CC BY
42
УДК 323.2
В. А. Ачкасова
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ КРЕАТИВНОГО КЛАССА
В статье рассматриваются процессы, следствием которых стало формирование в современном обществе так называемого «креативного класса». Фокусом анализа являются характеристики, присущие этому социальному феномену: новый этос, базирующийся на ценностях интересной, творческой деятельности; социально-политические ориентиры, связанные с социальной солидарностью, правом личности на самореализацию, установкой на достижение значимых общественных изменений.
Ключевые слова: креативный класс, социальное неравенство, демассификация, субъект политической коммуникации.
Так называемая «снежная революция» в России рубежа 2011-2012 гг. вызвала в научном сообществе и околонаучной общественности острую полемику относительно подлинного субъекта протестных выступлений.
Объективно современный социум находится на новом этапе исторического развития, отличительной чертой которого, утверждают исследователи, является распространение политической субъектности на всех его членов при имплицитной готовности их самих принять такую ответственность (Семененко, 2012, с. 16).
Логика социальных и экономических процессов приводит к заключению о справедливости высказанных О. Тоффлером мыслей относительно наступления эпохи демассификации: ключевой особенностью современного общества становится различие, которое одновременно представляет собой активное взаимодействие разнообразных позиций, ценностей, идей. Подобное различие принято называть плюралистическим, а систему таких различий — плюрализмом (Тоффлер, 2004, с. 78). Общий смысл концепции американского футуролога заключается в том, что наметившийся переход от крупносерийного централизованного производства индустриального общества к мелкосерийному, диверсифицированному, рассчитанному на разные вкусы и группы потребителей (это касается и медиа-продукции), в корне подрывает так называемую макрофилийную (любовь к большому) идеологию индустриальной эпохи, что якобы должно автоматически привести к росту творческой активности у производителей и разнообразию групп потребителей.
Правда, за двадцать с лишним лет автор указанного подхода во многом пересмотрел изложенные в «Третьей волне» положения о демассифицированном обществе, и уже в «Революционном богатстве», работе, относящейся к 2006 г, Тоффлер рассматривает демассификацию лишь как новую маркетинговую стратегию, в большей степени, чем прежняя, адаптированную к запросам различных групп потребителей (Тоффлер, http://www.klex.ru/8uy). Поэтому правильнее было бы говорить о диверсификации производства и продаж, о фрагментации
© В. А. Ачкасова, 2014
рынка, медиа-аудиторий. Более осторожно оценивает Тоффлер и перспективы демассификации, отмечая, что те процессы, результатом которых должна была бы стать персонализация личности, в реальности выступают в качестве индивидуализации не процессов творчества, а процессов потребления. Значительная часть современных исследователей рассматривает эффекты и последствия демассификации гораздо критичнее, считая, что ныне социум находится в состоянии, когда «огромный выбор товаров, услуг и способов осуществления активности задается властными структурами, а потребление органично вписывается как в схему раскрепощения и персонализации личности, так и в процедуры тотального управления этим человеком и его потребностями» (Костина, 2006, с. 34).
Вместе с тем в настоящее время в сфере производства и услуг действительно наблюдаются глобальные изменения. Так, происходит постепенный переход от частичной к полностью индивидуализированной продукции: товары начинают выпускать мелкими сериями, как можно чаще стараются их обновлять. Меняются циклы и виды трудовой деятельности: таким распространенным видом становится работа по скользящему графику, учитывающему индивидуальные склонности и биологические ритмы человека. Увеличение числа работающих неполный рабочий день и появление такого вида занятости, как фриланс, также могут рассматриваться в качестве симптомов процесса демассификации. В результате прежде однородное общество расслаивается на множество групп и социальных кластеров, которые постепенно оформляются в относительно автономные социальные образования.
