют не только теоретическое, но и практическое значение, при переводе с одного языка на другой, в преподавании инославянского языка и культуры. Включение подобных фактов в словарь межъязыковых омонимов должно сопровождаться соответствующими пометами: «культ.» и «полож.» / «отриц.» (наряду с пометами «денот.», «синтагм.», «стил.», обозначающими денотативную, синтагматическую, стилистическую дифференциацию межъязыковых омонимов), отражающими суть расхождения межъязыковых лексических корреляций, а также иллюстрациями в виде микроконтекста или фраземы.
Анализ фактов вторичной номинации, представленных общими лексемами в двух славянских языках, даёт основание утверждать, что, с одной стороны, они отличаются универсализмом, выражающимся в действии одинаковых моделей, универсальных культурных кодов, в общих ментальных основаниях переноса наименования, с другой — нередко несут на себе печать этнокультурной специфики, ведут к культурноконнотативной асимметрии. Билингвальное сравнение и описание подобных языковых явлений имеет большое лингводидактическое
значение, нацеливая на то, что, занимаясь изучением другого славянского языка, необходимо оценивать его с точки зрения иной лингвокультуры, несмотря на языковое родство и общность значений многих первичных номинаций, чему будет способствовать их лексикографическая репрезентация.
ЛИТЕРАТУРА
Алефиренко Н. Ф. «Живое» слово. Проблемы функциональной лексикологии. — М.: Флинта: Наука, 2009. — 344 с.
Телия В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультуро-логический аспекты. — М.: Шк. «Яз. рус. культуры», 1996. — 228 с.
Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Русская фразеология. Историко--этимологический словарь. — М.: АСТ, 2005. — 928 с.
Мокиенко В.М. Словарь сравнений русского языка. — СПб.: Норит 2003. — 608 с.
Velky cesko-rusky slovnik (Za ved. L. Kopeckeho, J. Filipce a O. Lesky). — Voznice: Leda, 2005. — 1407 с.
Cesko-nemecky frazeologicky a idiomaticky slovnik. — Olomouc: Fin publishing, 1999. — 603 c.
Klegr A. Tezaurus jazyka ceskeho. Slovnik ceskych slov a frazisouznacnych, blizkych a pnbuznych. — Praha: Nakladatelstvi Lidove noviny, 2007. — 1189 s.
Mokienko V., Wurm A. Cesko-rusky frazeologicky slovnik. — Olomouc: Nakl. Olomouc s.r.o., 2002. — 659 с.
Slovnik spisovne cestiny pro skolu a verejnost. — Praha: Akademia, 2003. — 647 с.
ETHNO-CULTURAL DIFFERENCES OF SLAVONIC COMMON LEXEMES AND THEIR REPRESENTATION IN THE DICTIONARY OF INTERLINGUISTIC
HOMONYMS
Ye. M. Markova
The article touches upon connotative asymmetry of Slavonic common lexical fund. Using common Russian and Czech lexemes as an example the author considers ethno-cultural specific character of secondary nomination as a variety of semantic plane distinctive features and raises the question as to the necessity of including suchlike variants into a dictionary of interlinguistic homonyms.
Key words: secondary nomination, connotations, ethno-cultural peculiarities.
