CC BY
134
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия
2013. Вып. 6 (50). С. 46—64
Пол, СЕМЬЯ И РЕЛИГИЯ В ПЕРЕПИСКЕ
В. В. Розанова и С. А. Рачинского
А. А. Гришин
Статья посвящена анализу переписки В. В. Розанова и С. А. Рачинского с точки зрения вопросов пола, семьи и их соотношения с религией. Два мыслителя выступают как представители различных мировоззрений, противоположность которых выявляется в ходе осмысления их взглядов на указанные вопросы. Ключевой проблемой в рассматриваемом диалоге является вопрос о восприятии явлений пола, брака и семьи как явлений, относящихся к области сакрального или профанного бытия. Для осмысления этой проблемы представляется конструктивным обращение к отдельным аспектам современных теорий сакрального. Размышление о вопросах пола В. В. Розанов начинает с мысли о связи религиозности с сексуальностью. Позиция Церкви по вопросам брака, как отмечает Розанов, весьма двойственна и неоднозначна: с одной стороны, внешне и теоретически брак признаётся таинством и благословляется, но с другой стороны, внутренне и на уровне непосредственной практики область пола и брака оказывается полем действия административно-репрессивных мер и запретной темой для обсуждения. Выразителем подобного взгляда является и С. А. Рачинский. По Розанову же, высшим проявлением связи пола и религии является сотворение души нового человека Богом, происходящее непосредственно в момент зачатия. Подобное восприятие пола как благословения, по Розанову, — лучшее из возможных лекарств от различного рода вольнодумства, атеизма и других подобных явлений. Проблемы, о которых писал Розанов, в настоящее время отнюдь не исчезли, но скорее напротив усугубились. Обращение к наследию В. В. Розанова и, в частности, рассмотрение идей, высказанных им в диалоге с С. А. Рачинским, может способствовать поиску путей разрешения этих проблем.
Наследие В. В. Розанова крайне обширно и разнообразно. В план собрания сочинений, составленный самим автором, вошло 50 томов1. В 1990—2000-х гг. было издано собрание сочинений, охватывающее большую часть его наследия2. Работы мыслителя становились доступными современным читателям и исследователям постепенно, по мере появления новых томов. Параллельно этому продвигалось историко-философское осмысление идей Розанова.
Между тем, несмотря на существование значительного количества работ, в которых рассматривается творчество Розанова, можно сказать, что его наследие до сих пор остается изученным достаточно неравномерно. Исследуются отдельные аспекты его творчества, однако крайне редко делаются попытки охватить
'См.: Розанов В. В. Религия. Философия. Культура. М., 1992. С. 368.
2 В собрание сочинений В. В. Розанова, выходившее в издательстве «Республика» под редакцией А. Н. Николюкина, вошло 30 томов.
мысль Розанова как органическое целое. Как думается, подобная ситуация связана с важным вопросом, который неизбежно приходится решать любому серьезному исследователю Розанова: есть ли в действительности в его творчестве какой-либо центр или же его мысль представляет собой некую игру «опавших листьев», в достаточной степени увлекательную и интересную, но отнюдь не несущую в себе какого-либо метафизического смысла?
При обращении к историческому контексту можно увидеть, что многим современникам Розанова его мысль представлялась неким подобием игры, притом зачастую не вполне честной. Если мы принимаем такой взгляд, то остается рассматривать Розанова как «большого писателя с органическим пороком»3, идеи которого, несмотря на глубину и верность некоторых из них, не представляют собой никакого интереса в целом, да, в сущности, никакого целого в них нет и быть не может. В результате исследуются отдельные стороны творчества мыслителя, в то время как ключевое неизбежно ускользает. Такой подход представляется малопродуктивным. В сущности, он является не более чем «вытеснением» из сознания глубокой и разнообразной мысли Розанова. Тогда как при осознанной ее рецепции обращение к его творчеству может радикально обогатить и краеугольным образом расширить кругозор едва ли не любого исследования в гуманитарной сфере и, более того, помочь ответить на многие ключевые вопросы современности.
Помимо упомянутого направления во взгляде на мысль Розанова существует и другое, представители которого хотя и указывали на то, что в первом приближении его мысль действительно может показаться разнородной и даже хаотической, однако, отмечали, что в глубине своей она содержит вполне определенный стержень, создающий своего рода силовое поле, в котором и вращаются столь разнообразные и нередко противоречивые идеи. Один из представителей этого направления, отец Павел Флоренский, указывает на то, что суть философии Розанова, ее центр и источник силы, состоит в соприкосновении с сокровенной сущностью бытия. Этим «неизъяснимым способом» постижения реального бытия и причастности к нему является для Розанова, конечно, не что иное, как стихия пола: и в личном опыте, и во вселенском масштабе. Именно из нее происходит и, опираясь на нее, строится все здание розановской мысли. Как пишет Флоренский, «для меня нет сомнений, что новые данные, открытые Вами в тайниках быта и духа, найдут своего формовщика; подобно тому, как Бёме истолкован Шеллингом, Баадером и отчасти Гегелем в системе. Пока этого не будет, Вы в своем существе, не будете вполне понятны почти никому; рассуждать с Вами нельзя, т. к. Вас можно и должно слушать только; те же, которые рассуждают, ухватывают внешний облик и говорят не о Вашем, как таковом, а о случайной форме писаний; собственного образа у писаний Ваших нет, они безббразны, как и то, что они выражают. Но под разрозненными заметками скрывается громадный материал, запас новых, непосредственных данных для выработки мировоз-
’Такое название носила статья П. Б. Струве, посвященная творчеству В. В. Розанова (см.: Струве П. Б. Большой писатель с органическим пороком // В. В. Розанов: pro et contra. СПб., 1995. Кн. 1. С. 378-387.
зрения, данных, имеющих нисколько не меньшее значение, чем вновь открываемые факты в области естествознания»4.
К сожалению, надо признать, что нынешняя ситуация вполне соответствует тому положению дел, которое описывает Флоренский. Действительно, во многих текстах, посвященных Розанову, из потока его мысли выхватывается и рассматривается отдельный фрагмент («случайная форма писаний», внешнее) и, соответственно, восхваляется или, напротив, что чаще, критикуется, притом что «громадный материал... для выработки мировоззрения», как правило, не воспринимается. И, пожалуй, очевидно, что данные, «открытые Розановым в тайниках быта и духа», до сих пор не нашли своего, по выражению Флоренского, формовщика. Интерпретация мысли Розанова и ее оформление — это задача отнюдь не простая, требующая серьезнейшего труда. Но можно сказать, что в настоящее время в результате работы по изданию собрания сочинений, а также ряда трудов по розановской мысли созданы предпосылки для следующего этапа ее восприятия — для выработки цельного мировоззрения на основе мысли Розанова. Особую актуальность эта задача приобретает в наше время, характеризующееся кризисом европейской христианской цивилизации. Ведь в значительной мере этот кризис является следствием нерешенности тех проблем, которые Розанов поднимал и считал основными в своем творчестве: проблем пола, семьи и их соотношения с религией.