Итогом указанных социальных изменений становится качественное преобразование слоя образованных людей и экспертов в новый социальный класс, обозначаемый термином «когнитариат». Само понятие было введено в научный оборот Э. Тоффлером: «Если Вторая (индустриальная) волна дала нам "пролетариат", то Третья (информационная) приносит с собой "когнитариат" — группу, основанную на знании и использовании разума, а не мускулов, обладающую организованной информацией и воображением» (Toffler, 1983, р. 112). Тоффлер подчеркивает, что «возникновение когнитариата напрямую связано с процессом социальной дифференциации», т. е. без возрастающей диверсификации не было бы и этого класса. Примечательно, что сегодня «движением когнитариата» достаточно часто именуют феномен антиглобализма (Cognitariat and Semiocapital, http://subsol.c.3.hu/subsol_2/contributors0/bifotext.html), который так же, как в свое время движение пролетариата, нуждается в артикуляции и формулировке целей. Выполнять эту задачу призваны интеллектуалы и творческая элита, подтверждающие тем самым тезис, что единственной приемлемой для интеллектуалов формой сотрудничества с властью является критика этой власти. Аналогичную мысль проводит и С. Хантингтон в работе «Политический порядок в меняющихся обществах», обращая внимание, что в периоды модернизации «наиболее склонны к революционности интеллектуалы» (Хантингтон, 2004, с. 292).
Современные исследователи идут еще дальше, предлагая обозначать нынешнюю социальную реальность как «infomodernity» — пространство социального взаимодействия, в рамках которого интеграция индивидов достигается за
счет качественных изменений и усложнения требований к характеру их участия в социальной коммуникации. Эти изменения затрагивают прежде всего духовную сферу, сферу интимности и выражаются в обретении этической и нравственной автономии, личностного суверенитета (Лапкин, Семененко, 2013, с. 71).
Следствием происходящих изменений являются трансформации в области политических отношений: происходят утрата влияния и распад традиционных массовых партий, рост числа мелких партий и движений, групп давления, представляющих интересы самых разных (в том числе и малочисленных) категорий населения. Известно, например, что по состоянию на 23 сентября 2014 г. Минюстом России зарегистрировано 76 политических партий, представители еще 40 заявили о намерении провести в ближайшее время учредительные съезды (https://ru.wikipedia.org/wiki/%CF%EE). Понятно, что база формирования этих партийных образований отнюдь не классовая, а в принципе любая: религиозная, этническая, экологическая, мировоззренческо-культурная, нетрадиционно-сексуальная и т. д.
По мнению ряда аналитиков, процесс партийной диверсификации сопровождается политической «деэлитаризаций» общества, что находит выражение в постепенной утрате политическими элитами своих функций и приобщении максимального количества членов общества к процессу управления всеми общественными делами. Так, Э. Гидденс констатировал устаревание традиционных форм гражданской и политической активности и приход им на смену более подвижных, временных, флуктуирующих форм — специальных «групп интересов», возникающих на добровольной основе по поводу конкретных проблем и ситуаций (Гидденс, 2004, с. 88-92). Сторонники данной позиции, говоря о новых условиях решения проблемы отчуждения человека от политики, рассматривают электронную демократию как своего рода панацею, благодаря которой индивид становится творцом, самостоятельно создающим свою историю, в том числе историю политическую.
Особенности протекания политического процесса в нынешних условиях заставляют весьма скептически воспринимать подобную апологетику технологических инструментов демократизации. В то же время нельзя не признать, что преодоление «массовизированности» индивидов и социума включает в себя политическую эмансипацию людей, прежде составлявших политически инертную, пассивную массу, превращение их в подлинных граждан, заинтересованно и все более профессионально творящих свое будущее. И в этом отношении интернет-инструменты способны сыграть мобилизующую роль.
В современной российской действительности аналитики заговорили о создании такой «заинтересованной» общности довольно давно, задолго до начала протестов зимы 2011-2012 гг. (см., напр.: Колесниченко, http://www.newizv. ги/ро1^^/2006-09-15/54080^епдкУ02т^-по-пергодо^и]и1Мт1; Окара, 2009, с. 12). Протестные выступления лишь более выпукло очертили границы нового социального слоя. Вместе с тем рефлексия по поводу статуса и особенностей существования «креативного класса» породила широкий круг вопросов. Как соотносится это социальное образование со средним классом? Не является ли креативный класс очередным идеологическим фантомом по крайней мере
в российской политической практике? Способны ли субъекты, наделенные качеством креативности, консолидироваться в рамках некоего сообщества и тем самым четко артикулировать свои социальные интересы, в том числе и в форме политических деклараций? Основания для подобных вопросов действительно есть: создаваемый креативному классу имидж часто (особенно в публицистике) превращается в некий идеализированный образ: это социальное образование видится свободным от лоялистских предрассудков прошлого, от политического конформизма и стремящимся к тому, чтобы не зависеть от государства и политиков для строительства своего будущего. В предисловии к русскому изданию книги «Креативный класс: люди, которые меняют будущее» разработчик рассматриваемого концепта американский исследователь Р. Флорида позволил себе утверждать, что такой класс в России существует и представлен 13 млн человек (Флорида, 2007, с. 10).
