CC BY
59
\о
Э. СОБОЛЕВ,
доктор экономических наук, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН
РАННЕЕ ЕВРАЗИЙСТВО: ИСТОКИ КОНЦЕПЦИИ И ЕЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ
В статье рассматривается исторический контекст возникновения евразийской идеологии в России в 20-х годах прошлого века, раскрывается понятие цивилизационной самобытности, анализируются особенности евразийского подхода в экономике, исследуется евразийская версия смешанной экономики.
Ключевые слова: цивилизационный подход, евразийский этнос, хозяйственные системы, трудовой менталитет, смешанная экономика.
Русское антизападничество
Вся «тайна» концепции России как евразийской цивилизации лежит в «тайне» возникновения этой идеологии. В большинстве работ по проблеме русского евразийства < 1920-х годов правильно подчеркивается, что евразийство как
идеологическое течение явилось своеобразной реакцией на революцию 1917 г., но, к сожалению, гораздо в меньшей сте-о пени уделяется внимание тому обстоятельству, что евразий-
^ цами становились преимущественно бывшие западники. Так,
§ отец Н.С. Трубецкого — авторитетный либерал-западник, рек-
о тор Московского университета, известный философ князь
о С.Н. Трубецкой. Взгляды Г.В. Вернадского формировались под
й влиянием либерала-отца в среде либерально настроенных
^ преподавателей Московского университета, а затем, в период
о подготовки магистерской диссертации, — либеральной петер-
Е-О £
бургской университетской профессуры. Это было типичное кадетское окружение.
Что же заставило этих людей поменять либеральные взгляды на противоположные? По мнению идеологов евразийства, русский образованный класс погубил и себя, и Россию. Причина краха — слепое западничество правящего класса, бездумное подражание российского государства чуждым русскому народу европейским социальным институтам, несамостоятельность мышления образованного сословия, интеллектуальная и духовная зависимость от Запада. Русское образованное сословие уже два века было практически полностью в культурном отношении европеизировано. Русские ощущали себя европейцами, считали себя своими для Запада. Однако насчет последнего, как показал 1917 г. и Гражданская война, они жестоко заблуждались. Внезапно открылось, что Россия не нужна Европе как европейское государство. Бывшие союзники по мировой войне с легкой душой отдали Россию на растерзание большевикам (германским ставленникам, как считали в эмиграции). В русском образованном сословии возникло понимание, по меньшей мере, безразличия Запада к судьбе России и гибельности для русских наивных упований на Европу. Запад смотрел на Россию как на добычу. Свержение большевиков с западной помощью могло привести лишь к расчленению России европейскими державами, превращению ее в колонию или полуколонию. Это понимали многие из антисоветски настроенных русских эмигрантов, принадлежавших самым разным политическим направлениям.
Как результат трагического исторического опыта, осознания тщетности и ущербности упований на «цивилизованную Европу» и возникло русское антизападничество — евразийство. Это есть крайняя форма раздражения, недовольства Западом, доведенная до культурно-этнического отчуждения, несовместимости. В условиях, когда идеалы Февральской революции оказались глубоко дискредитированы, часть западников предложила русским отказаться от европоцентризма,
00 сч
не рассматривать Россию как заблудшую часть европейской цивилизации, которая в силу драматических обстоятельств — монголо-татарского ига — отпала от Европы и теперь ведет поиски путей возвращения в семью просвещенных европейских народов. При этом носителями евразийской идеологии являлись в основном бывшие западники, разочаровавшиеся в Европе и превратившиеся в антизападников. Иными словами, евразийская идеология есть не столько результат процесса обновления славянофильства, сколько следствие трагедии русского западничества.
