CC BY
64
ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4
80
ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
РАЦИОНАЛЬНОСТЬ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
У. МИТЧЕЛЛ
University of California Перевод А.А. Оганесян
Немногие экономисты считали изучение психологии необходимой частью своего профессионального аппарата. Действительно, определенные психологические концепции всегда фигурировали среди научных предпосылок; авторитетная научная дискуссия по поводу любой фазы человеческой деятельности затрагивает некоторые аспекты человеческой природы. Однако на протяжении периода разработки аналитического аппарата экономической теории все подобные концепции оставались скрытыми среди не выражаемых явно, но подразумеваемых предубеждений, под действием которых осуществляемые исследования не подвергались критике. Когда экономисты ясно осознали, что именно они использовали до сих пор в качестве предпосылок относительно человеческой природы, можно было ожидать, что они обратятся к психологам для приобретения знаний о разуме и принципах его функционирования. В реальности же они, напротив, усвоили практику формулирования для самих себя «нескольких принципов человеческой природы», подтвержденных прошлым опытом, которые могли бы послужить определенным исследовательским целям. Довольно хитро поступали они, говоря об этих принципах как о «заимствованных из психологии», в качестве доказательства отсылая своих читателей к этой самой психологии в целом.
Со своей стороны психологи также не проявляли достаточного интереса к экономическим исследованиям. Их внимание было сосредоточено на проблемах своей предметной области, на использовании собственных новых методов, на разработке собственных новых концепций. До недавнего подъема функциональной психологии их проблемы и теории имели мало общего с проблемами и теориями ученых, исследующих фазы социальной активности. Их работы не побуждали принимать во внимание услуги, которые психология могла бы предоставить экономической науке, а экономисты между тем и не обращались к ним за помощью. Так, две области исследования развивались каждая сама по себе, независимо друг от друга, а читатели, обращавшиеся к психологическим трудам для того, чтобы получить представление о «принципах человеческой природы», которые якобы были «заимствованы» экономистами, должно быть, оказывались в высшей степени озадачены.
В последнее время, однако, наметились признаки, говорящие о том, что этот разрыв между психологией и экономической наукой может быть устранен. Другие социальные науки начали успешно применять психологические концепции. К примеру, Грэхем Уоллес [17] с явным успехом восстановил традицию исследования человеческой природы в политологии. Джейн Адамс [1, 2, 3] показала, какой глубины понимания социальных проблем можно добиться, изучив взаимоотношения различных классов с точки зрения психики. В то же время американский социолог профессор Эдвард А. Росс составил книгу под названием «Социальная психология» [12]. В среде самих экономистов подобные попытки в целом особо не приветствовались. Адольф Вагнер сказал, что «с одной стороны, экономика — это прикладная психология» [16, p. 15], а Густав Шмоллер назвал психологию «ключом ко всем наукам, связанным с психикой, в том числе и к экономике» [13, p. 107]. Наиболее значимым событием явилось то, что совсем недавно выдающийся психолог Уильям Макдугалл опубликовал книгу, предназначенную специально для студентов, изучающих общественные науки [9].
Таким образом, у нас есть все основания для того, чтобы еще раз обратиться к взаимосвязи между экономической наукой и психологией в целом и оценить степень адекватности ссылок на принципы человеческой природы, которые экономисты имеют обыкновение класть в основу своих теорий, в частности. Уместно будет начать этот обзор с книги, написанной психологом, который добровольно исполняет свои обязанности.
I
Мистер Макдугалл заслужил высокое положение среди представителей своей профессии, опубликовав серию талантливых эмпирических работ, а также учебник для начинающих «Психофизиология». В настоящее время он является преподавателем ментальной философии в Оксфордском университете, так что не обладающие профессиональными знаниями
1 Впервые опубликовано: Wesley C. Mitchell. The Rationality of Economic Activity // The Journal of Political Economy. Vol. 18, No. 2 (Feb., 1910). Р. 97-113.
© Митчелл У., 2009 © Оганесян А.А., перевод, 2009
читатели могут удостовериться в его компетентности в области современной психологии. В своей новой книге он пытается предоставить тем, кто занимается социальными науками, «минимальное знание о психологической доктрине, которая является обязательной частью их аналитического аппарата». Книга адаптирована к потребностям таких студентов, учитывая отсутствие предварительного знакомства с психологическими трактатами; в ней рассматриваются наиболее интересные для них психологические проблемы, связанные не со структурой разума, а с особенностями его функционирования [9, Preface].