Одной из первых попыток более или менее последовательного изложения
В. В. Розановым мыслей о поле и религии в диалоге с собеседником является его переписка с С. А. Рачинским. Переписка в полном виде вышла в свет сравнительно недавно5 — в 2010 г., во второй книге «Литературных изгнанников», где была помещена и переписка В. В. Розанова с П. А. Флоренским, также содержащая крайне важный материал для рассмотрения взглядов Розанова на пол и семью более позднего периода. Два этих памятника любопытно соотнести друг с другом как две различные модели диалога по вопросам пола. Существенно то, что при всем различии личностей С. А. Рачинского и П. А. Флоренского каждый из корреспондентов Розанова рассматривает его мысль с точки зрения традиции православного христианства. При этом если в переписке с Флоренским Розанов обретает глубочайшего единомышленника, который понимает и чувствует едва ли не всё, о чем пишет Розанов, то в случае с Рачинским диалог строится совершенно иным образом — в данном случае интерес Розанова к полу и размышление над вопросами, связанными с этой темой, встречают решительное неприятие собеседника. Размышляя о расхождении с Рачинским, во вступительной статье к его письмам Розанов пишет: «...всё это отношение вытекло из вопроса, формально только или по существу брак есть таинство: есть ли он таковое по многоценным собственным качествам, или по провозглашению его таковым церковью, потому что он есть собственность церкви. “Всё, что лежит в святой деснице, — свято”, — так думал он. Я же, осторожно заглянув в десницу,
4Розанов В. В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники. М., 2010. Кн. 2. С. 10—11.
5 См.: Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... Письма Рачинского с комментариями Розанова были изданы им в 1903 г., письма же самого Розанова до этого издания не публиковались.
сказал: “Э, это золото! В деснице оно или на мостовой, цена его столько-то за золотник”»6.
В осмыслении различия во взглядах Розанова и Рачинского на вопросы пола и семьи, а также и в осмыслении этих явлений как таковых может быть полезным обращение к отдельным аспектам теорий сакрального. Подходы Розанова и Рачинского к вопросам пола и брака, пожалуй, соотносятся с двумя значениями понятия «священное» в индоевропейских языках. Так, в латинском языке оно выражается двумя терминами: васег и яапсшя. Вот как описывает это соотношение один из современных исследователей теорий сакрального С. Н. Зен-кин, основываясь на идеях Э. Бенвениста: «Имплицитная сакральность яасег воспринимается как нечто данное само по себе, независимо от человеческого установления, а эксплицитная сакральность яапсшя переживается как результат “санкции”, институционального решения или действия»7. Зенкин заключает: «Понятно, почему именно “институциональный” термин вапсЦиз, “святое”, возобладал в многовековой религиозной традиции (включая христианскую), основанной на кодифицированных законах, тогда как более “дикий” термин яасег остался в подчиненном положении... Религиозная мысль и в старину и в наши дни склонна либо “очищать” сакральное от этой двойственности, сближая его со “святым”, либо относиться к нему с подозрением как к “неполноценнобожественному”»8. Если попытаться соотнести это различие с восприятием сферы пола Розановым и Рачинским, то сложно не заметить принципиального сходства: «С этим семантическим распределением двух слов связана и пространственная модель их соотношения. Одно из предполагаемых значений латинского слова важЛш — “окруженный оградой”. Тем самым намечается концентрическая, центрально-периферийная структура, где “законное” и моновалентное сакральное — “святое” окружает “стихийное” и амбивалентное, т. е. небезопасное сакральное-“священное”, подобно тому как стенки сосуда предохраняют от воздействия заключенного в нем активного вещества»9.
Эта пространственная модель позволяет глубже понять соотношение мысли Розанова и Рачинского. Рачинский — адепт яапсшя, то есть в сущности «церковной ограды» и «санкции». То, что внутри ограды, — формально освящено церковью — свято («Всё, что лежит в святой деснице — свято», по Розанову), то, что вне формального церковного освящения («на мостовой»), — скверна. Розанов — певец васег, сокровенной сути вещей, вне зависимости от их расположения. То, что расположено «не там», по Розанову, должно быть переставлено в подобающее место, если святыня упала в грязь, то ее надо очистить от грязи и поместить туда, где она и должна быть.
Соотношение двух намеченных типов духовности (которое, возможно, может быть сведено к соотношению формы и содержания в религии) — их диалог (а нередко конфликт) и взаимодействие, как думается, — одна из ключевых проблем
6Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 414—415.
1 Зенкин С. Н. Небожественное сакральное: теория и художественная практика. М., 2012. С. 22.
8 Там же.
9Там же. С. 22—23.
религиозного сознания. В рассматриваемой переписке содержится обширный материал, который будет важен в любом размышлении над этой проблемой.
В общем и целом надо сказать, что критический взгляд Рачинского на размышления Розанова о поле был и, пожалуй, остается преобладающим среди православных христиан. В этой связи реакция Рачинского на мысль Розанова интересна не только сама по себе, но и типологически — как реакция на роза-новские размышления о поле православного христианина. Если к моменту начала переписки с Флоренским Розанов уже изложил свои воззрения на пол в ряде работ, то период, охваченный в переписке с Рачинским, — время активного формирования розановских взглядов на эту проблематику.
Рассматриваемый текст содержит в себе два слоя — собственно переписку и комментарии Розанова к письмам Рачинского, которые он сделал при их публикации в 1903 г. Хотя эти комментарии и принадлежат к другой эпохе, целесообразно также рассмотреть их здесь, так как они представляют собой органическую часть данного текста и могут помочь осмыслению розановских взглядов на пол более раннего периода. Первое письмо В. В. Розанова к С. А. Рачинскому, затрагивающее вопросы пола и семьи, датируется 25 июля 1897 г. Уже в этом письме свой основной тезис он формулирует достаточно четко и однозначно: «Связь яехиаГной как бы встревоженности, как бы ушиба и опамятования — такясна с мистическим чувством небесного, что для меня, видевшего подробности выражения последнего чувства — и не может быть сомнения в прямой их зависимости...»10.
Именно в «сексуальной встревоженности» Розанов, как он пишет далее, прозревает «некоторую тайну бытия»11. Можно сказать, что здесь сформулировано некое «исходное противоречие» — ключевая проблема и главный вопрос мысли Розанова, к постановке которого по большому счету вели вся его предшествующая жизнь и творчество и от которого расходились линии всей его дальнейшей мысли: как пол в человеке соотносится с богообщением, или, иначе, каково соотношение пола и религии?
