CC BY
177
ПОЛИТИЧЕСКАЯ КАРЬЕРА ЖЕНЩИН В РОССИИ И СТРАНАХ ЗАПАДА: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
О.Б. Максимова
Кафедра социологии Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 10 а, 117198, Москва
В статье рассматриваются проблемы политического участия женщин в России. Российская ситуация анализируется в контексте общемировых тенденций. Выявляются возможные причины низкого представительства женщин в российской политике, такие как последствия традиции государственного протекционизма, политика партий по отношению к выдвижению женщин-кандидатов, недостаточная интегрированность женского движения, низкая политическая активность самих женщин, а также социально-экономические и психологические факторы.
Характерной приметой последних десятилетий можно считать массовый прорыв женщин в труднодостижимую для них прежде сферу политики и управления, где они стараются с максимальной отдачей реализовать себя, успешно конкурируя с мужчинами. Правительства развитых стран Запада отчетливо осознают важность участия женщин в структурах государственной власти и привлекают их к активной политической деятельности, причем интеграция женщин в политическую жизнь рассматривается как критерий демократизации общества. Сегодня во всем мире наблюдается увеличение представительства женщин в выборных органах всех уровней власти . Так, например, в США, Германии, Великобритании, Скандинавских странах, Франции, Канаде в последние десятилетия из года в год наблюдается стабильная тенденция к расширению участия женщин в политике, женщины составляют заметную долю в политической элите [10, с. 255-278; 12, с. 225-254; 13, с. 204-224; 14, с. 42-49; 15, с. 116-143; 16, с. 171-203].
Несмотря на то, что активизация женского политического участия отмечается практически во всех странах, охваченных глобализацией, процесс
* Если сопоставить данные за 1997 и 2006 год, то можно убедиться, что за последние десять лет общее представительство женщин в парламентах стран мира возросло от 11,7% до 16,0% (см.: [20]).
вовлечения женщин в политику протекает достаточно неравномерно и неоднородно, даже в тех странах, политические системы которых образуют его своеобразный фарватер. Что касается достижения гендерного паритета в политической сфере как важнейшего результата этого процесса, то этот результат отмечается почти безоговорочно только в Скандинавских странах*, тогда как в ряде других западных стран (США, Франция, Канада) в распределении политической власти сохраняется гендерный дисбаланс; высшие эшелоны по-прежнему менее доступны для женщин, чем для мужчин [75, с. 132; 16, с. 172; 10, с. 273-274]. Тем не менее, даже в наименее «благополучных», с гендерной точки зрения, западных странах позиции женщин в политике постепенно усиливаются. Что касается России, то здесь, напротив, фиксируется не повышение, а снижение участия женщин в политике, причем настолько заметное, что некоторые исследователи говорят о «маргинальном положении женщин» в российской политике [2, с. 2; 5, с. 132]. Для того чтобы понять, насколько оправданы подобные трактовки российской гендерной ситуации, целесообразно рассмотреть фактические данные, на которых она основывается, вписав их в синхронный (мировой) и диахронный (российский) контекст, и оценить их значимость.
Со времен распада Советского Союза, в России наблюдается неуклонное снижение показателей, отражающих участие женщин в выборных органах власти. В 1984 году среди членов Верховного Совета СССР было 33 % женщин, в 1989 на съезде Народных Депутатов СССР - 15,6% женщин. В Государственной Думе 1993-1995 гг. было 13,3% женщин-депутатов, в Думе 1995-1999 гг. - 10,2 % женщин, в Думе 1999-2003 гг. - 7,6 % женщин [6, с. 509], в Думе 2003-2007 гг. - 9,8 % женщин (см.: [20]). К неутешительным выводам относительно представительства женщин в законодательной власти приводит сопоставление российских данных с общемировыми показателями. Если в 1997 году Россия занимала 46-е место в мире по представительству женщин в парламенте, то в 2006 году Россия находится на 96-м месте (см.: [20]).
