«Переселение» и «Крещение»: к проблеме формирования хорватской этничности в Далмации Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Д. E. Алимов

«ПЕРЕСЕЛЕНИЕ» И «КРЕЩЕНИЕ»:

К ПРОБЛЕМЕ ФОРМИРОВАНИЯ ХОРВАТСКОЙ ЭТНИЧНОСТИ В ДАЛМАЦИИ

В книге The Making of the Slavs Флорин Курта сделал основным предметом своего исследования формирование этничности у тех групп людей, которых византийские авторы VI-VII вв. именовали в своих сочинениях склавинами и антами1. Хотя значение книги далеко не исчерпывается тем, что ее автор применил в отношении ранних славян свойственный современной социальной антропологии конструктивистский подход к пониманию феномена этничности2, в настоящей статье нам хотелось бы подчеркнуть именно этот важный аспект исследования Ф. Курты, имеющий непосредственное отношение к проблеме, которую нам хотелось бы осветить. Как показал Ф. Курта, в VI в. на территории, прилегавшей с севера к Дунайскому лимесу, в обстановке напряженного военного противостояния местных групп населения с византийцами, осуществившими при Юстиниане грандиозную программу укрепления своей дунайской границы, происходил интенсивный процесс групповой идентификации, ставшей основой формирования этнической идентичности, или этнических идентичностей. Однако изученные Ф. Куртой артефакты, служившие, по его мнению, символами возникавшей здесь групповой идентичности, не могут дать ответа на вопрос, каким именно образом определяли себя сами ее носители. Поэтому автор книги задается вполне резонным вопросом:

1 Curta F. The Making of the Slavs: History and Archaeology of the Lower Danube Region, c. 500-700. Cambridge; New York, 2001. — См. рецензию: Петров H. И. Этничность древних славян: Историческая реалия или инвенция византийцев? Обзор монографии Флорина Курты «Становление славян» // Университетский историк: Альманах. Вып. 2. СПб., 2003. С. 193-196.

2 О современных подходах к этничности см., например: Скворцов H. Г. Проблемы этничности в социальной антропологии. СПб., 1997.

«Можем ли мы прилагать название “славянский” к этой (или этим) этнической идентичности (этническим идентичностям)?»3 По мнению Ф. Курты, есть весомые основания полагать, что эта идентичность, которую мы сейчас, следуя за дошедшими до нас письменными известиями, обычно именуем славянской, «...была гораздо более сложной», чем сконструированная византийской историографией пара склавины—анты4, тем более что славянский язык, как специально подчеркивает Ф. Курта, первоначально отнюдь не являлся фактором этнической идентификации групп, по отношению к которым византийские авторы стали использовать собирательное обозначение склавины5. Таким образом, под пером Ф. Курты славянская этничность перестает быть тем «особым типом этничности», каким она неизбежно становится при сопоставлении распространенного представления о ранних славянах как носителях стабильной и объемлющей чуть ли не всех членов общества этнической идентичности, основанной на языковом единстве, с исключительно подвижной и текучей картиной конструируемых элитами гентильных идентичностей, наблюдаемой в западной части Европы. Коль скоро появление в письменных источниках собирательного обозначения склавины было вызвано необходимостью дать название «сложной конфигурации» этнических общностей, которые вследствие подъема социальных элит в задунайских популяциях заявили о себе, по образному выражению Ф. Курты, «в тени юстиниановских крепостей», то, стало быть, нет нужды говорить об особом типе славянской этничности, объясняя его социально-экономическими условиями, как это делает В. Поль6, или вовсе исключать славян из числа этнических общностей, полагая, что так называли профессиональных воинов, использовавшихся аварами для охраны границы каганата с Византией, как предлагал О. Прицак7. Представляется, однако, что принятие или непринятие того или иного объяснения процесса становления славянской этничности во многом зависит от того, какие ответы будут получены на ничуть не менее сложный вопрос, каким образом славянская идентичность распространялась и поддерживалась в Европе на протяжении следующих нескольких веков, прошедших со времени появления первых упоминаний о славянах в письменных источниках. Необходимость применения использованной Ф. Куртой методологии в исследовании следующих этапов этнической истории на территории, где в раннее Средневековье фиксировалось наличие славянской этнической идентичности, кажется нам тем более очевидной, что сам Ф. Курта отнес — разумеется, условно — завершение процесса «создания славян» к тем временам, когда в «Повести временных лет» вместе с яркой манифестацией славянского самосознания была ясно очерчена картина славянского мира, такого, каким его видел обладавший этим само-

3 Curta F The Making of the Slavs... P. 344.

4 Ibid. P. 350.

5 Допуская, что славянский язык мог впоследствии использоваться в качестве одного из этнических маркеров, Ф. Курта считает это гораздо более поздним явлением, утверждая, что ранние славяне стали славянами не вследствие того, что они говорили по-славянски, а в результате того, что славянами их называли другие (Ibid. P. 346).

6 Pohl W. Conceptions of Ethnicity in Early Medieval Studies // Archaeologia Polona. 1991. T 29. P. 39-49. — Исходя из тех же представлений о широком распространении славянской этнической идентичности, Е. Госсовский усмотрел здесь сходство с распространением религии, приводя пример арабов и исламизации: Gassowski J. Early Slavs — nation or religion? // Integration und Herrschaft: Ethnische Identitäten und soziale Organisation im Frühmittelalter / Hrsg. von W. Pohl und M. Diesenberger. Wien, 2002. S. 269-274.

7 Pritsak O. The Slavs and the Avars // Settimane di studio del centro italiano di studi sull’alto medioevo. Vol. XXX: Gli Slavi occidentali e meridionali nell’alto medioevo. Spoleto, 1983. P. 353-435.

Commentarii

сознанием автор8. Задача эта, разумеется, невероятно сложная. В эпоху раннего Средневековья заявило о себе множество общностей, относивших себя и/или относимых другими к «славянам». Однако обстоятельства возникновения многих из этих общностей и, следовательно, соотношение соответствующих им идентичностей с идентичностью славянской подчас остаются неясными9. В настоящей статье нам хотелось бы проиллюстрировать неизбежно возникающие при обращении к этому комплексу проблем методологические трудности одним очень показательным, с нашей точки зрения, примером, а именно проблемой формирования этничности далматинских хорватов, обычно записываемых в историографии в число раннесредневековых «славянских» этносов. Основной акцент при этом мы сделаем на проблемах, возникающих перед историками при попытке объяснить этот процесс исходя из сообщений об их «переселении» в Далмацию и «крещении», содержащихся в трактате Константина Багрянородного «Об управлении империей».

В ряду вопросов, относящихся к проблематике формирования на территории бывшей римской провинции Далмации хорватского этнополитического организма, перед исследователями прежде всего возникал вопрос о том, что представляла собой общность первоначальных носителей имени «хорват» на момент ее первого появления на территории Балкан. В числе ответов на этот вопрос, предлагавшихся в историографии, долгое время доминировало определение данной общности как «племени» или группы родственных друг другу «племен». Подобный взгляд, согласно которому хорватами первоначально именовалось лишь одно из нескольких славянских «племен», пришедших на Балканы и принявших общее имя хорватов, был широко представлен в историографии второй половины XIX - первой половины XX века10. При этом одни авторы считали хорватов частью славянских «племен», расселявшихся на Балканах еще со времен аварского завоевания и постепенно освободившихся из-под власти аваров, другие же полагали, что хорватские «племена» пришли в Далмацию позднее других славян, которых они освободили от аварского владычества11 . В то же время, развивая тезис о том, что пришедшие в Далмацию «племена» хорватов составили господствующий социальный слой в созданном ими политическом образовании12, некоторые авторы стали рассматривать хорватов в качестве «племенной» общности, глубоко

8 Curta F The Making of the Slavs... P. 350. — О проявлении славянского этнического самосознания в «Повести временных лет» см., например: Толстой Н. И. Этническое самопознание и самосознание Нестора Летописца, автора «Повести временных лет» // Исследования по славянскому историческому языкознанию. М., 1993. С. 4-12; Петрухин В. Я. Славяне и Русь: идентификация и самоидентификация в начальном летописании // Социальная идентичность средневекового человека. М., 2007. С. 49-59.

