CC BY
275
А. А. Романовская
ПРИРОДА АНТИЧНОГО СИМВОЛА КАК ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ЗНАКА
ALLA A. ROMANOVSKAJA THE NATURE OF THE ANTIQUE SYMBOL AS A LINGUISTIC SIGN
Понятие «символ» трактуется в связи с концепциями Ф. де Соссюра и Ч. Пирса, А. Ф. Лосева, Н. Д. Арутюновой. Приводятся аргументы в пользу рассмотрения символа на основе главных свойств знака: произвольности и линейности. Символ — коммуникативный знак. Идея лингвистической единицы (символа) возникает на основе образа. Сущность символа как элемента языковой системы — указывать на большее, чем есть он сам, тогда как сущность знака — чистое указание, отсылка. Символ рассматривается как знак вторичной моделирующей системы, проявляющий себя в литературном тексте как вербально выраженная единица.
Ключевые слова: символ, свойства знака, языковая система, вторичная моделирующая система.
The notion of symbol is interpreted in connection with F. de Sossure's, Ch. Pear's, A. F. Losev's and N. D. Arutunova's conceptions. The arguments for treating symbol on the basis of the main sign features, that is its arbitrary and linear character, are accounted for. Symbol is a communicative sign. The idea of a linguistic unit (a symbol) emerges on the basis of an image. It is an imaginative notion expressed by a sign. The essence of symbol as a unit of the language system is to imply more than it carries in itself, whereas the essence of a sign is pure stating, reference. Symbol is interpreted as a sign of the secondary modeling system, manifesting itself in a literary text as a verbally expressed unit.
Keywords: symbol, the behavior of the sign, the language system, the secondary modeling system.
Лингвистический интерес к символу связан с загадочностью этого понятия в науке и искусстве. Несмотря на то что многие исследователи обращаются к символу, поддерживая идеи жизнеутверждения символа, и в настоящее время понятие символа остается одним из самых «туманных» и «противоречивых». Но насколько бы ни был загадочен символ, исследовать его существо в лингвистическом аспекте необходимо для понимания современного литературного текста, его смысловой интерпретации. Символ рассматривается нами как знак вторичной моделирующей системы, проявляющий себя в литературном тексте как вербально выраженная единица.
Учитывая тысячелетнюю историю и богатое содержание понятия «символ», необходимо найти те специфические характеристики, которые представляются важными для установления лингвистического статуса символа. Ключевыми, лежащими в основе интерпретации символа
Алла Алексеевна Романовская
Кандидат филологических наук, доцент, докторант Минского государственного лингвистического университета ► Alla_Rom@tut.by
как лингвистического понятия, для нас являются научные подходы к символу Ф. де Соссюра, Ч. С. Пирса, А. Ф. Лосева, Н. Д. Арутюновой. Сопоставление идей, принадлежащих этим ученым, выявление специфики во взглядах на символ делает возможным трактовать понятие «символ» в соответствии с его принадлежностью к сфере лингвистики.
В центре концепции знакового характера языка Ф. де Соссюр поставил определение природы лингвистического знака, связанное с построением его модели. Соссюр подчеркивал обязательность связи означаемого и означающего для того, чтобы можно было говорить о языковом факте, при этом подчеркивая, что при определении знака ведущую роль играет содержательная сторона, т. е. знак становится двусторонней психической сущностью (понятие + акустический образ), когда он приобретает значимость (valeur) в системе (занимает определенное место в системе противопоставлений) [16: 99-100]. Знаки поддерживают свою систему постольку, поскольку между знаками существует некая нить — значимость (ценность), по Соссюру [17: 142-143].Смысл этой ценности в том, что можно отвлечься от материальных свойств знака и обратиться к неуловимому. Принцип Соссюра следующий: естественный язык является такой же системой, как и другие семиотические системы, но язык — более общая система. Эта система позволяет выразить все то, что выражается в частном виде другими системами. Естественным языком можно выразить все (в этом жесткое отношение Соссюра к системе), языком можно заменить все. В настоящее время существуют концепции, что естественный язык не может считаться единственным, самым эффективным способом общения людей. Естественный язык в определенном смысле может уступать другим языкам (искусственным): языку искусства, языку музыки, языку архитектуры, языку жестов, мимики, языку слепых. Французский теоретик театра, представитель сюрреализма Антонен Арто отмечал, что первичным для человеческого общения является не язык, а семиотика (жесты, мимика и т. п.) [2: 144-158]. Нельзя не согласиться с тезисом Д. Б. Гудкова [6: 8] о том, что сугубо
структуралистический подход к изучению языка, провозглашенный Ф. де Соссюром, утверждавшим, что «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя» [16: 269], и господствовавший в языкознании в предшествующую эпоху, оказывается явно недостаточным при решении как теоретических, так и прикладных проблем лингвистики.
