CC BY
149
УДК 130.2
ПРООБРАЗ ВИРТУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ В РОМАНЕ Г. ГЕССЕ «ИГРА В БИСЕР»
В.Ю. Даренский
Луганский национальный аграрный университет e-mail: darenskiy1972@mail.ru
В статье рассматривается проблема «метафизических оснований» феномена «виртуальной культуры». Специальное внимание в статье уделено интерпретации мировоззренческой рефлексии как особого аспекта этого типа культуры. Авторы рассматривают также парадигмальные принципы «виртуальной культуры» как «судьбы бытия», которую проходит современное человечество. Показан также эвристический потенциал образности романа Г. Гессе для современной философской и культурологической рефлексии
Ключевые слова: «виртуальная культура», Г. Гессе, «Игра в бисер», творчество, постмодерн.
Реальность - это то, чем нельзя удовлетворяться ни при каких обстоятельствах, перед чем никогда нельзя преклоняться, потому что она - случайность, то есть то, что жизнь уже отбросила от себя.
Гессе Г. «Краткое жизнеописание».
Сущностный парадокс «виртуальной реальности» состоит в том, что, будучи произвольной конструкцией человека, она способна приобретать над его сознанием власть, часто намного превосходящую власть самой «упругой плоти бытия» - т.е. природы и социума. Но нетрудно заметить, что в этом парадоксе, по сути, нет ничего нового и необычного, поскольку он не в меньшей степени свойственен самому же сознанию как таковому и порождаемой им культуре как автономной системе смыслов. Особая «виртуальная реальность», создаваемая специальными техническими средствами, лишь доводит эту парадоксальность лишь до особой наглядности. Тем самым, и термин «виртуальная культура» по большому счету оказывается тавтологией1. Однако существует и более узкое и специфическое явление «виртуальная культура», обозначающее особый способ бытования культурных смыслов, свойственный эпохе Постмодерна. Этот тип культуры может быть представлен и в весьма традиционной форме (например, книг и рукописей), - но он сущностно виртуален именно в том смысле, что не является органическим содержанием самой жизни, не составляя ее предельных смысловых оснований (последние берутся откуда-то из других источников, либо вовсе отсутствуют). Он
1 Ср.: «Широкое рассмотрение позволило к настоящему времени осмыслить как виртуальные не только продукты компьютерных технологий, но и многие ранее известные феномены, связанные с культурой, искусствами, религией, мифологией, политикой, наукой, экономикой. Не преувеличивая, можно утверждать, что виртуальность стара как мир, а представления о виртуальных объектах изначально свойственны человеческому сознанию» / Афанасьева В.В. Homo Virtualis психологические характеристики // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Философия. Психология. Педагогика. 2010. Т. 10. Вып. 2. С. 59.
является некой автономной сферой игры со смыслами, без которой, впрочем, человек иногда уже не может обойтись - очевидно, именно потому, что вне сферы игры смыслов практически не осталось. Приход и будущий кризис такого типа культуры впервые показал Г. Гессе.
В романе Г. Гессе «Игра в бисер» речь идет о не очень определенном, но и не слишком отдаленном мыслимом будущем. Это время, когда для свободного развития интеллекта не существует никаких внешних препятствий, когда интеллектуалам созданы идеальные условия для занятий, считавшихся ранее обременительными для общества - но ведь именно так понимается появление «сети» нынешними поколениями. Высшая интеллектуальная элита живет обособленно в провинции Касталия, находящейся на финансовом содержании и под охраной государства. Для учебы, воспитания и дальнейшей жизни в Касталии по всему свету периодически отбираются отмеченные «печатью интеллекта» дети. Провинция строго соблюдает традиции и правила поведения, нарушители же оных лишаются права называться касталийцами и в качестве наказания возвращаются в мир, где их ожидают «пошлые» мирские занятия политикой, семьей, преподаванием, производительным трудом и т.п. Г. Гессе описывает Касталию как колонию хранителей и наследников всего ценного, что было создано духовной культурой человечества; однако сами касталийцы, изучая каноны средневековой музыки, не имеют права писать музыку, а проводя литературоведческие исследования классических источников, не имеют права писать собственные сочинения, поскольку это считается не достойным их занятием. Вся касталииская культура пронизана атмосферой вторичности, искусственности и келейности, причем настолько, что даже бенедиктинский монах отец Иаков, живущий в уединении и не меняющем в течение целого тысячелетия своего уклада монастыре, оказывается более здравомыслящим, сохранившим чувство реальности человеком, чем Магистр Игры Кнехт, для которого знакомство с ним становится настоящим откровением. Вершиной и целью интеллектуальной жизни Касталии является Игра в бисер, абсолютно свободная и чистая игра воображения, отражающая