CC BY
63
В. М. Гефтер, Е. П. Петрова, Л. А. Резниченко ПРАВА ЧЕЛОВЕКА ГЛАЗАМИ СОЦИОЛОГА
Каков сегодня образ прав и правозащитников в сознании различных социальных групп? Какие факторы на него воздействуют? Какие сегменты общества настроены в отношении прав человека наиболее негативно, какие — наиболее позитивно? Какие группы являются лидерами общественного мнения — теми, чьи сегодняшние мнения завтра станут мнениями широких слоев? Какие идеи в общественном сознании сегодня воспринимаются как противоречащие идее прав человека, а какие могут послужить "исходным пунктом" для осознания ценности прав? И еще: каково место права в системе представлений и стратегий человека при защите его интересов и как соотносятся в его сознании правовые и иные методы защиты интересов? Вот, в первом приближении, вопросы, которые правозащитник, наверное, хотел бы задать социологу.
Увы, надежда на ясные ответы тает уже при беглом знакомстве с имеющимся заделом работ. И добро бы, дело было только в недостатках или недостатке (в смысле, нехватке) исследований. То есть, и недостатки, и недостаток "имеют место быть". Широкомасштабные и репрезентативные исследования в большинстве своем не нацелены на "ответ правозащитнику", и результаты их трудно интерпретировать в интересующих нас категориях, те же исследования, что инициированы самими правозащитниками, скромны по масштабам и не слишком репрезентативны. Но при этом тоже не дают однозначного и вразумительного ответа: как бы ни уточнялись вопросы, как бы ни детализировались категории опрошенных, остается впечатление, что мы в очередной раз выясняем пресловутую "среднюю температуру по больнице". Похоже, количественная социология вообще не очень-то готова отвечать на подобные вопросы применительно к нынешнему состоянию российского общества.
О неструктурированности нашего переходного общества и его сознания писано и сказано столько, что повторять это как-то уже и неудобно. В данном случае эта особенность оборачивается противоречиями между результатами разных опросов и контринтуитивностью многих результатов (их противоречием "очевидным", основанным на здравом смысле ожиданиям). А еще — полной непонятностью того, что же с этими результатами делать на практике или, хотя бы, в теории — в попытке как-то позиционировать в обществе дискурс и ценности прав человека.
Взять, например, защиту религиозной свободы. Вроде, в последние годы она превратилась во вполне реальную, хотя далеко не основную, линию противостояния правозащитников политике властей. А вот для населения, как выясняется, свобода вероисповедания — скорее, очко в пользу существующего режима: опрос Левада-центра показал, что она важна для 17% лояльных к режиму сограждан и только для 11% настроенных оппозиционно. То же и с собственностью: кто-то полагает, что, акцентируя право собственности и его защиту, можно заинтересовать людей ценностями прав человека вообще (читай — защитой своих прав
ГЕФТЕР Валентин Михайлович, ПЕТРОВА Елена Петровна, РЕЗНИЧЕНКО Леонид Ананьевич — сотрудники Института прав человека.
Статья представляет собой результат исследования, выполненного автономной некоммерческой организацией "Институт прав человека" по заказу фонда "Общественный вердикт".
от посягательств власти). А по данным того же опроса, право владеть собственностью также скорее склоняет к лояльности властям: 34% — 27% [1]. Корреляция не так сильна, как в случае религиозной свободы, но вполне статистически значима и уж никак не отрицательна.
Вообще отношение к праву и правам, кажется, почти не коррелирует ни с полом и возрастом, ни с образованием и с уровнем квалификации, ни с другими традиционными клеточками социологической разбивки — "социально-профессиональными и социально-демографическими группами". Оно даже не слишком очевидно коррелирует со многими базовыми ценностями и идентичностями самого опрашиваемого. Удивляться этому не приходится. Ведь общественное сознание советского человека и в более стабильные времена не отличалось особой последовательностью и внутренней связностью. А различия между реальной культурой и ее автомоделью — "автопортретом", тем, что предпочитают думать о своих нормах и ценностях сами носители культуры и что реально выявляется в ответах на большинство вопросов о ценностях и предпочтениях — в нашем обществе всегда были сильнее, чем во многих других. К тому же те, кто задает вопросы, те, кто на них отвечает, и те, кто этими ответами пытается затем как-то руководствоваться, вкладывают в понятия "право" и "права" очень различное содержание. Известно, например, что наши обыватели не слишком склонны отличать свои права от интересов, права человека — от права и законности, право — от справедливости и т.д.
