CC BY
22
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2011. № 5
ФЕДЕРАЛИЗМ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПОДХОДЫ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА
В.И. Коваленко, А.В. Федякин
ПРОБЛЕМЫ ФЕДЕРАЛИЗМА В ТРУДАХ МЫСЛИТЕЛЕЙ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ
В статье анализируются взгляды видных представителей русского зарубежья на основания и перспективы утверждения федералистских начал в России, духовная атмосфера в годы и месяцы, предшествующие Октябрьской революции и после нее, определившая напряженные искания русских интеллектуалов оптимального государственного устройства страны, споры между сторонниками унитаристских и федералистских путей развития России. Раскрывается значение творческого наследия мыслителей русского зарубежья для современности.
Ключевые слова: Россия, русское зарубежье, национальные интересы России, унитаризм, федерализм.
Распад российской государственности переживался русскими мыслителями-эмигрантами не менее болезненно, чем смена политической системы. Вполне естественно, что в их трактовках причин крушения монархического строя в России, их отношении к Октябрьской революции и Советской власти, поисках альтернатив политического развития страны немаловажными аспектами выступали и оценки оснований государственного устройства, причин краха великой империи. Тем самым они концептуализировали новые подходы к осмыслению так и нерешенной к моменту национальной катастрофы дилеммы: что для России органично — федерализм или унитаризм? В этих подходах нашли отражение и сакраментальные для отечественной интеллектуальной традиции споры, более века сопровождавшие развитие политической мысли страны, и различная оценка имперского пути развития, равно как и государственного строительства, новой власти, и идейно-политические разногласия в самой эмиграции, которые так бурно проявились в 1920—1930 гг.
Политическая централизация, определявшая пружины российской государственности, не способствовала развитию идей федерализма на отечественной почве. В течение веков доминирующим был имперский принцип, подразумевающий многообразие вер, культур, народов и способов управления и в силу того позволяющий укреплять государственную целостность. Другое дело, что этот принцип всегда был обусловлен жестким влиянием Москвы, и с течением времени тенден-
ции унификации социальной, политической и культурной жизни получали все более полное воплощение в исторической практике.
Российскую империю можно типологизировать как традиционную империю, доктрина которой содержала идеи, свойственные как западной, так и восточной традициям, при явном доминировании византийского культурного (в том числе государственно-политического) наследия. В ходе модернизации империи, начавшейся с вестернизации России Петром I, ликвидировать традиционные институты не удалось. В принципе предпосылки для эффективной государственной реформы в стране сформировались в начале XIX в. (что нашло отражение в замыслах правительства Александра I), но сколь-нибудь заметных подвижек в практической сфере не произошло. Идеологический компонент имперской системы — монархия в ее абсолютистском выражении — препятствовал развитию начал федерализма в стране. Более того, национализация имперской идеологии при полиэтничном характере территориального комплекса породила тенденцию к колониализму в классическом (западном) его понимании, ибо вопреки российским традициям колонизации (по В.О. Ключевскому, основной пружины государственного развития Руси-России) с прагматично патерналистской позицией по отношению к местной элите утверждала жесткую унификацию административных и правовых норм и особенно языка и религии.
Примечательно, что вначале федералистские идеи были достаточно амбивалентными, их разделяли представители различных политических убеждений — от убежденного сторонника монархической государственности, видного государственного деятеля графа Н.Н. Новосильцева до Н.И. Костомарова — противника самодержавного принципа и административной централизации. Вспомним, что отношение к началам и возможностям федерализма у двух крупнейших представителей декабризма — П.И. Пестеля и Н.М. Муравьева — были резко противоположными.
Со временем, однако, с нарастанием унификации, осуществляемой как государственная политика, федералистские проекты стали формулироваться, как правило, в оппозиционном ключе. Для радикальной общественности идеи федерализма стали синонимом децентрализации, федеративное устройство противопоставлялось не только самодержавию, но и любой сильной центральной власти. Влиятельные в революционной среде последователи М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина не различали федерализм и безгосударственность.
В этих условиях официальные структуры, публицисты консервативно-националистического направления, как, к примеру, ведущий автор суворинской газеты "Новое время" М.О. Меньшиков, неизменно заявляли, что русским народом "федерация уже была испытана и повела к татарскому игу" [Быть ли ..., 1911].
Даже академическая наука, начавшая уделять внимание федералистским сюжетам, к мысли о перестройке российской государственности на основаниях федерализма относилась достаточно негативно. Так, А.С. Ященко1, осуществивший в предреволюционный период действительно фундаментальную разработку теоретических аспектов федерализма, полагал, что для России федерализация — это раздробление уже существующей единой верховной власти, то есть путь ее развала.
