CC BY
76
Б. Н. Флоря (Москва)
Прокопий Ляпунов и Сигизмунд III
Прочно утвердившееся в отечественной историографии представление о том, что договор об избрании Владислава, заключенный в Москве в августе 1610 г., был делом узкого круга боярских олигархов (т. н. «семибоярщины»), пожертвовавших ради своих узких своекорыстных интересов интересами странытрудно рассматривать иначе как патриотическую легенду, созданную первоначально в интересах новой династии Романовых. В действительности целый ряд бесспорных фактов говорит об активном участии и московского посада, и находившихся в Москве дворянских отрядов в подготовке условий соглашения и об их непосредственном вмешательстве в ход переговоров.
Так, 10 августа гетмана Жолкевского, представлявшего на переговорах польско-литовскую сторону, посетило, настаивая на принятии будущим государем-королевичем Владиславом православия, «до двухсот бояр, купцов, лучших людей из поспольства» (обычное для польских текстов обозначение простых жителей города). На новой встрече, 13 августа, также присутствовало большое количество «дворян и купеческих людей»2. 23 августа к Жолкевскому явилось около 500 дворян, добиваясь гарантий сохранения территориальной целостности Русского государства 3. Учитывая видную роль, которую совсем незадолго до заключения договора сыграли рязанские дворяне во главе с Захаром Ляпуновым в низложении Василия Шуйского, есть все основания полагать, что среди детей боярских, принявших участие в переговорах, рязанцы играли не последнюю роль. Косвенно об этом говорит и факт включения Захара Ляпунова в состав посольства, отправленного в лагерь Сигизмунда под Смоленском для заключения окончательного соглашения об избрании Владислава4.
Однако имеем и прямые свидетельства того, что в августе 1610 г. не только Захар, но и сам глава рязанского дворянства, его брат Прокопий, принадлежали к числу сторонников королевича. Именно так охарактеризовал их Жолкевский в письме Сигизмунду III от 23 сентября 1610 г. В письме читаем, что братья просили гетмана рекомендовать их королю, что гетман и сделал, характеризуя их как людей очень влиятельных и расположенных к польскому кандидату5. Из записок Жолкевского узнаем, что П.Ляпунов привел Рязанскую землю к присяге на верность Владиславу и прислал продовольствие для польско-литовской армии под Москвой. Он и гетман вели между собой оживленную переписку («писал часто письма пану гетману, а пан гетман к нему»)6.
Анализ контекста условий, выработанных при подготовке посольства под Смоленск, позволяет достаточно определенно установить, какие ожидания связывало русское общество с избранием королевича7.
Дворяне и посадские люди рассчитывали, что с польской помощью удастся сохранить традиционный общественный порядок, силою подавив те угрожающие общественной стабильности группы (прежде всего казачество), которые к осени 1610 г. собрались вокруг Лжедмитрия II. Вместе с тем, оказав помощь в борьбе с Самозванцем, польско-литовские войска должны были затем покинуть русскую территорию, очистив уезды, занятые во время военных действий, и сняв осаду Смоленска.
Королевич Владислав, вступая на русский трон, должен был принять православие и управлять страной по русским законам и с помощью русских советников. Его польские и литовские приближенные не должны были занимать в России каких-либо должностей и получать имения в пограничных районах. Деятельность миссионеров других вероисповеданий на русской территории запрещалась, не разрешалось и строить на русской территории храмов для приверженцев «иных вер».
Отношения между Россией и Речью Посполитой должны были ограничиваться заключением военно-политического союза, направленного в первую очередь против татар.
При этом следует учитывать, что договор от августа 1610 г. носил предварительный характер, многие поднятые на переговорах под Москвой вопросы не были решены (например, такой важный, как принятие королевичем православия) и станет или нет Владислав русским царем, зависело от результатов переговоров, которые будет «вести» под Смоленском «великое» посольство, сформированное из представителей всех русских сословий. Не случайно в тексте присяги на верность Владиславу читаются слова: «А ему, государю, делати во всем по нашему прошенью и по договору послов Московского государства з государем з Жигимонтом королем»8.
Если заключение августовского договора было делом всех общественных групп русского общества, находившихся в Москве и принимавших участие в политической жизни, то за ошибки, допущенные в дальнейшем, целиком несет ответственность тот сравнительно узкий круг представителей правящей элиты, которые занимались решением текущих вопросов политической жизни.
