CC BY
81
УДК 801.73 ББК 80.9
А.Л. Вольский1
ПОЭТИЧЕСКАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА Н.О. ГУЧИНСКОЙ В КОНТЕКСТЕ РАЗВИТИЯ ГЕРМЕНЕВТИКИ В РОССИИ
Ключевые слова: аллегорический смысл, герменевтика, интерпретация, исторический смысл, Логос, метафора, метод, типологическое толкование.
allegorical sense, hermeneutics, interpretation, historical meaning, Logos, metaphor, method, typological interpretation
В статье речь идет о концепции филологической герменевтики проф. Н.О.Гучинской. Данная концепция, в основе которой лежит богословское учение о Логосе, рассматривается в контексте развития герменевтики в России. В статье показаны истоки и основные идеи данной герменевтической концепции. Н.О.Гучинская понимает герменевтику как творческий метод толкования, следуя традициям романтизма.
The article deals with the conception of philological hermeneutics. This conception based on the theological doctrine of the Logos was worked out by Prof. N. O. Gutschinskaja in the context of the development of hermeneutics in Russia. The origins and the main ideas of this conception are regarded in details. Prof. N.O. Gutschinskaja understands the hermeneutics as a creative method following to romantic tradition.
Основоположником петербургской школы филологической герменевтики была заведующая кафедрой германской филологии РГПУ им. А.И. Герцена, профессор Нина Олеговна Гучинская (1937-2001), которая в течение ряда лет (1987-2001) вела на факультете иностранных языков семинар по герменевтике Нового завета и герменевтике поэтического текста. Ее герменевтическая концепция изложена в ряде концептуальных статей [1: 44-64; 2: 109-118; 3: 119-124] и наиболее полно в монографии «Hermeneutica in nuce» [4], которая вышла посмертно в 2002 г.
В основе концепции Н.О. Гучинской лежит богословско-философская герменевтическая традиция, идущая от Платона и библейской экзегезы до поэтической философии М. Хайдеггера, перевод
* Вольский Алексей Львович, кандидат филологических наук, Российский государственный педагогический университет имени А.И. Герцена, Санкт-Петербург.
«Введения в метафизику» которого Н.О. Гучинская осуществила, и философской герменевтики Г.-Г. Гадамера. Внутри этой традиции для петербургской школы приоритет имеет романтическая герменевтика Фр. Шлейермахера, братьев Авг. И Фр. Шлегелей, филологическая теория, идущая в Германии от И.Г. Гамана и И.Г. Гердера, восходящая к В.ф. Гумбольдту и в 20 в. - к М. Хайдеггеру.
Какое место занимает герменевтическая концепция Н.О. Гучинской в истории и теории отечественной герменевтики? Следует сказать, что герменевтика для России не является чем-то абсолютно новым, однако она долгое время не называла себя этим именем и существовала, как писала Н.О. Гучинская, «под видом другой теории» [4: 16]. Среди этих теорий выделяются три, возникшие фактически одновременно: первая линия - богословско-философская, опиравшаяся, прежде всего, на мистическое богословие Православной церкви (о. П. Флоренский, о. Сергий Булгаков, А.Ф. Лосев - т.н. имяславие). Вторая линия - феноменологическая, связанная с традициями западной герменевтики и гумбольдти-анства (Г.Г. Шпет). Г.Г. Шпет - не только теоретик, но и историк герменевтики. Третья линия - лингвопоэтическая, представленная работами Русской формальной школы с ее учением о поэтическом языке как одухотворенной форме. Философское имяславие, феноменология и ОПОЯз не были только умозрительными. Они выступали как языковое осмысление живой духовной традиции: мистического опыта Восточной Церкви, индивидуального психологического опыта и художественного опыта нового искусства - литературного авангарда.
