CC BY
64
ИЗ ИСТОРИИ НАУКИ
© 2011
А. С. Смирнов
«ПРИЗНАТЬ В ИМПЕРАТОРСКОЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ КОМИССИИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ЦЕНТР»
В статье на основании архивных данных показана деятельность Императорской Археологической комиссии в части утверждения в России единых правил проведения раскопок, реализовавшихся во введении в повседневную практику системы единых Открытых листов. На этом пути Археологической комиссии приходилось преодолевать как непонимание коллег, так и инертность местных властей. Традиционно автором идеи централизации выдачи Открытых листов считался А. А. Бобринский. Но подобные предложения еще в 1886 г. высказывали некоторые провинциальные археологи, в том числе киевский любитель древностей Турвонт Кибальчич, предложивший и другие изменения в деятельности Археологической комиссии. Жаркие дискуссии по поводу монопольного права Археологической комиссии выдавать Открытые листы происходили не только в стенах археологических обществ. Корпоративный спор выплеснулся и на страницы газет. Это свидетельствовало о том, что право проведения археологических раскопок воспринималась просвещенным российским обществом не как узкопрофессиональная проблема. В этом усматривалась не только попытка ограничить права научных обществ, поставив их полевую деятельность под государственный контроль, но и посягательство на право местной администрации и землевладельцев распоряжаться своей собственностью.
Ключевые слова: Императорская Археологическая комиссия, Открытые листы, Московское Археологическое общество, Русское археологическое общество.
Недавний юбилей 150-летия создания Императорской Археологической комиссии в очередной раз привлек внимание к первому в России государственному органу, регулирующему отношения в области использования памятников археологии.
В существующей литературе совершенно справедливо как одно из главных достижений Археологической комиссии отмечаются ее заслуги в части регламентации археологических работ и централизации выдачи разрешений на раскопки, Открытых листов. Исследователи отмечали трудности, с которыми столкнулся глава комиссии А. А. Бобринский, продвигая в жизнь систему выдачи Открытых листов. При этом основное внимание историков было сосредоточено на изложении противостояния Археологической комиссии и Московского археологического
Смирнов Александр Сергеевич — кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института археологии Российской академии наук. E-mail: assmirnov@mail.ru
общества. Хотя эта проблема затронула гораздо больший круг ученых и «раскопщиков». Дискуссия на эту тему активно велась на страницах газет, вызывая интерес широких кругов просвещенного общества к этой проблеме. Это свидетельствовало о том, что право проведения археологических раскопок воспринималась современниками не как узкопрофессиональная проблема. В этом усматривалась не только попытка ограничить права научных обществ, поставив их полевую деятельность под государственный контроль, но и посягательство на права местной администрации и землевладельцев распоряжаться своей собственностью.
На фоне подобных жарких дискуссий А. А. Бобринский выглядел как единственный автор идеи централизации выдачи Открытых листов. Как реформатор, выступивший первоначально в одиночку против мнения всего российского археологического сообщества. Возможность появления подобных идей вне стен Археологической комиссии не рассматривалась.
В этой статье автор постарался изложить новые факты, связанные с историей конституализации единой государственной системы выдачи Открытых листов, дополнить и детализировать уже опубликованные сведения.
Пришедшая в 1859 г. на смену Археологической комиссии при Кабинете Его императорского величества Императорская Археологическая комиссия Министерства императорского двора за годы своего существования эволюционировала от придворного ведомства, главной задачей которого была поставка экспонатов в императорский Эрмитаж, до авторитетного государственного научного учреждения, сочетавшего функции управления и изучения древностей империи.
В первые десятилетия своего существования Археологическая комиссия была, в лучшем случае, первая среди равных учреждений и обществ, занимавшихся изучением древностей России. Некоторые из них, например Одесское общество истории и древностей, Императорское Русское археологическое общество своими раскопками заслужили весомый научный авторитет. В уставах обществ, утвержденных высшей властью империи, было недвусмысленно записано право самостоятельно проводить археологические раскопки. Нередко указывался регион, на который распространялась прерогатива данного общества. Так в отношении Одесского общества Николай I в 1839 г. издал указ «о дозволении оному производить археологические розыскания по всей Южной России на предложенном основании, то есть, на казенных землях, с разрешения местного начальства, а на частных, с согласия владельцев»1. Понятно, что никакого контроля за раскопками и находимыми вещами «местным начальством» не осуществлялось. Губернаторы и даже городские головы выдавали Открытые листы на право раскопок, а то и для «отыскания клада», всем желающим.
В подобном контексте Императорская Археологическая комиссия, хоть и числилась в составе Министерства императорского двора, не обладала реальными властными полномочиями, что лишало ее возможностей осуществлять какую-либо государственную политику в части сохранения и изучения древностей империи. Первые председатели комиссии — С. Г. Строганов, А. А. Васильчиков не придавали этой проблеме должного значения. Первый, скорее всего, в силу представлений своего времени об археологии как о части искусствознания, занятой
1 ПСЗРИ 1840, 934.