В общем, причин, по которым количественная социология на данный момент не может ответить на большинство наших вопросов, предостаточно. И все же представлять себе, как она "картографирует" идею прав и права в общественном сознании, необходимо. Пусть карты грубы, приблизительны и при этом еще немного не о том — примерно как физические карты при изучении природно-климатических зон, — но это хоть какой-то ориентир, в том числе и для планирования более прицельных исследований и дискуссий.
Основные социально-культурные группы, их установки и отношение к гражданской активности
В качестве серьезного противоречия в тенденциях развития последних лет часто отмечают несоответствие между ростом возможностей для социальной самореализации, снятием различных ограничений на социальную активность и все меньшей востребованностью этих возможностей. Изменения в российском обществе практически не сопровождаются формированием горизонтальных связей по моделям гражданского общества; нет устойчивых социальных конструкций; мобилизационный компонент остается крайне низким и ограничивается сферой локальных интересов. Практически отсутствует мобилизация вокруг тех или иных систем идейно-политических ориентаций.
В условиях слабости и неустойчивости социальных структур и неразвитости "групп интересов" — той реальной основы, на которой строятся партии и общественные объединения, — социально-психологические критерии и типологии могут оказаться важнее тех, что "отлавливаются" традиционными социологическими опросами. В начале 90-х годов этот подход работал в экономической социологии. Сегодня он представляется вполне уместным в социологии права и "социологии прав человека". С этой точки зрения любопытна типология, выявленная в ходе исследования, проведенного в 2001 г. в рамках проекта "Томская инициатива". Опрошенным предъявлялся перечень базовых социально-политических ценностей,
из которых те выбирали наиболее близкие для себя. Последующий факторный анализ позволил выявить пять кластеров с разным типом социально-политической ментальности: традиционалисты, анархисты, либерал-индивидуалисты, традиционные консерваторы и либерал-неоконсерваторы [2]. Исследования подобного типа очень перспективны потому, что их итогом оказываются так называемые "естественные классификации": они не навязывают своему объекту-обществу какие-то априорные признаки, схемы и типологии, а выявляют реальные конфигурации. После наработки достаточного арсенала подобных схем, типологий и т.п. можно будет вести более прицельные исследования: соотносить тот или иной тип с реальными социальными группами, выявлять простые "маркеры" различных типов, интерпретировать носителей различных типов в качестве различных целевых аудиторий (с кем и как "работать", чье воздействие пытаться нейтрализовать и т.п.). Можно предположить, что именно это направление окажется одним из наиболее перспективных, если, конечно, "социальная типология с правозащитным уклоном" будет развиваться, а не зачахнет от отсутствия социального заказа.
Гражданская активность населения
В целом в современной России нет дефицита людей, ориентированных на активное поведение, — это вывод большинства исследований, что социологических, что социально-психологических. Значительную долю населения составляют люди с отчетливо выраженными мотивациями и высокой ориентацией на социальную мобильность. Однако носители этих ориентаций не образуют какой-то социальной или социально-психологической группы — это, скорее, конгломерат множества групп и сегментов с разными возможностями, условиями и ориентирами реализации своей активности. Впрочем, есть у них и нечто общее: ни у одной из групп, как бы их ни выделять, активность не ориентирована на гражданские формы поведения. На передний план в мотивации выходят те или иные цели и критерии жизненного успеха. По ним и естественнее проводить типологии. Наиболее значимые из таких критериев сегодня — богатство, творческая самореализация, стремление к независимости, стремление "жить не хуже других", желание честно прожить жизнь и т.п. И уж совершенно очевидно, что ни о каком переходе к постматериальным ценностям речи быть не может (известно, что именно этот переход послужил основой для ренессанса гражданского общества и бурного роста третьего сектора в современных развитых странах). Что и понятно — стадиально наше общество по множеству показателей соответствует межвоен-ному Западу, а по некоторым находится даже на уровне XIX в.
