CC BY
61
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 15 (196).
История. Вып. 40. С. 112-122.
всеобщая история
т. П. кальянова
путешествие епископа р. хибера по индии: личный опыт геополитики
В статье на материалах путевого дневника епископа Калькутты Реджиналда Хибера (1783-1826 гг.) рассматривается практика путешествий, совершаемых британскими служащими в Индии, индивидуальный опыт познания и участия в реализации британской геополитики в этой стране.
Ключевые слова: христианство в Индии, ская геополитика, Ост-Индская компания.
Путешествия были важной составной частью образования ивоспитания британских юношей в конце ХУШ - начале XIX в. Английский историк Д. Ливен писал: «... будущие правители империи в молодые годы знакомились с колониями, прежде чем занять в Лондоне облеченные влиянием и властью посты»1. Как правило, странствующие молодые люди вели дневники, оставляли путевые заметки, позволявшие будущим читателям получать сведения о разных странах и народах. Такое приобретение и распространение географических, этнографических знаний служило образовательной основой британской геополитики, которую призваны были осуществлять «будущие правители империи». В связи с этим представляется важным подробно рассмотреть, как происходило знакомство с иным миром, какое знание и особенности восприятия отражались на страницах путевых дневников.
Индия была такой страной, в которой практическая геополитика находилась в неразрывной связи с геополитическим познанием. В первой половине XIX в. британские служащие значительную часть своей индийской жизни проводили в пути. Военные экспедиции, дипломатические поручения, административные обязанности или пасторский долг заставляли их отправляться в путешествие.
Записки путешественников2 или мемуары служащих запечатлели важные детали повседневной жизни британцев в Индии. Там можно найти повествование о дорожных приключениях, о встречавшихся людях, об экзотической природе, об охоте на диких животных, о странных обычаях туземного населения. В них сообщались сведения о способах
Британская Индия, Реджиналд Хибер, британ-
путешествия, содержалось описание пути, давались рекомендации о том, что следовало брать в дорогу. Обычно в книгах ярко отражались личные качества, темперамент, образование и мировоззрение автора. Такая литература отражала личный опыт познания и участия в реализации британской геополитики в Индии. Представляется целесообразным подробно рассмотреть отдельные случаи индивидуальной причастности к осуществлению геополитических мероприятий, проводимых британцами в этой стране.
Одним из тех, кому довелось много странствовать по Индии, оказался епископ Калькутты Реджиналд Хибер. Он родился 21 апреля 1783 г. в семье священнослужителя, получил домашнее образование, окончил Оксфордский университет. В годы учебы будущий епископ неоднократно награждался премиями за свои стихотворные произведения. По окончании университета около двух лет Р. Хибер провел в Европе, побывав в скандинавских странах и в России. Продвигаясь с севера на юг, этот британский юноша повидал не только Петербург, Москву, но также в 1806-1807 гг. совершил путешествие по Новороссии и Крыму. За время своих странствий он написал родным множество писем, в которых рассказывал об увиденном и пережитом.
В 1807 г. Р. Хибер принял духовный сан и вскоре стал доктором богословия. В 1809 г. состоялось его бракосочетание с Амелией Шиплей. В 1823 г. он был назначен епископом Бенгалии, 16 июня 1823 г. отправился к месту службы и 11 октября того же года достиг Калькутты.
В июне 1824 г. началось путешествие епископа из Бенгалии через Дели в Бомбей.
Р. Хибер посетил Бенарес, Мирзапур, Аллахабад, Канпур, Лакхнау, Алмору, Дели, Агру, Джайпур, Амбер, Бароду, Сурат и в апреле 1825 г. достиг Бомбея. В Калькутту он вернулся морским путем, побывав также на Цейлоне. Все это время путешественник вел дневник, который позже был опубликован. В следующем году, направившись в Мадрас, епископ Хибер внезапно скончался 3 апреля 1826 г. Память о нем долго сохранялась в Индии. В кафедральном соборе святого Павла в Калькутте ему был установлен памятник3.
Дневник, который Р. Хибер вел во время путешествия4, трудно отнести к разряду личных текстов, создававшихся не для посторонних глаз и отражавших, прежде всего, внутренние переживания автора. Этот документ можно назвать путевыми заметками, в которых достаточно подробно описан внешний мир, постепенно открывавшийся путешественнику. Обозначение определенных дней, когда были зафиксированы те или иные события, впечатления, встречи, связывало воедино пространство, время и человека, воспринимавшего их.
В таком описании пути довольно редко встречались записи, имевшие приватный характер, например: «21 апреля начался 42 год моей жизни. Бог даст, мой будущий год окажется, если не счастливее, то хотя бы легче, чем тот, который прошел!»5 В целом же текст как будто изначально создавался как литературное произведение, доступное возможным читателям. В некоторых местах встречались косвенные обращения к ним, например: «28 декабря. Здесь я сел верхом на Ниджида -говорил ли я, что так зовут мою небольшую арабскую лошадь - и продолжил свое путешествие в сопровождении пяти всадников из нерегулярной кавалерии полковника Скиннера; более яркой и живописной кавалерии я не видел со времен моего путешествия по югу России»6.
Дневник путешествия епископа Хибера оказывается интересным источником, поскольку в нем история индивидуальной жизни отдельного человека представлена в неразрывной связи с современной ему историей Британской Индии. Все подробности, зафиксированные в тексте, становятся ценными и для воссоздания индивидуальной судьбы, и для детальной реконструкции того исторического периода.