Мистер Макдугалл считал избыточным доказывать свою позицию, предполагающую, что «некоторые знания о человеческом разуме ... и особенностях его функционирования» [9, p. 2] необходимы всем, кто занимается общественными науками. Его приводил в замешательство тот факт, что психология как наука о разуме «не была общепризнанной как в целом, так и с практической точки зрения в качестве необходимого основополагающего фундамента для построения ... всех социальных наук» [9, p. 3]. Причины этой ненормальной ситуации он видел главным образом в недостатках самой психологии: «Сфера психологии, наиболее значимая для социальных наук, исследует истоки человеческой деятельности, стимулы и мотивы, обеспечивающие основу умственной и физической активности и управляющие поведением; и среди психологических областей исследования есть одна, которая оставалась в наиболее заброшенном состоянии, и в которой до сих пор царят крайняя неясность, неопределенность и неразбериха. ... Поэтому работники в каждой из сфер социальных наук, пытаясь решать задачи в своей профессиональной области в отсутствие какой-либо структурированной концепции психологической истины, будучи вынуждены делать определенные допущения в отношении разума, делали их по принципу ad hoc; таким образом они обеспечивали необходимую минимальную базу психологической доктрины, в которой каждый из них нуждался. Многие из этих допущений заключали в себе достаточно истины для придания им определенной степени достоверности; но, как правило, характер их был настолько общим, что не оставалось места, да и необходимости тоже, для более точного и детального психологического анализа» [9, p. 5-6].
Несколько страниц мистер Макдугалл посвящает демонстрации того, насколько серьезно эти дилетантские психологические исследования затрудняли прогрессивное развитие этики, экономики, политологии и юриспруденции. В отношении экономической науки он высказался так: «Было бы клеветой, не лишенной, однако, доли истинности, утверждать, что классическая политическая экономия соткана из ошибочных выводов, источник которых — ошибочные психологические допущения. . Важнейшая предпосылка классической политэкономии заключалась в том, что человек — это рационально мыслящее существо, которое всегда ищет выгоду для себя, полагаясь на разум, или руководствуется в своей деятельности просвещенным эгоизмом; как правило, все это еще сочеталось с . психологическим гедонизмом . , то есть выгода отождествлялась с удовольствием... Но степень рациональности человека очень низка, а по большей части люди поступают довольно неразумно, выбирая довольно необдуманный образ поведения» [9, p. 11].
Многие выводы экономистов-классиков, утверждает мистер Макдугалл, противоречили фактам именно потому, что были порождены этими ошибочными психологическими предпосылками. Недавний прогресс экономической доктрины, добавляет он, несомненно состоит в «осознании необходимости использования более адекватной психологической базы» или является его следствием. В качестве «примера удачного применения менее грубой психологии» он приводит не современные теоретические трактаты, а работу миссис Босанкье «Уровень жизни» [9, p. 11-12].
Недоброжелательная критика ошибочных или нереалистичных психологических предпосылок, используемых социальными науками в качестве отправной точки, составляет, однако, лишь малую часть трудов мистера Макдугалла. Подготовив почву, он начинает новую линию рассуждения. Психологи, по его мнению, мало чем могут помочь представителям социальных наук, до тех пор пока они не откажутся от «бесплодной и узкой концепции своей науки как науки о сознании» в пользу представления о ней как о «позитивной науке о разуме, во всех его проявлениях и принципах функционирования», или, точнее, «позитивной науке о поведении»; более того, «целью ее должно стать обеспечение полного и точного представления о тех наиболее фундаментальных элементах склада нашей психики, о свойственных нам склонностях размышлять и о действиях, образующих врожденную основу разума» [9, p. 15].
Именно эта плодотворная концепция, утверждающая ответственность психологии по отношению к социальным наукам, придала такое большое значение работам мистера Макду-галла в глазах экономистов. Но именно из-за того, что он выполнил большую работу, чтобы реализовать свой идеал, невозможно на компетентном уровне провести дискуссию его позиции, приведенной ниже. К счастью, цель настоящего исследования требует не более чем указания основных линий заложенной мистером Макдугаллом «позитивной науки о поведении».
ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4
ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4
Его главным тезисом стало то, что «прямо или косвенно, инстинкты являются первоисточниками всякой человеческой деятельности»: «Инстинктивные побуждения предопределяют цели любой деятельности и играют роль движущей для всей психической деятельности. И весь сложный мыслительный аппарат наиболее высокоразвитого разума является лишь средством достижения этих целей, лишь инструментом, посредством которого эти побуждения ищут удовлетворения» [9, p. 44].
Согласно мистеру Макдугаллу, наука о поведении сводится к изучению этих его первопричин, инстинктов. Инстинкт представляет собой «. наследственную или врожденную психофизическую склонность, заставляющую своего владельца воспринимать и обращать внимание на цели определенного рода, переживать эмоциональное возбуждение определенного свойства при восприятии соответствующих объектов и действовать в отношении этих объектов определенным образом, или, по крайней мере, ощущать побуждения к совершению действий определенного рода» [9, p. 29].