Показательна "сверхиндивидуализация" российского массового сознания, что во многом снижает потенциал активности граждан. Однако тех, кто увидел бы в этом аналог западному "индивидуализму" и, соответственно, предпосылку к росту либеральных настроений и гражданских форм активности, ждало бы разочарование. Этот индивидуализм — крайнее продолжение и усиление индивидуализма советского. Предрасположенность к самоорганизации в группах интересов крайне низка. Готовность к солидарным действиям, особенно в сфере политики, больше характерна как раз для групп, ориентированных на пассивное поведение.
Впрочем, есть исследования, констатирующие некоторый рост активности, в том числе и правозащитной. Так, летом 2003 г. сотрудники Института сравнительных социальных исследований, Института государства и права РАН и регионального общественного фонда "Информатика для демократии" (ИНДЕМ) изучали развитие форм и методов политического участия и социальной самоорганизации
населения России. Интервьюировались активисты организаций и представители населения — на базе репрезентативной общероссийской выборки. Выяснилось, что 18% активистов общественных организаций и 1% населения хотя бы один раз, начиная с периода перестройки, были вовлечены в какую-либо деятельность тех или иных правозащитных организаций. При этом у населения масштаб участия возрастает даже несколько быстрее, чем у активистов [3].
Оценка гражданами правового состояния государства и общества
На родине "прав человека" — в западных либеральных демократиях — любая попытка представить право, правосознание, "правовое государство" и т.п. "в одном флаконе" с правами человека была бы воспринята то ли как непонимание говорящим того, о чем он говорит, то ли как терминологическая ошибка, смешение двух, по сути, омонимов — "права" и разного рода "прав" (англичанин или американец посетовал бы еще на странность языка, в котором эти два совершенно разных понятия — law и right — обозначаются одним словом). Но у нас другой путь. Правозащитное движение в СССР начиналось с требования к власти "соблюдать собственные законы", и до сих пор защита прав человека и борьба с нарушениями законности не слишком разделяются в сознании не только обывателя, но и самого правозащитника. И тому, и другому не очень важно, что именно нарушается: законное право (и, соответственно, закон) или же "права человека", и для большинства правозащитных организаций львиную долю работы составляет борьба с "обычными" нарушениями законности.
Впрочем, в сегодняшней (а наверное, и во вчерашней) России у права и "прав" есть еще одна важная общая черта: малое уважение к тому и другому со стороны тех, кто этими самыми правами должен был бы пользоваться и это самое право соблюдать (и ждать соблюдения от других, в том числе от государства, установившего свои законы). И исследователи, и публицисты постоянно подчеркивают растущий "правовой нигилизм" в обществе. Но при более пристальном взгляде это представляется не вполне верным. Точнее, слишком общим.
Более тщательные исследования показывают: при отмечающемся росте неуважения к нормам закона и к их исполнению право как таковое остается важной ценностью в общественном сознании. Так, согласно результатам исследования Ф. Шереги, подавляющее большинство (94,3%) во всех возрастных группах высказываются за модель правового государства для России. Право в предпочтениях граждан занимает третье место после совести и интересов семьи [4]. Что же касается "правового нигилизма", то он связан прежде всего с ощущением невозможности добиться успеха при соблюдении норм закона, ощущением неправового характера общества. Оценки гражданами современных правовых реалий совершенно отчетливы. Опрошенные (по всем группам, независимо от образования) очень низко оценивают роль права в повседневной жизни общества:
47,3% — В стране жизнь общества имеет мало отношения к праву, люди
живут по своим правилам.
39,8% — В стране право регулирует жизнь людей лишь отчасти.
