CC BY
225
УДК 801.81 ББК 83
ПОЭТИКА НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЫ В «ДОНСКИХ РАССКАЗАХ» М. ШОЛОХОВА
I Д.В. Абашева
Аннотация. Устойчивые формы ^юизни народа передаются наиболее полно в традиционных представлениях казачества. Через весь цикл «Донских рассказов» проходит поэтическое воспроизведение семейных отношений, разрушающихся под влиянием катаклизмов эпохи. М. Шолохов ставит в своих произведениях главный вопрос народной культуры - вопрос о наследовании традиции. Писатель показывает, что разрушение традиционных норм жизни приводит к тому, что народная культура в трагические моменты утрачивает ценностные качества в регулировании социального поведения человека и в передаче нравственных норм и ценностей.
Ключевые слова: поэтика, народная культура, цикл, трагедия, народ, духовный код, традиция.
POETICS OF FOLK CULTURE
IN THE M. SHOLOKHOV'S "DON STORIES"
416 B D Aba he a
Abstract. Sustainable forms of people's life are transmitted more fully in traditional representations of the Cossacks. A poetic presentation of family relationships passes through the whole cycle of Don Stories, which has been disrupted by the impact of the cataclysms of the era. In his works, Sholokhov raises a big question of national culture - the question of inheritance of the traditions. The writer shows that the destruction of the traditional norms of life leads to the fact that in the tragic moments the national culture loses valuable qualities in the regulation of human social behaviour as well as in the transmission of moral norms and values.
Keywords: poetic, folk culture, cycle, tragedy, people, moral cod, tradition.
Во время гражданской войны, по собственному признанию М.А Шолохова, был он на Дону: «С 1920 года служил и мыкался по донской земле. Долго был продработником. Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 года, и банды гонялись за нами. Все шло, как положено. Приходилось бывать в разных переплетах...» [1, с. 33].
Вот эти трагические «переплеты» народной жизни, засвидетельствованные очевидцем, отразились в первых произведениях писателя. Ценности и идеалы, художественные нормы, утвердившиеся в обществе в процессе тысячелетнего развития, разрушались, претерпевали изменения. Народная культура — этот сложный комплекс достижений человечества в области материальной и духовной жизни, полученный народом в результате его общественно-исторической практики — испытывалась на прочность. Главной основой народной культуры является воплощение традиции — устойчивых форм народной жизни, отражающих особенности его национального характера и национального образа мира. Это столкновение устойчивых форм жизни и всевозможных изменений новшеств составляет основу конфликтов каждого конкретного рассказа и создает из разрозненных произведений цикл, раскрывающий трагедию народной жизни конкретного времени на фоне народной традиции, устойчивых форм, подвергающихся испытанию.
Герои Шолохова, как все народные герои, ищут, где «правда живет». «Свобода», «справедливость», «любовь» — эти базисные основы народной культуры М. Шолохов помещает
в основании духовного кода своих героев. Сущность народной художественной культуры в совокупности художественных ценностей и идеалов, созданных и укоренившихся в русском народе. Устойчивые формы жизни народа, отражающие особенности его национального характера и национального образа мира, передаются наиболее полно в традиционных представлениях казачества. Через весь цикл проходит поэтическое воспроизведение семейных отношений, разрушающихся под влиянием катаклизмов эпохи. Обратимся к рассказу «Родинка». Это произведение исследователи неслучайно называют эпиграфом, а весь цикл рассказов — «ключевым вступлением» ко всему творчеству писателя [2, с. 30]. В эпиграфе, как правило, выражается основная коллизия, тема, идея или пафос произведения, он способствует восприятию всего произведения читателем. Так и этот ранний рассказ М.А. Шолохова концентрирует основные коллизии не только цикла, но и всего творчества писателя, отражает те поэтические моменты народной культуры, которые будут волновать писателя в процессе его творческой эволюции.
Главный герой рассказа «Родинка» Николка выглядит старше своих лет: «Шершавый лист скупо рассказывает: Кошевой Николай. Командир эскадрона. Землероб. Член РКСМ... Против графы "возраст" карандаш медленно выводит: 18 лет. Плечист Николка, не по летам выглядит. Старят его глаза в морщинках лучистых и спина, по-стариковски сутулая». Уже в этом описании намечено противопоставление молодости — старости в характеристики
417
418
героя. Фактически герой молод, но командир в народных представлениях должен быть умудрен опытом. Строгая фактографичность повествования усиливается введением мотива заполнения анкеты. «Стыдится Николка своих восемнадцати годов. Всегда против ненавистной графы "возраст" карандаш ползет, замедляя бег, а Николкины скулы полыхают досадным румянцем» [3, с. 223]. Ибо достоинство народного героя выражено в его определении, например, «старый казак Илья Муромец». Стыдясь своих восемнадцати лет, Ни-колка хотел бы выглядеть перед казаками умудренным опытом командиром, а горького опыта он уже успел набраться. В свои 18 лет много повидал Николка: «Мальчишка ведь, пацаненок, куга зеленая, — говорят, шутя, в эскадроне, — а подыщи другого, кто бы сумел почти без урона ликвидировать две банды и полгода водить эскадрон в бои и схватки не хуже любого старого командира!» [там же].