И хотя в обществе того времени наблюдалось своего рода согласие различных социально-политических направлений — панславистов, сторонников самодержавия и великой России и революционных социалистов — в стремлении связать федерализм с решением национального вопроса, когда идеал виделся в федерации народов, суть федеративных отношений и механизм этой федерации не раскрывались.
Между тем к началу XX в. Россия вошла в состояние системного кризиса, поразившего не только социально-экономическую сферу, но и механизмы собственно имперской политики. По словам М. Хиль-дермайера, "Слишком велик был разрыв между центром и периферией. Процессы, протекавшие в провинции, практически не находили продолжения в центре империи, и, когда «крыша» рассыпалась вслед за крушением монархии в феврале 1917 г., страну охватили хаос и гражданская война. В России не существовало федералистской традиции, которая бы обеспечивала механизм равновесия между различными регионами" [Хильдермаер, 2002, с. 93].
Проблема обострялась наличием этнических измерений. Показательно, что последняя попытка политического класса монархической России осуществить комплексную реформу, направленную на расширение децентрализации государственного управления и связанную с именем П.А. Столыпина, не только осталась незаконченной, но и привела к накоплению взрывных начал в обществе. Переплетенная с аграрной реформой, составной частью которой была политика переселения за Урал значительных сегментов сельского населения (по преимуществу славянского), она обостряла социальную напряженность в Сибири и на Дальнем Востоке, не в последнюю очередь выражая себя на межнациональных отношениях.
Не менее, а может быть, и более напряженный интерес мыслителей русского зарубежья (многие из них были видными деятелями "февральской республики") вызывали уроки недолгих преобразований буржуазно-демократического периода.
1 А.С. Ященко в дореволюционной научной литературе дал наиболее развернутое концептуальное обобщение федерализма в неразрывной связи его теоретических и исторических начал. И хотя с 1918 г. он оказался в эмиграции, его взгляды в настоящей статье анализироваться не будут, поскольку предметной разработкой федерализма за рубежом он уже не занимался. После же переезда в Литву в 1924 г. он отошел от эмигрантской литературной и общественной жизни, ограничившись преподавательской деятельностью.
Подавляющее большинство политических партий России отдавало предпочтение республиканскому строю2. В марте 1917 г. об этом говорилось на VII съезде кадетской партии, и тогда же Всероссийский торгово-промышленный съезд, выражавший настроения буржуазии, подчеркнул, что "формой управления, наиболее отвечающей государственным интересам и развитию промышленности и торговли, является республика при условии обеспечения политического единства России и при условии широкого развития местного самоуправления, с распространением его на все области России сообразно с их особенностями" [цит. по: Власть и реформы, 1996, с. 648—649].
Среди влиятельных общероссийских партий партия "Народной свободы" была единственной противницей федеративного устройства России, ибо кадеты считали, что это неминуемо приведет к распаду страны, в лучшем случае к образованию неопределенной слабой конфедерации.
Один из лидеров партии юрист Ф.Ф. Кокошкин в обстоятельном труде "Автономия и федерация" исходил из классического положения, согласно которому федеративное устройство предполагает соизмеримость его субъектов. Он пытался доказать, что федерирование России но национальному признаку нецелесообразно и практически невозможно как из-за серьезных диспропорций в численности ее народов, так и в силу неопределенности территории, которую они населяют.
Кокошкин полагал невозможным одновременно удовлетворять надежды больших и малых народов, что для него означало невозможность строгого установления пределов компетенции членов федерации. По его мнению, преобразование России по национальному принципу, федерация народов неизбежно приведут к трениям, спорам и вооруженным столкновениям. В согласии с партийной программой он предусматривал территориальную автономию лишь для Польши и Финляндии [см.: Кокошкин, 1917].
Точка зрения Кокошкина не встретила поддержки у представителей нерусских организаций кадетской партии, которые высказывались за федерацию, понимаемую как предоставление территориальной автономии Украине, Белоруссии, Литве и другим национальным окраинам. В этом их позиция совпадала с позицией национально-либеральных партий и общественных движений, которые после Февраля склонялись к идее федеративного устройства России, подчеркивая при этом, что они не рассматривают субъектов будущей российской федерации народов в качестве суверенных.
В сентябре в Киеве прошел Конгресс народов России, в котором участвовало 93 делегации, представлявшие все основные народы и на-
2 Более подробно о проектах государственного устройства России после февраля 1917 г. см.: Федерализм: теория и история развития (сравнительно-правовой анализ). М., 2000. С. 302-316.
циональные движения России, за исключением поляков и финнов. Участники Конгресса единодушно высказывались за преобразование России в демократическую федеративную республику. Тогда же глава Временного правительства А.Ф. Керенский заявил, что свободная Россия должна быть децентрализованной, т.е. федеративной, но провозгласить ее таковой вправе лишь Учредительное собрание [Карр1ег, 1992. S. 290-291; Несостоявшийся юбилей, 1992, с.7-9].
