CC BY
158Алкер Х.Р.-мл.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЕТОДОЛОГИЯ: ВЧЕРА И СЕГОДНЯ1
§ 1. Комплекс неполноценности политической методологии
Хотя многие специалисты в области политической методологии ныне достигли материального благополучия на кафедрах политологических факультетов, порой их начинает одолевать некая тревога, определить причину которой непросто. Отчасти снедающее их беспокойство можно объяснить критикой в адрес выдвигаемых ими научных притязаний, особенно в отношении не поддающихся гносеологической и онтологической проверке предпосылок, из которых они исходят. В результате специалисты по политической методологии либо занимают оборонительные позиции, стремясь отстоять свои убеждения, либо с негодованием выступают против интеллектуальных источников критицизма, который называют по-разному: «интерпретационным», «конструктивистским», «постструктуралистским», «постпозитивистским» или «постмодернистским». В беседах со своими более восприимчивыми коллегами специалисты по политической методологии с обоснованной гордостью рассказывают о последних скромных достижениях в области технических приемов исследований, которые в основном носят статистический характер. Бывает, правда, что среди коллег-методологов они иногда досадуют на ощущение некоторой дисциплинарной неполноценности. Поэтому, как мне представляется -ниже я попытаюсь обосновать свою точку зрения, - их тревогу можно было бы определить как «отсутствие дисциплинарной аутентичности».
1 Alker H.R., jr. Political methodology, old and new // A new handbook of political science / ed. by Robert E. Goodin and Hans-Dieter Klingemann. - Oxford: Oxford univ. press, 1996. - P. 787-799.
Перевод печатается по: Алкер Х.Р. Политическая методология: Вчера и сегодня // Политическая наука: Новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. - М.: Вече, 1999. - С. 766-778.
332
Метафорическое отвращение К. Ахена, которое он испытывал, присутствуя на «распродаже» товаров, предлагаемых методологами других дисциплин [Ächen, 1983], видимо, не осталось без сочувствия1, что заставило меня усомниться в только что поставленном диагнозе. Складывается впечатление, что представители других дисциплин не хотят покупать предложенные нами продукты даже в тех случаях, когда в целях быстрейшей «распродажи» их цена сильно занижена и они не облагаются налогом. Ахен справедливо задает вопрос о том, кто придет на эту устраиваемую политической методологией «распродажу», если заранее известно, что на ней можно найти лишь подержанные, переделанные инструменты, которые в свое время были созданы методологами других дисциплин для решения важнейших стоявших в свое время перед ними проблем2.
Л. Бартелз и Г. Брейди в своем очень компетентном, но чересчур безапелляционном обзоре политической методологии, разрабатывающей количественные методы исследования, вновь выразили это ощущение отсутствия аутентичности, своего рода дисциплинарной неполноценности этой науки [Bartels, Brady, 1993]. Однако, как это ни парадоксально, одновременно эти авторы косвенно предложили выход из сложившегося положения. В ответ на утверждения Ахена [Achen, 1983, р. 69] они заявили о том, что существует новое, пока еще весьма скромное направление разработки оригинальных продуктов, которые мы, политические методологи, можем теперь продавать в наших собственных, хотя еще и небольших магазинчиках: «Пока специалисты в области политической методологии все еще "не сделали ничего, отдаленно сопоставимого" с изобретением факторного анализа в психометрии или методов структурного уравнения в эконометрии... они изобрели, приспособили или усовершенствовали разнообразные полезные технические приемы для применения событийного счета... пространственных моделей... квазиопросов общественного мнения... моделей ложных определений... изменения параметров... совокупных данных... избирательных предубеждений... непроизвольных ошибок при измерениях... пропавших данных... и анализа данных динамического ряда...» [Bartels, Brady, 1993, p. 121].
Технология системы уравнений была и остается замечательным способом решения вопросов, связанных со сложными проблемами оценки отношений одновременного оперативного спроса и предложения. Многофакторный анализ позволил эмпирически определить и измерить непо-
1 Так, Дж. Джексон, подобно Г. Кингу, Л. Бартелзу и Г. Брейди, выражает большое беспокойство по поводу тех возможностей, которые не были использованы, и тех путей, которые не были пройдены [Jackson, 1998; King, 1991; Bartels, Brady, 1993].
2 Подходя к проблеме с качественных позиций, к списку заимствованных приемов вполне можно прибавить воображаемое использование логических инструментов - булевой алгебры, развитой и применяемой при количественном социологическом анализе, небольших выборок социальных или политических единиц, о чем пишут Ч. Рейджин, Д. Берг-Шлоссср и Ж. Де Мер [Ragin, 1996].