изучением отдельных предметов древнего искусства, более был озабочен охраной прав государства на владение наиболее ценными древними предметами. А. А. Васильчиков, занимавший эту должность с 1882 по 1886 гг., не стремился внести какие-либо изменения в деятельность комиссии, сосредоточив свои усилия в части управления императорским Эрмитажем, директором коего он являлся в 1879—
1888 гг.
Но в среде почитателей археологии все явственнее ощущалась необходимость государственного контроля за археологическими раскопками и находимыми древностями. Причем инициативу проявляли не столичные археологические общества, а провинциальные радетели прошлого. В начале 1886 г. киевлянин Турвонт Венедиктович Кибальчич, «почетный член Археологического института, почетный вольный общник Императорской академии художеств, член Императорских археологических обществ и других научных учреждений» обратился к А. А. Бобринскому с запиской по поводу кладоискательства, неконтролируемых раскопок «агентов западно-европейских музеев» на юге России и бесконтрольного вывоза древностей за рубеж, «в особенности в Британский музей», который «имеет уже массу (до нескольких десятков тысяч) памятников собранных на Юге России». Среди прочих предложений, Т. В. Кибаличич посчитал необходимым «реорганизацию Императорской Археологической комиссии, точное определение задач комиссии, пересмотр, изменение и дополнение некоторых законоположений о древностях государства Российского и доисторических древностей, находимых в пределах России... Результатом этих преобразований конечно будет то, что древности, находящиеся и находимые в нашем обширном отечестве должны будут оставаться здесь (в России) и поступать в правительственные музеи» 2.
Т. В. Кибальчич, будучи искренним и бескорыстным любителем древностей, опытным полевым работником, непосредственно сталкивающимся с проблемами сохранности памятников, совершенно справедливо отметил главные проблемы в организации деятельности Археологической комиссии того времени. В своем письме он справедливо отметил отсутствие четко сформулированных задач комиссии.
При учреждении Археологической комиссии были сформулированы только три задачи: «1) разыскание предметов древности, преимущественно относящихся к отечественной истории и жизни народов, обитавших некогда на пространстве, занимаемом ныне Россиею; 2) собрание сведений о находящихся в государстве как народных, так и других памятников древностей; 3) ученую оценку открываемых древностей»3.
Столь обще сформулированные задачи определили и отсутствие четкой внутренней структуры комиссии, что не свойственно для государственного учреждения. Даже научные общества имели в своем составе различные подразделения: комиссии (Славянская, Восточная, Археографическая в МАО), отделения (Русское, Восточное в РАО). Несомненно, количество штатных сотрудников АК было невелико, что ограничивало возможность создания развитой структуры учреждения. Но в ее составе присутствовало достаточно внештатных сотрудников, чтобы объединить их усилия для решения конкретных проблем.
2 РА ИИМК. Ф. 1. Оп.1. 1886. Д.10а. Л. 2-5.
3 ПСЗРИ 1859, 70.
Опытный администратор, юрист по образованию А. А. Бобринский, ставший в начале 1886 г. председателем Археологической комиссии, понимал, что без действенных полномочий это учреждение обречено существовать лишь в качестве отборочной комиссии для императорских музеев. Подобное положение вызывало у него справедливое раздражение. «За последние годы моя комиссия de facto обратилась как бы в поставщика Эрмитажа. По положению же своему ей эта роль не предписана»4.
Как говорилось в «Очерках деятельности комиссии за время царствования императора Александра III», представленных ИАК в Канцелярию Министерства императорского двора, «в виду-же важного научного значения, которое представляют повсюду находящиеся в империи курганы, древние могильники и старинные сельбища и неопределенность постановлений об сохранении этих памятников древности, а также отсутствием единства в относящихся к ним распоряжений, побудили Археологическую комиссию возбудить вопрос о необходимости упорядочить производство археологических раскопок, по крайней мере, на казенных и общественных землях»5.
Реализуя эти устремления А. А. Бобринский уже в ноябре 1886 г. инициирует письма Министерства внутренних дел о «строгом <...> воспрещении кому бы то ни было предпринимать какие-либо археологические раскопки на казенных, церковных и общественных землях без специального разрешения на то Императорской археологической комиссии»6. В январе 1887 г. он обращается в Министерство императорского двора с просьбой испросить повеление Императора о подтверждении главенствующих прав комиссии и упорядочении раскопок7. Он также выходит с ходатайством по этому поводу к Министру народного просвещения и 27 ноября того же года появляется письмо Археологической комиссии № 686, подтвержденное отношением Министра просвещения, о праве ИАК осуществлять государственный контроль за сохранностью памятников, проведением раскопок и распоряжением находками8. По инициативе А. А. Бобринского 12 января 1888 г. Министерства народного просвещения направляет письмо за № 581 о внесении порядка в деле раскопок, а в ноябре председатель Комиссии излагал Министру императорского двора «последствия <...> произвола и необходимость упорядочения этого дела со стороны правительства»9.
Многолетние активные действия А. А. Бобринского завершились успехом 11 марта 1889 года последовало Высочайшее повеление, по которому комиссия получала исключительное право на выдачу Открытых листов на раскопки «на землях казенных, общественных и принадлежащих различным установлениям» и контроль за получаемыми находками. В результате были, по мнению комиссии, «вполне обеспечены и права казны на ея собственность и ни сколько не стеснена научная деятельность лиц, желающих производить археологические раскопки на вышеупомянутых землях»16.
