CC BY
8
УДК 7.04:159.942
О. М. Мазаненко
Психологические и онтологические аспекты феномена жуткого в современной художественной культуре
Статья посвящена феномену переживания жуткого как позиции отвержения. Целью исследования является аналитика специфического сдвига акцентов переживания трагического и выпячивания, доминирования в нем экзистенциально-эстетического феномена жуткого. В качестве методологической установки использован феноменологический подход с акцентированием исследовательского внимания на онтологических и психологических аспектах переживания жуткого в современной художественной культуре. Теоретическим обоснованием проблемы отвергающих феноменов выступают идеи психоанализа и экзистенциализма, которые затем подвергаются художественной концептуализации. Использование контент-анализа, экспликации, а также феноменологической редукции позволило определить логику аналитики сложных многослойных конструктов тех произведений искусства, которые обращены к переживаниям жуткого.
Ключевые слова: художественная культура, феноменология, психоанализ, экзистенциализм, позиция отвержения, ужас, жуткое, хоррор
Oksana M. Mazanenko
Psychological and ontological aspects of the creepy phenomenon in
modern art culture
The article is devoted to the phenomenon of experiencing the creepy as a position of rejection. The aim of the study is to analyze the specific shift in emphasis of the experience of the tragic and the protrusion, the dominance of the existential and aesthetic phenomenon of the creepy in it. A phenomenological approach is used as a methodological setting, with an emphasis on research attention on the ontological and psychological aspects of experiencing the creepy in modern artistic culture. The theoretical justification of the problem of rejecting phenomena is the ideas of psychoanalysis and existentialism, which are then subjected to artistic conceptualization. The use of content analysis, explication, as well as phenomenological reduction allowed us to determine the logic of analysis of complex multi-layered constructs of those works of art that address the experiences of the creepy.
Keywords: artistic culture, phenomenology, psychoanalysis, existentialism, position of rejection, horror, creepy, horror
DOI 10.30725/2619-0303-2024-3-41-47
Введение. Вопросы противостояния человека силам, угрожающим его существованию и приводящим к гибели важных духовных ценностей, были актуальны на протяжении всей истории человеческой культуры, и особенно животрепещущими они выглядят в условиях современности. Это противостояние нашло отражение в философской и эстетической категории «трагическое». Цивилизационно трагическое обусловлено практической необходимостью подготовить человека к опасностям мира. Передачу такого экзистенциального опыта содержат коды трагического в произведениях художественного творчества.
Вместе с тем современные междисциплинарные исследования в области культурологии, философии, антропологии, психологии, социологии указывают на происходящий сдвиг в смысловой и аксиологи-
ческой нагрузке онтологического и психологического статуса феномена трагедии.
Целью статьи является аналитика специфического сдвига акцентов переживания трагического и выпячивания, доминирования в нем экзистенциально-эстетического феномена жуткого. В качестве методологической установки будет использован феноменологический подход с акцентированием исследовательского внимания на онтологических и психологических аспектах переживания жуткого в современной художественной культуре.
Жуткое как доминанта современной культуры. Традиционно трагедия начиналась с ужаса. Этот тезис требует пояснения. Первый слой трагического связан с утратой, причем не случайной, а закономерной и неизбежной, открывающей закономерности бытия. При этом ужас детерминирован пониманием того, что могло быть по-другому. Д. Юм пишет, что
переживание ужаса изначально присутствует в трагедии. Ужасное и есть предвестник череды трагических событий и намечает вектор интенционального движения восприятия, определяющим основанием которого становятся специфические эстетические ожидания [1, с. 79]. Однако в культуре ХХ в. акценты смещаются. Ужасное перестает трактоваться как важная, неотъемлемая, но все же составляющая трагедии. И вот ужасное превосходит трагическое, оно есть переживание чистого ужаса без обязательного смыслового наполнения трагическим, драматическим, героическим и т. д. [2, с. 65]. И здесь, на наш взгляд, речь уже идет не об ужасном, но о жутком. Благодаря чему происходит трансформация?
