CC BY-NC-ND
62
Е.Н. Басовская
ПРОБЛЕМА «ЧИСТОТЫ ЯЗЫКА» НА СТРАНИЦАХ «ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ» В ГОДЫ ОТТЕПЕЛИ
Статья посвящена представлениям о так называемой «чистоте языка», отражавшимся на страницах «Литературной газеты» в 1953-1963 гг. Если ранее, в сталинские годы, статьи на лингвистические темы нередко становились одной из форм политической пропаганды, то в годы оттепели произошел всплеск общественного интереса именно к вопросам развития языка. Автор рассматривает различные точки зрения советских журналистов, писателей и филологов на основные законы языковой эволюции.
Ключевые слова: русский язык, языковая эволюция, чистота языка, культура речи, советская журналистика, пропаганда, «Литературная газета», К. Чуковский.
Проблема «чистоты языка» занимала и продолжает занимать значительное место в публикациях «Литературной газеты» на протяжении всего периода существования издания. При этом трактовка самого понятия «чистота языка», перечень «сорных», т. е. вредных, явлений, направления борьбы за повышение речевой культуры не раз существенно изменялись, в том числе под влиянием политической конъюнктуры1.
В данной статье рассматриваются материалы «Литературной газеты», посвященные языковым вопросам и появившиеся в печати с 1953 по 1963 г. - в период так называемой оттепели. Изучение этого комплекса текстов дает исследователю возможность проанализировать одно из направлений редакционной политики в контексте широко известных, подробно описанных в научной литературе социально-политических и культурных трансформаций и сделать некоторые выводы относительно того, как советская пресса использовала общегуманитарную тематику для достижения пропагандистских целей.
Отрезок советской истории, метафорически определяемый как «оттепель», ограничивается смертью И.В. Сталина в 1953 г. и смещением Н.С. Хрущева с поста Первого секретаря ЦК КПСС в 1964 г. Несмотря на свою историческую краткосрочность, период характеризуется рядом важнейших социально-политических и духовных процессов: разоблачением культа личности, относительной демократизацией обществен-
ной жизни, возвращением и реабилитацией значительной части репрессированных, расширением культурного пространства благодаря возвращению части отвергнутого наследия и активизации контактов с западным миром и т. д.
Уже в первые годы «оттепели» советские люди, по выражению израильского исследователя Д.Р. Спешлер, «впервые за многие годы почувствовали, что высказываться в пользу перемен может быть продуктивно и безопасно»2. Появившаяся у писателей, журналистов, ученых и других творческих людей возможность публично высказывать собственное мнение повлекла за собой глубокие изменения в общественном сознании.
По словам С.И. Чупринина, «историческое, общесоциальное и общекультурное значение оттепели состоит прежде всего в том, что она разрушила насаждавшийся десятилетиями миф о духовной монолитности, об идеологической, мировоззренческой однородности советского общества... "Дети" вступили в конфликт с "отцами", "антисталинисты" схватились врукопашную с "неосталинистами", "новаторы" заявили о своем принципиальном несогласии с "консерваторами", люди культуры дали понять, что они не желают иметь ничего общего с идеологами и поэтами бескультурья»3.
Полемичность как ключевая черта эпохи отмечена и авторами мемуарно-публицистической книги «60-е. Мир советского человека» П. Вайлем и А. Генисом: «Хрущев приглашал всю страну участвовать в поисках истины. Разъяснение правды стало общенародным делом. Диспут - формой общественной жизни»4. Как указывает Э.Р. Френкел, из политики, прежде всего из выступлений Хрущева, в публицистику приходит «дух критицизма и прямолинейности»5.
Безусловно, ни плюрализм, ни стилевое разнообразие оттепельной прессы не следует преувеличивать. Ее многоголосие ярко обнаруживается в сравнении с абсолютным официальным единомыслием предшествующих десятилетий, но тем не менее разнообразие мнений очевидно лишь в отношении узкого круга тем, разрешенных для публичного дискутирования. Кроме того, существует принципиальная разница между редакционной политикой «толстых» журналов, адресованных преимущественно интеллигенции, и массовых изданий. Газеты, обращенные к миллионной аудитории, в отличие от журналов «Новый мир» и «Октябрь», не вели между собой резкой полемики и в целом сохраняли образ единой советской печати.