333
средственно не проявляющиеся, многочисленные отличительные параметры человеческого интеллекта - центральной проблемы, связанной с обеспечением научной и общественной поддержки, неодходимой для статистически регулируемого психологического исследования человеческих способностей. Тем не менее основной смысл той информации, которую потребители, к сожалению, скорее всего, почерпнут из разностороннего перечня Бартелза и Брейди, сведется к тому, что новые продукты политической методологии все еще серьезно страдают отсутствием основополагающих отличительных особенностей, связанных с характером самой дисциплины. Рекламная кампания, «организованная самими политическими методологами», вряд ли поможет им продать свой товар.
Немалая часть этого беспокойства, как представляется, связана с отсутствием ясности в вопросе, касающемся определений: как следовало бы обозначить и смоделировать ту субстанцию политического феномена, с которой они постоянно работают? Так, Бартелз и Брейди в том же обзоре признают, что «по иронии судьбы, когда политические методологи приобрели более серьезный опыт, у них стало возникать все больше вопросов, связанных с фундаментальными проблемами нечеткости определений» [Bartels, Brady, 1993, p. 140]. После этого они перечисляют некоторые из упоминавшихся выше инструментов, изобретенных эконометристами, психометристами и специалистами в области статистики - «комплексные системы уравнений, факторный анализ и ковариантные структурные модели», - и пишут, что применение этих методов «получает все более широкое распространение в различных областях политической науки...». Основываясь на такой интерпретации, авторы в заключение отмечают, что в качестве побочного эффекта существующей сложности существенно возрастают «трудности, связанные с произвольностью суждений при решении вопроса определений», которые обусловлены применением таких инструментов [Bartels, Brady, 1993, p. 140].
Представляется, что предложенный Бартелзом и Брейди длинный перечень усовершенствованных инструментальных приемов от событийного счета до анализа данных динамического ряда не вполне явно связан с фундаментальными проблемами нашей дисциплины, к числу которых относятся вопросы оценки степени власти и влияния, справедливость и несправедливость, способность к оказанию все более действенной общественной поддержки, смысловое и институциональное наполнение демократических ожиданий и борьба с коррупцией, оправданное насильственное вмешательство в международных отношениях и поддержка социального, экономического и политического развития в рамках мировой экономики, приобретающей все более глобальный характер. Речь идет о проблемах, которые в равной степени волнуют как простых граждан, так и профессиональных политологов.
Достижения, о которых упоминают Бартелз и Брейди, скорее, связаны с комплексом разнообразных статистических проблем, возникающих у
334
специалистов разных направлений, которые занимаются социальными и естественными науками и представляют многие, но не конкретные дисциплины. Таким образом, «статистика», которая некогда означала «эмпирически обоснованное изучение государств» и служила обоснованием для различных теоретических суждений об обществе и специфике национального развития, видимо, утратила свои политические основы [А1кег, 1975]. Будем надеяться, что без риска потеряться в прошлом мы сможем найти способ вновь обрести эти утраченные основы, дать им новую оценку и - в тех случаях, когда это представляется уместным, - новые определения.
§ 2. Целительное средство: Философское обоснование необходимости новых определений
А. От поли (с) метрики к политической методологии
Стремясь вернуть политическую методологию к тем исходным основам, на которых строили свои умозаключения классики политических исследований, в изданном в 1975 г. учебнике «Политическая наука» я предложил назвать это направление исследований «полиметрика». Такое название содержит в себе (подобно «psyche» в термине «психометрика») упоминание о «полисе», греческом городе-государстве, - кратком определении, выступающем как емкий символ для обозначения того более широкого, более многообразного типа правления, основные параметры которого нам хотелось определить [Alker, 1975]. Поскольку такое обоснование оказалось не вполне ясным, я выдвинул предложение внимательнее взглянуть на жизнь с феноменологических позиций, чтобы более глубоко уяснить сущность этой формы правления и переосмыслить описательные основы нашей дисциплины. Если принять во внимание то обстоятельство, что отношение к политике как к особому виду социального действия в рамках нашей дисциплины связано с объяснением и осмыслением практической деятельности людей, становится очевидным, что все эти проблемы тесно взаимосвязаны.
Как и в других своих работах, я исходил из веберовского приоритета непосредственного «понимания» того, что мы изучаем, в доходчивых, раскрывающих смысл выражениях над причинным «объяснением» того, что перед этим было правильно понято [Alker, 1974; 1984]. На мой взгляд, суть моей главы, опубликованной в учебнике «Политическая наука» в 1975 г., сводилась к предложению неких относительно новых, потенциально важных разнообразных возможностей для разработки необходимых определений, соответствующих целям, которые в свое время ставил М. Вебер. Для обоснования поставленной задачи я обратился к онтологическим взглядам Р. Даля, К. Дойча, Ю. Хабермаса, Г. Лассвелла, Т. Парсонса и самого М. Вебера. Поскольку все
335
они уделяли большое внимание условиям социального действия, их идеи могут служить приемлемой основой для решения поставленной задачи.