В восприятии и переживании ужасного важную роль играет сострадание. По Аристотелю, оно является первопричиной воли к жизни, духовных усилий и победы человеческого начала, торжества доброй воли. Это устремленность к вечному обновлению после утраты через катарсис. Причем этот путь обязательно сопряжен с антагонизмом человека и стихии, собственной природы, обществом. Но в любом случае речь идет об антагонистическом опыте, включенном в суть человеческих отношений.
Сегодня в художественной культуре все чаще на сцену выводятся непостижимые анонимные силы, которые в принципе снимают вопросы антагонизма с ними героя, включают ситуацию отсутствия опыта такого взаимодействия, лишь обозначая новые горизонты вызова духовности человека [2, с. 70]. Итак, жуткое приобретает статус доминаты в современной культуре.
Сделаем промежуточный вывод. В современных философско-культурологических исследованиях нет четкого ответа на вопрос, являются ли категории жуткое и ужасное синонимичными, или все же необходима их дифференциация. Поиск ответа становится принципиальным, т. к. в современных научных публикациях можно обнаружить риторику о схожих явлениях, при этом авторы склонны подменять одно понятие другим. Как минимум, утрата союза ужаса и сострадания, выведение на первый план анонимных сил, встреча с которыми ведет к закономерной утрате, при отсутствии у человека опыта антагонизма с ними дает основание говорить о феномене жуткого. Далее представим развернутый анализ данного обоснования.
Ужасное и жуткое как онтологическая позиция отвержения (разведение понятий). В качестве отправной точки онтологи-
ческого обоснования понимания феномена жуткого обратимся к тем экзистенциальным позициям, которые являются реперными основаниями духовного отношения к Миру. В работах культурологов, философов, психологов, социологов, искусствоведов нередко противопоставляются две биполярные позиции - гармоничность и антагонизм. В той или иной мере они являются предметным полем в работах Ж-П. Сартра, В. Франкла, Э. Фромма, М. Хайдеггера, К. Хорни, Э. Эриксона и др.
Не останавливаясь на представленных детерминантах формирования обозначенных мировоззренческих позиций, обратимся к тем дихотомичным философско-эстетическим категориям, которые были положены в основу классификации онтологии расположения доктором философским наук, профессором С. Лишаевым. Мыслитель предлагает оригинальный концепт, включающий глубокую аналитику и упорядочивание тех понятий и различений, которые являются важными ориентирами для культурологии, искусствоведения, эстетики как философии чувствования в обосновании онтологической дистанции в отношении к Миру через позиции утверждения и позиции отвержения. Позиция утверждения есть принятие через эстетическое удовольствие, обращенность, движение навстречу, сближение, гармоничное отношение.
Позиция отвержения в целом антагонистична - от астеничных безразличия, скуки до полного непринятия и тревожного стремления к исключению и отмене. В предельном проявлении позиция отвержения определяется в категориях жуткого, уродливого, ужасного, отвратительного, безобразного и переживается как потрясение. А значит, приобретает огромное психологическое, этическое, экзистенциальное значение [3, с. 74].
Таким образом, и ужасное, и жуткое - категории одного ряда шокирующих переживаний позиции отвержения. И на поверхности лежит вывод о том, что человеку должно быть свойственно стремление избегать переживаний, связанных с такими феноменами. Однако неизменный интерес, а зачастую и поиск человеком таких переживаний говорят о том, что в этом вопросе не все так очевидно. Наиболее ярко этот парадокс можно наблюдать в художественной культуре, прежде всего в литературе и кинематографе.
Предыдущий анализ указывает на некоторую схожесть смысловой нагрузки жуткого и ужасного. Однако мы не склонны рассматривать эти категории как идентичные.
