CC BY
108
УДК 94:82(47+57)"196/198"
DOI 10.19110/1994-5655-2019-1-112-119
Д.В. ИВАНЧУК
ПРОБЛЕМА ЛИКВИДАЦИИ «НЕПЕРСПЕКТИВНЫХ» ДЕРЕВЕНЬ В ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ ОТРАЖЕНИИ АВТОРОВ «ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЫ»
Тольяттинский государственный университет, г. Тольятти
Аннотация
В статье рассматривается проблема ликвидации в России периода 1960-1980-х гг. многочисленных сел и деревень как итог непродуманной государственной аграрной политики. В официальных партийно-государственных решениях эти поселения были отнесены к категории «неперспективных». Впервые в отечественной исторической науке проанализированы публицистические произведения известных писателей, представителей так называемой «деревенской прозы», доказавших искусственность созданной властями данной проблемы. Художественные произведения стали важными историческими источниками в ее изучении.
Ключевые слова:
аграрная политика; «неперспективная деревня»; исчезновение деревень; укрупнение колхозов, сел; миграция из сельской местности; Нечерноземье; деревенская публицистика
Abstract
D.V. IVANCHUK
THE PROBLEM OF LIQUIDATION OF «UNPROMISING» VILLAGES IN THE JOURNALISTIC REFLECTION OF THE AUTHORS OF «VILLAGE PROSE»
Tolyatti State University, Tolyatti
This paper deals with the problem of elimination of numerous rural settlements in the Russian Federation in the period from the 1960s to the early 1980s in connection with the implementation of the state agrarian policy aimed at liquidation of villages called "unpromising" in the official partystate decisions, documentation and propaganda. For the first time in the Russian historical science, the journalistic works of famous writers - representatives of the so-called "village prose", V.G. Rasputin, B.A. Mozhaev, F.A. Abramov and V.I. Belov, are analyzed as a historical source providing insight into the practice of the implementation of this policy. Appealing to the journalistic genre as a means of civil protest, these authors were the first to raise the issue of the tragic for the Russian people consequences of the policy of liquidation of "unpromising" villages, having considered it in the context of peasant identity loss and concomitant depopulation of the Russian people. This is the reason for the scientific significance of the above-mentioned journalism of these authors, without which it is impossible to comprehensively study the stated problem. The historical orientation of the research predetermines the use of general historical methods and approaches. Among them, the most important is the principle of historicism, which focuses on the study of specific historical conditions of the disappearance of tens of thousands of villages in those years, taking into account the complex influence of both internal and external factors. Thus, in their topical articles and essays the authors of "village prose", having analyzed in detail the consistency of both official and hidden motives of the state settlement policy, convincingly proved its perniciousness, as well as the fact that the unfavorable factors for the majority of villages, called by officials "unpromising", were largely artificially created by the authorities at various levels.
Keywords:
agrarian policy, "unpromising village", disappearance of villages, agglomeration of collective farms and villages, migration from rural areas, NonBlack Earth region, village journalism
Актуальность проблемы
Трудно переоценить значение творчества и гражданской позиции авторов «деревенской прозы» в защите интересов многострадальной российской деревни и связанного с ней духовно-культурными скрепами большинства народа русского. А.И. Солженицын, вручая в 2000 г. премию В.Г. Распутину, сказал: «На рубеже 1960-х и в 70-е гг. в советской литературе произошел не сразу замеченный беззвучный переворот, без мятежа, без тени диссидентского вызова. Ничего не свергая и не взрывая декларативно, большая группа писателей стала писать так, как если б никакого «соцреализма» не было - нейтрализуя его немо, стала писать в простоте, без какого-либо угождения, кадения советскому режиму, как бы позабыв о нем. В большой доле материал этих писателей был - деревенская жизнь, и сами они выходцы из деревни, поэтому (а отчасти из-за снисходительного самодовольства культурного круга, и не без зависти к удавшейся вдруг чистоте нового движения) эту группу стали называть деревенщиками. А правильно было бы называть их нравственниками, ибо суть их литературного переворота - возрождение традиционной нравственности, а сокрушенная вымирающая деревня была лишь естественной наглядной предметностью» [1, с. 186].
Как точно отметила Л.Ш. Вильчек, деревенская тема обусловлена особым своим звучанием в литературе тем, «что Россия за небывало короткий срок превратилась из крестьянской страны в страну крестьянских детей» [2, с. 11]. Общественный интерес к публицистике, посвященной проблемам нашего села, ее крайняя актуальность объясняются переплетением многих факторов. И, прежде всего, -тяжелейшей судьбой советского крестьянства в XX в., вынесшего на своих плечах коллективизацию, раскулачивание, Великую Отечественную войну, основной груз послевоенного восстановления, многочисленные конъюнктурные и непродуманные сельскохозяйственные эксперименты власти. Аграрная политика СССР в 1960-х - сер. 1980-х гг., основанная на дальнейшем огосударствлении, централизации и концентрации сельскохозяйственного производства, привела к окончательному отчуждению крестьян от земли, превращению их в наемных рабочих. Развернувшиеся же в 50 - 70-е гг. прошлого века процессы укрупнения колхозов, преобразования колхозов в совхозы, сселения «неперспективных» деревень ускорили трагедию раскрестьянивания. Причем, если резко активизировавшаяся, в связи с начавшейся с конца 1950-х гг. раздачей паспортов, закономерная в условиях индустриального общества сельская миграция в города являлась «внутренним» фактором данного процесса, то изменения в расселении исследователем российской деревни М.А. Безниным специально выделены как «внешний» фактор раскрестьянивания [3, с. 24].