4 ОПИ ГИМ. Ф. 1G4. Оп.1. Д. 26. Л. 1G2.
5 РА ИИМК. Ф. 1. Оп.1. 19GG. Д. 174. Л. 5об.
6 ЦИАМ. Ф. 454. Оп.2. Д. 1G2. Л. 11-12.
7 РА ИИМК. Ф. 1. Оп.1. 19GG. Д.174. Л. 5об-б.
8 Там же, б.
9 РА ИИМК. Ф. 1. Оп.1. 1896. Д. 14. Л. 8-9.
1G Там же, 9.
Подобная концентрация разрешительных функций в одних руках, формально в руках государственных чиновников, не вызвало восторга как в археологическом сообществе, структуры которого ранее действовали совершенно самостоятельно руководствуясь собственными представлениями и задачами, так и среди губернской администрации, лишившейся права распоряжения древностями а взамен получившей еще один фронт ответственности — контроль за исполнением высочайшего повеления.
В результате А. А. Бобринскому пришлось, с оной стороны, отражать притязания коллег из научных обществ, а с другой — принуждать начальников губерний к должному контролю за сохранностью древностей.
Еще до принятия указа 1889 г. активность комиссии в деле установления контроля за археологической деятельностью вызывала возмущение ряда раскопщиков. В начале марта 1888 г. действия комиссии обсуждались в стенах Императорского Русского археологического общества. Наиболее радикальные члены общества, во главе с Н. Бранденбургом, резко негативно оценили поползновения ИАК на право руководства археологическим работами, сформулировав свое отношение в «Особом мнении некоторых из членов Императорского Русского археологического общества»11. В отношении Археологической комиссии утверждалось, что «нет никакой нужды становиться под опеку последней, ради лишь ея адми-нистративнаго положения, не формулированного даже законом по отношению к Обществу, опеку при том же бесполезную для действительных, а не фиктивных интересов науки». Авторы обвиняли ИАК в том, что «комиссия открыла поход исключительно лишь против археологической деятельности ученых обществ, уже заявивших себя столькими научными трудами и достигших поэтому (как напр. Московское и наше) счастия находиться ныне под особым высочайшим покровительством государя императора... Нет никакой надобности ставить деятельность обществ в зависимость от усмотрения и разрешения комиссии».
Но Совет Русского археологического общества и большинство его членов посчитали возможным взаимодействовать с Археологической комиссией, но только на паритетных началах и на основании специального соглашения, обязывающего РАО лишь информировать комиссию о своей деятельности. «Императорское Русское Археологическое Общество, сохраняя <.> свое право <.> производить раскопки и снаряжать ученые экспедиции для исследования местностей, охотно принимает на себя обязательство до начала раскопок сообщать о сем комиссии для сведения, с указанием местности и предполагаемого объема раскопок». При этом Совет общества констатировал, что «подобное соглашение установит крайне желательный порядок в разработке отечественной археологии, спасет много драгоценного материала от напрасной гибели и даст плодотворные результаты для науки». Несмотря на попытки отстоять определенную автономию в части археологических раскопок, среди членов РАО государственный подход возобладал над личными амбициями, «так как лишь путем тесного единения между правительственным органом и обществами, целесообразным разделением труда и установлением взаимных прав и обязанностей может быть достигнута общая цель на пользу отечественной науки». Суть принятого решения была сформулирована следующим образом: «Императорское Русское археологическое общество
11 РА ИИМК. Ф. 3. Оп. 1. Д. 181. Л. 2-5.
вполне соглашается с комиссией относительно необходимости установить, при содействии правительства, единение и порядок в общей деятельности ученых археологических обществ и учреждений по розысканию и сохранению памятников древности и вполне готово признать в Императорской Археологической комиссии тот правительственный центр, который сможет установить связь для успешного ведения общего дела»12.
Чрезвычайно важным результатом дискуссии, развернувшейся на заседаниях РАО, было предложение о создании единого центра по сосредоточению всей информации об археологических исследования в империи. Это пожелание присутствовало как в «особом мнении» радикалов, так и в официальном ответе общества. В первом случае предлагалось «создание в комиссии научно-археологического центра, в который при широком содействии обществ, должны бы стекаться и в нем сосредотачиваться возможно полные и подробные сведения о ходе археологических изысканий и открытиях древних памятников в нашем огромном отечестве, другими словами — должен бы создаться центральный археологический инвентарт, столь необходимый и драгоценный для всякого рода археологических исследований». Во втором случае комиссии предлагалось превратить «свой архив в центральный археологический архив».
Недовольство действиями Археологической комиссии высказали и другие общества, например «Общество для исследования археологии, истории и этнографии Казанского края». Но особенно остро восприняло инициативы комиссии Московское археологическое общество. «Одним из главных противников упорядочения означенного дела на основании высочайшего повеления 1889 г. являлось Московское археологическое общество», сообщала ИАК в Министерство императорского двора13.