5,8% — В стране право регулирует практически все стороны жизни людей.
6,6% — Затрудняюсь ответить.
Подобные установки у большинства сегодня условно могут быть вербализованы следующим образом: если представители власти будут соблюдать законы, то
этому примеру последуют и граждане (50,2%). Причем процент "конвенциалис-тов" несущественно различается по возрастным группам. Насколько реально граждане готовы будут добровольно последовать благому примеру государства и с каким запаздыванием (срок его обычно измеряется десятилетиями), из имеющихся опросов определить трудно. Как и то, что в этих утверждениях от "культуры", а что — от "автомодели". Тут требуются более тонкие инструменты. Тем не менее установки на соблюдение закона достаточно высоки: "законы соблюдают в целом" 67,0% при том, что абсолютное большинство опрошенных (65,9%) считали, что живут не в правовом государстве [4].
Один из опросов выявил любопытную тенденцию: при оценке характеристик правопорядка в России эксперты отмечают усиление "диктатуры закона" а население — рост административного произвола [5].
При этом, судя по многим косвенным данным, те, кто говорит о "диктатуре закона", и те, кто говорит об "административном произволе", часто имеют в виду одни и те же проявления.
Рост недовольства населения произволом чиновников — факт довольно очевидный, и социологические данные нужны тут скорее для подтверждения того, что мы и так знаем. Но опрос продемонстрировал еще одну любопытную особенность, которую нужно иметь в виду не только власти, но и тем, кто выступает против ее злоупотреблений. Кампания оказала воздействие в основном на экспертов, силами которых она осуществляется. Иными словами, носила характер самовнушения. На население же она в лучшем случае не подействовала, а возможно, вызывает реакцию отторжения (чтобы понять, что именно в реакциях респондентов шло от объективного нарастания произвола, а что — от реакции на раздражающие слова, опять же нужны более тонкие инструменты). Но если правозащитники решат (и получат возможность) проводить широкие кампании по правовому просвещению и воспитанию, этот эффект вполне сможет работать против них. Возможно, при планировании акций такого рода следует внимательно изучать эффекты государственной пропаганды и позиционировать себя в отношении не только к их содержанию, но и к их стилистике и методам. Иначе можно оказаться жертвой того же самогипноза...
В условиях установки на соблюдение закона при заведомой невозможности защитить законные интересы законными же методами возрождается советское "двоемыслие". "Право", которое воспринимается как ценность, и "право" как нормы, регулирующие повседневную жизнь, воспринимаются как совершенно разные сущности. И если понятие "право" не вписано специально в контекст высших ценностей, а помещается в контекст повседневной жизни, оно не воспринимается как ценность, а ассоциируется с внешним принуждением, с угрозами наказания. Отсюда — противоречия в результатах многих исследований.
Существенная рассогласованность общественного сознания в его отношениях к праву и правовому государству отчетливо видна из результатов исследований Ф.Шереги. Они показывают, что в массовом сознании (для всех возрастов и социальных групп) утвердились три критерия правового государства:
соблюдение законов всеми, в том числе и властью — 60,3%,
независимость судов — 10,1%,
соблюдение основных прав и свобод граждан — 9,4% [4].
Очевидно, что связь между "соблюдением законов" и "соблюдением прав и свобод" в сознании граждан, скорее, отрицательная. Похоже, что отрицательные ассоциации на "правовые нормы" парадоксально распространяются и на "права". Или на разговоры о них, если те ведутся в юридических терминах.
Впрочем, не все опросы дают столь шокирующие цифры. Так, по данным одного из исследований, важность равенства всех граждан перед законом признавали 53,9% в 1998 г. и 74,7% в 2003 г., а независимость судов — 41,7% (1998 г.) и 41,4% (2003 г.) [6].