рефлектированную в человеческой интеллектуализированной культуре идею абсолютного единства Вселенной. Основой возникновения Игры писатель считает главным образом синтез символических языков математики и музыки, достигающих универсальности, гармонии и совершенства в результате использования чисто символического способа мышления: «при чередующемся главенстве то одной, то другой науки или искусства игра игр превратилась в некий универсальный язык, дававший возможность игрокам выражать и соотносить разные значения в осмысленных знаках»2. Символичность в Игре доведена до предела, и возможности ее использования также доведены до предела: от любой произвольным образом заданной темы можно перейти к любой другой с помощью широкого диапазона средств (ассоциации, аналогии, логическая аподиктика и апоретика), причем в этом процессе ценится лишь внутренняя красота, гармоничность построения независимо от объективной значимости получаемого результата. Это выглядит так:
«Партия, например, могла исходить из той или иной астрономической конфигурации, или из темы какой-нибудь фуги Баха, или из какого-нибудь положения Лейбница или «Упанишад», и, отправляясь от этой темы, можно было, в зависимости от намерений и способностей игрока, либо продолжать и развивать предложенную основную идею, либо обогащать ее выражение перекличкой с идеями, ей родственными. Если, например, новичок был способен провести с помощью знаков
2 Гессе Г. Игра в бисер / Пер с нем. С.К. Апта. М.: Правда, 1992. С. 45.
Игры параллель между классической музыкой и формулой какого-нибудь закона природы, то у знатока и мастера Игра свободно уходила от начальной темы в бескрайние комбинации. Долгое время определенная школа игроков особенно любила сопоставлять, вести навстречу друг другу и наконец гармонически сводить вместе две враждебные темы или идеи, такие, например, как закон и свобода, индивидуум и коллектив, причем большое значение придавалось тому, чтобы провести обе темы или тезы совершенно равноценно и беспристрастно, как можно чище приводя к синтезу тезис и антитезис... фигуры и формулы Игры, строившиеся, музицировавшие и философствовавшие на всемирном, питаемом всеми искусствами и науками языке, устремлялись, играя, к совершенству, к чистому бытию, к сбывшейся целиком действительности. «Реализовать» было у игроков любимым словом, и на свою деятельность они смотрели как на путь от становления к бытию, от возможного к реальному»3.
Совершенно очевидно, что «виртуализация» культуры, порожденная особыми возможностями Сети, происходит в полном соответствии с «моделью» Г. Гессе. Впочем, есть и очень существенное отличие. На страже чистоты Игры в Касталии стоит Магистр Игры (Magister Ludi), избираемый из числа наиболее достойных касталийцев. Весь роман - это описание жизни Магистра Игры Йозефа Кнехта, составленное якобы на основе писем и воспоминаний его современников и учеников. Не помнящий своих родителей и воспитанный в неродном доме Кнехт проходит путь от ученика касталийского Мастера Музыки, заметившего его способности, до Магистра Игры. Однако Кнехт вместо того, чтобы удовлетвориться достигнутым идеалом, которому он служил и который отстаивал всю жизнь, в результате своего очередного (и уже последнего) «пробуждения» приходит неожиданно к отрицанию этого идеала и порывает с Касталией и Игрой, предпочтя им роль скромного «светского» Учителя. В ней он пытается найти свое истинное призвание. В петиции к касталийскому Ордену Кнехт излагает причины, побудившие его сложить свои полномочия, раскрывает всю искусственность идиллического существования интеллекта, взращенного в тепличных, оторванных от «грубой реальности» условиях, всю иллюзорность защищенности Касталии от внешнего мира, от исторических бурь. Однако Кнехт, являясь порождением этого духа чистой интеллектуальности, погибает, едва соприкоснувшись с внешним миром, хотя гибель Кнехта дает стимул его ученику к стоическому прохождению того пути, к которому готовил его учитель. Этот символический финал утверждает принципиальную невозможность для выпестованного в искусственных условиях духа реализоваться в среде, естественной для всего порожденного ею и выросшего в ней, но чуждой и враждебной для культивированной интеллектуальности. Отличие же «виртуальной культуры» Сети в том, что здесь все принципиально равны (нет «Магистров») и нет никаких правил в условиях «отсутствия метанарраций» (Ж. Лиотар). Означает ли это, что нет и освобождающего выхода, хотя бы и такого трагического, как в романе? «Игру в бисер», относимую обычно к жанру утопического романа, по мнению Г.Ш. Хуцишвили, правильнее квалифицировать как антиутопию, хотя «и это далеко не адекватная характеристика произведения такого уровня»4. Таким образом, изображение Касталии не имеет целью передать классический Парнас, или «Афинскую школу», наоборот, здесь налицо закономерное нарушение гармонии,
3 Гессе Г. Игра в бисер. С. 45-46.
