CC BY
24
К. Е. Троицкий,
Институт философии РАН
ПОПЫТКА ФИЛОСОФСКОГО ОТВЕТА В ПЕРВОМ ЛИЦЕ
В статье представлена печатная версия доклада, подготовленного автором к симпозиуму «Нравственная философия и этика» (Институт философии РАН 11-12 марта 2019 г.). Доклад был реакцией на одноименную работу А. А. Гусейнова «Нравственная философия и этика», обсуждаемую на симпозиуме. В работе А. А. Гусейнова обрисованы два противостоящих, но также и связанных друг с другом формы отношения к морали, которые обозначаются как «этика» и «нравственная философия». При этом «этика» относится к области науки или к наукообразной философии, а «нравственная философия» к философии по существу. Фундаментальной основой последней утверждается необъективируемый, индивидуальный и единичный поступок, вокруг которого и должна разворачиваться мысль, претендующая быть действительно философской. Решение принять серьезно эти характеристики философской мысли, а также стремление им соответствовать в самом ответе на текст А. А. Гусейнова и обусловило доклад, а затем и статью, предлагаемую ниже.
Ключевые слова: этика, нравственная философия, первое лицо, методология, А. А. Гусейнов
K. E. Troitskiy
RAS Institute of Philosophy (Moscow, Russia)
AN ATTEMPT TO ANSWER PHILOSOPHICALLY IN FIRST PERSON
In this paper, I present a written version of the report which was prepared for the symposium "Moral Philosophy and Ethics" (the Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences 12 March 2019). My report was a response to the A. A. Gusseynov's article which had the same name as the symposium. Guseynov's article describes two opposing but also related to each other modes of attitude to morality, which are designated by Guseynov as "ethics" and "moral philosophy". For Guseynov, "ethics" refers to the field of science (or scientific philosophy), and "moral philosophy" to philosophy as such. The primal basis of the latter is claimed to be an individual and singular act, around which thinking should unfold itself if this pretends to belong to genuinely philosophical thinking. My decision to take seriously these characteristics of philosophical thinking, as well as the desire to comply with them in the response to Guseynov's text determined my report and its written version proposed below
Keywords: ethics, moral philosophy, first person, methodology, A. A. Guseynov
DOI 10.22405/2304-4772-2019-1 -2-159-165
Если не отмахнуться, а принять всерьез утверждение Абдусалама Абдулкеримовича Гусейнова, что «для адекватного понимания морали надо сменить метод и от рассуждения в третьем лице перейти на разговор в первом лице, от познания морали перейти к ее самосознанию, от науки о морали перейти к философии морали» [1], то смена метода, начало разговора в первом лице должны касаться и ответа на сам текст, в котором это провозглашается. Поэтому после прочтения работы Абдусалама Абдулкеримовича перед до мной
встал вопрос, как мне передать личное отношение к этому тексту в первом лице. Здесь не уместно слово «мы», также как некая позиция, претендующая на задание отстраненной, объективной и общезначимой перспективы. Этот ответ -результат моего личного отношения, которое невозможно полностью артикулировать в общих словах. Но я не могу достичь цели, то есть ответить, не используя общие слова, а также некоторые принципы, с помощью которых я бы выстраивал из слов осмысленные утверждения. Поэтому, когда встал вопрос, как мне рассказать о моем отношении к мыслям Абдусалама Абдулкеримовича, то я должен был обдумать вопрос о соответствующем методе или методологическом подходе, что в данном случае одно и то же. Я мог попробовать ответить в рамках нескольких широко используемых в философской дискуссии подходов. Эти подходы не исключают, а порой предполагают друг друга, при том что один из них обычно превалирует. Итак, не претендуя на исчерпывающую полноту и общезначимость, после прочтения работы Абдусалама Абдулкеримовича перед до мной возникло несколько возможных подходов, в рамках которых я мог бы отреагировать на прочитанное:
Первый и очень широко распространенный подход, в рамках которого я мог бы попытаться выразить мое отношение к тексту - критика. Разумеется, существует множество разновидностей критики, а само слово имеет ряд значений, простирающихся от «различать» до «осуждать». При критике не обязательно выдвигается цель опровергнуть текст, иногда, наоборот, критика прокладывает дорогу к его восторженному принятию. В критике различают критический анализ, критический отзыв, критический обзор, критическую оценку, сравнительный анализ. В широком смысле критикой считается почти любое умозаключение или суждение оценочного характера. Обычно при критике происходит апелляция к неким вышестоящим, обезличенным инстанциям, например, к логике, праву, религиозным канонам, традиции, нравственным нормам, законам природы или здравому смыслу.