Розанов надеялся получить от Рачинского какие-либо комментарии по столь волновавшей его теме. Однако Рачинский в своем ответе Розанову отнюдь не смог разделить восторга последнего в размышлениях о проблемах пола. В мысли Розанова он увидел лишь указание на патологию и «вырождение» в духе того, что описывал Достоевский: «...столь частое совпадение анормальной чувственности с религиозным мистицизмом»12. По его мнению, «люди с чрезмерно развитою чув-ственностию <...> ищут противовеса затягивающей их нечистоте, в созерцаниях религиозных»13. То есть для Рачинского чувственность есть «нечистота» (ключевое слово в этом отрывке), тогда как «созерцания религиозные» — напротив. Соответственно первое закономерно требует уравновешения вторым; это, в понимании Рачинского, — свидетельство «весьма низкопробной религиозности».
Можно сказать, что Рачинский здесь уподобляет движение человеческой души своего рода «качелям»: значительно отстранившись от нормы и середи-
10Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 547—548.
“Там же. С. 548.
12 Там же С. 450.
и Там же.
ны в сторону чувственности или, в терминах Рачинского, «нечистоты», человек устремляется к противоположному полюсу «духовности» и святости. Такое понимание бесконечно далеко от мысли Розанова: если Рачинский здесь пишет о «противовесе», «или-или», то, по Розанову, тут совсем не противовес, а один и тот же источник, из которого изливается и глубочайшая молитва, и ужаснейшее извращение. Таким образом, схема Рачинского вполне проста и прозрачна: «чувственность» — есть «нечистота» и грех, «религиозность» — чистота и благо: «Истинная... смиренная религиозность сердца и духа, — пишет Рачинский, — умеряет и сдерживает ненормальные порывы чувственности, на высших ступенях своего напряжения даже вовсе ее упраздняет... ибо природа человеческая ограниченна и двойственна, и не может охватить всецело две сферы — животную и духовную, которые в ней пересекаются»14.
И по мере возгорания «истинной смиренной религиозности», при достижении ею определенного духовного градуса «нечистота чувственности» должна, по-видимому, отпасть как грязь от раскаленного сосуда. Или, иными словами, если воспользоваться образом Рачинского о двух сферах человеческой природы — духовной и животной, можно сказать, что, судя по всему, в его понимании животное должно умереть, быть заклано или принесено в жертву, и чаемым результатом этого жертвоприношения будет, видимо, окончательное торжество «истинной смиренной религиозности». Таким образом, то, в чем Розанову видится «тайна бытия», Рачинскому кажется проявлением «низкопробной религиозности».
В следующем письме от 7 августа 1897 г. Розанов поясняет Рачинскому свою позицию: «...половые эксцессы ... — есть то же, что дрожания магнитной стрелки, которые не в себе самих важны, но важны как единственный показатель для исследования существующих в земном шаре магнитных токов, их существа и направления»15. Важность такого вида «искривленной» религиозности, по Розанову, в том, что она «указует в природе вещей существующую связь между теистическим устремлением человека и ои еипса (откуда)16 человека»17. Основная мысль Розанова здесь в том, что от решения вопроса, чем является пол, благословением или проклятьем, краеугольным образом зависит ни много ни мало судьба цивилизации и мира вообще. Восприятие пола как благословения, по Розанову, — лучшее из возможных лекарств от различного рода вольнодумства, атеизма и других подобных явлений: «Если от Бога, он (пол. — А. Г.), так сказать, в самом семени своем, в источнике, в тончайшем беленьком корешке, которым держится на матери-земле — теистическому созерцанию всех вещей мира сего обеспечена победа; и смех Вольтера в 95 томах отлетает...»18.
Более того, и в этом суть розановского проекта, «при подобном взгляде на всё открывается совершенно новая, необыкновенно серьезная точка зрения, почти торжественная. Конец легкомыслию; конец проституции как промышленности;
14Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 450—451.
15Там же С. 548-549.
16То есть сферой пола.
17Там же. С. 549.
18 Там же.
семья становится домашнею церковью; улица, театр, “ристалища” — меркнут. Всё это — как только человек поймет торжественную серьезность алькова, бездну серьезного и космического в том, что до сих пор он делал “под пьяную руку”. <...> В узле явлений тут роль сказуемого играет религиозность, а роль подлежащего — семя человеческое, которое есть или легкомыслие... или серьезно. Вы понимаете, что две эти противоположные точки зрения открывают две категории бытия человеческого (частного и общественного), которые никогда и ни за что не смешаются»19.
Рачинский же, конечно, подобных мыслей не понимал, он считал, «что характер половых побуждений дает мерку духовного содержания человека <...> Мистическая же связь, которую вы, по-видимому, усматриваете между половым возбуждением и духовным творчеством, моему пониманию остается недоступною»20.
Однако Розанов, несмотря на непонимание Рачинского, настойчиво продолжает излагать свои мысли, посвященные соотношению пола и религии. В письме от 3 сентября 1897 г. Розанов отправляется от той посылки, что зачатие это сверхъестественный акт, то есть, как поясняет автор, естество «в миг касания к нему ЭТОГО ''''Сверх'"', это “сверх” <...> и приносит жизнь на землю, отчего мы и говорим, что существо жизни <...> священно»21. То есть, иными словами, зачатие священно постольку, поскольку именно в этот момент происходит сотворение души человека Богом.
В современном же мире сфера пола оказывается глубоко профанированной: «...вот вещь, которая в целой природе забыта только одним человеком, и миг зачатия он сделал предметом анекдота», и в результате ведет, например, к проституции «анекдот — ну это шутка, ну это “под пьяную руку”, и проституция как фабрика есть уже следствие анекдотического взгляда на вещи»22. Однако, по мнению Розанова, краеугольным камнем подлинной религиозности должно явиться восстановление этой сферы в своих правах, при котором «станет ясно теистическое чувство, которое ясно течет отсюда», то есть из сферы пола, из момента зачатия, который и является одним из ключевых моментов соприкосновения человека с Богом. При таком взгляде «дом <...> становится <...> домашнею “скинией” каждого человека, которую он носит около себя»23.
Следующий существенный смысловой фрагмент, посвященный семье и браку, в этом письме можно было бы озаглавить «навоз и святость». Навоз — это отношение к браку в человеческой истории (конечно, тут имеются в виду не древние цивилизации, а христианство), приведшее к отчуждению человека от самого себя — это «тысячелетия греха и преступления», которые «закрыли от человека <...> простую и очевидную истину его бытия и исхождения, а следовательно, и глубочайшего его существа»24. Здесь Розанов еще не предъявляет прямых обви-
19Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... 549—550.
20 Там же. С. 453.
21 Там же. С. 553.
22 Там же.
23 Там же. С. 554.
24 Там же.