Исходный антизападнический пафос евразийцев как следствие метармофозы русского западничества проявился в своеобразном подходе к пониманию самобытности России. О какой самобытности идет речь у евразийцев? Дело в том, что использование этого термина в развитии отечественной общественной мысли не является однозначным. С одной стороны, под самобытностью понимается особый путь развития России, отличный от других цивилизаций и народов. В качестве наиболее известных идеологов такого подхода к самобытности можно назвать славянофилов. Но, с другой стороны, под самобытностью понимаются особенности России в проявлении и реализации каких-то общих закономерностей. В этом отношении Россия не противостоит Западу, а является специфической формой бытия единой европейской цивилизации, т.е. находится на более ранней ступени развития
£
с последней.
Евразийцы понимали самобытность России как уникальность ее исторической судьбы, культуры и экономи-о ки по сравнению с Западом, как цивилизационную само-
^ бытность. Самый существенный признак этой идеи состо-
§ ит в отрицательном определении: Россия — не Запад.
о В таком понимании истоки идеи самобытности встреча-
о лись в России и ранее. Можно, по крайней мере, вспомнить
й идеологию Третьего Рима, взгляды сторонников древнего
^ благочестия во времена Великого раскола. Однако главное
о заключается в том, что самобытничество в узком смысле
Е-О £
развивалось в рамках классической славянофильской иде-
1
ологии .
Евразийцы полагали, что границы Российской империи примерно соответствуют границам евразийской цивилизации, вмещающей народы во многих отношениях более близкие друг другу, чем окружающим, и что евразийские народы заинтересованы в существовании единого государства. Они обосновывали тезис об уникальном характере российского государства и российской культуры. Принципиально новым по сравнению со славянофильством являлся более широкий и глубокий учет восточного (туранского) элемента, достаточно жесткая географическая детерминированность развития России.
Концепция евразийской цивилизации с самого начала страдала коренным пороком: самобытность в ней доводилась до крайних, радикальных форм, когда по существу отрицалось что-либо общее между Европой и Россией. Этот изъян евразийской идеологии прекрасно поняли в эмиграции. Там из факта политической враждебности Запада по отношению к России не делали вывода об абсолютной национально-этнической чуждости россиян и европейцев. Одно дело — политика, другое — национальная идентичность. К тому же это восприятие русских на Западе не означает, что мы такие и есть в действительности.
Эмигрантам евразийство было странно и не нужно (зачем переименовывать Россию в Евразию?!). Третий путь эмиграцию мало интересовал. Основное противостояние проходило не между евразийцами и монархистами, а по-прежнему, как в старое доброе время, между западниками-либералами, положительно оценившими Февральскую революцию 1917 г., и консерваторами, рассматривающими падение тысячелетней монархии как погибель самой России. Соотношение сил в этом противостоянии не было раз и навсегда данным. В Гражданскую войну, вопреки широко распространенной
1. Кожкинов В.В. О русском национальном самосознании. М.: Эксмо, 2004. С. 255.
о ю CS
в советской литературе легенде, что чуть ли не все поголовно белогвардейцы являлись правоверными монархистами, идеологами Белого движения были преимущественно деятели Февраля. В дальнейшем в мировоззрении белой эмиграции произошли серьезные сдвиги. По мнению П. Струве, к 1925 г. открыто отдавали свои предпочтения монархистам уже до 85% всех эмигрантов 2. Если это так, то данная цифра впечатляет. Она может означать только одно: русское образованное сословие, которое до революции в целом стояло на либеральных позициях, в эмиграции качнулось от либерализма и западной демократии в сторону русского консерватизма (монархизма, православия, патриотизма), даже не задержавшись на евразийстве. Примечательна в этом плане эволюция самого Струве, который в начале своей политической деятельности был автором первой программы РСДРП, а в эмиграции стал монархистом.
К возникновению мифа о мощном движении евразийцев в 1920-х годах приложили руку сами евразийцы. Так, отец-основатель движения Н. Трубецкой писал, что вот, мол, лед тронулся и в движение чуть ли не косяком потянулась молодежь, что и вызвало естественную зависть «стариков» в эмигрантской среде. На деле же белая эмиграция за евразийством не пошла.