Курс партии на все большую концентрацию сельскохозяйственного производства, начатый еще в 1950-е гг., получил в 1960-е - начале 1980-х гг. дальнейшее развитие в ликвидации «неперспектив-
ных» сел и деревень. Начало этой кампании связано с утверждением в 1960 г. НИИ Сельхозстроем Министерства сельского хозяйства СССР «Правил застройки сельских населенных пунктов РСФСР», в которых впервые и появился термин «неперспективная деревня». Те же идеи лежали и в основе известного Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР» (март 1974 г.), намечавшего укрупнение сел и ликвидацию 114 тыс. населенных пунктов из 143 тыс. [4, с. 441]. Как справедливо отмечает Л.Н. Мазур, «по своим целям и задачам, объемам капиталовложений, резонансу в обществе реконструкция советской деревни относилась к крупнейшим проектам правительства» [5, с. 25]. Наряду с традиционным приоритетом производственных вопросов, решение которых считалось невозможным без концентрации ресурсов, заявленная политика переселения жителей в крупные поселки идеологически была обусловлена приверженностью концепции стирания существенных различий между городом и деревней. Но одновременно с этим, идея разделения населенных пунктов на перспективные и неперспективные исходила из необходимости решения серьезнейшей социальной и экономической проблемы. Связана она была с тем, что уже к началу 1960-х гг. в целом ряде традиционных сельскохозяйственных районов страны, и особенно в Нечерноземье, сложилась негативная демографическая тенденция устойчивого старения населения, роста дефицита трудовых ресурсов [4, с. 444-447; 6, с. 35-36]. Для поступательного развития села, стабильного роста его благосостояния требовалось перенаправить миграционные потоки сельчан, добиться стабильного закрепления деревенских жителей на селе.
Примечательно, что под указанные постановления была подведена серьезная научная основа. Глубокие социологические исследования 1960-х гг. (осуществленные группой социологов-экономистов из Новосибирска под руководством Т.И.Заславской) показали, что главным направлением внутрисель-ской миграции было переселение жителей мелких периферийных поселков на центральные усадьбы хозяйств (а колхозы к тому времени уже были укрупнены в административном порядке) или в крупные индустриальные поселки сельского типа. В результате миграционного обмена с городами все группы сельских поселений теряли население и рабочие кадры, но в благоустроенных населенных пунктах, насчитывавших более 500 жителей, их отток был в 3 - 3,5 раза меньше, чем в небольших поселениях, условия жизни в которых значительно отставали от возросших требований и запросов населения. Однако данные тенденции и закономерности были учтены в постановлении 1974 г. и в практической деятельности односторонне, прямолинейно, что еще более усугубит и без того кризисную социально-экономическую и демографическую ситуацию в сельской местности. Кроме того, не учитывались исторически сложившиеся особенности ведения сельского хозяйства и расселения в различных регионах страны. Совершенно не бралось во вни-
мание и то обстоятельство, что село, помимо производственных функций, выполняет и другие, важные для страны и общества задачи: культурные, экологические, рекреационные, обеспечения общественного контроля над территорией.
Отнесение многих тысяч сел и деревень к сомнительной категории «неперспективных», а по всей РСФСР в этот разряд в 1960-е гг. попало 70 -80% сел и деревень [4, с. 442], привело к прекращению строительства в них новых и свертыванию имевшихся школ, магазинов и клубов, хлебопекарен, фельдшерских и акушерских пунктов, ликвидации нерентабельных автобусных маршрутов, закрытию или переносу на центральные усадьбы ферм. В итоге такие деревни оставались без рабочих мест, качество жизни в них резко ухудшилось, что породило интенсивную миграцию населения, особенно молодежи. При этом жители «неперспективных» поселений устремились не в «перспективные», как ожидали столичные реформаторы, а прямым путем в город. Особенно болезненно данная политика власти ударила по российскому Нечерноземью, где исторически преобладали мелкие и средние, сильно рассредоточенные по территории поселения: до 100 жителей - 23%, от 100 до 500 - 45% поселений [7, с. 42]. Как образно писал Б.Можаев, такое расселение было связано с тем, что «поля там лоскутные, жмутся меж боров, уремов да суземов, луга и пастбища на погорях да лесных болотах: и все это, отвоеванное в вековой борьбе у леса, может быть в любую пору безвременья снова заполнено лесным половодьем» [8, с. 201]. И население соответственно расселилось применительно к способам земледелия.
Разрушение исконно сложившегося уклада жизни привело к вымиранию малых российских деревень. В результате организованного сселения (по оценкам специалистов, составило примерно 2-3% общего объема миграции сельского населения [5, с. 34]) и самоликвидации таких населенных пунктов, число сел и деревень в Нечерноземье уменьшилось на треть - на 60 тысяч! [6, с. 129]. Опустели деревни, заросли пастбища, луга, пахотные земли. Незначительное число переселенцев на центральные усадьбы не в состоянии были удержать имеющиеся сельскохозяйственные рубежи, не говоря уже о повышении, увеличении, росте. Тяжелая, бесперспективная жизнь привела к новым волнам отъезда из Нечерноземья, которое стабильно пустело.