Высказывания о возможности переустройства России в условиях мировой войны на началах добровольного федеративного союза равноправных народов имели отчасти демагогический характер, ибо противоречили провозглашенной самим Временным правительством задаче сохранения границ по принципу "единства и неделимости" России. Вместе с тем еще в марте 1917 г. был издан "Акт об утверждении конституции Великого княжества Финляндского" и о применении ее в полном объеме, тогда же было признано право поляков на создание независимого государства.
В июне Временное правительство, демонстрируя не только политическую слабость, но и пренебрежение основными принципами государственно-правового устройства России, признало украинскую Центральную раду и ее генеральный секретариат как официальное представительство украинской нации. Тем самым впервые в своей истории центральное российское правительство передало часть своей власти национальному образованию и признало национальный принцип как основу административного устройства страны. Для кадетов эта уступка была неприемлемой, и они отозвали своих представителей из Временного правительства [Карр1ег S. 291-292].
Тогда же деятелями "февральской демократии" поднимался вопрос об автономии Латвии, Эстонии и Литвы (последняя была оккупирована немцами), дебатировалось право наций на самоопределение вплоть до отделения. Все это разрушало в общественном сознании представление о целостности России как фундаментальной основе ее исторического существования.
Наиболее последовательными в проведении принципа федерации были эсеры, для которых федерализм стал программной установкой еще в годы первой русской революции. Обличая государственный централизм социал-демократов, лидер партии В.М. Чернов прямо апеллировал к интернационализму Бакунина, "выразившего вековую, заветную идею нашего социализма — идею федеративного переустройства исторически сложившихся государств-левиафанов внутри, идею федерирования между собою нынешних государств вовне, идею федеративной общечеловеческой кооперации равноправных народностей, автономному культурному развитию которых должны быть обеспечены гибкие и свободные политические формы".
Противники "заветной идеи" социализма, по Чернову, попадали в "избитую, торную колею тех самых рассуждений, которые в своей наиболее логически последовательной форме представляют типически-империалистическую аргументацию" [Чернов, 1917, с.97].
Отстаивая права "великих" и "малых" народов, Чернов никак не определял государственно-правовые основы будущей федерации народов России и даже смешивал ее со славянской федерацией. В какой-то степени этот пробел партийной платформы должна была восполнить статья И. Окулича "Россия — союз областей", опубликованная в эсеровской газете "Дело народа". Развивая положения партийной программы и во многом следуя представлениям А.П. Щапова, автор предлагал будущему Учредительному собранию превратить Россию в "союз областей" — Малороссии, Грузии, Сибири, Туркестана и проч. Иными словами, Россия должна была стать федеративным государством, образцом для которого Окулич назвал США.
Области этой федерации передавали под общее управление вооруженные силы, внешнюю политику, денежную систему и верховный суд, сохраняя в своей компетенции остальные сферы управления, что, как считал автор, гарантировало бы им внутренний суверенитет. Строго говоря, Окулич не предполагал создания федерации народов, но выделяемые им "области" и последовательное игнорирование Велико-россии дают основание видеть в его проекте разновидность национальной федерации.
Тем не менее, ни временное правительство, ни входившие в правительственную коалицию партии не успели и не сумели разработать отчетливых представлений о будущем федерации в России (как и о формах государственного устройства страны в целом), не смогли урегулировать обостряющийся кризис и сохранить страну, и логикой политического процесса были вытеснены с политической сцены большевиками.
Драматизм государственного строительства в советской России, споры среди лидеров новой власти не могли не приковывать пристального внимания российской эмиграции. Безусловно осуждая принципы и механизмы большевистской диктатуры, обреченные на изгнание люди напряженно осмысливали причины победы большевизма. Их оценки по необходимости не могли иметь однозначно негативного характера. Наряду с обличительными нотами во взглядах русских эмигрантов стали появляться со временем более сдержанные ("сменовеховство" и пр.) определения. Одних впечатляло воссоздание "рассыпавшейся" страны, других привлекали идеи формально декларируемого федерализма. Как бы то ни было, проблемы судеб России, будущих форм ее государственного устройства заняли важное место в интеллектуальных и политических исканиях российской эмиграции.
Одним из центральных мотивов в работах наиболее ярких представителей русского зарубежья выступало признание необходимости со-
хранения единства российского политического и социокультурного пространства, утверждение, несмотря на перипетии первых десятилетий ХХ в., особой роли России на евразийском континенте и в мире. При этом речь шла отнюдь не о сохранении "единой и неделимой" России с практиковавшимися в имперскую эпоху подходами к административно-территориальной организации государственного пространства и решению национального вопроса. Напротив, акцентировался вопрос об актуальности поиска новых подходов в данной сфере государственной политики, учете всего этнокультурного и конфессионального многообразия народов, населяющих территорию страны.
