CC BY
37А.В. Корниенко
ПРЕДВЫБОРНЫЙ ПАРТИЙНЫЙ ДИСКУРС В ЛИНГВОСОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ
В наши дни неуклонно возрастает интерес науки к политическому дискурсу. Последовательно расширяется круг лингвистических дисциплин, избирающих данный тип дискурса в качестве объекта исследования. Это социо-, психо- и прагмалингвистика, когнитивная, коммуникативная и политическая лингвистика, набирающая силу корпусная лингвистика. Помимо языкознания усиливается внимание к политическому дискурсу и со стороны иных социогуманитарных наук: философии, социологии, психологии, политологии, культурологи. К настоящему времени сложился ряд продуктивных «сквозных», применяемых разными научными дисциплинами, теоретических макроподходов к исследованию политического дискурса, среди которых можно выделить дескриптивный подход, традиционно рассматривающий политический дискурс как языковое явление, когнитивный подход, внутри которого политическая коммуникация трактуется как ментальный феномен, критический подход, сфокусированный на демонстрации властного эффекта политического дискурса и воспроизводства через него социального неравенства. Специалисты все чаще говорят о возможном вхождении в систему современных социогумани-тарных наук еще одной научной дисциплины - дискурсологии -как отвечающей всем общепринятым критериям самостоятельности, а значит, имеющей свой объект изучения, свой категориальный аппарат, свою аксиоматику, арсенал эмпирических методов и мощный теоретический задел. Во всем перечисленном виден вклад аналитиков политического дискурса. Им предстоит принять участие в разработке интегральной теории дискурса, охватывающей
все его семиотические аспекты: синтактику, семантику, прагматику, что и составляет ключевую цель дискурсологии.
Однако политический дискурс реализуется во множестве его разновидностей. Это может быть президентский, партийный, журналистский политический дискурс, определяемый по субъекту речи, или инаугурационная речь, программа партии, парламентские дебаты, выделяемые по характеру ведущей интенции. Объектом нашего исследования стал предвыборный партийный дискурс - та разновидность политического дискурса, где он наиболее прозрачно выступает инструментом борьбы за власть. Ключевая цель исследования сводилась к выявлению языковых особенностей конструирования социальной реальности в предвыборном партийном дискурсе на основе анализа его функций и интенций, а также способов и средств их языковой реализации. Задача же настоящей статьи - представить теоретико-методологические основания означенного исследования и его самые общие результаты.
Исследование осуществлялось в русле дискурс-аналитического направления, объединяющего самые разные теоретические подходы к изучению политического дискурса, в том числе упомянутые выше, но «замешанные» на единой поисковой установке: не отрывать содержание от формы, анализировать не только семантику, но и те языковые приемы и средства, которыми она передается. Иными словами, дискурс-аналитическая парадигма помещает во главу угла оба вопроса: ЧТО говорится в дискурсе и КАК говорится. Ответы на эти вопросы служат основанием для выводов о прагматике коммуникантов и в первую очередь - о прагматических характеристиках адресанта. Исследовать лингвистическую форму и содержание в их единстве для выявления экстралингвистических характеристик языковой коммуникации (целей, интенций, ценностей ее участников и пр.), обусловливающих ПОЧЕМУ и ЗАЧЕМ вообще что-то говорится, - фундаментальные принципы дискурс-анализа. Они свидетельствуют не только о том, что внутри дискурс-аналитического направления язык и говорящий на нем социум рассматриваются не как автономные, а как диалектически взаимосвязанные сущности, но и о том, что языковые знаки любого уровня, понимаемые как язык в действии, производны от социальных явлений. И эта установка отвечает современной трактовке дискурса как форме социального действия, которая всегда определяется ценностями и социальными нормами, традициями и социальной практикой, находится под контролем власти и имеет культурно-исторические и ситуативные привязки.
Теоретические основы исследования
Определим базовые понятия нашего исследования.
Под дискурсом, вслед за Н.Д. Арутюновой, чья дефиниция включена в Лингвистический энциклопедический словарь, мы понимаем «текст в событийном аспекте» [Лингвистический... 1990, с. 137]. Подобным образом, но более развернуто высказывается и С.И. Виноградов: дискурс - «завершенное коммуникативное событие, заключающееся во взаимодействии участников коммуникации посредством вербальных текстов и / или других знаковых комплексов в определенной ситуации и определенных социокультурных условиях общения» [Виноградов, 1996, с. 139]. Приравнивая дискурс к событию, оба определения тем самым актуализируют принципиальные различия двух родственных понятий «дискурс» и «текст». Первый противопоставлен второму как процесс и результат, как реальный, творимый в речи связный текст и абстрактный ментальный конструкт, как звучащая устная речь и письменный языковой продукт. В обобщенном виде сказанное укладывается в краткую формулу, предложенную Е.И. Шейгал: «дискурс = текст + контекст (лингвистический и экстралингвистический)» [Шейгал, 2004, с. 11].