Не только евразийцы, роль которых в 1920 — 1930-х годах не стоит преувеличивать, но эмигранты всех мастей < и оттенков мучительно искали пути возрождения России.
Правда, большинство из них в этих поисках исходило из того, что они все же европейцы, а не «полуазиаты». Поэтому нель-о зя считать справедливыми слова Н. Бердяева о том, что в эми-
^ грации свежие мысли можно найти только у евразийцев, тем
§ более учитывая его же собственную оговорку: «Сами по себе
о идеи мало оригинальны, они являются воспроизведением
о мыслей старых славянофилов» 3. К тому же признание евра-
m
^ 2. Назаров М. Миссия Русской эмиграции: В 2 т. Изд. 2-е. М., 1994. Т.1. С. 57.
S 3. Бердяев H.A. Евразийцы // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология.
О М., 1995. С. 292. Е-U £
зийцами самобытного пути России не спасало их от нападок со стороны славянофилов, поскольку для последних «азиатская» составляющая означала искажение или вообще утрату славянской сущности русских.
Справедливости ради необходимо отметить, что евразийцы действительно вызывали всеобщее раздражение, как никакая другая идеология. Исчерпывающее объяснение этому факту дал один современный исследователь: «Евразийство своей критикой самых различных политических движений и в эмиграции, и в Советской России поставило себя фактически вне культурно-исторического процесса русской мысли, сделало себя судьей истории. Евразийцы подвергли жесточайшей критике и старых западнических и новых «белых» либералов, и старых славянофилов и черносотенцев, и большевиков, отвергая их социальную идею в качестве основной, критикуя за «диктатуру интеллигенции» и за западнический марксизм» .
Евразийство представляет собой довольно любопытное явление в истории отечественной общественной мысли. В ярких художественных образах его адепты описывают бескрайние географические просторы страны, суровый климат, менталитет народа, православие и другие конфессии, расположение между европейской и азиатской культурами. Все это, конечно, важно, но этого еще мало для формирования уникального идейно-теоретического течения. Скрупулезное описание предпосылок необходимости самобытного развития не может заменить анализ самих форм, в которых это самобытное развитие осуществляется.
При первом знакомстве — это отмечают даже противники этой идеологии — оно буквально завораживает, но затем разочаровывает. Так, принципиальный критик евразийства Д. Галковский пишет: «В первых строчках евразийских статей размашистой кистью провинциального журналиста рисуется грандиозная панорама: «великая равнина», «континент
4. Самохин А.В. Исторический путь евразийства как идейно-политического течения // Восток. 2004. № 3.
ю
2
Евразия». Хорошо. Заинтригованный читатель ждёт, «что дальше». Но, увы — дальше ничего нет» 5. Не в последнюю очередь такое впечатление есть результат переоценки евразийцами эмоционально-художественного метода в исследовании жизни в ущерб концептуально-научному. Буйство красок, но мало мысли. В результате в целом все красиво и впечатляет, но в подробностях — одни вопросы.
Оценивая вклад ранних евразийцев в общественную мысль, отметим, что, строго говоря, русское (классическое) евразийство 1920 — 1930-х годов представляло собой скорее идеологию, чем детально разработанную научную концепцию. Это была национально-ориентированная русская идеология в условиях, когда Россия была полуизолирована от остальной Европы. При этом отрицательный, критический пафос по отношению к западноевропейской цивилизации и ценностям подчас выражен определеннее, чем позитивная часть евразийской идеологии.
Особенности евразийского подхода в экономике
В самом общем виде суть евразийского подхода к экономике состоит в следующем. Экономический строй общества определяется национальным характером и хозяйственными
традициями этноса. Поскольку каждый из народов уникален,
£
с то уникальны и качественно отличаются друг от друга хозяй-
ственные системы.
Здесь отметим, что помимо рассматриваемого нацио-о нально-хозяйственного подхода экономической науке
^ известны и иные подходы к природе хозяйственного строя.