При обсуждении этих идей многие специалисты в области политической методологии ссылались на приписываемое У. Райкеру замечание, что корень слова «поли» не точно отражает дисциплинарное понятие. Если буква «с» в слове «полис» опущена, действительно, может возникнуть некоторая неясность, поскольку его можно спутать со словом «поли-» («много»), характеризующим вещи, что не имеет никакого отношения к политике. Хотя, конечно, понятие «полис» неприменимо в современную эпоху национальных государств - еще ученик Аристотеля Александр Македонский, создав империю, способствовал выведению его из употребления в качестве единицы политического исследивания, - поэтому проблема здесь гораздо глубже, чем простая игра слов. Принимая более современный новый термин «политическая методология», получивший ныне широкое распространение, я хотел бы тем не менее и изложить некоторые основные причины, определившие как мое исходное стремление к введению термина «поли (с) метрика», так и последующий отказ от этого намерения.
Чтобы понять причины такого отказа, достаточно лишь внимательно проанализировать идеи главного авторитета политической науки западной цивилизации - Аристотеля. Обратимся, например, к следующим его высказываниям: «Тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живет вне государства, - либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек; его и Гомер поносит; такой человек по своей природе только и жаждет войны; сравнить его можно с изолированной пешкой на игральной доске. Что человек есть существо общественное, ясно из следующего: один человек из всех живых существ одарен речью. Это свойство людей отличает их от остальных живых существ: только человек способен к восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т.п. А совокупность всего этого и создает основу семьи и государства»; или: «Поскольку наука о государстве пользуется остальными науками как средствами и, кроме того, законодательно определяет, какие поступки следует совершать или от каких воздерживаться, то ее цель включает, видимо, цели других наук, а следовательно, эта цель и будет высшим благом для людей [вообще]... Поскольку всякое познание и всякий выбор направлены к благу, [то рассмотрим] к чему стремится наука о государстве и что есть высшее из всех благ, осуществляемых в поступках» [Аристотель. Политика. 1253а; Никомахова этика. 1094Ь, 1095а].
Если проанализировать эти высказывания Аристотеля, то станет ясно, что он отрицательно относился к проявлениям индивидуализма, смешивал нормативное и эмпирическое начала, связывал между собой этические и политические понятия (в то время как геа1ро1Шк как известно, учит нас их разделять).
Если бы мне представилась возможность ответить, я (так и не убежденный экономистами в том, что «слова недорого стоят») отметил бы, что
336
в феноменологическом, политическом плане Аристотель стремится сосредоточить внимание на доводах, имеющих непосредственное отношение к проблеме общественного достояния. Аналогичный методологический опыт, основанный на таком специально дисциплинарном подходе, можно получить как на базе таких традиционных дисциплин, как логика, риторика и диалектика, так и исходя из современных (или постмодернистских?!) концепций герменевтики, лингвистики, дискурсивного анализа и даже критической философии. Однако эконометрия в этом списке отсутствует! Более того, говоря о коллективных действиях как о составной части естественного проявления человеческих склонностей, Аристотель как будто намеренно уводит нас в сторону, противоположную изучению политического поведения, понимаемого как результат случайно меняющихся настроений или навязанных извне политических установок, каждая из которых по-разному трактует представление о добре и зле.
Размышляя над этим условным противопоставлением - вовсе не таким, о котором нередко можно услышать на встречах, где обсуждаются проблемы современной политической науки, - я был поражен тем, насколько сильно отразилась тревога об отсутствии дисциплинарной аутентичности, о которой говорилось выше, во взглядах противников поли (с) метрики. Эконометрия, как и практическая экономика, могут удовлетворить лишь таких политических аналитиков, которые удалили из сферы своих научных интересов понятие «политическая субстанция» (справедливой или несправедливой практики общественных отношений или политического сообщества), политические суждения и образ мысли, этические основы формирования общественного волеизъявления, общественные действия, направленные на достижение благородных целей, которые Аристотель считал сутью политической деятельности, ставящей своей целью реализацию политической стороны человеческой природы.