Каждый инстинкт, таким образом, заключает в себе три части: афферентную, соответствующую познавательному аспекту психического процесса; центральную, соответствующую эмоциональному аспекту; и эфферентную, соответствующую волевому аспекту. В человеке афферентная и эфферентная составляющие каждой инстинктивной склонности претерпевают значительные видоизменения, которые образуют превосходство человека над животными в интеллектуальном плане и в отношении приспособляемости. Но центральная часть, в сущности, остается неизменной. То есть человеческие инстинкты стимулируются множеством когнитивных процессов и находят выражение в еще большем множестве телодвижений; но инстинктивное эмоциональное возбуждение человека сохраняет свой специфический характер, оставаясь общим для всех индивидов. Следовательно, в исследовании инстинктов особым акцентом должны стать их центральные составляющие, то есть то, что мистер Макдугалл назвал первичными эмоциями [9, ch. ii].
Главными инстинктами человека и соответствующими им первичными эмоциями являются бегство и страх, неприятие и отвращение, любознательность и удивление, агрессивность и гнев, самоуничижение и смущение, самоутверждение и воодушевление, родительский инстинкт и нежность. Кроме того, существует еще несколько инстинктов, эмоциональная направленность которых не настолько четко определяема: инстинкт продолжения рода, стадный инстинкт, инстинкт приобретательства и инстинкт созидания.
Помимо инстинктов разум характеризуется еще определенными склонностями, которые являются врожденными, но многогранными и общими по своей природе, а не особенными. Наиболее важными из них являются суггестия, подражательство, сострадание, склонность играть, а также «склонность к воспроизведению каждого процесса с большей непринужденностью в силу частоты его повторения в прошлом», то есть правило привычки.
Определив эти врожденные составляющие разума, мистер Макдугалл продолжает говорить об особенностях их развития и объединения, в результате которого они образуют сложные умственные процессы жизни взрослого человека. В силу указанной причины он продолжает выдвигать эмоциональный аспект на передний план. Наши «эмоциональные склонности проявляют тенденцию организовываться в системы согласно различным объектам или классам объектов, стимулирующих их» [9, p. 122], порождая таким образом чувства. Несколько глав посвящено демонстрации того, как развиваются наиболее важные чувства, а также роли, которую они играют в регулировании деятельности. Особое внимание уделяется чувству эгоизма, потому что моральное поведение, то есть добровольный контроль и регулирование инстинктивных порывов, «берет начало в идее индивидуальности, а также в чувствах, или организованной системе эмоций и инстинктивных порывов, сосредоточенных вокруг этой идеи» [9, p. 174].
Экономистов, однако, в меньшей степени заинтересует позиция мистера Макдугалла в отношении чувств и воли, чем его трактовка удовольствия и страдания. Некоторых экономистов может удивить, что психолог, чье произведение предназначено для них, не рассматривает стремление получить удовольствие и избежать страдания в качестве определяющего фактора человеческой деятельности. Мистер Макдугалл настолько далек от того, чтобы разделять эту теорию, наиболее наивную из всех психологических теорий, что даже не считает «необходимым приводить сколько-нибудь подробную критику . гедонизма, поскольку в настоящее время эта доктрина полностью себя изжила»2 [9, p. 17]. О роли, которую он отводит удовольствию и страданию в управлении деятельностью, можно узнать из следующего отрывка: «Удовольствие и страдание сами по себе являются источниками не деятельности, а, главным образом, нецеленаправленных движений; они служат скорее для того, чтобы видоизменять инстинктивные процессы: удовольствие имеет свойство поддерживать и продлевать любой вид деятельности, страдание — сокращать его продолжительность; под их ру-
2 В нескольких местах, однако, автор, воспользовавшись моментом, отмечает несостоятельность гедонистической психологии или связанной с ней утилитарной этики. См. отрывки [9, p. 43, note, 154156, 190-191, 222, 256, 280, 351].
ководством и ими направляемые, происходят . модификации и адаптации инстинктивных телодвижений»3 [9, p. 43].
К сожалению для своих читателей-экономистов, развиваемое мистером Макдугаллом исследование удовольствия и страдания едва выходит за пределы ничем не подкрепленного утверждения. Однако и то немногое, что он высказал, как видно, свидетельствует о значительности их влияния на деятельность. Это влияние в особо высокой степени проявляется в процессах, посредством которых привычки развиваются из инстинктов. Макдугалл относит склонность мозга к формированию привычек к «общим врожденным склонностям», или «псевдоинстинктам». Сами индивидуальные привычки он называет «приобретенными формами деятельности». В отношении них он особенно стремится показать, что «что привычки формируются только будучи на службе у инстинктов» [9, p. 115-116, 43]. Удовольствие и страдание преимущественно обнаруживаются именно в ходе этого процесса стандартизации изначально беспорядочной инстинктивной активности и превращения ее в высшей степени упорядоченную, регулярную деятельность разума и тела [9, p. 179]. Их роль отражена в предыдущей цитате: те инстинктивные действия, которые сопровождаются ощущением удовольствия, сохраняются в памяти и развиваются в привычки; влияние действий противоположного рода ослабевает. Следовательно, при исследовании человеческой деятельности нам следует прежде всего исходить из привычек и инстинктов. Удовольствие и страдание не играют значительной роли, кроме тех случаев, когда мы стремимся объяснить развитие первого на основе последнего.