Столь резкая оценка деятельности МАО появилась в связи с тем, что еще до указа 1889 г. Московское общество подвергало обструкции действия комиссии, так или иначе направленные на утверждение государственного управления в части исследования и сохранения древностей. Со свойственной графине безаппе-ляционности, она видела в действах комиссии лишь «бессилие <. > следить за всеми делающимися в государстве открытиями <. > что и заставляет ее, вероятно, негодовать на деятельность ученых обществ, видеть в них не помощников в движении русской науки, в изучении и расследовании страны, а только более счастливых соперников, которых она и решила, по возможности, уничтожить или, в крайнем случае, подчинить своей власти»14.
Полемика на тему регламентации археологических исследований достигала такого накала, что не ограничивалась корпоративным обсуждением проблемы, а выплеснулась на страницы широкой печати. В двадцатых числах марта 1888 г. на страницах петербургского суворинского «Нового времени» вышли статьи, поддерживающие действия комиссии. Судя по тому, что они появились через несколько дней после полемики в РАО и содержали традиционные для Археологической комиссии аргументы, выступление газеты произошло не без ведома А. А. Бобринского. С журналистским задором анонимный автор писал о «новой
12 РА ИИМК. Ф. 3. Оп. 1. Д. 181. Л. 6-7.
13 РА ИИМК. Ф. 1. Оп.1. 1896. Д. 14. Л. 9.
14 Там же, 12-12об.
эпидемии» раскопок. «Роют мужчины и женщины, молодые и старые, военные и статские, духовные и миряне, инженеры и фотографы, врачи и аптекари, купцы и дворяне, мещане и крестьяне, интеллигентные и безграмотные, каждый на свой лад и кто во что горазд. В одном месте городская дума отпускает деньги отставному солдату на разыскивание каких-то приснившихся ему кладов, в другом устраивается компания на паях для добывания в курганах древних сокровищ, в третьем — не довольствуются раскапыванием доисторических могил и разворачивают христианские гробницы прошлого столетия, в четвертом — рассылаются гонцы чуть-ли не по всей России для добывания во что бы то ни стало курганных древностей всех веков и видов, лишь бы всего было побольше. Словом, эта курга-номания, не имеющая ничего общего с кургановедением, обуяла всех точно какая-то эпидемия, принявшая такие размеры, что невольно подумаешь о последствиях ея... Весьма понятно, что наша археологическая комиссия не может оставить без внимания зловреднаго влияния курганомании и озабочена изысканием мер к ея ослаблению»15. Газета справедливо утверждала: «Научная необходимость такой регистрации и централизации сведений об археологических находках едва ли нуждается в подобных доказательствах и для тех даже, кто не посвящен в тайны науки о древностях». Автор статьи не оставил без внимания и критиков ИАК. «Комиссию заподозривали в желании не только установить какую-то опеку, но и пожинать плоды чужого труда. Нашлись даже ученые общества, которые усмотрели в распоряжениях комиссии посягательство на их деятельность и права. Тут, однако, повторилась история, обычная в таких пререканиях. Ратуя за права, совершенно забывали про обязанности, налагаемые правами. Всячески пользоваться государственным достоянием, т.е. производством раскопок на казенных и общественных землях считается позволительным, а отдавать правительству отчет в этом признается излишним»16. В данном случае особо привлекает внимание стремление «Нового времени» утвердить в общественном сознании восприятие отеческих древностей как государственного достояния, что требовало и адекватного к ним отношения.
Упомянутые «ученые общества», под которыми в первую очередь подразумевалось МАО, не могли смолчать. Московская газета «Русские ведомости» 31 марта 1888 г. публикует статью «Административная опека над наукой», подписанную неким 2. Автор статьи жестко критикует действия ИАК, которые, по его мнению, направлены на ущемление прав научных обществ. «Все ученые общества, трудящиеся уже столько лет над исследованием старины и внесшие в русскую археологию столь много нового и ценного, признаются внезапно незрелыми, некомпетентными и подчиняются якобы в интересах науки, стеснительному контролю административного учреждения, смело принимающую на себя крупную роль руководителя всеми археологическими изысканиями в России». Приводя многочисленные научные заслуги обществ, в том числе МАО, автор утверждал, что комиссия, не желая с ними сотрудничать, «стремится стать департаментом археологии, подчинить науку своей опеке, понаделать из археологов чиновников особых поручений». Московская газета не удержалась и от язвительных замечаний в адрес столичного чиновного мира. «Петербургскому учреждению может быть
15 Новая эпидемия 1888, 2-3.
16 О мерах против курганомании 1888, 2.
и естественны такие бюрократические вожделения, но от правительства зависит поставить их в должные пределы»17.