нений христианству, он лишь характеризует наличную ситуацию, ту ситуацию, которая в значительной мере описана в «Крейцеровой сонате» JI. Н. Толстого: «Всё гнушается, зажмуривается, плюет в кучу навоза, и далее и далее от нас отходит истина бытия нашего, мы изукрашаемся, надеваем венки или мундир, когда выходим на площадь, там мы “служим”, делаем “дело”, исполняем “долг”, а дома — как-нибудь, тут мы грязны, тут у нас свиное логовище, естественное и законное окружение свиного действия, возмутительной “мерзости”»25.
Подобное изъятие измерения священного и таинственного из ключевого аспекта человеческого существования, по Розанову, ведет к потере сакрального в мире в целом. И напротив, по Розанову, «мистическое в человеке» начинается оттого, «что все мы называем sexual’ным разделением», которое «кончается: рождением безгрешного младенца»26. И именно младенец, «спадший на землю кусок царствия небесного», по Розанову, является источником святости в мире.
Здесь Розанов подходит к следующему витку развития своей мысли: если с точки зрения современного ему общества (и в значительной мере христианства) средоточие семьи и существо брака — акт чувственной любви — это грязь и навоз, то является ли таковым «навозом» плод этого акта — младенец? Назвать «навозом» младенца, детей, которым, по словам Священного Писания, принадлежит Царство Небесное27, исходя из христианского вероучения навряд ли возможно. Из этого Розанов заключает, что чувственная любовь и самый ее акт — «это — таинство религиозное “в себе самом”, fas et religiorum внедренное в миры, впрыск в землю “дыхания Божия”, брызги бриллианта в черной породе, дешевой и грубой, как кварц», а «в таинственном sexual’HOM разделении, отсюда с каких-то неисследимых точек теряется в человеке граница ясного, механического, геометрического, логического, и начинается “всё по новому порядку”, как бы “из иного мира”, а по безгрешному младенцу = мысли Божией, мы заключаем, что здесь <...> начинается в природе человека, в самом, так сказать, плане его создания небесная сторона»28. Люди, как говорит Розанов, «выронили из себя тайну, вытрясли из себя таинство, и гибнут, и несчастны»29, и единственный путь преодолеть это несчастье и погибель — это возвращение измерения таинства и святости в поруганную и считающуюся грязью и навозом сокровенную суть брака — в самое совокупление.
Рачинский в письме от 11 сентября 1897 г., в ответ на розановские размышления о поле и религии, пишет: «Не сильтесь формулировать того, что постичь нам не дано. Довольствуйтесь созерцанием той красоты, которая проистекает из разделения полов и из неизбежности смерти. Эти две великие, сопряженные тайны требуют обращения благоговейного и стыдливого. Чаяние их смысла дается только поэтам. Всякое неосторожное прикосновение к ним болезненно отзывается в душах, смиренно верующих»30. В комментарии к рассматриваемому
25Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 554.
26Тамже. С. 555.
27 Лк 18. 16.
28Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 556.
29Тамже. С. 557.
,0Тамже. С. 455.
письму Рачинского Розанов выявляет важное противоречие в мысли Рачинско-го и других мыслителей, гнушающихся полом, но считающих благом его плоды: детей и поэзию. Более честно, по Розанову, при отрицании пола и при отказе от него было бы отказаться и от его благих плодов, детей и поэзии, либо, напротив, принимая эти плоды, признать благость и пола. Это одна из основных коллизий розановской мысли.
Далее Розанов вскрывает различие слова и дела в отношении к полу «моралистов» (в сущности, здесь можно читать — адептов аскетического христианства): при внешнем признании важности пола, которое является лишь своего рода маской, действительное отношение к этой области жизни крайне негативно. Соответственно, одним из аспектов своей миссии Розанов считал разоблачение подобной двойственной позиции.
Вторым этапом своей деятельности, который должен был начать осуществляться после признания того, что в действительности пол и семья воспринимаются отнюдь не положительно, по Розанову, должно произойти восстановление их значимости в сознании общества. Результатом такой деятельности, по Розанову, должно стать восстановление «автокефальности, властительного авторитета самой над собою семьи»31.
Не находя у Рачинского понимания занимавших его вопросов и сочувствия в размышлениях о проблемах пола и семьи, Розанов прекращает писать ему на эту тему. Следующее существенное для рассматриваемой темы письмо датируется 10 августа 1898 г. Это письмо важно тем, что в нем Розанов впервые в диалоге с собеседником говорит об обстоятельствах своего брака с А. Г. Сусловой32. Рассказывая Рачинскому историю своего второго брака, Розанов пишет, что, по его мнению, «“брак”, “семья” есть духовный мир; есть идеал физиологический ли, религиозный ли: который образует из себя притяжение, и человек липнет к нему, как облачко влажное к вершине горы»33. Именно таким образом и сам автор «прилип» к «домику около Введения», где жила его будущая жена. «В домике этом, — пишет Розанов, — я научился бездне мудрости (от старушки-матери); <...> “писатель-Розанов” незаметно там созрел в фундаменте как “Розанов-человек”»34.
При формальном следовании требованиям Церкви того времени Розанов должен был отказаться от обретенного — в брак он, согласно нормам церковного права, вступить не мог, так как первая жена, Суслова, не давала ему развода, но и отказаться от того, что он обрел, был не в состоянии, и клеймо «незаконности» продолжало довлеть над семьей Розанова — и с этим ему не раз еще пришлось столкнуться. Из этого Розанов выводит свое увлечение темой брака, а также своего рода «право» заниматься этой темой: «Вот причина моего усиленного внимания к браку; конечно, детей я не брошу; конечно, жену я не брошу; но ведь я прошел горнило 7-летнего размышления, и еще имею особое “умона-чертание”, чтобы не чувствовать стыда и позора в своем положении. Но тысячи
31 Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 455.
,2 Там же. С. 568.
33 Там же. С. 572.
,4 Там же.
слабых сердцем людей чувствуют, что “младенец пачкает отца”, как только он родится не при полноте условий; “пачкает и мать”»35.
Розанов указывает на парадокс: посещение публичного дома в современном ему обществе считается нормой, между тем «незаконный», то есть рожденный вне признанного Церковью и государством брака, ребенок — источник позора и порицания для родителей: «Иродова легенда бежит черною кошкой по миру: детей стыдятся и, стыдясь, убивают; поразительно, что в публичные дома никто решительно не стыдится ходить, тут нет зазора и даже нет юридического ли, канонического ли препятствия. Стыдно — родить; стыдно именно степень начинающейся правильности около пола»36.
Розанов резюмирует: «Вот почему я смею заговорить о спальне и ее подробностях; сказал, что тут уместна молитва»37. Розанов предлагает Рачинскому «следить за инстинктами человечества»: «В спальне-то, около ее нечести, благочестивые супруги поставят там образ, коим девушку отец и мать благословили в брак, — зажигают лампаду; а в проклятых залах ничего не зажигают, только свои поганые люстры; родился младенец — опять лампада; да всё это так религиозно, так очевидно религиозно, что нужно быть слепым <...>, чтобы не заметить особой и, очевидно, святой атмосферы, которая здесь струится, «колышется»; и еще остающихся, или, точнее, вымирающий остаток идеалистов брака, она-то (эта атмосфера) и тянет к себе»38.