В то же время наряду с общими моментами во взглядах мыслителей-эмигрантов на оптимальные формы территориального устройства вообще и России в частности наблюдаются и некоторые особенные черты. Во многих своих аспектах эти черты встраивались в систему "федерализм — децентрализованный унитаризм", которая, как показывает анализ опубликованных трудов, стала одной из системообразующих линий в научно-публицистических и общественно-политических дискуссиях эмигрантских кругов тех лет.
Так, о необходимости и неизбежности перехода к "функциональному федерализму" всех современных государств в ходе постепенной деволюции (англ. devolution — передача полномочий центральными органами власти на нижестоящие уровни) писал известный русский философ и правовед, идеолог правового социализма С.И. Гессен (1887—1950). В своих работах он подчеркивал, что государство, когда оно осуществляло свою задачу и тем самым приближалось к своей идее, всегда представляло "целокупный и единый интерес всего общества". Последний есть не что иное, как средний и одинаковый интерес предполагаемых равными граждан, а это, как считал Гессен, относится уже не к существу государства, а к его умалению. На путях данной умаленной формы государства восстановить идею самого государства уже не представляется возможным. "В действительности, однако, деволюция государства путем функциональной организации общества ведет не к умалению государства, а к его возвышению. Она снимает его нынешнюю умаленность и приближает его к его идее. Это значит, что государство есть именно координирующая организация общества и что функция его заключается не в том, чтобы представлять безразличное среднее ничто атомизиро-ванной личности, а в том, чтобы представлять полноту взаимносопря-женных деятельностей функционально расчлененного общества. Отсюда следует, что даже при дошедшей до своего предела деволюции, при полном расчленении нынешней универсальной всекомпетентности государства на отдельные функции и распределении последних между самоуправляющимися ассоциациями негосударственного типа, государство в каком-то особом смысле сохранит и свою универсальность, и свою все-компетентность" [Гессен, 1998, с. 393—394].
Преобразование государства в организацию, координирующую активность самоуправляющихся на основании порождаемого ими социального права общественных корпораций, полагал Гессен, есть не что иное, как "до своего логического конца идущее пронизание государства правом. Совершенно не верно считать, что государство таким образом умаляется в своей активности и даже в своей всеобщности. И та и другая только меняют свое качество" [Там же, с. 394].
Особое внимание Гессен уделял проблеме четкого разграничения функций центральных органов власти и институциональных образований на местах, необходимости последовательной отработки и налаживания механизмов взаимодействия "функциональных объединений" между собой и с "координирующей организацией" в лице федерального центра. Это, по его мнению, является необходимым условием предупреждения возможных конфликтов, серьезным препятствием дезинтеграции, возможности возникновения и развития центробежных тенденций. "В самом деле невмешательство постороннего органа в дела, относящиеся к функции соответствующего функционального объединения, предполагает не только отграничение этой функции от других, с нею смежных, но и всегда активно-напряженное, в постоянном процессе находящееся отношение этой функции, как целого к целостности всех общественных функций вообще. Координирующая организация должна «блюсти интерес» этой никогда не готовой и данной, а всегда созидаемой и заданной целостности, и уже по тому одному она необходимо должна быть не просто судебной инстанцией, выносящей приговор на основании данного закона, а федеральной организацией, размежевывающей компетенции, предупреждающей конфликты, разрешающей их своим приговором, ставящей отдельным функциональным объединениям общие задачи их деятельности, поскольку они вытекают из целостного интереса всего функционально-расчлененного общества" [Там же, с. 395].
При всем этом Гессен не умалял роли государственного центра, оставляя за ним достаточно широкий спектр полномочий. И чем активнее отдельные функциональные объединения, полагал он, тем больше будет ставиться подобных вопросов и, следовательно, большей будет активность "координирующей организации": "Ведь все своеобразие личной и общественной активности, которым именно она и отличается от простой физической энергии, в том и состоит, что она не умаляется, а напротив, возрастает от распределения ее между многими центрами. Поскольку, например, общее понятие обязательной школы, страхования от безработицы и т.п. затрагивает не только культурно-просветительную или хозяйственную «власть» в обществе, но и все другие функциональные объединения и, значит, все общество в целом, государство устанавливает те задачи, которые соответственные функциональные объединения имеют разрешить. Оно устанавливает как бы из-
вестный уровень общественно-корпоративной активности, ее качество или форму, которая специфицируется и наполняется определенным содержанием уже подлежащими функциональными организациями. В этих же пределах оно сохраняет за собой и контроль над автономными функциональными «властями», препятствуя тем самым последним выродиться в игнорирующие интересы целого привилегированного сословия" [Там же, с. 396-397].