Включая в политический дискурс институциональную и неинституциональную политическую коммуникацию, мы исходим из широкого его толкования как форм общения, в которых к сфере политики относится хотя бы один из трех компонентов: адресант, адресат или содержание сообщения [Шейгал, 2004, с. 32].
Предвыборный дискурс трактуется нами как особая разновидность политического дискурса, привязанная ко времени и месту проведения предвыборной кампании и обслуживающая политические выборы. Приведенная дефиниция есть отчасти измененный вариант толкования, предложенного в статье А.В. Халатян [Халатян, 2011].
Важным для нашей работы оказывается и уточнение близких понятий - «язык политики» и «политический язык», которыми в специальной литературе нередко оперируют как синонимами. Мы же придерживаемся точки зрения, высказанной Е.И. Шейгал: несмотря на очевидное сходство, означенные термины отчетливо разнятся по социальному субъекту - носителю языка. В первом случае имеется в виду один из профессиональных языков - язык, на котором говорят политики; второй язык общенароден, он предназначен для политической коммуникации масс [Шейгал, 2004, с. 21-22]. В задачи нашего исследования, повторим, входило вы-
явление на базе анализа предвыборного партийного дискурса тех значимых единиц и приемов языка политики, которые наиболее часто используются в профессиональной деятельности политиков, носящей, по преимуществу, дискурсивный характер. Таким образом, мы не выходили за пределы институционального дискурса. В его изучении мы отталкивались от аксиоматики, сформулированной в той области научного знания, которая именуется теорией коммуникации и охватывает коммуникацию речевую. Опорными для нас служили следующие постулаты.
1. Важной характеристикой общения является его функциональная подвижность.
2. Коммуникативное поведение многомерно и партитурно.
3. Естественное общение характеризуется синкретичностью рационального и эмоционального содержания.
4. Коммуникативное поведение характеризуется как регулярными моделями передачи смыслов, так и отклонениями от этих моделей [Карасик, 2009, с. 266-267].
Теоретический фундамент нашего исследования составили общие концептуальные построения социально-конструктивистского подхода к анализу дискурса. Усилиями П. Бергера и Т. Лукмана, чьи труды заложили основу ныне широко распространенного в социо-гуманитарных науках конструктивистского направления изучения общественных феноменов, серьезно изменился взгляд науки на приоритеты социального познания. Если ранее исследователей интересовал, главным образом, ответ на вопрос, ЧТО означает социальный мир для живущих в нем субъектов, то с подачи названных авторов более важным было признано понимание того, КАК и ПОЧЕМУ социальный мир приобретает те значения, которыми он наполнен [см.: Бергер, Лукман, 1995]. Выдвижение на авансцену указанной проблематики закономерно обернулось кардинальным пересмотром общественного статуса языка, который сегодня мыслится не столько орудием создания языковой картины мира, сложным семиотическим образованием, обеспечивающим языковое моделирование социальной реальности, сколько ее фактическим «конститутивом» (Н. Филлипс, С. Харди). Подобное переосмысление роли языка было подготовлено несколькими следовавшими один за другим в философии XX в. «лингвистическими поворотами», кардинально изменявшими представления о природе языка и, наконец, выработавшими взгляд на язык как на активного агента, созидающего и изменяющего окружающую действительность, сообщающего ей те значения, которыми она располагает (Р. Д. Андер-
сон, Й. Вальтер, Р. Водак, Т. Ван Дейк, Й. Хельмиг, Р. Хюльссе). Такое видение языка стало исходным для нашей работы.
Другое базовое теоретическое положение - тезис о дискурсе как мощном властном ресурсе заимствован нами из трудов Р. Водак, Т. Ван Дейка, З. Егера, П. Серио, М. Фуко, Н. Фэркло. Трактовка дискурса как социальной власти, констатация его принудительной силы, приписывание ему функции социального контроля, признание идущей борьбы за право присвоения дискурсов -все это опорные пункты нашего исследования.