Здесь у Розанова мы можем видеть противопоставление внутреннего и внешнего, парадной залы и супружеской спальни, кажущегося «света» и предполагаемой «тьмы». Розанов говорит о господстве профанного «света» как об одной из причин кризиса современной ему цивилизации. И при более глубоком, сущностном взгляде, по Розанову, становится ясно, что «свет» «поганых люстр» парадной залы в действительности есть «тьма», лишающая людей возможности общения с сакральным, тогда как «тьма» супружеской спальни в действительности есть «свет» лампадки над супружеским ложем, луч которой через сокровенный момент зачатия достигает небес.
Между тем внешние формы жизни являлись господствующими, и непосредственным следствием господства этих форм Розанов видел «ужас социального и культурного разложения», и целью своей деятельности он считал указание на ненормальность сложившейся ситуации и ее исправление: «А потому, предвидя пепелище, я и кричу заблаговременно: “Ьаяапйа постеля”, “святы дети”, “свято чадорождение”; не надо <...> ни канделябр, ни зал — но постеля, постеля и постеля; пот и труд любящих; домашние счеты; и, словом, “дом” и “дом” “около Введения Преев. Богородицы”, как научила меня жизнь и собственный горький опыт»39, — заключает Розанов. Но даже подобная исповедь (и проповедь) Розанова оказалась неспособной поколебать убеждения Рачинского.
35Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 574.
36 Там же. С. 574.
37 Там же. С. 575.
38Тамже.
39Там же.
Из описания Розановым истории своей жизни Рачинский делает выводы, совершенно противоположные розановским. Если для Розанова описанные им жизненные ситуации явились импульсом к размышлению на тему пола, то мнение Рачинского было совершенно противоположным: «По обстоятельствам, которые вы мне изложили, и по условиям вашей теперешней семейной жизни, и не следует вам говорить о браке, о половых отношениях в том изысканноотталкивающем тоне, который вы себе усвоили»40.
«Апофеозы плоти» и «возведения полового акта на какое-то всеобъемлющее таинство» Рачинский призывает Розанова «предоставить Zola et сотр.»41. По мнению Рачинского, «акт этот гораздо чаще бывает грязен, чем свят, и может быть освящен лишь великим целомудрием духа». При последнем же «нет никакой нужды в... психофизиологических копаниях» Розанова. «Это-то целомудрие следует насаждать, а не колебать писаниями, подобными розановским». Стремление Розанова обосновать его размышления личным опытом, по Рачинскому, также несостоятельно. По его мнению, это частности жизни и биографии Розанова, которые «в высшей степени случайны и исключительны» и на которых «ничего общего не построить», и он «не может не осуждать попыток возводить в общее правило явления, столь исключительные и болезненные». Завершает Рачинский тем, что именно знакомство с биографией Розанова дает ему право настойчиво рекомендовать Розанову «бросить всякие печатные толки о браке и половых отношениях» и призвать «писать о вещах, относительно которых его кругозор не омрачен». В итоге Рачинский квалифицирует писания Розанова не более как «клубничку»42.
В общем и целом, по сравнению с предыдущими письмами, Рачинский не говорит ничего нового, однако, пожалуй, именно здесь он наиболее рельефно обозначает тот взгляд на мысль Розанова, который доминировал среди его современников, а также в значительной мере сохраняется и в настоящее время. Здесь складывается впечатление, словно бы Розанов пытается обсуждать тонкости живописи со слепыми или особенности музыкальных произведений с глухими — как будто бы у Рачинского просто отсутствует орган, посредством которого он мог бы воспринять мысли Розанова о поле.
В этом письме (как и практически во всей переписке) комментарий Розанова интереснее самого письма. На призыв Рачинского к молчанию на тему пола и брака Розанов отвечает, что он согласен с Рачинским в оценке этой темы как крайне тонкой и значимой. Однако Розанов задается вопросом: «Но как же вы, и, между прочим, Рачинский, вообще все одиночки - м ы сл и тел и, одиночки-поэты, созерцатели, аскеты, присвоив власть и авторитет себе в браке, власть и авторитет над семьею, расстроили до нельзя эту главную тайну мира, даже расстроили ее безвинно, просто неумелым и неискусным ее управлением?»43.
Розанов закономерно заключает, что вопросами брака на протяжении многих веков занимались люди, не имеющие к браку никакого отношения, соответ-
40Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 460.
41 Там же.
42 Там же. С. 462.
43 Там же. С. 461.
ственно вопросы эти решались в первую очередь формально, а не по существу: «Нормировку брака взяли в свои руки герои девственного подвига, которые просто ничего не понимали в предмете нормировки! Не понимая законов крови и семени, они просто начали становить “мужа около жены” и обратно, арифметически и нумерационно, как костяшки на счетах, более всего обегая любовь, которая всегда спутывала их арифметику!! “Любовь — вот враг семейного покоя”, — говорили эти аскетические институтки, не замечая, что весь этот вековой, тысячелетний их принцип можно и следует читать справа налево'. Семья — вот могила, через которую мы надеемся умертвить любовь”. Так чудовищно регулированное институтками дело и кончилось на двух концах: 1) могилой любви, 2) могилой семьи»44.
При этом, как отмечает Розанов, фактическая разрушенность семьи руководство Церкви занимает и интересует мало, в то время как подлинную озабоченность и беспокойство иерархии вызывают указания на то, что для изменения ситуации необходим существенный пересмотр взгляда Церкви на брак: «Квиетический покой ничего для семьи не делающих аскетов обычно смешивается с “незыблемостью семьи”, которую наполовину своею наивностью и наполовину небрежностью они разорили»45.
Здесь Розанов кратко набрасывает программу исцеления брака: «Первое дело — устранить вовсе от брака пепиньерок (так Розанов именует судящих о браке аскетов. — А. Г.), aliis verbis <другими словами (лат.)> — совершенно разделить и отделить семью от девственного идеала, от сонма девствующих. Этого невозможно соделать, не возвратив авторитет браку, сперва уравнивая его с девством, а затем и поднимая над ним, просто как над состоянием незрелым и каким-то несерьезным, наивным и в семейных целях ненужным. Но девство и брак различаются отсутствием и присутствием “сближения полов”, и восстановить сказанный авторитет, значит то же, что поставить это “сближение” выше “воздержания от сближения”, и не только поставить, но разъяснить, доказать. Из этой новой, трудной и необходимой задачи, в сущности задачи самоспасения семьи, вытек тон и направление статей моих, на которые жалуется Рачинский»4".