9 Здесь нельзя не упомянуть о коллективном труде, авторы которого предприняли значительные усилия для разрешения этой сложной проблемы: Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. — Однако, в отличие от Ф. Курты, они исходили из представления о существовании у так называемых «ранних славян» славянской этнической идентичности, что неминуемо должно было сказаться на рассмотрении обстоятельств возникновения других этнических идентичностей в среде славяноязычного населения.

10 Данная концепция была подробно обоснована Ф. Рачким, считавшим, что появившиеся на Балканах хорваты «этнографически составляли только одно племя», генетически делившееся на пять или семь племен (RackiF. Hrvatska prije XII. vieka glede na zemljisni obseg i narod // Rad JAZU. 1881. Knj. 57. S. 130-131).

11 Обзор историографии до 1925 г. см.: Sisic F. Povijest Hrvata u vrijeme narodnih vladara. II. izdanje. Zagreb, 1990. S. 236-265.

12 Этот тезис был выдвинут В. Клаичем: KlaiC V. Hrvatska plemena od XII. do XVI. stoljeca // Rad JAZU. 1897. Knj. 130. S. 1-85.

отличной от земледельцев-славян. В хорватах они видели более или менее славянизированную этническую общность иранского происхождения, чья эффективная военная организация позволила ей победить аваров и установить свою прочную власть над населением Далмации13. Хотя в послевоенной историографии известные по источникам Х1-Х1У вв. родственные коллективы хорватской знати, включавшиеся ранее в число древних славянских (хорватских) «племен», уже не именовали «племенами», предпочитая использовать в их отношении иные термины («братство», «патронимия» и др.)14, возникновение этих родственных групп нередко относили к эпохе, современной появлению хорватов на Балканах. Раннее же хорватское политическое образование в Далмации предпочитали именовать «племенным союзом»15, намекая, таким образом, на то, что в его составе существовали некие «племена», будь то компоненты того конгломерата, который под именем хорватов появился в Далмации, или некие славянские общности, застигнутые хорватами уже в процессе занятия «новой родины»16. С этого же времени в историографии прочно закрепилось мнение, остающееся и до сих пор довольно популярным, что появление хорватов в Далмации было второй волной славянского расселения на этой территории, а сами хорваты к тому времени уже давно являлись крупным славянским «племенем»17. В современной историографии сложение славянского «племени» или «племенного союза» хорватов нередко относят к периоду славянизации ираноязычного населения в Восточной Европе, полагая, что появление части некогда единого «племенного союза» на берегах Адриатики стало следствием его дезинтеграции в период миграций18.

13 Особенно активно идею о «племени» или «племенах» хорватов-завоевателей развивал Л. Хауптманн, считавший хорватов славянизированными иранцами. См.: Hauptmann Lj. 1) Dolazak Hrvata // Zbomik kralja Tomislava. Zagreb, 1925. S. 86-127; 2) Karantanska Hrvatska // Ibid. S. 297-317; 3) Kroaten, Goten und Saimaten // Germanoslavica. Brno, 1935. Vol. 3. S. 95-127, 315-353; 4) Seoba Hrvata i Srba // JIC. 1937. Br. 3. S. 30-61; 5) Podrijetlo hrvatskoga plemstva // Rad HAZU. 1942. Knj. 273. S. 19-112. — К подобной трактовке быш близок и С. Сакач, видевший в хорватах общность воинственных номадов иранского происхождения, сходную с кочевническими ордами. См., например: Sakac S. K. The Iranian Origins of the Croats According to C. Porphyrogenitus // The Croatian Nation in its Struggle for Freedom and Independence. Chicago, 1955. P. 30-46. — Об иранской теории происхождения хорватов см. подробно: Guldescu S. History of Medieval Croatia. The Hague, 1964. P. 33-43; Koscak V. Iranska teorija o podrijetlu Hrvata // Etnogeneza Hrvata / Ur. N. Budak. Zagreb, 1995. S. 110-116.

14 См. об этом: Ефремов Е. А. Патронимия у хорватов в XI - первой четверти XIII в. // УЗ ВГПИ. 1963. Вып. 22. С. 10-22.

15 См., например: Бабий В. Хрватске земле у ранофеудално доба // Исторщ'а народа Іугославщ'е. К&. I. Београд, 1953. С. 169.

16 См., например: Наумов Е. П. Возникновение этнического самосознания раннефеодальной хорватской народности // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 168-170.

17 См., например: Grafenauer B. 1) Prilog kritici izvjestaja Konstantina Porfirogeneta o doseljenju Hrvata // HZ. 1952. God. V (1-2). S. 1-56; 2) Hrvati u Karantaniji // HZ. 1959. God. XI-XII. S. 207-231; 3) Zgodnjefevdalna druzbena struktura jugoslovanskih narodov in njen postanek // ZC. 1960. Letnik XIV. S. 35-95; Lowmianski H. Pocz^tki Polski. Z dziejow slowian w I tysi^cleciu n. e. T. II. Warszawa, 1964. S. 114—200.

18 См., например: Седов В. В. 1) Анты // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987. С. 20; 2) Славяне: Историко-археологическое исследование. М., 2002. С. 192-193, 236-237, 484-493; Войтович Л. В. 1) Карпатські хорвати в етнополітичному розвитку Центрально-Східної Європі раннього середньовіччя // Україна в Центрально-Східної Європі (З найдавніших часів до кінця XVIII ст.). Київ, 2004. Вип. 4. C. 105-132; 2) Восточное Прикарпатье во второй половине I тыс. н. э. Начальные этапы формирования государственности // Rosska Antiqua: Исследования и материалы. 2006. СПб., 2006. С. 6-39; Майоров А. В. 1) Константин Багрянородный о происхождении и ранней истории хорватов: Великая Хорватия и белые хорваты // Rosska Antiqua. 2006. С. 40-73; 2) Великая Хорватия: Этногенез и ранняя история славян Прикарпатского региона. СПб., 2006.

Commentarii

При всех различиях в позициях исследователей, называвших хорватов «племенем», «племенами» или «племенным союзом», понятно, что все они предполагали существование хорватской этнической общности еще до того, как имя «хорват» появилось на территории Далмации. При этом исследователи, естественно, далеко не всегда уточняли, какой именно социальный смысл вкладывали они в понятие «племя». Между тем во второй половине XX в. понятие племени стало предметом острых дискуссий в социальной антропологии19. В результате поддержку ряда антропологов получил взгляд М. Фрида, согласно которому племя как форма социальной организации являлось результатом воздействия на первобытный социум уже сложившихся государственных структур соседних обществ20. Представление о племени как о вторичной форме социальной организации привело к исключению некоторыми авторами соответствующей стадии из эволюционного ряда «локальная община—племя—вождество»21 . На этом фоне закономерно встает вопрос об оправданности использования термина «племя» и для обозначения этнических общностей22. Кроме того, уже давно было замечено, что в этнографических описаниях «племенами» нередко именовались самые разные по своему происхождению и характеру общности, обладавшие самоназванием, включая родственные группы, локальные общины, общности, сложившиеся на основе региональной, социальной, профессиональной или политической принадлежности23. Подобное же явление, как нетрудно убедиться, долгие годы наблюдалось и в изучении европейского раннего Средневековья. Все это объясняет отказ некоторых современных исследователей от использования столь противоречивого термина 24.