4 Хуцишвили Г.Ш. Идея метакультуры в романе Г. Гессе «Игра в бисер» // Философские науки. 1988. № 12. С. 46.
ущербность идеала, иллюзорность превосходства. Это не что иное, как экстраполированная в будущее картина современной автору культуры, причем экстраполяция сознательно «злая» и даже карикатурная, гипертрофирующая наиболее спорные и даже отрицательные тенденции в ее развитии. Г. Гессе называл современную ему эпоху «фельетонистической эпохой», где место истинных культурных ценностей занимают суррогаты массовой «культуры». Но именно «в полное преодоление фельетонизма и в ту вновь пробудившуюся радость от изощренных умственных упражнений, которой мы обязаны новой монашески строгой дисциплиной ума, игра в бисер внесла большой вклад»5. Но не оказался ли этот «вклад» самообманом?
«Игра в бисер» содержит тонкую пародию на современные представления о чистоте интеллектуальной культуры, но не на культуру вообще. В то же время это одно из возможных направлений развития интеллектуальной культуры (в определенных чертах существующее уже сегодня), и в этом смысле «Игра в бисер» - роман-предупреждение: вырождающаяся культура не может вовремя осознать своего вырождения, и одним из средств превращения индивидуального «пробуждения» в социальное служит самопожертвование лидера и носителя культуры. В свое время Г.Ш. Хуцишвили обосновывал тезис, в соответствии с которым в описании касталийской культуры у Г. Гессе воплощена идея метакультуры. Ее специфику этот автор определяет парадоксом: «никакое обнаружение иерархических отношений и связей в процессе реального взаимодействия и развития культур само по себе еще не позволяет охарактеризовать понятие метакультуры. Под метакультурой следует понимать искусственно создаваемую систему культуры, внешнюю по отношению к некоторой другой системе культуры и имеющую целью построение специфических средств по оценке и описанию этой другой (объектной) культуры. В естественных, нормальных условиях потребности в метакультуре не возникает: любая предметная, живая культура способна к саморефлексии и поэтому служит «метакультурой» самой себя... Построение внешней метакультуры, помимо всего прочего, привело бы в конечном счете к построению для последней метаметакультуры, и так аё ¡ц/гпИпт»6. Однако как следует понимать саму «метакультуру»?
Петербургская исследовательница творчества Г. Гессе Е.В. Середкина в своей статье в немецком журнале, специально посвященном анализу наследия этого писателя, предложила следующую формулировку сущности и специфики той модели будущей культуры, которая художественно-символически дана в его романе. Она пишет предлагает такое видение этого уже наступающего будущего: «Уже в недалеком будущем нас ожидает стремительный и во многом болезненный переход к касталийской модели культуры, который проявится, в первую очередь, через виртуальный мир компьютеров, стремящихся уничтожить искусство, которое можно продать и индивидуальное творчество, как таковое (в связи с этим, проблема интеллектуальной собственности отпадет сама собой). Но речь, в конечном счете, идет не о расцвете анонимного творчества, а о принципиально ином виде творчества - мегатворчестве, то есть совместном, почти синхронном творении огромным числом людей единого Супертекста, как комментария к другим текстам. При этом комментируются уже не сами источники-оригиналы, а бесчисленные их интерпретации и толкования! Логично предположить, что принципиально новых текстов в рамках касталийской культуры не может быть создано. Это будут (уже
5 Гессе Г. Игра в бисер. С. 40.
6 Хуцишвили Г.Ш. Идея метакультуры в романе Г. Гессе «Игра в бисер». С. 49.