Сдержанный тон, невыявленность общественной позиции характерны и для «Литературной газеты», даже вопреки тому, что в 19531959 гг. ее редактировали просталинистски настроенные Б.С. Рюриков, а затем В.А. Кочетов. Показательно, что дальнейшие смены главных редакторов (в 1959-1960 гг. газету возглавляет С.С. Смирнов, в 19601962 гг. - В.А. Косолапов, с 1962 г. - А.Б. Чаковский) не очень значительно сказывались на основном содержании и тоне издания.
Но при внешней стабильности и стандартности образа (от верстки до словоупотребления) советские газеты периода оттепели постепенно
и незаметно менялись по существу. Последовательный анализ публикаций «Литературной газеты», посвященных одной теме, позволит проследить за процессом такой глубинной эволюции.
В первых вышедших после смерти Сталина номерах «Литературной газеты» проблема «чистоты языка» толковалась вполне традиционно как по существу, так и по форме: привычные призывы к повышению культуры речи содержались в подборке читательских писем, спор велся с неизвестным и весьма абстрактным оппонентом, а в качестве аргументов использовались самые общие идеологические постулаты. Так, пенсионер Л. Пискунов и журналист Т. Филин из Богородского-на-Амуре писали: «Борьба за чистоту и культуру речи является долгом каждого культурного человека. Советский человек, любящий свою Родину, не может не любить своего родного языка» (1953, № 57, с. 1).
Еще одна узнаваемая черта советской газетной кампании - высокая активность непрофессионалов, чьи высказывания наиболее ярко символизируют «мнение простого народа». Так, в том же номере «Литературной газеты» кандидат технических наук В. Щеглов требовал «поднять в печати и по радио широкую кампанию за повышение культуры языка в повседневной жизни. Сделать так, чтобы некультурность речи была поставлена под огонь острой критики» (1953, № 57, с. 1).
В качестве примеров засорения языка газета приводила бесспорные грубые ошибки, такие как ударение на первом слоге в слове портфель и на втором - в слове магазин, произношение пионэр, словосочетание мое фамилие и тому подобные.
При этом нельзя не обратить внимания на сосредоточение внимания читателей (а в дальнейшем и журналистов) на одном из недостатков современной русской речи - канцелярском жаргоне. В майском номере 1953 г. констатировалось, что это «суконный», «дубовый», «тяжеловесный» язык. А уже в июне «Литературная газета» напечатала фельетон А. Одинцова «На участке языка», направленный против бездушной и неестественной казенной речи. Вымышленный персонаж этой публикации - Михаил Потапович - «хороший человек», неспособный, однако, изъясняться по-человечески. Он говорит «на участке питания», «в деле самодеятельности», «на участке сушки белья» и спрашивает у ребенка: «По какому вопросу плачешь?» (1953, № 70, с. 2). Журналист задается вопросом: что делать с Михаилом Потаповичем? Обучать его? Штрафовать? И констатирует, что найти ответ так и не удалось.
Показательно, что после острого, но лишенного позитивного содержания фельетона А. Одинцова «Литературная газета» более года не обращалась к вопросам культуры речи. Если в июне-декабре 1953 г. данная проблематика еще затрагивается в ряде материалов, касающихся стиля художественных произведений, то в 1954 г. проблема качества языка вообще ни разу не упоминается.
В апреле 1955 г. газета опубликовала на первой странице очерк К.Г. Паустовского «Алмазный язык», пронизанный пафосом любви к русскому языку и завершающийся словами: «Тот народ, которому дан
такой язык, - поистине великий и счастливый народ» (1955, № 43, с. 1). То, что для очерка было выбрано место на первой странице газеты, должно было, казалось, продемонстрировать программный характер публикации. В соответствии с традициями советской журналистики за большой «первополосной» проблемной статьей должен был последовать ряд более конкретных материалов. Но этого не произошло. «Литературная газета» вернулась к языковой теме лишь в ноябре, причем лишь в одной специальной публикации - письме Н. Бурлакова, заведующего кафедрой русского языка Химико-технологического института. Преподаватель писал о крайне низком уровне вступительных сочинений и ставил задачу интенсифицировать изучение русского языка в средней школе: «Надо воспитать культуру устной и особенно письменной речи, научить школьников писать, понимать и чувствовать живое слово, отвечать за написанное и исправлять стилистические ошибки» (1955, № 136, с. 3).