19 Об этой дискуссии см., например: Шнирелъман В. А. Проблема доклассового и раннеклассового этноса в зарубежной этнографии // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М., 1982. С. 226-230.

20 См., например: Коротаев А. В. Племя как форма социально-политической организации сложных непервобытных обществ (в основном, по материалам Северо-Восточного Йемена) // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. С. 275-277.

21 См. об этом: Крадин Н. Н. Вождество: Современное состояние и проблемы изучения // Ранние формы политической организации: От первобытности к государственности. М., 1995. С. 20-21.

22 Как отмечал Л. Е. Куббель, наибольшая плотность информационных связей, обеспечивающих существование этнической общности в условиях первобытного общества, присутствует в тех племенах, которые представляют собой этнопотестарные организмы (Куббелъ Л. Е. Этнические общности и потестарно-поли-тические структуры доклассового и раннеклассового общества // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М., 1982. С. 139). Однако, как справедливо заметил В. А. Попов, «классические племена» или племена - этносоциальные организмы (по терминологии Ю. В. Бромлея) вполне подпадают под понятие «вождество» (Попов В. А. Этносоциальная история аканов в XVI-XIX вв.: Проблема генезиса и характера стадиально-формационного развития этнополитических организмов. М., 1990. С. 107-109). Так, например, восточнославянские этнополитические образования, обычно именовавшиеся в литературе «племенами» и «союзами племен», представляли собой именно вождества (см.: Дворниченко А. Ю. О восточнославянском политогенезе в VI-X вв. // Rossica Antiqua. 2006. С. 184—195). Все это, конечно, не означает, что зачаточные формы этнического самосознания не могли присутствовать и в более рыхлых образованиях типа «сегментарного племени» (см.: Куббелъ Л. Е. Указ. соч. С. 129-130; Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. 2-е изд. М., 2008. С. 246-252), но исследователи славянского раннего Средневековья «племенами» и «союзами племен», как нетрудно заметить, именовали именно этнополитические организмы.

23 См. об этом: Томановская О. С. Этнос и этноним в предклассовом обществе: частные аспекты изучения // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М., 1982. С. 183-207.

24 См., например: Trestík D. 1) Ceské kmeny: Historie a skutecnost jedné koncepce // Studia Mediaevalia Pragensia. Praha, 1988. Vol. I. S. 129-143; 2) Kiest ceskych knizat roku 845 a christianizace Slovanü // CCH. 1994. Rocnik 92. S. 424, poz. 3. — Недавно А. А. Горский, высказавшись против именования «племенами» возникших на территориальной основе славянских общностей VIII-IX вв., счел, однако, правильным применение данного термина к хорватам, сербам и дулебам, усматривая в них праславянские общности, распавшиеся в эпоху расселения славян. См.: Горский А. А. Русь: От славянского расселения до Московского царства. М., 2004.

В недавнее время в историографии стал проявляться взгляд на первоначальную хорватскую общность как на аналог раннесредневековым германским gentes25, которые, как в свое время показал Р. Венскус, являли собой не гомогенные родовые организмы, а гетерогенные этнополитические общности, политически, социально и идеологически конструируемые на основе воинской группы, сплотившейся вокруг харизматического вождя26. Хотя подобное понимание формирования этнополитических организмов раннесредневековой Европы распространилось в науке уже относительно давно27, к так называемым «славянским племенам» оно и сейчас порой применяется с серьезными оговорками28, что отсылает нас к двум, остающимся все еще актуальными, вопросам — об универсальности модели этногенеза Р. Венскуса и об общественном строе так называемых «ранних славян»29. Вместе с тем традиция усматривать в появившихся в Далмации хорватах ни что иное как воинский контингент существует уже более ста лет30. Существенным, однако, является то, что прежде исследователи, считавшие хорватов относительно небольшим воинским сообществом, но никак не «племенем», по крайней мере, в том смысле, какой вкладывался в это понятие их оппонентами, настаивали на неславянском — готском и/или иранском — происхождении пришельцев31.

С. 13. Примеч. 10. — Исследователь исходит из того, что «племя» в традиционном смысле слова должно представлять собой общность, основанную на кровнородственных связях. Сформулированное А. А. Горским отличие между «праславянскими племенами» хорватов, дулебов и сербов и «новообразованиями», к числу которых исследователь относит полян, древлян, северян и т. п., сильно напоминает разграничение «племен» и «народностей» в теории этноса Ю. В. Бромлея. См.: Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973. С. 139-142. — Закономерен, однако, вопрос, насколько весомы аргументы, дающие право считать, что хорваты, сербы и дулебы не были такими же «новообразованиями»?

25 Ancic M. U osvit novog doba: Karolinsko carstvo i njegov jugoistocni obod // Hrvati i Karolinzi. Dio I. Split, 2000. S. 77.

26 Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung: Das Werden der frühmittelalterlichen gentes. Köln; Graz, 1961. — Как справедливо отметил Ф. Курта, акцентирующая на политических факторах возникновения этнических общностей концепция Р. Венскуса обнаруживает известную близость к конструктивистскому подходу к этничности, выработанному приблизительно в этот же период времени в социальной антропологии. См.: Curta F. The Making of the Slavs... P. 18-20.

27 См. об этом: Pohl W. Conceptions of Ethnicity... P. 39-49;AmoryP. People and Identity in Ostrogothic Italy, 489-555. Cambridge, 1997. P. 13-42.

28 Так, определенные сомнения в применимости к славянским земледельческим общностям разработанной Р. Венскусом концепции высказывал Д. Тржештик: Trestík D. Vznik Velké Moravy: Moravané, Cechové a stíední Evropa v letech 791-871. Praha, 2001. S. 10. — Противоположным примером может служить статья П. Штиха, в которой возникновение раннесредневековых этнополитических организмов альпийских славян объясняется в полном соответствии с концепцией Р. Венскуса: Stih P. Plemenske in drzavne tvorbe zgodnjega srednjega veka na slovanskem naselitvenem prostoru v Vzhodnih Alpah // Slovenci in drzava. Ljubljana, 1996. S. 24-26.

29 Современное состояние проблемы блестяще обрисовал Ф. Курта, предложив свое видение «славянского» политогенеза: Curta F. The Making of the Slavs... P. 311-334.

30 Так, в самом начале XX в. известный социолог Л. Гумплович, разработавший влиятельную в свое время теорию о происхождении государственной организации вследствие завоевания, определил протохорватов не как племя или племенную группу, а как сообщество воинов, являвшихся к тому же не славянами, а славянизированными готами: Gumplowicz Lj. Politicka povijest Srba i Hrvata // Hrvati i Goti / Priredio R. Tafra. Split, 1996. S. 183-192. (Работа впервые опубликована в 1903 г.)