Когда идеологический запрет был снят и герменевтика смогла выступить под своим настоящим именем, то в России образовались четыре герменевтические школы - московская (А. В. Михайлов и В.В. Бибихин), пятигорская (В.П. Литвинов, О.В. Карасев, Т.Н. Снитко), тверская (Г.И. Богин, Н.Л. Галеева и А.А. Богатырев), а также санкт-петербургская школа (Н.О. Гучинская, С.Р. Абрамов, А.Л. Вольский). В то время как московская школа, опиравшаяся на традицию немецкой философской герменевтики, изучала, следуя традиции Г.Г. Шпета, историю классической герменевтики, трансцендентальные условия понимания с учетом его историзма и возможности построения исторической поэтики, пятигорская школа стремилась к синтетическому осмыслению литературного произведения на основе широкого семиотического и философского подхода, Тверская и петербургская школы были «филологичнее» в том смысле, что ориентировались на текст как художественно-языковое единство и его толкование. Для них герменевтика была живым методом интерпретации текста, методом познания его стиля [1: 50].
Видя цель герменевтики в понимании текста, эти школы шли к ней все-таки по-разному. Герменевтический анализ для Г.И. Богина и его школы имеет своим результатом понимание текста, под которым он по-
нимает процесс рефлексивного овладения его содержанием. Понимание предстает как двуединый процесс, в котором выделяется две стороны -процессуальная и субстанциальная.
Процессуальная сторона понимания состоит из множества действий, процедур и техник, применяемых для достижения понимания. К числу таких техник Г.И. Богин относит дивинацию, феноменологическую редукцию, технику разрыва герменевтического круга и др. Множественность техник понимания объясняется тем, что «... единой техники понимания не существует» [5: 63]. Все эти техники понимания восходят к родовому понятию направленной (ноэматической) рефлексии, которая лежит в основе всей процессуальной стороны понимания текста.
Рефлексивный процесс толкования и перетолкования текста есть бесконечный процесс, последовательное становление и приращение нашего знания о нем. Оно отражает процесс самопознания самого толкователя, который через приобщение к тексту познает и себя тоже.
Содержание текста есть понятие комплексное, включающее в себя всю систему значений, содержаний, смыслов и смысловых связей данного текста. Весь этот семантический комплекс образует т.н. «субстанциальную» сторону понимания [5: 61].
Если для процессуальной стороны понимания фундаментальным было понятие рефлексии, то для субстанциональной стороны таким понятием выступает смысл. Исследуя это понятие, Г.И. Богин опирается на лингвистическую теорию значения. На ее основании разрабатывается типология различных уровней категоризации смысловых концептов текста, которые образуют триаду: значение - смысл - художественная идея. Художественная идея - высшая точка смысловой категоризации текста «внутренняя сторона совокупного художественного образа, представленного художественным текстом» [5: 92].
В тексте все содержательные элементы, вплоть до его сюжета, предстают как элементы «опредмеченного» (объективированного) в тексте смысла. В соответствии с данными уровнями выделяются и уровни понимания: семантизирующий, когнитивный и смысловой. Только понимание третьего уровня выводит толкователя к художественной идее, оно является «распредмечивающим», т.к. состоит в «переводе (вербализованных в тексте - А.В.) смыслов текста в состав смыслов реципиента» [5: 83]. Однако оно не может быть получено в обход первых двух и должно согласовываться с ними. Проверка происходит в самовопроша-нии: «Я понял, но правильно ли я понял?»
Если герменевтика тверской школы с ее строгими границами между уровнями текста и различением техник понимания была больше рационально-грамматической, то Н.О. Гучинская искала в ней, прежде всего, ассоциативно-интуитивное и художественное начало, что подтверждается не только композицией и самим стилем ее работ, но худо-
жественными переводами, которые органично дополняли ее научную теорию.