Говоря о структуре нового социального образования, Флорида выделяет две его составляющие. Первая — это так называемое сверхактивное ядро, куда включаются ученые, инженеры, университетские профессора, а также представители художественной и интеллектуальной элиты. Как правило, это те, кто занимается творческой деятельностью на регулярной основе. Вторая составляющая — «креативные специалисты», работающие в сфере высоких технологий, финансов, права, здравоохранения, управления бизнесом. Представители данной группы участвуют в решении творческих проблем, однако это не является их основной профессиональной обязанностью (Флорида, 2007, с. 12). Тем самым креативность трактуется как индивидуальная способность субъекта к творчеству, самореализации, продуцированию новых идей. Отмечая, что творческий элемент можно обнаружить во многих профессиях, Флорида выдвигает предположение, что границы креативного класса весьма подвижны, и он может расширяться в ходе развития экономики. Так, одним из новых элементов, вошедшим в «креативный класс», стали фрилансеры — нестандартная форма занятости, связанная с выполнением услуг, в которых предметом обмена на рынке труда является «нематериальное» (Горц, 2010). Основные ценностные установки фри-лансеров — свобода, возможность оставаться самим собой, ответственность и собственные критерии успеха, при этом под свободой понимается возможность «поступать по своей воле», выбирать (Пинк, 2005, с. 72-73). Ценности интересной, творческой деятельности доминируют над другими, так как именно они конвертируются в доход. Стоит отметить, что в российских условиях количество фрилансеров резко увеличивается еще и потому, что деятельность малого и среднего бизнеса в офлайн пространстве усложнена подчас непреодолимыми бюрократическими процедурами. В интернет-среде, где в основном и концентрируется фриланс, возможности для развития креативности и независимости почти неограниченные.
Однако не является ли такая автономия, основанная на личностной самореализации и независимости, своеобразным барьером на пути консолидации представителей креативных видов деятельности в особый социальный слой?
В самом общем плане, сопоставляя понятия «класс» и «слой» («страта»), можно сделать следующее заключение: если класс определяет формальное деле-
ние общества по экономическому признаку (контролю над производством)1, то страта выделяет более «естественную» социальную дифференциацию по совокупности социокультурных, в том числе ценностных признаков. Слоевой «срез» социальной структуры существенно дополняет и обогащает классовый «срез». Таким образом, стратификационные и классовые модели социальной структуры не исключают друг друга.
Очевидно, что в классовом отношении рассматриваемые работники могут быть отнесены к новым фракциям среднего класса. Вместе с тем эксперты, изучающие данный феномен, настаивают, что в отличие от среднего класса, который напрямую зависим от потребительских благ и в случае гарантии права собственности, стабильности и преуспевания может выступить основой поддержки самых реакционных режимов, креативному классу свойственен принципиальный отказ от радикализма. Ю. Волков пишет: «Средний класс (и это не скрывается) декларировался как опора социального порядка, носитель идеи социальной и политической стабильности. Его существование являлось аргументом в пользу эффективности общества массового потребления. Усиление в контексте глобализации разрыва между богатыми и бедными обществами, провал концепции "догоняющей модернизации" способствовали критике конструкта среднего класса» (Волков, 2010, с. 44).
В этих условиях появляется запрос на субъекта творческой деятельности, способного создавать новое. Креативному классу удалось сформировать свой особый, инновационный этос, основными принципами которого являются внутренняя мотивация, состоящая в удовлетворении от своей деятельности; стремление к самореализации; ценности индивидуальности, разнообразия и открытости. В конечном итоге креативный класс включает представителей «новых и старых» социально-профессиональных общностей, нацеленных на массовые инновационные практики, утверждающих значимость ответственности и реализующих принцип ответственного профессионализма в социальной деятельности.