31 Zupanic N. Bela Srbija // Narodna starina. Zagreb, 1922. Knj. I. S. 107-118; Segvic K. Gotsko podrijetlo Hrvata i kako nastade Hrvatska / Preveo i priredio V. Nuic. Split, 1997. (Работа была впервые опубликована в 1935 г.) — Готскую теорию развивал в это время также И. Рус, считавший протохорватов славянизированными готами, мигрировавшими в конце VI в. из Белой Хорватии на территорию Далмации, уже занятую к тому времени родственными им готами. См.: Rus J. 1) Kralji dinastije Svevladicev, najstarejsi skupni vladarji Hrvatov in Srbov 454-614. Ljubljana, 1931; 2) Slovanstvo in vislanski Hrvatje od 6. do 10. stoletja // Etnolog. Ljubljana, 1932. Zv. 5. S. 31-45. (Польский перевод: Rus J. Slowianie i wislañscy Chorwaci od VI do X stulecia // KH. Lwow, 1934. Rocznik XLVIII. Z. 2. S. 286-298) — Ввиду вероятного иранского происхождения имени «хорват» некоторые исследователи были склонны усматривать в хорватах иранский элемент, появившийся в Далмации в составе полиэтничного

Commentarii

Существенной новацией во взглядах на происхождение хорватской общности стало появление концепции, согласно которой хорваты до создания на территории Далмации хорватского политического образования этнической общностью не являлись. Согласно мнению ряда исследователей, первоначальные носители имени «хорват» представляли собой определенный социальный слой Аварского каганата, наделенный военными функциями и контролировавший окраины аварской политии32. Впоследствии, как предполагает данная интерпретация хорватского «этногенеза», после падения каганата имя «хорват» стало обозначать уже не социальный слой, а «локальные группы воинов», участвовавшие в этногенетических процессах33. Хотя в определении конкретного статуса протохорватов взгляды исследователей, не считающих их этнической общностью, существенно разнятся, сама по себе гипотеза о том, что «хорватами» на территории Далмации первоначально именовались представители политической элиты, продолжает получать поддержку исследователей34. Главный вопрос, который неизбежно всплывает при такого рода интерпретации хорватского «этногенеза», заключается в том, как в данном случае отделить социальную идентичность от этнической.

Итак, даже самого беглого взгляда на современное состояние проблемы возникновения этнополитического организма далматинских хорватов достаточно, чтобы понять, какую важную роль играют в предлагаемых вариантах ее разрешении не вытекающие непосредственно из сведений источников о хорватах представления исследователей о том, что такое «этногенез» вообще, что такое «этническая общность» в раннее Средневековье и существовал ли особый тип этничности в «славянских» обществах. Различные интерпретации характера первоначальной хорватской общности принимают при

готского войска. О готско-иранском происхождении хорватов с обзором историографии см.: Guldescu S. History of Medieval Croatia. P. 17-71. — Интерпретация протохорватской общности в качестве готского, либо находившегося под эгидой готов воинского контингента продолжает находить сторонников и в современной историографии. См: Muzic I. 1) Goti ili Sklavi i nastajanje hrvatske drzave u Liburniji i medu Dalmatima // Hrvati i Goti. S. 79-80; 2) Hrvati i autohtonost. VII. izdanje. Split, 2001. S. 48-50, 145-146, 281-283; 3) Hrvatska povijest devetoga stoljeca. II. izdanje. Split, 2007. S. 145-146.

32 Kronsteiner O. Gab es unter den Alpenslaven eine kroatische ethnische Gruppe? // W iener Slavistisches Jahrbuch. 1978. Bd 24. S. 137-157; Wolfram H. Conversio Bagoariorum et Carantanorum. Das Weissbuch der Salzburger Kirche über die erfolgreiche Mission in Karantanien und Pannonien. Wien; Köln, 1979. S. 9; Pohl W. 1) Das Awarenreich und die «kroatischen» Ethnogenesen // Die Bayern und ihre Nachbarn. T. I / Hrsg. von H. Wolfram und A. Schwarz. Wien, 1985. S. 293-298; 2) Die Awaren: Ein Steppenvolk in Mitteleuropa, 567-822 n. Chr. München, 1988. S. 261-268; 3) Osnove hrvatske etnogeneze: Avari i Slaveni // Etnogeneza Hrvata / Ur. N. Budak. Zagreb, 1995. S. 86-96. — Похожую концепцию разрабатывает и Л. Маргетич, усматривающий в протохорватах политическую элиту каганата в

VII в.: Margetic L. Dolazak Hrvata. Split, 2001. S. 185-216. — С Аварским каганатом связал происхождение хорватов и О. Прицак, согласно которому они являли собой аланский клан, игравший важную роль в каганате благодаря своим торговым и политическим функциям: Pritsak O. Kroatien und Kroaten während des neunten Jahrhunderts: Das Entstehen einer christlichen Nation // Poceci krscanskog i drustvenog zivota u Hrvata od VII. do kraja IX. stoljeca. Drugi medunarodni simpozij o crkvenoj povijesti u Hrvata. Split, 1990. S. 23-39.

33 Pohl W. Osnove hrvatske etnogeneze... S. 94.

34 Так, недавно Д. Дзино в оказавшем немалое влияние на автора настоящих строк блестящем очерке, где по сути дела, впервые в историографии намечены подступы к последовательному рассмотрению становления раннесредневековой хорватской этничности в рамках конструктивистской парадигмы, предложил трактовать древнейшую хорватскую идентичность в качестве «новообразованной политической или региональной идентичности» местной элиты (Dzino D. «Biti», «Ciniti» i «Znati»: Multietnicnost hrvatskog identiteta u ranom srednjem vijeku (Predgovor uz knjigu «Hrvatska povijest devetoga stoljeca» Ivana Muzica) // Muzic I. Hrvatska povijest devetoga stoljeca. Split, 2006. S. 17). К мнению о том, что «хорватами» первоначально именовалась «элита», а не «этническая общность», склоняется и Ф. Курта: Curta F. Southeastern Europe in the Middle Ages, 500-1250. Cambridge, 2006. P. 141.

этом во внимание один и тот же, давно известный науке круг письменных источников, особое место среди которых занимает трактат императора Константина Багрянородного «Об управлении империей» середины X в., в двух главах которого — 30 и 31-й — содержатся довольно обстоятельные известия о ранней истории хорватов, включая их «переселение» и «крещение».

«ПЕРЕСЕЛЕНИЕ»

Xотя источник сведений трактата об истории хорватов неизвестен, особенности изложения, присущие 30-й главе, делают вполне приемлемой гипотезу о том, что она опирается в ряде своих известий на историческую традицию самих хорватов35 . Вопрос о том, какие именно сюжеты из ранней истории хорватов, представленные в 30-й главе, базируются на хорватской традиции, а какие нет, давно является дискуссионным. Однако пассаж, рассказывающий собственно о переселении хорватов в Далмацию и их победе над аварами, такого рода споров не вызывал: в историографии его безоговорочно относили к элементам хорватской традиции36. Рассказ о «переселении» хорватов, содержащийся в 31-й главе, отличается, главным образом, отсутствием упоминания о семи хорватских вождях, вместо которых фигурирует отец архонта Порги, а также приписыванием главенствующей роли в этом «событии» императору Ираклию (610-641)37.

В более поздних источниках — латинской редакции Летописи попа Дуклянина, Xорватской хронике и Xронике Фомы Сплитского — «этногенез хорватов» изображается совершенно иначе38 . Согласно преобладающей точке зрения, эти источники отражают более поздние этапы развития этногенетических представлений, являя собой, главным образом, книжные конструкции39. Согласно другому, менее распространенному взгляду, они, напротив, содержат более древнюю и аутентичную картину событий,

35 В историографии распространено мнение, что 30-я глава была составлена несколько позднее других глав неизвестным автором, являвшимся, по всей видимости, уроженцем Далмации. См. комментарий О. А. Акимовой: Константин Багрянородный. Об управлении империей / Под ред. Г. Г. Литаврина, А. П. Новосельцева; Пер. Г. Г. Литаврина. М., 1991. С. 368-369.