В модели строения лингвистического знака Соссюром определяются два главных его принципа: произвольность (конвенциональность слова) и линейность означающего языкового знака. Произвольность трактуется как немоти-вироованность, т.е. как отсутствие естественной связи между означающим и означаемым [16: 100 и след.], которые находятся в субъекте и имеют психическую основу [16: 53, 99]. По Соссюру, произвольность — принцип, реализующий основные семиотические свойства языка. На основании этого принципа язык отличается от других знаковых систем, так как с ним связана проблема изменчивости и неизменчивости знака [16: 107 и след.]. Особенность естественного языка как знаковой системы, связанная с принципом произвольности, заключается в характере развития языка: обе стороны лингвистического знака могут изменяться независимо одна от другой. Исходя из положения о конвенциональности знака, Соссюр отмечает, что для обозначения языкового знака, или, точнее, означающего, иногда используется слово символ, но пользоваться им не вполне удобно именно в силу принципа произвольности: «символ характеризуется тем, что он всегда не до конца произволен; он не вполне пуст, в нем есть рудимент естественной связи между означающим и означаемым. Символ справедливости, весы, нельзя заменить чем попало, например колесницей» [16: 101]. Соссюр, таким образом, не считает символ знаком, выводя его за пределы лингвистики.
Теоретические позиции Ф. де Соссюра и Ч. Пирса, американского современника Соссюра, складывались независимо друг от друга. Это научно доказано (см.: [15: 31]). Р.О. Якобсон отмечал значимость семиотической теории Пирса для
гуманитарного знания и особенно для лингвистики. «Полувековая работа Пирса по созданию общих основ семиотики имеет эпохальное значение, и если бы работы Пирса не остались большей частью неопубликованными вплоть до тридцатых годов или если бы, по меньшей мере, его опубликованные работы были известны языковедам, они, несомненно, оказали бы ни с чем не сравнимое влияние на развитие лингвистической теории в мировом масштабе» [17: 113].
Главное в теории семиотики Ч. Пирса [12; 13; 14] — это классификация знаков, которая позволяет наблюдать процессы семиозиса как постоянного движения знака (производство знаков и их интерпретацию). Процесс семиози-са имеет три позиции: доступный восприятию элемент — репрезентант (замещающий объект знак — «Репрезентамен»); ментальный образ этого объекта — интерпретант («Интерпретанта»); сам референт — «Объект» [14: 166-169]. В свете данной теории, например, картина И.Ф. Хруцкого «Портрет неизвестной с цветами и фруктами» есть знак (репрезентант). У зрителей изображенное на картине с чем-то ассоциируется. Это что-то есть ментальный образ — интерпретант, который с чем-то соотносится, указывает на какой-то иной предмет. При этом у каждого воспринимающего этот предмет свой: у одного — это реальные женщина, цветы, фрукты, вода, у другого — живопись, у третьего — деньги (на белорусской денежной купюре размещен фрагмент этой картины). Для процесса интерпретации существенно, что интерпретант всегда динамичен, так как воспринимающий не останавливается на первой возникающей ассоциации. Ментальный образ переходит в объект (референт), который сам становится знаком (репрезентантом), получающим новый интерпретант (образ образа). В этом и заключается суть процесса семиозиса, ни один из аспектов которого не может быть изолирован друг от друга. Все знаки, отмечает Пирс, «суть трихотомии», что «вытекает из триадической по существу природы Знака», под которой имеется в виду, что «в функционировании Знака заняты три вещи: сам Знак, его Объект и его Интерпретант» [12: 224]. Интерпретант — центральное понятие в семио-
тике Пирса, на основании которого пирсовская теория отличается от бинарного представления о знаке Ф. де Соссюра. Пирс, как и Соссюр, проводит резкое различие между «материальными качествами» — означающим любого знака и его «непосредственной интерпретацией», т.е. означаемым, но знаки (репрезентамены (representam-ina)) обнаруживают, отмечает Р. О. Якобсон, три основных вида знакообозначения, три различных «репрезентативных свойства», которые основаны на разных взаимоотношениях между означающим и означаемым. Это различие позволяет Пирсу выделить три основных типа знаков. Действие ико-нического знака основано на фактическом подобии означающего и означаемого. Действие индекса основано на фактической, реально существующей смежности означаемого и означающего; индекс — это следствие (означающее) и причина (означаемое). Действие символа основано главным образом на установленной по соглашению, усвоенной смежности означающего и означаемого. Сущность этой связи «состоит в том, что она является правилом» и не зависит от наличия или отсутствия какого-либо сходства или физической смежности. При интерпретации любого данного символа знание этого конвенционального правила обязательно, и знак получает действительную интерпретацию только потому и просто потому, что известно это правило [17: 113-114].