есть!) "квазитексты-комментарии", "тексты-бесконечные-цитаты-без-кавычек" (ведь источник и оригинал и автор в виртуале не важны!), "тексты-как-мгновенные-отклики" (по типу чат-коммуникаций)» .
Вышеописанное «мегатворчество» действительно в настоящее время стало явно господствующим способом самовыражения людей, с той лишь оговоркой, что к реальному творчеству оно не имеет никакого отношения. Во всех вышеперечисленных действиях нет того, что является исходным элементом творчества - личностного усилия самопреодоления и создания результата, восприятие которого стимулирует других сделать точно такое же усилие самопреодоления и самосовершенствования. Наоборот, в этой модели «кастальской» квази-культуры («пост-культуры», по В.В. Бычкову) как раз уничтожены условия и предпосылки подлинного творческого усилия как такового в результате иллюзии «владения» полнотой всех культурных форм и смыслов. «Пост-культура» - это ритуал игры с всегда уже известным. И это касается не только сферы «высокой культуры», но и повседневности.
Как показывает и непосредственное наблюдение, и многочисленные исследования психологов и социологов, современный секулярный человек на самом деле не придумал ничего нового и создает себе смыслы просто путем спонтанной ритуализации повседневности. То есть, по сути, бессознательно воспроизводит те же самые структуры ритуального сознания, которые были и у «первобытного человека», но только на другом предметном «материале». Сакральные смыслы подменяются квазисакральными, которые в конечном счете сводятся к культу собственного ego (эголатрия), а в качестве космологических моделей обычно выступают техногенные образы вроде «матрицы», «космического компьютера» и т. п. Такая подмена становится возможной только потому, что в этих феноменах действительно проявляются базовые сакральные архетипы: например, человеческое смертное ego при всей своей «неподлинности», тем не менее, причастно бессмертной душе и хранящемуся в ней «образу Божию», а всякого рода техногенные модели вселенских «матриц» или теория «большого взрыва» действительно выстраиваются по аналогии с архаическими космогониями. Тем самым, в современной секулярной культуре и в сознании ее имманентного субъекта - ego-центрического индивида, движимого «желаниями» и манипулируемого хаотическими потоками информации, -продолжают «работать» те же самые архетипические «модели», что и у его «первобытного» предшественника8. Но работают они, если воспользоваться старым марксистским выражением, в «превращенной» форме. И современный социум, и современное сознание работают по моделям ритуалов, но это происходит, как правило, совершенно бессознательно. Поэтому в данном случает приходится «перевернуть» традиционную схему, в соответствии с которой архаический человек был якобы в основном «бессознателен», а современный якобы в основном рационален, и архаические «бессознательные» мотивы лишь с разной степенью успешности пытаются проникнуть в его «просвещенное» сознание. Когда речь идет о базовых сакральных смыслах, ситуация прямо противоположная - на этом уровне как раз современный «кастальский» человек оказывается глубоко бессознательным, наивным и беспомощным, а его архаический предшественник, сознательно культивировавший эти смыслы в ритуалах, по сравнению с ним является «мудрецом».
7 Середкина Е.В. Три модели планетарной культуры в контексте романа Г. Гессе «Игра в бисер» // Hesse Page Journal. 1999-2000, Vol. II // URL//http://www.gss.ucsb.edu/projects/hesse/papers/papers3.html
8 См.: Чучин-Русов А.Е. Новый культурный ландшафт: постмодернизм или неоархаика? // Вопросы философии. 1999. № 4. С. 24-41.
Исходя из этого, ритуальзированность современного социума можно определить как негативную ритуальзированность, поскольку эти ритуалы воспроизводят не смыслы, а их отсутствие, лишь создавая их видимость в виде навязчивых «симулякров». (В этом смысле очень характерно атеистистическое представление о религии как некой «иллюзии» или «фантазии» - оно возникает у тех, кто привык судить по себе и думает, что люди были такими всегда). Эти ритуалы виртуализации всего, что когда-то было реальным, создают и феномен саморазрушающейся личности. Поэтому, как пишет В.В. Афанасьева, «в качестве специфических психологических характеристик Homo Virtualis мы выделяем его несвободу, зависимость от виртуальных пространств, виртуальных феноменов, виртуальных коммуникаций; пренебрежение своим реальным здоровьем и реальной телесностью; неопределенность, неоднозначность, размытость самоидентификации»9.