Очевидно, что успешная деятельность представителей рассматриваемого социального слоя возможна лишь в условиях постепенных мирных перемен, которые не носят радикального характера. Именно эта установка объясняет весьма скептический подход ряда исследователей к рассмотрению креативного класса в качестве социальной базы серьезных политических трансформаций. В то же время нельзя отрицать, что присущая данному слою система ценностей (социальная солидарность, социальная справедливость, право личности на самореализацию) зачастую вступает в конфликт с традиционными политическими институтами, а нередко и отторгает их как неэффективные (Лапкин, Семененко, 2013, с. 73). Это подтверждают и результаты исследований новейших российских протестных акций: в процессе эмоциональной трансформации протеста, когда утрачивается надежда на позитивные изменения, митингующие начинают задумываться о более радикальных способах действий (Ваньке, 2014, с. 124).
1 Анализ социальной структуры можно проводить на основе различных подходов, при этом базовыми выступают марксистский, веберианский, неовеберианский, интеракционистский, ресурсный.
В любом случае креативные практики связаны с выработкой направленности на изменение социальной среды. Более того, едва ли не впервые в русской истории зарабатывание денег и общественное служение перестали быть двумя вещами несовместными: «новые интеллигенты», они же «новые рассерженные», они же «креативный класс» и т. д., достаточно часто реализуют свои социальные проекты в бизнесе.
Главная функциональная задача нового класса заключается в том, чтобы уметь не только обработать информацию, но и извлечь из нее знание, которое является в современном социуме главной ценностью. Именно в силу своей профессиональной принадлежности и функциональной обязанности познавать сообщество интеллектуалов выступает своеобразной «еретической группой», критически воспринимающей реальность. Отсюда взаимоотношения интеллектуалов и власти всегда, как уже было отмечено, отличались известной противоречивостью. Вопрос в том, какова позиция этого класса по отношению к другим социальным группам: перекрывать ли остальным группам доступ к знанию. Р. Флорида полагает, что креативный класс в состоянии предложить другим классам видение того, как можно улучшить свое положение, стать частью креативной экономики или научиться существовать с ней (Флорида, 2007, с. 347). Поэтому отличительной чертой этого класса большинство авторов считает постановку стратегической цели — осуществление значимых социальных изменений. Правда, последствия и оценки результатов этих изменений могут быть различными.
Условия современного российского социума задают достаточно жесткие параметры существования и функционирования для интеллектуалов, способных критически мыслить и, главное, пользующихся этой способностью. С одной стороны, открытая оппозиционность власти становится все более небезопасной, с другой стороны, сложная социально-экономическая обстановка и повысившееся внимание к собственной легитимации заставляют правящую группу искать способы использования интеллектуального ресурса общества. Так, еще летом 2010 г. заместитель главы ЦИК «Единой России», один из идеологов партии Алексей Чадаев в интервью газете «Взгляд» говорил о том, что в России идет процесс политизации среднего класса, который ждет от государства не столько материального обеспечения, сколько принципиального изменения существующих порядков: «Их претензии к власти состоят уже не в том, что она мало или плохо кормит, а в том, как она сама себя ведет. Предметом протеста является коррупция, "феодальные привилегии", например, мигалки. Предметом протеста является несоответствие формальных законов и реально сложившейся практики. То есть это некий запрос на новый облик государства» (Вместо среднего класса возникли «новые сердитые», http://vz.rU/politics/2010/7/1/415114.html).
Чтобы этот протест не использовался несистемной оппозицией, Чадаев предлагал членам своей партии вступить с «новыми сердитыми» в диалог, поспособствовать их превращению в «ответственный класс». На выполнение этой задачи — привлечения молодых, хорошо образованных, активных граждан к формированию нового облика государства — был, если судить по риторике идеологов модернизации, ориентирован проект построения инновационного
центра в Сколково. К сожалению, фактический провал модернизационных процессов в России, который наиболее ярко иллюстрируется мифом об инногра-де, продемонстрировал дистанцирование власти от существующего среднего класса, и в первую очередь от креативного класса, предпочитая вырастить такое поколение, которое полностью зависело бы от правящей элиты и всем было бы обязано ей (Васкез, Новикова, 2013, с. 38-66).
