CC BY
31
Лексема бык на момент включения её в качестве компонента в формальную структуру ФЕ имеет смысловую структуру, коннотативный макрокомпонент которой обогащён эмотивно-оценочными и ассоциативно-образными семами, актуальными для адресанта и адресата эпистолярного дискурса. Речь идёт об эпитропе, смежном с аллюзией явлении, представляющем собой механизм воспроизведения целой коммуникативной ситуации по опорному знаку. В эпистолярии эпитроп обеспечивает когезию эпистолярного диалога и выявляет общность картин мира коммуникантов. В анализируемом примере лексема бык имеет для коммуникантов актуальные насыщенные коннотации, связанные с совместно пережитым опытом, соответственно, является примером включения эпитропа в процесс структурно-семантической трансформации ФЕ.
Фразеологическая аллюзия исследуется как механизм кодирования и не изучена экспериментально как результат декодирования. Так, можно предположить, что в разных аудиториях, отличающихся по ключевым критериям, могут быть разные результаты декодирования, поскольку не столько семантические, внутренние, факторы определяют результат декодирования, сколько факторы, зависящие от языковой картины мира носителя языка и его лингвокреативных способностей. Например, проблема перевода ФЕ связана с тем, что «достаточно часто даётся прямой перевод, никак не связанный с образным смыслом, отражённом в первоисточнике, или с опорой на отдельное слово»
Библиографический список
[12, с. 388], что свидетельствует об отсутствии воспроизводимой единицы, содержащей данные компоненты, в языковой картине мира говорящего. То же можно сказать о носителе языка, не имеющем в своём тезаурусе единицы с заданным компонентным составом или затрудняющемся в образном восприятии речи.
Таким образом, в когнитивно-дискурсивном аспекте фразеологическая аллюзия - это средство компрессии дискурса, поскольку объективация информации обеспечивается меньшим количеством единиц, средство создания вертикального контекста, так как формально выраженные компоненты ФЕ проецируют фразеологический образ, её внутреннюю форму, могут актуализировать ассоциативно-образные смыслы и т.д., поэтому «для её адекватного понимания необходимо обладать достаточными лингвистическими знаниями и языковым чутьём, чтобы иметь возможность извлечь необходимую для идентификации ФЕ информацию из долговременной памяти» [7, с. 72]. Лингвокреативная деятельность адресата сообщения обусловлена тем, что «фразеологическая аллюзия в художественном дискурсе проецирует несколько векторов расширения смысла» [6, с. 288]. Восприятие компонентов «маркированных формально и содержательно принадлежностью определённому фразеологизму, благодаря устойчивым ассоциативным связям вызывает имплицитное присутствие в сознании адресата фразеологической единицы в целом, ассоциирующейся с конкретизированной ситуацией» [4, с. 123].
1. Лпешко-Ожевская С.С. Фразеологический состав английского языка и проблемы аллюзивности художественного текста. Диссертация ... кандидата филологических наук. Mосква, 2006.
2. Гусева ЛА Библейская фразеология в стихотворных текстах Н.И. Глазкова. Верхневолжский филологический вестник. 2017; 1: 43 - 49.
3. Крепкогорская Е.В. Контекстуальное использование трансформированных фразеологических единиц с растительным компонентом в русском и английском языках. Вестник Казанского государственного университета культуры и искусств. 2011; 4: 89 - 92.
4. Mелерович A.M., Блинова Е.В. Психолингвистический механизм спонтанного семантического анализа фразеологизмов и его реализация в художественной речи. Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. 2007; 2: 117 - 124.
5. Mелерович A.M., Кидярова Е.Е. Структура и концептуальное содержание фразеологических конфигураций в поэтических произведениях ИА Бродского. Русское слово. Ярославль, 2008: 388 - 395.
6. Осадчая M.H. Когнитивные аспекты авторского «перекодирования» фразеологической семантики в художественном дискурсе
0. Mандельштама. Устойчивые фразы в парадигмах науки. Тула, 2015: 287 - 291.
7. Федуленкова Т.Н. Окказиональное стилистическое преобразование фразеологических единиц. Актуальные проблемы германистики, романистики и русистики. 2015; 1: 69 - 73.