Странствие было в центре сюжета, который связывал воедино дневниковые записи
епископа Хибера. Описание пути в тексте передавалось через перечисление пройденных расстояний, через сообщение сведений о географическом положении того или иного населенного пункта по отношению к уже покинутым местностям. О перемещении в пространстве косвенно напоминал тот особый интерес, который проявлял путешественник к погодным явлениям, поскольку от них зависела возможность продолжить странствия, и ими определялись непредвиденные задержки в пути.
Многие записи начинались с упоминаний о силе и направлении ветра, об осадках. Например, 17 июня 1824 г. он записал: «Нынешним утром мы около двух часов пережидали северо-западный ветер, сопровождавшийся страшной грозой с громом и молниями. Все это продолжалось около двух часов, и было весьма опасным; мы не могли не возрадоваться, что гроза не случилась прошедшей ночью, когда мы были под парусами»7.
Некоторые остановки в путешествии были связаны с дополнительными дорожными хлопотами, с необходимостью переменить путевую экипировку или пополнить запасы продовольствия. Именно такие заботы занимали Р. Хибера в Агре. Он писал: «Я посчитал, что во время моей остановки в Агре следует несколько изменить мою дорожную экипировку, поскольку мы готовились покинуть территории Компании и совершить долгое путешествие через независимые государства Раджпутаны, Мевара и т. д. Мои палатки были плохо приспособлены к холодной погоде и не могли бы обеспечить достаточную защиту, как от солнца, так и от непогод центральной Индии, поскольку они были европейской конструкции и представляли собой простой полог из тонкого брезента, лежавший поверх грубого сукна»8.
Епископ должен был также позаботиться о продовольственном снабжении всех участников духовной миссии. В дневнике он писал об этом: «Прежде я обычно возил несколько домашних птиц на спине одного из верблюдов и надеялся пополнять запасы то козленком, то овцой, которые могли случайно оказаться в какой-нибудь деревне. Но сейчас мы вступали в страны, где не найти мусульман, где было мало больших городов, а очень редкое деревенское население и само не принимает животной пищи, и не запасает ничего для странников. К тому же оно находится сейчас
в состоянии абсолютного голода. Я был вынужден купить нескольких овец, которых мы возьмем с собой. Они, а также соленое мясо и вяленые языки, должны обеспечивать нас продовольствием до Гуджарата»8.
На страницах дневника проза будничной жизни переплетена с художественным описанием тех мест, по которым проходил путь Р. Хибера. Природа имела для него особую ценность: она была воплощением божественного состояния земного мира. В восприятии пейзажей особенно ярко проявлялась романтическая поэтика, характерная для автора. Он с восхищением отмечал необычную красоту открывавшейся ему Индии, зачастую сравнивал ее с Англией. Когда же путь проходил по бесплодной и пустынной местности, меланхолические мотивы проявлялась в его записях.
Описания природы Индии в дневнике Р. Хибера подобны живописным зарисовкам, создающим целостный образ увиденного мира. Таким он увидел Ганг 28 июня 1824 г.: «Река величава, и местность, расположенная вокруг, отличается такой своеобразной диковатой красотой, которую я никогда прежде не видел. Красота, определенно, присутствует, хотя нет нигде ни гор, ни водопадов или скал, которые всегда есть в наших описаниях прекрасного английского пейзажа. Медленно протекающая широкая река, с плывущими по ней маленькими живописными лодками и не менее живописными рыбаками, струится мимо полей зеленеющего риса, естественных пастбищ, где пасутся стада, мимо плантаций зреющего хлопка, сахарного тростника, через заводи, окруженные деревьями и заполненные мачтами. И при каждом повороте (хотя и не таком резком, как в притоках Хугли) возникают причудливые персиковые деревья, баньян, бамбук, бетелевые пальмы, которые дополняют совершенство картин, гораздо более своеобразных, чем что-либо виденное мною прежде, и бесконечно далеких от того, что я ожидал увидеть в Бенгалии»9.
Природа и время соединены воедино в его восприятии Индии. Буйная растительность или потрескавшаяся земля нередко совмещались с руинами того, что когда-то было сотворено руками человека, а потом разрушено людьми, природой или временем. Это было зримым образом вечности, воплощением важных смыслов истории человечества.
Такое чувство проявилось в описании
Дакки: «Дакка менее всего сохранила свое былое величие. Ее торговля уменьшилась в
16 раз по сравнению с тем, что было. Все ее великолепные строения: замок ее основателя шаха Джахангира, величественная мечеть, построенная им, дворцы древних навабов, фактории и церкви голландцев, португальцев, французов, - все превратилось в руины и просто зарастало джунглями. Мистер Мастер10 недавно присутствовал на охоте на тигра в пределах какого-то старого дворца, и слон одного из охотников перешагивал через разрушенные стены, заросшие лианами и
кустарником»11.
В записях, относящихся к пребыванию в Дакке, неоднократно повторялся мотив исчезновения, преображаемого гармонией природы. «Этот город, окруженный руинами и джунглями, оставляет болезненное ощущение разрухи. Пока мы прогуливались, нигде не увидели никаких следов созидания. Упадок
был в каком-то смысле живописным, а неко-
12
торые руины даже казались прекрасными»12.
Восприятие природы у епископа Хибера очень зависело от собственного душевного состояния. Оно, в свою очередь, определялось романтическим мироощущением и, в значительной степени, было воспитано литературой. Книги имелись в его дорожном багаже, они сообщали необходимые сведения о стране, как, например, работа У. Гамильтона «Географическое, статистическое и историческое описание Индостана», изданная в Лондоне в 1820 г.