Первой такой фатальной ошибкой было решение членов боярской думы, опасавшихся, что «черные люди хотят впустить в город Вора», открыть Кремль для польско-литовского войска. Тем самым бояре в Кремле оказались в опасной зависимости от командующего этим войском Александра Госевского9. Другой, не менее значимой по своим последствиям ошибкой стало то, что еще до заключения какого-либо соглашения виднейшие члены правящей элиты стали обращаться к Сигизмунду III (которому авгус-
44
Б. И. Флоря
товский договор не давал никаких прав в деле управления Русским государством) с просьбой о пожалованиях и милостях, очевидно, полагая, что новый монарх должен будет подтвердить пожалования своего отца. Уже в самом начале переговоров под Смоленском Ф. И. Шереметев послал «бита челом наяснейшему и великому государю Жигимонту королю и сыну, государю нашему» о «вотчинных своих деревнишках»|0, а глава Боярской думы кн. Ф. И. Мстиславский просил дать чин окольничего одному из членов посольства под Смоленск — И. В. Головину1
Эти и другие подобные действия были опасны не только тем, что давали Сигизмунду III законные основания для вмешательства во внутреннюю жизнь Русского государства. В отличие от гетмана Жолкевского, настаивавшего на соблюдении условий августовского договора, король Сигизмунд и многие политические деятели, находившиеся с ним в лагере под Смоленском, не желали принимать ни августовского договора, ни тем более тех предложений, с которыми приехали послы. Интересам правящих кругов Речи Посполитой гораздо более отвечала (хотя бы временная) передача власти над Русским государством в руки самого Сигизмунда III. Поведение представителей русской правящей элиты прямо подстрекало короля и его окружение к попыткам осуществить подобные планы.
К решению о вводе польско-литовского войска в Москву находившийся в Рязани Прокопий Ляпунов вряд ли имел отношение, но его поведение по отношению к Сигизмунду III в первые месяцы после заключения августовского договора мало чем отличалось от поведения других представителей русской политической элиты. Как человек для русской политической элиты новый, П. Ляпунов был даже более, чем другие, заинтересован в закреплении за ним и его семьей многочисленных пожалований царя Василия|2. Захар Ляпунов в лагере под Смоленском, пользуясь, очевидно, рекомендациями Жолкевского, сумел получить от короля ряд пожалований: еще 20 ноября 1610 г. он получил от короля грамоту на подмосковное поместье кн. Дм. Шуйского с. Океево, а 13 декабря — с. Дегтяное в Рязанском уезде13. Однако в отличие от многих других представителей элиты Прокопий Ляпунов к концу 1610 г. стал все более проявлять беспокойство и неудовлетворенность сложившимся положением, которое давало для такого беспокойства серьезные поводы.
К концу 1610 г. переговоры под Смоленском продолжались уже несколько месяцев, но совершенно безрезультатно. Русские послы настаивали на возможно более быстром приезде Владислава, а польско-литовская сторона, неоднократно заявляя о готовности исполнять условия августовского договора, все время откладывала приезд королевича, ссылаясь на необходимость предварительного «успокоения» Русского государства. Главные усилия представителей Речи Посполитой на переговорах были направлены на то, чтобы добиться ввода польского гарнизона в Смо-
ленск. Особое беспокойство должны были вызвать начавшиеся закулисные разговоры о том, 'что, хотя бы временно, до полного «успокоения» (назывался даже срок — 4 года), передать власть над Россией в руки отца будущего царя, короля Сигизмунда Ш|4. Обо всем этом, по-видимому, должен был информировать Прокопия Ляпунова Захар, постоянно переписывавшийся со своим братом15. Между тем правительство в Москве не предпринимало никаких действий, чтобы как-то повлиять на сложившуюся ситуацию.
В самом конце 1610 г. (или в начале 1611г.) П.Ляпунов обратился с посланием к Боярской думе в Москве. Как отметил в своих «Записках» Жолкевский, это был обширный текст, содержавший много цитат из Священного Писания. От Боярской думы Ляпунов требовал ясного ответа на вопрос, прибудет ли королевич в Москву согласно договору или нет. Одновременно грамота содержала заявление, что Рязанская земля, следуя присяге, готова признать Владислава государем, но никогда не признает своим государем Сигизмунда III|6.