В традиционных представлениях казачества воспитание мальчика не может быть без отца, который должен посадить сына на коня: «Казак Николкин отец, а по отцу и он — казак. Помнит, будто в полусне, когда ему было лет пять-шесть, сажал его отец на коня своего служивского. — За гриву держись, сынок! — кричал он, а мать из дверей стряпки улыбалась Николке, бледнея, и глазами широко раскрытыми глядела на ножонки, окарачившие острую хребтину коня, и на отца, державшего повод. Давно это было. Пропал в германскую войну Николкин отец, как в воду канул. Ни слуху о нем, ни духу. Мать померла» [там же, с. 224].
Николка семейные традиции казачества помнит как в полусне, а реальность явственна и трагична.
Ставит писатель в своих произведениях главный вопрос народной культуры о наследовании традиции. Любовь к лошадям, неизмеримую отвагу и родинку, такую же, как у отца, величиной с голубиное яйцо, на левой ноге, выше щиколотки унаследовал Николка от отца, которого он потерял в малолетстве. Проблема взаимоотношения отцов и детей поднимается писателем в рассказе через символ родства — родинку на том же месте, что и у отца. Не было у Николки возможности узнать своего отца, помнил он отца, держащего поводья у лошади, а дальше «как в воду канул». Игумен Георгий (Шестун) отмечает: народ теряет самую главную традицию — умение жить семьей [4]. Эту традицию потеряли и герои рассказа, отец и сын: «До пятнадцати лет мыкался по работникам, а потом шинель длинную выпросил и с проходившим через станицу красным полком ушел на Врангеля» [3, с. 224]. Основой русской семьи всегда была общность духовная — соборность, «по восприятию от купели». Ни о какой соборности, общности духовной нет речи в период такой разобщенности и противостояния, как гражданская война. Разрушена самая основа народной культуры — духовная общность. Следствия этого разрушения (брат встал на брата, сын на отца) и раскрывает писатель в творчестве, начиная с этого раннего цикла. Возможно ли счастье человека на развалинах рода, семьи? Этот вопрос тради-ционен для русской культуры: от былин и сказок, через классическую русскую литературу, он проходит через все этапы ее становления и развития.
По народным поверьям унаследованная родинка указывает на счастливого человека: «Родимое пятнышко, родинка, родиминка... Родимое пятнышко к счастью. Родиминка у счастливого. Родинки не смоешь. Родинка на таком месте, что самому видно, к худу; а не видно, к добру» [5, с. 101]. М. Шолохов в рассказе обыгрывает эту своеобразную связь с родом, разрушая народную веру в незыблемость родовых отношений. Ни-колке указывают на его родимое пятнышко: «Летом нонешним купался Николка в Дону с военкомом. Тот, заикаясь и кривя контуженную голову, сказал, хлопая Николку по сутулой и черной от загара спине:
— Ты того. того. Ты счастли... счастливый! Ну, да, счастливый! Родинка — это, говорят, счастье.
Николка ощерил зубы кипенные, нырнул и, отфыркиваясь, крикнул из воды:
— Брешешь ты, чудак! Я с маль-ства сирота, в работниках всю жизнь гибнул, а он — счастье!..
И поплыл на желтую косу, обнимавшую Дон» [3, с. 101]. Главное, что оказалось утраченным в мировосприятии Николки, — понятие дома. Не было у него дома, где формируется душевная и духовная жизнь семьи, где передаются нравственные ценности, бытовые и бытийные навыки, не передали отцы младшему поколению «умения жить семьей».
Не поверил Николка народному предсказанию, не принесла родинка счастья сыну, разорваны все нити, соединяющие его с родом, с отцом. Судьба отца перекликается с трагичной судьбой былинного героя. Род разрушен и уничтожены вековечные связи отца и сына: «Семь лет не ви-
дал атаман родных куреней. Плен германский, потом Врангель, в солнце расплавленный Константинополь, лагерь в колючей проволоке, турецкая фелюга со смолистым соленым крылом, камыши кубанские, султанистые, и — банда» [3, с. 226].