Если мистер Макдугалл что-то опрометчиво упустил в отношении такого рода проблем, так это то, что он мог бы сохранить всю свою выразительность вплоть до вывода, который, по его мнению, обладает наибольшей значимостью для студентов социальных наук. Вывод этот утверждает ошибочность представления о человеческой деятельности как об изначально рациональной. В заключительных параграфах он вновь подводит итоги исследования: «Возможно, уже было сказано достаточно для того, чтобы убедить читателя в том, что жизнь общества нельзя свести к простой сумме деятельности индивидов, руководствующихся просвещенным эгоизмом, или разумным стремлением получить удовольствие и избежать боли; а также показать, что истоки всякой сложной деятельности, являющейся частью жизни общества, следует искать в инстинктах и других первичных склонностях, общих для всех людей и глубоко укоренившихся в поведении далеких предков определенной нации» [9, p. 351].
II
Вышесказанное свидетельствует о том, что представление мистера Макдугалла об особой взаимосвязи между социальными науками и психологией идет вразрез с экономической традицией. Традиция эта предполагала, что экономика обращается к помощи психологии не более чем для заимствования нескольких принципов, касающихся человеческой природы, в качестве предпосылок. Мистер Макдугалл утверждает, что, напротив, достижения специалистов в области общественных наук «должны определяться полнотой и точностью» их «знаний о человеческом разуме и формах его функционирования». Его посылка кажется ему самому «настолько очевидно истинной», что не требует доказательств [9, p. 1]; это, в свою очередь, делает актуальной переоценку отношения экономистов к психологии.
В «Теории нравственных чувств» Адам Смит, еще до написания «Богатства народов», подверг тщательному анализу то, что сегодня бы назвали психологической проблемой. Однако будучи сведущим в таком анализе, он не видел причин детального развития своих представлений о человеческой природе в последующей книге. Более того, создается впечатление его убежденности в том, что он принимает людей такими, каковы они есть, с не большей степенью абстракции, которая предполагается, когда внимание исследователя ограничивается определенным направлением деятельности. Но знания о человеческой природе были получены Адамом Смитом преимущественно в Шотландии, и он полагал, что «в каждом человеке живет шотландец». Вполне естественно поэтому, что он считал само собой разумеющимся «постоянное, последовательное и не исчезающее стремление каждого человека улучшить свое состояние» [15, book II, ch. iii]. Эта психологическая предпосылка явилась краеугольным камнем его «очевидной и простой системы естественной свободы» [15, book IV, ch. ix, ii].
Вклад Мальтуса в экономическую психологию состоял в представлении «страсти между полами» в качестве неискоренимого человеческого инстинкта. В первом издании своей работы он предполагал, что эта страсть «сохранится практически в неизменном виде» и поэтому не видел факторов сдерживания роста населения, кроме бедности и пороков [7, ch. i]. Но во втором издании своей работы он пересмотрел свою психологическую предпосылку, признав, что сексуальный инстинкт человек может подчинить себе при помощи «рассудка». Таким образом, второе возможное психологическое ограничение роста населения — «нравственные ограничения» [8, ch. i, ii].
3 Ср. похожее, но более полное утверждение в [9, p. 175-176].
ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4
ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4
Если Адам Смит изображал человека как способное к расчету животное, потому что вырос в Шотландии, у Рикардо сформировались похожие представления, потому что он «вырос» на фондовой бирже. Но Рикардо был знаком с Мальтусом, и поэтому сочетал эту рационалистическую концепцию человеческой природы с нелепой убежденностью, что рабочий класс наиболее нерационально стремится размножаться настолько быстро, насколько это необходимо для подержания заработной платы на уровне прожиточного минимума. В отрывках текста, содержащих определение этого «железного закона заработной платы», однако, он учитывает не только вероятное подчинение сексуального инстинкта благоразумности, но и психологическую силу укоренившейся привычки — нежелание наемных рабочих лишиться «еды, предметов первой необходимости и бытовых удобств», к которым они привыкли [11, сЬ. V].