Чтение иногда вызывало у путешественника чувство связи разных времен. Сиюминутные моменты его походной жизни как будто встраивались в открывавшуюся панораму веков. Например, на пути к Джайпуру Р. Хибер в течение нескольких дней читал вышедшую в Лондоне в 1818 г. книгу У. Кокса о герцоге Мальборо. Тогда же он встретился с караваном британского генерала Д. Октерлони. 21 января 1825 г. в дневнике появилась запись: «Сколь невероятным могло бы показаться военным, политикам или богословам времен королевы Анны, что когда-нибудь английский генерал и английский епископ смогут обменяться рукопожатием на пустынной равнине в самом сердце Раджпутаны»13.
Картины окружавшего мира часто вызывали воспоминания о важных для него авторах: о Вальтере Скотте, Томасе Муре, Ариосто, Джоне Милтоне. Мотивы и образы их книг
нередко подсказывали стилистику описания того, что он увидел в Индии. Находясь в Джайпуре, епископ Хибер 31 января 1825 г. посетил Амбер, показавшийся ему одним из тех очарованных замков, о которых он читал у Ариосто и Вальтера Скотта. Караван-сарай недалеко от Сурата был воспринят как очень яркая картинка из какого-то восточного романа.
Индия напоминала ему Россию. Сравнения с Москвой, Петербургом, Крымом встречались в путевом дневнике не менее часто, чем европейские аналогии. Когда он впервые оказался в Калькутте, то вполне естественно сравнивал Хугли с Темзой: «Текущая в западном направлении Хугли, по крайней мере, в два раза шире, чем Темза у Большого Лондонского моста, и заполнена огромным количеством лодок и судов всех видов». Однако еще раньше он обнаружил сходство Калькутты с Петербургом: «Мы пересекли большую зеленую равнину, расположенную на левом берегу Хугли. По правую руку расположен район, называемый Чаурингхи. Впереди были правительственные здания и красивые частные строения, все это так похоже на Петербург»14.
Во время своей прогулки по Дакке он вспоминал московский Кремль: «Я вчера вечером совершил прогулку на слоне по городу и одному из пригородов. Он был очень похож на Калькутту вблизи Читпура; красивые руины вперемешку с лачугами занимали до трех четвертей его площади. Замеченный мною замок, который использовался как дворец, был кирпичный и еще сохранил кое-где следы штукатурки, когда-то покрывавшей его стены. Архитектура в точности такая, как архитектура Кремля в Москве, и тот город, настоящий город, я постоянно вспоминал во время моего шествия по этому городку»15. Москву он вспомнил и в Джайпуре, где «фортификационные сооружения так похожи на кремлевские, что я даже мог бы вообразить, что нахожусь в Москве»16.
Когда Р. Хибер осматривал развалины старого Дели, ему вспомнился Крым: «Впечатляющая картина разрушения: повсюду одни руины, ряды могил, фрагменты кирпичной кладки, каменные глыбы, гранит и мрамор, разбросанные повсюду поверх земли, каменистой, бесплодной, без каких-либо следов обработки, за исключением одного-двух маленьких пятен вблизи единствен-
ного дерева. Все это напомнило мне Кафу в Крыму, однако здесь Кафа оказывалась размером с Лондон, и ее печальные обломки были такой величины, какой не может быть в Лондоне»17.
В долгий и трудный путь странника позвало не праздное любопытство, а служебный долг. Многие страницы дневника содержали записи о его епископском служении. В них упоминались праздничные проповеди, посещение миссионерских школ, благотворительная деятельность, беседы с местными жителями о христианском вероучении и случаи их обращения в христианство. В Калькутте после рождественской службы он сделал такую запись: «В это Рождество на моей проповеди было много прихожан, около трехсот человек, как мне показалось. Сейчас в Калькутте появился обычай создавать из пожертвований фонд для поддержки бедных европейцев. Это хороший способ раздачи милостыни среди них»18.
Некоторые записи отражали важные культовые события, касавшиеся его семьи. В день крестин своей младшей дочери он написал так: «21 апреля. В этот день я крестил мою дорогую маленькую Гарриетту. Господь, избавь и защити ее от всех земных тягот и опасностей! Мы по этому случаю устроили большой обед и вечерний прием, на котором присутствовал губернатор, леди Амхерст19 и все близкие нам люди Калькутты. Позже я позвал некоторых богатых местных жителей, и они были очень благодарны за внимание»20. Иногда в пути епископа Хибера настигали болезни. Это произошло, например, в Агре. «Меня лихорадило, и в пятницу я едва был способен провести конфирмацию чуть слышимым голосом, чего не случалось у меня 21
никогда прежде»21.
Состояние христиан и христианства в тех местах, через которые проезжал Р. Хибер, зачастую удручало его. Находясь в Дакке, он встретил одну женщину, которая в течение семи лет своего пребывания в Раджпутане, не видела ни одного христианского священника и не имела возможности пойти в храм. Такие случаи христианского запустения были нередки. В своем дневнике епископ сделал запись, в которой с грустной иронией поведал о том, что некий весьма набожный англичанин в течение 19 лет был единственным христианином на 70 миль вокруг. До ближайшего места, где он мог приобщиться к церковным
таинствам, оказывалось не менее 300 миль. Передавая абсурдность ситуации, Р. Хибер писал: «В действительности, он мог причащаться в Читтагонге, что не намного дальше, чем Йорк от Лондона. Это все грустные истории, и я надеюсь, они не будут повторяться где-то еще»22.
