Нравственная философия и этика Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

А. Г. Гаджикурбанов

Московский государственный университет

им. М. В. Ломоносова

НРАВСТВЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ И ЭТИКА

В статье анализируется содержание доклада А. А. Гусейнова, который представляет собой не только отчет о пройденном им пути как выдающегося организатора философской науки и крупнейшего российского теоретика морали, но прежде всего некоторый эскиз или проект нового направления его мысли, особый этап его творческой деятельности. В докладе речь идет о характере нравственной философии в ее отличии от научной этики. В своем понимании морального действия А. А. Гусейнов опирается на идеи философии поступка М. М. Бахтина. Автор статьи полагает, что в докладе выражена принципиальная позиция А. А. Гусейнова, свидетельствующая о том, что его моральный дискурс захвачен идеей неклассического философствования, близкого к духу модерна, в пределах которого развивалась и философия поступка М. М. Бахтина. Его концепция морального поступка существенно отклоняется от традиций классической моральной философии.

Ключевые слова: доклад А. А. Гусейнова, философия поступка М. М. Бахтина, нравственная философия, научная этика, неклассическая философия.

A. G. Gadzhikurbanov

Lomonosov MSU (Moscow, Russia)

MORAL PHILOSOPHY AND ETHICS

The article analyzes the content of the report of A. A. Huseynov, who is not only a report on the path he traveled as an outstanding organizer of philosophical science and the largest Russian theorist of morality, but above all a sketch or project of his new thought, a special stage of his creative activity. The report deals with the nature of moral philosophy in its difference from scientific ethics. In his understanding of the moral actions of A. A. Huseynov relies on the ideas of the philosophy of the moral deed of M. M. Bakhtin. The author of the article believes that the position expressed by A. A. Huseynov indicates that his moral discourse is captured by the idea of non-classical philosophizing close to the spirit of modernity, within which M. M. Bakhtin's philosophy of moral deed is developed. His concept of the moral act significantly deviates from the traditions of classical moral philosophy.

Keywords: report of A. A. Huseynov, the philosophy of the moral deed of M. M. Bakhtin, moral philosophy, scientific ethics, non-classical philosophy.

DOI 10.22405/2304-4772-2019-1 -2-65-71

Доклад Абдусалама Абдулкеримовича Гусейнова, приуроченный к его восьмидесятилетнему юбилею, возможно, представляет собой не только и не столько отчет о пройденном им пути как выдающегося организатора философской науки и крупнейшего российского теоретика морали, сколько некоторый эскиз или проект нового направления его мысли, особый этап его творческой деятельности. И мы вправе в этом смысле ожидать появления новых работ Абдусалама Абдулкеримовича, которые откроют интересные

перспективы в развитии нашей этической науки и, в то же время, подобно прежним его сочинениям, будут задавать высокие стандарты философского творчества. Мои размышления, касающиеся некоторых тем, затронутых в докладе Абдусалама Абдулкеримовича, следует рассматривать как определенные ремарки, позволяющие мне с большей определенностью сформулировать для самого себя характер некоторых значимых этических проблем, при этом опираясь на определенный моделирующий образец современного морального рассуждения, каким является представленный доклад А. А. Гусейнова.

Прежде всего, в начале своих размышлений о природе поступка А. А. Гусейнов актуализирует одну из важных проблем теоретической философии, выходящую за ее границы, - проблему соотношения философии и науки. Он акцентирует, прежде всего, те черты, которые отличают философию как особый способ постижения природы вещей, или мира в целом, от науки: «Наука объективирует предмет своего рассмотрения, смотрит на него с нейтральной высоты. Философия же, имеющая целью охватить мир целиком, не может объективировать его таким образом, чтобы самому остаться в стороне, ибо в этом случае мир не будет полным, в нем не будет хватать того, кто исследует его, не будет хватать самого философа. Поэтому предмет философии невозможно охватить научным взглядом. В философском образе мира присутствует сам философ, сознающий мир. Опыт этики как науки показывает, что мораль не поддается объективированию, ускользает от беспристрастного научного взгляда. Очевидно, что речь идет не только о философии как таковой, а прежде всего о моральной философии. Противопоставление философии и науки обретает в докладе более конкретную форму в виде оппозиции нравственной философии и этики: «Философия представляет собой взгляд на поступок изнутри, позицию самого поступающего, как если бы поступающим был сам философ», и «она отличается от этики, которая руководствуется канонами научной рациональности, имеет дело с уже совершенными, объективированными поступками, смотрит на них извне.