Деление знаков на Иконы, Индексы, Символы зависит от разных возможных отношений «Знака» к его «Динамическому Объекту» («Реальности, которой некоторым способом удается детерминировать Знак к его (Знака) Репрезентации») [12: 233-234]. Каждый знак, отмечает Пирс, «детерминирован своим объектом»: во-первых, «когда он имеет какие-то из характеров своего объекта», то это икона; во-вторых, «когда он реально и в своем индивидуальном существовании связан со своим индивидуальным объектом», то это индекс; в-третьих, «когда более или менее приблизительна достоверность (certainty) того, что как денотирующий свой объект он будет интерпретирован вследствие привычки» (в употреблении Пирса этот термин включает естественную расположенность (natural disposi-
Пои)), то это символ [12: 222]. Последний включает в себя привычку, будучи необходимым для применения по меньшей мере любой интеллектуальной привычки. «Символы дают нам средство мыслить о мыслях, причем так, как мы бы не смогли о них мыслить в отсутствие Символов. Они позволяют нам, например, создавать Абстракции, без которых мы лишились бы великого двигателя развития науки. Они же позволяют нам вести счет; они учат нас, что собрания суть индивиды (индивид = индивидуальный объект); во многих аспектах Символы суть сама подоснова разума» [12: 223]. При рассмотрении символического знака необходимо обратить внимание на следующее: термин «символ» имеет два значения в каком-то смысле противоположных. Символ (по Ф. де Соссюру) — обозначение какого-то предмета при помощи указания на другой предмет, который приобретает аллегорическое значение (весы как обозначение справедливости). Символ, по Соссюру, не принадлежит лингвистике. В этом случае понятия символа и языкового знака не совпадают. Символ (с точки зрения Пирса) — это обыкновенный знак, либо индексальный (основанный на смежности, коррелирующий с метонимией), либо иконический (основанный на подобии, коррелирующий с метафорой), смотря что в нем преобладает. Символический знак — это знак, у которого нет объективной связи с обозначаемыми предметами. Значение знака чисто условное. Это факт договора между людьми. Иными словами, понятие символа (по Пирсу) соответствует понятию языкового знака (по Соссюру). Ф. де Соссюр, отстаивая тезис конвенциональности языкового знака, утверждает, что «знаки, целиком произвольные, лучше других реализуют идеал семиотического подхода» [16: 101]. Соссюровский символ (весы — справедливость) соотносится с икониче-ским знаком Пирса.
Для нас символ — это вербально выраженная единица, имеющая особую семантику: это образное понятие, выраженное языковым знаком. На основании семного анализа, при котором статус семантических компонентов определяется посредством референции знака к тексту, античным символом правосудия, права, законного порядка
признается Фемида: 1) является супругой Зевса в качестве основы правопорядка [9: 560]; 2) занимает высокое положение на Олимпе; 3) за столом богов сидит по правую руку от Зевса; 4) между Фемидой и Герой никогда не возникало ссор [11: 61]; 5) обладает даром прорицания [9: 560]; 6) Афродита, видя, что Эрот не растет и все время остается ребенком, обратилась за разъяснениями к Фемиде [11: 387]. Весы не являются символом в нашем понимании. Это атрибут Фемиды, т. е. атрибутивный рудимент, по А. Ф. Лосеву [10: 325]. Такие внешние придатки представляют собой ин-дексальные знаки, в которых мотивированность означающего означаемым носит метонимический характер.