В то время как Смит, Мальтус и Рикардо, закладывая фундамент современной экономической теории, уделили мало сознательного внимания психологии, Бентам разрабатывал свою гедонистическую теорию поведения. Оба направления исследований объединил, будучи одновременно последователем и Бентама, и Рикардо, Джеймс Милль, автор «Анализа феномена человеческого ума» и «Элементов политической экономии». Явный гедонизм Бента-ма и концепция экономической деятельности в духе Рикардо оказалась настолько гармоничной, что Милль смог объединить обе, не внеся изменений ни в одну из них. Действительно, настолько легко допускали гедонистическую трактовку эти представления о человеческой природе, которые были негласно заимствованы экономистами согласно их пониманию исходя из здравого смысла нашего времени, что этот проницательный психолог, придавая учению Рикардо системный вид, не увидел оснований ни для видоизменений, ни даже для разработки психологических посылок экономической теории.
На право считаться первым, кто это осуществил, претендует Сениор. Две из его четырех общих предпосылок, на которых «держится наука политической экономии», связаны с особенностями человеческой природы. Относительно первой — утверждающей, что «каждый человек стремится дополнительно повысить свое благосостояние, пожертвовав для этого как можно меньшим», — Сениор отмечает, что «для политической экономии она является тем же, чем сила тяжести для физики — ... конечным фактом, за пределы которого рассуждение зайти не может, и почти всякое суждение насчет которого является лишь описанием». Вторая предпосылка является обобщением доктрины народонаселения Мальтуса. Сениор явно заимствовал эти представления о человеческой природе у более ранних экономистов, а не у психологов. В качестве подтверждения он замечает, что первая предпосылка «является продуктом мыслительного процесса», вторая — «результатом наблюдений» [14, р. 26, 28].
Это традиция, знаменующая движение в сторону к критическому самоосмыслению, в среде экономистов была продолжена в очерке Джона Стюарта Милля «Об определении предмета политической экономии; и о методе исследования, свойственном ей». Он более ясно, чем Сениор, осознавал, что политическая экономия является «абстрактной наукой», в том смысле, что она «не рассматривает человеческую природу целиком», будучи сосредоточена на человеке «исключительно как на существе, стремящемся владеть богатством и способном выносить суждения относительно сравнительной эффективности средств достижения этой цели». В таком «полностью абстрактном представлении о страсти или побудительном мотиве каждого человека» Милль выделял исключения двух типов: (1) мотивы, «которые могут рассматриваться как находящиеся в непрекращающемся противодействии принципы стремления к богатству, то есть отвращения к труду, и стремления к текущему наслаждению платными благами» и (2) импульсы, которые в определенных обстоятельствах препятствуют приобретению благосостояния, такие как «принцип народонаселения». Политическая экономия, таким образом, предполагает «условное определение человека как существа, постоянно совершающего действия, посредством которых он может приобрести наибольшее количество благ первой необходимости, бытовых удобств и предметов роскоши, приложив как можно меньше требуемых для этого физических усилий и труда при существующем уровне знания».
Милль признавал, что такое определение не являлось предпосылкой ни одного трактата, и сожалел об этом. Но он считал, что он просто окончательно сформулировал то, что в течение долгого времени являлось укорененной среди экономистов практикой, и он четко объяснил, почему эта практика негласно превратилась в общеупотребимую. В связи с невозможностью проведения экспериментов экономисты лишены метода, с помощью которого можно было бы свести исследуемые ими сложные, приводящие в замешательство феномены к форме, достаточно простые для того обоснования выводов, за исключением метода абстракции. Именно этой цели служила концепция экономического человека, даже будучи использована теми экономистами, которые применяли этот метод неосознанно.
Хотя ведущие английские экономисты были общепризнанными гедонистами, по крайней мере, со времен Джеймса Милля, гедонистическая интерпретация стремления к богатству и нежелания трудиться широко распространена до появления трудов Джевонса.
Специалист по математике и логике, Джевонс чувствовал необходимость придания экономической теории большой формальной точности. Соответственно, в качестве основы своих рассуждений о ценности и распределении он использовал «теорию удовольствия и страдания» Бентама, посредством этого превратив подлинный гедонизм в официальную психологию экономической науки. С восхищающей последовательностью он лишил неуместный половой инстинкт его традиционного места среди основ человеческой природы, используемых в качестве предпосылок экономической наукой, и ограничился исследованием того «статического» аспекта, в котором можно было логически применить его гедонистические принципы [6, сЬ. И, р. 265, 269].
После появления работы Джевонса экономисты, рассуждая о человеческой природе, следовали нескольким различным направлениям, обусловив тем самым появление по меньшей мере четырех направлений экономической теории. Два из них тесно связаны друг с другом и дальнейшими разработками согласно собственно логическим принципам, намеченным в очерке Дж.С. Милля и в трактате Джевонса. Третий знаменует собой возвращение к шаткой, но более реалистичной традиции Рикардо и «Основах политической экономии.» Милля. Четвертое направление является результатом, главным образом, медленного проникновения эволюционных идей. Заимствование предпосылки мистера Макдугалла о том, что прогресс экономической науки определяется степенью полноты и точности психологических знаний следует рассматривать в свете различных целей и методов этих отдельных теоретических направлений.