8. Байрамова Л.К. Фразеологическая аллюзия в произведениях В.И. Ленина. Филологические науки. 1985; 5: 15 - 17.
9. Naciscione A. Stylistic Use of Pfraseoiogicai Units in Discours. Amsterdam: Philadelphia, 2010.
10. Mосквин В.П. К уточнению понятия «аллюзия». Русская речь. 2014; 1: 37 - 43.
11. Ллефиренко Н.Ф. Когнитивно-дискурсивные механизмы языковой игры в сфере фразеологии. Учёные записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. 2012; Т. 25, № 2: 70 - 75.
12. Трофимова Е.Б., Пелевина A.A. Языковые и когнитивные стратегии, используемые носителями языка при опознавании корейских фразеологизмов в пословном переводе. Мир науки, культуры, образования. 2014; 6 (49): 386 - 388.
References
1. Aleshko-Ozhevskaya S.S. Frazeologicheskij sostav anglijskogo yazyka i problemy allyuzivnosti hudozhestvennogo teksta. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2006.
2. Guseva L.A. Biblejskaya frazeologiya v stihotvornyh tekstah N.I. Glazkova. Verhnevolzhskij filologicheskij vestnik. 2017; 1: 43 - 49.
3. Krepkogorskaya E.V. Kontekstual'noe ispol'zovanie transformirovannyh frazeologicheskih edinic s rastitel'nym komponentom v russkom i anglijskom yazykah. Vestnik Kazanskogo gosudarstvennogo universiteta kul'tury i iskusstv. 2011; 4: 89 - 92.
4. Melerovich A.M., Blinova E.V. Psiholingvisticheskij mehanizm spontannogo semanticheskogo analiza frazeologizmov i ego realizaciya v hudozhestvennoj rechi. VestnikKostromskogo gosudarstvennogo universiteta im. N.A. Nekrasova. 2007; 2: 117 - 124.
5. Melerovich A.M., Kidyarova E.E. Struktura i konceptual'noe soderzhanie frazeologicheskih konfiguracij v po'eticheskih proizvedeniyah
1.A. Brodskogo. Russkoe slovo. Yaroslavl', 2008: 388 - 395.
6. Osadchaya M.N. Kognitivnye aspekty avtorskogo «perekodirovaniya» frazeologicheskoj semantiki v hudozhestvennom diskurse O. Mandel'shtama. Ustojchivye frazy v paradigmah nauki. Tula, 2015: 287 - 291.
7. Fedulenkova T.N. Okkazional'noe stilisticheskoe preobrazovanie frazeologicheskih edinic. Aktual'nye problemy germanistiki, romanistiki i rusistiki. 2015; 1: 69 - 73.
8. Bajramova L.K. Frazeologicheskaya allyuziya v proizvedeniyah V.I. Lenina. Filologicheskie nauki. 1985; 5: 15 - 17.
9. Naciscione A. Stylistic Use of Pfraseological Units in Discours. Amsterdam: Philadelphia, 2010.
10. Moskvin V.P. K utochneniyu ponyatiya «allyuziya». Russkaya rech'. 2014; 1: 37 - 43.
11. Alefirenko N.F. Kognitivno-diskursivnye mehanizmy yazykovoj igry v sfere frazeologii. Uchenye zapiski Tavricheskogo nacional'nogo universiteta im. V.I. Vernadskogo. 2012; T. 25, № 2: 70 - 75.
12. Trofimova E.B., Pelevina A.A. Yazykovye i kognitivnye strategii, ispol'zuemye nositelyami yazyka pri opoznavanii korejskih frazeologizmov v poslovnom perevode. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya. 2014; 6 (49): 386 - 388.