Лингвистическая проблематика оставалась на периферии интересов «Литературной газеты» и на протяжении последующих лет. Издание упоминало лишь о трудностях, связанных с созданием нового словаря русского литературного языка, словаря языка Пушкина и работой над сводом правил орфографии и пунктуации (1956, № 40, с. 2; № 49, с. 3; 1957, № 7, с. 2; № 82, с. 3).
В 1958 г. «Литературная газета» возобновила обращение к вопросам языка и стиля писателя, но это по-прежнему делалось нечасто и бессистемно. Весьма широкие заголовки материалов Л. Никулина «Культура писателя» и И. Козлова «За высокую взыскательность!» точно соответствовали содержавшимся в текстах общим призывам - писать живо и доступно, повышать требования к языку (1958, № 138, с. 3; № 144, с. 3).
Ситуация принципиально изменилась в 1959 г. Вероятно, это было связано с тем, что редакцию возглавил писатель С.С. Смирнов, придававший вопросам языка гораздо большее значение, чем его предшественники Б.С. Рюриков и В.А. Кочетов.
Без преувеличения знаменательной следует назвать публикацию в двух номерах 1959 г. проблемной статьи А. Югова «Эпоха и языковой "пятачок"». Алексей Югов - автор исторических романов, переводчик и исследователь «Слова о полку Игореве», немало писал о русском языке6. В 1951 г. «Литературная газета» уже помещала его материал «Заметки о языке», направленный на защиту скомпрометированных средствами массовой информации устаревших и местных слов. Югов писал тогда, что язык един, его развитие поступательно, то, что им накоплено за столетия, есть его богатство - и нельзя пытаться улучшить этот сложный живой организм путем строгих запретов: «Только овладев всей мощью всенародного океана языка, мы сможем создать произведения, достойные великой сталинской эпохи!» (1951, № 15, с. 2-3).
На первый взгляд, выступление А. Югова в 1951 г. кажется удивительно смелым: писатель выступает против давно утвердившегося стереотипа советской пропаганды, вслед за М. Горьким решительно осу-
дившей использование в художественной литературе малопонятных архаизмов и вульгарных провинциализмов. В действительности же А. Югов продемонстрировал безупречное политическое чутье: выступление в защиту всего исконно русского, народного было вполне в духе позднего сталинизма. В связи с этим закономерно, что редакция «Литературной газеты», подводя итоги дискуссии, развернувшейся после публикации статьи «Заметки о языке», не осудила Югова, а, напротив, указала, что он во многом прав.
Через восемь лет он еще более решительно высказался против обезличивания языка, лишения его национальной специфики. Сравнивая два высказывания: «Слово к человеку примеряйте!» и «Ориентируйтесь на интеллектуальный горизонт, на сферу интересов аудитории», А. Югов так оценивает второе: «Ведь ни одного же русского словечушка!».
Впервые за десять лет со страниц «Литературной газеты» зазвучали обличения «вредных» иностранных слов: «И житейская наша речь, и художественная русская литература невероятно засорены иностранными словами и синтаксическими оборотами, при этом без всякой надобности, а просто в силу некой умственной лени, небрежения к родному языку, чем кичились в былые времена "гулящие" по заграницам дворянчики. Именно от дворянского сословия исходила зараза безнародности, сиречь космополитизма.» (1959, № 7, с. 3)7.