Публицистика авторов «деревенской прозы»
Для писателей «деревенской прозы» - Б.А.Мо-жаева, Ф.А.Абрамова, В.И.Белова, В.Г.Распутина, В.А.Солоухина, В.П.Астафьева и др. - все это явилось и личной трагедией. Именно они первыми широко подняли и представили на суд общественности многочисленные проблемы российского села, причем многие из которых, такие как грядущее вымирание русской деревни, они выявили на самой начальной стадии. Это были люди с различным мировоззрением, отношением к советской власти и ее политике, но всех их объединяло то, что интере-
сы российской деревни, справедливые запросы ее простых жителей составляли основу жизненных ориентиров, гражданской позиции этих писателей. Не ограничиваясь рамками художественной литературы, ряд указанных авторов обратились и к публицистическому жанру как средству гражданского протеста, направленного против непродуманной и столь тяжкой по своим последствиям аграрной политики государства.
Хотя «деревенское направление» в отечественной публицистике 1960 - 1980-х гг. было также представлено и профессиональными журналистами-публицистами - В.Овечкиным, И.А.Васильевым, С.Залыгиным и др., предметом обсуждения данной статьи является, главным образом, анализ публицистического наследия наиболее известных русских писателей: В.Г.Распутина, Б.А.Можаева, Ф.А.Абрамова и В.И.Белова,связанного с рассмотрением ими трагических для народа последствий политики ликвидации «неперспективных» деревень в контексте раскрестьянивания села в целом. Именно им и принадлежит первенство освещения в отечественной литературе данной проблематики.
В очерке «Вопросы, вопросы...», написанном в середине 1980-х гг., В.Г.Распутин четко обозначил свою позицию по данной проблеме. «Я решительно отказываюсь соглашаться с этим понятием: «неперспективная» деревня», - пишет он. «Что такое «неперспективная»? - Если там живут люди -там должен быть магазин для обеспечения их всем необходимым; если есть дети - должна быть школа. Вокруг земля, пашни - они будут трудиться на этой земле, выращивать хлеб, содержать скот. Если даже в деревне осталось 10 - 15 семей, и в этом случае перспективу ее нужно видеть в увеличении населения, в возрождении жизни, а не в ее уничтожении. «Неперспективная» появилась из неверного подхода: как сподручней, легче хозяйничать, а не как лучше обихаживать землю и проявлять заботу о людях. Люди оказались средством экономики, а не наоборот. Вот и сдвинули человека с насиженного места как предмет, откуда он, не останавливаясь на промежуточной станции, справедливо сочтя ее ненадежной, сразу ушел на асфальт - попробуйте вернуть его обратно на осиротевшую землю. Теперь выясняется, что и с экономической точки зрения убирать «неперспективную» было невыгодно, что и здесь наломали дров. О чем же вы, умные головы, думали раньше, почему из ваших сердец, как неперспективное, оказалось изъято чувство Отчизны, складывающееся, в том числе, из таких маленьких деревень?!» [9, с. 168-169].
Одним из первых среди представителей данного литературного направления, проблему ликвидации «неперспективных» деревень поднимает в своих очерках Б.А.Можаев («Где кому жить» (1968), «Старые земли» (1972), «На Тверце»(1976)). Во взвешенной и рассудительной манере, оперируя конкретными фактами и цифрами, он убедительно доказывает всю пагубность администрирования сверху в решении проблемы расселения в сельской местности как для простых людей, ставших объектом данной государственной политики, так и для
сельского хозяйства страны в целом. «Какая же непостижимая смелость нужна, - пишет он, - чтобы откуда-то издали определить из великого множества селений огромной страны одни «перспективные», а вторые «неперспективные», подлежащие ликвидации, руководствуясь при этом либо теперешними гигантскими границами колхозов, либо пресловутой выгодой за счет экономии средств на строительстве дорог и канализации» [8, с. 202]. Одной из главных причин объявления сел и деревень в Нечерноземье неперспективными, равно как и повального ухода из них жителей, продающих за бесценок добротные дома и подворья, Можаев считает бездорожье (того же мнения придерживались и другие представители «деревенской прозы» -прим. авт.). Говоря о неприемлемости определения «сверху» за людей, где им жить, он доказывает, что для государства экономически гораздо более целесообразно построить к еще крепким деревням, но объявленных неперспективными, хорошие дороги, чем утратить в связи с их исчезновением огромные площади ранее освоенных сельскохозяйственных земель. При этом будут заброшены великолепные среднерусские и северные луга, что обернется непоправимым ущербом для развития животноводства. «Резервных пастбищ на центральных усадьбах нет, а выращивать скот в средней полосе по южному образцу - на стойловом держании - накладно. Конечно, для кубанских или украинских хлебов огромные животноводческие комплексы в самый раз - пастбищ там нет, а фуража, силоса много. Но ведь пастбищное содержание скота самое дешевое. Голландцы вон у моря отвоевывают землю и пускают ее под пастбища. А мы готовые луга забрасываем» [8, с. 210-211].