Статья поступила в редакцию 14.03.18
УДК 82
Kanarskaya E.I., postgraduate, Department of Russian Literature, Institute of Philology and Journalism, Lobachevsky State
University of Nizhni Novgorod (Nizhni Novgorod, Russia), E-mail: ek-uf@yandex.ru
THE PROBLEM OF FATE IN PLAYS BY N.V. KOLYADA. The article analyzes forms of literary realization, the basics and the ideological meaning of the phenomenon of fate, or destiny, in plays by the modern playwright N.V. Kolyada. The author comes to the conclusion that the fate is an integral element of the imaginative world of plays by N.V. Kolyada, which exists in two interconnected polar forms. On the one hand, the destiny in playwright's literary system appears as the faceless, irreal, chaotic force destroying natural ontological and axiological foundations of the world and establishing "anti-order". As a result, life of the characters completely submits to the platitude, soullessness which could be overcome only beyond the veil. On the other hand, in a number of plays by
N.V. Kolyada fate acts, on the contrary, as the expurgatory force, which apparition is connected with the limitation of the irreal evil and the necessity of its destruction for the sake of spiritual renewal of the world.
Key words: Kolyada, fate, destiny, modern dramaturgy, "ontological chaos".
Е.И. Канарская, аспирант каф. русской литературы Института филологии и журналистики ФГАОУ ВО «Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского», г. Нижний Новгород, E-mail: ek-uf@yandex.ru
ПРОБЛЕМА РОКА В ДРАМАТУРГИИ Н.В. КОЛЯДЫ
В статье рассматриваются формы художественного воплощения, сущность и идейное значение феномена рока, или судьбы, в пьесах современного драматурга Н.В. Коляды. Автор приходит к выводу, что рок является неотъемлемым элементом мира произведений Н.В. Коляды, существующим в двух полярных, но взаимосвязанных ипостасях. С одной стороны, судьба в художественной системе драматурга предстает безликой, ирреальной, хаотической силой, разрушающей естественные онтологические и аксиологические основания мира и устанавливающей «антипорядок». В результате жизнь героев полностью подчиняется пошлости, бездуховности, преодоление которых возможно только за границами земного бытия. С другой стороны, в ряде пьес Н.В. Коляды рок выступает, напротив, очистительной силой, появление которой связано с предельностью ирреального зла и необходимостью его уничтожения ради духовного обновления мира.
Ключевые слова: Коляда, рок, судьба, современная драматургия, «онтологический хаос».
Проблема рока - его существования, природы, происхождения и преодолимости - относится к числу вечных, осмысляемых в мифологии и литературе на протяжении тысячелетий. В данной статье рок будет пониматься как явление, тождественное судьбе и имеющее соответствующие интерпретации.
Прежде всего, рок (судьба) рассматривается как «абсолютная, всевластная сила,... властвующая над всем свободным, сознательным и личностным» [1, с. 64]. Такой рок безличен и слеп: будучи всеобщей причиной, он преследует «цели, неизвестные никому, в том числе и ему самому» [1, с. 64]. Кроме того, он принципиально непознаваем: как отмечает С.С. Аверинцев, в данном случае «в понятие судьбы. входит не только непознаваемость для человеческого интеллекта - она. «темна» сама по себе» [2, с. 663].
Вместе с тем, существует мнение, что действие рока все же может быть понято и упорядочено с помощью выявления его закономерностей. В первую очередь, речь идет о законе справедливого возмездия за нарушение универсальных норм, с реализацией которого связывают судьбу. При этом рок может рассматриваться и как имеющий этическую ориентацию и несущий кару за попрание «некоего объективного, имманентно присущего мирозданию нравственного закона» [3, с. 351], и как средство поддержания мирового порядка в целом.
Наконец, рок может быть синонимичен судьбе и как доле, участи - в данном случае «сама наша жизнь фактически и есть судьба» [4, с. 211].
Все перечисленные значения актуализируются в произведениях драматурга Н.В. Коляды, организующего мир своих пьес в соответствии с собственной концепцией рока. В работах, посвященных творчеству Коляды, данная концепция, как правило, не раскрывается: ученые указывают лишь на «экзистенциальную обреченность» [5, с. 19] героев драматурга либо на присутствие в его пьесах элементов трагедии [6]. Н.Л. Лейдерман [7], акцентируя внимание на рассматриваемой проблеме в контексте исследования художественного метода Коляды, не делает ее предметом самостоятельного изучения. Вместе с тем, выводы ученого могут служить теоретической базой для ее дальнейшего анализа, не только способствующего эстетико-мировоззренче-ской интерпретации произведений Коляды, но и позволяющего выявить возможные механизмы и идейные основания диалогического взаимодействия новейшей литературы с художественной и - шире - культурной традицией.