Отец стал предводителем банды, за которой гонялся Николка. «Вот она, атаманова жизнь, коли назад через плечо оглянуться. Зачерствела душа у него, как летом в жарынь черствеют следы раздвоенных бычачьих копыт возле музги степной. Боль, чудная и непонятная, точит изнутри, тошнотой наливает мускулы, и чувствует атаман: не забыть ее и не залить лихоманку никаким самогоном» [там же]. Зачерствела душа и у отца, оставив одну боль.
Отец и сын по разные стороны борьбы — ситуация, отраженная былинами («Илья Муромец и Сокольник»: отец убивает врага и узнает в нем сына). Бытовые детали создают эпохальное представление о конкретном времени. Фольклорные сюжеты, константы народного сознания, базисные основания народной культуры расширяют сиюминутные, современные представления и переносят их в план ценностно-нравственного поэтического восприятия конкретных явлений войны и единоборства. Построение всех произведений из донского цикла основано на соединении конкретного времени гражданской войны с «большим временем» развития народной культуры в ее ценностном мировосприятии. Ценностные парадигмы конкретного времени и эпохального времени народной культуры не совпадают. В народной культуре главный акцент делается на культурные традиции, цен-
419
ности — все то, что выше времени. Усиливается эта разобщенность отца и сына сценой грабежа мельника бандой отца: здесь попираются важные нравственные составляющие казачьей народной культуры — почитание старших и поклонение земле-кормилице. Мифологема земли в традиционной народной культуре как знаково-символическое выражение традиции связана с преклонением перед землей — матушкой, землей-кормилицей, родимой — землей. Издеваясь над стариком, атаман заставляет Лукича есть землю:
— Погоди, старик.
Атаман с седла соскочил, качнулся на дуговатых ногах пьяно и, крепко дохнув самогоном, сказал:
— Мы, дед, коммунистов ликвидируем... Так-то!.. А кто мы есть, не твоего ума дело! — Споткнулся, повод роняя из рук. — Твое дело зерна на семьдесят коней приготовить и молчать... Чтобы в два счета!.. Понял? Где у тебя зерно?
— Нетути, — сказал Лукич, погля-Л1П дывая в сторону.
420 — А в энтом амбаре что?
— Хлам, стало быть, разный... Нетути зерна!
— А ну, пойдем!
Ухватил старика за шиворот и коленом потянул к амбару кособокому, в землю вросшему. Двери распахнул. В закромах пшеница и чер-нобылый ячмень.
— Это тебе что, не зерно, старая сволочуга?
— Зерно, кормилец... Отмол это... Год я его по зернушку собирал, а ты конями потравить норовишь...
— По-твоему, нехай наши кони с голоду дохнут? Ты что же это — за красных стоишь, смерть выпрашиваешь?
— Помилуй, жалкенький мой! За что ты меня? — Шапчонку сдернул Лукич, на колени шмякнулся, руки волосатые атамановы хватал, целуя...
— Говори: красные тебе любы?
— Прости, болезный!.. Извиняй на слове глупом. Ой, прости, не казни ты меня, — голосил старик, ноги атамановы обнимая.
— Божись, что ты не за красных стоишь... Да ты не крестись, а землю ешь!..
Ртом беззубым жует песок из пригоршней дед и слезами его подмачивает.
— Ну, теперь верю. Вставай, старый!
И смеется атаман, глядя, как не встанет на занемевшие ноги старик. А из закромов тянут наехавшие конные ячмень и пшеницу, под ноги лошадям сыплют и двор устилают золотистым зерном» [3, с. 228-229]. Народное почитание хлеба (хлебушко — ба-тюшко!) попирается, вмести с ним унижается и старик Мельник ни чем-нибудь, а Землей — кормилицей!
Лукич не делил и не различал красных и белых: «Много перевидал он за смутные года таких вот вооруженных людей, бравших не спрошаю-чи корм и муку, и всех их огулом, не различая, крепко недолюбливал» [там же, с. 227]. Теперь обстоятельства заставили Лукича сделать выбор и идти за подмогой к красным. Ситуация выбора - основа сюжета народных произведений — стала главной и в поэтике произведений М. Шолохова. Герои писателя так или иначе решают экзистенциальную проблему народной культуры: какую дорогу избрать, где свой, где чужой? «Николка со стола приподнял лохматую голову, в пуху и перьях, спросил сонно, но строго:
— Куда шел?
Лукич вперед шагнул и радостью поперхнулся.