Всякое дело по месту складывается, - продолжает Б. Можаев, - по природе да по погоде. «На Кубани кукуруза да зерно, а на Тверце - ленок да луга. Там степи, здесь леса... Разница. Создали на Кубани гигантские колхозы - и двигай эту методу по всей стране. Но на Кубани один колхоз располагается в гигантской станице, а где-нибудь на Вятке в один гигантский колхоз объединили сотню деревень, раскиданных на территории в четверть Голландии. И дорог нет. Руководи, председатель, как хочешь» [8, с. 212]. Придерживаясь общей с представителями рассматриваемого литературного течения точки зрения об огромном нереализованном потенциале развития сельского хозяйства в Нечерноземье, Можаев подчеркивает такие особые факторы региона, как наличие уникальных лугов, длинный световой день, а также то, что на этих землях почти не бывает ни засухи, ни вымерзания. «По статистике академика Прянишникова, опубликованной в 1929 г., сравнительные данные многолетних урожаев юга России и Нечерноземья, были почти по всем показателям в пользу Нечерноземья» [8, с. 209].
Возможно, и был бы смысл смириться с потерей навсегда в этих краях деревень, признанных «неперспективными», - подытоживает Б. Можаев, -«кабы не осознание того, что тысячу лет кормили они Русское государство, кабы без них Кубань да Ставрополье, пусть даже взятые вкупе с Сибирью и
Казахстаном, смогли бы накормить страну и хлебом, и мясом, и молоком. И пора нам, давно пора, засучив рукава браться за строительство деревни средней полосы и северо-запада России, поднимать целину, оказавшуюся в центре отечества нашего» [8, с. 214].
Свою лепту в защиту российской деревни на публицистическом направлении внес и Ф.А. Абрамов. В конце 1970-х гг. он в соавторстве с А. Чистяковым пишет очерки о поездках по Новгородчине: «Пашня живая и мертвая» и «От этих весей Русь пошла.», посвященных социальным проблемам сельского Нечерноземья. Осуждая практику бездумного объявления «неперспективными» огромного числа сел и деревень, Абрамов стремится подойти к этой теме с различных сторон, не отрицая безоговорочно практику объединения сельских населенных пунктов. Наряду с жесткой критикой со стороны опрошенных им респондентов, писатель стремится принять во внимание и доводы сторонников данного курса - как правило, представителей партийно-государственного аппарата на местах. Последние состояли как в доказывании псевдо экономической целесообразности данного проекта (в том духе, что «нужен простор пашне, простор такой технике, как трактор К-700» [10, с. 161]), так и к научно-обоснованному учеными стремлению переорганизовать доминирующие миграционные потоки из села в город в переселение жителей «неперспективных» деревень в «перспективные» населенные пункты.
Однако стремление учесть общегосударственную необходимость в этом деле перемежается в его строках с искренней болью утраты при виде масштабов запущенных, вышедших из хозяйственного оборота пахотных земель, обезлюдевшей исконной земли русской. «Сотворили списки жизнеспособных и обреченных сел. Обнародовали кое-где даже через печать. Тех же, кого, по сути, лишали права жить в своей родной деревеньке, на улицах своих предков, на берегу своей речки, забыли или не посчитали нужным спросить, нравится или не нравится им этот список, где перечеркнуто место их рождения и место будущего жительства их детей и внуков, нравится ли место, куда переселяют. С момента подписания этого приговора утекло немало воды, на разных заседаниях и собраниях о последствиях не говорят, мнение "низов" тогда игнорировали, и сейчас оно никого не интересует, считают дело решенным. А дело-то оказалось таким, о котором говорят: какое место не потрогай - везде больно» [10, с.158]. В качестве показательного примера автор приводит услышанный диалог в редакции одного из райцентров Новгородской области:
«- Карловку центром утвердили.Грязища непролазная, низина!..
- А сухое боровое село Лезно - неперспективное, его - в Карловку!
Причина? Причина одна - попытка решить труднейшую проблему и экономического и духовно-нравственного характера сию минуту. Оказывается, к лезновскому бору две версты дороги надо починить, и контора не в Лезно, а в Карловке.Так ог-
ромную проблему и перспективу закрыли мелочные сиюминутные заботы. Ну, подумаешь, два километра дороги! Это же не БАМ. Нет сил и средств сегодня, будут завтра. Не горят же эти села!» [10, с. 159].
Рассмотрев все «за» и «против», Абрамов резюмирует: «Сселение - не такая уж простая проблема, чтобы решать в обычном порядке, определяя число перспективных сел. Нужен был не директивный подход, а обсуждение, дискуссия, не бумажная перекличка, а в каждом сельсовете общий сход с правом решающего голоса в определении своей судьбы. Народ бы безошибочно решил, где сселение необходимо, а где - нелепо, определились бы и перспективные центры в колхозе или совхозе, которым жить и благоденствовать» [10, с. 162-163]. Рассуждая о контрасте в сохранении и развитии аграрного потенциала пригородных и отдаленных сельских районов, подытоживая свои размышления, Ф.А.Абрамов делает вывод: «Возродить дальние районы можно только одним-единственным путем -путем превращения их в современный цивилизованный мир. Надо так благоустроить глубинку, чтобы она выстояла в тяжелом поединке с городом за душу человека, бросив вызов урбанизации, противопоставив ей комплекс своих ценностей: радость общения с живой природой, свежий воздух, полевой простор. Другого преимущества у села нет и не будет» [10, с. 173].