В этих условиях ряд исследователей настаивает на утрате креативным классом значительной части критического потенциала, апеллируя к тем уже подзабытым социально-политическим акциям, которые проводили творческие круги во второй половине 2000-х годов (речь идет об обращениях и открытых письмах президенту по поводу третьего срока пребывания; против клерикализации российского образования и др.) (Кардамонов, 2014, с. 18-19). Однако у тезиса о снижении политического потенциала есть два контраргумента. Во-первых, подобные рассуждения редуцируют «креативщиков» исключительно к представителям так называемой «творческой интеллигенции», что в действительности не отражает всю полноту структуры нового социального слоя. Во-вторых, следует учитывать тот факт, что формы и методы самовыражения (в том числе и собственно политических требований) стали иными, часто носящими неординарный характер, о чем свидетельствуют и протестные выступления 2011-2013 гг., и фандрайзинговые интернет-кампании типа «Роспил» А. Навального, и применение технологий grass-roots — создания поддержки широких кругов населения тем или иным общественным предложениям и инициативам.
Все эти и подобные им акции демонстрируют устойчивую приверженность социально активной части российского общества демократическим ценностям и идеям порядка и стабильности, понимаемым как гарантии творческого самоопределения и внутренней свободы.
Однако для актуализации этого социально-политического потенциала требуется ряд условий. Одним из таких принципиальных условий является потребность в теории, стратегическом проекте, понимаемом «не как всеобъемлющее описание социального порядка, данное как бы "извне" и/или предписывающее некий "правильный" образ действий, а... как инструмент, обеспечивающий возможность перехода между частными (и даже конкурирующими) перспективами. Теория как переход от одной практике к другой» (Соколов, 2014, с. 136-137). Как показывают исследования и социально-политическая практика, именно представители креативного класса реализуют творческий потенциал через выдвижение вариантов и альтернатив достижения общественного консенсуса в социуме, поскольку, ориентируясь на независимость и компетентность, исходят из баланса интересов личности, общества и государства. Пока же ни одно движение, включая группы, стоящие за отдельными лидерами и продолжающие демонстрировать свой нонконформизм, не в состоянии предложить адекватного реальности подхода, который способствовал бы позитивной мобилизации общества.
Другим важным условием является заинтересованность власти в использовании ресурсов нового социального слоя: перспективы развития страны во многом зависят от того, сумеет ли власть канализировать (в том числе
и с помощью средств массовой коммуникации) ожидания креативного класса, наполнив реальным содержанием процесс модернизации, или «социальное воображаемое» новой общности (мобилизуемое социальными медиа, как это было в декабре 2011-го) разрушит существующий в обществе иерархический порядок.
Литература
Ваньке А. Политические эмоции: российские митинги 2011-2013 годов // Неприкосновенный запас. 2014. № 5. С. 117-132 (Vanjke A. Political Emotions: Russian Protests 2011-2013 // Untouchable resource. 2014. N 5. P. 117-132).
Васкез М., Новикова А. Миф о прогрессе в контексте дискурса модернизации: инноград Сколково в теленовостях // Смеющаяся НЕреволюция: движение протеста и медиа (мифы, язык, символы) / под ред. А. Г. Качкаевой. М.: Фонд «Либеральная Миссия», 2013. C. 3866 (Waskez M., Novikova A. Progress myth in context of modernization discourse. Innograd Skolko-vo in TV-news // Laughing NOrevolution: protest movement and media (myths, language, symbols) / ed. by A. G. Kachkaeva. M.: Foundation "Liberal Mission", 2013. P. 38-66).
«Вместо среднего класса возникли "новые сердитые" // Взгляд. 2010. 1 июля («Instead of creative class "new angry" appears» // Viewpoint. 2010. 1 July).
Волков Ю. Г. Креативный класс: поиск социологического концепта // Россия реформирующаяся. Ежегодник. Вып. 9. М.: Новый Хронограф, 2010. С. 43-60 (Volkov Yu. G. Creative class: search of sociological concept // Russia reformed: Yearbook. Iss. 9. М.: New chronograph, 2010. P. 43-60).
Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь. М.: Весь мир, 2004. 116 с. (Hiddens E. Whispered World: how globalization changes our life. M.: All the World, 2004. 116 p.).
ГорцА. Нематериальное: знание, стоимость, капитал. М.: Изд. дом Гос. ун-та Высшей школы экономики, 2010. 208 с. (Horz A. Nonmaterial: knowledge, cost, capital. M.: Publish. House of Higher School of Economics, 2010. 208 p.).
Кармадонов О. А. Неформальное социальное оппонирование: универсальная суть и российская специфика // Социс. 2014. № 8. С. 11-20. (Karmadonov O. A. Informal social opposition: universal value and Russian specificity // Socis. 2014. N 8. P. 11-20).