— Родимый, свои это, а я думал — опять супостатники энти... Заробел дюже и спросить побоялся... Мельник я. Как шли вы через Митрохин лес и ко мне заезжали, еще молоком я тебя, касатик, поил... Аль запамятовал?..
— Ну, что скажешь?
— А то скажу, любезный мой: вче-рась затемно наехали ко мне банды эти самые и зерно начисто стравили коням!.. Смывались надо мною... Старший ихний говорят: присягай нам, в одну душу, и землю заставил есть» [3, с. 229-230]. Мельник Лукич сделал свой выбор, для него свой — Николка с отрядом.
Отец и сын не просто чужие, а враги, уничтожающие друг друга. Степень озверения писатель показывает через характерный народному художественному творчеству параллелизм: «Из бурелома на бугор выскочил волк, репьями увешанный. Прислушался, уткнув голову вперед.... За перелеском кто-то взвыл по-звериному и осекся. Солнце закрылось тучей, и на степь, на шлях, на лес, ветрами и осенью отерхан-ный, упали плывущие тени» [там же, с. 230], «Трое суток, как набедивший-ся волк от овечьей отары, уходят дорогами и целиною бездорожно, а за ним вназирку — отряд Николки Кошевого» [там же, с. 225-226].
Шолохов показывает, что разрушение традиционных норм жизни приводит к тому, что народная культура утрачивает ценностные качества в регулировании социального поведения человека и в передаче нравственных норм и ценностей.
Отец и сын не испытывают друг к другу нравственных чувств.
«Повернул атаман коня, а на него, раскрылатившись, скачет один и шашкой помахивает. По биноклю, метавшемуся на груди, по бурке догадался атаман, что не простой красноармеец скачет, и поводья натянул. Издалека увидел молодое безусое лицо, злобой перекошенное, и сузившиеся от ветра глаза. Конь под атаманом заплясал, приседая на задние ноги, а он, дергая из-за пояса зацепившийся за кушак маузер, крикнул:
— Щенок белогубый!.. Махай, махай, я тебе намахаю!..
Атаман выстрелил в нараставшую черную бурку. Лошадь, проскакав саженей восемь, упала, а Никол-ка бурку сбросил, стреляя, перебегал к атаману ближе, ближе...» [3, с. 231]. Николка видит перед собой врага: «.молодое безусое лицо, злобой перекошенное, и сузившиеся от ветра глаза». Злоба, ненависть доминирует в чувствах героев рассказа.
Противостояние не узнающих друг друга родных людей заканчивается трагедией для обоих. Трагиче- 421 ское и особенности его решения в «Донских рассказах» отличаются от фольклора, где единоборство идет «за землю русскую» с истинным врагом, чужим, каковым стал и сын Ильи Муромца Сокольник. Герой борется «за вдов, за сирот, за малых детей», за их спокойствие и благополучие, за сохранение святости русской земли, за свободу и справедливость. В повествовании Шолохова развивается иная линия. В его сюжетной схеме реализуется не только фольклорная традиция, но и древнерусская: русские князья из-за своего «недоумия», из-за того, что каждый
сказал: то мое и это мое же, — приносят в жертву своим грехам (корыстолюбию и разрушению единства) землю русскую. А прозрение наступает, когда точка невозврата пройдена:
«Неук, сосун, горяч, через это и смерть его тут налапает», — обрывками думал атаман и, выждав, когда у того кончилась обойма, поводья пустил и налетел коршуном.
С седла перевесившись, шашкой махнул, на миг ощутил, как обмякло под ударом тело и послушно сползло наземь. Соскочил атаман, бинокль с убитого сдернул, глянул на ноги, дрожавшие мелким ознобом, оглянулся и присел сапоги снять хромовые с мертвяка. Ногой упираясь в хрустящее колено, снял один сапог быстро и ловко. Под другим, видно, чулок закатился: не скидается. Дернул, злобно выругавшись, с чулком сорвал сапог и на ноге, повыше щиколотки, родинку увидел с голубиное яйцо. Медленно, словно боясь разбудить, вверх лицом повернул холодеющую голову, руки измазал в ... крови, выползавшей изо рта широ-422 ким бугристым валом, всмотрелся и только тогда плечи угловатые обнял неловко и сказал глухо:
— Сынок!.. Николушка!.. Родной!.. Кровинушка моя...
Чернея, крикнул:
— Да скажи же хоть слово! Как же это, а?
Упал, заглядывая в меркнущие глаза; веки, кровью залитые, приподымая, тряс безвольное, податливое тело... Но накрепко закусил Никол-ка посинелый кончик языка, будто боялся проговориться о чем-то неизмеримо большом и важном.