В отличие практически от всех материалов лингвистической проблематики, помещенных в «Литературной газете» начиная с середины 1953 г., статья А. Югова предельно конкретна, причем не только в критической, но и в позитивной, программной части. Автор требует, чтобы редакторы перестали мешать ему писать «народным языком», то есть свободно использовать просторечие и диалектизмы. Кроме того, он осуждает «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова за сокращение словника по сравнению со словарем В.И. Даля, а также за «неодобрительные» стилистические пометы «разг.», «прост.», «обл.», «спец.», «уст.». Югов возлагает надежды на принятый в 1958 г. «Закон об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР», утверждая, что после трудовой перестройки школы дети новых поколений лишь посмеются над стилистическими пометами, поскольку будут носителями истинно народного языка.
«Литературная газета» не только предоставила слово А. Югову, но и развернула кампанию в поддержку его точки зрения. Через полтора месяца в очередном номере газеты появилась тематическая полоса «Беречь русский язык», составленная из читательских писем. Редакция указывала: «Большинство читателей, откликнувшихся на статью «Эпоха и языковой "пятачок"», расценивают ее как своевременный призыв к борьбе за чистоту русского языка». В редакционном комментарии специально подчеркивалось, что заступаться за общеупотребительные заимствованные слова нет необходимости и что их защитники просто неправильно поняли А. Югова. При этом в опубликованных письмах отрицательно оценивались даже такие русские производные от иност-
ранных корней, как декларативный, конструктивный, негативный, эпохальный.
Своеобразный ренессанс позднего сталинизма в подходе к языку продолжился и в следующих публикациях «Литературной газеты» 1959 г. Так, писатель Г.Ф. Шолохов-Синявский в статье «Учиться у народа-языкотворца» переосмыслил казавшиеся незыблемыми положения М. Горького, который в середине 1930-х гг. поставил перед литераторами задачу «организации языка, очищения его от паразитарного хлама» (1934, № 33). Теперь, почти через четверть века, Г.Ф. Шолохов-Синявский заявил, что Горького поняли неправильно и бороться стали на за «чистый», а за «чистенький», «приглаженный», «выхолощенный», «зализанный» русский язык (1959, № 32, с. 3).
Ту же мысль почти дословно повторил писатель В.А. Закруткин: редакторы, по его утверждению, около десяти лет назад «объявили какую-то странную "холодную войну" русскому народному языку... под флагом "защиты" литературного русского языка, который представляется как нечто полностью отрешенное от народа». Обращает на себя внимание предложенная В.А. Закруткиным датировка. «Около десяти лет назад» - значит в конце 1940-х гг. В реальности это никак не было временем борьбы против живого русского языка. Писателей тогда действительно могли хвалить за чистоту стиля, но подразумевая под этим прежде всего отсутствие иностранных, а вовсе не просторечных слов. Явления же, о которых говорит В.А. Закруткин, характерны не для конца 1940-х, а для первой половины - середины 1930-х гг. Трудно представить себе, чтобы сам писатель, а также работавшие с ним сотрудники «Литературной газеты» могли об этом не помнить. Думается, здесь мы имеем дело вовсе не с искренним заблуждением, а с намеренным искажением фактов.
В конце 1950-х гг., в период набиравшей силу оттепели, между ХХ съездом партии, разоблачившим культ личности Сталина, и XXI, предельно радикализировавшим его критику, действовала жесткая пропагандистская схема: всё плохое, подлежавшее уничтожению, связывалось в сознании аудитории с деяниями сталинского руководства. События первой половины 1930-х гг. ассоциировались с образом Сталина в значительно меньшей степени, нежели относительно недавние, послевоенные.
Помимо этого, дискредитируемую идею категорически недопустимо было соотносить с именами тех, кто остался вне критики и подозрений, в том числе Ленина и Горького. В этом смысле дискуссия о языке, развернувшаяся в начале 1959 г., в высшей степени характерна для от-тепельной прессы в целом. Поскольку «разрешенное сопротивление» не затрагивало ни мировоззренческих, ни экономических, ни политических основ социалистического общества, ни ключевых мифологизированных фигур российской и советской истории, - критические высказывания приобретали почти пародийно карнавальный характер. Те, кто осуждал социалистическое хозяйство, на словах непременно превозносили его; те, кому была чужда политическая практика больше-
виков, отзывались о них восторженно. Вполне закономерно, что Г.Ф. Шолохов-Синявский и В.А. Закруткин, выступая против основополагающих принципов М. Горького, начинали свои статьи с того, что Горький был, безусловно, прав.