В применении к тексту Абдусалама Абдулкеримовича можно было бы, например, пойти по пути критического рассмотрения его определения морали. В рамках критического подхода определение очень часто представляется как сконцентрированный сгусток исследования, субстанция работы. Абдусалам Абдулкеримович пишет: «Мораль можно было бы определить, как индивидуально ответственный способ существования в мире людей» [1]. И тут был вариант начать ставить вопросы: а как соотносится этот индивидуальный способ существования со способом существования других людей? Получается, что индивидуальный способ и отделяется от мира людей и вносится в него? Можно было бы указать на то, что если про индивидуальный способ существования в статье сказано много, то о том, что такое мир людей гораздо меньше. И почему индивидуальный способ соотносится не с индивидуальным Другим или индивидуальными Другими, а с социальной группой? Почему в определении морали не Я соотносится с Ты или вы, не Он с другим Он, а Он с Они?
Можно было бы также провести сравнительный анализ предложенного текста с более ранними работами Абдусалама Абдулкеримовича, где звучат похожие мотивы. Например, можно было бы проследить сделанные изменения по сравнению со статьей 2001 года «Закон и поступок» (Аристотель, Кант, М. М. Бахтин) [2], где уже намечены черты схемы, представленной в обсуждаемом тексте. Можно было бы посмотреть, в чем состоят общие черты, а в чем проявляется отличие, отметить новые повороты мысли и усложнение схемы, например, через произошедшее в статье «Нравственная философия и этика» введение в размышление Абдусалама Абдулкеримовича идей софистов, Сократа, стоиков, утилитаристов, а также «религиозно-теологического образа» морали. Можно было бы сравнить и со статьей «Цели и ценности: как возможен моральный поступок?» [3], где линия развития от Аристотеля и Канта ведет к Л. Н. Толстому, а не М. М. Бахтину. Или со статьей «Этика до Канта и после» [4], в которой центральной фигурой выбран Кант, с помощью чьих идей и обозревается моральное пространство. При этом линия развития этики в этой работе от Канта с одной стороны упирается в Аристотеля, а с другой стороны, в моральный нигилизм Ницше и Маркса, не находя некий новый синтез в построениях Бахтина. Нет сомнений, что проведение этого сравнительного анализа могло бы быть продуктивным и даже эвристичным, обозначив с помощью него развитие и эволюцию идей Абдусалама Абдулкеримовича, а также, возможно, лучше прояснив некоторые идеи работы «Нравственная философия и этика».
Но выдвижение на передний план критики не соответствовало главному пафосу работы Абдусалама Аблулкеримовича, как я его понял, а тем самым не удовлетворяло мое желание ответить в первом лице. Абдусалам Абдулкеримович пишет об индивидуальном и единичном поступке, а я бы, приняв критический подход, попытался выступить со своими оценками с позиции «третьего лица». Более того, акцент на критическом подходе для меня означал бы сведение главного к второстепенному, при котором главное может и затеряться. При этом, разумеется, одна из важных смысловых линий статьи «Нравственная философия и этика» заключается в разработке последовательного, оригинального взгляда на природу морали, историю этики и философии в целом. Кроме того, в самом тексте Абдусалама Аблулкеримовича широко используется критика, с помощью которой на понятийном уровне осуществляется отграничение «этики» от «нравственной философии» посредством отделения наукообразного подхода «этики» от философско-практического или нравственного. В статье Абдусалама Абдулкеримовича описывается индивидуальный путь и предлагается институциональный способ сохранения или даже спасения философии, который заключается в мысли об индивидуально ответственном способе существования. Это не только, а, возможно, и не столько персональное обращение Абдусалама Абдулкеримовича к отдельному человеку, но философская программа, направленная к институциональному философскому сообществу, что открывает, задает импульс и даже провоцирует на обсуждение,
которое едва ли возможно помыслить без критики, включая сравнение и оценку.