Но одними заявлениями Ляпунов не ограничился. Бояре из Москвы с тревогой сообщали королю, что Ляпунов «со всею Рязанью... отложился и вашего государского повеления ни в чем не слушает и слушати не велит... а ваши государские доходы и хлеб збирает к себе»17. Прокопий Ляпунов, допустив вместе с другими представителями политической элиты фатальную по своим последствиям ошибку, сумел пересмотреть свою линию поведения и сделал то, что должна была сделать, но не сделала Боярская дума: он объявил, что до приезда в Москву (в соответствии с условиями договора) избранного государя Рязанская земля не будет выполнять никаких распоряжений Сигизмунда III и не будет давать никаких средств правительству, которое подчиняется этим распоряжениям.
Вопрос о кандидатуре королевича тем самым не снимался с повестки дня (в одном из сохранившихся пересказов послания читаем, что с приездом королевича Ляпунов выражал готовность лично прибыть в Москву и засвидетельствовать ему свою преданность|8), но и Боярской думе, и Си-гизмунду Ш и его окружению давалось понять, что если они хотят видеть на троне польского принца, то королевичу следует поскорее приехать в Москву, а королю отказаться от своих попыток управлять Россией.
Не исключено, что, действуя так, Ляпунов следовал советам одного из главных руководителей смоленского посольства — митрополита Филарета. Как выяснили позднее поляки, из-под Смоленска он писал в разные города «смутные грамоты», сообщая, что «король королевича на Московское государство дата не хочет», и предлагал, чтобы города «от Москвы на время от-ложилися» Одна из таких грамот вполне могла попасть в Рязань. Ответом на выступление Ляпунова стала попытка силой подавить недовольство. С этой целью А. Госевский попытался использовать войско бывшего тушинского гетмана Яна-Петра Сапеги. Перейдя осенью 1610 г. на королевскую
службу, это войско расположилось зимовать на Верхней Оке, сравнительно недалеко от Рязанской земли. 14 января (н.ст.) Сапега получил из Москвы грамоту «с великим прошеньем», чтобы он «шел на рязанские места»20.
Шаг этот оказался непродуманным и привел совсем не к тем последствиям, на которые рассчитывал Госевский. Ян-Петр Сапега был членом известного литовского дворянского рода и занимал в Речи Посполитой должность старосты пограничного города Усвята, но долголетняя война превратила и гетмана, и его юйско в собрание наемников, озабоченных тем, чтобы как можно дороже продать свои услуги. И Ян-Петр Сапега, и его войско были недовольны тем, что король отказался выплатить им деньги, которые задолжал Лжедмитрий П. Поэтому вместо того, чтобы выступить в поход на Рязань, он стал вести переговоры, чтобы выяснить, не выплатит ли эти деньги его войску новый царь, которого выберут русские «чины»21.
Другой шаг оказался не более удачным. Бояре попытались побудить к выступлению против Рязани главного среди сторонников Лжедмитрия П — Ивана Заруцкого, который после гибели Самозванца принес присягу Владиславу. Заруцкий, находившийся в Туле, однако, отправил грамоту бояр в Рязань22.
Ответом на эти шаги стало воззвание Прокопия Ляпунова, обращенное к населению России. Экземпляр этого документа, посланный в Нижний Новгород, попал в руки А.Госевского, который 21 января (н.ст.) отправил его королю, благодаря чему мы можем теперь познакомиться с этим текстом. В грамоте, исходившей от «всяких чинов всех людей Рязанской земли», содержался призыв ко всем русским людям соединиться для защиты своей страны и своей веры. Прокопий Ляпунов предлагал идти «всей землей к царствующему граду Москве», там «все православные христиане, вся земля Московского государства учиним совет, кому быть на Московском государстве государем»12.
И этот шаг еще не означал полного отказа от кандидатуры Владислава. В воззвании, говорилось, что если король выведет свои войска из России, пришлет королевича в Москву и согласится на его переход в православие, то «мы ему, государю, вся земля рады и крест ему, государю, целуем». Однако автор воззвания совсем не исключал того, что развитие событий может пойти совсем по иному пути. Если король, говорилось в документе, «захочет силой своей нас подчинить без правды, изменив своему крестному целованию», то против него выступят «все православные християне», «все края Российской земли». «Вся земля» должна была, собрав под Москвой свое войско, поставить Сигизмунда Ш перед четким выбором: или возведение его сына на русский трон в соответствии с условиями, предложенными русскими послами под Смоленском, или война со всем русским обществом, которое отдаст предпочтение другому кандидату.
Важным шагом на пути к объединению разных политических группировок в русском обществе для защиты национальных интересов стало
соглашение между рязанским дворянством и бывшими сторонниками Лжедмитрия П, не только с теми, которые находились в Туле с Иваном За-руцким, но и с теми, которые находились в Калуге с князем Д.Трубецким.