Феноменологическое отсутствие такого сущностного содержания в технической работе этих специалистов по политической методологии, отрицание справедливости постмодернистских утверждений относительно онтологического распада, неспособность наряду со своими коллегами принять компетентное участие в дебатах по современным гносеологическим проблемам, как представляется, обрекают таких методологов лишь на прозябание, на попытку выживания в мире, лишенном гуманистических принципов Аристотеля и Гомера, где они уподобляются одиноким, алчным, «одержимым войной» людям, не имеющим своего полиса.
Б. Некоторые достоинства неоаристотелизма
Г. фон Райт прослеживает основы общественно-научного исследования: от противоречия «verstehen - erklären» («понимание - объяснение») к двум важным старым традициям, восходящим к идеям Аристотеля и Га-
337
лилея [Von Wright, 1971, ch. 1]. В современной методологической работе Г. Кинга, Р. Кеохейна и С. Вербы, широко обсуждавшейся специалистами, также уделяется серьезное внимание проблемам толкования, или «описательного» умозаключения [King, Keohane, Verba, 1994]. Однако эти авторы практически обходят стороной труды по феноменологии, гносеологии, методологии и проблемам определений, изданные как до, так и после интерпретации Вебером этого круга традиционно обсуждаемых проблем. Поэтому основополагающие неоаристотелевские положения - о целенаправленной речи, о том, что правильно, а что неправильно, о целевом и практическом назначении коллективов, об обратной связи и адаптивном или неадаптивном функционировании и в целом об организационной сложности - не стали главными проблемами политической методологии в галилеевском подходе, который в остальном очень к ним близок. Очевидно, что при попытках выделения методологических компонентов политической науки более предпочтителен творческий синтез как аристотелевских, так и галилеевских основополагающих посылок, хотя при этом представляется уместной их корректировка на основе предшествующей традиции.
Феноменологическая убежденность Аристотеля, явственно проявляющаяся в приведенной выше цитате из «Никомаховой этики», позволяет исследователям его политической методологии стать космополитическими потребителями, не испытывающими никакого комплекса неполноценности. Поскольку политика является или может являться сферой наивысшего проявления индивидуальной и коллективной самореализации людей, вклад других дисциплин в достижение этой цели следует рассматривать в тех случаях, где это представляется уместным, но никак не на тех основаниях, на которых проводится «распродажа по сниженным ценам».
Выражая этот тезис в современных понятиях, можно было бы сказать, что поскольку продукты научной деятельности получают общественное признание через публикацию, постольку легитимизация дисциплины и приоритеты открытия, как мне кажется, не должны представлять собой существенной проблемы. Хорошее законодательство должно составляться на основе достижений всех дисциплин без исключения. Как отдаленные потомки Аристотеля мы, специалисты в области политических наук, - равно как и наши предшественники в других методологических дисциплинах, - имеем право пользоваться всем, что может оказать помощь в решении наших главных проблем и достижении наших методологических целей, прибегая к любым источникам, которые могут быть в этом полезны. Тем не менее мы не можем позволить себе роскошь онтологической уверенности, характерной для Аристотеля. В наше время следует быть подготовленным к тому, чтобы относиться к феноменомогическим проблемам осмотрительно, конструктивно, непредвзято и достаточно компетентно.
Поскольку философы, занимающиеся изучением социальных наук, и ученые-обществоведы на протяжении долгого времени многое сделали
338
для изучения проблем политической причинности, функциональности и коллективных целей, очень важно иметь полное представление обо всех точках зрения по этим проблемам1. Представление о тех условиях прошлых эпох, в которых делали свои открытия представители неоаристотелизма и неогалилеизма, помогает нам понять те возможности и ограничения, которые определяются иным, более новым контекстом их применения. Это дает нам большую свободу, помогает сегодня и в будущем избежать допущенных в прошлом практических ошибок. При этом нам вовсе не обязательно быть приверженцами неоаристотелизма, чтобы дать этим соображениям должную оценку2.
То, что я намеревался сделать в учебнике «Политическая наука» в 1975 г., теперь представляется особенно актуальным. Мне хотелось предложить новые направления пересмотра феноменологических и интерпретационных основ политической методологии. При этом я исходил из того, что достижения психометрии и эконометрии должны были оказать определенное воздействие на проблемы и творческие методологические подходы в рамках нашей сферы исследований. Эти успехи дали прекрасную возможность для того, чтобы продвинуться вперед в таких областях, как политическая психология и социология, вычислительная лингвистика, когнитивистика и политический дискурсивный анализ.