За государственным центром, полагал Гессен, остается универсальность и всеобщность, но не содержания, а качества: всекомпетент-ность принимает характер сверхкомпетентности, предписываемый же извне образец действия заменяется устанавливаемым уровнем требуемой активности. "Конечно, так понятое государство не всефункцио-нально, но оно и не бесфункционально, а сверхфункционально, то есть в упомянутых пределах установления задач и уровня их разрешения, поскольку они вырастают из целокупного интереса всего общества, оно разрешает вопросы, относящиеся ко всем разнообразным функциям общественного целого" [Там же, с. 397].
Подобного рода система взаимоотношений, считал Гессен, и есть "отношение федерального государства к государствам-членам федерации. Как в союзном государстве точная определенность компетенции союзных органов обеспечивает сохранение государствами-членами их относительной независимости и дает пример всеобщности, не являющейся тем самым всекомпетентностью, точно так же и в функциональном государстве всеобщность последнего не означает беспредельности государственной власти и ее материальной всекомпетентности. Постольку, к будущему государству вполне применим термин функционального федерализма, отнюдь не исключающего, конечно, и федерализма территориального" [Там же].
Впрочем, Гессен делал оговорку, что все это — лишь перспективы развития государств. Постепенность процесса деволюции современного государства говорит о том, полагал он, что путь к функциональному федерализму будет лежать через этап своего рода функциональной автономии, т.е. выделения государством различным функциональным объединениям относительно самостоятельной области действия с определенной компетенцией.
Сторонником федерализма, в том числе развития его основ в России, был историк, философ и публицист Ф.А. Степун. В своей статье "Чаемая Россия" он подчеркивал, что в условиях российской полиэт-ничности и многоконфессиональности единственно возможным способом организации сосуществования различных наций и народностей может быть "государственно-правовая форма", связывающая "великодержавность и федерализм": "Самая значительная черта русской государственной плоти — многоплеменность и многоязычность России, представляющей собою не нацию, а целую семью наций. Сворачивать
в тупик великорусски-славянофильского обрусительного шовинизма эпохи Александра III, малочувствительной как к петровскому окну в Европу, блистательному Петербургу, так и к экзотическому образу сказочной персидской княжны, значит проявлять величайшую нечувствительность к облику и гению России. Из этого никак, конечно, не следует, чтобы гений русского патриотизма был обязан предоставлять всем населяющим Россию народностям не только право на самоопределение, но и право на отделение. Вести русское государство может, конечно, лишь русское, точнее, великорусское племя. В этом водительстве должна твердо звучать тема имперской великодержавности" [Степун, 1999, с. 246].
Мысль о федеративной основе будущей российской государственности присутствует во многих работах Степуна. Так, в статье "Родина, отечество и чужбина" он размышляет о контурах "государства Российского, мыслимого в будущем, конечно, лишь в образе свободной федерации" [Там же, С. 289—290], а в статье "О будущем возрождении России" констатирует, что "Федеративное начало все же настолько развилось и осозналось в Советской России, что односторонне великорусская диктатура невозможна" [Там же, С. 421].
Позитивную в целом оценку советскому опыту национально-государственного строительства дал в своих работах П.А. Сорокин (1889— 1968), ставший впоследствии одним из ведущих социологов ХХ в. В частности, к числу заслуг советской власти он относил тот факт, что "нерусские национальности Советского Союза образовали национальные республики или автономные группы, вполне равные в отношении самоуправления, прав и привилегий Российской, Украинской и Белорусской республикам" [Сорокин, 1990, с. 487].
Сорокин испытывал давний интерес к проблемам федерализма. Еще в 1917 г., будучи связан с партией эсеров, он опубликовал сразу три статьи, в которых определились контуры его политико-правовой утопии "единого мирового государства на федеративных началах" ("Основы будущего мира", "Грядущая вселенская федерация", "Проблема социального равенства"). Программа Сорокина по ряду пунктов напоминала "программу мира" К. Гиюсманса и К. Каутского. Последовательное решение национального вопроса, утверждение федерализма Сорокин связывал с изменением политического строя государств, с полным правовым равенством личности, с демократизацией народного представительства, с передачей ведения международной политики в руки самого народа и др. Эти перемены со временем должны привести к созданию ряда международных учреждений (к примеру, международного третейского суда, решения которого подкреплялись бы действиями всего мирового сообщества), а затем и передачи части суверенитета надгосу-дарственному органу — сначала союзу государств Европы, а впоследствии и всего мира.