Что касается исполнительной власти, то здесь ситуация не лучше. Несмотря на то, что доля женщин в исполнительной власти из года в год растет, наблюдается так называемый «эффект гендерной пирамиды» [6, с. 494]. Женщины допускаются, преимущественно, на нижние ступени власти, тогда как на уровне принятия ответственных решений их по-прежнему очень мало: в частности, их нет ни среди членов последнего правительства, ни в Совете безопасности РФ.
Подобная пирамидальная структура просматривается на всех ветвях и на всех уровнях государственной власти России: где больше власти, там меньше женщин. Так, в 1999-2003 гг. в Совете Федерации женщины-депутаты составляли 3%, в Государственной Думе - 7,6% [6, с. 509, 513], в законодательных собраниях регионов субъектов РФ - около 9 %, в органах местного самоуправления - более 40 % [2, с. 2].
Гендерная асимметрия проявляется не только в вытеснении российских женщин из политики, но и в специфическом ролевом распределении женщин в политической сфере: им достаются роли, максимально соответствующие традиционным представлениям, связанные, преимущественно, с социальными проблемами, охраной здоровья, воспитанием, культурой [6, с. 487-490]. Отметим, что акцентирование тех же самых ролей характерно и для ряда
* По данным 2006 года в парламенте Швеции - 47,3 % женщин, Финляндии - 38,0 %, Норвегии - 37,9 %, Дании - 36,9 %, Нидерландов - 36,7 % (см.: [20]).
западных стран, но, в отличие от России, там этот процесс обусловлен не реанимацией «патриархатных» представлений, а новыми задачами женского движения, связанными с переориентацией политических приоритетов. Другими словами, если в России женщины занимаются социальными вопросами вследствие «неспособности» заниматься более важными делами, то на Западе женщины занимаются теми же самыми вопросами добровольно и не вопреки, а вследствие их повышающейся значимости. Борьба западных феминисток за политическое равноправие женщин является для них уже пройденным этапом; сейчас они требуют не только равных прав, но и равных возможностей, сбалансированного совмещения заботы о семье и доме с профессиональной карьерой. Эта борьба сопровождается не только ростом представительства женщин в политике (в отличие от России), но и уменьшением «эффекта пирамиды»: во многих странах Запада женщины занимают ключевые посты в государственном аппарате [12, с. 233-235; 13, с. 213-214; 15, с. 126-132; 16, с. 171].
Попробуем выявить причины отставания России от стран Запада в решении проблемы гендерного равенства в политической сфере и определить, можно ли считать это отставание внутренней проблемой, или же (и в какой степени) оно обусловлено общемировыми (внешними) тенденциями. Для начала, рассмотрим основные факторы, влияющие на гендерную конфигурацию политической сферы, выделив специфические и универсальные, прогрессивные и консервативные составляющие.
Наиболее общим фактором, тормозящим социальный прогресс в направлении гендерного равноправия, обычно считается традиция статусно-ролевого гендерного распределения. Что касается России, то сила традиции проявляется здесь в сохранении советской политики назначения и продвижения мужчин и женщин во властные структуры, согласно которой мужчины проходили в политическую элиту, в основном, из рядов партийной номенклатуры, а женщины
- через профсоюзы и общественные организации. Соответственно, если мужчины вовлекались и по-прежнему вовлекаются в политику из однородной группы высокого статуса (управленческий аппарат, номенклатура), то группа востребованных современным политическим процессом женщин, представленная, в основном, лицами, выдвинутыми в период политики обновления кадров М.С. Горбачевым, не обеспечивается преемственным статусом и характеризуется чрезвычайно высокой вертикальной мобильностью [9, с. 528]. В связи с этим, современные женщины-политики, долгое время занимавшие низшие ступени в управлении, уступают мужчинам в отношении ресурсов управленческого опыта, опыта политической борьбы, связей и влияния.