Далее рассмотрим сущность явления рока (судьбы) в произведениях Н.В. Коляды с помощью ряда ключевых вопросов.
Первый вопрос: существует ли рок и какова его природа?
Уже то обстоятельство, что все действующие лица Коляды, независимо от их личностных особенностей и поступков, существуют в одинаковых условиях духовной и бытовой маргиналь-ности, аксиологической и эмоциональной пустоты, изо дня в день повторяющегося цикла действий, направленных лишь на удовлетворение телесных потребностей либо вовсе лишенных цели, говорит о наличии некой всеохватывающей силы, заключающей в себе определенный миропорядок и поддерживающей его. Кроме того, основные события жизни многих персонажей оказываются необыкновенно схожими в своем трагизме и связаны с потерей или изначальным отсутствием любимого человека, утратой здоровья или дома.
Существование направляющей силы, перед которой человек беспомощен, осознают и сами действующие лица, особенно те из них, кто ощущает несовпадение своей воли со всеобщей необходимостью. Так, Вера из пьесы «Чайка спела», говорит о погибшем брате и о своей «несбывшейся» жизни так: «Он не виноват, что жизнь его так сложилась. Судьба у него несчастная. У нас у Журавлевых у всех судьба несчастная...» [8].
Говоря о природе рока в пьесах Коляды, необходимо отметить, что, создавая свою концепцию судьбы, драматург опирается на длительную литературную традицию, открытую этапом романтизма, в которой античный безликий рок обретает черты ирреального зла, хаоса как разрушения и дисгармонии, который обрекает человечество, не способное к сопротивлению, на пошлость и духовную безжизненность.
Связь драматурга с описанной художественно-философской концепцией подтверждают, в частности, исследования Н.Л. Лейдермана. По мнению ученого, «роковая неизбежность», которая «посягает на суверенность личности» и «сковывает свободу воли» персонажей Коляды, по свое природе является «злом мира» [7, с. 31] - трагически непреодолимым проявлением ирреального начала, управляющего видимой реальностью.
Данный вывод основан на множестве текстуальных свидетельств, позволяющих сделать некоторые обобщения. В первую очередь, проникновение зла в мир иллюстрируют неизбежная для действующих лиц бессмысленная зацикленность бытия («Встал, поел, пошел на работу... Зачем? Пришел - снова спать. Новый год потом. Потом лето. Потом опять Новый год... Зачем я живу?!» [8]), гиперболизированная и бесконечная жестокость, «чернуха» («Спиваются, убиваются, вешаются, топятся, дерутся, убивают друг дружку» [9]), разрушение и извращение нормальных межличностных отношений, и в результате - полное разобщение и одиночество.
Судьба предстает, таким образом, «антипорядком», антиестественным ходом вещей, причем «онтологический хаос», царящий на духовном уровне, отражается в принципиальном и необъяснимом беспорядке в предметном мире: неоднократно отмечалось, что интерьер у Коляды перегружен «хламом», бесполезными вещами, иногда парадоксально неуместными в данной обстановке; кроме того, его характеризуют грязь и непрочность («Пришла грязная старуха, подолом платья протерла жирный стол» [10]; «Что за дом у вас... Все рушится, падает...» [11]). Общую картину беспорядка дополняют странные, дисгармоничные звуки, цветовые и световые эффекты, устойчивые символы (мухи, бумажные цветы, разбитые зеркала).
Вместе с тем, связанность, предопределенность жизни не отрицает возможности ее осмысления, что порождает второй вопрос: познаваем ли рок?
Как уже было показано, теоретически постижение природы рока у Коляды возможно, но только для читателей и автора, обладающих «вненаходимостью» по отношению к тексту.
Что же касается персонажей, то для них это познание недоступно - вероятно, в силу их «безрелигиозного сознания» - «безрелигиозного не в конфессиональном, а скорее в гносеологическом смысле», для которого ««за порогом» нет ничего, никакого инобытия» [7, с. 86 - 87]. Иными словами, в процессе познания герои Коляды не могут перешагнуть ограниченность собственного мировидения; впрочем, это не мешает некоторым из них интуитивно открывать для себя содержание и источник своей судьбы.