Присутствие легкой иронии являлось отличительным признаком писательского стиля и мировосприятия Р. Хибера. В своей повседневной деятельности он нередко находил повод для усмешки над своими ожиданиями или неожиданными ситуациями. Однажды к нему с визитом пришел человек, который в письме представился как недавно прибывший в Калькутту отец Якоб Миказинас, принадлежавший к доминиканскому ордену. Воображение живо нарисовало типичный образ ожидаемого доминиканца. Встретившись с ним, Р. Хибер понял, насколько его представления не совпадали с действительностью.
«Я обнаружил уроженца Тифлиса. Он провел последние годы в Риме, но плохо говорил по-итальянски, немного мог сказать по-французски, и не разговаривал на английском или хиндустани, из латыни же знал всего несколько слов. В то утро я был занят и предложил этому человеку книги, еще не упакованные с собою в путешествие, которыми он мог воспользоваться, ожидая моего возвращения. Но среди них не было итальянских, только латинские, и единственная французская книга - вполне безвредная - это были трагедии Вольтера, которую он мог бы читать.
Закончив свою службу, я вернулся и возобновил разговор. Он говорил гораздо лучше, чем мне первоначально показалось. Я задал несколько вопросов о Грузии и Армении, но услышал только перечисление разных племен, обитающих на Кавказе, узнал о своеобразии грузинского словаря и грузинского алфавита, который очень отличался, к моему удивлению, и от славянского, и от армянского. Наконец, к нашему общему удовольствию, подан был обед, и он обнаружил аппетит настоящего горца. Я имел редкую возможность наблюдать за тем, как быстро он поглощал все, что было на его тарелке. При этом гость очень ловко использовал три французских слова: “a votre sante'”, - с которыми обращался по-свойски. Он пропускал один бокал вина за другим, и время от времени смеялся раскатисто, как лев. Наконец, я почувствовал, что вскоре может последовать нечто, не вполне
допустимое ни Римской церковью, ни за столом протестантского епископа»23.
Постоянное соприкосновение разных миров зачастую становилось причиной непонимания другой культуры и требовало адекватных переводов с одного языка на другой. Для миссионерской деятельности это было особенно трудным препятствием. Такое разночтение однажды стало причиной недоразумения, зафиксированного в дневнике Р. Хибера. «Несколько дней тому назад я с моим учителем - мунши читал на хиндустани Пятикнижие, которого тот раньше не знал, и теперь был поражен его красотой и красноречием, в частности, описанием Рая, рассказом
о потопе и падении человека. “Это, должно быть, чудесное место”, - сказал он, когда прочитал об Эдеме. Мой собеседник задал мне много вопросов, и некоторые были очень интересными. Я начал уже надеяться, что моя благосклонность и красота самого Писания, постепенно даст желаемый результат, и однажды им будет признано драгоценное превосходство нашего Писания над книгами его соотечественников. Как-то он принес одну книгу и уверял меня, что она очень напоминает ему деяния Моисея. В ней я обнаружил перевод на английский язык Супта Сати, той части Маркумдейя Пураны24, где рассказывалось о некой богине, называемой Маха Майя, произведенной соединенной энергией всех божеств, включая демонов и гигантов. Это иногда напоминало мне тексты Эдды25, но от такого чтения не захватывало дух. Там не было никакого морального урока или какой-либо практической мудрости. Переводчиком оказался некий брахман из Мадраса»26.
Местным жителям Индии трудно было понять различия между отдельными направлениями в христианстве или отделить церковные организации от других обществ, действовавших в Индии, например, от масонства. Епископ Хибер рассказывал об одном человеке, которого он называл Радакантом Дебом27 и который довольно хорошо говорил по-английски, читал европейских историков и географов. Он был секретарем калькуттского школьного общества, материально поддерживал его, опубликовал несколько книг на бенгали и даже признавал благородство христианских моральных заповедей. Однако бенгалец сохранял убежденность, что такое учение не будет воспринято народом Индии из-за необходимости пить вино и есть мясо. Несмотря
на усилия Р. Хибера объяснить ему, что никто не принуждает европейцев делать это вопреки их воле, Радакант Деб не отказался от мнения, что вкушение мяса считается религиозным долгом в христианстве. Ему трудно давалось понимание того, что масонство не является отдельной религией, что масонами могут быть и христиане, и мусульмане. Хотя он казался вполне просвещенным человеком, но не подвергал сомнению обычай сати и твердо придерживался мнения, что вдова должна последовать за умершим мужем28.
Разница в европейском и «туземном» понимании милосердия и жестокости, силы и слабости, спасения и падения наиболее очевидно проявлялась в отношении к сати. Этот обычай слишком противоречил христианским представлениям о человечности. Пока Р. Хибер был в Бенгалии, он неоднократно писал о нем в своем дневнике, обсуждал в беседах с христианскими миссионерами и в разговорах с местными жителями.
Однажды епископ на берегу реки увидел костры, где совершилось такое сожжение. «Возвращаясь однажды в Калькутту, я встретил два похоронных костра. <...> На всем этом было что-то, напоминавшее скомканную хлопчатую одежду, дымившуюся, местами почерневшую, издававшую отвратительный запах. Как сказали мне слуги, это было тело мужа. Женщина, они убедительно заверили, должна лежать под этим, и на нее поливалось масло, чтобы ускорить ее конец. Я заметил некоторые несовпадения с описанием подобной церемонии, данным миссионерами-баптистами, которые говорили, что вдова лежит рядом с мужем на платформе, ее руки обнимают мужа, а лицо повернуто к нему. Может быть, частности отличались от случая к случаю. Еще одно доказательство того, как трудно в этой стране получить точную информацию о фактах, которые только кажутся столь очевидными по своим смыслам.