Поскольку неравенство условий неизбежно порождает неравенство результатов, было бы ошибкой интерпретировать отмечаемую слабость нынешней позиции женщин в российской власти как регресс по отношению к их позиции в структуре власти Советской эпохи. Например, интерпретация факта высокого представительства женщин в Верховном Совете СССР в 60-е-80-е гг. (30-35 %) должна учитывать, что такой результат достигался в СССР благодаря разнарядкам (не закрепленным в законе квотам от советских партийных органов). Продвижение женщин в политику в то время было чисто символическим и отнюдь не свидетельствовало об их реальном политическом влиянии и роли в принятии стратегических решений. Большинство женщин-депутатов Верховного Совета рекрутировались в политику из рабоче-крестьянского сословия, были моложе, чем их коллеги-мужчины, не имели достаточного
образовательного и профессионального уровня, не обладали связями, влиянием и, соответственно, имели мало перспектив переизбрания и карьерного роста [6, с. 482]. Женщины в советской системе были «скорее видимы, чем слышимы» (например, в 1966-1973 гг. на сессиях Верховного Совета выступления женщин-депутатов составляли всего 10,5 %) [/5, р. 142]. Если учесть, что сам Верховный Совет, был, по сути дела, декоративным органом, обладавшим символической властью, тогда как реальная власть была сосредоточена в Политбюро ЦК КПСС и Совете Министров (где традиционно было очень мало женщин), то можно говорить о фактически маргинальном положении женщин не в российской, а именно в советской политической сфере. В связи с этим, можно предположить, что неутешительные, с точки зрения женского представительства, итоги первых выборов после отмены квот отразили не столько негативный сдвиг в гендерном измерении российской политики, сколько реальную картину, преемственную по отношению к аналогичной картине советской эпохи.
Помимо отмеченного нами наследия советской гендерной асимметрии, существуют и другие факторы, влияющие на баланс полов в современной российской политике. К ним относятся: законодательный механизм выборов, политика партий по вовлечению, продвижению и поддержке женщин-депутатов, фрагментарность и пассивность женского движения, а также ряд факторов социально-экономического и психологического характера. Рассмотрим подробнее действие этих факторов в современной России, проводя сопоставление с аналогичными данными по развитым западным странам.
Согласно действующему законодательству, выборы в Государственную Думу РФ опираются на принцип сочетания мажоритарной и пропорциональной системы. Примечательно что, если с точки зрения западных исследователей, именно пропорциональная система, как более демократичная, должна была дать женскому представительству больше шансов [19, р. 353-369], российская парламентская практика демонстрирует обратное явление: большинство женщин-депутатов проходят в Думу по одномандатным округам, а не по партийным спискам [4, с. 124-127]. Исключительность российской ситуации может быть связана с низкой степенью партийной идентификации, обусловленной, в свою очередь, существенной фрагментированностью и мобильностью российской партийной системы, находящейся на стадии формирования.
Кроме того, низкое представительство депутатов-женщин в партийных списках может быть обусловлено политикой конкретных партий по отношению к выдвижению женщин. Доля женщин, включаемых ведущими партиями в списки своих кандидатов, оказывается ниже их реального представительства в этих партиях. Кроме того, женщины помещаются в списках на непроходные позиции (как известно, имеет значение не только наличие в списке, но и место -в центральной части или на первых позициях региональной части списка). Так, например, в последних избирательных кампаниях в Государственную Думы
1999 и 2003 годов ведущие партии выдвинули от 8 % до 17 % женщин в качестве кандидатов в депутаты, но при этом поместили большинство женщин-кандидатов в заведомо непроходные позиции списков [14, с. 46; 3, с. 566-567].