Так, герой пьесы «Рогатка» Илья рассказывает, что ему «вся жизнь наперёд снится» [12]. Наибольший интерес представляют четыре его сна, в каждом из которых в иносказательной форме герой видит свое будущее. Эти сны наполнены эсхатологическими, страшными символами, разоблачающими окружающий Илью бытийный хаос: к ним относятся черная кошка-ведьма, черный голубь, знаменующий смерть героя («Это ведь смерть твоя пришла за тобой» [12]), кровь, разлетающаяся, как листы романа. Столь же значимый пророческий сон видят, например, герои пьесы «Старосветские помещики», хоронящие друг друга во сне.
При этом важно, что подойти к постижению судьбы, пусть и таким «внерефлективным» путем, Коляда позволяет лишь тем своим героям, которые имеют потенциал для борьбы за духовную свободу. В связи с этим возникает третий, самый важный для мировоззренческой системы драматурга, вопрос: преодолим ли рок?
Ответ на данный вопрос требует, прежде всего, дифференциации персонажей Коляды по степени их чувствительности к окружающей «безнадеге» и, соответственно, по силе их стремления к освобождению от нее. Представляется, что по данным критериям можно выделить три группы действующих лиц. Первые (Михаил из «Мурлин Мурло», Сергей из «Полонеза Огин-ского») внутренне пусты и потому принимают свою судьбу как единственно возможную; вторые (Вера из «Чайка спела», Юлия из «Родимого пятна») чувствуют неправильность происходящего, но не в силах ничего изменить - в результате они либо уходят в созданный ими иллюзорный мир (Вера), либо балансируют на грани трагической ясности и безумия (Юлия).
Наконец, третью группу составляют герои, которые в условиях аксиологического вакуума все же находят этические ориентиры и следуют им (Илья из «Рогатки», Ольга из «Мурлин Мурло», Ирина из «Америка России подарила пароход.»): в таком случае «в свете нравственной меры, признаваемой над собою в качестве высшего закона бытия, герой Коляды. поднимается над роком» [7, с. 87]. Однако в «перевернутом» мире подобное поведение является нарушением установленного «антипорядка», что ведет к возмездию со стороны судьбы - страданию героя, его непонятости и внутренней изоляции. Единственным способом освобождения и достижения гармонии для него становится смерть, причем Коляда не связывает ее очистительную силу со способом ухода из жизни: «человек,. пробившийся, обдирая кожу, к светлой идее Бытия, самим разрывом с «чернухой» признает верховенство над собою Света» [7, с. 88]. Так, Илья совершает самоубийство, а Ирина ждет естественного конца, но оба знают, что в другом мире они будут избавлены от ужаса ны-
Библиографический список
нешней жизни - в первую очередь, от бесконечного одиночества: «Теперь вместе... Вместе... Рядом. Вечно. Вечно. Вечно. Вечно. Вечно» [9].
При этом необходимо отметить, что в пьесах Коляды преодоление рока через принятие смерти возможно не только для одной личности, но и в масштабах всего человечества - тогда речь идет уже о Конце света.
Эсхатологические мотивы, характерные для художественной системы драматурга, выражаются, в частности, в многократном использовании сквозных образов тьмы и смерти, в том числе материализованной (Живая Смерть в «Канотье», пробудившиеся мертвецы в пьесах «Чайка спела» и «Коробочка»), обращении к темам разрушения семьи в результате отказа от традиционных нравственных ценностей («Мурлин Мурло», «Чайка спела»), вырождения рода (смерть ребенка или отсутствие детей выступают сюжетными элементами пьес «Америка России подарила пароход...», «Носферату», «Чайка спела» и многих других), в том числе в связи с «наследственной» виной («Родимое пятно»).
Аккумуляция всех перечисленных апокалиптических признаков рождает у читателя ощущение неизбежности Конца света, который как будто вынесен автором за границы текста. Однако в пьесе «Мурлин Мурло» глобальное «землетрясение» действительно происходит, воплощая уже не темный по своей природе, а очистительный рок, несущий возмездие за нарушение истинных этических норм.