36 Рассказав о древней родине хорватов — Белой Хорватии — и обитающих там «белохорватах» автор 30-й главы сообщает: «Один из родов, отделясь от них, а именно — пять братьев: Клука, Ловел, Косендцис, Мухло и Хорват и две сестры, Туга и Вуга, — вместе с их народом пришли в Далмацию и обнаружили, что авары завладели этой землей. Поэтому несколько лет они воевали друг с другом — и одолели хорваты; одних аваров они убили, прочих принудили подчиниться. С тех пор эта страна находится под властью хорватов» (Константин Багрянородныш. Указ. соч. С. 130 (текст),131 (перевод)).

37 Константин Багрянородныш. Указ. соч. С. 136 (текст), 137 (перевод). — Сходство известий венецианских хроник — Chronicon altinate и Иоанна Дьякона — об активной деятельности императора Ираклия в регионе Адриатики с тем, что сообщает об Ираклии император Константин, позволило Н. Будаку высказать предположение, что в основе известий трактата о деятельности императора Ираклия была традиция жителей далматинских городов (Budak N. Tumacenje podrijetla Hrvata i najstarije povijesti Hrvata u djelima srednjovjekovnih pisaca // Etnogeneza Hrvata / Ur. N. Budak. Zagreb, 1995. S. 71-76).

38 См.: Летопис Попа Дукл.анина / Уредио Ф. ШишиЬ. Београд; Загреб, 1928. С. 293-296 (латинская редакция), 383-388 (Хорватская хроника); Thomas Archidiaconus. Historia Salonitana / Digessit Dr. Fr. Racki. Zagrabiae, 1894. P. 25-26; Фома Сплитский. История архиепископов Сплита и Салоны / Вступ. статья, пер., коммент. О. А. Акимовой. М., 1997. С. 35.

39 См., например: Акимова О. А. Развитие средневековых представлений о происхождении хорватов // Этнические процессы в Центральной и Юго-Восточной Европе. М., 1988. С. 28-34; Katicic R. Vetustiores ecclesiae spalatensis memoriae // SHP. Split, 1987. Ser. III. Sv. 17. S. 20-22; Margetic L. Historia Salonitana i Historia Salonitana Maior — neka pitanja // HZ. 1994. God. XLVII (1). S. 2-3; Budak N. Tumacenje podrijetla... S. 71-76.

Commentarii

нежели та, что зафиксирована в труде императора Константина40. Хотя последняя точка зрения вызывает серьезные возражения, не подлежит сомнению то обстоятельство, что отдельные элементы отраженных в них этногенетических представлений восходят к более раннему периоду. Так, в Хронике Фомы Сплитского, написанной в середине - второй половине XIII в., сообщается о прибытии в Далмацию вместе с готским вождем Тотилой из земель Полонии семи или восьми «знатных племен (tribus nobilium), зовущихся лингонами», что находит известное соответствие в словах 30-й главы труда Константина Багрянородного о семи хорватских вождях41. По всей видимости, в Хронике архидиакона Фомы, помимо прочих источников, использовались элементы той традиции, которая легла в основу известий 30-й главы труда Константина Багряно-родного42.

Попытки вписать известия трактата императора Константина о переселении хорватов в картину далматинского прошлого, восстанавливаемую по крайне скудным сведениям других, более ранних, источников, неизменно наталкивались на трудности, впрочем, не настолько значительные, чтобы в историографии был потерян кредит доверия к данному источнику. Если существование хорватской «прародины» где-то за пределами Далмации нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть сведениями других, более ранних, чем трактат императора Константина, источников, то с предполагаемым переселением хорватов на Балканы дело обстоит иначе. Так, несмотря на все приложенные историками старания, до сих пор не может найти удовлетворительного объяснения отсутствие каких-либо намеков на переселение хорватов в Далмацию в письменных источниках VII-IX веков. Другим труднообъяснимым моментом, как уже множество раз отмечалось в историографии, является то обстоятельство, что, если верить трактату императора Константина, антиаварски настроенным хорватам каким-то образом удалось пройти в Далмацию из расположенной к северу от нее Белой Хорватии, несмотря на то что эти земли отделялись от Далмации центральными областями Аварского каганата, в которых аварская власть осталась непоколебимой вплоть до конца VIII века. Объяснения, дававшиеся этому обстоятельству в историографии, как известно, были весьма разнообразны. Если одни авторы усматривали в нем наглядное противоречие известий императора Константина историческим реалиям, полагая, вопреки этим известиям, что хорваты появились в Далмации вместе с аварами, если не раньше, то другие, напротив, защищали авторитет императора, приводя множество объяснений тому, как хорваты могли переместиться с севера на юг, не столкнувшись при этом с аварским ядром в Паннонии43. «Переселение хорватов» связывали с приго-

40 Такова, например, позиция И. Мужича, предпринявшего, пожалуй, самую солидную в новейшей историографии попытку обосновать достоверность известий этих источников об «этногенезе» хорватов. См. примеч. 24.

41 Thomas Archidiaconus. Op. cit. P. 25-26. (Русский перевод: Фома Сплитский. Указ. соч. С. 35.)

42 См., например: HauptmannLj. Podrijetlo hrvatskoga plemstva. S. 88-96; KlaicN. Marginalia uz problem doseljenja Hrvata // Hauptmannov zbornik (Razprave SAZU. Knj. V). Ljubljana, 1966. S. 32-33; Koscak V. O nekim pitanjima hrvatske povijesti u ranom srednjem vijeku // HZ. 1984. God. XXXVII (1). S. 211-212; Katicic R. Vetustiores ecclesiae spalatensis memoriae. S. 21-22.

43 Подробный обзор гигантской историографии проблемы за более чем столетний период см.: НоваковиН Р. Одакле су Срби дошли на Балканско полуострво: (Исторщ'ско-географско разматра&е). Београд, 1978. С. 215-350. — Об исследованиях последних десятилетий см.: Svab M. Danasnje stanje historiografije o pojavi Hrvata na istocnoj obali Jadrana // Etnogeneza Hrvata. S. 54-60; Фер]анчи% Б. Долазак Хрвата и Срба на Балканско полуострво: (Осврт на нова тумаче&а) // ЗРВИ. 1996. К&. XXXV. С. 117-125; Heyduk J. Zrodla do tzw. etnogenezy Chorwatow dalmatynskich w swietle nowej literatury // SA. 2003. T. XLIV. S. 33-51.

товлениями авар к осаде Константинополя, будто бы заставившими их оттянуть силы из западных областей каганата44, или с поражением авар в ходе этой самой осады45. Предлагались также и иные исходные пункты46, и не пролегавшие по землям аварской Паннонии маршруты хорватских мигрантов47. Наконец, в последние десятилетия стала довольно популярной гипотеза о том, что хорваты оказались в Далмации только в конце VIII в., в годы победоносных войн Карла Великого с аварами48.

Не ставя здесь своей задачей разбор аргументации этих, несомненно, остроумных и нередко солидно фундированных гипотез, отметим следующее: все они основываются на допущении, что такие элементы устной традиции или концепты письменных источников, как «переселение», «война», «победа» и т. п., адекватно описывают исторические реалии, под которыми понимаются события, явившиеся наиболее важными эпизодами в истории «народа хорватов». Понятно, что такой подход почти полностью соответствовал представлениям самого ученого императора и его анонимного продолжателя — вероятного автора 30-й главы, а также тех хорватов или жителей Далмации, от которых, в конечном счете, эта информация попала в Константинополь49. Xотя скептическое отношение к сведениям трактата Константина Багрянородного о переселении хорватов на территорию Далмации было довольно распространено в историографии еще во второй половине XIX в., следствием этого, как правило, являлось провозглашение данных известий «недостоверными», и лишь относительно недавно исследователи стали открыто сомневаться в адекватности доминировавшего прежде подхода к интерпретации этих известий50. Какова же альтернатива доминировавшему в историографии

44 См.: Grafenauer B. Prilog kritici izvjestaja Konstantina Porfirogeneta...