Герменевтика понимается Н.О. Гучинской как триединство теории, истории и метода. В основании герменевтической науки лежит т.н. поэтическая теория языка, истоки которой лежат в богословской идее Логоса [2: 109; 3: 22-27]. Логос - Слово, коим Бог сотворил мир, Слово Творца. По аналогии с творением бытия человек творит имена (язык). Этот акт языкотворчества и есть первопоэзия. Слово «поэзия» нуждается здесь в уточнении. Вспомним, что греческое «poiein» означает «творить». Поэтическая теория языка толкует поэзию как сущность языка, и происхождение языка усматривает также в творчестве. Эта герменевтическая теория, теологически оформленная Бл. Августином [6: 422-432], в Новое время в Германии была разработана в работах Гамана, сформулировавшего знаменитый тезис «поэзия есть родной язык человеческого рода» [7: 190], его ученика Гердера [8], романтиков (Авг. и Фр. Шлегеля, Фр. Шлейермахера, Новалиса, Фр.В.Й. Шеллинга, Я. Гримма) [9], получив свою не только философскую, но филологическую разработку в языковой теории В.ф. Гумбольдта, трактовавшего язык в его сущности не как некое незыблемо существующее, данное произведение (Werk), а как творчество, энергию духа [10: 418].
В генезисе прафеноменом человеческого языка был миф как первопоэзия. Но данная теория не останавливается только на генезисе языка, но дает толкование его дальнейшей эволюции. Она состояла в том, что естественная поэзия языка (Naturpoesie), миф, в котором образ, звук и обозначаемое, были слиты, под влиянием развития логико-дискурсивных форм мыследеятельности, распался, утратив свою изначальную выразительность, которая, однако, восстанавливается в поэзии как искусстве (Kunstpoesie). С помощью метафорического языка в тексте творятся имена вещей, образующих новый языковой мир, т.е. новый миф, который в отличие от своего прототипа имеет индивидуальную, т.е. рефлексивную природу.
Антиномия между означаемым и означающим, миром и языком, словом и обозначаемой вещью, снимается в третьем члене, коим является поэзия как явление духа и поэтическом тексте как форме его воплощения. А из этого следует: поэтический текст есть языковая форма толкования бытия. Так, М. Хайдеггер назвал произведение искусства «местом, в котором истина вводит себя в творение» [11: 73]. Язык, под которым он в синхронии понимал, прежде всего, язык поэтический, был для него «домом бытия» [12: 60]. Его идеям следует и Г.-Г. Гадамер, согласно которому «язык и есть то бытие, которое человек понимает» [6: 478].
Будучи учением о поэзии, герменевтика, как было сказано, является и методом понимания поэтических текстов. При этом понимание
также имеет творческий характер. Эта идея, возникшая в богословии, была теоретически обоснована романтиками в их учении о поэтической критике (Фр. Шлегель), интуитивном понимании (Фр. Шлейрмахер), понимании как сотворчестве читателя автору (Новалис).
Текст является первичным объектом герменевтического анализа. Аналогию опять можно почерпнуть из богословия: еще М. Лютер сформулировал принцип sola scriptura о приоритете Писания над Преданием, т.е. текста над толкованиями, провозгласив, что «писание само себя толкует» - Scriptura sui ipsius interpres. Это не должно вводить в заблуждение: толкование текста не исключает, наоборот, предполагает обращение к таким категориям как творчество автора, его индивидуальный стиль, стиль литературного течения, жанровая форма, метафора или ритм, звукопись, т.е. вся лингвопоэтическая система текста. Здесь мы подошли к главному методологическому принципу герменевтики - герменевтическому кругу.
Как эвристический принцип, герменевтический круг есть диалектика части и целого. Часть познается только в связи с целым, а целое - из совокупности частей. При анализе эта диада преобразуется в триаду: часть - целое - часть, либо целое - часть - целое. Для того, чтобы познать целое, нужно разбить его на части, познать каждую часть в ее органической связи о остальными частями и осознать ее место внутри целого. Поскольку целью герменевтического анализа является все же текстовое целое, было бы более правильным говорить не о герменевтическом анализе, а о герменевтическом синтезе. Именно так и понимал герменевтическое действо (Verfahren) создатель современной герменевтики Фр. Шлейермахер, когда писал о понимании как о воссоздании произведения (Nachkonstruieren) [13: 93].