Можно предположить, что редакция «Литературной газеты» в конце концов все-таки обратила внимание на вопиющие противоречия, содержавшиеся в статьях 1959 г. о языке, и, как уже не раз бывало в истории этого печатного органа, завершила дискуссию без расстановки четких акцентов. Почти через четыре месяца после статьи А. Югова газета опубликовала два читательских отзыва - доцента Львовского пединститута С. Цаланчук и преподавателя Шахтинского пединститута Л. Барлас (1959, № 51, с. 3). В обоих письмах взгляды Югова довольно резко оценивались как ошибочные, дезориентирующие читателя и зовущие не вперед (следовало читать: к победе коммунизма), а назад. В полном соответствии с традицией советских идеологических компаний возражения, адресованные оппоненту, были превращены в политические обвинения. На этом обсуждение статьи Югова завершилось.
Еще приблизительно через месяц «Литературная газета» вновь обратилась к проблеме культуры речи. В статье Л. Раковского «Чувство языка» (1959, № 61, с. 3-4) говорилось о «словесном мусоре», порождаемом канцелярскими работниками; о просторечии и распространенных ошибках в ударении. Показательно, что, по мнению автора, важнее всего бороться с канцелярскими штампами. Что касается неправильного произношения, то оно может со временем утвердиться в качестве нормативного, а новому противостоять бесполезно.
Пафос защиты нового характерен и для эссе Г. Гулиа «Личное мнение. Язык». Здесь подчеркивается, что слова, кажущиеся сегодня излишне сложными, такие как «параметры» или «перигей», обогащают язык (1959, № 87, с. 2-3). Таким образом, не упоминая А. Югова, Л. Ра-ковский и Г. Гулиа недвусмысленно высказались против его лингвистического консерватизма.
Наконец, в начале 1960 г. Б. Тимофеев в статье «Язык и география» совершенно определенно сформулировал принцип, звучавший, казалось бы, как подтверждение идей Югова: «Хранителем чистоты русского языка выступают не радио, не солидные издания, а живой "просторечный" язык» (1960, № 25, с. 3). Однако по сути это было совершенно иное понимание критериев хорошей речи. Если Югов, говоря о «народном языке», оглядывался назад и искал высокие образцы в деревенском просторечии, то Тимофеев, напротив, заявлял о необходимости доверять современной речевой практике.
Следует помнить, что в момент опубликования статьи Б. Тимофеева оттепель приближалась к своему пику. Странное, на первый взгляд, утверждение, будто язык очищается не «сверху», а «снизу», точно соответствовало духу эпохи. Официальная пропаганда утверждала, что время «винтиков» кончилось, настал черед энергичных, независимых, исполненных самоуважения сознательных граждан.
Но при всей привлекательности подобных демократических деклараций они были категорически неприменимы на практике. Заявив словами Б. Тимофеева о приоритете народного языкового чутья и вкуса, «Литературная газета» продолжала помещать материалы, направленные против распространенных речевых ошибок. Более того - именно с начала 1960-х гг. «борьба за чистоту языка» на страницах «Литературной газеты» постепенно профессионализировалась. Еще в октябре 1959 г. была напечатана остроумная заметка писателя Л.В. Успенского «Граждане, ючайте...» (1959, № 134, с. 3)8. Успенский не имел систематического лингвистического образования, но учился в аспирантуре Государственного института речевой культуры и много лет преподавал русский язык. Его многочисленные публикации, посвященные культуре речи, отражали не народную, а профессионально-филологическую точку зрения.
В начале 1961 г. вновь заявил о себе доктор филологических наук К.И. Чуковский, чья последняя публикация на тему культуры речи появилась в «Литературной газете» ровно за десять лет до этого9. На сей раз он поддержал высказанную одним из читателей идею организовать «центр консультации для всех граждан по вопросам культуры речи» (1961, № 2, с. 1). Учитывая, что к этому моменту «Справочная служба русского языка» академического Института русского языка, созданная по инициативе С.И. Ожегова, существовала уже третий год, можно предположить, что Чуковский имел в виду консультативный центр на базе одного из средств массовой информации.