Попытку хоть как-то объяснить отмеченную рассогласованность сознания и "истолковать сомнения в пользу подсудимого" — в данном случае, в пользу идеи прав человека — предприняли авторы упоминавшегося исследования форм и методов политического участия и социальной самоорганизации. На основании результатов своих опросов они пришли к выводу, что в сознании подавляющего большинства россиян интересы и права слиты или, по меньшей мере, слабо дифференцированы. И на ответы существенно влияет то, что именно акцентируется в вопросе. А на оценки уровня соблюдения или несоблюдения прав человека влияет не столько собственный опыт респондентов или даже значимость для них лично того или иного из прав человека, сколько представление о реализации их собственных синкретических интересов-прав и приоритетности того или иного из них. Немалую роль в такого рода оценках играет и освещение состояния с соблюдением этих прав в СМИ. Реально же нарушения прав человека занимают довольно значимое место среди тех проблем, которые могли бы побудить респондентов принять участие в коллективных действиях. На первом месте, как ни парадоксально, стоит проблема нарушения личных и гражданских прав. Население на самом деле довольно остро воспринимает эти нарушения — но главным образом как злоупотребления и несправедливости со стороны чиновников, милиции, различных "начальников и хозяев". Возможность решить эти проблемы могла бы, по данным исследований, побудить к участию в социально-политических акциях 14% населения. На втором — проблема нарушения социально-экономических прав, которая стимулировала бы участие 9% населения. Третье и четвертое места разделяют проблемы прав женщин — она побудила бы к участию 4% населения, и национальных меньшинств — 3% населения. Проблемы защиты остальных видов прав заметно слабее стимулируют социально-политическую активность российских граждан.
Таким образом, результаты данного исследования не подтверждают гипотезу о маргинализации идеи прав человека в российском обществе: скорее можно говорить о неотрефлексированности представлений о правах человека и об искажении картины соблюдения и нарушения отдельных видов прав в сознании подавляющего большинства россиян. И еще — об отчуждении россиян от правозащитного сообщества и правозащитных организаций, неверии в то, что эти организации в состоянии помочь в защитить, отстоять наиболее важные для них интересы-права.
Право и права. Отношение к правам человека и основным свободам
Что касается собственно нарушений прав и свобод граждан, то в опросах лидировали нарушения права на безопасность и защиту личности и, с небольшим отставанием, право на труд, после которых с заметным отрывом шли нарушения права на личную собственность и на равенство перед законом [5].
Таблица 1.
Нарушаемость прав и свобод человека в России
Нарушаемость прав и свобод
Интенсивность их защиты
Успешность их защиты
11ГМОМ VI ооиоидої Рн Сн Ри Ки Ру Ку
Равенство перед законом 4 22,2 1 0,99 11 0,27
Право на безопасность и защиту личности 1 37,6 3 0,75 9 0,43
Право на личную собственность 3 22,6 2 0,82 5 0,48
Право на труд 2 30,1 5 0,71 7 0,45
Право на образование 6 18,0 6 0,69 3 0,53
Право на тайну личной переписки и т.п. 8 9,3 9 0,61 8 0,44
Право на свой язык, культуру 9 8,8 10 0,60 2 0,55
Свобода слова 5 20,7 4 0,74 10 0,38
Свобода совести религиозные свободы 7 10,1 11 0,53 1 0,59
Право на эмиграцию 11 4,6 7 0,67 6 0,50
Свобода объединений, союзов 10 7,3 8 0,62 4 0,50
Средние значения 17,4 0,70 0,46
Обозначения:
Рн — ранг нарушаемости прав и свобод,
Сн — спепень нарушаемости прав и свобод в %,
Ри — ранг интенсивности,
Ки — коэффициэнт интенсивности защиты прав и свобод, Ру — ранг успешности защиты прав и свобод,
Ку — коэффициэнт успешности защиты прав и свобод
Опросы Аналитического центра Ю. Левады свидетельствуют, что за последние 10 лет россияне стали больше ценить социальные гарантии и относительно меньше — частные права. Сравнение опросов 1994 г. и "Левада-центра" в октябре 2004 г. позволило обнаружить существенный сдвиг в умонастроениях граждан. На вопрос, какие из прав человека наиболее важны, были получены следующие ответы (табл. 2).
Таблица 2.