Характерно, что среди женщин, прошедших в Думу по партийным спискам, больше всего членов КПРФ [5, с. 576], представляющей традиционный советский гендерный порядок законодательной власти, тогда как структурные изменения гендерной стратификации, ассоциирующиеся с партиями демократической направленности, представлены очень слабо. Здесь обнаруживается достаточно
интересная специфика российской политической арены: в западных странах женщины приходят в политику, как правило, через социал-демократические и социалистические партии, представляющие авангард социального движения; в России они также приходят в политику «слева», но при этом наша наиболее влиятельная партия левого толка (КПРФ) скорее консервативна, чем прогрессивна.
Еще одно важное отличие связано с тем, что в предвыборных программах большинства ведущих российских партий гендерная тема ограничивается рамками вопросов о «защите материнства и детства» или «поддержке семьи» . Что же касается западных стран, добившихся успеха в деле представительства женщин, то там партийным гендерным программам отводится более серьезная роль. Так, в Канаде есть специальные программы партий по продвижению и поддержке женщин, включающие сбор средств, гранты на детские учреждения, помощь по организации домашнего хозяйства. Помощь партии по вовлечению женщин выражается в подготовке женщин-кандидатов в рамках работы специальных женских групп, призванных выдвигать женщин на выборные должности и активизировать их участие в политике [16, с. 179-182].
Следующим фактором, обуславливающим недостаточно широкое и эффективное участие женщин в российской политике, можно считать слабую интегрированность и недостаточную активность женского движения. С одной стороны, в постперестроечной России формируется и развивается независимое женское движение, наблюдается экстенсивный рост числа разнообразных женских организаций (в 1998 году было зарегистрировано свыше 600 женских объединений) [7, с. 646]. С другой стороны, на сегодняшний день наблюдается дефицит влиятельных (на государственном уровне) женских организаций. Возможно, сказывается стереотипное представление о том, что женщины-политики неспособны организовать свою команду, а также негативное отношение общества к женскому движению, в котором усматривается опасность для традиционного жизненного уклада. К несомненным достижениям женского движения следует отнести создание нового избирательного блока «Женщины России», прошедшего в Государственную Думу на выборах 1993 года. К сожалению, отсутствие четкой партийной структуры, единых идеологических позиций и организационная несогласованность привели к расколу «Женщин России» и поражению на следующих выборах.
Здесь также налицо отличие российской ситуации от большинства стран Запада, где женское движение оказывает сильное влияние на политическую представительство женщин. Например, в США большинство изменений в политическом статусе женщин реализовались в результате длительной и упорной работы в рамках женского движения, которое осуществляет подбор и подготовку женщин-кандидатов, принимает активное участие в избирательных кампаниях, оказывает финансовую помощь кандидатам, способствует продвижению женщин на выборные должности (создаются банки талантов, организуются лоббистские кампании и т.д.) [15, с. 132-140].
Еще одним фактором, влияющим на политическое участие россиянок, можно считать недостаточную политическую активность самих женщин.
Исключение составляет организация «Отечество», разработавшая в 1999 году программу «Отечество - женщинам» [3, с. 574], а также партия «ЯБЛОКО», декларировавшая в 2002 году обеспечение равных прав и возможностей для женщин приоритетным направлением деятельности [14, с. 47].
Несмотря на некоторые позитивные тенденции, наметившиеся в последние десятилетия (например, фиксируется некоторое повышение избирательной активности женского электората), данные социологических опросов свидетельствуют о том, что женщины по-прежнему уступают мужчинам в политической активности: в частности, в партийной деятельности принимают активное участие в 3 раза больше мужчин, чем женщин [4, с. 122-123].
Здесь, как и в других рассмотренных случаях, сравнение России и Запада, где политическая активность женщин неуклонно растет, оказывается не в пользу России, но здесь также неприемлема однозначная интерпретация. В частности, следует принять во внимание более низкую, чем в западных странах, вовлеченность в политику россиян обоего пола [4, с. 122]. Кроме того, можно отметить, что в России женщины-политики пользуются меньшей поддержкой истэблишмента, чем в странах западной демократии и не обладают достаточными финансовыми ресурсами для проведения избирательной кампании, освещения ее в СМИ и т.п. Это объясняется связью российской политической борьбы с системой лоббирования, из которой женщины обычно исключены, а также со структурами криминального и полукриминального бизнеса. На Западе ситуация (условия продвижения в политику) несколько иная. Соответственно, выделение именно гендерного измерения фактора политической пассивности является достаточно сложной процедурой, требующей учета всех нюансов социально-экономического контекста.