Археологическая комиссия, стараясь донести свои резоны, посчитала необходимым выступить на страницах московских газет, дабы донести свое видение проблемы до жителей первопрестольной. «Русские ведомости» публикуют краткое письмо В. Г. Тизенгаузена, в котором автор вновь стремился объяснить действия комиссии желанием «установить законный порядок в исследовании курганов и городищ», а сетования на нее лишь «прискорбным недоразумением». Но при этом «Русские ведомости» сопроводили это письмо обширными анонимными комментариями, в которых иными словами повторяющие выдвинутые ранее обвинения в адрес ИАК. Появились и новые аргументы. «Централизация всяких археологических раскопок в одном столичном учреждении представляет особенные неудобства у нас в России, занимающей такое обширное пространство. Покуда с Урала, Кавказа, Сибири придет в Петербург ходатайство о дозволении раскопок в известном месте и получится (может после долгих разъяснений) надлежащее разрешение, может пройти много времени, в течение коего иногда самый памятник (курган или городище) будет распахан, расхищен и разрушен»18. Вот откуда проистекают звучащие уже скоро полтора века обвинения в адрес порядка выдачи Открытых листов!
Не остались в стороне и «Московские ведомости», выступившие против «нашего эксцентричного (по географическому положению) центра», не замечающего научных достижений научных обществ. Автор, скрывавшийся под псевдонимом «археолог-легитимист», язвил: «Как, в самом деле, было бы хорошо централизовать в Петербурге всю науку; доктора, говорят, в прошлом году хотели ходатайствовать о центральном управлении по делам сумасшедших, мы бы устроили там археологический центр; авось бы и мне там перепало местечко археологического, а может быть и действительного археологического советника»19. Подобные выпады весьма далеки от рациональной полемики, даже принимая в расчет журналистский азарт.
На защиту Археологической комиссии пришлось вновь выступить петербургскому «Новому времени», которое московская пресса успела объявить «ярым защитником притязаний комиссии». Стремясь дезавуировать представление о якобы массовом неприятии научными обществами требований ИАК, газета писала: «целесообразность такой опеки, вполне оправдывается, между прочим, и состоявшимся на днях решением Русского археологического общества признать в комиссии официальный археологический центр для сосредоточения в нем всех формальных сведений о деятельности по открытию памятников»20. В отличие в московских оппонентов, «Новое время» стремилось более использовать не полемические, а рациональные аргументы, утверждая археологические «коллекции государственными», чтоб требовало государственного учета и хранения. Газета ссылалась на зарубежную практику — аналогичные «распоряжения прусского и баварского правительства по охранению отечественных древностей». Особо
17 Административная опека над наукой 1888, 4.
18 Русские ведомости 1888, 1.
19 Поход против новой эпидемии 1888, 6.
20 Еще о курганомании 1888, 2-3.
подчеркивалась необходимость создания единого центра хранения археологической информации. «В настоящее время, если кто-либо, интересующийся отечественной археологией, пожелает получить сведения о курганных находках известной местности, тот обречен на поездки, расспросы, поиски на месте, часто совершенно бесплодные. Едва ли десятая часть отчетов по производящимся раскопкам печатается и может быть напечатаема...»21 Последние аргументы не потеряли актуальности в наши дни.
Полемика о правилах проведения археологических раскопок шла и в кругах близких самой Археологической комиссии. Д. Я. Самоквасов, член-корреспондент ИАК с 1886 г., писал в Москву антропологу А. П. Богданову в мае 1888 г. : «Душевно благодарю Вас за присылку ‘‘Русских ведомостей’’, с прекрасными статьями, направленными против стремления Археологической комиссии захватить в свои руки административную опеку над материалами русской археологии. Если эти статьи не будут иметь действия где следует и будет издан закон, какого добивается Археологическая комиссия, то нашим ученым обществам и отдельным их членам останется только английский способ действия: на предстоящем археологическом съезде в Москве мы устроим особое заседание, посвященное определению отношения ученых к новому закону, протокол которого затем напечатаем в газетах и сообщим министрам и государю... Конечно, объединение научных археологических изысканий желательно, но оно возможно только на основании взаимного согласия между учеными обществами и на правах полного их равенства22»23. Однако, вопреки амбициозной позиции МАО и ее руководителя, на VIII археологическом съезде в Москве в 1890 г. никаких вопросов относительно прав Археологической комиссии не поднималось.
Несмотря на критику, прозвучавшую в адрес инициатив Археологической комиссии, высочайший указ 11 марта 1889 г. однозначно предоставлял «исключительное право производства и разрешения, с археологической целью, раскопок в империи <.> Императорской Археологической комиссии».
В целом археологическое сообщество приняло Высочайшее повеление
1889 г., лишь П. С. Уварова продолжала яро оспаривать новые реалии. Уже 3 апреля 1889 г., менее чем через месяц после императорского указа, в Москве происходит распорядительное заседание МАО, на котором П. С. Уварова была избрана делегатом на проводимое Археологической комиссией в Петербурге совещание «по упорядочению дела открытии сохранении памятников древности». В преддверие этого мероприятия МАО выработало требования, которые должны были лечь «в основании возможного соглашения между комиссией и Московским археологическим обществом». Главным из них было сохранение права самостоятельно производить археологические раскопки и только «сообщать о сем комиссии для сведения, с указанием местности, где оне будут производиться и лица, которому оне поручены»24. Прасковья Сергеевна пыталась реанимировать положения, ранее высказывавшиеся Русским археологическим обществом и отвергнутые в указе 1889 г. Неудивительно, что реализовать эти требования графине не удалось.