45 См.: Hauptmann Lj. Dolazak Hrvata. S. 86-127.

46 См.: Klaic N. 1) O problemima stare domovine, dolaska i pokrstenja dalmatinskih Hrvata // ZC. 1984. Letnik 38. S. 253-270; 2) Najnoviji radovi o 29, 30. i 31. poglavlju u djelu De administrando imperio cara Konstantina VII. Porfirogeneta // SHP. Split, 1985. Ser. III. Sv. 15. S. 52-53.

47 См. коммент. Ф. Дворника: ConstantinePorphyrogenitus. De administrando imperio. Vol. II: Commentary. London, 1962. P. 124.

48 См.: Margetic L. Konstantin Porfirogenet i vrijeme dolaska Hrvata// Zbornik Historijskog zavoda JAZU. Zagreb, 1977. Vol. 8. S. 5-88. — См. развернувшуюся по итогам этой работы полемику: SuicM. Ocjena radnje L. Margetica «Konstantin Porfirogenet i vrijeme dolaska Hrvata» // Ibid. S. 85-95; Antoljak S. Obnovljeno i nadopunjeno tumacenje jednoga pasusa u 30. glavi Porfirogenetova De administrando imperio // Годишен зборник на Филозофскиот факултет на Универзитетот во Скоп)'е. Скоп)'е, 1979-1980. Кн. 5-6. С. 63-86; Koscak V. Pripadnost istocne obale Jadrana do splitskih sabora 925-928 // HZ. 1980-1981. God. XXXIII-XXXIV (1). S. 291-355; Margetic L. Marginalije uz rad V. Koscaka «Pripadnost istocne obale...» // HZ. 1983. God. XXXVI (1). S. 255-286; Koscak V. O nekim pitanjima hrvatske povijesti u ranom srednjem vijeku // HZ. 1984. God. XXXVII (1). S. 211-234; Klaic N. O problemima... S. 253-270; Margetic L. Jos o dolasku Hrvata // HZ. 1985. God. XXXVIII. S. 227-240; Klaic N. Najnoviji radovi... S. 31-60; Koscak V. Dolazak Hrvata // HZ. 1987. God. XL(1). S. 339-383; Stih P. Karantanija = stara domovina Hrvatov? // ZC. 1987. Letnik 41. S. 529-549; Margetic L. Jos o pitanju vremena dolaska Hrvata // ZC. 1988. Letnik 42. S. 234-240; Stih P. K polemiki o vprasanju casa prihoda Hrvatov // ZC. 1989. Letnik 43. S. 111-117; Margetic L. O nekim pitanjima nase ranosrednjovjekovne povijesti // ZC. 1990. Letnik 44. S. 121-123. — В недавнее время эпохой франко-аварских войн датировал появление хорватов в Далмации М. Анчич: Ancic M. U osvit novog doba. S. 74-80.

49 Отличие можно наблюдать лишь в том, что в историографии некоторые элементы хорватской традиции, такие как сюжет о пяти братьях и двух сестрах, который, в отличие от «переселения» или «победы над аварами», выглядел неправдоподобно, обычно записывались в разряд легенд.

50 Важным в этой связи представляется замечание Л. Маргетича, сделанное им в 1990 г. при подведении итогов дискуссии о переселении хорватов, о том, что совершенно не исключено, что «тезис о “приходе” хорватов вообще ошибочно поставлен и что решение вопроса этногенеза хорватов и возникновения их государства следует искать в других социальных и исторических обстоятельствах и фактах...» (Margetic L.

O nekim pitanjima nase ranosrednjovjekovne povijesti. S. 123).

Commentarii

подходу к проблеме формирования этнической общности далматинских хорватов, предполагавшему наличие в ее истории скрытой от нас мраком неизвестности добал-канской и дохристианской эпохи?

Этногенетические предания, как известно, не только весьма своеобразно отражают исторические реалии, но и несут важную идеологическую функцию, объясняя происхождение и поддерживая сохранение этнической общности51 . Характерные для таких преданий элементы легко распознаются и в рассказе о переселении хорватов. Так, ряд элементов предания (мотив одного рода, состоящего из братьев и сестер, число «семь», наличие героя — эпонима общности), очевидно, должны были подчеркивать единство группы52. С другой стороны, уже само перечисление имен вождей должно было указывать на значимость ее отдельных составляющих, кого бы или что бы они собой не представляли. Как показывают исследования этногенетических преданий различных раннесредневековых gentes, важным элементом их представления о прошлом являлся также миф об исходе с территории некой «прародины»53. Локализация этой прародины на севере могла в связи с этим являться результатом позднейшей рационализации, исходившей либо от самих хорватов, либо от византийцев, знавших о существовании хорватских групп на севере. К числу элементов, характерных для этногенетических преданий, следует отнести и мотив длительной войны и завершившей ее победы над могущественным противником, с которой начинается история нового «народа»54.

Таким образом, хорватское этногенетическое предание, дошедшее до нас в изложении автора 30-й главы трактата «Об управлении империей», обнаруживает значительное сходство с другими памятниками жанра origo gentis. Мы позволим себе оставить в стороне дискуссионный вопрос о том, насколько адекватна историческим реалиям во всех своих деталях концепция формирования раннесредневековых gentes, разработанная Р. Венскусом. В самых общих чертах мы можем представить себе хорватский «этногенез» как постепенное превращение относительно небольшой воинской группы

51 См., например: Leciejewicz L. Legendy etnogenetyczne w swiecie slowiañskim // SA. 1990. T. XXXII. S. 142; Тржештик Д. Славянские этногенетические легенды и их идеологическая функция // Studia Balcanica, 20. Раннефеодальные славянские государства и народности. София, 1991. С. 35; Wolfram H. Einleitung oder Überlegungen zur Origo Gentis // Typen der Ethnogenese unter besonderer Berücksichtigung der Bayern. T. 1 / Hrsg. von H. Wolfram, W. Pohl. Wien, 1990. S. 30-31; HedeagerL. Migration period Europe: the formation of a political mentality // Rituals of power: from Late Antiquity to the Early Middle Ages / Ed. by F. Thews and J. L. Nelson. (The Transformation of the Roman World. Vol. 8). Leiden; Boston; Köln, 2000. P. 18-24.

52 См., например: Тржештик Д. Славянские этногенетические легенды... С. 41.

53 В действительности же «переселение народа» могло сводиться к закреплению в том или ином районе относительно небольшой воинской группы, становившейся ядром общности, конституируемой на новом месте путем принятия соответствующей идеологии различными по своему происхождению элементами. Результаты исследований некоторых «миграций» V-VI вв. показали, что перемещения воинских групп четко фиксируются лишь в областях, расположенных в относительной близости к римскому лимесу, причем именно римские (византийские) власти зачастую играли основную роль в привлечении этих групп в те или иные приграничные районы в целях обороны от других варваров. См., например:AmoryP. People and Identity... P. 28-29.

54 Как показал X. Вольфрам, в этногенетических легендах раннесредневековых германских общностей событием, символизирующим рождение или выход на историческую сцену новой общности, часто являлась победа над могущественным врагом, причем этот враг оставался главным для исторической традиции данной общности, иногда даже вопреки историческим реалиям. X. Вольфрам объясняет это сохранением памяти о том, что заявивший о себе новый «народ» первоначально был частью более большой общности, от которой он насильно отделился, ускорив тем самым ее падение (Wolfram H. Razmatranja o «origo gentis» // Etnogeneza Hrvata / Ur. N. Budak. Zagreb, 1995. S. 50-51).