Рассматривая поэтический текст в качестве исходной точки толкования, мы, разложив его на части, обнаружим в нем и определенную жанровую форму, и принадлежность определенному литературному течению, и отпечаток индивидуального стиля, создавшего его автора, которые являются частями по отношению к вобравшему их тексту. Но эта логика может быть и иной, если цель меняется: если мы полагаем в качестве конечной цели изучить, например, стиль Р.М. Рильке, то в этом случае частью становится текст, а целым - творчество автора. Так, «Сонеты к Орфею» будут рассматриваться как частная реализация возможностей жанровой формы сонета, другими частями которой являются сонет классицизма, барокко, экспрессионизма, сонет Бехера как индивидуальная вариация такового и т.д. Круг этим не замыкается, ибо от немецкого сонета мы можем перейти к сравнению с русским сонетом и европейским. Возможность наращивания кругов зависит, конечно, от эрудиции толкователя. Но от его интуиции зависит умение этот круг усмотреть и в него войти [13: 80-81].
При таком творческом подходе все элементы как формальной, так и содержательной структуры текста (метафора, звуковой повтор, жанр, литературное течение и т.п.) становятся функционально равноправными, проявляя тем самым единство формы и содержания внутри поэтического текста. Если, вслед за Хайдеггером, мы будем толковать логос как собирание фрагментов языка к его первоистоку, синхроническим аналогом которого выступает поэтический текст, то вторично, т.е. рефлексивно, такое собирание осуществляется и при движении по герменевтическому кругу. В толковании мы связываем отдельные художественные элементы в единую систему, воссоздавая произведение искусства в тексте толкования, осуществляя тем самым перевод языка искусства на язык научного дискурса.
Итак, идея Логоса определяет в герменевтике науку и метод толкования. Но она типологически определяет и историю развития литературного процесса.
Исток духовности следует искать также в Логосе, а самый процесс ее становления есть череда языковых иерархически организованных перетолкований исходного Откровения, которую Н.О. Гучинская подразделяет на несколько этапов.
Первый этап - это само Писание, возникшее как результат сотворчества Бога и человека, итог их синергийного взаимодействия. Высшей точкой библейского текста является Евангелие как Откровение о воплощении Бога-Слова. Поэтому Библию следует считать богословием в изначальном смысле слова, т.е. как книгу о Боге-Слове.
Вторым этапом развития богословия является святоотеческая литература, Писание толкующая. Этот процесс связан с известной поэтизацией и, следовательно, метафоризацией исходного текста, например, обозначение Оригеном трех смыслов Писания как телесного, душевного и духовного.
Следующей (третьей) ступенью этого процесса герменевтической рефлексии выступает гимнография и молитвословие как формы церковной литургики (например, церковные акафисты и каноны, построенные по поэтическому принципу, т.е. на повторах, перечислениях, метафорических сравнениях, логических парадоксах, гомеотелевтах).
Четвертым этапом этого герменевтического процесса является развитие христианской мистики. Мистика как чувственный способ познания сверхчувственного, пользовалась для выражения богословских истин поэтическим языком. Этот феномен Н.О. Гучинская рассматривает как процесс дальнейшей поэтизации богословия. При этом нельзя забывать, что мистичность есть функциональное свойство сакрального текста, повествующего о тайнах Божьих. В связи с этим самым мистическим текстом является сама Библия. Под христианской мистикой в данном случае следует понимать процесс индивидуального бого-
познания, основанный на личном опыте (cognitio Dei experimentalis, по известному определению Фомы Аквинского).
Индивидуальное мистическое богопознание осмысляется в этой концепции как процесс поэтизации богословия, новая аллегореза Писания, приводящая к созданию нового языка метафор, символов, индивидуальной богословской терминологической системы.
И, наконец, заключительным этапом индивидуальной герменевтической рефлексии богословия является художественная поэзия и, в первую очередь, лирика как самая индивидуальная форма ее. Лирический текст является формой индивидуального проникновения в первоистоки бытия с помощью индивидуальной символической системы, которая в диахронии может быть рассмотрена как индивидуальный аналог сакральной символики. Так, библейское понятие Бога и Его откровения в мире у Мастера Экхарта рефлексивно разделяется на однокоренные понятия Gott и Gottheit. У Бёме оно становится формулой, построенной также на корневом повторе: Offenbarung des Ungrundes im Grund, а у Р.М. Рильке сосредотачивается в антиномическом синтезе: Leben und Tod (смертожизнь).