Концепция Сорокина, затрагивавшая вопросы территориальной организации государства, развивалась далее в его работе "Автономия национальностей и единство государства", изданной в Петрограде между 1920 и 1922 гг. Основной принцип государственного строительства, отстаиваемый Сорокиным, — "единство в многообразии". По его мнению, данный принцип не только является неотъемлемой составляющей отечественного социополитического опыта, но и демонстрирует свою эффективность в других "мультинациональных" государствах: "С момента возникновения русской нации ее единство в киевский, московский, новгородский, имперский и советский периоды всегда основывалось на расовом и этническом разнообразии ее населения. Еще до основания Киевского государства восточные славяне представляли собой смешение различных индоевропейских и арийских расовых линий с ощутимым добавлением урало-алтайских ветвей монгольских, тюркских и финских народов. С тех пор расовое, этническое и другое разнообразие русских народов еще более возросло. Дореволюционная и Советская Россия включает в свой состав более сотни этнических групп и разные расовые группы. «Единство в многообразии» уходит своими корнями в историю русской нации и ее государства. Поскольку вместо того чтобы вести ее к погибели, оно сопровождало замечательный рост русской нации, мы должны заключить, что русский народ успешно применял этот принцип в своей жизни и что единство обширной социальной группы, без сомнения, должно строиться на принципе многообразия, реализуемом честно и мудро. Исторический опыт других «мульти-национальных» государств, таких, как Соединенные Штаты, Швейцария и Бельгия, также подтверждает этот вывод" [Там же, с. 479].
Одна из основных предпосылок успеха политики "единства в многообразии", полагал Сорокин, состоит в юридическом и фактическом равенстве разнообразных расовых и этнических групп населения империй, наций, а также любых обществ. Это условие, по его убеждению, во многом было реализовано в истории русской нации.
Предметно идеи федерализма в годы эмиграции Сорокиным не развивались, но в своей подразумеваемой форме они вошли в концепции, сделавшие его знаменитым. Это и оригинальная концепция исторического развития культуры ("Социальная и культурная динамика", 1937-1941), и идея конвергенции капитализма и коммунизма в некую новую цивилизацию ("Россия и Соединенные Штаты", 1944; "Основные тенденции нашего времени", 1964), и программа спасения человечества на основе творческого альтруизма — как гарантии прочного мира и гармонии между людьми ("Восстановление гуманности", 1948; "Альтруистская любовь...", 1950), и др.
Весьма оригинальные для своего времени идеи в сфере национально-государственного строительства, в том числе в России, высказывались философом, историком и публицистом Г.П. Федотовым
(1886—1951). В контексте проблематики федерализма представляют интерес как минимум два принципиальных момента в его трудах эмигрантского периода.
Во-первых, это развиваемая Федотовым мысль о причинах дезинтеграции единого Российского государства. Характеризуя протекавшие в XIX в. процессы в сфере российской национальной политики как "отлив сил, материальных и духовных, от великорусского центра на окраины Империи", автор констатирует следующие, весьма закономерные, с его точки зрения, итоги этих процессов: "За XIX век росли и богатели, наполнялись пришлым населением Новороссия, Кавказ, Сибирь. И вместе с тем крестьянство центральных губерний разорялось, вырождалось духовно и заставляло экономистов говорить об «оскудении центра». Великороссия хирела, отдавая свою кровь окраинам, которые воображают теперь, что она их эксплуатировала. Самое тревожное заключалось в том, что параллельно с хозяйственным процессом шел отлив и духовных сил от старых центров русской жизни" [Федотов, 1998, с. 130].
Последовавшие за этим революционные потрясения, с точки зрения Федотова, усилили уже существующие тенденции и обусловили возникновение новых дезинтеграционных тенденций как внутри-, так и внешнеполитического свойства: "За одиннадцать лет революции зародились, развились, окрепли десятки национальных сознаний в ее расслабевшем теле. Иные из них приобрели уже грозную силу. Каждый маленький народец, вчера полудикий, выделяет кадры полуинтеллигенции, которая уже гонит от себя своих русских учителей. Под покровом интернационального коммунизма в рядах самой коммунистической партии складываются кадры националистов, стремящихся разнести в куски историческое тело России. Казанским татарам, конечно, уйти некуда. Они могут лишь мечтать о Казани как столице Евразии. Но Украина, Грузия (в лице их интеллигенции) рвутся к независимости. Азербайджан и Казахстан тяготеют к азиатским центрам ислама.
С Дальнего Востока наступает Япония, вскоре начнет наступать Китай. И тут мы с ужасом узнаем, что сибиряки, чистокровные великороссы-сибиряки, тоже имеют зуб против России, тоже мечтают о Сибирской Республике — легкой добыче Японии. Революция укрепила национальное самосознание всех народов, объявила контрреволюционными лишь национальные чувства господствовавшей вчера народности. Многие с удивлением узнают сейчас, что великороссов в СССР числится всего 54%. И это слабое большинство сейчас же становится меньшинством, когда мы мысленно прилагаем к России оторвавшиеся от нее западные области. Мы как-то проморгали тот факт, что величайшая империя Европы и Азии строилась национальным меньшинством, которое свою культуру и свою государственную волю налагало на целый этнографический материк. Мы говорим со справедливою гордостью, что эта гегемония России почти для всех (только не
западных) ее народов была счастливой судьбой, что она дала им возможность приобщиться к всечеловеческой культуре, какой являлась культура русская. Но подрастающие дети, усыновленные нами, не хотят знать вскормившей их школы и тянутся кто куда — к западу и к востоку, к Польше, Турции или к интернациональному геометрическому месту — т.е. к духовному небытию" [Там же, с. 128].