По Н. Д. Арутюновой, имена (классификаторы) символ и знак «выражают знаковые отношения, т. е. отношения между означающим (формой, 81§раи8) и означаемым (идеальной категорией, signatum)» [4: 313]. Например, в высказывании Талос — символ силы, порядка, обреченности, мастерства слово символ, семиотическая связка (конститутивный компонент) идеальной и чувственно воспринимаемой категорий, занимающее позицию реляционного предиката между существительными, конкретизирующими означаемое и означающее, указывает на значение отношения формы (Талос) и смысла (сила, порядок, обреченность, мастерство). Талос — имя собственное, принадлежащее античному культурному герою. Сигнификатом имени собственного является образ, сопутствующий имени собственному. Образ устанавливает корреляцию «между формой (достаточно определенной) и не определившимся содержанием» и разделяет то, что «считается принадлежащим объективному миру», и то, что «локализовано в пространстве сознания» [4: 323]. Главное назначение образа состоит в обобщении накопленного опыта, связанного с индивидуальным объектом или классом объектов [4: 318]. Надо отметить, что в отношении образа как литературоведческого термина существует предлингвистический момент в том смысле, что на основе образа возникает идея лингвистической единицы (символа). В таком случае образ можно сопоставить с материальными признаками звука, например: открытость / закры-
тость, твердость / мягкость. Эти сущности не являются лингвистическими элементами. Они относятся к физическому уровню, а не к лингвистическому, но на их основе строится система уже чисто лингвистических единиц.
На связанность концептов «образ — символ — знак» в дефиниции символа указывает С. С. Аверинцев: «Символ есть образ, взятый в аспекте своей знаковости, и ... он есть знак, наделенный всей органичностью и неисчерпаемой многозначностью образа. Предметный образ и глубинный смысл выступают в структуре символа как два полюса, немыслимые один без другого, но и разведенные между собой и порождающие символы. Переходя в символ, образ становится „прозрачным": смысл „просвечивает" сквозь него, будучи дан именно как смысловая глубина, смысловая перспектива» [1: 607]. «Смысловая структура символа многослойна и рассчитана на активную внутреннюю работу воспринимающего. Смысл символа объективно осуществляет себя не как наличность, но как динамическая тенденция; он не дан, а задан. Этот смысл . нельзя разъяснить, сведя к однозначной логической формуле, а можно лишь пояснить, соотнеся его с дальнейшими символическими сцеплениями, которые подведут к большей рациональной ясности, но не достигнут чистых понятий» [1: 607]. В дефиниции символа, содержащейся в «Философской энциклопедии», символ определяется А. Ф. Лосевым как «идейная, образная или идейно-образная структура, содержащая в себе указания на те или иные отличные от нее предметы, для которых она является обобщением и неразвернутым знаком» [7: 10-11].
По мнению Арутюновой, «символ представляет собой структурированное семиотическое понятие. Оно трехкомпонентно и состоит из смысла (часто общего, изменчивого и туманного), означающего — четкого и хорошо сформированного, и соединяющей их семиотической связки, обеспечивающей возможность взаимозависимого развития сторон символа и в конечном счете их конвенционализации» [4: 340]. «Отношения между сторонами символа — означаемым и означающим — могут быть (или стать) конвенцио-
нальными. Это кардинально отличает символ от образа и метафоры» [4: 341]. Знак и символ относятся к разным сферам жизни и разным типам деятельности: «не схожи по своей синтаксической и семантической дистрибуции», «не взаимозаме-нимы» [4: 341]. «Знаки конвенционализируют-ся; символы канонизируются» [4: 342]. «Символ безадресен и некоммуникативен. Он редко входит в семиотическую систему» [4: 344]. Таким образом, исходя из соссюровского понимания знака, Н.Д. Арутюнова выводит символ за пределы лингвистики. Однако метафора тоже не является знаком, хотя именно Арутюнова, сопоставляя символ и метафору, отмечает, что символ через образ сближается с метафорой. «В основе метафоры и символа лежит образ. Образ — источник основных семиотических понятий, структура которых создается взаимодействием (органическим или конвенциальным) принципиально разных планов — плана выражения (означающего) и плана содержания (означаемого)» [3: 22]. Метафора и символ, восходя к одному источнику — понятию образа, унаследовали от него ряд общих черт, отличающих их от знака. «Как и образ, метафора и символ возникают стихийно в процессе художественного освоения мира. Они относительно независимы от воли человека. Их значение нельзя считать полностью сформированным. И метафора, и символ являются объектом скорее интерпретации, чем понимания» [3: 23]. На основании этих свойств Арутюнова отказывает и метафоре, и символу в коммуникативности, тогда как знак коммуникативен. «Символ влиятелен, но не коммуникативен. Он не имеет адресата. Нельзя передать символом какое-либо сообщение другому лицу» [4: 339]. Концепт знака, по Н. Д. Арутюновой, связан с прагматикой речи. Знак имеет коммуникативную цель, то есть иллокутивную силу, тогда как символ императивен [3: 23]. С данным положением можно согласиться только в том случае, если рассматривать символ как конвенциональный знак, находящийся за пределами языковой системы (символ, по Соссюру). Сущность же символа как элемента языковой системы — указывать на большее, чем есть он сам, тогда как сущность знака — чистое указание, отсылка.