Розанов отмечает ключевую важность опыта благополучной семейной жизни для трезвого и взвешенного рассуждения о браке и подходе к этой области бытия: «...как неодинаков тон рассуждений о семье счастливых семьянинов и рассуждений аскетов или несчастных семьянинов. У первых — высокий и спокойный тон, уважение, а в устройстве судьбы (брачной) детей, дочерей и сыновей — уравновешенная сообразительность. Из счастливой семьи — добродетельные дети, вот закон! Аскет и несчастный семьянин о поле рассуждает в анекдотах; и такой невообразимой порнографии, как от людей духовного (аскетического) образования, я никогда не слыхал»47.
О том же Розанов писал и в следующем письме от 29 августа 1898 г.: «Но что тут около жены... религия, просто я это чувствую». «Но что стоит в центре всего
44Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 461.
45Там же.
46Тамже.
47 Там же.
этого? То, на что люди вздумали плевать, о чем без анекдота теперь люди и не разговаривают. Вот это скверное начало анекдота я и решил вымести. Устал я писать, но за годы размышлений я вынес наблюдение, что коренной пункт крушения нашей цивилизации есть именно отсутствие религиозно-текущей семьи; страшное разъединение плотей; и этот “анекдот” около плоти, который царит от Парижа до Б. Морской <...>. Мы загниваем в самом узелке бытия; мы не умеем рождать и родиться; холодная и гусиная семья дает выброс детей на улицу. Дети точат ножи на родителей. Раз это есть, раз это — факт, все утешения религии бессильны; все школы напрасны. Дайте мне семьи — и я дам вам цивилизацию, дайте дьяволу в цивилизации проткнуть гнилой палкой семью — и цивилизация рухнет как мертвец. Теперь, мне думается, я нашел средство поправить семью: существо плоти священно, и брак не номинально религиозен, но реально — это есть таинство между супругами. “Брак” есть супружество, и таинством названо самою церковью именно оно»48.
Дальнейшие ответы Рачинского представляют собой по большому счету лишь ряд более или менее отчаянных просьб к Розанову прекратить рассуждения о вопросах пола и религии. Однако мысли Розанова, сопровождающие их, действительно интересны.
В следующем комментарии к письму Рачинского от 5 сентября 1898 г. Розанов отправляется от (риторического в известной мере) вопроса Рачинского: «Разве может быть между нами спор о том, что брак — таинство, что на этом таинстве зиждется всякая истинная цивилизация, всякая жизнь, возвышающаяся над животною?»49. В сущности, вопрос Розанова здесь всё тот же: брак свят и благословен формально (при санкции Церкви) или по существу? Или иначе (Розанов по-своему переформулирует вопрос Рачинского): считается ли брак таинством или же им является?
Розанов в свою очередь задается вопросом: «..Усчитаемостъ" ли брака за таинство принять “источником цивилизации”, или самую вещь, которая “считается”»? Отвечая на этот вопрос, Розанов говорит о том, что «из “считаемости” только считаемые иллюзии и вытекают, а цивилизация слишком реальна и ощутима». «Очевидно, — пишет Розанов, — всё дело вытекает из факта рода, крови, родства, семенного сцепления»*'.
Между тем подобное понимание в современном Розанову обществе и Церкви было утрачено. Далее рассуждение Розанова строится на рассмотрении существующей в практике Церкви очистительной молитвы над роженицей как своего рода факте-символе: «Однако любопытная и роковая “для цивилизации” сторона дела начинается с открытия, что “считающие” так или иначе брак решительно отвращают взор (а главное — внимание столь нужное) от крови, рода, родственности, семени, что словесно выражается в очистительной над роженицею молитве, а фактически и мощно — в мириаде фактов, во всей сумме отношений, наполовину неглижерских, наполовину враждебных к “считаемому браку”»51.
48Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 576 —577.
49 Там же. С. 463.
50 Там же.
51 Там же.
По Розанову, «вопрос о такой незаметной вещи, как очистительная (не со-радующаяся) над роженицею молитва, воспринимаемая как симптом, переходит в борьбу между отстаивающею себя цивилизациею и стремящимся (незаметно) погасить ее духом»52. То есть в этом отрывке мы видим противопоставление Розановым цивилизации как общества, основывающегося на «крови, роде, родственности, семени» («семенном сцеплении»), своего рода живого организма, и некоего «духа», противостоящего цивилизации и стремящегося ее «погасить».
Корни сложившейся ситуации Розанов находит, в частности, в деятельности руководства Церкви: «Конечно, духовенство наше хорошо, добро; даже разумно и просвещено. О государстве оно, конечно, заботливо. Но каким-то постным способом, без улыбки, без масла, без вдохновения!! <...> Всё — грех или «степени греха». Весь мир и всё улыбающееся в мире, всё свежее, чистое, «ядреное», молодое, надеющееся, геройствующее — ео ipso <тем самым (лат.)> “неприятно”»53.
Подобное положение дел, по Розанову, не может не вести к гибели христианской цивилизации: «Между тем религия, конечно, центр жизни и им останется, пока цела планета. Теперь в этот самый центр посадите недовольную улыбку, всего только ее одну, — и весь мир скиснет, просто — проквасится целая планета, ибо по центральному месту — и центральное значение. Однако, отчего же всему молодому и свежему кислая улыбка в ответ? — Да из очистительной молитвы роженице (пылинка, показующая состав целого)', очищается самое рождение человека, и уже через это самое не одобряется, — нет, «оплакивается» вообще всё бытие мира и всякое в мире бытие»54.
В следующем комментарии Розанов отправляется от вопроса Рачинского, зачем «подчеркивать и размазывать именно животную сторону брака, общую ему и его недостойным суррогатам, процветающую и без всяких апологий»55? Причиной необходимости «размазывания животной стороны», по выражению Рачинского, Розанов считает упоминавшиеся уже детоубийства, за которые, по его мнению, ответственны Церковь и общество. И Розанов призывает выяснить «метафизику» детоубийства, его духовное основание, найдя которое можно было бы избавиться от описываемого ужасного явления. «Не отнеслась бы грубо (кматери, роженице. — А. Г.), — пишет Розанов, — цивилизация, эпоха, а в зерне всего религия, то и вообще никогда и никто не удавился бы и не удавил дитя»56.
Размышляя о написанных христианскими авторами бесчисленных статьях и книгах с одинаковым названием «О христианском браке», Розанов приходит к выводу, что «ни единого-то там слова, не то чтобы ласкового, но даже и упомина-тельного о дитяти»57 в них нет.
Розанов здесь выделяет два взгляда на брак: взгляд мира, который при слове «брак» видит образ благой семьи, в которой в любви и заботе взрастают дети, одним словом, «живая жизнь», и взгляд духовенства, авторов книг «О христи-
52Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 463.