В пьесе автор дает понять, что и источник этой абсолютной силы другой - Конец света наступает, когда измученная окружающей пустотой Ольга призывает покинувшего ее Бога: «Бо-о-о-ог!!!! Бо-ог!!!... Приди ко мне, Бо-ог!!!» [13]. Вместе с тем, драматург в своих произведениях всегда очень осторожно обращается с религиозным контекстом, что не позволяет сделать однозначный вывод о сущности освободительного начала, ведущего мир от тьмы к свету.
Таким образом, для Н.В. Коляды рок, или судьба, выступает проявлением ирреального начала, превращающего условную реальность пьес в пространство трагически неизбежного аксиологического и онтологического хаоса, извращающего естественный миропорядок. Преодолеть действие рока могут лишь некоторые герои, самостоятельно приходящие к истинным этическим ценностям и получающие освобождение ценой страданий и собственной жизни. С помощью сложной системы эсхатологических маркеров драматург формирует у читателя предчувствие неумолимого Апокалипсиса, который в рамках философско-эстетических воззрений автора становится силой, побеждающей ирреальный рок и несущей миру очищение.
1. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. Москва: Издательство АСТ; Харьков: Фолио, 2000.
2. Аверинцев С.С. Судьба. Философский энциклопедический словарь. Москва: Советская Энциклопедия, 1983: 663.
3. История всемирной литературы: в 9 т. Т. 1 Ответственный редактор И.С. Брагинский. Москва: Наука, 1983.
4. Постовалова В.И. Судьба как ключевое слово культуры и его толкование А.Ф. Лосевым (фрагмент типологии миропониманий). Понятие судьбы в контексте разных культур. Москва: Наука, 1994: 207 - 214.
5. Дубровина И.В. Функционирование сентименталистских кодов в поэтике современной драмы (на материале драматургии Николая Коляды): Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Москва, 2014.
6. Лазарева Е.Ю. Особенности художественного мира Н. Коляды в контексте исканий драматургии 1980 - 1990-х гг. Автореферат диссертации . кандидата филологических наук. Москва, 2010.
7. Лейдерман Н.Л. Драматургия Николая Коляды. Каменск-Уральский: Издательство «Калан», 1997.
8. Коляда Н.В. Чайка спела. (Безнадега). Kolyada.ur.ru: сайт Николая Коляды. Available at: http://kolyada.ur.ru/beznadega/
9. Коляда Н.В. Америка России подарила пароход. Kolyada.ur.ru: сайт Николая Коляды. Available at: http://kolyada.ur.ru/amerika_rossii/
10. Коляда Н.В. Иван Федорович Шпонька и его тетушка. Kolyada.ur.ru: сайт Николая Коляды. Available at: http://kolyada.ur.ru/shponka/
11. Коляда Н.В. Канотье. Kolyada.ur.ru: сайт Николая Коляды. Available at: http://kolyada.ur.ru/kanotje/
12. Коляда Н.В. Рогатка. Kolyada.ur.ru: сайт Николая Коляды. Available at: http://kolyada.ur.ru/rogatka/
13. Коляда Н.В. Мурлин Мурло. Kolyada.ur.ru: сайт Николая Коляды. Available at: http://kolyada.ur.ru/murlin_murlo/
References
1. Losev A.F. Istoriya antichnoj 'estetiki. Rannyaya klassika. Moskva: Izdatel'stvo AST; Har'kov: Folio, 2000.
2. Averincev S.S. Sud'ba. Filosofskij 'enciklopedicheskijslovar'. Moskva: Sovetskaya 'Enciklopediya, 1983: 663.
3. Istoriya vsemirnojliteratury: v 9 t. T. 1 Otvetstvennyj redaktor I.S. Braginskij. Moskva: Nauka, 1983.
4. Postovalova V.I. Sud'ba kak klyuchevoe slovo kul'tury i ego tolkovanie A.F. Losevym (fragment tipologii miroponimanij). Ponyatie sud'by v kontekste raznyh kul'tur. Moskva: Nauka, 1994: 207 - 214.
5. Dubrovina I.V. Funkcionirovanie sentimentalistskih kodov v po'etike sovremennoj dramy (na materiale dramaturgii Nikolaya Kolyady): Avtoreferat dissertacii . kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2014.