«Чистая экономическая теория» Панталеони — превосходный образец первого теоретического направления. Начинается это произведение словами: «Экономическая наука включает законы приобретения богатства, систематически выводимые на основе гипотезы о том, что людей побуждает к действию исключительно желание наиболее полно, насколько только возможно, реализовать свои желания с наименьшими индивидуальными потерями. ... Гармонирует ли или противоречит, и если да, то в какой степени, гипотеза психологического гедонизма . с мотивами, которые в действительности влияют на человеческое поведение — в целом или в частностях, касающихся накопления богатства и распоряжения им, — это не тот вопрос, который необходимо решить прежде, чем мы вынесем суждение относительно истинности или точности экономических теорем, вытекающих из них. В самом деле, предположим, что мы не принимаем во внимание соответствие между гипотезой психологического гедонизма и реальным фактом и считаем эту гипотезу не относящейся к делу, или относящейся, но в неизвестной степени; тогда, при условии, что экономические теоремы выводятся строго из предпосылок, они тем не менее будут бесспорно истинными в рамках соответствующих гипотез» [10, р. 3, 9].
Если выводы мистера Макдугалла справедливы, гедонистическая предпосылка должна быть признана «не относящейся к делу». Тогда теоретическое направление, соответствующее позиции Панталеони, представляет собой близкую к неевклидовой геометрии аналогию. За исключением логических ошибок, ее суждения определенно остаются «бесспорно истинными в рамках соответствующих гипотез»; но экономическая теория превращается в «науку хоть и правильную, но бесполезную» [10, р. 10]. Однако пускай этот вывод не нарушает безмятежности экономистов-теоретиков, довольствующихся «бесполезной истиной». Геометров, исследующих гиперпространство, не беспокоит убежденность человечества в том, что существует лишь три измерения. Уже отпала необходимость для экономистов неевклидова толка интересоваться тем, что могут думать психологи.
Направление, соответствующее неевклидовой теории, однако, среди экономистов явных сторонников почти не имеет. Потому что экономисты не довольствуются наукой, которая «бесполезна», будь она хоть в высшей степени «истинной». Математики могут выводить следствия из искусственно создаваемых допущений, побуждаемые чистым любопытством, нимало не заботясь о соответствии между их теоремами и реальной действительностью; экономисты, напротив, сосредоточены на стремлении понять и объяснить определенные явления повседневной жизни.
Но преследуя эту цель, экономисты часто сознательно используют предпосылки, противоречащие фактам — как, например, допущение о совершенной конкуренции. В этом их метод перекликается скорее с приемами «рациональных» физиков, а не геометров гиперпространства. Поскольку интерес их сосредоточен не на чисто логическом развитии их ошибочных предпосылок как таковых, а на использовании этих предпосылок в качестве инструмента, способного облегчить постижение сложных условий реальной деятельности. Особо смелым является применение этого способа для упрощения психологических фактов, актуальных для экономической науки.
На этих же принципах построена «Теория политической экономии» Джевонса, в основе которой — «расчет удовольствия и страдания», а результаты характеризуются автором как «механика полезности и эгоизма» [6, р. 23, 21]. Однако данное направление экономической теории не ограничивается традиционным гедонизмом. Ирвинг Фишер, хотя и отвергает ре-
ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4
ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4
шительно теорию удовольствий и страдания Бентама, разработал детальный подход к исследованию ценностей и цен «в терминах механического взаимодействия»4 [5, р. 23, 11, 5, 24]. Также нельзя свести это теоретическое направление к произведениям математиков; профессор Джон Б. Кларк [4] излагает ее положения не менее ясно, чем Джевонс и Фишер. «Механика эгоизма» является подходящим названием для целой группы экономических исследований этого направления.
С точки зрения мистера Макдугалла, простые психологические предпосылки, соответствующие этому упрощенному механистическому представлению об экономической теории, являются совершенно неадекватными, если не ошибочными в корне. Но такой вердикт не говорит о несостоятельности таких авторов, как Джевонс, Фишер и Кларк. Поскольку «механика эгоизма», как и ее прототип — рациональная механика, вовсе и не призывают учитывать всю сложность действительности. Совсем наоборот, достоверность и определенность их выводов основываются как раз на исключении несовместимых с ними факторов из того воображаемого мира, на который обращено их внимание. Трактовать человеческую природу в духе Макдугалла означало бы лишить механику эгоизма самого механизма ее функционирования. Так что профессор Фишер имеет достаточно оснований возражать против «навязывания психологии экономической теории [этого типа]», считая его «ненужным и ошибочным» [5, р. 5].