Особенно много сил борьбе за сохранение сел и деревень, причисленных в высоких кабинетах к «неперспективным», защите своей Вологодчины, всей сельской России от надвигающегося запустения, отдал В.И.Белов. Если Абрамов в какой-то мере оправдывает необходимость сселения сельских населенных пунктов качественным повышением уровня жизни сельчан, то для В.И.Белова государственная политика укрупнения хозяйств и связанная с ней ликвидация неперспективных деревень неприемлема в принципе. Именно в этом он видит одну из главных причин обезлюдивания, вымирания русских деревень в 60-80-е гг., особенно трагически ярко проявившегося на Русском Севере. Однако корни этого разрушительного процесса В.Белов, равно как и все прочие рассматриваемые авторы, видит в коллективизации и раскулачивании. Подчеркнуто русский, национально ориентированный во всем писатель воюет, бьется с этой политикой государства всеми доступными ему средствами: в газетах, журналах, книгах, в кабинетах больших чиновников, на трибуне Верховного Совета СССР. Русская деревня для него, даже самая малая - центр мироздания, Родина в самом высоком смысле этого слова, благополучие которой есть и благополучие всей настоящей России.
«Жутковато становится, когда безымянный кто-то и где-то планирует мою жизнь, решает, не спрашивая меня, быть моей деревне или не быть, течь ли моей речке, шуметь ли сосновому бору», -пишет В.И. Белов в своем документальном очерке «Ремесло отчуждения» (1988) [11, с. 12]. Анализируя причины резкого сокращения сельского населения Вологодской области и приводя в пример родной Харовский район, он отмечает: «По перепи-
си 1959 г. в деревнях проживало 30,5 тыс. человек, а в 1982 г. всего лишь 14,6 тыс. С 1950 г. по настоящее время в районе исчезло с лица земли около 100 деревень. Решающую роль во всем этом сыграло, на мой взгляд, не столько низкое экономическое положение тогдашних хозяйств, сколько административное их объединение, не оправданное местными условиями» [12, с. 109].
Старт данному процессу дала предпринятая в начале 1950-х гг. попытка укрупнения колхозов, получившая у В.И. Белова (по аналогии с аграрной политикой конца 1920 - нач. 1930-х гг.) наименование «коллективизация колхозов». Как отмечает он, «в 1937 г. Вологодская область имела три с половиной тысячи колхозов. Каждый из них насчитывал в своем составе от 16 до 60 дворов. Выработался оптимальный, как говорят ученые, вариант по количеству дворов — хорошо управляемый и компактный, так как хозяйства строились по ландшафтному принципу. Худо-бедно армию пополняли, войну выстояли, города прокормили, несмотря на жесточайшие налоги. Но после войны вместе с отменой непосильных налогов кому-то до зарезу понадобилась новая коллективизация: началось объединение уже самих колхозов» [11, с. 13]. И далее продолжает: «Я хорошо помню, как из десятков сельскохозяйственных артелей, сложившихся исторически и ландшафтно, выстоявших даже во время войны, сделали в наших местах один, всего один колхоз! Из конца в конец протяженность его была около 50 км. Что тогда началось - долго рассказывать. Вскоре пришла директива разъединяться. Но укрупнение успело развалить бывшие жизнеспособные колхозы, не укрепив маломощных. Когда стряслось это гигантское укрупнение, народ в наших местах правдами и неправдами начал бросать обжитые родные места. От того укрупнения оставалось два шага до так называемой бесперспективности» [11, с. 37-38]. Но позвольте, что значит бесперспективная деревня? - вопрошает Белов. «Стояла на земле полтысячи лет - и вдруг на тебе! Долой ее, под бульдозер. Что, разве там земли нет? Или воды? Я скажу читателю на ушко: все там есть. И земля, и вода, и люди, и дома. Не было власти, чтобы за нее заступиться» [11, с. 31].
Что сказать? В самую точку в этом выводе своем попал Василий Иванович. С советского времени и по сегодняшний день это было свойственно русским людям, пробившимся во власть, и тем паче вознесшимся на ее вершины - безразличное, наплевательское отношение к представителям своего народа, к традициям, к землякам, а зачастую и к родне - что уж там говорить о малой Родине. Верноподданнический менталитет государствообра-зующего народа русского на руку им - легче всего пожертвовать именно его интересами, принеся их в жертву очередным идеологически выдержанным и «безотлагательно приоритетным» целям всепоглощающего Левиафана под названием государство, будь оно советское или современное российское. Типичным подтверждением этого является пассаж будущего члена горбачевского Политбюро, а в 1970-е гг. Первого секретаря Томского обкома
КПСС Е.К. Лигачева, предлагавшего объединить ряд деревень в городок овощеводов, направленный против сторонников сохранения этих деревень: «Где же мы найдем силы, средства обустраивать все эти двенадцать деревень? А почему мы должны их обустраивать? Потому что наши деды, прадеды и мы там с вами жили, что ли? Наверное, это не является главным условием сохранения всех населенных пунктов» [13, с. 131]. Начальству же из представителей национальных меньшинств, тех же татар или народов Северного Кавказа, где земляк испокон веков стоит за земляка, брат за брата, это свойственно неизмеримо меньше. Чтобы убедиться в этом, достаточно сегодня просто проехаться по тем же татарским селам, наполненных молодежью и нормально развивающихся. Они удивительным образом(!) в абсолютном большинстве своем смогли избежать в советское время навешивание ярлыка «неперспективности» и неплохо адаптировались к современным российским реалиям.