Второй принципиальный момент в рассуждениях Федотова — мысль о возможности сохранения в современных условиях империи, понимаемой не в качестве разновидности монархической формы правления, а как способ организации больших, населенных различными народностями, пространств. Основу целостности такой империи должно составлять сочетание принципа социокультурной общности и политической практики децентрализованного унитаризма: " Россия не Австрия и не старая Турция, где малая численно народность командовала над чужеродным большинством. И если Россия, с культурным ростом малых народностей, не может быть национальным монолитом, подобным Франции или Германии, то у великорусской народности есть гораздо более мощный этнический базис, чем у австрийских немцев; .эта народность не только не уступает культурно другим, подвластным (случай Турции), но является носительницей единственной великой культуры на территории государства. Остальные культуры, переживающие сейчас эру шовинистического угара — говоря совершенно объективно, — являются явлениями провинциального порядка, в большинстве случаев и вызванными к жизни оплодотворяющим воздействием культуры русской. Россия не Русь, но союз народов, объединившихся вокруг Руси. И народы эти уже не безгласны, но стремятся заглушить друг друга гулом нестройных голосов. Для многих из нас это все еще непривычно, мы с этим не можем примириться. Если не примиримся — т.е. с многослов-ностью, а не с нестройностью, то и останемся в одной Великороссии, т.е. России существовать не будет. Мы должны показать миру (после крушения стольких империй), что задача империи, т.е. сверхнационального государства, — разрешима. Более того — когда мир, устав от кровавого хаоса мелко-племенной чересполосицы, встоскует о единстве как предпосылке великой культуры, Россия должна дать образец, форму мирного сотрудничества народов не под гнетом, а под водительством великой нации. Задача политиков — найти гибкие, но твердые формы этой связи, обеспечивающей каждой народности свободу развития и меру сил зрелости. Задача культурных работников, каждого русского в том, чтобы расширить свое русское сознание (без ущерба для его «рус-скости») в сознание российское. Это значит воскресить в нем в какой-то мере духовный облик всех народов России" [Там же, с. 131, 136-137].
К децентрализованному унитаризму как способу решения проблем в сфере национально-государственного строительства склонялся и видный деятель кадетской партии, философ и правовед П.И. Новго-
родцев. В положительном ключе (как и Федотов) оценивая интегра-тивный потенциал социокультурной общности, наряду с этим он выдвигал тезис о предоставлении народам, входящим в состав единого государства, широкой культурной автономии: "...все, живущие в России, выросшие к колыбели русской культуры и под сенью русского государства, и могут, и должны объединяться и еще одним высшим началом, прочнее всего связывающим, а именно — преданностью русской культуре и русскому народу. В идеальном смысле своем это и есть именно высшая духовная связь. Она отнюдь не означает отрицания национальных и культурных особенностей отдельных групп населения, пусть каждая из них чтит и развивает свою культуру, но чтит и развивает ее на почве уважения и преданности великим сокровищам русской культуры. Это не угнетение, а приобщение к высшему единству, к единству и общению не только формально-юридическому, но и духовному" [Новгородцев, 1991, с. 574].
Идея необходимости децентрализации России, прежде всего, в духовной и культурной сфере, развивается в трудах известного философа и публициста Н.А. Бердяева(1874—1948), созданных в эмигрантский период его научной деятельности. Децентрализацию, по его мнению, не следует понимать как чисто внешнее пространственное движение от столичных центров к глухим провинциям. Она прежде всего представляет собой внутреннее движение, повышение сознания и энергии в каждом человеке, живущем в России. Основную опасность целостности Отечества Бердяев усматривал, с одной стороны, в чрезмерном сосредоточении всей жизни в столичных центрах, с другой стороны, в провинциализации, оскудении и опустошении России — как материальном, так и духовном.
По существу, мы можем говорить о разработке (или по крайней мере попытке разработки) Бердяевым концептуально нового подхода к организации системы взаимоотношений "Центр — регионы" в этнически и конфессионально неоднородном государстве, каким являлась современная ему Россия и какой она остается в наши дни. Суть этого подхода — в проведении государством активной региональной политики, направленной на перераспределение основных ресурсов между различными территориями страны с целью обеспечения равномерности их развития, недопущения процветания одних на фоне стагнации других.