6. Lazareva E.Yu. Osobennosti hudozhestvennogo mira N. Kolyady v kontekste iskanij dramaturgii 1980 - 1990-h gg. Avtoreferat dissertacii . kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2010.
7. Lejderman N.L. Dramaturgiya Nikolaya Kolyady. Kamensk-Ural'skij: Izdatel'stvo «Kalan», 1997.
8. Kolyada N.V. Chajka spela. (Beznadega). Kolyada.ur.ru: sajtNikolaya Kolyady. Available at: http://kolyada.ur.ru/beznadega/
9. Kolyada N.V. Amerika Rossii podarila parohod. Kolyada.ur.ru: sajt Nikolaya Kolyady. Available at: http://kolyada.ur.ru/amerika_rossii/
10. Kolyada N.V. Ivan Fedorovich Shpon'ka i ego tetushka. Kolyada.ur.ru: sajt Nikolaya Kolyady. Available at: http://kolyada.ur.ru/shponka/
11. Kolyada N.V. Kanot'e. Kolyada.ur.ru: sajt Nikolaya Kolyady. Available at: http://kolyada.ur.ru/kanotje/
12. Kolyada N.V. Rogatka. Kolyada.ur.ru: sajt Nikolaya Kolyady. Available at: http://kolyada.ur.ru/rogatka/
13. Kolyada N.V. Murlin Murlo. Kolyada.ur.ru: sajt Nikolaya Kolyady. Available at: http://kolyada.ur.ru/murlin_murlo/
Статья поступила в редакцию 09.03.18
УДК 811.161.1
Konstantinova A.Yu., Cand. of Science (Philology), senior lecturer, Professor of State Institute of Russian language
n.a. A.S. Pushkin (Moscow, Russia), E-mail: alla@konstantinow.ru
EVALUATION METHODS OF VERBAL ACTION IN THE GROUP OF VERBS OF SPEECH. The article deals with the ambiguously interpreted in linguistics types of ways of verbal action and semantic group of verbs of speech and sound. Semantic group of verbs of speech and sound is interpreted as a group of actional verbs, which includes both verbs, referent of which is a speech act, and verbs, referent of which is interactive. Evaluation methods of verbal action are qualified as a lexical-grammatical category with a dominant pragmatic semantics. The description of all three types of methods of verbal action of actional verbs of speech and sound is offered as a linguistic basis for their teaching in the field of Russian as a foreign language. It is assumed that exactly this semantic group turns out to be representative and at the same time the most appropriate methodological goal of optimizing teaching to this type of verb semantics.
Key words: evaluation methods of verbal action, verbs of speech and sound, measure, intensity assessment, evaluation of normativity.
А.Ю. Константинова, канд. филол. наук, доц., проф. Государственного института русского языка им. А.С. Пушкина,
г. Москва, E-mail: alla@konstantinow.ru
ОЦЕНОЧНЫЕ СПОСОБЫ ГЛАГОЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ В ГРУППЕ ГЛАГОЛОВ РЕЧИ
Рассматриваются неоднозначно трактуемые в лингвистике типы способов глагольного действия и семантическая группа глаголов речи и звучания. Семантическая группа глаголов речи и звучания трактуется как группа акциональных глаголов, включающая в свой состав как глаголы, референтом которых является речевой акт, так и глаголы, референтом которых является интеракция. Оценочные СГД квалифицируются как лексико-грамматический разряд с доминирующей прагматической семантикой. Описание всех трех типов СГД акциональных глаголов речи и звучания предлагается как лингвистическая основа для их преподавания в сфере РКИ. Предполагается, что именно эта семантическая группа оказывается репрезентативной и при этом наиболее соответствующей методической цели оптимизации обучения данному типу глагольной семантики.
Ключевые слова: оценочные способы глагольного действия, глаголы речи и звучания, мера, оценка интенсивности, оценка нормативности.
Теоретическое описание способов глагольного действия остается в ряду приоритетных задач современной аспектоло-гии. Не менее востребовано оно практикой преподавания русского языка, особенно в сфере преподавания русского языка как иностранного [1]. В этой сфере возникает серьезная проблема поиска репрезентативного класса глаголов, позволяющего не только охватить основные типы СГД, но и приблизить их изучение ко времени реальной коммуникативной потребности. На наш взгляд, теоретическую и практическую задачи можно соединить и решить, если описать СГД класса глаголов речи и звучания, обладающего значительным лингвистическим и методическим потенциалом.