Значительное влияние на карьерную стратегию женщин оказывают социально-экономические факторы, имеющие очевидную национальную специфику. Гендерное равноправие не может быть достигнуто без достижения определенного уровня материальной и социальной защищенности женщин и их семей. По мнению самих женщин-политиков, сильные преграды на пути их выдвижения в высшие эшелоны власти создаются экономическими факторами - проблемами быта, семьи, вынужденной занятости в наемном труде и т.д. [7, с. 468].
Продвижению женщин в политику мешают также психологические факторы, такие как фактор «двойной нагрузки» - сочетание семейных и домашних обязанностей с политической деятельностью. Женщина, вторгаясь в публичную сферу и разрывая привычную связь с приватной сферой, отчуждает необычайно значимую для нее ценностную наполненность этой связи, аккумулирующей ее опыт и являющейся неотъемлемой составляющей ее идентичности. Кроме того, женщины с трудом адаптируются в гомосоциальной (мужской) группе, так как мужская команда не принимает женщину как полноправного партнера, приписывая ей в первую очередь характеристики, связанные с полом, а потом уже - качества как работника. Достаточно часто необходимым условием карьерного роста является участие в отношениях наставничества, а большинство мужчин отказываются от роли наставника женщин, избегая неопределенности в отношениях [5, с. 393-394]. Имеет значение и тот факт, что зачастую наиболее важные решения принимаются на встречах в неформальной обстановке, куда доступ женщинам закрыт. Аналогичные проблемы отмечаются не только в России: в частности, в британском парламенте женщина сталкивается с неприятием, неодобрением и критикой мужчин (атмосфера парламента как «чисто мужского клуба») [12, с. 227-234]. Вообще, что касается психологических факторов, то их влияние отмечается как на отечественном, так и на западном материале, и соотношение специфического и универсального в данном случае отследить достаточно трудно.
Подведем некоторые итоги. Проведенный нами анализ показывает, что относительно низкую представленность женщин в современной российской политике не следует считать индикатором негативного сдвига, произошедшего в постсоветский период; скорее всего, здесь проявилась скрытая гендерная асимметрия, существовавшая и прежде. Дело в том, что реконструкция социально-профессиональной сферы (то есть базиса) сама по себе не обуславливает достаточно быстрой трансформации стереотипов, сложившихся в старых социально-экономических условиях (то есть надстройки), которые обладают естественной инертностью. Если же попытаться определить современную тенденцию с учетом этого условия, то она представляется скорее позитивной, чем негативной; с нашей точки зрения, нет никаких оснований описывать современную ситуацию в терминах маргинализации женщин и катастрофического спада их участия в политике, хотя о какой-либо феминизации российской политической сферы тоже говорить не приходится. К этому можно добавить, что и в мировом масштабе тезис о феминизации политической сферы следует сопровождать серьезными оговорками хотя бы потому, что этот процесс сопровождается отчуждением качеств феминности и маскулинности от их носителей. Феминная политика в развитых странах зачастую представляется мужчинами, тогда как добившиеся успеха в политической сфере женщины демонстрируют маскулинное поведение, используя внешние феминные данные как дополнительные козыри в мужской игре. Примером может служить М. Тэтчер, которая, будучи достаточно жестким политиком, хорошо умела пользоваться привилегиями своего пола и при необходимости производила сильное эмоциональное впечатление на членов парламента; при этом в ее кабинете практически не было ни одной женщины и ее стиль можно охарактеризовать как маскулинный [12, с. 233-235]. Таким образом, эмансипация женщин и феминизация институций представляет собой два взаимосвязанных, но различных процесса, коррелирующих, в свою очередь, как с другими аспектами социального процесса, так и с изменениями в сфере приватных отношений. Поэтому, сравнивая российскую гендерную ситуацию с западными тенденциями, необходимо, по возможности, учитывать сложный характер этих взаимосвязей, имеющих как универсальный, так и локальный аспекты.