21 Новое время 1888, 1.
22 Подчеркнуто автором письма.
23 Щавелев 2007, 121-122.
24 РА ИИМК. Ф. 1. Оп.1. 1896. Д.14. Л. 15-16об.
Графиня была не из тех людей, которые после первой неудачи складывают оружие. Во второй половине 90-х годов П. С. Уварова развернула активную компанию по пересмотру устава возглавляемого ей общества с целью закрепить в нем право самостоятельно проводить раскопки без контроля со стороны Археологической комиссии. Хотя императорский указ об образовании Московского археологического общества недвусмысленно предписывал министру просвещения утвердить устав общества «с распространением на оное всех поставленных в законе правил об отыскании предметов древности на землях казенных и общественных»25. Но и этот шаг П. С. Уваровой не нашел положительного ответа благодаря однозначной позиции Императорской Археологической комиссии26.
В 1898 г. П. С. Уварова в своем обращении к императору Николаю II в связи с 34-летним юбилеем МАО вновь ходатайствовала о даровании Обществу права «производить наравне и независимо от Импе6раторской Археологической Комиссии археологические исследования и раскопки повсеместно в Империи.»27. Ответ министра императорского двора барона Фредерикса гласил, что «Его императорскому величеству благоугодно было повелеть: рассмотрение изложенного в упомянутой записке ходатайства названного общества отложить впредь до личных его величества указаний по сему предмету»28. Это был вежливый, но недвусмысленный отказ.
В том же году П. С. Уварова обратилось с жалобой к Министру внутренних дел И. Л. Горемыкину о «принятии энергичных административных мер против систематического похода немецких ученых на Кавказ», которые ведут к тому, что «все древности Кавказа быстро уйдут за границу». По мнению графини, Археологическая комиссия не предпринимала никаких реальных мер к пресечению вывоза находок за рубеж. И. Л. Горемыкин, сообщая П. С. Уваровой о сути обсуждения ее письма с императором, А. А. Бобринским и другими заинтересованными лицами, дезавуирует обвинения графини. Более того, министр обвиняет Московское археологическое общество в нарушении действующего законодательства. «У нас же, к сожалению, не мало способствует удачной деятельности иностранных археологов отсутствие строго внутреннего порядка по надзору за памятниками. Так, то самое Московское археологическое общество, которое ныне требует строгого контроля, систематически уклоняется от подчинения высочайше установленному порядку и не испрашивает у Императорской Археологической комиссии надлежащих открытых листов для производства своих исследований на землях казенных и общественных...
. я вместе с тем циркулярно предложил всем губернаторам принять зависящие от них меры к недопущению на будущее время производства археологических раскопок на казенных и общественных землях, без надлежащих разрешений от названной комиссии, как частным лицам, в особенности иностранцам, так равно членам и сотрудникам археологических обществ, хотя бы последние и получали от Правительства субсидии на археологические исследования.
О вышеизложенном считаю долгом просить Ваше сиятельство поставить
25 ПСЗРИ 1867, 888.
26 РА ИИМК. Ф. 1. Оп.1. 1896. Д.14. Л. 9-9об; 1900. Д. 174. Л. 41.
27 РГАДА. Ф. 1628. Оп. 1. Д. 24. Л. 6 об.
28 Там же, 7, 7об.
в известность состоящее под председательством Вашим Императорское Московское археологическое общество, для имения в виду при производстве предпринимаемых обществом раскопок с археологической целью»29. Что и говорить, ответ более чем жесткий.
Хоть Московское археологическое общество долее всех фрондировало своим отношением к Археологической комиссии, но и оно вынуждено было запрашивать в Петербурге Открытые листы. Неуемный характер графини П. С. Уваровой проявился в том, что МАО продолжало выдавать Открытые листы на право раскопок на частных землях. Последний подобный Открытый лист был выдан обществом в 1917 г. И. Я. Стеллецкому на работы в Трапезунде30.
Наряду с фрондой некоторых научных обществ, комиссия имела проблемы со множеством дилетантов-любителей, что вызывало не всегда благостные отношения с губернаторами. В борьбе с незаконными раскопками ИАК неоднократно обращалась «к г.г. министрам: Императорского двора, Внутренних дел, Путей сообщения, Юстиции и к г. Обер-Прокурору Святейшего Синода, а так же к другим начальствующим лицам с ходатайствами о подтверждении подлежащим властям о строгом исполнении высочайшего повеления от 11 марта 1889 г.»31 Особо были информированы военные губернаторы областей и начальники губерний, которым «во множестве экземпляров» были разосланы образцы «установленной формы открытых листов <...> для вручения для сведения уездным начальникам и исправникам»32. Но далеко не всегда местные власти относились с должной ответственностью к подобным просьбам.