Этот замысел не был воплощен в жизнь буквально, однако редакция «Литературной газеты» действительно начала искать новые формы воздействия на речевое поведение читателей. В 1960 г. возникла рубрика «Язык мой - враг мой», под которой перепечатывались анекдотически неправильные выражения из современных художественных произведений.
А в июле 1964 г., на излете оттепели, после годичного перерыва в обсуждении вопросов культуры речи, редакция объявила об открытии новой рубрики - «Служба русского языка». Материалы этой рубрики нерегулярно печатались в газете на протяжении нескольких лет, выполняя прежде всего просветительскую функцию.
Собственные публикации К.И. Чуковского, появившиеся в последние годы оттепели, также отличались от большей части предшествующих материалов «Литературной газеты», связанных с культурой речи, основательностью, глубиной анализа проблем, очевидным стремлением автора к объективности оценок.
В августе 1961 г. К. Чуковский, работавший в это время над книгой «Живой как жизнь», поместил в «Литературной газете» статью «Нечто о лабуде». Отвечая на письма читателей, возмущенных обилием жаргонизмов в повести В. Аксенова «Звездный билет», Чуковский объяснял тоном терпеливого учителя: жаргон возникает «в противовес той лакированной, слащаво-фальшивой, ханжески-благонамеренной речи, которую разные человеки в футлярах все еще продолжают культивировать
в школах. Дети как бы сказали себе:
- Уж лучше мура и потрясно, чем типичный представитель, показ и наличие» (1961, № 96, с. 4).
В сентябрьских номерах «Литературной газеты» была напечатана еще одна статья, вошедшая в дальнейшем в книгу «Живой как жизнь», - «Канцелярит».
В октябре К. Чуковский вновь обратился к анализу читательских писем. И опять позиция ученого оказалась значительно более толерантной, нежели та, которую отстаивали энтузиасты «борьбы за чистоту языка». Читатели с возмущением говорили о «противоестественных словосочетаниях» ужасно весело и страшно красиво. Чуковский возразил на это, что язык полон алогизмов, таких как убивать друг друга и красные чернила. Не согласился ученый и с теми, кто выступал за строго экономное отношение к языку. По словам Чуковского, «если бы русский народ только и заботился, что об этой грошовой экономии речи, неужели он создал бы огромное множество таких расточительных выражений, как век вековать, делать дело, рыдать навзрыд, лежмя лежать, белым бела, полным полна и т. д., и т. д., и т. д.» (1962, № 120, с. 3-4).
Очевидна перекличка с положениями, которые в конце 1930-х гг. защищал на страницах той же газеты редактор «Толкового словаря русского языка» Д.Н. Ушаков. Тогда произошло аналогичное столкновение идеологизированного дилетантского пуризма и научной объективности. Критики нового словаря К. Казимирский и М. Аптекарь с сарказмом писали о «нелепостях», допущенных составителями, например, о включении в словарные статьи «несуществующих» форм беременный и женатая. Отвечая оппонентам, Д.Н. Ушаков продемонстрировал случаи употребления якобы искусственных словоформ: старое общество беременно новым, женатая жизнь (1935, № 58, с. 4; № 63, с. 6). К.И. Чуковский, как и Д.Н. Ушаков, отстаивал право языка на противоречия, видя в них признак нормального развития.
В одном из следующих номеров «Литературной газеты» в статье «Образ и слово» Чуковский рассмотрел несколько распространенных речевых ошибок, объяснил их природу и закончил большим историческим обобщением: «Чем культурнее становится наша страна, чем больше образованных людей выдвигает из своих недр советский народ, тем больше хорошо вооруженных борцов за подлинную, а не мнимую чистоту языка возникает и в литературе, и в жизни, тем громче и авторитетнее их голоса» (1962, № 123, с. 4).