Отметим в этой связи достаточно важное отличие, отражающее специфику российских условий. На Западе представления о «естественной» социальноролевой гендерной сегрегации воспринимаются как пережиток прошлого, но в прошлое постепенно отходит и одностороннее (либеральное) понимание женской эмансипации. В последнее время возникает новое понимание гендерного равноправия, возвращающее в политические и социальные реалии некоторые внешние признаки социально-ролевой гендерной сегрегации, но эта сегрегация, как мы отмечали выше, возникает в результате свободного выбора, а не слепого следования традициям. В России, испытывающей последствия действия приоритетной модели «работающей матери», а также многолетней политики государственного протекционизма, сейчас наблюдается своеобразный «патриархатный ренессанс» [17, р. 35], предполагающий возврат к традиционному разделению труда между мужчинами и женщинами в публичной и приватной сферах. Это явление связано не с новым пониманием сущности равноправия, а с активизацией старых стереотипов. В частности, остается в силе стереотипное представление о нежелании самих женщин участвовать в политическом процессе. По-прежнему, считается само собой разумеющимся,
что женщина не склонна к публичности, довольствуется тем, что имеет доступ к принятию решений, находясь в тени (характерно, что данные стереотипы часто поддерживаются и самими женщинами) [5, с. 116-126]. По-прежнему в общественном сознании носитель власти представляется мужчиной. Это подтверждается тем, что избиратели описывают идеального президента России в терминах маскулинности [11, с. 81-93].
С другой стороны, многие факты свидетельствуют о том, что Россия постепенно привыкает к существованию профессии женщины-политика. Несмотря на снижение количественных показателей представительства женщин в политической сфере, сейчас, наверное, можно говорить о новом качестве политического участия женщин. Если в СССР количество женщин в политике было солидным, но чисто символическим, то в постсоветской России женщин в политике стало меньше, но у них уже вырисовывается «свое лицо»: возникло независимое женское движение (женские партии), появился опыт работы женской фракции в парламенте, женщины наконец-то появились на руководящих постах в Думе. Рубежным событием стала победа В. Матвиенко на губернаторских выборах 2003 года в Санкт-Петербурге: впервые женщина победила в борьбе за пост руководителя столь крупного и значимого субъекта РФ. Сейчас отмечается некоторая стабилизация количественных показателей представительства женщин в законодательной власти (в Государственной Думе
- на уровне около 10 %), так что можно надеяться, что минимум женского представительства (зафиксированный в Думе 1999 года) уже пройден. В российскую политику приходит новое поколение женщин, для которых характерно сочетание яркой индивидуальности и профессионализма.
В заключение хотелось бы отметить, что, хотя недостаточная степень участия женщин в политике, очевидно, не соответствует общему ходу развития гражданского общества, повышение участия женщин в политике не должно быть самоцелью ни для общества, ни для самих женщин. Насаждаемый сверху паритет, если внедрять его путем квотирования, нельзя считать «панацеей» от гендерной асимметрии политической сферы. Политика квот на практике может привести к выделению женщин как категории людей, положение которых должно быть детерминировано политическими установлениями, то есть институировать модель женщины-политика, находящейся под защитой (что было характерно для СССР). Участие женщин в политике должно быть действенным, а не формальным.
Литература
1. Айвазова СТ. Женское движение как ресурс модернизации России // Гендерная реконструкция политических систем / Ред.-сост. Н.М.Степанова, Е.В. Кочкина. - СПб., 2004.