Свидетельством того, что в начале 1611 г. такое соглашение было уже достигнуто, является письмо князей Ю. и Д. Трубецких Яну-Петру Сапеге, написанное сразу после того, как пришла грамота от «бояр» из Москвы с призывом к выступлению против Рязани. «Вся земля Российского государства, — писали они гетману, — ныне в одном добром совете... а стоим все всею землею за истинную православную веру греческого закона и у Жигимонта короля всею землею того просим, чтобы по обещанию и по договору... сына своего дал на Московское государство государем и Литву из земли вывел, и сам вышел, а кроволитья и разорений унял»24.
Таким образом, и бывшие тушинцы не исключали возможности переговоров с польским королем: избрание польского принца в этом тексте особенно ясно выступает как цена, которую русское общество готово было уплатить за прекращение интервенции и вывод польско-литовских войск с русской территории.
Уже общность позиции заставляет предполагать наличие какого-то соглашения между Рязанью и Калугой. Но в грамоте князей мы находим и прямое сообщение о таком соглашении: «городы все, которые были к Калуге (т.е. бывшие владения Лжедмитрия II. — В. Ф.), ныне с Москвою и со всею землею Российского государства соодиначилися». В заключении союза между Рязанью и украинными и северскими городами, возможно, следует видеть одну из причин того, почему войско Яна-Петра Сапеги предпочло военным действиям переговоры.
Послание князей Трубецких позволяет выяснить, каково было отношение участников начинавшегося народноосвободительного движения к боярскому правительству в Москве. Узнав от Яна-Петра Сапеги о грамоте, присланной к нему от бояр, князья заявили, что грамоту писали «отступники, забыв Бога и души свои, истинной крестианской веры отметники». Очевидно, что «вся земля» объединялась помимо боярского правительства и против него.
Важным шагом по путл развития освободительного движения стало присоединение к заокским городам дворянства западных уездов. В коллективном обращении к Сигизмунду III смоляне, дорогобужане, вязьми-чи, можаичи, зубчане, беляне, старичане, лучане резко порицали польского короля за то, что он «Московское государство до конца разорил». В обращении подчеркивалось, что Владислав еще может вступить на русский трон, если король срочно пришлет сына в Россию, а сам уйдет в Речь Пос-полигую и прикажет «поместья наши и вотчины от приставов освободить, польских и литовских людей из Московского государства вывесть»25.
Как видно из грамоты, отправленной 27 января из Рязани в Нижний Новгород, к этому времени были установлены прочные связи и между
заокскими и замосковными городами, приступившими к сбору войск для совместного похода к Москве36. В грамоте от середины февраля П. Ляпунов извещал уже о решениях, принятых центральными органами охватившего всю страну движения: «А приговор всей земле сходится в дву городех, на Коломне да в Серпухов»27.
На территории замосковных городов освободительное движение началось независимо от выступления Ляпунова под влиянием грамот, которые с начала 1611 г. стал рассылать «по городам» патриарх Гермоген. Патриарх с самого начала был упорным противником избрания польского королевича, и с большим трудом удалось получить его согласие на заключение августовского договора. Как человек, с этим соглашением никак не связанный и не разделявший надежды, которые связывали с ним многие московские политики, патриарх сразу достаточно однозначно оценил и безрезультатность смоленских переговоров, и бездеятельность правительства в Москве.
Сохранился пересказ грамоты, отправленной им 8 января 1611 г. в Нижний Новгород (она также попала в руки А. Госевского, что привело к аресту Гермогена). Здесь читаем: «князь Федор Иванович Мстиславский (глава Боярской думы) со всеми иными бояры и думными людьми Москву Литве выдали... и они б, собрався, все в збор со всеми городы шли к Москве на литовских людей»28.
Призыв Гермогена начать войну против войск Речи Посполитой встретил живой отклик в городах Верхнего Поволжья. В Ярославле по получении грамот Гермогена «крест целовали на том, что было паном на Москве и во всех городех Московского государства не быти»29. Хотя участники движения, развернувшегося на территории замосковного края, были гораздо более враждебны по отношению к «польским и литовским людям», чем дворянство заокских городов, и здесь были готовы встать на общую с ними позицию — ценой возведения на трон польского королевича добиться"прекращения интервенции и сохранения территориальной целостности Российского государства. К |рамоте, отправленной из Ярославля в Вологду в феврале 1611 г., был приложен текст «крестоцело-вальной записи»-присяги участников формирующегося ополчения. В заключительной части этого документа читаем: «А буде король не даст нам сына своего на Московское государство и польских и литовских людей с Москвы и изо всех Московских и Украинных городов не выведет и из-под Смоленска сам не отступит и военских людей не отведет, и нам битися до смерти»30.