В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля слово «ужас» относится к оценочной характеристике внешних предметов, виду объектов, фактам, случаям. Также оно применимо к описанию внутреннего состояние человека. По сути, переживание ужаса локализовано во внешнем предметном мире. Автореферентная модификация жуткого такой локализации не имеет. Это особый мир, субъективно воспринимаемый как чуждая, мрачная, бесконечная бездна. Вещный мир неразличим, неполон (пустота, омертвелость) или выглядит вовсе не так, как мы привыкли, искаженно (чуждость). Все указывает на онтологический сдвиг к тотальному Небытию и безусловному Ничто (темнота, тишина, белизна как отсутствие всего и т. д.).
Итак, если внутреннее состояние ужаса лишить локального подкрепления во внешнем предметном мире, то мы получим трансмутацию, скачок от уверенности, спокойствия, наполненности, известности, переживание жуткого [4, с. 220].
Гипотетически предположим, что жуткое субъективно переживается как растерянность перед неизвестным, а в онтологическом значении - как отсутствие укорененности в Мире в связи с отсутствием опыта взаимодействия с чем-то подобным. В подтверждение этой гипотезы обратимся к контент-анализу и приведем несколько отрывков из литературных произведений.
Так, в «Очарованном страннике» Н. С. Лескова очень ярко атмосферу жуткого передают следующие слова: «Сестрица моя, моя, - говорю, - Грунюшка! откликнись ты мне, отзовись мне; откликнися мне; покажи-ся мне на минуточку! - И что же вы изволите думать: простонал я этак три раза, и стало мне жутко, и зачало все казаться, что ко мне кто-то бежит; и вот прибежал, вокруг меня веется, в уши мне шепчет и через плечо в лицо засматривает, и вдруг на меня из темноты ночной как что-то шаркнет!.. И прямо на мне повисло и колотится...» [5, с. 72].
Сущность переживания жуткого в своем произведении «История моего современника» передает В. Г. Короленко: «Но его не видят. Тишина кажется еще безжизненнее и мертвее от ровного, неуловимого жужжания и вскрикиваний. Становится жутко, томительно, почти страшно. Хочется, как будто проснуться, громко вскрикнуть, застучать, опрокинуть что-нибудь, вообще сделать что-нибудь такое, что промчалось бы по коридо-
рам, ринулось в классные двери, наполнило бы все это здание грохотом, шумом, тревогой...» [6, с. 117].
Короткое, но емкое выражение ощущения жуткого находим у А. И. Герцена «Былое и думы»: «Как-то было страшно тихо и unheimlich (жутко (нем.). - О. М.) в зале, день плохо пробивался сквозь туман и замерзнувшие стекла; никто ничего не говорил» [7, с. 412].
Иллюстрацию ощущения жуткого содержит и отрывок из произведения А. П. Чехова «Рассказ неизвестного человека»: «Нельзя уже было сомневаться: во мне произошла перемена, я стал другим. Чтобы проверить себя, я начал вспоминать, но тотчас же мне стало жутко, как будто я нечаянно заглянул в темный, сырой угол. Вспомнил я своих товарищей и знакомых, и первая мысль моя была о том, как я теперь покраснею и растеряюсь, когда встречу кого-нибудь из них. Кто же я теперь такой? О чем мне думать и что делать? Куда идти? Для чего я живу?» [8, с. 22].
Л. Н. Толстой в автобиографическом произведении так передает ощущение жуткого: «Нам всем было жутко в темноте; мы жались один к другому и ничего не говорили» [9, с. 21].
Описывая свою экспедицию по Маньчжурии в романе «Дерсу Узала», В. К. Арсеньев передает читателю гнетущее настроение: «Сумерки, угрюмый лес, густой туман и главным образом эта мертвящая тишина создавали картину невыразимо жуткую и тоскливую» [10, с. 76].