Интересны рассуждения В.И.Белова и о мотивах, которыми руководствовались партийно-хозяйственные деятели на самых различных уровнях, рьяно начавшие проводить данную политику в жизнь. «Для руководителя-бюрократа просто клад такие идеи, как немедленное сселение тысяч маленьких деревень. Потому что медленное их никак не устраивает. В самом деле, разве не заманчиво? Сселить (то есть уничтожить) все мелкие деревни в районе, сделать два-три поселка городского типа. Ликвидировать все пекарни, сельские школы, магазины, лавки, больницы и медпункты. Поставить на поток руководство, обслуживание, образование и здравоохранение. Любой вопрос можно в полминуты решить по телефону» [12, с. 83]. «Под ширмой "бесперспективности" бюрократу-руководителю легче жить, у него меньше забот, не надо заботиться и думать о десятках дальних деревень. Построил два-три комплекса, сселил всех в одно место - и живи себе, в ус не дуй. И что самое страшное -вскоре он же и оказывается прав, бесперспективные деревни действительно после этого появляются» [11, с. 31]. Зачем строить сельские школы? -продолжает автор. «Возиться со строителями, доставать шифер, цемент, трубы? Не лучше ли собрать детей со всего района в интернат да и учить? И для ленивых родителей, которым высвобождается время для пьянки. Свез кучу детей в интернат -и всю зиму в ус не дуй: там их накормят, оденут и спать уложат вовремя. А то, что они уже потеряны для деревни, - не в счет». Все эти выводы В. Белов делает не на пустом месте, а опираясь на трагические факты, примеры из жизни своих односельчан, земляков, обусловленные такой политикой [12, с. 83-84]. Показательные для русской деревни алкоголизм и прочие проявления морально-нравственной деградации людей, катастрофический рост смертности в расцвете лет - все эти явления, достигшие пика в «лихие» 90-е гг., возникли и стали «расцветать» еще в 60-70-е гг., являясь наглядным результатом непростительных «ошибок» власти в аграрной сфере.
Необходимо отметить, что ту же бюрократическую мотивацию еще в 1959 г. разглядел в укрупнении колхозов, определившем в итоге политику ликвидации «неперспективных» деревень, и Е.Я.До-рош в своем «Деревенском дневнике». «Мне все больше представляется, что укрупнение колхозов, как оно проводится в здешних местах, мера по преимуществу административная, бюрократическая..^ этом есть известное удобство для районного начальства, которое спрашивает теперь не с тридцати или тридцати пяти председателей, а с девяти-десяти. Помимо того, возникает иллюзия, будто в районе нет отстающих хозяйств, хотя в среднем продуктов производится столько же, сколько прежде, а иногда и меньше, потому что крепкие колхозы, как это случилось с библейскими тучными коровами, поедаются тощими. Но что совсем плохо, колхозники в этих огромных хозяйствах лишены какого-либо участия в обсуждении колхозных дел - живут по своим деревенькам и не то что друг дружку, председателя в лицо не знают» [14, с. 414].
Говоря о тяжелых экономических последствиях подобной концентрации производства на селе, В.И.Белов в статье «Требуется доярка» (1984) с горечью констатирует: «А то, что исчезают не только отдельные животноводческие фермы, но и целые производственные бригады, что поголовье скота не увеличивается, а покосы и пашни сокращаются, это как-то умалчивается, сходит с рук. Что значит ликвидировать хотя бы и мелкую ферму или отдельную бригаду? Это значит сразу или постепенно исключить из хозяйственного пользования многие гектары пашни, окончательно забросить остатки лугов, лесных покосов и пастбищ. (Кстати, по самым скромным подсчетам пашенные земли в области за 40 лет сократились на 400 тыс. га. Только за последние 15 лет заросло лесом и кустарником либо заболочено около 250 тыс. га покосов, которые испокон веку играли главную роль в заготовке кормов. Пастбища уменьшились, по данным ЦСУ, с 815 тыс. до 317 тыс. га.) Наверняка и в других областях дело обстоит не лучше, а в некоторых, может, и еще хуже» [12, с. 110]. Государственная аграрная политика, по его мнению, должна быть скорректирована: дополнена необходимостью перемещения в сельские региональные районы страны всех институтов, занимающихся проблемами сельского хозяйства, а также интенсивного возрождения всех заброшенных деревень без исключения. «Места проживания в деревнях наши предки выбирали с умом, а правильность выбора подтверждалась долгим проживанием дедов, отцов. Строить дома в заброшенных деревнях, отвечающие современным требованиям, с приусадебными участками, с необходимыми пристройками, и продавать в длительную рассрочку, продуманную с одной целью: закрепление земледельца на земле» [12, с. 130].