В. Восстановление связи политической методологии с политической феноменологией, ориентированной на коммуникацию
Основываясь на феноменологическом подходе Дж.Д. Муна [Moon, 1975], философски компетентном комплексном подходе к позитивистской и герменевтической (в критической интерпретации) логике политического исследования и его использовании для объяснения и понимания в работах Г. фон Райта и Ю. Хабермаса, я сосредоточил внимание на примерах, в которых главную политическую проблему составляют власть и влияние, системы их взаимоотношений или оправдание коллективных действий. Ретроспективно я выступал в пользу как новых, так и старых коммуникативно ориентированных представительных или определительных стратегических направлений, подобных тем, которые соответствовали бы аристотелевской или хабермасовской концепции «отражения» [Kratockwil, 1989]. Моя попытка возродить «разумный анализ» раннего европейского рыночного исследования, проведенный политическим социологом
1 [Mill, 1843; Diesing, 1971; Dallmayr, McCarthy, 1979; Elster, 1989; Walton, 1990; Hollis, 1994; Schiffrin, 1994].
2 О дальнейшей разработке проблем неоаристотелизма см.: [Alker, 1974; 1984; 1993; 1996]. Эти работы являются важными источниками для многих приводимых в данной главе доводов.
339
П. Лазарсфельдом и др., предвосхитила некоторые более современные в методологическом отношении работы по логической аргументации, выбору и политическому действию [Sniderman, Brody, Tetlock, 1991]. В то же время последние работы могли бы значительно выиграть, если бы они использовали более амбициозные представительные определения, вроде тех, которые изучали В. Хадсон или С. Слейд [Artificial intelligence and international politics, 1991; Slade, 1994].
Г. Перспективы альтернативного формального представительства
В приведенной выше цитате из работы Бартелза и Брейди отчетливо прослеживается мысль о настоятельной необходимости в разработке новых определений политических отношений, которые облегчили бы их эмпирические исследования. О коммуникативно ориентированном комплексе определений политических процессов, inter alia, идет речь и в работах Дж. Крисайна, а также X. Алкера и У. Гринберга, в которых обсуждается процесс решения проблем на государственном уровне с применением идей моделирования [Crecine, 1969; Alker, Greenberg, 1977]. Тот же круг вопросов затрагивался в работе Г. Саймона и его коллег, специализирующихся в области общественного управления и когнитивистики, и при этом не возникло никаких проблем, связанных с отсутствием дисциплинарной аутентичности! Точно так же использование формализма концептуальной зависимости Шанка - Абельсона с целью лучше разобраться в высказываниях и действиях, которые применяют представители политических идеологий для того, чтобы сформировать наши взгляды на то, что правильно, а что нет, как мне представляется, оказалось весьма своевременным, чтобы стимулировать развитие новаторского сотрудничества между психологами, занимающимися изучением социально-политических процессов, и специалистами по вычислительной лингвистике [Alter, 1975; Schank, Abelson, 1977]. Это направление работы впоследствии было продолжено и развито рядом авторов, использующих инструменты искусственного разума. Об их творческом вкладе в разработку и переосмысление данных проблем написано немало трудов [Walton, 1990; Artificial intelligence and international politics, 1991; Taber, 1992; Duffy, Tucker, 1995]. С. Слейд, ученик Р. Абельсона и Р. Шанка, применил их принцип формального представительства, или определение политической психологической аргументации, для изучения голосования в Конгрессе по вопросам, связанным с процессом принятия решений [Slade, 1994]. Результаты оказались весьма впечатляющими.
Анализ Дж. Джексоном критического самосознания, касающийся ограничений индивидуалистических моделей подхода к исследованию политико-институциональных изменений, основанных на равновесии, также направлен на разработку новых определений в неоаристотелевском духе. В его главе уделяется значительное внимание необычным определениям
340
политических явлений с интересных позиций, отражающих возможные неуравновешенные пат-зависимые категории; не оставляет он без внимания и порой непростые проблемы статистической оценки, возникающие при подобном подходе [Jackson, 1996].
Глава Джексона представляется особенно интересной за счет содержательных, хотя и слишком кратких упоминаний об изменении состава демократической и республиканской партий. Обращаясь к возможностям новых определений благодаря предложениям русских кибернетиков, американских экономистов и специалистов в области системной теории, а также использованию раннее опубликованных работ по динамике партийных систем, он сделал важный шаг в направлении переосмысления истории политических методологий применительно к проблемам организационной сложности.
Обращение к качественным методам макрополитологического исследования, содержащихся в работах Ч. Рсйджина, Д. Берг-Шлосссра и Ж. де Мёр, также носит новаторский, философски завершенный характер [Ragin, 1996]. Их интерес к специфически конкретным и специфически временным политическим проблемам, как и к вопросам конъюнктурной причинности, свидетельствует об отходе от статистически универсальных, вневременных обобщений. Скорее, он несет в себе аристотелевское ощущение случайного, определяемого ситуацией характера большей части политических истин. Эти авторы наглядно применяют компьютеризированную версию более ранней переработки булевых алгебраических представлений о проблеме новой объяснительной трактовки качественных определителей падения демократических режимов в Европе в период между мировыми войнами [Ragin, 1987].