§ Наиболее широко известен так называемый общецивилиза-
о ционный подход, преимущественно развиваемый в рамках
о неоклассической теории. Его суть в универсальной примени-
т мости единых и неизменных принципов построения рацио-
£
О 5. Галковский Д.Е. Русская политика и русская философия // Магнит. Псков, 2004. С. 61—62. Е-О £
нального (рыночного) хозяйственного механизма. Эти принципы должны быть реализованы для всех стран, вне зависимости от особенностей их культурного (в самом широком значении этого слова) развития. Более того, устранение местных особенностей в реализации этих принципов рассматривается в рамках такого подхода как благо, как признак циви-лизационной развитости общества.
Сама по себе мысль об уникальном характере хозяйственного строя России не оригинальна. Она развивалась и ранее, в частности в рамках славянофильской идеологии. Новизна подхода классиков евразийства заключается в радикализме, в абсолютном противопоставлении хозяйственных систем Запада и России, что является формой проявления их цивилизационной несовместимости. Если у славянофилов Запад — это просто чужеродный этнос, то у евразийцев — это враждебный, полярный этнос. Между этими цивилизациями нет ничего общего, они развиваются сами по себе, по своим законам, как бы параллельно друг другу.
Имеются и более глубокие расхождения со славянофилами. Славянофилы полагали, что основы идеального хозяйственного строя России уходят корнями в быт и нравы допетровской, прежде всего домонгольской, Руси. «Европеизация» России, по их мнению, загнала это содержание внутрь, в глубины народной жизни. Евразийцы же, будучи согласны с критической оценкой послепетровской России, вели свою «родословную» от империи Чингизхана. Л. Гумилев, этот последний классик евразийства, следующим образом описывает различия в традициях Киевской и Московской Руси. «Москва не продолжала традиций Киева, как это делал Новгород. Напротив, она уничтожила традиции вечевой вольности и княжеских междоусобиц, заменив их другими нормами поведения, во многом заимствованными у монголов, системой строгой дисциплины, этнической терпимости и глубокой религиозности» 6. Поэтому евразийцы опирались в своих
6. ГумилевЛ.Н. От Руси до России. М.: Прогресс, 1992. С. 293.
экономических построениях в основном на организационно-хозяйственные традиции (примат общенациональных интересов, централизованное управление, дисциплина, уважение к власти и ее представителям на местах). Они рассчитывали больше не на народ, отвернувшийся от тысячелетней монархии, а на национальную элиту, правящий класс. В качестве идеологии, сплачивающей русскую правящую элиту, и должно выступить евразийство.
Такой подход сыграл и, видимо, продолжает играть важную роль в осознании хозяйственной самобытности России. Он позволил избавиться от бесплодных переживаний о том, насколько Россия близка тем или иным образцам западной жизни. Евразийцы категорически выступали против каких-либо попыток копирования хозяйственного строя Запада. Это чревато, по их мнению, утратой самобытности, разрушением национальной культуры этноса и, в конечном счете, потерей экономической и политической независимости страны.
Концепция государственно-частного хозяйствования
По мнению евразийцев, российская экономика должна представлять собой тесное переплетение государственного и частного начал, государственного управления и рыночно-< го регулирования. В этом симбиозе, переплетении они и виде-
ли евразийскую специфику. Так, видный экономист-евразиец Н. Алексеев писал: «Общее направление пути, которым должен но следовать... преобразование отношений собственности, ^ можно выразить в следующей отрицательной формуле, харак-§ теризующей существо преобразованного общества: ни капи-о тализм, ни социализм! Формула эта в положительном выра-о жении требует построения системы, которую можно назвать
m системой государственно-частного хозяйства»
£
О 7. Алексеев H.H. Русский народ и государство. М., 2000. С. 254. Е-U £
7
Как соотносятся конкретные экономические построения евразийцев с их общей установкой на уникальность российской хозяйственной системы? Если рассматривать национально-культурные основы их экономического учения, то евразийцам можно предъявить следующие основные претензии. Прежде всего они не были последовательны в рамках своей же концепции; далее, идеализировали российский этнос, в частности российские трудовые и хозяйственные традиции; наконец, фактически игнорировали влияние общеци-вилизационного (вненационального) фактора на хозяйственную систему России.