Фактически Чуковский повторил, хотя и в менее категоричной форме, концепцию А. Югова, призывавшего доверять «народу-языкотворцу». Правда, в рассуждениях ученого обнаруживается логический сбой, которого не было в текстах его предшественника. Утверждая, что языком владеет только народ и выбор народа не может быть ошибочным, Чуковский не раз решительно отвергает идеи, которые представители этого самого народа высказывают в письмах в редакцию. Если Югов отождествлял народ прежде всего с малограмотным крестьянством, то Чуковский маскировал с помощью частично десемантизирован-
ного позитивизма «народ»10 политически сомнительное понятие «интеллигенция».
В целом публикации «Литературной газеты» периода оттепели, посвященные языку, подтверждают предположение о том, что в подцензурной советской прессе любая тема могла стать формой скрытого идеологического воздействия. Власть использовала лозунг «борьбы за чистоту языка» для установления единомыслия и уничтожительной критики подлинных и мнимых противников. Интеллигенция же, говоря о вопросах культуры речи, по существу спорила о собственных взаимоотношениях с народом, о том, следует ли доверять его выбору или, напротив, стремиться оказать на него облагораживающее влияние.
Закономерно, что в годы относительной либерализации «Литературная газета» отказалась от пропагандистских кампаний, направленных на защиту языка от разного рода «сорняков», и пришла к идее систематического профессионального анализа трудных и общезначимых лингвистических вопросов: публикации о языке на некоторое время перестали быть лишь средством идейной борьбы, вернув себе изначальное культурно-просветительское назначение.
Примечания
1 См. об этом: Басовская Е.Н. Поиск врага: «Литературная газета» о русском языке (Аналитический обзор материалов 1929-1940 гг.) // Вестник РГГУ. 2007. № 9. Серия «Журналистика. Литературная критика». С. 99-113.
2 SpechlerD.R. Permitted dissent in the USSR: Novy Mir and the Soviet Regime. N.Y., 1982. P. XV.
3 Чупринин С.И. Оттепель: время больших ожиданий // Оттепель. 1953-1956: Страницы русской советской литературы. М., 1989. С. 10.
4 Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. М., 1996. С. 160.
5 Frankel E.R. Novy Mir: A case study in the politics of literature 1952-1958. Cambridge, 1981. P. 28.
6 См., в частности: Югов А.К. Судьба родного слова. М., 1962; Югов А.К. Думы о русском слове. М., 1972.
7 В стилистике А. Югова узнаваемы приемы периода борьбы с «низкопоклонством перед западом» и с «космополитизмом» 1947-1949 гг. Для позд-несталинистской пропаганды типичны, в частности, статьи Б. Агапова и К. Зелинского «Нет, это - не русский язык!» (1947, № 59); А. Добрянского «Сорняки низкопоклонства» (1948, № 94); Л. Гумилевского и Я. Рыкачева «Словесные сорняки иностранщины» (1949, № 92). Интересно, однако, что по резкости тона статья А. Югова, напечатанная в 1959 г., превосходит аналогичные материалы конца 40-х гг.
8 Заголовок статьи представляет собой комическое объявление, которое автор видел под Ленинградом: часть текста была стерта, и вместо «Граждане. Заключайте договоры индивидуального страхования. Этим вы принесете пользу себе и государству» читалось «Граждане, ючайте...». По мнению
Л.В. Успенского, данный казус - символ того, что объявления и этикетки представляют собой «заброшенный участок письменности».
9 Чуковский К.И. О чувстве соразмерности и сообразности // Литературная газета. 1951. № 26.
10 Слово «народ» претерпело в советский период ряд семантических трансформаций, в результате которых была ослаблена национальная и усилена социальная составляющая понятия. О функционировании лексемы «народ» в советском новоязе см.: Басовская Е.Н. Изменения использования слов с основой «народ-» как показатель эволюции русского общественного сознания (на материале литературно-критических публикаций журнала «Новый мир» 1952-1992 гг. // Вестник Московского университета. Сер. «Журналистика». 1995. № 2-3; Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь языка Совдепии. СПб., 1998. С. 356-357.