Напуганное происходившими событиями боярское правительство вынуждено было поставить Сигиэыунда III в известность, что оно фактически утратило контроль над положением дел в стране. Посол Боярской думы —ловчий И. Безобразов - Я февраля 1611 г. сообщил королю, что
большая часть городов и уездов отказала Боярской думе в повиновении и отказалась доставлять в Москву какие-либо доходы, «пока великий государь... королевич... на свой царский престол на Москву не прийдет». Бояре просили как можно скорее прислать королевича в Москву, так как, если этого не произойдет, то те, кто уже отказался подчиняться распоряжениям думы, намереваются, «сославшись всеми городами против вас, великого государя, стоять и польских и литовских людей из Московского государства высылать и с ними биться*31. Король и находившиеся с ним под Смоленском представители правящей элиты Речи Посполитой тем самым были поставлены перед четким выбором: или выполнять условия августовского договора, или вступить в войну с подавляющей частью русского общества. К такому повороту событий здесь тжазались не готовы. Войск для подавления народно-освободительного движения силой не было, а выполнять условия договора король был не намерен. После долгих обсуждений было решено отправить в Москву, чтобы уладить дело дипломатическими средствами (может быть, добившись очередной отсрочки для присылки королевича?), гетмана Жолкевского, но тот решительно отказался и вскоре вообще покинул лагерь под Смоленском32. Разъясняя мотивы его отказа, один из близких к нему людей писал: «Закрыл для себя пан гетман эту дорогу для того, что уже у этого народа весь кредит утратил, потому что ни в одном деле, о котором он договорился, не только ничего не обещано, но и надежды ни на что нет»33. В итоге все ограничилось посланием в Москву, в котором Сигизмунд 1П призывал, чтобы здесь «лживой скаске не верили»34, но такой ответ не мог удовлетворить и бояр в Москве, тем более участников освободительного движения.
Польский гарнизон в Москве, которую со всех сторон постепенно окружали войска Ополчения, оказался в критическом положении. В этих условиях А. Госевский отправил «до Прокофья Ляпунова и до всих коих с ним в совете» посольство во главе с архимандритом Чудова монастыря, протопопом Спасского собора и боярином М. А. Нагим с предложением отправить к королю новых послов, «штоб господаря королевича на гос-подарство Московское ранеи отпустил». От имени польского войска в Москве А. Госевский предлагал назначить срок, до которого стороны должны дожидаться прибытия королевича и не вести военных действий. Если королевич к указанному сроку не прибудет, польско-литовское войско обязуется покинуть Москву35. При оценке этого демарша следует учитывать, что А. Госевский не принадлежал к сторонникам гетмана Жолкевского и был прислан в Москву Сигизмундом III для осуществления планов передачи власти над Россией в руки польского короля. Поэтому в его демарше следует видеть прежде всего попытку выиграть время.
Когда в марте 1611 г. войска из разных частей страны стали приближаться к Москве, здесь вспыхнуло стихийное восстание жителей, хотевших
50
Б. H. Флоря
очистить город от польско-литовских войск, восстание, которое завершилось жестокой расправой с восставшими и пожаром столицы. Восстание стало последним звеном в цепи событий, приведших к окончательному отказу русского общества от планов возведения на русский трон польского кандидата и к полному разрыву отношений с Речью Посполитой36. Перед русским обществом оставался только один путь — путь вооруженной борьбы против находившегося на русской территории иноземного врага. Этой борьбой руководило созданное в лагере под Москвой правительство, во главе которого закономерно встал один из главных организаторов освободительного движения Прокопий Ляпунов.
Примечания
1 Так даже в классическом труде С. Ф. Платонова (Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. СПб., 1899. С. 454 и сл.).
2 См. письмо Я. Гридича Л. Сапеге от 13 августа 1610 г. Riksarkivet Stockholm. Skokloster Sämlingen. E 8604 (d341 ).
3 См. письмо С. Жолкевского королю от 23 августа 1610 г. Bibl. im. Raczyn-skich w Poznaniu. Rkp. 33. K. 172.
4 Сборник Русского исторического общества (далее — Сб. РИО). М., 1913. Т. 142. С. 182.