Язык - инструмент социальной власти. Его важнейшая функция - воздействие на адресата, сводимая к влиянию, оказываемому коммуникатором на сознание и поведение реципиента. Встречающиеся в научных источниках разные названия этой функции (инструментальная, регулятивная, апеллятивная) тем не менее выражают одну и ту же идею реализации воли адресанта, его целей, намерений и его языкового влияния на адресата, которое может производиться в разных формах: как побуждение к действию или его запрет, как попытка встроить некоторый фрагмент знаний в картину мира адресата (онтологизировать их) или сформировать представления о социальных ценностях и нормах поведения. Вбирая в себя целый комплекс более частных функций, сопряженных с регуляцией сознания и поведения реципиента, таких, например, как активация, интердикция или дестабилизация деятельности, функция воздействия как раз и заставляет видеть в языке инструмент социальной власти. Кстати, Б.Ф. Поршнев считал, что первоначальной функцией слова на заре человечества было его суггестивное воздействие - внушение, подчинение через чувство [Кара-Мурза, 2005]. Язык политики - инструмент политической власти, - выполняя общеязыковую функцию, подчинен основной цели его использования - борьбе за власть: овладение ею, ее реализацию и удержание.
В опоре на изложенные концептуальные рассуждения и разворачивалось наше исследование. Оно использовало два подхода к анализу политического дискурса, лежащих внутри избранной нами дискурс-аналитической парадигмы: критический и дескриптивный. Внутри критического дискурс-анализа с его общей установкой на изучение способов, которыми социальная власть добивается своего господства в обществе, предписывает и воспроизводит социальное неравенство, стартовой для нас стала концепция Н. Фэркло. Ее центральное звено - положение о том, что «дискурс - важная форма социальной практики, которая не только
представляет, но и изменяет знания, идентичности и социальные взаимоотношения, включая отношение власти» [Филлипс, Йорген-сен, 2004, с. 106]. Принятый в означенной концепции взгляд на дискурс как совокупность социальных практик, обладающих семиотическим содержанием и ответственных за создание и воспроизводство социальных значений и смыслов [Русакова, 2006], тесно сплетен с социально-конструктивистским толкованием дискурса как активного творца социальной реальности, а не ее отражения.
Второй избранный нами подход - дескриптивный - в отличие от критического подразумевает описание и объяснение политического дискурса, свободное от каких-либо идеологических оценок, особенно тех, что обусловлены политическими убеждениями самих аналитиков. Существующее в наши дни разнообразие вариантов дескриптивного анализа политического дискурса обнаруживает некое «фамильное сходство», порождаемое близостью поисковых установок научных изысканий и пересечением ряда параметров в методическом арсенале. Особенно важно для нас общее ядро методологических разработок ряда специалистов, занимающихся проблематикой риторического воздействия на сознание реципиентов. Усилиями этих исследователей (В. Бенуа, Дж. Лакофф, Дж. Мермин, Н. Хомский, М.Н. Эпштейн) складывается, пополняется, классифицируется и систематизируется арсенал средств языкового воздействия. Их употребление в дискурсе служит аналитику эмпирическим индикатором использования языка в качестве инструмента социальной власти.
Методический инструментарий исследования
Эмпирическую базу исследования составили печатные издания (газеты, листовки) семи допущенных к выборам в Государственную думу и Законодательное собрание Санкт-Петербурга партий, вышедшие в предвыборный период, начавшийся 30 августа 2011 г. Это 19 печатных изданий партии «Единая Россия», 18 -КПРФ, 22 - «Справедливой России», 23 - ЛДПР, 21 - «Яблока», 12 - «Патриотов России» и 11 - партии «Правое дело». Общий объем выборки - 126 печатных изданий, содержащих 817 текстов листовок либо газетных статей.
Исследование выполнялось в два этапа. Начальный его этап -анализ функциональной направленности предвыборного партийного дискурса - проводился на базе комплексной дискурс-аналитиче-
ской методики, включавшей 63 индикатора и сочетавшей в себе два разновеликих компонента: содержательный и формальный. Первый (12 индикаторов) имел вид структуры эмпирических признаков, репрезентирующих функциональный узус политического дискурса; его элементы - отдельные функции, выделяемые как конкретные аспекты борьбы за власть в рамках основной, инструментальной, функции. Второй компонент (51 индикатор) репрезентировал систему языковых средств реализации упомянутых функций, затрагивающую три языковых уровня: лексический, морфологический и синтаксический.
Разработка содержательной части методики отталкивалась от перечня функций, составленного Е.И. Шейгал [Шейгал, 2004, с. 35-37]; его преимущество в том, что он являет собой результирующую многих отечественных и зарубежных классификаций. Указанный перечень охватывает следующие функции:
1) социального контроля (создания предпосылок для унификации поведения, мыслей, чувств и желаний большого числа индивидуумов, т. е. манипуляции общественным сознанием);
2) легитимизации власти (объяснения и оправдания решений относительно распределения власти и общественных ресурсов);
3) воспроизводства власти (укрепления приверженности системе, в частности, через ритуальное использование символов);
4) ориентации (через формулирование целей и проблем, формирование картины политической реальности в сознании социума);
5) социальной солидарности (интеграции в рамках всего социума или отдельных социальных групп);
6) социальной дифференциации (отчуждения социальных групп);
7) агональную функцию (инициирования и разрешения социального конфликта, выражения несогласия и протеста против действий властей);
8) акциональную функцию (проведения политики через мобилизацию или «наркотизацию» населения, причем мобилизация состоит в активизации и организации сторонников, тогда как под «наркотизацией» понимается процесс умиротворения и отвлечения внимания, усыпления бдительности);
9) распространения информации (сообщения о состоянии дел);
10) определения повестки дня (выдвижения определенных вопросов в центр общественного внимания);
11) проекции в будущее и прошлое (прогнозирования будущего и размышления о прошлом, воссоздания прошлого).