2. Айвазова С.Г. Парламентские выборы 2003 года: гендерные ожидания // Конференция «Выборы 2003. Гендерный прогноз» // www.hшnanities.edu.ru/db/msg/44417.
3. Айвазова СТ., Кертман Г.Л. Гендерный анализ избирательных кампаний 1999 и
2000 года в России // Гендерная реконструкция политических систем / Ред.-сост. Н.М.Степанова, Е.В. Кочкина.-СПб., 2004.
4. Андреенкова А..В. Представительство женщин в парламентах России и Украины: опыт социологического анализа // Социологические исследования. - 2000. -№11.
5. Здравомыслова О.М. Семья и общество: гендерное измерение российской трансформации. - М., 2003.
6. Кочкина Е.В. Политическая система преимуществ для граждан мужского пола в России (1917-2002) // Гендерная реконструкция политических систем / Ред.-сост. Н.М.Степанова, Е.В. Кочкина. - СПб., 2004.
7. Крац С. Взгляды женщин-парламентариев России на «женский вопрос» // Гендерная реконструкция политических систем / Ред.-сост. Н.М.Степанова, Е.В. Кочкина. — СПб., 2004.
8. ЛиповецкийЖ. Третья женщина. - СПб., 2003.
9. Марченко Т.А. Женщины в элите России (начало 1990-х гг.) // Гендерная реконструкция политических систем. - СПб., 2004.
10. Матвеев Р.Ф. Проблемы женского равноправия во Франции // Гендерная реконструкция политических систем. - СПб., 2004.
11. Пищева Т.Н., Шелепасова Н.П. Образ идеального политического лидера в массовом сознании // Вестник МГУ. Серия 12. Политические науки. - 2004. - №4.
12. Степанова Н.М. Культура гендерных отношений в политических партиях и в парламенте Великобритании // Гендерная реконструкция политических систем /' Ред.-сост. Н.М.Степанова, Е.В. Кочкина. - СПб., 2004.
13. Степанова Н.М. Политика гендерного равенства в Скандинавских странах // Гендерная реконструкция политических систем. - СПб., 2004.
14. Чуковина Е. Влияние партийной политики на уровень женской репрезентативности в выборных органах России и Германии // Гендерные разночтения / Отв. ред. М.В. Раджаева. - СПб., 2005.
15. Шведова Н.А. Политическое участие и представленность женщин в США: последняя треть XX в. // Гендерная реконструкция политических систем / Ред.-сост. Н.М.Степанова, Е.В. Кочкина. - СПб., 2004.
16. Шведова Н.А., Исраелян Е.В. Канадская модель общественно-политической интеграции женщин // Гендерная реконструкция политических систем / Ред.-сост. Н.М.Степанова, Е.В. Кочкина. - СПб., 2004.
17. Attwood L. The Post-Soviet Women in the Move to the Market // Women in Russia and the Ukraine / ed. by Marsh R. - Cambridge, 1996.
18. Hough JF. The Soviet Union and Social Science Theory. - Cambridge, 1978.
19. Moser R.G. The Effect of Electoral System on Women’s Representation in Post-Communist States // Electoral Studies. - 2001. - V.20.
Интернет - ресурсы
20. http:/www.ipu.org/wmn-e /world.htm.
POLITICAL CAREER OF WOMEN IN RUSSIA AND IN THE WEST:
A COMPARATIVE ANALYSIS
O.B. Maximova
The Department of Sociology
Peoples' Friendship University of Russia 10a Miklukho-Maklaya str., 117198, Moscow, Russia
The article touches upon the issues of women participation in Russian politics. Russia is analyzed in the framework of global trends. The possible reasons for low representation of women in Russian politics are revealed, such as the consequences of the Soviet state protectionist policy traditions, the strategy of women-candidates nomination by political parties, women’s movement disintegration, the low political activity of women as well as other social, economic and psychological factors.