Поразительно сходство отражения причинной сложности в работе Рейджина и его сотрудников с тем отношением к проблеме, которое характерно для А. Джорджа с его стремлением к развитию новых методов исторических моноисследований [George, 1979]. Хорошим отправным пунктом для каждого исследователя является компетентное суждение Дж.С. Милля об «обратно дедуктивном или историческом методе» в IV книге его «Системы логики», которая носит название «О логике моральных наук» [Mill, 1843]. Это суждение, проникнутое скептицизмом относительно простого использования экспериментальных методов при изучении сложных исторических явлений, способствовало началу дебатов о «verstehen - erklären».
В каждом из упомянутых выше примеров лингвистическо-процес-суальным способностям в целом и политическому обоснованию в частности, и / или социально организованным историческим процессам, были даны определения, в которых использовался представительный формализм, отличный от вероятностных, статистических моделей, известных специалистам в области статистики или эконометрии. Тем не менее проблемы отсутствия аутентичности не кажутся слишком тяжелыми - исследования по данному вопросу затрагивают вопросы, явно связанные с политической субстанцией, при-
341
чем это делается коммуникативно, исторически, творчески и критически. Такой подход представляется хорошей основой для будущего политической методологии, сочетающей в себе идеи Галилея и Аристотеля.
§ 3. Будущее политической методологии
Отметив, что в политическую методологию уже был внесен ряд методологических инноваций многими мыслителями (от Аристотеля до Вебера и других ученых, живших в переходные исторические эпохи, о которых мы не упоминали), в числе наиболее влиятельных современных авторов я хотел бы назвать Р. Абельсона, А. Джорджа, Ю. Хабермаса, П. Лазарсфельда и Г. Саймона. Этот (отчасти пристрастный) перечень легко дополнить ссылками на отдельные работы Р. Аксельрода, Л. Блумфилда, Д. Кемпбелла, Н. Хомски, К. Дойча, П. Дизинга, Г. Гуцкова, Дж. Лакоффа, Г. Лассвелла, Л. Полани, У. Райкера и А. Рапопорта. Далее он может быть продолжен, если отправиться за океан в Европу и обратить внимание на глубокие философские труды таких всесторонне эрудированных и дающих читателю богатую пищу для размышлений авторов, как Й. Элстер, А. Грамши, М. Фуко, Ю. Гальтунг, М. Холлис и К. Поппер. Опираясь на столь выдающихся предшественников, политическим методологам не к лицу испытывать комплекс неполноценности.
Вместе с тем специалистам в области политической методологии следовало бы преодолеть антипатию к философским течениям в рамках социальных наук и к теоретическим и практическим спорам, начатым еще классиками политических исследований. Понятие политической методологии достаточно емкое, чтобы вобрать в себя труды этих авторов. Как мне кажется, это обстоятельство является лучшим средством для преодоления беспокойства по поводу отсутствия аутентичности в области политической методологии, определение которой как политической статистики слишком узко. Возможно, в соответствии с таким подходом методология может рассматриваться как прикладная гносеология или как прикладная философия исследования. Следует помнить, что существуют различные философские направления социальных и политических исследований, и обычно такие философские направления связаны политическими феноменологиями и политическими теориями - это с очевидностью следует, в частности, из работ X. Арендт, Аристотеля, Т. Гоббса, К. Маркса, М. Вебера, Г. Лассвелла и К. Поппера.
Хотя теорию и практику для пользы дела принято различать, различие между ними не является абсолютным. Как правило, политические теории связаны с определенными взглядами или поддержкой определенных программ политической деятельности. Связь политических теорий с конкретными политическими условиями служит также для того, чтобы ввести значимые понятия и сущностные проблемы в свою область исследования, прослеживая способы их решения в более или менее разработанных философских концепциях политических изысканий, которые применяются в
342
качестве методологической основы политических исследований. Поскольку Дж.Д. Мун написал прекрасную вводную работу об установлении некоторых из таких связей [Moon, 1975], а мною была предпринята попытка более глубокого исследования этих проблем в других работах, я не буду на них останавливаться здесь более подробно.