5 Текст приведен в: Polak W. О Kreml i Smolenszczyznç. Polityka Rzeczypospolitej wobec Moskwy w latach 1607-1612. Toruri, 1995. S. 235.
6 Zölkiewski S. Poczqtek i progrès wojny moskiewskiej. Opr. J. Maciszewski. War-szawa, 1966. S. 184.
7 Анализ этих условий см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI - начале XVII в. М„ 1978. С. 276-280.
8 Сб. РИа Т. 142. С. 111.
9 Об обстоятельствах ввода польского гарнизона в город см.: Поли. собр. русских летописей. СПб., 1910. Т. 14. С. 102; см. также сообщения польских участников событий М.Мархоцкого и С. Маскевича (Moskwa w rçkach Polaköw. Pamiçtniki dowödcöw i oficerôw garnizonu polskiego w Moskwie w latach 1610-1612. Warszawa, 1995. S. 79-82, 174-175).
10 Акты исторические. СПб., 1841. T. 2. С. 355.
11 Там же. С. 352.
12 О пожалованиях царя Василия П. Ляпунову и его семье см.: Акты служилых землевладельцев XV - начала XVII века. М., 1998. Т. 2. №252-255. С. 228-231. Хотя Ляпунов имел чин думного дворянина, его рязанское поместье насчитывало свыше 1000 четвертей земли, что являлось обычно боярским окладом.
13 Акты, относящиеся к истории Западной России (далее — АЗР). СПб., 1851. Т. 4. С. 360-361,384, 400.
14 Общий очерк переговоров см.: Платонов С. Ф. Очерки... С. 463 и сл.; Polak W. О Kreml i Smolenszczyzn?... S. 212 i п.
15 Позднее бояре из Москвы сообщали королю, что 3. Ляпунов из-под Смоленска с братом Прокопием «ссылаетца грамотками и людми» — Собрание государственных грамот и договоров (далее - СГГиД). М., 1819. Ч. 2. № 233.
16 Zölkiewski S. Poczqtek... S. 184.
17 СГГиД. Ч. 2. № 233.
18 См. записку о событиях в России от 7 марта 1611 г. — Muzeum Narodowe w Krakowie. Oddziat: zbiory Czartoryjskich. Rkp. 105. S. 87.
19 См. обвинения А. Госевского на русско-польских переговорах 1615 г.: АЗР. Т. 4. С. 482.
20 См. грамоту Я.-П. Сапеги Ю. Н. Трубецкому: СГГиД. Ч. 1№ 237.
21 См. соответствующие записи в дневнике похода Я.-П. Сапеги (Moskwa w r?kach... S. 359).
22 Об этом прямо говорится в грамоте из Рязани в Нижний Новгород: СГГиД. 4.2. № 228.
23 Публикация грамоты П. Ляпунова см.: Dyaryusz drogi Krola J. Mci Zygmunta III. Wroclaw, 1999. S. 247-251. Об обстоятельствах, при которых грамота попала в руки польских властей, см.: Polak W. О Kreml i Smolenszczyzn?... S. 237.
24 Zrödta do dziejöw polskich. Wilno, 1844. T. 2. S. 345-348.
25 Bibl. im. Raczynskich. Rkp. 33. K. 292v-293.
26 СГГиД. 4. 2. № 228.
27 Там же. № 238.
28 АЗР. Т. 4. С. 482-483 (заявления А. Госевского на переговорах 1615 г.).
29 См. грамоту из Ярославля в Вологду (СГГиД. Ч. 2. № 239). В написанной тогда же грамоте в Казань ярославцы также заявляли, что выступили в поход по призыву патриарха.
30 Акты, собранные Археографической экспедицией. СПб., 1836. Т. 2. С. 322.
31 Сб. РИО. Т. 142. С. 233-234.
32 Polak W. О Kreml i Smolenszczyzn?... S. 231.
33 См. письмо Я.Задзика от 15 января 1611 г.— Riksarkivet Stockholm. ExtraneaK Polen. Rkp. 105.
34 Сб. РИО. Т. 142. С. 236-237.
35 АЗР. Т. 4. С. 484 (высказывания А. Госевского на переговорах под Смоленском в 1615 г.).
36 Не случайно в новой крестоцеловальной записи, составленной весной 1611 г., таены ополчения обязывались «королю и королевичу креста не целовать и не прямити ни в чем, никоторыми делы... короля и королевича польского и литовского на Московское государство и на все государства Российского царствия не хотеть» (Сб. РИО. Т. 142. С. 263-264).