Входящие в перечень функции были распределены нами по четырем блокам в соответствии с теми концептуальными оппозициями, которые за ними просматриваются. Глубоко укорененная в структуре человеческой психики оппозиция «объединение / разъединение» притягивает функции социальной интеграции и социальной дифференциации. Одна подразумевает объединение всего социума или определенных социальных групп, солидарность и единство СВОИХ; другая - разъединение социальных групп, выделение ЧУЖИХ. Оппозицией «консенсус / конфликт» маркированы функции легитимизации власти и ее воспроизводства, сводимые к оправданию действий властей и укреплению приверженности системе, а также, напротив, агональная функция, сопряженная с инициированием социального конфликта, выражением несогласия и протеста против действия властей. За акциональной функцией, отождествляемой со стремлением властей активизировать, воодушевить аудиторию, побудить ее к энергичным действиям, и противоположной ей функцией успокоения, нацеленной на отвлечение внимания, усыпление бдительности, «наркотизацию» сознания реципиентов, проглядывает оппозиция «активность / пассивность аудитории».
Особое место принадлежит оппозиции «описание / оценка», на которую замыкается весь ряд функций политического дискурса (в том числе функции социального контроля, ориентации, определения повестки дня, проекции в будущее и прошлое), разделяемых по признакам «информация / интерпретация». Базирующаяся на описаниях, информационная функция связана с распространением информации о происходящих в политическом пространстве событиях. Для тех, кто не имеет никаких личных соприкосновений с миром политики, сообщения СМИ на политические темы, т.е. вербальные репрезентации политической реальности, служат главным источником знаний о событиях общественной и государственной жизни. Информирование предполагает сообщение о положении дел в какой-либо области, приведение точных данных и фактов, лишенное интерпретативного заряда. Это строго безоценочное осведомление о событиях, их описание, свободное от мнений, сравнений, выводов и обобщений, посредством которых передается субъективное отношение коммуникатора к сообщаемому содержанию.
Но чистых описаний в общественном дискурсе немного, еще меньше их в дискурсе политическом в силу его специфики. Будучи инструментом политической власти и орудием социальной регуля-
ции, язык политики порождает потоки вербальной продукции, изобилующие оценками, а следовательно, задающими определенный способ семантической интерпретации реальности. Если в иных разновидностях дискурса на первый план могут выдвигаться другие их функции (референтная - в юридическом дискурсе, экспрессивная - в художественном, фатическая - в бытовом), то для политического, равно как рекламного и религиозного дискурса, ведущей остается функция воздействия, реализующаяся через «оценочные модификаторы» [Дейк, 2000, с. 168]. Здесь чрезвычайно значим тот незаметный и нерефлексируемый сознанием реципиентов переворот, который обеспечивает коммуникатору использование оценок. Механизм их действия принципиально отличен от механизма действия описаний. Последние создают языковую модель мира, а значит, ее исходный объект - реальность - первична, сама модель вторична, и реципиент совершает мысленное движение по оси «истина - ложь», рассуждая о том, насколько точно модель воспроизводит характеристики объекта. С оценками, несущими в себе один из множества возможных взглядов на реальность и навязывающими его реципиенту, ситуация обратная: тут реципиент невольно думает о том, насколько хорошо или плохо реальность отвечает ее семантической интерпретации [Ивин, 1999]. Чреватые серьезной трансформацией онтологии мира, оценочные компоненты политического дискурса заслуженно признаются самыми сильными средствами воздействия на сознание аудитории [Эпштейн, 1991, с. 31]. Современный политический дискурс - симбиоз описательных и оценочных фрагментов - демонстрирует абсолютное господство оценочной его составляющей, обеспечивающей создание и воспроизводство угодной коммуникатору картины мира. В ней все подчинено целям и намерениям ее создателя, а «языковая реальность» поля политики предстает в проинтерпретированном виде, что и делает политический дискурс властью и «конститутивом» окружающего мира. Попутно заметим, что созидающей и трансформирующей силой политический дискурс признается не только из-за его интерпретативных возможностей; в творца и преобразователя действительности его превращает также информационная функция вкупе со многими экстралингвистическими факторами. Какие события освещаются (а что замалчивается), кто сообщает о них, где, когда, при каких обстоятельствах - все это важнейшие аспекты социальной коммуникации.