Для примера герменевтического анализа обратимся к 13 сонету второй части «Сонетов к Орфею» Р.М. Рильке, речь в котором идет об осознании абсолютного единства мироздания, жизни и смерти, реального и идеального, проникнуть в которое можно только поэтически. Фактически это стихотворение можно толковать как иллюстрацию идеи о том, что поэтический текст есть форма толкования первооснов бытия:
Sei allem Abschied voran, als waere er hinter / dir, wie der Winter, der eben geht. / Denn unter Wintern ist einer so endlos Winter,/daß überwinternd dein Herz ueberhaupt übersteht. // Sei immer tot in Eu-rydike, singender steige, /
preisender steige zurück in den reinen Bezug. / Hier, unter Schwindenden, sei, im Reiche der Neige, / sei ein klingendes Glas, das sich im Klang schon zerschlug. // Sei - und wisse zugleich des Nicht-Seins Bedingung, / den unendlichen Grund deiner innigen Schwingung, /
daß du sie voellig vollziehst dieses einzige Mal. // Zu dem gebrauchten sowohl, wie zum dumpfen und stummen / Vorrat der vollen Natur, den unsaeglichen Summen, / zaehle dich jubelnd hinzu und vernichte die Zahl // [14: 703-704].
Не претендуя не только на исчерпывающую, но даже просто развернутую интерпретацию этого сложнейшего текста, мы хотели бы наметить возможные траектории герменевтического круга. Как говорилось выше, начать герменевтический анализ можно с любого элемента текста, а также с нашего предварительного знания о нем. В частности, известно, что главной темой поэзии Рильке вообще являлся поиск
абсолютного бытия, в котором жизнь и смерть сливаются воедино. Тема единства бытия высказана и здесь. Однако, слова жизнь и смерть здесь не употребляются, вместо этого сказано: «der reine Bezug», что дословно означает «чистое отношение», так возникает первая антиномия-асимметрия между предзнанием и текстом. Чистое отношение - это и жизнь, и смерть, которые, исчезая сами по себе в своей отдельности, переходят здесь в некое третье, высшее состояние, которое есть мистическое единство бытия.
Морфологически слово «Bezug» является отглагольным существительным. Следует вспомнить, что интенсивное употребление отглагольных существительных является характерной чертой стиля Рильке. Отглагольное существительное, обладая семантикой и имени, и глагола, проявляет на лексическом уровне антиномию между динамикой и статикой, временем и пространством, в данном случае - жизнью и смертью, соединяя их в одном концептуальном образе остановившегося мгновения.
Лингвистической квинтэссенцией этого единства является употребление однокоренных глагольных словосочетаний, развернутых до размеров предложения этимологических фигур: «den Winter überwintern» и «klingendes Glas, daß sich i m Klang schon zerschlug». и на лексико-синтаксическом уровне проявляющие все ту же идею мифического единства.
Заговорив о мифе, мы опять «выходим» из текста к предзнанию. Мифической основой цикла является миф об Орфее, который силой поэзии преодолел смерть. Но античный миф у Рильке преобразован: он дан в современной обработке, что значит пересказан языком современной мифологии, в том смысле, как о ней говорил Фр. Шлегель. В «Разговоре о поэзии» Шлегель высказывает мысль, что современной поэзии, чтобы достигнуть глубины поэзии античной необходимо создать новую мифологию, т.е. создать для поэзии новую бытийную основу, которая будет ее питать. Но здесь есть один нюанс: новая мифология будет не чувственная, а абстрактная. И такой новой мифологической системой, по Шлегелю, должен стать немецкий идеализм. То, что древним давал образ, нам, современным людям, обеспечивает понятие. И вот перед нами цепочка таких понятий: Bedingung, Sein und Nicht-Sein, Grund, Natur и проч. Они и есть те новые мифологические «персонажи», которые дал трансцендентальный идеализм. Орфей у Рильке познает, что небытие есть основа бытия и мистическая тайна вдохновения. Сказав это, мы толкуем Рильке в контексте трансцендентальной поэзии, прочерчивая траекторию нового круга по диахронической оси.