«Какие из прав человека наиболее важны», %
Варианты ответов ВЦИОМ 1994 Левада-центр 2004
Право на бесплатное образование, медицинскую помощь, обеспечение в старости и при болезни 64 74
Право на гарантированный государством прожиточный минимум 33 41
Право на жизнь 63 54
Право на неприкосновенность личной жизни 55 45
Обширное комплексное исследование было выполнено объединенными усилиями Центра "Демос", "Мемориала" и зарубежных социологов (Теодор Гербер, Сара Е. Мендельсон) [7]. Данные его также свидетельствуют, что общественное мнение о правах человека весьма неоднородно. Граждане России воспринимают права человека в трех категориях: экономические права (например, право на труд, на владение собственностью, на социальное обеспечение), права личности (например, право на защиту от пыток и от незаконного ареста) и гражданские свободы (например, свобода совести, собраний, свобода слова). Экономические права пользуются наибольшей поддержкой, гражданские свободы — наимень-
шей, а права личности занимают промежуточное положение. Из списка двадцати проблем, предложенных респондентам, наименьшую озабоченность вызывает "ограничение гражданских прав и демократических свобод (свободы слова и прессы)". Опасность ограничения этих прав в списке 5-6 важнейших проблем отметил лишь 1% респондентов. Интересно, что либеральное, "постсоветское" право на частную собственность попало в ту же категорию и пользовалось такой же поддержкой, что и права на достойный труд и на минимальный уровень жизни, которые традиционно ассоциируются с советской идеологией. Различия между советской и постсоветской идеологиями, которые считаются столь важными среди социологов и политологов, для респондентов, похоже, неактуальны.
Более чем четыре пятых считают, что государство вправе ограничить права человека ради достижения какой-либо цели или в ответ на возникновение особой угрозы общественному благополучию. Три четверти опрошенных считают, что, когда речь заходит об общественном порядке и безопасности, например, о борьбе с преступностью, с терроризмом и/или коррупцией, нарушения прав человека оправданны. Одна треть (34%) отстаивает возможность ограничения прав ради улучшения экономического положения или для преодоления экономического кризиса. Более четверти (28%) уверены, что необходимость усиления внутри-или внешнеполитической власти государства может быть принята в качестве законной причины для того, чтобы жертвовать правами человека. Ответы на ряд вопросов позволяют сделать вывод, что жители России считают взаимоисключающими понятия прав человека и борьбы с преступностью, терроризмом, коррупцией и мафией, хотя сочетание защиты прав человека и улучшения экономической ситуации выглядит для них не столь уж противоречивым.
Данные дают серьезные основания полагать, что приверженность принципам защиты прав человека заметно слабее в тех случаях, когда людям приходится выбирать между ними и решением конкретных проблем, чем в ситуациях, когда разговор ведется исключительно в отвлеченно-абстрактных категориях. В частности, поддержка гражданских свобод оказалась особенно незначительной, когда вопрос носил конкретный характер, а не форму абстрактной идеи: если бы граждане России были столь же сильно привержены идеалам гражданских свобод так, как это следует из их ответов на общие вопросы о свободе слова, совести и собраний, то обнаружился бы значительно более высокий уровень озабоченности состоянием дел в этой области, нежели тот, что зафиксирован материалами опросов. С другой стороны, эти данные обнаруживают определенные перспективные направления для правозащитного просвещения и пропаганды: если удастся показать, что на самом деле соблюдение прав человека не препятствует решению тех или иных проблем, но, напротив, способствует такому решению, а некоторые из проблем порождены именно пренебрежением к правам — реальный престиж прав в общественном сознании и даже готовность отстаивать права может возрасти.
Не оправдываются надежды на то, что молодежь и лица с более высоким образованием окажутся более приверженными ценностям прав человека: наиболее активную поддержку гражданским свободам демонстрируют не те, кому меньше 30, а 50-59-летние.