Рассмотрим каждую из этих претензий.
Противоречия в концепции. Вопреки первоначальным замыслам значительная «доля» экономических построений не была связана с духовными и национально-психологическими основами евразийского этноса. Вот как евразийцы видели духовные основы русской цивилизации: «Для евразийцев неприемлем был крохоборческий и стяжательный характер Запада, подчинение всех действий человека рыночной прибыли, замена человеческих отношений жестким экономическим расчетом, западный дух рационализма. В России и русском менталитете... богатство духовной культуры и вообще иной путь цивилизационного развития».
На уровне предпосылок исходной идеологии российский этнос выглядит весьма привлекательно и одухотворенно: бескорыстие, трудолюбие, соборность, взаимопомощь. Но как только евразийцы переходят к конкретике, конструированию хозяйственного механизма, то вся эта идиллия разрушается. Н. Алексеев считает хозяйственный строй, приемлемый для евразийцев, «системой государственно-частного хозяйства», а П. Савицкий развивает идею рыночного механизма, хотя и при плотном контроле государства. И сразу возникают вопросы. Откуда взялось в Евразии иное, дьявольское, связанное с рынком и получением прибыли? Ведь до этого говорилось только о высокой духовности и нестяжательной природе русского человека. Евразийцы не в состоянии были дать вразу-
\о
мительного ответа на этот вопрос. Выходит, то, что люди думают о себе (идеология с принципами), и то, как они поступают (экономика), — вещи, мало связанные друг с другом.
Мифологизация российского этноса.. При описании российского этноса евразийские классики были склонны к его идеализации и даже мифологизации. При этом резко противопоставлялся характер и стереотипы поведения европейского и евразийского человека, что явилось следствием антизападнической позиции главных идеологов евразийства. Они доказывали, что по сравнению с европейцами мы не только другие, но и значительно лучшие. Правда, не совсем ясно, когда говорится об особой духовной закваске евразийского народа, что имеется в виду — прошлое, настоящее или будущее. Вопрос в равной мере правомерен как для периода славных 1920-х годов, так и для современной России. Хотя, справедливости ради, отметим, что евразийцы идеализировали россиян все же поменьше, чем славянофилы. Видимо, сказался опыт поведения этноса в период революции и Гражданской войны.
В действительности же реальный русский человек не столь благообразный, как мы его видим в описаниях евразийцев. Подход же евразийцев по отбору русских традиций очень напоминает понимание русской идеи Бердяевым. Тот так же мыслил себя, по словам Д. Галковского, «неким верховным столоначальником, обладающим исключительной прерогативой «принимать в русскую идею» того или иного отечествен-< ного мыслителя». Слегка перефразируя Галковского, заметим,
что из русского характера, национальной психологии (как и в случае с национальной идеей) должны вытекать все реалии о экономического поведения русского человека, все зигзаги его
^ хозяйственнного бытия. Исключений быть не должно.
§ История исчерпывающе продемонстрировала, что в
о характере русского народа сочетаются разные, порой про-
о тивоположные тенденции. Как писал И. Бунин, из нас как из
й древа — либо икона, либо дубина. В зависимости от того, кто
^ ее обрабатывает — Сергий Радонежский или Емелька Пугачев.
о Но еще более важно, что эти противоположности живут,
Е-О £
сосуществуют в одном человеке. Русский человек характеризуется шаткостью, неустойчивостью, бесформенностью, большой зависимостью от внешних обстоятельств. В нем сильно развито то, что называется стадным чувством.