Разработка методики исследования языковой реализации в политическом дискурсе его функций опиралась на структуру средств, признанных специалистами наиболее воздействующими.
Риторическое воздействие, оказываемое коммуникатором на реципиента, осуществляется на всех уровнях языка, от лексического до метатекстового, однако при создании нашей методики, повторим, мы ограничились сильными инструментами воздействия, относящимися к трем уровням, а именно лексическому, морфологическому и синтаксическому. В качестве инструментов лексического уровня были взяты: оценочная лексика; интенсификаторы при оценках; антонимы; метафоры; метонимические и сравнительные обороты; фразеологизмы и устойчивые разговорные словосочетания; просторечные и жаргонные слова и выражения. Из морфологических средств воздействия были включены: личные и притяжательные местоимения 1-го и 3-го лица множественного числа мы, они, наш (и), их; сильные модальности, несущие в себе значение долженствования, необходимости, невозможности; императивы; сильные перформативные глаголы со значением требования, приказа, запрета, осуждения, обвинения; выражающие волеизъявление либо усиливающие и акцентирующие частицы. Применительно к синтаксическому уровню рассматривались вводные и вставные конструкции, имеющие оценочную окраску; обращения; риторические вопросы, а также фигуры речи с высоким воздействующим потенциалом. Среди первых особое место принадлежит вводным словам, манифестирующим уверенность коммуникатора, т.е. его максимальную оценку степени достоверности сообщаемого, и придающим категоричность всему высказыванию. Среди последних (фигур речи) упор делался на обладающие мощной силой убеждения анафоры и эпифоры; на привносящий в сообщение своеобразную энергетику эллипсис; на повышающий выразительность дискурса синтаксический параллелизм.
Второй этап исследования заключался в анализе интенцио-нальной составляющей предвыборного партийного дискурса, которая изучалась также с помощью дискурс-аналитической методики, соединявшей в себе два блока индикаторов: один - репрезентирующий интенциональное содержание эмпирических источников, другой - систематизирующий способы и средства его языкового выражения. Формальный блок методики был равнозначен тому, что использовался нами при изучении функциональной направленности политического дискурса, и это было важно для нас. Отталкиваясь от исходной аксиоматики, констатирующей многомерность речевого общения, мы стремились выявить набор языковых средств, ее обеспечивающих, предполагая их полифункциональность. Содержательный же блок методики был заимство-
ван у авторов интент-анализа - появившегося на исходе века нового методического инструмента исследования политического дискурса, предложенного группой сотрудников лаборатории психологии речи и психолингвистики Института психологии РАН под руководством Т.Н. Ушаковой [см.: Слово в действии, 2000]. Сфокусированный на раскрытии коммуникативных намерений говорящего по его речи, интент-анализ зафиксировал список из 27 интенций, обнаруженных в публичных выступлениях российских политиков - кандидатов на пост президента РФ в выборах 1996 г. [Слово в действии, 2000, с. 95-97]. Данный список был несколько расширен нами и сбалансирован по оценочным коннотациям входящих в него элементов. В рабочем виде он содержал 32 интенции, из них пять нейтральных, 12 позитивно и 12 негативно окрашенных и три оценочно амбивалентные интенции. Основная цель второго этапа формулировалась как определение общей структуры интенционального содержания эмпирических материалов и наиболее типичных способов и средств его языкового выражения. Дополнительно выдвигалась задача экспликации интен-циональных паттернов каждой участвовавшей в парламентских выборах 2011 г. партий. Помимо упомянутого списка интенций использовался их рабочий словарь, где каждая интенция получала апробированное авторами метода и в некоторых случаях уточненное нами по различным языковым словарям толкование. Полезность такого словаря бесспорна, ибо, как справедливо указывает Р. М. Фрумкина, движение от априорно выделенной и проинтерпретированной определенным образом категории к ее конкретному языковому воплощению в анализируемом источнике, именуемое дедукцией, на практике значительно легче противоположного, индуктивного, пути исследования [Фрумкина, 2006, с. 69-71].