С ходатайствами под тем или иным предлогом разрешить раскопки к А. А. Бобринскому обращались помещики, чиновники, купцы, мещане, крестьяне, даже «персидско-подданные» и «турецко-подданные», желавшие произвести раскопки курганов на Кавказе33. Подобные обращения подшивались в ежегодные дела с наименованием «С ходатайством кладоискателей о разрешении им производства раскопок», которые достигали значительного объема. Дело 1891 г. включало 185 листов, 1897 — 182 листа, 1914 — 162 листа. Даже начавшаяся война не пресекла поток подобных обращений. Дело 1916 г. состояло из 77 листов. Подавляющее большинство подобных ходатайств отклонялось. Иногда ИАК запрашивало мнение местных органов — комиссий и обществ. В особых случаях комиссия обращалось в полицейские управления, дабы пресечь незаконные раскопки, а нередко и к начальникам губерний. По некоторым вопросам переписка затягивалась на годы.
В июне 1891 г. в комиссию поступило прошение от двух крымских жителей, которые сообщали, что они уже 11 лет занимаются раскопками, «разыскивая раз-ныя древности и минералы» и предлагают провести раскопки «на земле, принадлежащей городу Симферополю к отысканию клада <. > раскопку можем произвести за свой счет без всякой помощи со стороны правительства»34. Ходатаи,
29 РГАДА. Ф. 1628. Оп. 1. Д. 22. Л. 1-3.
30 СПФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 1. Л. 2.
31 РА ИИМК. Ф. 1. Оп.1. 1900. Д. 174. Л. 9.
32 Там же, 8.
33 РА ИИМК. Ф. 1. Оп. 1. 1891. Д. 2. Л. 105.
34 Там же, 94.
как доказательство своего профессионализма и законопослушания приложили к обращению примечательный документ — «Открытый лист Симферопольской городской управы за № 3362» следующего содержания:
«Выдан из Симферопольской городской управы ялтинскому мещанину Сергею Джеванову и симферопольскому мещанину Менгли Амет Менгли Али оглу, в том, что на основании 430 ст. 1ч. Х т. им разрешается, совместно, проводить раскопку на городской выгонной земле для отыскания клада. С соблюдением всех существующих по сему предмету правил. Октября 10 дня 1879 года»35.
Подобное своеволие не могло остаться без внимания Археологической ко -миссии, которая обратилась к Таврическому губернатору с письмом, в котором содержалась просьба «приказать объявить двум лицам, проживающим в 3й части г. Симферополя, в Цыганской слободке, что просьба их уважена быть не может». Комиссия также просила губернатора «потребовать от Симферопольской городской управы сведения о том, на каком основании ею выдан упомянутый открытый лист за № 3362, где оба означенныя лица до сих пор производили раскопки, кому управа поручила наблюдения за ними, какие именно древния вещи ими найдены и куда эти вещи поступили»36.
Губернатор думал над проблемой более года и лишь в августе 1892 г. сообщил, что в деле Симферопольской городской управы не имеется никаких сведений о результатах раскопок, разрешенных ею в 1869 году37. На эту чиновную отписку последовало незамедлительное письмо комиссии, в коем требовалось дать ответы на ранее поставленные вопросы. Губернатор не торопился с ответом и на этот раз. Археологическая комиссия в конце февраля 1893 г. вынуждена была напомнить об обращении, прося «почтить ее уведомлением на отношение от 17 августа 1892 г». Губернатор удосужился ответить только в декабре 1894 г., сообщив, что раскопки фигурантами давно прекращены, а наблюдавшие за ними представители городской управы «года два, как умерли». Но, отступая пред упорством ко -миссии, губернатор распорядился расспросить раскопщиков, которые сообщили, «что нашли несколько штук глиняных кувшинов и чашек татарской работы, причем часть найденного они тогда же раздарили своим знакомым, а часть разделили между собой, однако за давностию времени <.> ни одной вещи не осталось»38.
Археологической комиссии понадобилось более трех лет, чтобы добиться какой-либо внятной реакции местной власти по явному нарушению действующих правил. И это не единичный случай в практике комиссии.
Археологической комиссии для утверждения авторитета единой системы Открытых листов приходилось преодолевать не только инертность местной власти, но и непонимание своих коллег по археологическому сообществу. Пространные цитаты из переписки Археологической комиссии и Московского археологического общества с государственными мужами иллюстрируют мнение правительственных чиновников и императора, стоявших на позиции государственного начала в области регулирования полевой археологической деятельности и использования археологического наследия страны. Осознанно или нет, но они продвигали па-
35 РА ИИМК. Ф. 1. Оп. 1. 1891. Д. 2. Л. 99.
36 Там же, 97
37 Там же, 99.
38 Там же, 101-102.
радигму государственной ответственности за сохранение древних памятников на территории страны, вызывая на себя огонь критики многих авторитетных ученых, ставящих на первое место лишь научную целесообразность раскопок. Императорским правительством посредством Археологической комиссии были заложены основы системы, действующей в отношении археологических исследований вплоть до наших дней. Что же способствовало утверждению на столь долгие годы института археологических Открытых листов, выдержавших испытание революциями, гражданской и двумя мировыми войнами, трехкратным изменением государственного строя России?