Я почувствовал, как сильно сжалось сердце, и пожалел, что не оказался здесь на полчаса раньше, хотя, возможно, мои попытки вмешаться и не имели бы шанса на успех. Я мог бы, по крайней мере, попытаться спасти ее жизнь. Здесь присутствовало, может быть, двадцать или тридцать человек, которые с некоторым интересом, но определенно не с сожалением, наблюдали, как в Англии обычно зеваки наблюдают за пожаром. Я не видел слез и не слышал плача»29.
В этой записи естественное желание попытаться спасти человека совмещалось с этнографическим интересом к отдельным деталям свершившейся процедуры, к выявлению различий в известных ему описаниях сати. На следующий день Р. Хибер обсуждал увиденное с миссионером-баптистом доктором Маршменом. «Услышав о сати, доктор Маршмен сказал, что такие случаи участились с тех пор, как он впервые прибыл в Бенгалию. Он связывает это с усилившимся стремлением к роскоши, заметным среди высших и средних классов, и с их намерением подражать европейским обычаям, что приводит к нужде многие семьи и усиливает желание любыми способами избавиться от необходимости поддерживать своих матерей или вдов своих родственников. Другая причина, по его мнению, состоит в ревности старых мужчин, женатых на юных девочках и настаивающих на своей власти над ними даже после смерти»30.
Р. Хиберу были известны разные мнения о том, как следует относиться к такой практике. Многие считали, что «ни одна женщина не должна принуждаться к сожжению без ее собственного желания, заверенного в магистратуре, что имеются и другие, менее публичные, чем сати, способы ухода из жизни. Если мы хотим изменить индуизм, мы должны поддержать правительство в его усилиях исправить общественное мнение. Когда христианские школы станут повсеместными, сати исчезнет само собой. Но запрещать его каким-либо законодательным образом - это значит дать очевидное доказательство, что мы внедряем христианство среди них силой, и осложняем процесс на длительный период»30.
По долгу своей службы епископ посещал учебные заведения, созданные миссионерами для просвещения местных жителей. После визита в одну из школ он сделал в дневнике следующую запись: «Успехи учениц и заметный рост числа учащихся обнадеживают. Мы очень высоко оценили заслуги миссис Уилсон. Я упомянул, что для индийских женщин до начала ее работы здесь не было никакой возможности обучаться чтению, письму и вышиванию. Все, кто больше узнает страну, уважают ее усилия. Она чувствительная, дружелюбная юная женщина, с терпеливым, хорошим характером, умеет преодолевать большинство препятствий, имеет влияние и на бедных маленьких девочек, и на их родителей; это само по себе, как и рост ее учениц,
на первый взгляд кажется каким-то волшебством. Их родители не возражают против изучения катехизиса и возможности читать Библию, поскольку ничего такого им не могла бы дать низкая каста. Многие брахманы, хотя бытует мнение об их строгом соблюдении запретов, на самом деле чувствуют красоту учения, данного в Писании, и стремятся к тому, чтобы низшие слои их соотечественников, и мужчины, и женщины, приобретали что-то подобное моральному смыслу. Они с одобрением поддерживают планы миссис Уилсон и присутствуют на экзаменах ее учениц. Здесь нет никакой оппозиции нашим усилиям, предпринимаемым для просвещения индусов»31.
Р. Хибер проявлял интерес к системе уголовных наказаний. Еще в Бенгалии епископ заметил, что «право применения смертной казни описано далеко не последовательно и применяется, по преимуществу, только за убийство. Для мелких преступлений существует система каторжных работ. Вдоль дорог или вблизи казарм можно наблюдать более или менее многочисленные группы каторжников. Каждый человек - с кандалами на ногах. Они охраняются полицейскими или сипаями. Какими бы ни были их преступления, бедные создания, вероятно, еще более ожесточаются наказанием, которое так долго удерживает их в унизительном положении на глазах у всех. Я никогда не видел лиц, выражающих такую свирепость и безразличие, какую увидел у них. Это было очень заметным контрастом по отношению к тому спокойствию и даже женственной мягкости, которые характерны для индийских лиц. Что же можно в дальнейшем ожидать от людей, которые не приобщены к христианству, живут без надежды и не имеют даже представления о каком-то другом мире, но только об этом!»32
В Дакке Р. Хибер посетил один из тех сумасшедших домов, которые «правительство, руководствуясь гуманностью, создало в каждом дистрикте. Здесь под присмотром хирурга и нескольких туземных докторов все вместе содержались многочисленные заключенные, излечимые и неизлечимые, мужчины и женщины, распределенные по разным палатам. Место было просторным, хорошо приспособленным к климату, и заключенные выглядели вполне ухоженными. Правда, когда я отметил чистоту, мне сказали, что о нашем визите они были извещены заранее. Пациенты, когда их спрашивали, есть ли какие-то претензии,
только утверждали, что они были несправедливо заключены, могут доказать, что не делали ничего плохого или что уже достаточно поправились. Только двое казались опасными и содержались в маленьких зарешеченных камерах, тогда как на других были только легкие наручники. Первый - учитель брахман
- убил своего брата; второй - из приличной семьи - неоднократно покушался на жизнь своей жены и детей. Меланхолия или даже фатальность определяла общее настроение, которое преобладало здесь.