К груди прижимая, поцеловал атаман стынущие руки сына и, стис-
нув зубами запотевшую сталь маузера, выстрелил себе в рот...» [3, с. 231232]. Не передавшему традицию семейных взаимоотношений, а убившему сына отцу ничего другого не остается.
Вопрос: «Как же это, а?» — стал сквозным для всего творчества писателя. На этот вопрос пытаются ответить герои всех его произведений. Деды и отцы, отцы и дети, забывшие и утратившие связь с родом и родной землей, не могут дать ответа на этот вопрос, «боятся проговориться о чем-то неизмеримо большом и важном». Это большее и важное связано с утратой любви и забвением ценностей рода, семьи. Целостная культура семьи, а значит и государства, разрушена ненавистью, неумением и нежеланием договориться. Старая народная примета о счастливой родинке, унаследованной от отца, под тяжестью ненависти разрушается и раскрывает всю пропасть непонимания, отца и сына, ставших чужими. Прочен тот дом, где живут духовной жизнью, из рода в род передают духовные, культурные традиции, ценности — все то, что выше времени. Герои Шолохова не поднялись выше конкретного времени, и это раскрыла поэтика народной культуры, к которой обратился писатель с первых своих произведений.
Функция народной художественной культуры воплотилась в полной мере в «Донских рассказах» и сформировала творческую манеру писателя в последующих произведениях. Несмотря на типологические различия культур разных эпох в раздумьях писателя о преемственности традиций, можно говорить об особенностях влияния поэтики народной
культуры в творчестве М.А. Шолохова как о тенденции актуализации духовных ценностей прошлого в самых разных формах.
М. Шолохов, обращаясь к участникам международного литературного симпозиума, «товарищам по профессии», считал самым важным ответить на вопрос: «Чему и кому служит его перо, его труд, его искусство?» Характеризуя творчество Алишера Навои, М. Шолохов отметил: «Певец человеческого труда и любви оставил на века и на тысячелетия мудрость, взращенную народом. Пусть эта мудрость освещает и вам дорогу в ваших работах <...> Высоким званьем "Человек" достоин зваться тот, Кто о народе никогда не оставлял забот. Так учил Навои. Внемлите его завету!» (1968) [1, с. 367].
Писатель разделял этот завет с первых своих произведений, о народе никогда не оставлял забот, поэтому и был так близок ему этот призыв А. Навои. Говорить о Шолохове — это значит говорить о народной культуре во всех его произведениях.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Шолохов, М. Собрание сочинений: В 8 томах. Т. 8 [Текст] / М. Шолохов. - М.: Правда, 1975. - 420 с.
2. Котовчихина, Н Д. Эпическая проза М.А. Шолохова в русском литературном процессе ХХ века [Текст] / Н.Д. Котовчихина. - М.: Издательский дом «Таганка», 2004. - 309 с.
3. Шолохов, М. Собрание сочинений: В 8 томах. Т. 7 [Текст] / М. Шолохов. - М.: Правда, 1975. - 623 с.
4. Шестун, Е. Православная семья [Текст] / Е. Шестун, Н. Огудина. - Самара: ЗАО «Самарский информационный концерн», 2001. - 272 с.
5. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. [Текст] / В.И. Даль. - М.: Русский язык, 1980. - 683 с.
REFERENCES
1. Dal V.I., Tolkovyj slovar zhivogo velikorussk-ogo jazyka, Moscow, Russkij jazyk, 1980. Vol. 4, 683 p. (in Russian)
2. Kotovchihina N.D., Jepicheskaja proza M.A. Sholohova v russkom literaturnom processe ХХ veka, Moscow, Izdatelskij dom "Taganka», 2004, 309 p. (in Russian)
3. Sholohov M. Sobr. soch.: v 8 t., Moscow, Pravda, 1975, Vol. 7, 623 p. (in Russian) ..n
4. Sholohov M. Sobr. soch.: v 8 t., Moscow, 4ia Pravda, 1975, Vol. 8, 420 p. (in Russian)
5. Shestun E., Ogudina N., Pravoslavnaja sem-ja, Samara, ZAO "Samarskij informacionnyj koncern", 2001, 272 p. (in Russian)
Абашева Диана Владимировна, доктор филологических наук, профессор, кафедра русской литературы, Московский педагогический государственный университет, abasheva.diana@ yandex.ru
Abasheva D.V., ScD in Philology, Professor, Department of Russian Literature, Moscow State University of Education, [email protected]