Понятие «Открытый лист» до 1917 г. было широко распространено в чиновном мире страны. Под этим названием понимались разнообразные документы, выдаваемые в доказательство полномочий на период выполнения того или иного поручения. Открытые листы выдавал путешественникам российский МИД, П. С. Уварова испрашивала Открытые листы на право пользоваться земскими лошадьми. Но до наших дней дожил только археологический Открытый лист.
Повсеместное утверждение Открытого листа на право археологических исследований проще всего было бы объяснить авторитетом императорской власти — именем Александра III, утвердившего подобный документ, и Николая II, много сделавшего для его укоренения в повседневной практике. Но в России далеко не все указы власти принимаются к неукоснительному исполнению. А после 1917 г. самодержавные истоки документа скорее могли способствовать уничтожению этого «наследия кровавого режима». Но этого не произошло.
Надо думать, что помимо несомненного рационального начала, содержащегося в идее государственного контроля над археологическими исследованиями, совпавшего с идеей повсеместной централизации управления как в императорское время, так и при советской власти, главную роль сыграл авторитет ученых, которые служили в Археологической комиссии или являлись ее членами, поддержавших это начинание. Авторитет известнейших российских ученых, заложивших основы отечественной археологии,. Недаром, понимая необходимость повышения научного авторитета комиссии для успеха ее начинаний, А. А. Бобринский 24 апреля 1888 г., менее чем за год до известного указа, добился у императора права «избирать из числа лиц, известных ему научными трудами по археологии, в звание сверхштатных членов комиссии и членов-корреспондентов», что позволило «привлечь, к достижению научных целей комиссии, многих известных ученых, членов археологических и других обществ и частных лиц, занимающихся серьезно научными трудами по археологии».39
При всех амбициозных устремлениях П. С. Уваровой и ее сторонников им трудно было спорить с плеядой авторитетных оппонентов. С А. А. Бобринским, заслужившим уважение своими исследованиями курганов юга России. Не меньшим авторитетом пользовались В. Г. Тизенгаузен и И. И. Толстой, замещавшие председателя. Членами комиссии являлись Н. П. Кондаков, авторитет которого не подвергался никакому сомнению, академики Л. Э. Стефани, А. А. Куник, В. В. Латышев, почетный член академии наук В. В. Стасов, известные ученые Н. И. Веселовский, Б. В. Фармаковский. Среди членов-корреспондентов комиссии можно
39 РА ИИМК. Ф. 1. Оп.1. 1900. Д. 174. Л. 4об-5.
назвать В. В. Радлова, А. С. Лаппо-Данилевского, В. К. Мальмберга, А. К. Маркова, Ю. Б. Иверсена. Этими именами далеко не исчерпывается когорта известных ученых, поддерживавших своим авторитетом высокий статус Императорской Археологической комиссии и ее действия в части регламентации научных исследований.
После 1917 г. новые поколения ученых, освещавшие своим авторитетом традицию единых для всей страны Открытых листов, помогли сохранить эту уникальную систему, сделавшую Россию страной, имеющей единый фонд документов об археологических исследованиях более чем за вековую историю их проведения.
ЛИТЕРАТУРА
Административная опека над наукой 1888: Административная опека над наукой // Русские ведомости. 89, 4.
Щавелев С. П. (ред. и сост.) 2007: Археология, история и архивное дело // Археология, история и архивное дело в переписке Д. Я. Самоквасова (1843-1911). Курск.
Еще о курганомании 1888: Еще о курганомании // Новое время. 4351, 2-3.
Новая эпидемия 1888: Новая эпидемия // Новое время. 4336, 2-3; 4363, 1.
О мерах против курганомании 1888: О мерах против курганомании // Новое время. 4339, 2.
Поход против новой эпидемии 1888: Поход против новой эпидемии // Московские ведомости. 91, 6.
ПСЗРИ 1840: Собр. 2. Т. XIV. № 12985. СПб.
ПСЗРИ 1861: Собр. 2. Т. XXXIV. Отд. 1. 1859. № 34109. СПб.
ПСЗРИ 1967: Собр. 2. Т. XXXIX. Отд. I. 1864. СПб.
Русские ведомости 1888: 103, 1.
“TO RECOGNIZE THE IMPERIAL ARCHEOLOGICAL COMMISSION AS A GOVERNMENTAL CENTER”
A. S. Smirnov
The article on the basis of archives data displays the activities of the Imperial Archeological Commission concerning establishing in Russia universal rules about excavation. These rules were put into practice through the system of Open lists. At this point the Archeological commission had to overcome both lack of understanding on the part of colleagues and inertia of local authorities. Traditionally, the idea of the centralized issuing of Open lists is due to A. A. Bobrinsky. But similar proposals were made by some provincial archeologists as far back as 1886, Turvont Kibalchich, antiquarian from Kiev, among them. He also advanced other changes concerning the activity of the Archeological commission. Heated debate about the commission’s sole right to issue Open lists raged not only in archeological societies but found its way into newspapers as well, which testifies that enlightened Russian society did not regard it as an exclusively professional problem but considered it to be an attempt both to limit the rights of scientific societies by establishing state control of their fieldwork and to impinge upon property rights of local administrations and landowners.
Key words: the Imperial Archeological Commission, Open lists, Moscow Archeological society, Russian Archeological society.