Р. Хибера интересовало также состояние сельского хозяйства. В разговорах с местными жителями путешественник часто задавал вопросы о выращиваемых культурах, о размере налогов. В Бенгалии он и его спутники33 проходили через небольшую деревню, заговорили с брахманом, «.. .юным и интеллигентным человеком, который не только очень любезно ответил на наши вопросы, но и захотел сопровождать нас. Он сказал, что деревня вместе с окрестными угодьями собирает ренту в 14000 рупий в год и принадлежит индусской семье, имя которой я забыл, и которая сейчас находится в состоянии судебной тяжбы. Скоро появится агент, чтобы принять собранную ренту. Он заметил: “Компания получит свою долю, бедный народ все соберет, как обычно, и все пойдет, как шло и до того”. Я спросил, может ли возделываться индиго? Он ответил: “Нет”, - и добавил: “Индиго - прекрасное средство взять деньги в пользу бабу34, но мы
- бедный народ, не хотим этого. Это поднимет цену на рис и ренту с земли”. Он сказал, что рента с полей, занятых индиго, в два раза больше, чем с рисовых полей»35.
Однажды в Раджпутане путь епископа проходил через местность, которая выглядела процветающей. Это вызвало такие размышления путешественника: «Население не было многочисленным, но некоторые деревни, увиденные нами, были хорошо ухоженными и создавали благоприятную картину усердного труда. Это значительно превосходило то, что я ожидал увидеть в Раджпутане, или то, что наблюдал на территориях Компании с тех пор, как покинул южные части Рохилкханда. Я вынужден предположить одно из двух: или раджа Бхаратпура являет выдающийся образец заботливого правителя, или система управления, применяемая в британских провинциях, оказывается менее благоприятной для усовершенствования и счастья страны,
чем та, которая существует в некоторых индийских княжествах»36.
Такое сомнение в превосходстве британского правления совмещалось у епископа Хибера с верой в то, что его соотечественники способны остановить упадок страны. При осмотре разрушающихся памятников архитектуры он неоднократно замечал реставрационные работы, проводимые правительством. В Дели примером такого восстановления был старый акведук, отремонтированный англичанами. «Когда акведук был восстановлен и запущен при сэре Чарльзе Меткафе37 в 1820 г.. все население города вышло торжественно встречать этот поток, бросая цветы в воду и провозглашая все возможные благодарности британскому правительству. К сожалению, случилось так, что в уходящем году в довершение всех несчастий засухи и неурожая, которым подверглась бедная страна, Джамна изменила свое русло, и канал оказался сухим! Офицер инженерных частей, который контролировал его состояние, был в это время занят на работах против лихорадки, его сержант -тоже, и когда такое произошло, не было никого, способного пойти на холмы и восстановить водный поток. Население оказалось в бедственном положении, сады засохли»38. Только в середине ноября этот канал снова был восстановлен к всеобщей радости жителей города. В приведенном примере отчетливо различимо то, что постепенно сформирует представление о «миссии белого человека»: «туземцы» неспособны к самостоятельным действиям, англичане обязаны заботиться о них.
Р. Хибер был далек от идеализации своих соотечественников. В Индии ему встречались разные европейцы. В Серампуре он беседовал с полковником Крефтингом, комендантом крепости. Побывав в Шандернагоре (совр. Чандернагор), в то время французском владении на территории Индии, епископ познакомился с французским губернатором Пелисье. Имея возможность сравнивать, путешественник отмечал, что «.чаще всего они (французы) свободны от того исключительного и нетерпимого духа, повсюду превращающего англичан в замкнутую касту, которая и сама не любит соседей, и оказывается не любимой ими. Эта глупая, угрюмая национальная гордыня, примеры которой я вижу ежедневно, принесет нам много вреда в этой стране. Мы не повинны в несправедливости или самоу-
правстве, но мы исключаем местных жителей из нашего общества, и обычно в разговоре с ними у нас постоянно присутствует оскорби-
^ '“'39
тельный, высокомерный тон»39.
Епископ понимал, какой трудной, опасной и зачастую безрадостной была военная или гражданская служба в этой стране. Непривычный климат, неизвестная страна, недружественное окружение, напряженные отношения с местными жителями, постоянные и дальние поездки, болезни, - вот далеко не полный перечень тягот индийской жизни, с которыми сталкивались британцы. Во время пребывания в Дакке смертельно заболел один из его спутников, и Р. Хибер тяжело переживал эту утрату. Его собственная жизнь прервется в странствии по Индии в апреле 1826 г.
В Раджпутане он встретился с генералом Дэвидом Октерлони40, чья судьба дала ему еще один повод для грустных размышлений. «Я не жалел, что, хотя бы вот так мельком, увидел этого пожилого офицера, чья служба в Индии была такой разнообразной. Его история очень занятная. Будучи сыном одного американского джентльмена, покинувшего свою родину во время войны за независимость, сэр Дэвид кадетом прибыл в Индию и сам, без покровителей, сделал блистательную карьеру <...> Сейчас ему уже более шестидесяти лет. Его донимали болезни, и многие советовали возвращаться в Англию. Но он не был там 54 года и не имел ни друзей, ни родственников. За долгие годы, прожитые в Индии, он усвоил восточные привычки и образ жизни. Можно ли удивляться, что этот человек так держится за одну единственную страну, где чувствует себя как дома?»41
Взаимодействие двух миров вызывало у Р. Хибера сложные чувства. Во время своего пребывания в Дакке он встречался с человеком по имени Шамс-уд-даула42, которого он уважительно называл навабом, хотя тот уже не имел реальной политической власти. Однажды епископ отметил следующее: «Нас обогнал кортеж наваба: старое ландо, запряженное четверкой лошадей; кучер и форейтор были в красных ливреях, несколько всадников
- в одеяниях того же цвета, их высокие угловатые шапки подобны тем, что были у старых гренадеров. Великие люди Индии, действительно, утрачивают внешнюю эффектность, когда они воспринимают европейскую моду и приспосабливаются к ней. Восточный господин в своем тюрбане и цветистых одеждах
стал исчезающим видом. Восточный принц верхом на коне выглядит благородно. Но восточный принц в повозке, в сопровождении людей, одетых подобно карнавальному войску, - нет ничего более жалкого и меланхолического. Это выглядит так противоестественно, когда несчастные суверены должны имитировать, в той мере, в какой смогут, образцы одежды своих завоевателей, признавая превосходство их власти и величия»43.