В романе-антиутопии Е. И. Замятин описывает тоталитарный контроль над личностью, в том числе и через замену имени и фамилии на номера и буквы. Он пишет: «Мне было жутко остаться с самим собой - или, вернее, с этим новым, чужим мне, у кого только будто по странной случайности был мой нумер - Д-503. И я пошел к нему, к R. Правда, он не точен, не ритмичен, у него какая-то вывороченная, смешливая логика, но все же мы - приятели. Недаром же три года назад мы с ним вместе выбрали эту милую, розовую О. Это связало нас как-то еще крепче, чем школьные годы» [11, с. 65].
Мы намеренно не приводили примеры из отрывков произведений писателей, в которых со всей очевидностью проступают мотивы обращения к феномену жуткого. Наверное, наиболее ожидаемыми в этом контексте были бы творения Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Л. Андреева, М. Булгакова, Б. Пастернака, В. Пелевина. Выбор в качестве примера вышеизложенных отрывков связан с тем, что при внимательном их контент-прочтении становится ясен
общий знаменатель и подтверждается ранее выдвинутая гипотеза. А именно: в предикате Небытия, вкупе с нераспознаваемостью антагонистических сил и отсутствием опыта таких встреч есть метафизика позиции отвержения переживания жуткого. Становится совершенно очевидным, что понимание переживания жуткого предполагает аналитику двух аспектов: психологического (как специфическое внутреннее состояние) и онтологического (как сдвиг Присутствия к Небытию, экзистенциальная трансмутация).
Новатором в изучении психологических аспектов жуткого является З. Фрейд. Онтологические основания жуткого представлены в идеях М. Хайдеггера.
Психологические основания переживания жуткого. Наиболее обобщенный и стройный концепт жуткого представлен в психоаналитическом труде З. Фрейда «Жуткое». Заслуга ученого в том, что он, с одной стороны, находит важнейшие принципы восприятия художественной культуры, а с другой - представляет обоснование феномена жуткого с позиций интуитивизма как механизма бессознательного влечения человека к смерти. Чувство жуткого помещено в бессознательное, которое, по З. Фрейду, всегда глобальнее и могущественнее сознательных актов. Поэтому не человек контролирует это переживание, а жуткое подчиняет себе всю его психическую активность. Человек в принципе не способен осознавать жуткое, а может лишь переживать. Это чувство возникает в связи с невозможностью распознавания даже хорошо знакомого. И это абсолютно неизвестное лишает привычной выстроенной сетки символических координат. Поэтому само жуткое сложно символизировать, а значит и изображать [12, с. 265].
З. Фрейд определил несколько ключевых референций, обратившись к поиску корреляций между пугающими факторами и переживанием жуткого. Далее представим их в структурированном виде:
1. Скрытые события и факты становятся явными. Первая корреляция переживания жуткого проявляется в связи с обнаружением того, что не должно было открыться, стать явным. В качестве примера таких событий и фактов З. Фрейд называет тайный грех, скрываемую любовную связь, а также некоторые чувства - тайное горе, скрытое злорадство и др. [12, с. 266].
2. Живое в неодушевленном. Следующая корреляция связана с трансформацией жи-
вого и неживого, а точнее с нарушением предположения о скрытом значении одушевленного и неодушевленного предмета. Они не те, что должны быть и что обычно по отношению к ним человек предполагает. Это активность живого предмета, по поводу естественной одушевленности которого реципиент вдруг начинает сомневаться. А также разворачивание подозрений о скрытой жизни в неживых предметах [12, с. 271].
3. Феномен двойника. Этот феномен, коррелирующий с переживанием жуткого, имеет множество форм проявлений и уровней градаций. Приведем характеристики некоторых из них. Во-первых, это поразительное сходство во внешности, мыслях и чувствах, когда есть ощущение подмены чужим Я, а собственное Я становится неявным и слабым. Во-вторых, необъяснимое повторение уже бывших событий, возвращение в одно и то же время и место, бесконечное переживание чувств, связанных с ними. В-третьих, двойник - это инфантильная позиция, болезненное прошлое, которое необходимо преодолеть [12, с. 280]. Последний тезис требует пояснения, т. к. является одним из основных постулатов психодинамического подхода.