В заключение мне хотелось бы предложить более широкий подход к понятию «наука» в политологии, который в дальнейшем сможет соответствовать тому образу будущего политической методологии, который я имею в виду. Не противореча идеям Аристотеля и Лассвелла1, эта педагогическая схема заполняет некоторые пробелы, связывая понимание и объяснение, политически ориентированные и «научные» подходы, конструктивистский и натуралистический стили политического исследования. Это - широкое, глубоко гуманистическое понимание социальных наук, которое включает в себя исследования проблем мирного существования и политических наук, предложенное Ю. Гальтунгом.
В сборнике методологических очерков Гальтунга, к которому обращаются незаслуженно редко, мне особенно импонирует одна из его блестящих работ «Эмпиризм, критицизм, конструктивизм: три аспекта научной деятельности». В ней автор выдвигает трехчастную концепцию науки как воплощение аспектов, названных в заглавии его труда [Galtung, 19771988, vol. I, p. 41-71]. Геометрически отдельные фигуры и таблицы можно объединить в схему, изображенную на рисунке 1.
Существует шесть стадий нормальной последовательности практической деятельности, связанной с гальтунговской интегральной критическо-эмпирическо-конструктивистской концепцией социальных наук. После феноменологического критического осмысления связей между эмпирическими данными и соответствующими ценностями, полученными на основе «критической компетенции», проводится классический эмпирический анализ, на основе которого исследователь пытается понять, почему эмпирический мир таков, каким он является, и предвидеть, ceteris paribus, его возможное будущее развитие. Далее ценности и теория объединяются в решении задач, связанных с постановкой цели и разработкой теории, создавая образ предпочтительного будущего и теории, которая способна сформировать представление о потенциальном мире будущего, образ которого включается в нее как возможность. Затем конструктивистский анализ объединяет эти теорий и ценности, чтобы обеспечить жизнеспособность и возможность достижения предпочтительного мира через выработку и анализ предложений по проведению изменений. В заключение может быть частично осуществлена «часть действия», которую Гальтунг называет творение реальности или разрыв инвариантности. Однако я назвал бы эту стадию скромнее - исправлением реальности, или потенци-
1 Об использовании идей Г. Лассвелла см.: [Namenwirth, Weber, l987].
343
альным исполнением. В этом случае наука и политика объединяются в своем стремлении к достижению более высокой степени соответствия между наблюдаемым, предвидимым и предпочтительным.
ДАННЫЕ
ТЕОРИЯ конструктивизм ЦЕННОСТИ
Рис. 1
Интегральная концепция социальных наук Гальтунга
Труды, на основе которых возникла рассматриваемая идея, отличает стремление к объединению западных и незападных идей космологии и социальных наук, включая христианские и буддистские представления о поисках истины, о действии и созерцании, о развитии и мире. Расширение нашего понимания политической науки в этом направлении, его сосредоточение на общих и разнообразных политических надеждах, свершениях и неудачах наших сограждан во всем мире является неплохим рецептом для дальнейшего развития политической методологии.
Литература
Achen С.Н. Towards theories of data: The state of political methodology // Political science: The state of the discipline / A.W. Finifter (ed.). - Washington, D.C.: American Political Science Association, 1983. - P. 69-94.
AlkerH.R. Are there structural models of voluntaristic social action? // Quality and Quantity. -Amsterdam, 1974. - Vol. 8. - P. 199-246.
Alker H.R. Polimetrics: Its descriptive foundations // Handbook of political science. - Reading: Addison-Wesley, 1975. - Vol. 7. - P. 140-210.
Alker H.R. Historical argumentation and statistical inference: Towards more appropriate logics for historical research // Historical methods. - Abingdon, 1984. - Vol. 17. - P. 164—173 [Erratum. - Vol. 17, N 4. - P. 270].
Alker H.R. Making peaceful sense of the news: Institutionalizing international conflict-management event reporting using frame-based interpretive routines // International Event-Data
344
Developments: DDIR Phase II / R.L. Merritt, R.G. Muncaster, D.A. Zinnes (eds.). - Ann Arbor: Univ. of Michigan Press, 1993. - P. 141-159.
AlkerH.R. Rediscoveries and reformulations: humanistic methodologies for international studies. - N.Y.: Cambridge univ. press, 1996. - 464 p.
AlkerH.R., Greenberg W.J. On simulating collective security regime alternatives // Thought and Action in Foreign Policy / G.M. Bonham, M.J. Shapiro (eds.). - Basel: Birkhauser Veriag, 1977. - P. 263-305.
Battels L.M., Brady H.E. The state of quantitative political methodology // Political science: The state of the discipline, II / A.W. Finifter (ed.). - Washington, D.C.: American Political Science Association, 1993. - P. 121-159.
Crecine J.P. Governmental problem-solving: A computer simulation of municipal budgeting. -Chicago: Rand McNally, 1969. - xx, 338 p.