Исследование выявило достаточно высокий уровень доверия населения к правозащитным организациям — гораздо больший, чем, например, к политическим партиям. На основании проведенных замеров в 6 регионах были определены группы, обнаружившие достаточно большой уровень доверия к правозащитным организациям и мотивированный интерес к определенным конкретным правозащитным темам: военная реформа, война в Чечне и ряд других.
Правовое поведение и знание законов: ожидания и предпочтения граждан
Напомним, что, согласно данным Ф. Шереги, установки граждан на соблюдение закона достаточно высоки: "законы соблюдают в целом", по собственным оценкам, 67,0%. Но не вполне благоприятные условия реализации правовых отношений приводят к тому, что суд как способ решения правовых споров выбирают чуть больше половины граждан (54,9%); 12,9% обращаются к сильным и влиятельным людям, 9,8% — в органы центральной или местной исполнительной власти [4].
Непринципиально отличаются данные о способах решения правовых споров и у других исследователей. Вот мнения респондентов о том, куда они готовы скорее всего обратиться при нарушении их прав [5]:
Таблица 3.
«Куда Вы готовы скорее всего обратиться при нарушении Ваших прав?», %
Варианты ответов Население Динамика Эксперты
2002 2003
В суд 32,1 41,8 + 58,2
В милицию 34,3 16,1 - 9,5
В органы исполнительной власти 16,2 16,1 - 34,0
В прокуратуру 16,1 15,7 - 26,5
В СМИ 8,9 11,7 + 11,5
К депутату, в законодательные органы 9,1 8,5 - 12,0
К хозяйственным руководителям 4,9 3,6 - 2,0
В профсоюз 3,4 3,3 - 2,5
Еще куда-нибудь 6,8 5,2 - 5,0
Некуда обращаться 15,2 18,7 + 9,5
Затрудняюсь ответить 11,5 10,3 - 6,0
Достаточно содержательны результаты опросов по долям представителей различных социальных групп, а также жителей различных регионов, считающих, что имеются неправовые пути решения личных проблем. По возрастной категории корреляция четкая: чем моложе респонденты, тем неправового предпочтения больше, а по социальным группам лидируют предприниматели. Географическая зависимость такова: лидируют Санкт-Петербург (72,7%), далее — Северный Кавказ (70,4%) [4].
Отметим большую разницу между желающими решить проблему правовым путем (81,8%) и уверенными в том, что её действительно можно решить таким образом (45,2%), причем среди всех возрастных и социальных групп. Это свидетельство серьезного противоречия между имеющейся правовой культурой граждан (или, хотя бы ее автомоделью) и состоянием правового поля России.
Проведенные опросы показали, что хотя не менее 80% граждан в целом склонны решать проблемы правовым путем, 60,7% — составляют потенциальную базу неправовых форм решения личных проблем (взятки, блат, силовые методы, др.). Снова та самая внутренняя конфликтность и "контекстуальная зависимость" сознания, которая заставляет с осторожностью относиться к количественным результатам опросов. Особенно велика доля тех, кто намерен обращаться к неправовым путям, среди молодежи (до 25 лет — 22,5%).
Правовая информированность
Одним из главных резервов "воспитания масс в духе прав человека" считается правовое просвещение. Данные социологов подтверждают, что именно здесь потребности общества и устремления правозащитников совпадают как нигде. Разумеется, правовую информацию, к которой стремятся россияне, трудно отнести к "правозащитной" в строгом смысле слова. Но об этом уже говорилось выше.
Опросы отмечают высокую потребность в знании законодательства — по данным Ф. Шереги, 61,0% от общего числа опрошенных. Она довольно сильно варьируется по различным группам законов (гражданское, трудовое, жилищное право, Закон о социальной защите населения) в зависимости от возрастной и профессиональной принадлежности, что естественно.
Ежегодно с правовой информацией знакомятся 33,3% граждан (48,3% — в группе до 25 лет, и 20,4% в группе старше 60 лет). Наиболее востребованы тексты нормативных актов, относящиеся к таким сферам, как: трудовое право — 7,0%, пенсионное законодательство — 5,2%, жилищное право — 5,1%, налоговое законодательство — 4,6%.