У О. Ранка есть идея о том, что двойник несет вполне положительное значение, защищая от гибели Я на этапе ярко выраженного первичного нарциссизма ребенка, позволяет впоследствии перерасти этот онтогенетический феномен. З. Фрейд, развивая эту мысль, отмечает, что если двойник во взрослом возрасте как множество не исчезает, не выполняет функцию прояснения, то впоследствии он становится предвестником безысходности, смерти [13, с. 50].
Исчезновение двойника и есть преодоление инфантильной позиции. Это связано с формированием и становлением мощной инстанции Сверх-Я, которая контролирует и критикует собственное Я, при этом отделяя все нежелательные и нереализованные в силу обстоятельств проявления, приписывая их двойнику. Другими словами, двойник есть собирательный образ прошлого, в котором сосредоточено все, что не принимает контролирующая инстанция, и который по мере взросления приобрел черты, внушающие ужас.
4. Чувство зависти. Эта корреляция связана с обесцениванием собственного и намерением присвоить себе то, чем обладает другой. Причем такое присвоение, прежде всего материального, представляется как намерения, выходящие за пределы объек-
тивных способов вымышленными магическими возможностями. Такие возможности представляются как власть психического над материальным. Опасения реальной силы магических влияний вызывают чувство жуткого и связаны с диффузными границами между реальностью и фантазией [12, с. 285]. С позиции психоаналитической теории это проявление проекции, которое З. Фрейд трактует как механизм приписывания собственных отношений и намерений. Мыслитель указывают, что люди сами «опасаются тайного намерения навредить, и по известным признакам полагают, что это намерение также обладает силой» [12, с. 284].
5. Актуализация бессознательного. Пси-хотравмирующие факторы, пережитые и вытесненные в бессознательное, прорываются в форме оговорок, инграмм, сновидений. Так, представления о конечности жизни З. Фрейд связывает с тайным убеждением о продолжении после смерти. И такие неявные интенции, прорываясь и оформляясь в образы, усиливают тревогу жутких представлений [14].
Итак, на основании осуществленного психоаналитического изучения сущностных характеристик переживания жуткого обобщим теоретико-методологические обоснования понимания этого феномена.
Жуткое есть психическое явление, часть сложившейся идентичности человека. Оно раскрывает себя перед тем, что хорошо знакомо, но было скрыто, пребывало в вытесненном состоянии. Жуткое есть перманентное основание для внутреннего конфликта: с одной стороны, оно сложно поддается контролю и символизации, а с другой - постоянно требует контроля, что связано с опасениями того, что неконтролируемая часть Я прорвется наружу, сделав обозримыми для других неприглядные постыдные тайны.
Онтологические основания переживания жуткого. Представления о сущности жуткого будут неполными, если ограничиться обозрением представленности этого феномена исключительно в горизонте психических структур. Понимание жуткого в трудах З. Фрейда как присутствия непонятного и скрытого в привычном и хорошо знакомом обнаруживаем в трудах философов-экзистенциалистов.
Итак, ключевой вопрос в этом направлении можно сформулировать так: какую смысловую нагрузку несет для человека переживание жуткого?
Если большинству людей задать вопрос, что дает в жизни покой, защиту, стабиль-
ность, уют, тепло, то ассоциативный ряд будет довольно предсказуем. Это семья, дом, родина - все то, что знакомо, дарит ощущение надежности и стабильности.