Результаты исследования функциональной направленности предвыборного партийного дискурса
Не останавливаясь подробно на полученных результатах, относящихся как ко всему массиву эмпирических данных, так и к подмассивам, причастным к конкретным партиям2, кратко охарактеризуем лишь общие итоги нашего исследования. Как показал анализ, предвыборный партийный дискурс максимально активно реализует все присущие политическому дискурсу в целом функции, что составляет его специфику. Так, функции социального контроля, ориентации, социальной интеграции и дифференциации, а также мобилизации сторонников выявляются во всех без исключения единицах анализа. От 75 до 85% текстов нацелены на информирование, т.е. несут в себе некоторые, как правило, немногословные, безоценочные описания отдельных фрагментов действительности. Равная доля выборки содержит определения повестки дня и проекции в будущее и прошлое. Предвыборная печатная продукция «Единой России» естественным образом всецело (100%) зациклена на задачах легитимизации и воспроизводства власти; вместе с тем более половины (56%) текстов правящей партии направлены на успокоение аудитории. Напротив, партии-претенденты, намеренно драматизируя текущее положение дел в стране, постоянно (100%) выражают несогласие и протест против действий властей.
Стоящие за функциональным узусом предвыборного политического дискурса оппозиции «мы / они», «активность / пассивность», «информация / интерпретация» позволяют выделить три коммуникативные стратегии, общие для всех партий - участниц выборов. Это акцентуация различий МЫ- и ОНИ-группы, стимулирование активной поддержки своих кандидатов и установка не на информирование, а на многочисленные интерпретации социальной реальности, отвечающие целям и интересам партии. Четвертая оппозиция «консенсус / конфликт» маркирует две противоположные коммуникативные стратегии - укрепления поддержки действующей
1 При анализе массив эмпирических источников (817 текстов) был разделен на два подмассива, репрезентирующих дискурс партии власти (164 текста) и дискурс претендующих на верховную власть партийных субъектов (653 текста). Единицей анализа являлась отдельная листовка либо газетная статья.
2 Их детальное освещение - предмет иной работы.
власти и конфронтации с ней, взятые на вооружение «Единой Россией», с одной стороны, и прочими партиями - с другой.
Результаты исследования, касающиеся языковой репрезентации функций, могут быть сжато представлены в виде поля, имеющего три компонента: ядро поля, околоядерную и периферийную части, выделяемые по частотности употребления в изучаемом материале входящих в них языковых средств. Попадание в ядро поля означает встречаемость данной языковой единицы в 76100% анализируемых текстов, околоядерная часть аккумулирует то, что обнаруживается в 50-75% выборки, периферия охватывает относительно более редкие языковые элементы, имеющие частоту проявления до 50%. Ядро поля образуют: оценочная лексика, ин-тенсификаторы при оценках, лексические и прагматические антонимы, метафоры (все перечисленное - инструменты воздействия лексического уровня); сильные модальности, императивы (инструменты морфологического уровня); вводные слова со значением уверенности, создающие впечатление максимальной степени достоверности сообщаемого (инструмент синтаксического уровня). Околоядерную часть составляют: сравнительные и метонимические обороты (лексический уровень); местоимения мы, они, наш (и), их, сильные перформативные глаголы, частицы, выражающие волеизъявление, а также усиливающие и акцентирующие передаваемые смыслы (морфологический уровень); эллипсис (синтаксический уровень). Периферия поля - это фразеологизмы, устойчивые сочетания, разговорные, просторечные, жаргонные слова и выражения (лексика); обращения, вводные и вставные конструкции, несущие экспрессивную окраску, синтаксический параллелизм, анафоры, риторические вопросы (синтаксис).
Выявленная полевая структура свидетельствует о нескольких коммуникативных стратегиях, реализуемых в предвыборном партийном дискурсе. Во-первых, об апелляции партий не столько к логико-рациональному, сколько к эмоциональному воздействию на аудиторию; во-вторых, о систематическом противопоставлении МЫ- и ОНИ-групп в содержательном, оценочном и прагматическом плане с опорой на предельную интенсивность оценок; в-третьих, об активном стремлении всеми средствами придавать категоричность своим высказываниям.
Результаты исследования интенциональной составляющей предвыборного партийного дискурса
Приступая непосредственно к процедуре интент-анализа1, мы исходили из следующих рассуждений: интенция, согласно дефинициям классиков учения об интенциональности (Ф. Брента-но, Дж. Остина, Дж. Серля), есть активная направленность сознания субъекта на некоторый объект. Конфликтный политический дискурс, как показали исследования авторов интент-анализа [см.: Слово в действии, 2000], обнаруживает существование в сознании говорящего своеобразного «конфликтного треугольника», образованного из двух групп резко поляризованных социальных субъектов, маркированных оппозицией «МЫ / ОНИ» («СВОИ / ЧУЖИЕ»), и группы более нейтральных социальных персонажей, не воспринимаемых говорящим как противники, называемой Третьей стороной. Позитивная психологическая установка по отношению к СВОИМ и негативная - в отношении ЧУЖИХ закономерно порождает поляризованность намерений, обращенных к тем и другим. Ядерные интенции оказываются противоположными по оценке и нередко по содержанию; так критика и обвинение политических оппонентов соседствуют с отводом критики и обвинений от себя и своих сторонников. В условиях жесткой политической конкуренции электоральных кампаний с их мощным накалом борьбы за голоса избирателей предвыборный партийный дискурс способен уподобляться конфликтной политической коммуникации, а значит, он может нести на себе отпечаток того же самого «конфликтного треугольника».