Колесниченко А. «Деньги возьмут, но не проголосуют»: россияне устали от стабильности и хотят перемен // Новые известия. 2006. 15 сент. // http://www.newizv.ru/politics/2006-09-15/54080-dengi-vozmut-no-neprogolosujut.html (дата обращения: 11.07.2014) (Kolesnichen-ko A. "They take money but do not vote": Russians are tired of stability and want changes // New Izvestia. 2006. 15 sept. // http://www.newizv.ru/politics/2006-09-15/54080-dengi-vozmut-no-neprogolosujut.html (accеssed date: 11.07.2014)).
Костина А. В. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. М.: Ком-Книга, 2006. 456 с. (Kostina A. V. Mass culture as a phenomenon of post-industrial society. M.: Combook, 2006. 456 p.).
Лапкин В. В., Семененко И. С. «Человек политический» перед вызовами «infomodernity» // Полис. 2013. № 6. С. 64-81 (Lapkin V. V., Semenenko I. S. "Political man" towards challenges of "infomodernity" // Polis. 2013. N 6. P. 64-81).
ПинкД. Нация свободных агентов: как новые независимые работники меняют жизнь Америки. М.: ИД «Секретфирмы», 2005. 328 с. (Pink D. Nation of free agents: how new independent workers change American life. M.: Publ. "Tradesecret", 2005. 328 p.)
Политические партии России // https://ru.wikipedia.org/wiki/%CF%EE%EB%E8%F2%E8% F7%E5%F1%EA%E8%E5_%EF%E0%F0%F2%E8%E8_%D0%EE%F1%F1%E8%E8 cite_note-Min-just-2 (дата обращения: 8.09.2014) (Political parties in Russia // https://ru.wikipedia.org/wiki/%C F%EE%EB%E8%F2%E8%F7%E5%F1%EA%E8%E5_%EF%E0%F0%F2%E8%E8_%D0%EE%F1% F1%E8%E8cite_note-Minjust-2 (a^ssed date: 8.09.2014)).
Окара А. Креативный класс как партнер государства. Локомотивом инновационной модернизации станут свободные творческие люди // Независимая газета (НГ-Сценарии). 2009. 22 дек., № 9 (102) (Okara A. Creative class as a partner of state: independent and creative people will be locomotive of innovative modernization // Independent Newspaper (IN-Scripts). 2009. 22 dec. N 9 (102)).
Семененко И. С. «Человек политический» перед альтернативами общественных трансформаций: опыт переосмысления индивидуального измерения политики // Полис. 2012. № 6. С. 9-26 (Semenenko I. S. "Political man" behind the alternatives of social transformations: the experience of individual policy measures rethinking // Polis. 2012. N 6. P. 9-26).
Соколов Е. «Вы нас даже не представляете»: формы политического представления протеста // Неприкосновенный запас. 2014. № 5. С. 133-146 (SokolovE. 'You cannot even imagine": the Forms of political process representation // Untouchable reserve. 2014. N 5. P. 133-146).
Тоффлер Э. Третья волна. М.: АСТ, 2004. 781 с. (Toffler А. The Third Wave. M.: AST, 2004. 781 p.).
Тоффлер Э. Революционное богатство: как оно будет создано и как оно изменит нашу жизнь / пер. с англ. М. Султановой, Н. Цыркун // http:// www.klex.ru/8uy (дата обращения: 14.03.2014) (Toffler А. Revolutionary Wealth: How It Will Be Created and How It Will Change Our Lives // http:// www.klex.ru/8uy (accеssed date: 14.03.2014)).
Флорида Р. Креативный класс: люди, которые меняют будущее. М.: Классика-XXI, 2007. 432 с. (Florida R. Creative class: people who changes future. M.: Classics-XXI, 2007. 432 p.).
Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция, 2004. 480 с. (Huntington S. Political order in Changing Societies. М.: Progress-Tradition, 2004. 480 p.).
Cognitariat and Semiocapital. Franco Berardi "Bifo" interviewed by Matt Fuller. May 2001 // http://subsol.c.3.hu/subsol_2/contributors0/bifotext.html (a^ssed date: 21.06.2014).
Toffler A. Previews and Premises: A Penetrating Conversation about Jobs, Identity, Sex Roles, the New Politics of the Information Age and the Hidden Forces Driving the Economy. New York: W. Morrow, 1983. 230 p.