Данное здесь различение философии и науки оставляет много места для дискуссии, а с точки зрения традиционной метафизики является даже сомнительным, ведь Аристотель все-таки определял «первую философию» как форму умозрительного знания, как теоретическую науку (episteme) со всеми вытекающими отсюда последствиями, то есть философия есть такой род познания, объект которого неизменен, отделен от познающего субъекта в той мере, в какой он остается человеком, и независим от него. Философское познание в этом смысле осуществляется человеком не в полноте его свойств, а исключительно его интеллектуальной компонентой, то есть его умом, составляющим часть божественного в нем. В этом смысле, философская деятельность как мышление ума не включается в контекст человеческих поступков как практических действий (к этим опрелениям Аристотеля через много веков мог бы присоединиться и Гуссерль, пытавшийся в ХХ веке воссоздать философию «как строгую науку»). Между тем, в этом разделе

доклада А. А. Гусейнов становится очевидным, что он в обосновании своего проекта нравственной философии опирается на иную традицию, а именно на философию поступка М. М. Бахтина. Более того, в докладе А. А. Гусейнова эта идея получает высшие философские приоритеты: «философия поступка Бахтина заявляет себя в качестве первой философии», то есть концепция поступка Бахтина в какой-то мере оказывается способной замещать функции традиционной метафизики, или «первой философии». Если говорить о философии поступка Бахтина как «первой философии», то у него речь идет об индивидуальном поступке-событии в жизни отдельного человеческого субъекта, в то время как у Аристотеля - это действие мирового ума, или тот способ, каким сущее сказывается о себе. Для Бахтина, как и для многих мыслителей ХХ века, метафизика становится прерогативой отдельного, частного, единственного в своем бытии и неповторимого человеческого субъекта, между тем как классическая метафизика отдавала эти преференции только бытию самому по себе, или бытию как таковому (оп h оп).

Кроме того, для классической метафизической традиции неприемлем тезис о необходимой включенности субъекта в полноту бытия - бытие как таковое у Платона и Аристотеля обладает абсолютной автаркией, то есть полнотой всех высших определений бытия и потому ни в чем не нуждается, и тем более - в присутствии своего симулякра (подобия), каким является эмпирический человеческий субъект. Теоретическая философия, будучи у Аристотеля созерцанием сущего «как такового», не терпит присутствия индивидуального интереса, на значимости которого настаивает Бахтин, поскольку в философском созерцании человеческая индивидуальность как таковая отсутствует, будучи всего лишь носителем бесценного философского инструментария - ума. Как это ни парадоксально, но для классической онтологии участие человека в собственном эйдосе, выражающем полноту его бытия, ничего к эйдосу не прибавляет. Более того, виртуальная причастность симулякра (эйдолона) к своему эйдосу, или копии - к своему оригиналу только умаляет совершенство первичной модели бытия. Говоря языком традиционной метафизики, существование какого-либо предмета ничего не прибавляет к его сущности, которая воплощена в его эйдосе или выражается в его определении. Как известно, через много веков пленником этой идеи оказался даже Кант, в своей критике онтологического аргумента утверждавший, что реальное существование ста талеров ничего к понятию ста талеров не прибавляет.

Но можно представить себе иной, далекий от классической традиции, способ включенности философствующего субъекта в полноту бытия, опираясь на несколько экстравагантное, но достаточно популярное в наше время определение философа как существа маргинального, то есть идущего всегда по краю бытия. Эта дефиниция нисколько не умаляет статус философа, а только нагляднее обозначает специфический характер его практики и более отчетливо выделяет его образ как субъекта, стремящегося постичь все сущее (мир) в целом - чтобы охватить его, он должен отойти от объекта своего созерцания, другими словами, ему необходимо постоянно дистанцироваться от бытия,

чтобы обозревать его во всей полноте. Очевидно, что в этом случае познающий (философствующий) субъект не может включать себя в универсум и составлять с ним одно целое, а наоборот, он должен отторгать себя от мира, то есть двигаться по краю бытия. Отчуждение философа от мира неизбежно, ведь если бы он был погружен в мир, он стоял бы спиной к нему.