Второй подход, по которому иногда происходит отнесение к тексту, это полемическая реакция. Как известно, слово «полемика», как и слово «критика», имеет греческое происхождение. Помимо этого, полемика по своему смыслу и осуществлению обычно тесно связана с критикой. Полемика, на что указывает и этимология слова, это интеллектуальная брань, словесная битва, где критика используется как оружие. Цель полемики обычно не просто подвергнуть критике, а обезоружить противника, нанести ему поражение, восторжествовать над ним, вознести себя, свое Я или свою идею. От стремящегося к обезличенности критического анализа полемику отличает яркое проявление пристрастного Эго или идеи, а также страстное желание одержать вверх над оппонентом. Этот подход, разумеется, я, как пацифист, а также как искренне увлеченный текстом Абдусалама Абдулкеримовича серьезно даже не рассматривал.
Третий подход - интерпретация. Это означает объяснение, перевод, разъяснение. Часто интерпретация, на что указывает само слово, подразумевает посредничество между автором, точнее его мыслью и кем -то еще. Без интерпретации в принципе невозможно какое-то понимание и отнесение к тексту. Но если это интерпретация для самого себя, то это одно, а если это интерпретация для кого-то еще, то это совершенно другое, так как в последнем случае пропадает непосредственность отношения к автору и тексту. Это совсем не обязательно означает что-то вредное и не нужное. Посредничество может помочь впоследствии более глубокому личному отношению, не говоря уже о том, что в некоторых случаях интерпретатор может представлять не меньший, если не больший интерес, чем сам автор. Но в своих крайних формах при интерпретации пропадает сам автор, на первый план выходит посредник, да еще и претендующий на лучшее понимание того, что хотел сказать автор, чем сам автор. Иными словами, во имя своего понимания и развития своей мысли интерпретатор может заслонить, поработить и поглотить мысль автора.
Четвертый подход - комментарий. Я имею в виду не комментарий-интерпретацию, а справку, предлагаемую по формальным и техническим основаниям относительно тех или иных упоминаемых в тексте фактов, событий, ситуаций, фигур. Например, если я бы был специалистом по Аристотелю, Канту, Ницше, Марксу или Бахтину, то я мог бы развернуть контекст или привести другие выдержки из этих авторов, как бы дополняя текст «Нравственная философия и этика». Важным признаком комментария, на мой взгляд, является его дистанцирование от текста. Комментируемый текст обращается в какой-то неодушевленный объект, который снабжают «техническим аппаратом». Истинного личного соотнесения с идеями автора не происходит, так как при этом подходе текст рассматривается как то, что нужно исключительно технически оснастить комментариями.
Пятой реакцией, на обсуждаемый текст, которую нельзя выделить как отдельный подход, но которая часто имеет место на философских
конференциях, является использование обсуждаемой работы лишь как повода для высказывания собственных идей на темы, имеющие внешнюю, отдаленную или случайную с ней связь. В этом случае не происходит никакого глубокого личного соотнесения, а ответ звучит лишь по форме, а не по внутренней интенции и содержанию. Например, я мог бы рассказать про Георга Зиммеля и об его идее индивидуального закона. Есть множество оснований полагать, что в работах этого мыслителя предвосхищались многие идеи Бахтина, прозвучавшие у последнего в эссе «К философии поступка».
Итак, в своем ответе я мог выступить по отношению к тексту «Нравственная философия и этика» 1) с неких объективных позиций критики, 2) в ослеплении или глупости попытаться оспорить, восторжествовать, подчинить себе идеи Абдусалама Абдулкеримовича через полемику, 3) дополнить или переложить текст через свое собственное Эго, 4) отстраненно рассмотреть его как объект, добавив пару технических деталей или 5) просто, высказавшись на какую-то свою тему, искусственно присоединить ее к обсуждаемой работе. Эти подходы, исключая только некоторые разновидности интерпретации, основываются на постулировании возможности взвесить, измерить, сравнить, оценить, расчленить на элементы обсуждаемый текст. Но все эти варианты я отбросил один за другим, оставив за собой только право и то скорее для себя немного поинтерпретировать текст.
Работа Абдусалама Абдулкеримовича «Нравственная философия и этика», насколько я ее понимаю, покоится на трех философских столбах: свобода, личная неограниченная ответственность и ненасилие. Выводить из этой работы какие-то нормы или категории, которые бы принуждали, ограничивали и насиловали, было бы внутренне чуждым тексту и логически противоречивым. Более того и важнее того, это было бы чем-то аморальным. Этот текст не об истине, а затем морали. Работа Абдусалама Абдулкеримовича сначала о морали, через которую затем (если в принципе уместно говорить об этом используя причинно-следственную связь) только и может появиться истина. Это напрямую и, возможно, даже в первую очередь касается философии, которая, как известно, ищет истину в чистом виде. Как пишет Абдусалам Абдулкеримович: «Чтобы понять мораль как дело философии, надо саму философию понять как моральное дело» [1].