По мнению М. Хайдеггера, опыт переживания жуткого как раз связан с разрушением границ, исчезновением дома, проявлением чуждого, пугающего в родном. Однако философ рассматривает такие трансформации утраты привычного, отсутствие уверенности и возрастание ощущения опасности не как трагедию, а, скорее, как возможность. По сути, только так возможен путь к себе, здесь-бытие (Дазайн). Парадоксально, но отказ от повседневности, отсутствие безопасности есть базис, точка роста, условие обретения укорененности в этом Мире [15, с. 16]. Более того, человек фундаментально бездомен! Суть этой бездомности внеситуативна. Иначе говоря, абсолютно надежного и знакомого места не существует, а потому заброшенность человека в этот Мир отмечена печатью жуткой неизбежности лишения, зловещего предчувствия утраты [16, с. 719]. Онтологическая позиция здесь-бытия предполагает переживание жуткого как неотъемлемого состояния обретения себя.
Прояснение сущности переживания жуткого с позиций психоанализа и экзистенциальной философии подводит к важному умозаключению. Одна из базовых потребностей человека - потребность в безопасности. Удовлетворение этой потребности выражается в стремлении к привычному, стабильному через выработку правил и алгоритмов, а также через обладание, удержание и сохранение. Однако при внезапной утрате контроля, обнаружении чуждого в хорошо знакомом (событиях, предметах или внутреннем мире) нарушается так сильно желаемая стабильность и мнимая надежность, при этом обнаруживаются новые горизонты и возможности. Однако иногда все же человеку не остается ничего другого, как принять этот факт и научиться жить с ним. То есть специфика переживания жуткого показывает, что этот феномен можно отнести к разновекторной направленности: от позиции отвержения как антогонистического движения к единственному возможному повороту к себе, преодолению инфантилизма, обыденности, свободы. В этом плане одной из ключевых функций художественной культуры являются разворот и обращение реципиента к экзистенциально безопасной ситуации, нивелирование сильнейших переживаний, катарсис.
Феноменологическая редукция феномена жуткого в художественной концептуализации. Продолжая идею позиции отвержения, экстраполируем полученные выводы в сферу искусства. По мнению философа, культуролога, психоаналитика Ю. Кристевой, практика очищения от духовно мерзкого, отвратительного достигает наивысшего уровня в искусстве. Художественное воплощение позиции отвержения несет мощную катарсиче-скую функцию, нивелирует подсознательный страх путем снижения уровня тревожности от соприкосновения с экзистенцией жуткого, выраженного в художественно-эстетическом модусе. С. Лишаев также переживание жуткого вследствие искажения реальности, помещенное в призму искусства, видит в усилении, всплеске эмоций, которые завершаются катарсической разрядкой. В повседневной жизни такая динамика является менее выраженной [17, с. 112].
Сегодня известен целый ряд поджанров в зависимости от центральной идеи того, кто или что выступает в роли антагониста, на какую аудиторию рассчитан фильм, степени представленности реальности и мистики и т. д. Это мистический хоррор, психологический хоррор, исторические ужасы, монстр-хоррор, зомби-хорро, зооужасы, боди-хорро, экшен-хорро, слэшер, сай-фай, мокьюментари, фольклорные ужасы и даже детские ужасы. В отношении последнего поджанра уточним, что речь идет об ужасах, адаптированных для восприятия младшим поколением. Большинство психологов высказывает мысль о том, что страх разлуки с близкими, встречи с незнакомцем, боязнь темноты, пережитые в условиях безопасности, привычном окружении, - мощный инструмент выражения собственных чувств и безопасного познания Мира в его разнообразных проявлениях. Действительно, так любимые детьми сказки братьев Гримм, Э. Гофмана, Г. Андерсена, Дж. Роулинг есть тот самый регион ужасных сюжетов. Более того, есть мнение, что повышенный интерес к «страшилкам» у детей 9-11 лет есть норма развития и даже необходимый этап взросления. Страшные истории о черной руке, кровавом пятне, зеркале-портале - хорошо известные тематические атрибуты детской коммуникации.
Современный рынок перенасыщен выдуманными шокирующими, пугающими сюжетами. Следовательно, одним из актуальных запросов социума является поиск тех подхо-
дов и методов, которые можно будет использовать как при создании произведений этого жанра, так и вдумчивого, критичного анализа его потребителями.