в этнополитическую общность. Однако, раннесредневековые общности, как известно, редко находились в стабильном состоянии, неоднократно проходя сквозь серьезные трансформации, каждая из которых в понимании последователей Р. Венскуса могла бы быть названа «этногенезом»55. Дает ли нам origo gentis Chroatorum достаточно информации для того, чтобы хотя бы гипотетически реконструировать исторический контекст, в котором осуществлялся хорватский «этногенез»? Думается, что на этот вопрос можно ответить положительно. Если вынести за скобки все те элементы хорватского этногенетического предания, которые, как можно убедиться, находят многочисленные аналогии в других памятниках жанра «origo gentis», в нашем распоряжении для обнаружения реалий, в которых формировалась gens Chroatorum, останутся только имена легендарных хорватских вождей и стойкая оппозиция «хорваты — авары».

Все высказанные в историографии суждения относительно того, кого или что могли символизировать собой семь легендарных вождей, хотя подчас и базировались на серьезном изучении этимологии имен, по понятным причинам остаются сугубо гипотетическими. Определенно можно говорить лишь о том, что имена хорватских вождей, что бы они в действительности не означали, не являются славянскими56. Оппозиция же «хорваты — авары» опять-таки дает нам необходимую информацию для того, чтобы попытаться вписать интересующий нас «этногенез» в более или менее знакомый исторический контекст. Стоит отметить, что сама по себе ситуация конфликта вполне могла являться фактором, способствовавшим конституированию нового этнополитического организма. Так, от аваров отделилась и сформировавшаяся на периферии каганата, в районе Сирмия, гетерогенная общность, возглавленная болгарским вождем Кувером, как о том подробно рассказывает вторая книга «Чудес св. Димитрия Солунского»57. О похожем пути формирования новой этнополитической общности — gens Winidorum — рассказывает и «Так называемая Хроника Фредегара» в своем известном пассаже о «сыновьях гуннов», возглавивших восстание против аварских властей58. Если же верить известиям патриарха Никифора, Великая Болгария Кубрата также была консолиди-

55 Так, Й. Ярнут насчитывал пять таких крупных трансформаций в истории «лангобардов», каждая из которых, по его мнению, может быть названа «этногенезом»: Jarnut J. Die langobardische Ethnogenese // Typen der Ethnogenese... S. 97-102. — Вместе с тем в историографии уже обращалось внимание на неполную ясность того, что именно следует называть «этногенезом» применительно к исключительно сложной этнической истории раннесредневековых gentes. См.: Bowlus C. R. Ethnogenesis Models and the Age of Migrations: a Critique // Austrian History Yearbook. 1995. Vol. XXVI. P. 152-154. — Справедливо, в частности, замечание П. Эмори: «...существует вопрос, как определить “полный” этногенез. Если этнические группы все время находятся в движении, если членство в них и критерии этого членства все время изменяются, тогда в них постоянно совершается этногенез» (Amory P. Op. cit. P. 38). Разумеется, речь идет о весьма условном понятии, отказаться от использования которого, однако, проблематично.

56 Как отмечает Р. Катичич, эти имена «не допускают никакой славянской этимологии» (Katicic R. Filoloska razmatranja uz izvore o zacecima hrvatske drzave // SHP. Split, 1986. Ser. III. Sv. 16. S. 89).

57 Свод. Т. II. C. 170-171 (пер. О. В. Ивановой).

58 Там же. C. 366-367 (пер. В. К. Ронина). — На сходство обстоятельств возникновения раннего хорватского политического образования и «державы» Само указал Я. Штайнхюбель, справедливо заметив, что обе политии были образованы группами, интегрированными в аварский социум: Steinhübel J. Pôvod a naj starsie dejiny Nitrianskeho kniezatstva // HC. 1998. Roc. 46. C. 3. S. 382-383. — Ф. Курта усматривает в рассказе Хроники Фредегара о происхождении политии венедов Само легенду жанра origo gentis, призванную объяснить появление нового политического фактора, беспокоившего Австразию Дагоберта. См.: Curta F. Slavs in Fredegar and Paul the Deacon: Medieval Gens or «Scourge of God»? // EME. 1997. Vol. 6. P. 148-151. — При этом остается неясным, базировался ли рассказ хрониста на этногенетической традиции самих «венедов».

Commentarii

рована как сила, противопоставившая себя аварам59. Похожие последствия имел и более поздний конфликт в Хазарском каганате: согласно 39-й главе все того же трактата Константина Багрянородного, кавары, вошедшие в качестве отдельной этнополити-ческой единицы, возглавлявшейся своим «архонтом», в состав венгерского политического объединения Леведии, сформировались как особая общность в результате своего отделения от хазар60. Вместе с тем у нас нет веских оснований считать, что война «хорватов» с аварами, действительно, имела место, т. е. была более реальной, чем описываемая далее в этом же источнике война хорватов с франками, нередко провозглашаемая в историографии вымыслом хорватской традиции, смешавшей Хорватию с Посавьем. Речь могла идти и о постепенном ослаблении аварской власти, создавшем условия для кристаллизации новой политии на периферии каганата. Однако то обстоятельство, что хорватское этногенетическое предание ставит в начало хорватской истории именно конфликт с аварами, важно само по себе. Оно свидетельствует о том, что, во-первых, далматинские хорваты в середине Х в. именно к этому периоду относили начало своего исторического бытия и, во-вторых, что для носителей хорватской этнической идентичности противопоставление себя аварам было особенно значимо. В данном контексте хорватская идентичность может быть понята как идентичность врагов авар. О том, что оппозиция «хорваты — авары» была актуальна для Далмации и спустя более чем сотню лет после окончательного падения каганата, свидетельствует известие 30-й главы о проживании в Хорватии «остатков аваров»61. Сохранение аварской идентичности среди тех, кто относил себя к gens Chroatorum, по понятным причинам, представляется невозможным. Скорее всего, данное сообщение отражает приписывание аварской идентичности какой-то политически организованной группе, прежде лояльной властям каганата, но оказавшейся под властью хорватов. Есть основания полагать, что речь в данном случае шла о социальной верхушке соседней с хорватами этнополитической общности гудусканов, включенной к началу IX в. в состав хорватского вождества, но сохранившей при этом автономный статус62. Подобное прочтение хорватского origo gentis вкупе с трудно разрешимыми противоречиями, порождаемыми версией о переселении хорватов из земель, расположенных к северу от Аварского каганата, на земли, лежащие к югу от его ядра, склоняет к тому, чтобы считать первоначальную хорватскую (или лишь впоследствии осмысленную в качестве таковой) группу интегральным элементом аварской социально-политической структуры.

Однако, если предположить, что некая группа эволюционировала в этнополити-ческую общность лишь вследствие конфликта, разразившегося внутри Аварского каганата, или просто потери аварской верхушкой контроля над Далмацией, встает вопрос о том, что она собой представляла до своего отделения от аваров. Представляется исключительно трудным дать на него даже гипотетический ответ. У нас, разумеется, не может быть никакой уверенности в том, что группа, положившая начало хорватской этнополитической общности и изображавшаяся в середине Х в. как один

59 См.: ЧичуровИ. С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора. М., 1980. C. 153 (текст), 161 (перевод).

60 Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 162 (текст), 163 (перевод).

61 Там же. С. 130 (текст), 131 (перевод).

62 Подробнее см.: Алимов Д. Е. «Borna dux Guduscanorum»: К вопросу о характере княжеской власти в Далматинской Хорватии в первой четверти IX в. // Европа: Международный альманах. Тюмень, 2006. Вып. VI. С. 5-21.