Duffy G.N., Tucker S.A. Political science: Artificial intelligence applications // Social Science Computer Review. - Durham, 1995. - Vol. 13, N 1. - P. 1-19.
Understanding and social inquiry / Dallmayr F.R., McCarthy T.A. (eds). - Notre Dame (Ind.): Univ. of Notre Dame Press, 1979. - vi, 365 p.
DiesingP. Patterns of discovery in the social sciences. - Chicago: Aldine-Atherton, 1971. - x, 350 p.
Elster J. Nuts and bolts for the social sciences. - Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1989. - viii, 184 p.
Galtung J. Essays in methodology. - Copenhagen: Christian Ejlers, 1977-1988. - Vol. 1: Methodology and ideology; Vol. 2: Papers on methodology; Vol. 3: Methodology and development.
George A.L. Case studies and theory development: The method of structured focused comparison // Diplomacy: New Approaches in History, Theory, and Policy / P.G. Lauren (ed.). - N.Y.: Free Press, 1979. - P. 43-63.
Handbook of political science / Greenstein F.I., Polsby N.W. (eds). - Reading (Mass.): Addison-Wesley, 1975. - Vol. 9.
Hollis M. The philosophy of social science: An introduction. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1994. - x, 268 p.
Artificial intelligence and international politics / Hudson V.M. (ed.). - Boulder (Col.) Westview Press, 1991. - x, 268 p.
Jackson J.E. Political methodology: an overview // A new handbook of political science / R.E. Goodin, H.-D. Klingemann (eds.). - Oxford: Oxford univ. press, 1996. - P. 717-7481.
King G. Unifying political methodology: The likelihood theory of statistical inferences - Cambridge: Cambridge univ. press, 1994. - 274 p.
King G., KeohaneR.O., Verba S. Designing social inquiry: Scientific inference in qualitative; research. - Princeton (N.J.): Princeton univ. press, 1994. - xi, 245 p.
Kratochwil F.V. Rules, norms, and decisions: On the conditions of practical and legal reasoning in international relations and domestic affairs. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1989. - x, 317 p.
Mill J.S. A system of logic, ratiocinative and inductive. - L.: Longmans, Green. 1843. -Vol. 1 xvi, 580; Vol. 2 xii, 624 p.
Moon J.D. The logic of political inquiry: A synthesis of opposed perspectives // Handbook of political science. - Reading: Addison-Wesley, 1975. - Vol: 1. - P. 131-228.
Aristotle The basic works of Aristotle / R. McKeon (ed.). - N.Y.: Random House, 1941. - xxxix, 1487 p.
Namenwirth J.Z., Weber R.P. Dynamics of culture. - Boston: Allen and Unwin, 1987. - ix, 293 p.
1 На русском языке: Джексон Дж.И. Политическая методология: Общие проблемы // Политическая наука: Новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. - М.: Вече, 1999. - С. 699-728.
345
Ragin C.C., Berg-SchlosserD., Meur G. de. Political methodology: Qualitative methods // A new handbook of political science / R.E. Goodin, H.-D. Klingemann (eds.). - Oxford: Oxford univ. press, 1996. P. 749-7681.
Ragin С.С. The comparative method: Moving beyond qualitative and quantitative strategies. -Berkeley: University of California Press, 1987. - xvii, 185 p.
SchankR., AbelsonR. Scripts, plans, goals and understanding: An inquiry into human knowledge structures. - Hillsdale (N.J.): Lawrence Erlbaum, 1977. - 248 p.
Schiffrin D. Approaches to discourse. - Oxford: Blackwell, 1994. - x, 470 p.
Slade S. Goal-based decision making: An interpersonal model. - Hillsdale (N.J.): Lawrence Erlbaum, 1994. - xiv, 285 p.
Sniderman P.M., Brody R.A., Tetlock P.E. Reasoning and choice: Explorations in political psychology. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1991. - xiv, 306 p.
Taber C.S. POLI: An expert system model of U.S. foreign policy belief systems // American political science review. - Baltimore, 1992. - Vol. 86. - P. 888-904.
Von Wright G.H. Explanation and understanding. - L.: Routledge and Kegan Paul, 1971. - xvii, 230 p.
Walton D.N. Practical reasoning: goal-driven, knowledge-based, action-guiding argumentation. -Savage (Md.): Rowman and Littlefield, 1990. - xvi, 395 p.
1 На русском языке: Рэйджин Ч., Берг-Шлоссер Д., Мёр Ж. де. Политическая методология: Качественные методы // Политическая наука: Новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. - М.: Вече, 1999. - С. 729-747.
346