Более конкретно обращаясь к нравственной философии, А. А. Гусейнов дает следующее определение поступка: «Поступок есть категория практического разума, не одно из проявлений (характеристик) человека, а присущий ему (неотчуждаемый, имманентный) способ бытия. Мир и собственное существование в нем предстают перед человеком в качестве возможности, которую он своей жизнью должен перевести в действительность. И далее: «а) в человеке все есть поступок: и мысль, и чувство, и дело, любое проявление его активности - вся осознаваемая жизнь, взятая в каждый ее данный момент, как и она сама в целом; б) поступок обращен в будущее, он есть то новое, что человек привносит в мир и что он делает с миром; в) поступок индивидуален, единственен, он совершается данным конкретным индивидом с места, которое он занимает, в пространстве и времени, которыми заполнен только данный поступок, его не может совершить никто другой; г) у истоков поступка стоит живой индивид, не субъект, не разумное существо, не представитель рода и т.п., а этот живой, наделенный сознанием, имеющий собственное имя индивид в нерасчлененном единстве всех своих сил, благодаря которым он живет; д) индивид и поступок слиты, индивид - не тот, кто совершает поступок, а тот, кто осуществляется в поступке, его нет до самого поступка, как и самого поступка нет вне него».

А. А. Гусейнов не скрывает, что эти тезисы, представляющие собой некие программные утверждения и могущие, как мы надеемся, послужить основанием для построения им более развернутой моральной доктрины, содержательно опираются на идеи философии поступка М. М. Бахтина. Но, очевидно, что они несут в себе идейный заряд, непривычный для нашей этической среды. Они выражают некоторую принципиальную позицию автора, свидетельствующую о том, что его моральный дискурс захвачен идеей неклассического философствования, близкого к духу модерна, в пределах которого, как представляется, развивалась и философия поступка М. М. Бахтина. Некоторые мысли этого документа настолько радикально порывают с устоявшимися образами морального сознания, что иногда кажется, что они просто упраздняют аксиоматику традиционного этического дискурса. Особенно ярко это бросается в глаза при сравнении приведенных выше тезисов из доклада А. А. Гусейнова с классическим фрагментом о природе морального субъекта из «Критики способности суждения» (§ 76) И. Канта: «Однако поскольку здесь объективная необходимость действия как долга противополагается необходимости, которую действие имело бы в качестве события, если бы его основание находилось в природе, а не в свободе (то есть в каузальности разума), и морально, безусловно, необходимое действие физически рассматривается как совершенно случайное (то есть как то, что

необходимо должно было случиться, но часто не случается), становится ясным, что только от субъективных свойств нашей практической способности зависит, что моральные законы следует представлять как веления (а связанные с ними действия как долг) и что разум выражает эту необходимость не посредством бытия (Sein) (через происходящее), а посредством долженствования бытия (Sein-Sollen); этого не было бы, если бы разум рассматривался вне чувственности (как субъективного условия его применения к предметам природы) сообразно его каузальности, тем самым как причина в умопостигаемом, полностью совпадающем с моральными законами мире, где между долженствованием и действием, между практическим законом о том, что посредством нас возможно, и теоретическим законом о том, что посредством нас действительно, не было бы различия» [1].

Интересно, что здесь Кант, как и Бахтин, тоже говорит о моральном поступке как действии-событии, но в этом случае он относит его к природе, т.е. физическому порядку взаимосвязи вещей, который он еще называет законом природы, противопоставляя ему каузальность разума, то есть закон свободы, который только и способен определять моральный характер человеческого поступка. Соответственно, Кант выделяет два вида необходимости -физическую необходимость, для которой любое моральное действие случайно, и моральную необходимость (субъективные веления), определяющие действия субъекта как долг. Моральный субъект у Канта принадлежит, соответственно, к двум порядкам бытия и осуществляет свои действия в силу двух видов необходимости, поскольку в его мире всегда будет существовать различие «между долженствованием и действием», «между практическим законом о том, что посредством нас возможно, и теоретическим законом о том, что посредством нас действительно». Характерно, что Кант выстраивает своеобразную метафизику морали как сферы «долженствования бытия (SeinSollen)», отделяя ее от идеи «бытия (Sein)», привычной для традиционной онтологии. Важно то, что в этом случае моральный субъект как бы обретает необходимую ему онтологическую идентичность, или метафизический маркер - он уже не просто сущий, а становится морально сущим. Это выделяет его из всего остального пространства бытия. Как мне кажется, у Бахтина субъект поступка такую моральную маркировку утрачивает, вливаясь в поток своего существования и сливаясь с ним.