Отсутствие значимого экономического эффекта, еще более усилившаяся миграция сельского населения в города, заставили власть к концу 1970-х гг. пересмотреть эту порочную расселенческую политику. Не последнюю роль в этом, равно как и в оста-
новку проекта переброски вод северных рек в Среднюю Азию, сыграло давление со стороны писателей-деревенщиков (в частности, на страницах газеты «Труд», «Литературной газеты», журналов «Сельская новь», «Нева», «Наш Современник»), всколыхнувших своим творчеством общественность страны. Начатый изначально на областном и республиканском уровнях [15, с. 22] данный пересмотр нашел свое отражение в выпущенном 13 августа 1980 г. циркуляре Госгражданстроя СССР «Об устранении недостатков в проектах районной планировки в части расселения в сельской местности», отменившем выделение неперспективных сельских населенных пунктов. Но по-прежнему сохранялось выделение «перспективных» поселений, в которых следовало концентрировать основные объемы строительства, а вместо «неперспективных» были введены две категории населенных пунктов: «сохраняемые на расчетный срок» и «сселяемые в первую очередь» [15, с. 21-22].
На основе указанного документа были внесены соответствующие изменения в региональные проекты и схемы планировок сельскохозяйственных районов. В.Белов на примере своего района демонстрирует, каким образом это осуществлялось на местном уровне: «Институт Вологдагражданпро-ект (со ссылкой на Госстрой РСФСР) разослал как-то по райисполкомам одну директиву. Получили эту бумагу и в нашем райцентре. В приложении к ней Харовскому райисполкому предлагалось сселить 37 деревень. Спрашивается: почему сселять и почему 37, а не 7 и не 137? Директива не дает ответов на такие вопросы. Моя Тимониха в эту директиву не попала, а деревня Семеновская, где жителей больше, почему-то попала. Пошел я в институт, пошел в облисполком. И там и тут столько директив начитался, что голова кругом. Видимо, учитывая бесперспективность термина «бесперспективность», то ли в Госстрое, то ли еще где сделали такую поправку: «В дальнейшем именовать перспективные пункты развиваемыми, неперспективные - сохраняемыми» (решение облисполкома № 454 от 17 августа 1983 г.). Что в лоб, что по лбу! Ведь ясно, что сохраняемый, но не развиваемый населенный пункт равносилен неперспективному» [11, с. 63]. Окончательно от выделения в той или иной форме «неперспективных» деревень Госгражданстрой СССР отказался лишь в конце 1983 г. [15, с. 22].
Заключение
Подводя итоги анализа публицистики рассмотренных авторов, следует объективно указать, что при всей болезненности и значимости поднятой в ней проблематики, их аналитике была присуща и определенная ограниченность, обусловленная как политико-идеологическими рамками 1960-х - начала 1980-х гг., так и иными факторами. Коллективизация еще не обозначена как корень трагедии исчезновения деревень в последующие десятилетия (на что тот же В.Белов на рубеже 1980 - 1990-х гг. укажет в своем романе «Кануны»). Не подвергается критике и порочность командно-административной, плановой системы экономики и управления в це-
лом, которая по сути своей не была в состоянии учесть особенности развития сельской местности различных территорий обширной страны. Присутствует и определенная недооценка закономерности процесса урбанизации, последствия которого для российского села были усугублены политикой ликвидации «неперспективных» деревень.
Вместе с тем, обратившись к публицистическому жанру, авторы «деревенской прозы» убедительно доказали, что неблагоприятные факторы для большинства деревень, названных чиновниками «неперспективными», во многом создавались искусственно. В своих литературных произведениях, статьях и очерках 60 - 80-х гг. известные писатели, обращаясь как обществу в целом, так и целенаправленно к власти, буквально били в набат, крича о надвигающейся катастрофе депопуляции русского народа как неминуемом следствии раскрестьянивания и исчезновения, вымирания деревень. И если в 1960-1980-е гг. эти процессы были наиболее наглядно представлены в сельском Нечерноземье, то с наступлением 1990-х процесс исчезновения деревень приобрел лавинообразный характер и охватил большинство, преимущественно «русских», регионов РФ, исторически имевших плотную сельскую поселенческую сеть.
Литература
1. Солженицын А.И. Слово при вручении премии Солженицына Валентину Распутину. 4.05. 2000// Новый мир. 2000. №5. С. 186-189.
2. Вильчек Л.Ш. Советская публицистика 5080-х годов (от В. Овечкина до Ю.Черничен-ко). М.: Издательство МГУ, 1996.
3. Безнин МА. Крестьянский двор российского Нечерноземья в 1950 - 1965 годах // Отечественная история. 1992. №3. С. 16-29.
4. Судьбы российского крестьянства / Под ред. Ю.Н. Афанасьева. М.: Изд-во Рос. гос. гуманитарного ун-та, 1995. 624 с.
5. Мазур Л.Н. Политика реконструкции российской деревни (конец 1950-х - 1980 гг.) // Отечественная история. 2005. №3. С. 25-36.
6. Денисова Л.Н. Исчезающая деревня России: Нечерноземье в 1960-1980-е гг. М.: Институт Российской истории РАН, 1996. 216 с.
7. Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 г. РСФСР. М.: Госстатиздат, 1962.
8. Можаев БА. Запах мяты и хлеб насущный: эссе, полемические заметки. М.: Московский рабочий, 1982.
9. Распутин В.Г. Что в слове, что за словом: очерки, интервью, рецензии. Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1987. 336 с.
10. Абрамов ФА. Чем живем-кормимся: Очерки; Статьи; Воспоминания; Литературные портреты; Заметки; Размышления; Беседы; Интервью; Выступления/Сост. Л.Крутикова-Абрамова. Л.: Советский писатель, 1986. 528 с.
11. Белов В.И. Ремесло отчуждения. М.: Советская Россия, 1988. 86 с.
12. Белов В.И. Раздумья на Родине: Очерки и статьи. М.: Современник, 1989. 352 с.
13. Усольцева О.В. Сельская поселенческая сеть Томской области во второй половине 1940-х-1980-е гг.: Дис. на соискание учен. степени канд. истор. наук. Томск, 2016. 271 с.
14. Дорош Е.Я. Дождь пополам с солнцем. Деревенский дневник. М.: Советский писатель, 1990. 734 с.
15. Хорев Б.С. Кто же назвал деревню «неперспективной»? // Сельская новь. 1990. №3. С.21-22.
References
1. Solzhenitsyn A.I. Slovo pri vruchenii premii Solzhenicyna Valentinu Rasputinu 4.05.2000 [Valentin Rasputin's speech at the Solzhenitsyn Prize award ceremony 04/05/2000] // Novy Mir [New World]. 2000. No. 5. P. 186-189.
2. Vilchek L.Sh. Sovetskaja publicistika 50-80-h godov (ot V. Ovechkina do Ju.Chernichenko) [Soviet journalism of the 1950s-1980s (from V. Ovechkin to Yu.Chernichenko)]. Moscow: Moscow State Univ. Publ., 1996.
3. Beznin MA. Krest'janskij dvor rossijskogo Nechernozem'ja v 1950 - 1965 godah [A peasant farmhouse in the Russian Non-Black Earth region in the 1950s - 1965s] // Otechestvennaja istorija [Russian history]. 1992. No. 3. P. 16-29.
4. Sud'by rossijskogo krest'janstva [The fate of the Russian peasantry] / Ed. Yu.N. Afanasyev. Moscow: Russian State Humanitarian Univ. Publ., 1995. 624 p.
5. Mazur L.N. Politika rekonstrukcii rossijskoj derevni (konec 1950-h - 1980 gg.) [The policy of reconstruction of the Russian village (late 1950s - 1980s)] // Otechestvennaja istorija [Russian history]. 2005. No. 3. P. 25-36.
6. Denisova L.N. Ischezajushhaja derevnja Rossii: Nechernozem'e v 1960-1980-e gg [The disappearing village of Russia: the Non-Black Earth Region in the 1960s-1980s]. Moscow: Inst. of Russian History, RAS, 1996. 216 p.
7. Itogi vsesojuznoj perepisi naselenija 1959 g. RSFSR. [Results of the All-Union Population Census of 1959 in the RSFSR]. Moscow: Gosstatizdat, 1962.
8. Mozhaev BA. Zapah mjaty i hleb nasushhnyj: jesse, polemicheskie zametki [The smell of mint and daily bread: essays, polemical notes]. Moscow: Moscow Worker, 1982.
9. Rasputin V.G. Chto v slove, chto za slovom: ocherki, interv'ju, recenzii. [What is in the word, what is the word: essays, interviews, reviews]. Irkutsk: East Siberian Book Publ., 1987. 336 p.
10. Abramov FA. Chem zhivem-kormimsja: Ocherki; Stat'i; Vospominanija; Literaturnyj por-trety; Zametki; Razmyshlenija; Besedy; In-terv'ju; Vystuplenija/ Sost. L. Krutikova-Ab-ramova. [How we live-feed: Essays; Articles; Memories; Literary portraits; Notes; Reflections; Conversations; Interview; Speeches] / Compiled by L. Krutikova-Abramova. Leningrad: Soviet writer, 1986. 528 p.
11. Belov VI. Remeslo otchuzhdenija [Craft of alienation]. Moscow: Soviet Russia, 1988. 86 p.
12. Belov V.I. Razdum'ja na Rodine: Ocherki i stat'i [Meditations at Homeland: Essays and articles]. Moscow: Contemporary, 1989. 352 p.
13. Usoltseva O.V. Sel'skaja poselencheskaja set' Tomskoj oblasti vo vtoroj polovine 1940-h -1980-e gg [Rural settlement network of Tomsk region in the second half of the 1940s - 1980s]: Diss...Cand. Sci. (History). Tomsk, 2016. 271 p.
14. Dorosh E.Ya. Dozhd' popolam s solncem. De-revenskij dnevnik. [Rain and the sun. Village diary]. Moscow: Soviet writer, 1990. 734 p.
15. Khorev B.S. Kto zhe nazval derevnju «ne-perspektivnoj»? [Who called the village "unpromising"?]. Sel'skaja nov' [Rural News]. 1990. No. 3. P.21-22.
Статья поступила в редакцию 29.06.2018.