Когда превалирует критический подход, комментирование, использование текста как повода, а тем более полемика, то, как правило, предполагается, что в тексте имеется претензия на окончательную, надындивидуальную философскую истину, которая и вынуждает ее опровергать, сравнивать, не замечать или оснащать «техническим аппаратом». Мысль о возможности такой философской истины подразумевает необходимость следовать ей, вплоть до того, что ее часто наделяют правом на санкции, принуждение и насилие. При этом истина возвышается и покоряет себе мораль, обращая ее и себя во что-то прямо противоположное. Но в работе Абдусалама Абдулкеримовича, как я ее вижу, с ее движением к истине через мораль и индивидуальный моральный поступок первой моральной и отсюда
философской истиной выступает истина ненасилия. Эта истина открывает нам бесконечные горизонты к обсуждению текстов и идей, где не надо бороться в прямом и переносном смысле во имя некоей объективной и принуждающей философской истины, а можно говорить и отвечать в первом лице.
Мой вышеизложенный ответ и моя позиция в целом не предполагает, а отвергает авторитаризм и тоталитаризм. Мой ответ не слепое преклонение перед текстом или именем. Такое преклонение могло бы стать худшим выражением заискивания и духовного рабства. Текст Абдусалама Абдулкеримовича, как я к нему отнесся даже ранее, чем я стал обдумывать детали и содержание своего ответа, это не вещание от абстрактной, нейтральной и объективной, то есть персонально внеположенной истины. За текстом «Нравственная философия и этика», на что разумеется повлияли разные факторы, среди которых и название «симпозиум», на котором он обсуждался, а также празднование юбилея, в честь которого симпозиум состоялся, я увидел, с одной стороны, мою историю, а, с другой стороны, фигуру самого Абдусалама Абдулкеримовича, слитую с его моральным делом. Так получилось, что его моральное дело, нашедшее выражение в его философских идеях, сильно повлияло на мою судьбу. Скоро будет пятнадцать лет, как я познакомился, а точнее лично отнесся к работам Абдусалама Абдулкеримовича о ненасилии. Они не только ввели меня в этику, но и убедили в нерасторжимости связи между ненасилием и моралью. Это было задолго до того, как я поступил на факультет философии, лично познакомился с Абдусаламом Абдулкеримовчем, имел честь писать под его научным руководством свою кандидатскую диссертацию. За эти годы я прочитал много книг и статей, но я очень четко осознаю, что если бы не было моего морального дела в философии, где я бы отвечал в первом лице, возможность чего я увидел и прочувствовал много лет назад в работах о ненасилии Абдусалама Абдулкеримовича, то никакого смысла в первую очередь для меня самого в моих занятиях этикой бы не было.
Литература
1. Гусейнов А. А. Нравственная философия и этика: доклад 11 марта 2019 г. М., 2019.
2. Гусейнов А. А. Закон и поступок // Этическая мысль. 2001. Вып. 2. С. 3-26.
3. Гусейнов А. А. Цели и ценности: как возможен моральный поступок? // Этическая мысль. 2002. Вып. 3. С. 3-26.
4. Гусейнов А. А. Этика до Канта и после // Философия - мысль и поступок: Статьи, доклады, лекции, интервью / А. А. Гусейнов. СПб., 2012. С. 187-215.
References
1. Guseynov A. A. Nravstvennaya filosofiya i etika [Moral Philosophy and Ethics]: Report of March 11, 2019. Moscow, 2019.
2. Guseynov A. A. Zakon i postupok [Law and Action] // Eticheskaya mysl' [Ethical thought]. 2001. Issue 2. P. 3-26.
3. Guseynov A. А. Tseli i tsennosti: kak vozmozhen moral'nyy postupok? [Goals and Values: How is Moral Action Possible?] // Eticheskaya mysl' [Ethical thought]. 2002. Issue 3. P. 3-26.
4. Guseynov A. А. Etika do Kanta i posle [Ethics before and after Kant] // Filosofiya - mysl' i postupok: Stat'i, doklady, lektsii, interv'yu [Philosophy - thought and deed: Articles, reports, lectures, interviews] / A. А. Guseynov. Saint Petersburg, 2012. P. 187-215.