В своем докладе А. А. Гусейнов, повторяя важнейшие идеи Бахтина, говорит о нравственной ответственности субъекта, реализуемой не по его выбору, желанию, а по необходимости существования, в силу того не отменимого факта, что у него нет алиби в бытии, то есть, в этом случае моральный субъект, очевидно, укореняется в пространстве чистой онтологии, утверждающей приоритеты сущего бытия над должным бытием. Действительно, М. М. Бахтин утверждает особый тип тождества в некотором событийном единстве: «где неразделимы моменты заданности и данности, бытия и долженствования, бытия и ценности. Все эти отвлеченные категории являются здесь моментами некоего живого, конкретного, наглядного

единственного целого - события». [2]. Если включить эти тезисы в традиционную градацию философских дисциплин, предложенную еще Платоном и Аристотелем, то подобный вид тождества свойственен умопостигаемому бытию, эйдетической сфере у Платона или сущему-как-таковому, составляющему предмет «первой философии» у Аристотеля. Кант, как мы видели, также говорит, что такое тождество возможно только «в умопостигаемом, полностью совпадающем с моральными законами мире». Именно в нем реализована абсолютная полнота бытия. Очевидно, что традиционный моральный субъект, характеризующийся конечностью своего бытия, не может претендовать на такую полноту. У Бахтина же субъект поступка наделяется прерогативами бытия как такового, и более того, его характеристики морального или эстетического деяния обнаруживают даже сакральные коннотации. Подобный субъект не нуждается ни в какой нормативной основе для своего нравственного деяния, поскольку, заставая себя в собственном бытии, сам и творит его, представляя неразрывное единство себя и своего действия, процесса и результата. В нем нет устойчивой моральной сущности, и он не озабочен рефлексией о моральном законе. В докладе А. А. Гусейнова, как мы видим, так же утверждается, что «индивид и поступок слиты, индивид - не тот, кто совершает поступок, а тот, кто осуществляется в поступке, его нет до самого поступка, как и самого поступка нет вне него». Фактически, речь идет об упразднении даже привычного для нас морального субъекта - он не выбирает для себя способ своего существования, как это должен делать нравственный индивидуум, а сливается с собственным бытием, (существованием), при чем не прилагая к этому никаких усилий, ведь, как утверждает Бахтин, у него нет алиби в бытии (заметим, что острота этого известного афоризма Бахтина умеряется общезначимостью его содержания для философского сознания, для которого присутствие бытия в любом сущем является аксиоматично достоверным). Можно было бы добавить, что человек, который в своем бытии исходит только из себя и способ бытия которого совпадает с его практическими действиями, в традициях классической нравственной философии не может считаться в полном смысле моральным субъектом, тем более, если речь идет о таком субъекте, который лишен суверенности свободного морального существа, способного, хотя бы умозрительно, отделять себя от своих деяний (поступков).

Литература

1. Гусейнов А. А. Нравственная философия и этика: доклад 11 марта 2019 г. М., 2019.

2. Кант И. Критика способности суждения. М.: Искусство, 1994. 365 с.

3. Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1: Философская эстетика 1920-х годов. М.: Русское слово, 2003. 955 с.

References

1. Guseynov A. A. Nravstvennaya filosofiya i etika [Moral Philosophy and Ethics]: Report of March 11, 2019. Moscow, 2019.

2. Kant I. Kritika sposobnosti suzhdeniya [The Critique of Judgment]. Moscow: Iskusstvo publ, 1994. 365 p.

3. Bakhtin M. M. Collected Works. In 7 vols. Vol. 1: Filosofskaya estetika 1920-kh godov [Philosophical aesthetics of the 1920s]. Moscow: Russkoye slovo publ, 2003. 955 p.