При описании трудовой морали российского этноса евразийские авторы обращали основное внимание на те его черты, которые соответствовали их идеологии. В то же время игнорировались иные черты национальной психологии, которые не укладывались в априорную схему. Что касается специфики российского трудового менталитета, то она может быть описана следующими основными чертами: долготерпение и упорство в соединении с неприятием монотонно-ритмичных нагрузок; предпочтение коллективно-авральных методов труда; способность к самопожертвованию, к бесплатной работе, но при условии высокой моральной оценки труда в обществе; распространение неформальных трудовых отношений между хозяином и работником; расчет на покровительство и помощь со стороны государства; предпочтение гарантированности оплаты ее величине.
Об игнорировании общечеловеческого фактора. Серьезным заблуждением евразийцев была их убежденность в том, что хозяйственный строй России целиком и полностью определяется характером и традициями евразийского этноса. Они не учитывали, что помимо этнических традиций экономическое поведение всякого человека управляется некими общечеловеческими природными свойствами — инстинктами и общецивилизационными нормами. Вне зависимости от того, является ли он японцем, немцем или русским. Так разделение труда и регулярный обмен деятельностью, существовавшие в человеческом обществе всегда и повсеместно (в том числе и в первобытном стаде), постепенно сформировали общечеловеческие стереотипы поведения, которые и легли в основу рыночного поведения человека в любом обществе.
Поэтому не надо антизападничество доводить до абсурда. Мы не должны блокировать развитие каких-либо социально-экономических форм только на том основании, что они раз-
виваются на Западе. Их существование вполне может вытекать не из специфики западной цивилизации, а из человеческой природы как таковой.
Евразийская версия смешанной экономики: современный взгляд
Можно, конечно, удивляться прозорливости первых евразийцев, которые предвидели в основных чертах эволюцию общественного развития в XX в. в направлении формирования «смешанного общества» и «смешанной экономики». Эти взгляды в какой-то мере носят пионерный характер, поскольку были озвучены до кейнсианской революции на Западе. Они предвосхитили столь модные сегодня концепции смешанной экономики. Именно такому обществу в настоящее время в наибольшей степени присущи сочетание различных форм собственности и хозяйствования, социальная ориентированность экономики, рыночное регулирование.
Правда, несколько портят общую картину два обстоятельства.
Во-первых, социально-экономическое развитие России в минувшем столетии демонстрирует не столько приверженность евразийской умеренности и степенности, наиболее адекватно выражаемой в обществе смешанного (евразийского) типа, сколько шараханье из одной крайности в дру-< гую. В экономике монополия государственной собственности
и планово-централизованного регулирования сменилась другой монополией — частной собственности и рыночного регу-о лирования. Но это означает, что пути развития самой россий-
^ ской цивилизации были весьма далеки от смешанного обще-
§ ства, в котором крайности восточного деспотизма и рыночно-
о го чистогана взаимно уравновешивали бы друг друга.
о Во-вторых, исторический опыт показал, что сама по себе
й смешанная экономика не является атрибутом только россий-
^ ского бытия, как об этом думали евразийцы. Смешанная эко-
о номика развивалась (и в теории, и на практике) и на Западе,
Е-О
и на Востоке. Вопрос в том, каков его российский вариант. Поэтому правильнее ставить вопрос только о российской специфике смешанной экономики, а не связывать ее единственным образом с евразийством.
Необходимость уточнения евразийской версии циви-лизационного подхода вытекает и из проявившейся в современную эпоху тенденции к универсализации хозяйственных систем. Ранее этот процесс назывался конвергенцией систем. В этой связи ряд авторов полагает, что имеющиеся в настоящее время определенные цивилизационные различия в перспективе, ввиду единства человеческой природы, исчезнут, а потому исчезнет и необходимость в цивилизационном подходе. «По мере развития производительных сил, развития индустрии и торговли, а следовательно, и развития межстра-нового взаимодействия, различия в национальных производствах и трудовых ценностях сглаживаются, имея тенденцию в перспективе к их полному преодолению» 8. М. Воейков, автор данной цитаты, почему-то приписывает мысль о слиянии цивилизаций евразийцам. Но где и у какого из евразийских классиков он нашел положение, что цивилизационные различия имеют тенденцию исчезать, т.е. носят не вечный, а исторически преходящий характер? При всех различиях между евразийцами различных направлений имеются некоторые общие моменты, присущие в той или иной мере всему движению в целом. Это признание параллельного развития цивилизаций, отрицание как формационного подхода (последовательная смена общественно-экономических формаций в марксистской интерпретации), так и стадийного развития общества (доиндустриальная — индустриальная — постиндустриальная стадии); подчеркивание особой роли духовной, прежде всего религиозной, культуры. Воейков же дает слишком вольную интерпретацию взглядов евразийцев на историю, когда делает вывод о конвергенции цивилизаций в будущем. Это фактически разрушает цивилизационный подход,
8. ВоейковМ.И. Политико-экономическое эссе. М.: Наука, 2004. С. 153.