Действительно, лексика античного происхождения (античные символы) малочастотна (во многом носит специфический характер и по этой причине не принадлежит к активному словарю современной литературы и, тем более, повседневного общения), но частотность слова не является базовым показателем для его включения в словарь. Слова античной культуры постоянно находятся в нашем распоряжении и готовы появиться при первой же необходимости, чтобы занять свое место в речи. Чтобы доказать это, мы обращаемся к предложенной французскими лингвистами в 60-е годы XX в. концепции лексической диспонибельности. Античная лексика, связанная с явлениями духовной культуры, характеризуется диспонибельностью (по Г. Гугенейму — disponibilité) [5: 304-305], т. е. резервностью, наличием в сознании, «готовностью» к употреблению. В соответствии с данной, указывающей на коммуникативность символа теорией, которой придается семиотический смысл, актуализация античных образов и ассоциаций непременно осуществляется там, где протекает активное культурное общение современного человека.
Символ — это образный языковой знак, трансцендентный смысл которого представляет собой сгусток энергии — действительную значимость этого знака. Специфика символа как лингвистического знака устанавливается при сопоставлении его с такими категориями, как образ и метафора, онтологически связанными с символом. Всякий символ есть обязательно символ чего-нибудь, т. е. символизируемыми являются какое-то бытие, какая-то реальность, какая-то действительность [8: 37]. Символ вещи есть смысловое отражение вещи и функция вещи. Другими словами, Лосев подчеркивает отражательно-смысловой характер символа. Поясним отражательную функцию символа следующим примером. Вспомним фотографию улыбающегося Ю. Гагарина на трибуне мавзолея, на которой изображен человек в военной форме, у которого хорошее настроение. Мы понимаем, почему именно этот человек находится на трибуне мавзолея, но не это важно. Важно, что это первый человек, преодолевший земное притяжение, что он пред-
ставитель страны и т. п. Все это вместе — символ процветающей страны на основании некоторого обобщения, причем обобщения, содержащего в себе идею, которая оказывается законом всего построения символа. «Построение это, будучи воплощением подобного закона, всегда есть определенная упорядоченность, т.е. определенным образом упорядоченный образ» [8: 41]. Символ вещи есть ее выражение, а выражение вещи есть ее знак. Для того чтобы знак стал символом, отмечает Лосев, необходимо особое выражение вещи или события: выражение вещи есть сразу ее внутреннее и ее внешнее, но обязательно существенное. На основании выразительной трактовки символа Лосев выходит на понимание символа как знака, но для такого знака, коим является символ, необходима «идея», «которая не имела бы ничего общего с непосредственным содержанием самого символа» [8: 44]. Если символ есть знак, то ему присущи и все свойства знака. По образному выражению А. Ф. Лосева, символ есть арена встречи означающего и означаемого, которые не имеют ничего общего между собою, но в то же время они есть сигнификация вещи, в которой отождествляется то, что не имеет ничего общего между собою, а именно — символизирующее и символизируемое. Так идейная образность приобретает конкретность [8: 50-51].
Символ — это языковой знак, который представляет собой использование образа одного предмета для обозначения другого предмета. Означаемое символа представлено в виде чувственного образа, под которым понимается не художественный образ, а результат отражательной (познавательной) деятельности сознания. «Если художественный образ несет на себе нагрузку, например, соотнесения с той или другой реальной жизнью, а не рассматривается сам по себе, с той или иной идеологией, с той или другой моралью, с той или другой проповедью, с теми или иными призывами и воззваниями, с намерением и отражать жизнь и ее переделывать, то все это есть символ с бесконечной перспективой бесконечных проявлений и воплощений данной художественной общности в отдельных частностях и единич-ностях» [4: 146]. Другими словами, А. Ф. Лосев,
как и Н. Д. Арутюнова, определяет символ через апелляцию к образу. Заметим, что и метафору они трактуют также относительно образа.