Ввиду особой актуальности разрабатывавшихся Бердяевым в прошлом столетии идей для современной России приведем фрагмент работы ученого целиком: "Незрелость глухой провинции и гнилость государственного центра — вот полюсы русской жизни. И русская общественная жизнь слишком оттеснена к этим полюсам. А жизнь передовых кругов Петрограда и Москвы и жизнь глухих уголков далекой русской провинции принадлежит к разным историческим эпохам. Ис-
торический строй русской государственности централизовал государственно-общественную жизнь, отравил бюрократизмом и задавил провинциальную общественную и культурную жизнь. В России произошла централизация культуры, опасная для будущего такой огромной страны. Вся наша культурная жизнь стягивается к Петрограду, к Москве, отчасти лишь к Киеву. Русская культурная энергия не хочет распространяться по необъятным пространствам России, боится потонуть во тьме глухих провинций, старается охранить себя в центрах. Есть какой-то испуг перед темными и поглощающими недрами России. Явление это — болезненное и угрожающее. Россия — не Франция. И во Франции исключительное сосредоточение культуры в Париже порождает непомерную разницу возраста Парижа и французской провинции и делает непрочными и поверхностными политические перевороты. В России же такая централизация совсем уже болезненна и удерживает Россию на низших стадиях развития. В России существенно необходимы духовно-культурная децентрализация и духовно-культурный подъем самих недр русской народной жизни. И это совсем не народничество. Одинаково должны быть преодолены и ложный столичный централизм, духовный бюрократизм и ложное народничество, духовный провинциализм. Одинаково неверна и столичная ориентировка жизни, и ориентировка провинциальная.
Если бюрократически-абсолютистская централизация и централизация революционно-якобинская вообще опасны для здорового народного развития, то еще более опасны они в такой колоссальной и таинственной стране, как Россия. Централизм реакционный и централизм революционный могут быть в одинаковом несоответствии с тем, что совершается в глубине России, в недрах народной жизни. И да не будет так, чтобы старое бюрократическое насилие над народной жизнью сменилось новым якобинским насилием! Пусть жизнь народная развивается изнутри, в соответствии с реальным бытием нашим! Петроградский бюрократизм заражал и наше либеральное и революционное движение. Бюрократизм есть особая метафизика жизни, и она глубоко проникает в жизнь. Но провинциализм есть другая метафизика жизни. Крайний централистический бюрократизм и крайний провинциализм — соотносительны и взаимно обусловливают друг друга. Россия погибает от централистического бюрократизма, с одной стороны, и темного провинциализма — с другой. Децентрализация русской культуры означает не торжество провинциализма, а преодоление и провинциализма, и бюрократического централизма, духовный подъем всей нации и каждой личности. В России повсеместно должна начаться разработка ее недр, как духовных, так и материальных. А это предполагает уменьшение различия между центрами и провинцией, между верхним и нижним слоем русской жизни, предполагает уважение к тем жизненным процессам, которые происходят в неведомой глубине и дали на-
родной жизни. Нельзя предписать свободу из центра — должна быть воля к свободе в народной жизни, уходящей корнями своими в недра земли" [Бердяев, 1997, с. 287-288].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Русский народ и государство. М., 1998.
2. Бердяев Н.А. Судьба России // Русская идея. Судьба России. М., 1997.
3. Быть ли России великой? // Новое время. 1911. 26 февр.
4. Вейдле В. Безымянная страна. Paris, 1968.
5. Власть и реформы. От самодержавия к советской России. СПб., 1996.
6. Гессен С.И. Правовое государство и социализм // Избр. соч.. М., 1998.
7. Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М., 1993-1998.
8. Кокошкин Ф.Ф. Автономия и федерация. Пг., 1917.
9. Несостоявшийся юбилей. М., 1992.
10. Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991.
11. Сорокин П.А. Основные черты русской нации в двадцатом столетии // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья: Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, В.В. Зеньковский, П.А. Сорокин, Г.П. Федотов, Г.В. Флоровский / Сост. М.А. Маслин. М., 1990.
12. Степун Ф.А. Чаемая Россия / Сост. и послесловие А.А. Ермичева. СПб.,
1999.
13. Федерализм: теория и история развития (сравнительно-правовой анализ). М., 2000.
14. Федотов Г.П. Будет ли существовать Россия? // Собр. соч.: В 12 т. Т. 2: Статьи 1920-30-х гг. из журналов "Путь", "Православная мысль" и "Вестник РХСД" / Сост., примеч. С.С. Бычков. М., 1998.
15. Хильдермаер М. Российский "долгий XIX век": " особый путь" европейской модернизации? // Ab Imperio, 2002. N 1.
16. Чернов В.М. Марксизм и славянство (К вопросу о внешней политике социализма). Пг., 1917.
17. Kappler A. Russland als Yielyoelkerreich. München, 1992.
Окончание следует