На наш взгляд, значительным потенциалом в решении такой практико ориентированной задачи обладает феноменологический подход. Опираясь на теоретическое обоснование с позиции психоаналитический и онтологических аспектов переживания жуткого, обратимся к методу феноменологической редукции с целью аналитики произведений как сложной многослойной конструкции.
Первым выносим за скобки слой, приближающий к состоянию физической и метафизической безопасности. Важно определить указания на привычное, стабильное, понятное, дарящее покой, уют, уверенность (семья, дом, собственный внутренний мир, окружающая реальность и т. д.).
Затем обращаемся к композиционному решению, динамичности событий. Причем большую роль играет не само действие, а предчувствие того, что что-то не так, ожидание, замирание. Такой элемент обнаружения есть предельное состояние Ничто, из которого может произрасти все, что угодно.
Далее акцентируем исследовательский интерес на средствах выражения и изображения. Причем репертуар их использования предполагает чаще выбор предельных значений. В визуальных решениях это темнота или обилие света, утрированная контрастность или рассеянная тусклость, неестественная яркость цветов или навязчивая пессимистичность оттенков, наплывающая статика крупных фигур или присутствие постоянно движущейся мелкой детали. Среди акустических приемов для достижения нужного эмоционального эффекта часто создается эффект опасности, используются при этом «нелинейные» звуки: резкие перепады частот, чрезмерный шум, крики диких животных, звук приглушенных шагов, сердцебиения и т. д. Существует машина для создания хор-рор-звуков под названием «вотерфон». Но, пожалуй, самым тревожным акустическим эффектом все же является длительная пауза, полная тишина.
Выводы. В наиболее обобщенном виде феномен «жуткого» экзистенциалисты обозначают как появление чего-то непонятного, зловещего в привычном бытии. Это угроза вторжения Ничто, которая субъективно переживается как состояние радикальной неукорененности, бездомности. В этом пере-
живании нет ощущения домашней защищенности, уюта, интимной сокровенности. Здесь лишь выброшенность в холодный, хаотичный мир снаружи.
Экспликация психоаналитического подхода посредством символической логики отрывков литературных произведений, демонстрирующих позицию отвержения, не только раскрывает жуткое, но и нейтрализует его, снимая эмоциональную напряженность от присущего человеку экзистенциального страха. Сначала усиливаются эмоциональные реакции, затем наступает катарсическая разрядка, а после в горизонте искусства оформляется безопасная ситуация, восприятие которой уже после способствует адаптации человека к жизни в ситуации неопределенности, столь характерной для жизни в современном мире.
В целом концептуализация жуткого в современной культуре и искусстве, удерживая в фокусе внимания иррациональный страх, тревогу и трагедию каждого дня, является острой и прицельной реакцией на актуальные процессы в жизни общества.
Список литературы
1. Юм Д. Трактат о человеческой природе. Москва: АСТ, 2022. 799 с.
2. Кантор В. К. Ужас вместо трагедии (творчество Франца Кафки) // Вопросы философии, 2005. № 12. С. 65-76.
3. Лишаев С. Эстетика пространства. Санкт-Петербург: Ист. кн., 2015. 287 с.
4. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Москва: Рус. яз., 1989. Т. 1. С. 220.
5. Лесков Н. С. Очарованный странник. 3-е изд. Москва: Изд-во Сретенского монастыря, 2018. 413, [2] с.
6. Короленко В. Г. История моего современника: в 2 кн. Якутск: Кн. изд-во, 1987. Кн. 1. 382, [2] с.
7. Герцен А. И. Былое и думы. [Ленинград]: Лениз-дат, 1949. 804 с.
8. Чехов А. П. Палата № 6; Рассказ неизвестного человека; Черный монах; В овраге; Дом с мезонином. Москва: Терра-Кн. клуб, 2004. 302, [2] с.
9. Толстой Л. Н. Детство. Отрочество. Юность // Собрание сочинений: в 22 т. / Л. Н. Толстой. Москва: Худож. лит., 1978. Т. 1. 422 с.