Однако эта ситуация не является безвыходной, поскольку происходит воспроизводство констант человеческой экзистенции, и это делает возможным своего рода «переоткрытие» опыта сакрального даже в условиях десакрализированного жизненного мира. М. Элиаде рассматривал сохранение в нашей экзистенции структуры инициации в качестве одной из таких констант: «значительная часть действий и жестов современного человека продолжают повторять сценарии инициации. Очень часто "борьба за жизнь", "тяжелые испытания" и "трудности", возникающие на пути осуществления призвания или карьеры, в некоторых отношениях подобны испытаниям в обрядах инициации... Ибо каждая человеческая экзистенция формируется серией испытаний, повторяющимся опытом "смерти" и "воскресения". Короче говоря, большинство "нерелигиозных" людей сохраняет некую псевдорелигию или вырожденную мифологию. профанный человек является наследником homo religiosus и не может просто "стереть" свою собственную историю»10.
Феномен виртуализации и вытеснения творчества его «кастальским» симулякром особенно четко виден в процессах «умирания искусства» (В. Вейдле). Л.Н. Гинзбург в заметке «Авангард» сформулировала своеобразный парадокс превращения авангарда в архаику: «авангард, как и модернизм, перевалил уже за сто лет своего существования. Поэтому придумали термин постмодернизм (по образцу постсимволизма, постимпрессионизма). Отличается он от модернизма, кажется, отказом от обязательной новизны, небывалости. Уступка чересчур очевидной повторяемости мотивов. Авангардизм зарождался периодически. В России - в начале века, потом авангардизм обериутов, преемственно связанный с первым этапом через Хлебникова. Сейчас новая волна. Авангард всякий раз вступал в борьбу с традицией. Всякий раз заново освобождался от признаков существующей поэтики. В стихах, например, от размера, от рифмы, от устойчивой лексики, в конечном счете, от общепринятого смысла. Это сопровождалось эмансипацией формы, как носительницы чистого значения, идеей самодостаточности цвета или звука. Периодичность закрепила в авангардизме некие стереотипы отрицания. Поэтому мое поколение, которое уже столько раз это видело, воспринимает его как архаику»11 [выделено нами - В.Д.]. Авангард, тем самым, выступает как некий «симулякр» Традиции. От последней его отличает принципиальное отрицание каких-либо
9 Афанасьева В.В. Homo Virtualis психологические характеристики // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Философия. Психология. Педагогика. 2010. Т. 10. Вып. 2. С. 64.
10 Eliade M. The sacred and the profane. The nature of religion. N.Y.: A Harvest Book Harcourt, 1968. P. 208209.
11 Гинзбург Л. Претворение опыта. Рига : Авотс, 1991. С. 161.
универсалий как в сфере форм выразительности, так в сфере художественного
содержания. Единственной «квазиуниверсалией» здесь остается стремление к
«оригинальности» как некая ритуальная самоцель, в конце концов, неумолимо
приходящая к самоотрицанию. явный переизбыток таких артефактов часто приводит
к разрушению самых элементарных навыков художественного вкуса и оценки. Как
отмечал А.С. Мигунов, «в эстетике маленькая обезьянка-шимпанзе по кличке «Бэтси»
из зоопарка г. Балтимор (США) в буквальном смысле разрушила фундамент целой
науки, когда в конце 1960-х годов исполненные ею акварели были приняты за работы
профессионального художника и получили неплохие рецензии в американских
12
журналах по искусству» . По нашему мнению, «фундамент» эстетики этим казусом нисколько не разрушен, однако предельно заострена проблема границ искусства - то есть, по-новому поставлена проблема критериев художественности, а также показана необходимость концептуализации феномена псевдоискусства.
«Нетрадиционное искусство», сохраняющее элементы художественности,
является парадоксальным воспроизведением инвариантных элементов большой
Традиции посредством «негативной доминанты» (абсурд, акосмизм, безобразное и
т.д.). Однако его внутренней интенцией остается (и все более проявляется) своего
рода «неоклассика» - стремление к воспроизведению архетипических состояний и
форм художественного миропереживания. Такой способ художественного мышления
в своем чистом виде был присущий мастерам старого Китая. Как отмечают
исследователи, «художник в давнем Китае брался за кисть в конечном счете для того,
чтобы в самом деле сызнова создать на шелке или бумаге "целый мир" [...] не вещей
самых по себе, а сверхтекучей, предваряющей все существующее символической 13 тт
реальности» . По-видимому, именно эта внутренняя модель традиционного китайского искусства в наибольшей степени адекватна для современной ситуации, требующей «возвращения к реальности». Она является одним из компонентов постоксидентальной парадигмы в современной глобальной культуре.