53Там же.
54 Там же.
55Там же. С. 463—464.
56Там же. С. 464.
57 Там же.
анском браке», в которых после заглавия идут «какие-то Львы VI Философы, Зонары и Вальсамоны» и «ужасные ругательства при подозрении, “как бы без нас не обошлись”»58. То есть основной упрек Розанова богословам, рассуждающим о браке, состоит в том, что в своих рассмотрениях они идут не от проблем и потребностей живых людей, но занимаются изложением неких умозрительных схем, не имеющих никакого отношения к жизни. Не имея ни соответствующего жизненного опыта, ни сколь-нибудь глубокого понимания предмета, такие авторы стремятся неведомое им явление поместить в клетку благочестивых рассуждений, а на живых людей наложить «неудобоносимые вериги» внешних запретов и предписаний. Более того, Розанов говорит также о том, что нередко подлинным мотивом подобных писаний является отнюдь не забота о мире, но разрешение вопроса о власти. И именно против такой сложившейся административнорепрессивной модели отношения духовенства к браку Розанов и направляет свое рассмотрение его чувственной стороны.
В ответе Рачинскому от 23 сентября 1898 г. Розанов достаточно последовательно описывает видение своей задачи в области осмысления брака: «...я строю альфу совершенно нового воззрения на пол: влияние рождения всегда прекрасно и религиозно. Это и есть порядок “je suis” в мире <...> Великим инстинктом и, наконец, водимая Богом — церковь это достигла и объявила брак (супружество, сочетание, но вовсе не номинальную его сторону, венчание) таинством, чего не сделала даже по отношению гораздо более для нее милого и ей понятного института монашества. Теперь самое это монашество как иначе может совмещаться с браком в той же одной церкви, в той же доктрине — иначе, как утвердить в своем монашестве не отрицание вовсе пола, но его “умное молчание”, “внутреннее глаголание”: при обратной и вульгарно-ходячей точке зрения, отождествляющей монашество с проклятою доктриною Селиванова и только без операции: при этой точке зрения брак и монашество раскалывают друг друга, и через их одновременную совместность — в сущности, раскалывается Церковь (в последовательности, в логичности). Католики так и поступили для последовательности: у них никакой священник, творящий таинства (евхаристии, крещения etc.), не касается женщин, чист от скверны (скопчество), и что при этом они оставляют брак “таинством” — то это вопиющая нелепость, и в веках, вероятно, произойдет окончательный (на Западе) разрыв, т. е. брак вовсе выкинут из состава церковных доктрин и равно таинств, и “человеку”, “этому прирожденному скоту”, будет “скотскою стороною своею”, “жить по-скотски”»59.
Розанов проводит различие между чувственным общением в семье и вне ее: «Но ведь факт один в браке и вне его: нет, вне — это механизм акта, обездушение того, что по преимуществу духовно: смерть, убийство, грех первородный. В браке — механизм акта наполнен душою, жив, а через детей — воскресает и воскресает в новую жизнь»60. «Новая философия, размазывание, — пишет Розанов, — вращаясь, по-видимому, в грязных вещах и начиная их одухотворять — дает просвет к целомудреннейшему и воздержаннейшему, но только не доходящему как
58Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 464.
59 Там же. С. 579.
“Там же.
до величайшего греха до отрицания (пола. — А. Г.) житию»61. При таком взгляде на пол, по предположению Розанова, брак для Церкви был бы не формален и номинален, но стал бы «’’таинством” в “реальном течении” своем, а не в одних церковных записях», и Церковь могла бы оказать действительную помощь людям. «Словом, — говорит Розанов, — мы получили бы нормальную семью, всегда религиозно-текущую, а не религиозную только в момент ее заключения»62. Вновь обращаясь к биографическому контексту, Розанов заключает: «Ведь Суслова не нарушила венчания — значит, она права; но мои дети родились вне (объявленного) венчания — они прокляты. Значит, нет существа брака: <...> ибо мы имеем церковное венчание, но не имеем брака религиозно-церковного»' ".
В следующем письме, от 13 октября 1898 г., Розанов продолжает свои рассуждения о взаимоотношениях семьи и Церкви. И главный упрек его Церкви состоит опять же в отстраненности от реальных проблем русского народа: «Ты не давай мне “Пространных догматических богословий” — а дай трезвый мир — деревню», «помоги или, по крайней мере, не мешай сложиться любящей и теплой семье»64. И далее: «Как же не видеть, что суть религиозности нашей (и именно специально у христиан) по маковку ушла в книгу, в устроение книг, а не в устроение жизни»65. По мнению Розанова, именно равнодушие Церкви к действительности было и причиной «шатаний» Толстого66. С точки зрения Розанова, это вполне закономерная реакция: «”Не от мира сего”. — “Ну, так и я не от тебя” — отвечает мир. <...> Жизнь и религия текут по “никогда не сходящимся” параллелям»67. В этом письме содержится также важное размышление Розанова о том, как он понимает свою задачу в области семьи и пола, а также соотношение его дискурса с мыслью современников: «Мне говорят: “Вы всё ставите брак на церковно-трансцендентную точку зрения; это — схоластика, и самая Ваша точка зрения ошибочна, и потому — статьи бесплодны”»68.
По Розанову, складывается парадоксальная и противоестественная ситуация: как Церкви нет дела до семьи и ее проблем (о чем говорилось выше), так и семье в значительной мере становится все меньше дела до Церкви. То есть равно как Церковь заинтересована лишь в том, чтобы, с одной стороны, в области брака всё было более или менее выстроено догматически, с другой — чтобы общая картина брачных отношений выглядела максимально благопристойно («что Бог сочетал, да человек не разлучает» — в самом буквальном понимании) при практически полном равнодушии ко внутреннему состоянию семьи и ее проблемам. С другой стороны, семья, которую по большому счету мало интересуют догматические совпадения и для которой ее внутренняя жизнь, здоровье детей, мир в доме гораздо важнее всех внешних благопристойностей, не находя интереса к
61 Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 579.
62 Там же. С. 580.
“Там же.
64Там же. С. 582.
65Там же.
“Там же.
67 Там же.
“Там же.
своим проблемам в Церкви, закономерно от Церкви отвращается (и замыкается в себе, теряя вертикальное измерение, в сущности, также теряя сакральное).
Так, обратная сторона проблемы, по Розанову, в том, что «для 9/10, может быть, 99/100 — брака вовсе нет в идеях, — и это — для людей семейных, хорошо живущих в семье»69. Свою же задачу он видит двояко: «оживить церковь семьею, ее пылом, ее животною, органическою и страстною стороною; и самую страсть, животное в нас — очистить религиею. Религиозно устроиться человеку — не в идеях, в “лжеимённом разуме”, а в полноте и целостности духовноорганического существа своего. Дайте нам тела чистые — может быть, мы станем чище сердцем»70.