Подчеркивая, что символ не есть метафора, Н. Д. Арутюнова отмечает, что «отправляясь от образа, метафора и символ „ведут" его в разных направлениях»: в основе метафоры лежит категориальный сдвиг, заглушающий ее образность, в символе, для которого не характерно употребление в предикате, стабилизируется форма [3: 23]. Согласиться с данным положением можно, если понимать символ в свете теории Ф. де Соссюра. Выполняя характеризующую функцию, метафора тяготеет к позиции предиката, символ же выполняет дейктическую функцию. «Символы не могут занять позиции предиката. Они указывают на некоторый смысл, но не применяют его для характеризации другого ... объекта. Им не свойственна двусубъектность метафоры» [3: 24]. Фундаментальным различием между метафорой и символом Арутюнова называет особенность перехода от образа к метафоре и к символу, отмечая, что переход к метафоре связан с семантическими (внутриязыковыми) нуждами, а переход к символу определяется факторами экстралингвистического порядка. Другими словами, «образ становится символом в силу приобретаемой им функции в жизни лица (личный символ), в жизни социума» и т. п. [3: 26]. Архетипическими символами Арутюнова называет те, которые функционируют в жизни всего человечества. В этом случае «символ сближается с базисной метафорой, или диафорой, апеллирующей к интуиции» [3: 26].
На основании того, что метафора не является знаком, но имеет лингвистическую природу, символ может пониматься как лингвистический знак, функционирующий в тексте как метафора (и не только), базирующаяся на символическом образе. «Символ очень близок к метафоре, но он не есть метафора. И в символе, и в метафоре идея вещи и образ вещи пронизывают друг друга» [8: 153]. В этом Лосев отмечает их безусловное сходство. Однако «в метафоре нет того загадочного предмета, на который ее идейная образность только указывала бы как на нечто ей постороннее. Этот предмет как бы вполне растворен в самой
этой образности и не является чем-то таким, для чего метафора была бы символом. Ведь метафора входит в поэтический образ, а он . имеет самостоятельное значение» [8: 153]. Но по-другому обстоит дело с символом: «... если символ точно не указывает на то, чего именно символом он является, в этом случае он вовсе не есть символ. Метафора же, как и вообще поэтический образ, хотя и не исключает этого различия, но специально вовсе его не преследует; и это различие идейной образности вещи и самой вещи здесь совсем несущественно» [8: 153]. Обобщенное и идейно насыщенное (сигнификативное) содержание — символ вещи. Сама вещь в единичном сиюминутном представлении — денотативное содержание.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аверинцев С. С. Символ // Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 607-608.
2. Арто А. О Балийском театре // Театр и его Двойник. СПб., 2000. С. 144-158.
3. Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: сб. / Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М., 1990. С. 5-32.
4. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М., 1999.
5. Гугенейм Г. Некоторые выводы статистики словаря // Методика преподавания иностранных языков за рубежом. М., 1967. С. 299-305.
6. Гудков Д. Б. Прецедентное имя и проблемы преце-дентности. М., 1999.
7. Лосев А. Ф. Символ // Философская энциклопедия. Т. 5. М., 1970. С. 10-11.
8. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976.
9. Лосев А. Ф. Фемида // Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 2. М., 2003. С. 560.
10. Лосев А. Ф. Греческая мифология // Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 1. М., 2003. С. 321-335.
11. Менар Р. Мифология в древнем и современном искусстве. Минск, 2000.
12. Пирс Ч. С. Начала прагматизма. СПб., 2000.
13. Пирс Ч. С. Логические основания теории знаков. СПб., 2000.
14. Пирс Ч. С. Из работы «Элементы логики» // Семиотика: антология. 2-е изд., испр. и доп. М., 2001. С. 165-226.
15. Слюсарева Н. А. Теория Ф. де Соссюра в свете современной лингвистики. М., 2004.
16. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики // Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977. С. 31-285.
17. Якобсон Р. О. В поисках сущности языка // Семиотика: антология. 2-е изд., испр. и доп.. М, 2001. С. 111-126.