Очевидно, что Г. Гессе передает в романе свое прозрение о некой новой «судьбе бытия» (М. Хайдеггер), через которую суждено пройти современному человечеству. Об особом предельном метафизическом смысле испытания человечества особым искусом виртуальности, говорит максима, являющаяся эпиграфом романа и взятая якобы из «в рукописного перевода Иозефа Кнехта: «хотя то, чего не существует на свете, людям легкомысленным в чем-то даже легче и проще выражать словами, чем существующее, для благочестивого и добросовестного историка дело обстоит прямо противоположным образом: нет ничего, что меньше поддавалось бы слову и одновременно больше нуждалось бы в том, чтобы людям открывали на это глаза, чем кое-какие вещи, существование которых нельзя ни доказать, ни счесть вероятным, но которые именно благодаря тому, что благочестивые и добросовестные люди относятся к ним как к чему-то действительно существующему, чуть-чуть приближаются к возможности существовать и рождаться»14.
В этих словах сформулирован тот предельный метафизический смысл испытания виртуальностью не позволяет говорить о ней как о якобы «не составляющей автономного рода бытия»15, но наоборот, заставляет видеть в ней
12 Мигунов А.С. Красота и истина, но без добра // Эстетика научного познания: Материалы научной конференции 21-23 октября 2003 года. М.: Современные тетради, 2003. С. 180.
13 Малявин В.В. Китайская цивилизация. М.: АСТ, 2000. С. 482.
14 Гессе Г. Игра в бисер. С. 21.
15 Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности // Вопросы философии. 1997. № 6. С. 66.
особое, экстремальное раскрытие свободы и автономности самого человеческого бытия как такового перед любыми внешними детерминациями, - в том числе и своих собственных «виртуальных» созданий, всегда становящихся «внешними» перед лицом нашей неизбывной свободы.
Список литературы
1. Афанасьева В.В. Homo Virtualis психологические характеристики // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Философия. Психология. Педагогика. 2010. Т. 10. Вып. 2. С. 59-64.
2. Гессе Г. Игра в бисер / Пер с нем. С.К. Апта. - М.: Правда, 1992. - 496 с.
3. Гинзбург Л. Претворение опыта. - Рига: Авотс, 1991. - 240 с.
4. Малявин В.В. Китайская цивилизация. - М.: АСТ, 2000. - 632 с.
5. Мигунов А.С. Красота и истина, но без добра // Эстетика научного познания: Материалы научной конференции 21-23 октября 2003 года. - М.: Современные тетради, 2003. - С. 178-181.
6. Середкина Е.В. Три модели планетарной культуры в контексте романа Г. Гессе «Игра в бисер» // Hesse Page Journal - 1999-2000, Vol. II // http://www.gss.ucsb.edu/projects/hesse/papers/papers3.html
7. Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности // Вопросы философии. - 1997. - № 6. - С. 65-73.
8. Хуцишвили Г.Ш. Идея метакультуры в романе Г. Гессе «Игра в бисер» // Философские науки. -1988. - № 12. - С. 43-52.
9. Чучин-Русов А.Е. Новый культурный ландшафт: постмодернизм или неоархаика? // Вопросы философии. 1999. - № 4. - С. 24-41.
10. Eliade M. The sacred and the profane. The nature of religion. N.Y.: A Harvest Book Harcourt, 1968. -246 p.
THE PROTOPYPE OF VIRTUAL CULTURE IN H. HESSE'S 'THE GLASS BEAD GAME"
V.J. Darenskiy
Lugansk national agrarian university e-mail: darenskiy1972@mail.ru
The author considers the prototype of virtual culture in H. Hesse's "The Glass Bead Game" as a problem of "metaphysical" roots of the phenomenon of "virtual culture". In articles special attention devotes to interpreting of worldview reflection as an essential aspect of this type of culture. The authors consider the paradigm principles of "virtual culture" as an "existence destiny" of mankind. Heuristic potential of H. Hesse's novel imagery are demonstrated in this article.
Keywords: virtual culture, H. Hesse, "The Glass Bead Game", creativity, postmodern.