Однако предпосылка мистера Макдугалла о крайней важности психологии для всех социальных наук важна в качестве средства определения адекватности механики эгоизма как инструмента объяснения экономической реальности. Тот, кто читает книги в духе работ Макдугалла и соглашается с их выводами, вполне может приобрести скептический настрой в отношении значимости экономической теории вроде той, которая излагается в трудах Дже-вонса, Фишера и Кларка. Но такой подход отличен от точки зрения, утверждающей важность психологии для экономической науки. Каждый, кто ставит под сомнение ценность механики эгоизма, может обнаружить, что ее представители способны восхищаться всем тем, на чем так настаивает Макдугалл, не ослабляя при этом логической связности их собственной системы и не теряя собственной убежденности в ее научных достоинствах.
В то время, как экономисты такого интеллектуального склада, которые особенно чувствительны к требованиям логической упорядоченности и четкости, занимались совершенствованием механики эгоизма, их коллеги реалистического толка стремились сохранить близкое соприкосновение экономической науки с экономической реальностью. В восприятии людей такого толка логическая четкость отдает в большей степени схоластикой, чем наукой, если она достигается путем жертвования достоверностью окружающей действительности. Но экономисты-реалисты, на которых в большей степени оказали влияние классики экономической мысли, нежели эволюционные концепции, не представляли себе, как можно обходиться без традиционной экономической психологии. Соответственно, они пошли на компромисс, заключающийся в применении гедонистических расчетов при разработке своих ключевых теорем и одновременном сохранении атмосферы реальности, которая создается благодаря прозорливым выводам. Представителем этого эклектичного теоретического направления в ее лучшем варианте является Маршалл.
В предисловии к первому изданию своей работы Маршалл написал, что попытки «построить абстрактную науку о деятельности "экономического человека". не имели успеха». В связи с этим он предложил исключить влияние каких бы то ни было мотивов, «действие которых постоянно», и уделяет особое внимание «факту существования постепенного перехода от деятельности "делового человека", основывающейся на хозяйственном планировании и дальновидных расчетах и осуществляемой энергично и со знанием дела, к деятельности обычных людей, не обладающих ни способностями, ни волей поступать в соответствии с принципами делового поведения».
Но дело в том, что конечными терминами в трактовке Маршаллом экономической деятельности являются удовольствие и страдание, или удовлетворение и тяготы, как он часто их называет. Именно трактовка удовольствия и страдания как если бы они были механическими величинами, которые могут быть выражены посредством математических формул и диаграмм, является системообразующим элементом его теории. На самом деле, местами использование механического метода заходит у него дальше, чем у Джевонса — например, при исследовании различий излишков потребителя и производителя. С другой стороны, Маршалл изредка довольствуется простой механикой полезности. Наиболее характерными отрывками его книги являются те, в которых отмечается ограниченность его собственных теорем, ограниченность, которая зачастую обусловлена особенностями человеческой природы, о которых в философии Бентама даже не упоминается.
Для экономистов-эклектиков то, что мистер Макдугалл настаивает на необходимости психологических знаний, может служить основанием как для опасений, так и для надеж-
4 Неприятие гедонизма профессором Фишером представляется чисто вербальным. Избегая терминологии Бентама, он использует его идеи под новыми названиями.
ды. Те из них, кто обеспокоен искусственностью своих собственных рассуждений о рыночной цене или стремится отыскать такой метод, который, будучи истинным по отношению к фактам, не был бы при этом отчасти ошибочным по отношению к их теориям, могли бы охотно воспользоваться помощью психологов, предлагающих альтернативу гедонизму. Те, чья чувствительность к логической упорядоченности сильна не настолько, чтобы послужить причиной неудовлетворенности дисгармонией эклектизма, как реалисты также обязаны прислушиваться к психологу, объявляющему их концепцию человеческой природы нереалистичной.
Существуют еще экономисты, которые сделали своей точкой зрения эволюционную концепцию и при проведении исследований стараются придерживаться этой позиции. В рамках этого направления экономической теории человеческая природа понимается не как нечто готовое и изначально установленное, не как некое предварительное условие, влияние которого необходимо исследовать, а как главный объект исследования сама по себе. Оказывается, когда экономическая деятельность изучается в таком ракурсе, огромную значимость приобретают институты, в связи с их свойством стандартизировать поведение индивидов. Сами институты понимаются как психологические категории — образ мышления и действий, преобладающий в исследуемом обществе. Их природа предполагает генетическую трактовку: то есть определенный экономический образ мышления рассматривается с той точки зрения, когда и как он зародился на более ранних этапах развития культуры; как он сужался, развивался, как находил новое применение; как видоизменял другие сосуществующие с ним институты и какому влиянию подвергался сам.