Результаты нашего исследования, во-первых, свидетельствуют об интенциональной насыщенности анализируемых источников: в разных единицах анализа обнаружено от четырех до 15 интенций, при этом зафиксированные в начальных фрагментах текста интенции проявляются, как правило, многократно на всем его протяжении. Указанное обстоятельство наводит на мысль о том, что интенцио-нальность предвыборного партийного дискурса есть одна из ключевых прагматических его характеристик. Во-вторых, как и ожидалось, искомые интенции распределились по нескольким группам, которые с очевидностью доказывают укорененность упомянутого «конфликт-
1 За единицу анализа была принята отдельная газетная статья либо текст листовки. Массив эмпирических данных сводился к 817 единицам анализа.
ного треугольника» в коллективном сознании каждой участвовавшей в предвыборной гонке партии. Их печатные издания пропитаны интенциями, замкнутыми на три четко выделяемых референциальных объекта: жестко противопоставленные МЫ- и ОНИ-группу и Третью сторону, причем интенции, ориентированные на СВОИХ и ЧУЖИХ (в дальнейшем условно именуемые МЫ-интенции и ОНИ-интенции), почти никогда не пересекаются, находясь в отношении дополнительной дистрибуции.
Свойственное каждой партии стремление выставить себя, своих кандидатов и сторонников в лучшем свете, повысить собственную значимость как реально действующего или потенциального субъекта большой политики актуализирует такие интенции, как позитивная самопрезентация (явная и неявная), противопоставление, отвод критики, отвод обвинения, самооправдание. Именно они образуют ядро блока МЫ-интенций. Продолжают перечисление реже реализуемые в предвыборном партийном дискурсе интенции самоохранения, обещания, выражения согласия, самокритики, размежевания. Представленные в порядке убывания их относительной доли в интенциональном узусе анализируемого эмпирического материала, означенные интенции демонстрируют весь спектр реализуемых посредством дискурса МЫ-интенций и выделяют позитивную самопрезентацию, самую частотную из них, в качестве так называемой корневой интенции. Соответственно регистрируемое у каждой партии намерение критиковать своих политических оппонентов, атаковать их серьезными претензиями, дистанцироваться от них приводят к следующему ряду ОНИ-интенций, упорядоченных по их нисходящей относительной частоте встречаемости в эмпирических источниках: критика, обвинение (персонифицированное и безличное), разоблачение (персонифицированное и безличное), дискредитация, угроза, демонстрация силы, из которых статус корневой интенции принадлежит критике. На Третью сторону, олицетворяющую не определившую своих политических предпочтений аудиторию, направлены, главным образом, интенции кооперации (корневая), побуждения к действиям, предостережения, критики, презентации и успокоения.
Помимо трех рассмотренных групп получена еще одна дополнительная группа интенций, сфокусированных не на субъектах политических выборов, как то: кандидатах, партиях, их оппонентах, электорате в целом, - а на репрезентации самой политической СИТУАЦИИ. Отмеченная группа охватывает пять интенций, непосредственно причастных к описанию и интерпретации сложившегося
к предвыборному периоду положения дел в стране, т.е. ответственных за создание картины мира, отвечающей целям и интересам коммуникатора. Это интенции информирования, нейтральной, позитивной, негативной, амбивалентной аналитической позиции, среди которых самым употребительным оказался негативный анализ, подразумевающий основанный на фактах разбор темы, ситуации, предполагающий выражение отрицательного отношения к действующим лицам. Проецируя полученные результаты на оценочную шкалу, получаем непротиворечащее здравому смыслу преимущественное тяготение МЫ-интенций к положительной ее части, ОНИ-интенций -к отрицательной и приблизительно равномерное распределение позитивно и негативно заряженных интенций, направленных на Третью сторону. Одновременно фиксируем негативный крен в интерпретации политическими партиями сложившегося к предвыборному периоду положения дел в стране, что не только отвечает сути предвыборного политического дискурса, но и вполне согласуется с одним из важнейших признаков общественного дискурса в целом - принципиальным преобладанием в нем негативных оценок над позитивными [Кронгауз, 2012, с. 50].