После более близкого знакомства с на-вабом епископ изменил свое предварительное мнение. В его дневнике 6 июля 1824 г. появилась такая запись: «Наваб посетил нас этим утром в сопровождении своего старшего сына. Он оказался приятного вида пожилым мужчиной; его прекрасное сложение проявляет благотворное влияние мусульманских завоевателей, принесших свою северную кровь. Его руки, в основном, были такими же белыми, как у европейцев»44. Наваб довольно свободно говорил по-английски, был хорошо осведомлен о событиях европейской истории. Когда Р. Хибер прибыл с ответным визитом, он увидел в том зале, где проходил прием, «.несколько гравюр короля, императора Александра45, лордов Уэлсли46 и Хейстингса47 и герцога Веллингтона48, а также два очень хороших портрета самого наваба и его покойного брата, выполненных художником Джорджем Чиннери49. Ни в чем не было безвкусицы, все выглядело респектабельно и благородно»50.
Такое совмещение разных культур затрудняло раздачу оценок наблюдаемым явлениям. Автор дневника не стремился к однозначности суждений и умозаключений. За время своего путешествия он неоднократно убеждался в том, что в глазах местных жителей сам выглядит необычно или нелепо. Например, в Раджпутане маленькая местная девочка, впервые увидевшая его, заплакала и попросила не обижать ее. В дневнике появилась запись: «Я не мог точно сказать, каких действий она ожидала от меня, но никогда раньше ко мне не обращались как к великану-людоеду»51. Несколько дней спустя он вновь заметил, что стал предметом любопытства со стороны местных жителей: «Весь день толпа людей сопровождала меня до самых дверей, наблюдая каждый момент моей прогулки. Когда вечером я вышел погулять, опять оказался в центре внимания, каким был бы окружен посол Персии или еще какой-то ино-
странец на улицах Лондона»52. Любопытство могло стать началом узнавания другого мира и постепенно выработать привычку достойно воспринимать несовпадения культур.
В индийских странствиях Р. Хибера любопытство чаще всего совмещалось с романтическим воодушевлением, а иногда - с разочарованием. Такие сложные чувства возникли у путешественника после состоявшейся 31 декабря 1824 г. встречи с Великим Моголом53. Более всего его восхитила архитектура дворцового комплекса. Он подробно, стараясь воспроизвести все детали, описал увиденное. На фоне великолепия и величия строений император показался не столь значительным. В том описании, которое осталось в дневнике, он как будто растворен среди пышных интерьеров: «.напротив нас был красивый открытый павильон из белого мрамора, богато украшенный, заполненный розовыми кустами и фонтанами; там также висели гобелены и ковры, украшенные сверху гирляндами. Внутри павильона были люди, и бедный старый потомок Тамерлана сидел в центре этой
группы»54.
Р. Хибер участвовал в торжественной церемонии представления императору с положенными по регламенту низкими поклонами, совершал ритуал переодевания в праздничные одежды, слышал громкие титулы: «О, украшение мира! Прибежище народа! Король королей! Император Акбар Шах!», - но видел только «пожилого господина». Он так описал Великого Могола: «Я мог рассмотреть только руки и лицо, поскольку утро было холодным, и он был так укутан в шали, что иногда напоминал мне голову друида55 на полпенни56 Уэллса»57.
Романтические представления о Великих Моголах, сложившиеся под влиянием прочитанных записок Ф. Бернье и других книг, разрушались в тот момент. Наблюдавшийся упадок императорской власти вызывал грусть и разочарование. Горестные чувства Р. Хибер выразил такими словами: «Суета сует! - эта надпись нигде не была бы более уместной, чем на ветхих аркадах Дели!»58. В Индии единственной силой, пытавшейся восстановить руины былого величия, оказывалось британское правительство, а не «бедный пожилой мужчина, чей образ когда-то в моем детском воображении был связан с невероятным богатством и роскошью, и который назывался Великим Моголом»59.
Долгое и трудное путешествие позволило Р. Хиберу увидеть Индию, встретить в пути разных людей, узнать их судьбы, сомнения, надежды. Автор дневника оказывался сопереживающим наблюдателем. Его интересовали встречавшиеся ландшафты, увлекали памятники прошлого и красота архитектурных ансамблей. Он не был равнодушным к человеческим судьбам, к душевной настроенности своих собеседников, но при описании местных жителей обычно обращал внимание на черты лица, цвет кожи, пропорции фигуры «туземцев».