Работы Шмоллера и Зомбарта в Германии, Уэбба — в Англии, и Веблена — в Америке — если вспомнить наиболее выдающиеся примеры — претендуют на то, чтобы быть причисленными к этому направлению экономической теории. Разумеется, для таких работ знания о человеческом разуме и формах его функционирования, как и полагает мистер Макдугалл, являются неотъемлемой частью исследовательского аппарата их авторов.
В заключение отметим, что пренебрежение психологией экономистами началось с того, что они стали рассматривать человеческую природу как некую само собой разумеющуюся данность. Поначалу неосознанно, они способствовали быстрому развитию теорий, неявно постулирующих единообразие человеческой природы и ее рациональный характер. Введение Мальтусом единственного нерационального инстинкта почти не сыграло роли, поскольку его предполагаемое назначение выглядело слишком простым и постоянным. Последователи Рикардо постепенно получили ясное представление об их собственных методах, вслед за чем начали открыто одобрять игнорирование психологии на основании того, что экономика — безусловно абстрактная наука. Те представители данного типа авторов, которые были склонны придавать особое значение элементу формальной логики в любой науке, разработали направления неевклидовой и механической экономики, которые не направлены на исследование реального человека и, следовательно, не интересуются прогрессом психологии. Те, кто склонны ценить понимание сущности реальных фактов выше логической ясности, сконструировали эклектичное теоретическое направление, характеризующееся определенными упущениями в отношении традиционной для них концепции человеческой природы, которые нельзя назвать незначительными. Наконец, экономисты, выбравшие эволюционную гипотезу, осуществили отчасти успешную попытку разработки психологических концепций, которые бы полезны для экономических исследований и в то же время согласовывались бы с современной наукой.
Причина абсолютной уверенности мистера Макдугалла в необходимости психологических знаний для всех студентов, изучающих общественные науки, кроется в том, что он считает эволюционное направление социальных наук единственным естественным и само собой разумеющимся направлением развития научной мысли. Такая позиция вполне понятна, ведь сам мистер Макдугалл отмечал, что психология превратится в «историю естественной эволюции разума» [9, р. 15]. Возможно, со временем подобные идеи начнут преобладать среди экономистов, потому как семенами эволюционных идей уже заразились студенты младших курсов социальных наук. Однако в настоящее время наши наиболее выдающиеся экономисты, по крайней мере, в Америке, развивают такие теоретические направления, которые предполагают лишь формальную связь с психологией, и не более того. Логически рассуждая, они могут добиваться ухода от критики со стороны психологов, но такой предлог порождает сомнения относительно ценности их теорий в качестве инструмента объяснения экономической реальности. Потому что экономическая теория постулирует — как прежде, так и теперь — концепцию человеческой природы в качестве своей основы. В этом отношении, авторы отличались друг от друга лишь тем, что у одних эта концепция была выражена открыто, а у других оставалась неявной, будучи иногда сознательно изложена реалистичной, а иногда — умышленно искусственной. Тому, кто предпочитает пользоваться умышленно искусственными концепциями, конечно, нечего почерпнуть из психологии. Но такие теоретики обнаружат, что научная ценность их работы будет понижаться соответственно тому, как
ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4
ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4
основанная на здравом смысле концепция человеческой природы будет модифицироваться посредством эволюционных идей.
ЛИТЕРАТУРА
1. Addams J. Democracy and social ethics. N.Y.: Macmillan, 1902.
2. Addams J. Newer ideals of peace. N.Y.: Macmillan, 1907.
3. Addams J. The spirit of youth and the city streets. N.Y.: Macmillan, 1909.
4. Clark J.B. Distribution of wealth. N.Y.: Macmillan, 1908.
5. Fisher I. Mathematical investigations in the theory of value and prices // Transactions of the Connecticut Acad-
emy of Arts and Sciences. 1892. Vol. 9.
6. Jevons W.S. Theory of Political Economy. London: Macmillan, 1871.
7. Malthus T.R. An Essay on the Principle of Population. London: J. Johnson, 1798.
8. Malthus T.R. An Essay on the Principle of Population. London: Norton Critical Editions, 1803.
9. McDougall W. An introduction to social psychology. London: Methuen, 1908.
10. Pantaleoni M. Pure economics. London: Macmillan, 1889.
11. Ricardo D. On the Principles of Political Economy and Taxation. London: John Murray, Albemarle-Street, 1817.
12. RossE.A. Social psychology. N.Y.: Macmillan, 1908.
13. Schmoller G., von. Grundriss der allgemeinen Volkswirtschaftslehre. Vol. I. Leipzig: Duncker & Humblot, 19001904.
14. Senior N.W. An Outline of the Science of Political Economy. London: Unwin Library of Economics, 1838.
15. Smith A. An Inquiry into the Nature And Causes of the Wealth of Nations. London, 1776.
16. Wagner A. Grundlegung. Vol. I. Leipzig: Winter, 1892.
17. Wallas G. Human nature in politics. N.Y., 1908.