о
\о
приводит к отказу от евразийства с его вечным параллельным развитием цивилизаций.
Но главное — в другом. Если цивилизационный подход, который составляет концептуальную основу рассматриваемого учения, при его применении к сфере экономики имеет столь узкое и к тому же постоянно уменьшающееся (наподобие «шагреневой кожи») значение, то это есть явный признак устаревания и неконструктивности самой теории. Во всяком случае никакой «бесподобный анализ» тенденций мирового развития в XX в., основанный исключительно на параллельном развитии цивилизаций, на чем настаивали правоверные евразийцы, в принципе невозможен.
Указанная тенденция к универсализации не означает полного забвения цивилизационного, самобытного подхода, а лишь более точно определяет его место. Самобытность проявляется в значительной степени как специфическая форма реализации универсальных тенденций. Именно благодаря этой самобытности мир не только универсализуется, но и одновременно становится все более многообразным, многовариантным. В этом одно из проявлений реальности национальных традиций.
Из сказанного вытекает, что задача совмещения российских традиций и общецивилизованных механизмов, прежде всего рыночных, является важнейшей для хозяйственной политики. Минувший век продемонстрировал, что наиболь-< ших успехов добились те страны, которые развивались, в том
числе и в рыночном плане, не вопреки традициям, а опираясь на них. Это такие экзотические страны, как Япония, Корея, о Тайвань, Гонконг, а в последнее время — Китай 9.
^ Надо сказать, что и евразийцы двигались, сами того не
§ осознавая, в этом направлении, когда разрабатывали свою
о версию смешанной экономики — систему государственно-
о частного хозяйства. Движение современной России в старо-
го ну общества смешанного типа было бы, безусловно, благом,
£
О 9. Ольсевич Ю.Я. Хозяйственная система и этнос // Вопросы экономики. 1993. № 8. С. 7—16. Е-О £
поскольку, как и стремились доказать евразийцы, наша страна по самой евразийской сущности предрасположена к такому типу хозяйств.
Тем самым сохраняет положительное значение и циви-лизационный подход, разрабатываемый евразийцами в 20 — 30 годах ХХ в. Только не следует этому подходу придавать абсолютное значение, забывая, что в обществе действуют и некие универсальные принципы построения рационального хозяйственного механизма. В этой связи следует согласиться со следующей мыслью академика Л.И. Абалкина: «Путь России лежит не через противопоставление, а через высший синтез глобальных общемировых тенденций общественного прогресса и отличий, вытекающих из ее истории и геополитического положения, принадлежности к особому типу циви-10
лизации» .
Закончить статью хочется словами одного из основоположников евразийства Г. Флоровского. Они были написаны в то время, когда Флоровский уже отошел от евразийства и в какой-то мере мог дать беспристрастные суждения о нем. В евразийстве, пишет он, была «правда вопросов, неправда ответов, — правда проблем, а не решений» 11. Очень точные слова, вполне применимые и к работам современных евразийцев.
10. Абалкин Л.И. Россия: поиск самоопределения. М.: Наука, 2005. С. 57.
11. Флоровский Г.В. Евразийский соблазн // Мир России — Евразия. Антология. М.: 1993. С. 354-355.