Но мы можем начать анализ и иначе. Например, с названия всего цикла «Сонеты к Орфею», которое заключает в себе противоречие: сонет и Орфей. Следует помнить, что сонет - ренессансно-классическая
европейская стихотворная форма, Орфей - фигура античная. Так возникает новая антиномия. Европейский поэт Рильке проникает в античность, т.е. в древность, исток с помощью европейского, т.е. современного поэтического языка. Таким образом, на уровне жанра проявляется идея универсализма, если воспользоваться выражением Фр. Шлегеля, слияния сущности классического с сущностью современного.
Анализ жанровой формы можно продолжить, вспомнив о том, что к жанру сонета Рильке обращается после «безмерных», растянутых свободно-ритмических «Дуинезских элегий», подражающим Гёльдерлину и античной лирике, под влиянием которых трансформировался и самый сонет, преобразовавшись в некий рыхлый дактило-хореический шестистопный и пятистопный размер, опять-таки, соединив античное и современное, настоящее и прошедшее.
Жанр сонета предполагает особое трехчастное развитие композиции: тему - разработку - вывод. Первая полустрока - «Sei allem Abschied voran», парадоксально формулирует тему этого текста. Весь дальнейший текст есть фактически не что иное, как развитие и объяснение этого парадокса через другие, благодаря чему происходит имманентное толкование текста, возвращающее нас к старинной герменевтической истине: Scriptura sui ipsius interpres.
Выше говорилось о том, что Н.О. Гучинская рассматривала художественный перевод как высшую форму толкования. Поэтому приведем этот сонет в ее переводе:
Не дожидайся разлук. Бродят незримо / следом, как зимы, они за тобой. / Если средь зим ты одну бесконечную зиму / перезимуешь, ты выдержишь холод любой. // Умри навсегда в Эври-дике - в радостном пенье, / радостным гимном ступи на сияющий склон. /
Здесь в этом царстве теней, уходящем в забвенье, / будь звенящим стеклом, что разбилось о собственный звон. // Будь и знай заодно небытийности цену, / не дожидаясь конца, днесь заверши перемену, / ту, что в глубинах глубин зрела в тебе искони. //
К распределенным уже глухим и угрюмым, / вечным запасам Земли, бесчисленным суммам, / ликуя причисли себя и число зачеркни. // [2: 105]
Перевод, пытаясь на языке искусства толковать оригинал, прибегает к ряду эквивалентных замен. В нем возникает новая цепочка метафорических парадоксов: что значит «не дожидаться разлук»? Это и значит искать еще большей разлуки, «быть и знать о небытии», «перезимовать бесконечную зиму», отказаться от своего конечного «я», «умереть в Эвридике», «причислить себя к бесчисленным суммам и зачеркнуть число».
Список литературы
1. Гучинская Н.О. О границах стилистики, поэтики и герменевтики // Междисциплинарная интерпретация художественного текста. - СПб, 1995.
2. Гучинская Н.О. К построению поэтической теории языка // Языковая система и социокультурный контекст. - СПб, 1997.
3. Гучинская Н.О. Метафора как инструмент толкования // Понимание и существование. - Минск, 2000.
4. Гучинская Н.О. Hermeneutica in nuce. - СПб, 2002.
5. Богин Г.И. Филологическая герменевтика. - Тверь, 1992.
6. Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. - Tübingen, 1990.
7. Hamann I.G. Schriften. - Leipzig, 1921.
8. Herder J.G. Abhandlung über den Ursprung der Sprache. - Stuttgart,
1993.
9. Pohlheim K. Der Poesiebegriff der deutschen Romantik. - Bonn,
1972.
10. Humboldt W.v. Werke zur Sprachphilosophie // GW., Bd.III. - Stuttgart, 1994.
11. Heidegger M. Der Ursprung des Kunstwerkes. - Stuttgart, 1992.
12. Heidegger M. Platons Lehre von der Wahrheit. Mit einem Brief über den Humanismus. - Bern, 1954.
13. Schleiermacher Fr. Hermeneutik und Kritik. - Frankfurt am Main,
1995.