В дальнейших письмах Розанов в ответ на многочисленные просьбы Рачин-ского постепенно перестает обращаться к вопросам пола и семьи, однако несколько интересных рассуждений на эту тему в них все же содержится. Так, в письме от 23 апреля 1899 г. Розанов предпринимает одну из последних (и безуспешных) попыток объяснить Рачинскому свою позицию, говоря о том, что его взгляд на пол глубоко серьезен и бесконечно далек от всякого легкомыслия и поощрения греха. Он пишет, что «требует строгости почти монастырской для семьи, бережливости пола, целомудрия пола»71 и указывает на то, что Церковь, напротив, видит в поле и браке лишь «удовольствие», «что-то “скоромное”, равное “разрешению на мясо, яйца и молоко”»72. Розанов резонно заключает: «гадость и родник разврата» состоят в том, что «христианские народы воспитаны в воззрении на брак как на “скоромное удовольствие”, и всякий мужик из того простого факта, что половая жизнь ему неопределенно и неограниченно разрешается в мясоед прямо выводит <...>, что в ней не содержится ни тайны, ни многозначительности, ни священства, приличествующего таинству»73. Именно из этого, по Розанову, проистекает «семейный разврат, внутрь-брачный разврат, о коем первый заплакал Толстой (“Крейцерова соната”)»74. «Семья, — пишет Розанов, — нуждается в каноне брачного течения, который Моисеем был отлично разработан (“Второзаконие”), а “батюшки” допустили людей дойти до ужасов и мерзости позднышевского бытия»75.
Итак, на основе обращения к переписке Розанова с Рачинским здесь, с одной стороны, рассмотрены воззрения на вопросы пола, семьи и религии участников диалога, с другой стороны, каждый из корреспондентов выступает как представитель определенного типа мировоззрения, которое в свою очередь определяется пониманием особенностей действия сакрального в мире.
Рассмотренные проблемы пола и семьи обладают значительной актуальностью для современности, и обращение к мысли В. В. Розанова по этим вопросам может способствовать более глубокому проникновению в их суть, а также.
69Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 582.
70 Там же.
71 Там же. С. 593.
72 Там же. С. 594.
73 Там же.
74 Там же.
75 Там же.
возможно, и их разрешению на основе формирования целостного религиозного мировоззрения.
Можно сказать, что в этой переписке Розанов диагностирует серьезнейший недуг, поразивший современные ему Церковь и общество: потерю семьей ее сакрального статуса, вытеснение самой сути брака в область профанного бытия или даже скверны. При кажущемся внешнем благополучии семьи конца XIX — XX в. в действительности это благополучие, по Розанову, представляет собой едва ли не «поваплённый гроб», с одной стороны которого происходят убийства родителями незаконнорожденных детей, а с другой — повальный блуд с проститутками. Позиция Церкви по вопросам брака, как отмечает Розанов, весьма двойственна и неоднозначна: с одной стороны, внешне и теоретически брак, казалось бы, признается таинством и благословляется, но с другой стороны, внутренне и на уровне непосредственной практики область пола и брака оказывается полем действия жестких административно-репрессивных мер, целью которых является поддержание внешнего благообразия при едва ли не абсолютном игнорировании жизни и потребностей конкретных людей. В результате подобного положения вещей, при котором Церковь отворачивается от нужд и вопросов семьи, семья и общество неизбежно отвращаются от Церкви. Такая ситуация, по Розанову, не может не привести государство и Церковь к неминуемой катастрофе. Свою задачу Розанов видит, с одной стороны, в том, чтобы обратить внимание общества на указанную проблему, с другой стороны, в том, чтобы наметить возможные пути ее разрешения. Ключевым в разрешении этого вопроса, по Розанову, должно стать уделение Церковью внимания живому человеку, конкретной семье с ее проблемами и неустройствами, а также однозначное и недвусмысленное благословение брака в самом его основании — в супружеском ложе и совокуплении — и выработка своего рода «канона религиозно-текущей семьи». Его мысль состоит в том, чтобы «оживить церковь семьею, ее пылом, ее животною, органическою и страстною стороною; и самую страсть, животное в нас — очистить религиею»76. Подобное восприятие пола как благословения, по Розанову, — лучшее из возможных лекарств от различного рода вольнодумства, атеизма и других подобных явлений. Так, надо отметить, что розановская мысль о поле — это сугубо практический проект, направленный на разрешение вопросов, поставленных самой жизнью. Проблемы, о которых писал Розанов, в настоящее время отнюдь не исчезли, но скорее напротив — усугубились. В этом смысле в области постановки указанных проблем и указания путей их разрешения значение розановской мысли для современности трудно переоценить.
Ключевые слова: пол, семья, брак, любовь, религия, человеческая природа, грех, духовность, святость, В. В. Розанов, С. А. Рачинский.
16Розанов. Собрание сочинений. Литературные изгнанники... С. 582.
63
Sex, the Family, and Religion in the Correspondence of V. V. Rozanov with S. A. Rachinsky A. Grishin
The author analyses the correspondence between Rozanov and Rachinsky from the point of view of matters pertaining to sex, the family, and their connection with religion. Each of the two philosophers represents a different and opposing school of thought in regard to these issues. The main problem is whether sex, marriage, and the family should be thought of as belonging to the sacred or profane sphere. It would seem constructive to view this question taking into account some contemporary theories about the sacred. Questions of sex for Rozanov are intimately related to his thought on the relationship of sex and religion. Rozanov noted that the thought of the Church regarding sex was highly equivocal. On the one hand, marriage in theory is regarded as a sacrament and is blessed by the Church. On the other hand, in practice, sex is subject by the Church to all sorts of administrative measures of a repressive nature and is a forbidden object for discussion. Rachinsky, in this, shared the opinion of Rozanov. For Rozanov, the best and highest proof of the intimate connection of sex and religion is the fact that at the moment of conception, God intervenes and creates a soul for the newly conceived human being. Accepting sex as a blessing, is, according to Rozanov, the best medicine against all sorts of theories of free thought, atheism, and other similar anti-theistic philosophies. These problems which Rozanov described have in our time not diminished but on the contrary have become even more relevant. The ideas expressed in Rozanov’s correspondence with Rachinsky may offer us new suggestions for ways to solve similar problems in contemporary society.
Keywords: sex, family, marriage, love, religion, human nature, sin, spirituality, holiness, V. V. Rozanov, S. A. Rachinsky.
Список литературы
1. Зенкин С. Н. Небожественное сакральное: теория и художественная практика. М., 2012.
2. Розанов В. В. Религия. Философия. Культура. М., 1992.
3. Розанов В. В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники. М., 2010. Кн. 2.
4. Струве П. Б. Большой писатель с органическим пороком // В. В. Розанов: pro et contra. СПб., 1995. Кн. 1. С. 378-387.