Проведенное исследование выявило специфику интенцио-нальных паттернов каждой из участвовавших в выборах партий, ее доминирующую ориентацию на СВОИХ, ЧУЖИХ, Третью сторону или анализ текущей СИТУАЦИИ. Не останавливаясь подробно на этой специфике, отметим лишь, что интенциональные паттерны имеют свою акцентуацию и в границах выделенных групп интенций. Общая для всех партий цель - обретение власти - сочетается с достаточно индивидуализированными, как оказалось, траекториями движения к ней. Если же говорить не об особенных, а о типичных характеристиках интенциональной составляющей предвыборных партийных печатных изданий, то они кратко выражаются в следующем.
1. Интенциональные структуры предвыборного партийного дискурса и конфликтного политического дискурса аналогичны.
2. Интенциональная структура предвыборного партийного дискурса несет на себе отпечаток наличествующего в коллективном сознании каждой партии «конфликтного треугольника» - резко поляризованных и более нейтральных социальных субъектов.
Сказанное означает, что в интенциональном плане все партии - участницы выборов придерживаются одинаковых коммуникативных стратегий: стратегии апологизации своей партии и своих кандидатов, стратегии критики политических оппонентов и стра-
тегии привлечения на свою сторону избирателей и стимулирования активной поддержки с их стороны.
Результаты исследования языковых средств выражения интенций оказались близки результатам анализа языковых репрезентантов функций. Полевые структуры первых и вторых почти полностью совпадают. Более того, совпадают не только составы ядра, околоядерной и периферийной части, представленные нами в терминах категорий языка, таких как «оценочная лексика», «императивы», «анафоры» и пр.; в буквальном смысле одни и те же языковые единицы нередко одновременно объективируют и функциональную нацеленность коммуникатора, и его интенциональную устремленность.
Все вышеизложенное подытоживается двумя общими выводами, характеризующими предвыборный партийный дискурс, объект нашего исследования, и язык политики в целом.
Специфика предвыборного партийного дискурса не в его языковой форме, а в его содержании. В плане языкового оформления он являет собой типичный пример убеждающего дискурса с его категоричностью, оценочной сверхнасыщенностью и приматом интерпретации над информацией, эмоционального над логико-рациональным. В плане содержания предвыборный партийный дискурс сродни конфликтному дискурсу. Создаваемая данной разновидностью политического дискурса модель социальной реальности, а значит, и сама конструируемая им реальность, зиждется на предельно четком, интенсивном и разностороннем противопоставлении МЫ- и ОНИ-групп.
Язык политики не имеет каких-либо особых языковых элементов или особых грамматических конструкций. Его единицы полифункциональны. Он активно использует целый арсенал признанных наиболее эффективными средств риторического воздействия на аудиторию, относящихся к разным языковым уровням.
Литература
Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. - М.: «Медиум», 1995. - 322 с. Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. - Б.: БГК им. И. А. Бодуэна де Курте-го, 2000. - 308 с.
Виноградов С.И. Нормативный и коммуникативно-прагматический аспект культуры речи // Культура русской речи и эффективность общения / Граудина Л.К., Ширяев Е.Н. (ред.). - М.: Наука, 1996. - С. 121-151.
Ивин А.А. Логика: Учебник для гуманитарных вузов. - М.: «ФАИР-ПРЕСС», 1999. - 320 с.
Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. - М.: Изд-во Эксмо, 2004. - 832 с. - Режим доступа: http://www.kara-murza.ru/manipul.htm (Дата посещения: 10.07.2014.)
Карасик В.И. Языковые ключи. - М.: Гнозис, 2009. - 406 с.
Кронгауз М.А. Русский язык на грани нервного срыва. 3 D. - М.: Астрель: CORPUS, 2012. - 480 с.
Лингвистический энциклопедический словарь / В.Н. Ярцева (гл. ред.). - М.: Советская энциклопедия, 1990. - 685 с.
Русакова О.Ф. Основные разновидности современных теорий политического дискурса: опыт классификации // ПОЛИТЭКС. - СПб., 2006. - № 3. - С. 191212. - Режим доступа: http://www.politex.info/content/view/267/40/ (Дата посещения: 15.07.2014.)
Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса / Под ред. Т.Н. Ушаковой, Н.Д. Павловой. - СПб.: Алетейя, 2000. - 316 с.
Филлипс Л.Дж., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с англ. -Х.: Изд-во Гуманитарный Центр, 2004. - 336 с.
Фрумкина Р.М. Психолингвистика: Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. - 2-е изд., испр. - М.: Изд. центр «Академия», 2006. - 320 с.
Халатян А.Б. Предвыборный дискурс // Политическая лингвистика. - Екатеринбург, 2011. - № 2. - Режим доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/predvybornyy-diskurs (Дата посещения: 06.06.2014.)
Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. - М.: ИТДГК «Гнозис», 2004. - 326 с.
Эпштейн М.Н. Идеология и язык. Построение модели и осмысление дискурса // Философская и социологическая мысль. - Киев, 1991. - № 6. - С. 29-47.