10. Арсеньев В. К. Дерсу Узала. Москва: Вече, 2011. 492, [1] с.
11. Замятин Е. И. Мы. Москва: АСТ, 2015. 222, [1] с.
12. Фрейд З. Жуткое // Художник и фантазирование / З. Фрейд. Москва: Республика, 1995. С. 265-281.
13. Фрейд З. Психологические сочинения. Москва: ООО «Фирма СТД», 2005. 335 с.
14. Мазин В. А. Техника и призраки: о «жутком» у Фрейда // Теории и практики. URL: http:IIspecial. theoryandpractice.ruI unheimlichkeit (дата обращения: 29.08.2024).
15. Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Время и бытие: ст. и выступления / М. Хайдегер; пер. с нем. В. В. Бибихина. Москва: Республика, 1993. C. 16-27.
16. Чеснокова Л. В. Концепт Heim (дом, домашний очаг): убежище от экзистенциального страха в немецкой культуре // Философия и культура. 2014. № 5 (77). С. 719-724.
17. Кристева Ю. Силы ужаса: эссе об отвращении. Санкт-Петербург: Алтейя, 2003. 246, [2] с.
References
1. Yum D. Traktat o chelovecheskoj prirode. Moskva: AST, 2022. 799 (in Russ.).
2. Kantor V.K. Horror instead of tragedy (the works of Franz Kafka). Questions of Philosophy, 2005. 12, 65-76 (in Russ.).
3. Lishaev S. Aesthetics of space. Saint-Petersburg: Historical bk, 2015. 287 (in Russ.).
4. Dal V. I. Explanatory dictionary ofthe living Great Russian language: in 4vols. Moscow: Russ. language, 1989. 1, 220 (in Russ.).
5. Leskov N. S. The enchanted wanderer. 3rd ed. Moscow: Sretensky monastery Publ. house, 2018. 413, [2] (in Russ.).
6. Korolenko V. G. History of my contemporary: in 2 bks. Yakutsk: Bk. publ. house, 1987. 1, 382, [2] (in Russ.).
7. Herzen A. I. Bygone days and thoughts. [Leningrad]: Lenizdat, 1949. 804 (in Russ.).
8. Chekhov A. P. Ward № 6; Story of an unknown man; Black monk; In the ravine; House with a mezzanine. Moscow: Terra-Bk. club, 2004. 302, [2] (in Russ.).
9. Tolstoy L. N. Childhood. Adolescence. Youth. Collected works: in 22 vols / L. N. Tolstoy. Moscow: Hudozh. lit., 1978. 1, 422 (in Russ.).
10. Arsenyev V. K. Dersu Uzala. Moscow: Veche, 2011. 492, [1] (in Russ.).
11. Zamyatin E. I. We. M oscow: AST, 2015. 222, [1] (in Russ.).
12. Freud Z. The Eerie. Artist and Fantasy / Z. Freud. Moscow: Respublika, 1995. 265-281 (in Russ.).
13. Freud Z. Psychological Works. Moscow: OOO Firma STD, 2005. 335 (in Russ.).
14. Mazin V. A. Technology and Ghosts: About the "Eerie" Freud. Theories and Practices. URL: http:IIspecial.theoryand-practice.rul unheimlichkeit (accessed: Aug.29.2024) (in Russ.).
15. Heidegger M. What is Metaphysics? Time and Being: art. and speeches / M. Heidegger; transl. from German by V. V. Bibikhina. Moscow: Respublika, 1993. 16-27.
16. Chesnokova L. V. The Concept of Heim (home, hearth): a refuge from existential fear in German culture. Philosophy and Culture/ 2014. 5 (77), 719-724 (in Russ.).
17. Kristeva J. Powers of Horror: An Essay on Disgust. Saint-Petersburg: Alteyya, 2003. 246, [2] (in Russ.).