Дневник напоминал тот жанр художественной литературы, в котором рассказывалось
0 странствиях и приключениях персонажей. Вероятно, это оказывалось естественным, поскольку путешествующий герой дневника был внимательным читателем книг, имел романтическое мироощущение и талант писателя. В тексте можно выделить некоторые важные сюжетные линии, напоминавшие о вечном противоборстве природы и человеческой истории, о сочетании творения с разрушением, о разумном освоении мира, пребывающего в состоянии упадка. Так выражалось родство с существовавшей тогда поэтической традицией. Художественное творчество, краеведческое описание и биография автора совмещались в его произведении. Словесно выражая внешнюю, чужую среду, Р. Хибер как будто расширял границы своего внутреннего мира, включая в него Индию. При этом создавался литературный образ увиденной страны, запечатленной посредством английского языка, доступной для последующего освоения. Литература оказывалась важной составной частью геополитики, также направленной на освоение и включение Индии в рамки британского мира.
Примечания
1 Ливен, Д. Аристократия в Европе. 1815— 1914. СПб. : Академ. проект, 2000. С. 253.
2 Bumes, J. A Narrative of a Visit to the Court of Sinde. Edinburgh, 1831; Burnes, A. Travels into Bokhara, being the Account of a Journey from India to Cabool, Tartary, and Persia. L., 1834; Connoly, A. Journey to the North of India, overland from England, trough Russia, Persia, and Affghaunistan. L., 1838.
3 Buckland, C. E. Dictionary of Indian Biography. L. : Swan Sonnenschein & Co. Ltd., 1906. P. 197-198.
4 Heber, R. Narrative of a Journey trough the Upper Provinces of India, from Calcutta to Bombay, 1824-1825. L. : John Murray, Albemarle Street, 1828.
5 Bishop Heber in Northern India. Selections from Heber’s Journal / ed. by M. A. Laird. Cambridge : Univ. press, 1971. P 67.
6 Ibid. P. 224.
7 Ibid. P. 70.
8 Ibid. P. 250.
9 Ibid. P. 74.
10 Судья Апелляционного суда в Дакке. Сопровождал Р. Хибера в прогулках по городу и окрестностям.
11 Ibid. P. 79.
12 Ibid. P. 82.
13 Ibid. P. 261.
14 Ibid. P. 43.
15 Ibid. P. 82.
16 Ibid. P. 263.
17 Ibid. P. 227.
18 Ibid. P. 50.
19 Леди Амхерст - супруга лорда Амхерста (1773-1857), генерал-губернатора владений Ост-Индской компании в 1823-1828 гг.
20 Ibid. P. 67.
21 Ibid. P. 248.
22 Ibid. P. 83.
23 Ibid. P. 58.
24 Маркандейя-пурана - одна из пуран, священных текстов индуизма. Подробнее см: Томас, П. Индия. Эпос, легенды, мифы / пер. с англ. Н. Г. Краснодембская. СПб. : Евразия, 2000. С. 112.
25 Эдды - средневековые исландские поэмы о богах и героях.
26 Bishop Heber in Northern India... P 66-67.
27 Радхаканта Деб Раджа Бахадур (1784-1867)
- житель Калькутты, санскритолог. Подробнее см.: Русско-индийские отношения в XIX в. М. : Восточ. лит., 1997. С. 103-104.
28 Bishop Heber in Northern India. Р. 65-66.
29 Ibid. P. 5. (Курсив автора)
30 Ibid. P. 56.
31 Ibid. P. 49.
32 Ibid. P. 47-48.
33 Спутниками Р. Хибера были Даниэль Кор-ри, архидиакон Калькутты, и капеллан Мартин Стоу.
34 В данном случае - помещик.
35 Ibid. P. 72.
36 Ibid. P. 256.
37 Ч. Т. Меткаф (1785-1846) в 1820 г. был резидентом в Дели, позже назначен резидентом
в Хайдарабад, в 1825 г. вновь стал резидентом в Дели. С марта 1835 по март 1836 г. исполнял обязанности генерал-губернатора владений Ост-Индской компании.
38 Ibid. P. 226.
39 Ibid. P. 249.
40 Д. Октерлони (1758-1825) - генерал-майор, баронет, в 1818-1822 гг. был резидентом в Раджпутане, Дели, Малве.
41 Ibid. P. 260.
42 Шамс-уд-даула - старший сын Джасарат Хана, наиб-назима или заместителя губернатора Дакки в те времена, когда Ост-Индская компания получила контроль над Бенгалией. Наиб-назим Дакки с 1822 по 1831 г. Подробнее см.: Bishop Heber in Northern India. Р 80-81.
43 Ibid. P. 83.
44 Ibid. P. 83-84.
45 По-видимому, имеется в виду российский император Александр I (1777-1825).
46 Маркиз Ричард Колей Уэлсли (1760-1842)
- генерал-губернатор владений Ост-Индской компании в 1798-1805.
47 Имеются в виду либо Уоррен Хейстингс (1732-1818) - генерал-губернатор владений Ост-Индской компании в 1773-1785, либо Фрэнсис Роудом лорд Хейстингс (1754-1826), занимавший тот же пост в 1813-1823 гг.
48 Артур Уэлсли, герцог Веллингтон (17691852) - британский военный и политический деятель, долгое время служивший в Индии.
49 Дж. Чиннери (1766-1852) - английский художник; многие его работы выполнены в Индии.
50 Ibid. Р. 85-86.
51 Ibid. Р. 270.
52 Ibid. P 286.
53 Акбар Шах II находился на троне Великих Моголов в 1806-1837 гг.
54 Ibid. P 230.
55 Друиды - кельтские жрецы.
56 Полпенса, мелкая монета.
57 Ibid. Р. 231.
58 Ibid. Р. 235.
59 Ibid. Р. 239.