Основные ситуации, в которых потребовалось знание закона:
24% — трудовые конфликты
32% — имущественные споры
8% — вопросы приватизации
16% — вопросы пенсионного обеспечения
5% — купля-продажа жилья
17% — налоговые и административные взаимоотношения.
Самооценка правовой информированности граждан достаточно низкая: 52,3% — информированы слабо, хотя в правовой информации нуждаются 27,4% — считают себя в целом информированными, но не очень высоко 13,5% — не информированы и не нуждаются в правовой информации
3,1% — по своим потребностям информированы
3,7% — затруднились ответить.
Причем (опять же — самооценка) положительная динамика за 3-5 лет уровня правовых знаний наблюдается только у молодого поколения.
* * *
В целом социологические исследования, подобные тем, о которых шла речь, полезны как ориентир для более прицельного изучения потенциальных целевых групп, позиционирования правозащиты, выработки стратегии. Но для понимания сути происходящих процессов (а без него разумно выбрать стратегию невозможно) еще полезнее могут оказаться работы, выполненные или написанные куда раньше или по совсем другим поводам. Например, "Россия и свобода" Г. П. Федотова, где показано, что в Европе свобода первоначально зарождалась как привилегия определенных социальных групп и затем, как и все привилегии, распространялась на все более широкие слои общества. А в России свободу убивала именно ненависть к привилегиям и стремление к равенству.
Или исследования преобладающих типов солидарности — современное российское общество в этом отношении совершенно уникально, не являясь ни коллективистским, ни индивидуалистическим (как этот термин понимается в социо-
логии и воплощается на Западе), ни традиционным, ни современным. И началась эта странность не с реформ и перестройки, а гораздо раньше. Это обстоятельство сильно ограничивает применимость многих традиционных представлений социологии и социальной психологии, выработанных для более устойчивых и типологически выраженных обществ.
Современную ситуацию нельзя понять и без учета трагической истории адаптации (или дезадаптации?) бывшего советского человека, и прежде всего интеллигенции, к реалиям перестройки и реформ [8]. Или без учета психологических механизмов доверия и недоверия [9].
Понимание этих проблем может дать для осознания развилок и тупиков правозащитного сознания не меньше, чем данные количественной социологии. А ресурсы для этого потребны не столько материальные, как для массовых опросов, сколько интеллектуальные. Но вроде бы именно эти ресурсы — единственные, на нехватку которых правозащитное сообщество пока еще не жаловалось. По крайней мере, публично.
ЛИТЕРАТУРА
1. Газета.ру 17 декабря 2004 г.
http://www.gazeta.ru/comments/2004/12/17_x_213260.shtml
2. Базовые ценности россиян: Социальные установки. Жизненные стратегии. Символы. Мифы. Отв. ред. Рябов А. В., Курбангалеева Е. Ш. М., 2003. С. 58-59.
3. Смирнов В. Сообщение на семинаре "Проблемы маргинализации идей прав человека в общественном сознании". Москва, 22 июля 2004.
4. Шереги Ф. Э., Социология права: прикладные исследования. СПб., 2002.
5. Митрошенков О. А. Отношение населения и госслужащих к существующему правопорядку// Социолог.исслед. № 5. 2004.
6. Горшков М. К., Петухов В. В. Перспектива демократии в России: угрозы реальные и мнимые // Социол.исслед. № 8. 2004.
7. Мендельсон С. Е., Гербер Т. П. Граждане России о правах человека // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 58.
8. Резниченко Л.А. Адаптация человека в переходной экономике: модификация стратегий, ценностей, норм // Общество и экономика. 1997. № 7-8.
9. Зинченко В.П. Психология доверия. Самара, 2001.
Valentin M. Gefter, Elena P. Petrova, Leonid A. Reznichenko in the article “Human Rights from a Sociologist Point of View“ discuss availability of legal instruments and methods in protection of human rights and to what extent people are aware of these legal possibilities. They use sociological polls to measure public understanding of their rights, and their assessments of these rights violation, now and ten years ago.