Сам термин глаголы речи не является общепринятым. Так он употребляется синонимично и не синонимично к термину глаголы говорения [2]. В последнем случае в его содержание включаются глаголы обеих форм речи. Глаголы данного класса получают в теоретическом плане как собственно языковую, так и речевую интерпретацию. В объем класса могут включаться как единицы, называющие именно акт говорения, так и единицы, прямое значение которых связано с обозначением других видов деятельности, включая мыслительную; как глаголы; обозначающие звучание и технику человеческой речи, так и глаголы, обозначающие звучание предметов материального мира, т. е. глаголы, которые используются для метафорического обозначения свойств человеческой речи. Одни исследователи включают в этот класс также единицы восприятия речи, другие же, напротив, сужают объем класса до единиц продукции речи.
Не менее сложными и неоднозначно решаемыми на протяжении всего 20-го века являются вопросы о природе способов глагольного действия. Обзоры направлений исследования СГД можно найти в целой серии теоретических статей и диссертационных работ последних лет, посвященных истории формирования семантики этого феномена, а также описанию функционирования глаголов в художественных текстах русских авторов и текстах СМИ [3, 4, 5].
Особенно важными в теории СГД являются три вопроса. Первым вопросом является вопрос о статусе СГД. Большинство исследователей, в том числе авторов учебников и грамматик видят в них лексико-грамматическую или словообразовательную группу (разряд) глаголов. Взгляд на СГД как на лексико-грамма-тическую группу последовательно представлен многими грамматистами, но наиболее четко выражен Е.В. Клобуковым и отражён в научной, в том числе справочной литературе [6, с. 3б2]. Как слообразовательная группа СГД трактуются в работах Е.В. Пе-
трухиной [7]. В то же время существует представление о том, что категория СГД по своей природе является скорее семантической, нежели лексико-грамматической или словообразовательной, а ее суть состоит «в возможности нюансированности лексического значения» глаголов и в придании речи «особого колорита» [8, с. 24].
Вторым теоретическим вопросом, по которому так и не достигнуто единство теоретических взглядов, является степень взаимосвязи СГВ и вида глагола. С этими двумя вопросами тесно связан вопрос об объеме группировки СГД и выделяемых типов. Так, выделяются характеризованные и нехарактеризован-ные СГД, два (временные и вневременные) или три (временные, вневременные и оценочные) типа СГД.
Начало 21 столетия обнаруживает новый виток интереса к познанию СГД в связи с изучением коммуникации в рамках когнитивного и прагматического направления. Получает новое осмысление взаимосвязь семантических категорий количества, качества, градации со сферой коннотаций через фигуры адресанта и адресата. Теоретические и практические описания последних двух десятилетий вполне последовательно выделяют в качестве самостоятельного оценочный тип СГД.
В данной статье СГД рассматривается нами как лекси-ко-грамматический разряд глаголов, которые являются характеризованными, т.е. имеют обязательные морфологические средства выражения модификационных значений. В то же время мы полагаем, что наличие факта характеризованности глагола не снимает с грамматиста задачи его оценочной или неоценочной квалификации и установления внутрисловных и контекстуальных сем, с учетом которых проводится разграничение типов СГД. Выделяя оценочный тип СГД, мы исходим из того, что оценка говорящим характера протекания действия и его результата последовательно выражается в языке и коммуникации соответствующими типами СГД и имеет прямую связь с семантическими группами (разрядами) глаголов. В одних семантических группах данная группа СГД представлена менее регулярно, в других - более регулярно, в третьих - она представлена практически в полном объеме. Именно к последнему типу семантических групп, на наш взгляд, относятся глаголы речевого действия, понимаемые в широком смысле. Референтом глаголов речи принято считать речевой акт. В то же время в этот класс необходимо включить значительный пласт глаголов, референтом которых является не единичный речевой акт, а интеракция (беседовать, обсуждать, спорить, договариваться, ссориться и т. д.), а также глаголы синкретической семантики с семантическим компонентом рече-