хорватский «род» со «своим народом» (или «войском»), обладала на момент отделения от аваров сознанием своего единства и общим самоназванием, хотя и такой вариант не может быть исключен63. В условиях «суперсложного вождества»64, каким, по всей видимости, являлся Аварский каганат, родовые подразделения были тесно связаны с военной организацией65, что давало необходимый потенциал для появления в условиях ослабления контроля со стороны центральной власти новых этнополитических организмов. Эволюция такого рода в случае с хорватами вполне допустима, как и упоминавшаяся выше гипотеза о наличии в каганате социального слоя «хорватов», позволяющая объяснить появление хорватских групп в районах, расположенных на более или менее значительном удалении от ядра каганата по разные стороны от него (Западные Балканы, Карантания, Чехия и Силезия, Украинские Карпаты). Скудная информация, извлекаемая из имен хорватских вождей, как кажется, не дает веских оснований для того, чтобы отвергать хотя бы одну из предложенных в историографии основных гипотез относительно компонентов того конгломерата, который в середине X в. изображался в качестве пришедшего в Далмацию «народа хорватов», хотя наличие в составе «хорватской» общности появившихся в Далмации в составе гетерогенного «аварского» войска ираноязычных и тюркоязычных элементов представляется особенно вероятным66. Однако, каким бы ни был характер первоначальной хорватской идентичности, необходимо подчеркнуть, что только с ее политизацией («хорваты» = враги авар), но никак не раньше, открылся путь для становления той этнической общности, которая будет известна в Далмации под именем хорватов.

Процесс усвоения хорватской идентичности подконтрольными хорватам общинами автохтонного и славяноязычного населения Далмации должен был протекать достаточно медленно. Вместе с тем никаких других «племенных» наименований на первоначально контролировавшейся хорватами территории также не зафиксировано, так

63 Нам известно о наличии в рамках каганата общностей, обладавших собственной этнической идентичностью. Существенным, однако, является то, что формирование этих общностей предшествовало включению их в состав каганата. Интегрированность в аварскую социально-политическую структуру, очевидно, не только не мешала, но и помогала, по крайней мере, некоторым из них сохранять свою этническую идентичность, на что справедливо обращает внимание П. Хивер: Heather P. Disappearing and reappearing tribes // Strategies of distinction: the construction of ethnic communities, 300-800 / Ed. by W. Pohl and H. Reimitz (The Transformation of the Roman World. Vol. 2). Leiden, 1998. P. 101-102. — Последнее обстоятельство делает особенно сложным разграничение в данных условиях этнической и социальной идентичности, что характерно для так называемых «кочевых империй». Ср., например, с семантикой самоназвания «татары» в условиях Улуса Джучи: Исхаков Д. М., Измайлов И. Л. Этнополитическая история татар в VI - первой четверти XV века // Татары. М., 2001. С. 85-100.

64 О содержании данного термина, введенного Н. Н. Крадиным для обозначения социальной организации так называемых «кочевых империй», см.: Крадин H. Н. Кочевники, мир-империи и социальная эволюция // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. С. 328-332.

65 См., например, предложенную недавно реконструкцию системы управления в Хазарском каганате: Тортика А. А. Социально-политическая и военная структура населения Северо-Западной Хазарии (конец

VIII - начало Х в.): историческая реконструкция // Тюркологический сборник. 2006. М., 2007. С. 296-318.

66 Достаточно близкие некоторым из имен хорватских вождей тюркские имена подыскал финский лингвист Й. Миккола. См.: Mikkola J. J. Avarica // Archiv für slavische Philologie. Berlin, 1927. Bd 41. S. 158-159. — Вместе с тем, само название «хорват», согласно наиболее аргументированным вариантам его этимологии, является иранским. Обзор мнений см., например: Майоров А. В. Великая Хорватия... С. 85-94. — Во II-III вв. в Приазовье имя «Хорват», как о том свидетельствуют знаменитые надписи из Танаиса, использовалось в качестве антропонима, восходя, вероятно, к обозначению одной из местных иранских родственных групп. См. подробно: Skegro A. Two public inscriptions from the Greek colony of Tanais at the mouth of the Don river on the Sea of Azov // Review of Croatian History. Zagreb, 2005. Vol. 1. Nr 1. P. 9-28.

Commentarii

как не существовало, по-видимому, и самих «племен» (=этнополитических организмов), чье существование бы предшествовало появлению здесь властных структур хорватского вождества. Древнейшее известное нам свидетельство использования имени «хорват» политической элитой на территории Далмации относится, возможно, к началу IX в., если верна соответствующая датировка надписи на детали алтарной преграды из церкви св. Марты в Биячи67. Как явствует из грамот Трпимира68 и Мунцимира (892)69, надписи с именем князя Бранимира (879 - ок. 892) из Шопота близ Бенковца70, а также надписи из Кулы Атлагича71, в середине - второй половине IX в. название «хорват» определенно являлось элементом официального титула местного правителя: dux Chroatorum, dux Cruatorum. В грамоте хорватского князя Трпимира середины IX в. в связи с описанием территории, на которую распространялась юрисдикция Сплитской церкви, было впервые засвидетельствовано сложившееся к этому времени понятие regnum Chroatorum12. Важно, что, наряду с названием «хорваты», в титулатуре хорватских правителей использовалось и название «славяне». В надписях из Нина73 и из Ждрапня близ Скрадина74, где упоминается хорватский правитель Бранимир, он именуется «дук-сом славян» (dux Sclavorum). Неизвестно, сложилось ли подобное наименование только в результате воздействия романской или франкской традиции75, или здесь отразился

67 Delonga V. Latinski epigraficki spomenici u ranosrednjovjekovnoj Hrvatskoj. Split, 1996. Kat. 10.

68 Diplomaticki zbornik kraljevine Hrvatske, Dalmacije i Slavonije. Sv. I / Uredio M. Kostrencic. Sakupili i obradili J. Stipisic i M. Samsalovic. Zagreb, 1967. S. 4-5. — Грамота датируется большинством исследователей 852 г. на основании указания, что она была дана в XV индикт. Л. Маргетичем приведены достаточно убедительные аргументы в пользу более ранней датировки создания грамоты — между 839 и 844 годом. См.: Margetic L. 1) Biljeske uz Trpimirovu ispravu (CD I, 3-8) // Zbornik radova Pravnog fakulteta u Splitu. Split, 1993. God. 30. Br. 1. S. 48; 2) Biljeske u vezi s nastankom hrvatske drzave u 9. stoljecu // Etnogeneza Hrvata / Ur. N. Budak. Zagreb, 1995. S. 145-146.

69 Diplomaticki zbornik... S. 23.

70 Delonga V. Latinski epigraficki spomenici... Kat. 130.

71 Ibid. Kat. 162.

72 Diplomaticki zbornik. S. 5. — Некоторые авторы считали это место позднейшей интерполяцией, сильно сомневаясь в том, что в середине IX в. земли вплоть до Дуная находились в церковной юрисдикции Сплита. Обзор мнений см.: KlaiC N. O Trpimirovoj darovnici kao diplomatickom i historijskom dokumentu // VAHD. 1960. Sv. 62. S. 123. — Предположение это как будто находит некоторое подтверждение и в результатах филологического анализа О. Перич, позволившего установить наличие в тексте петиции двух языковых слоев. См.: Peric O. Jezicni slojevi Trpimirove isprave // Жива антика. Скощ'е, 1984. Год. 34. Т. 1-2. S. 168-169. — Справедливо, однако, замечание Н. Будака, что regnum Chroatorum — это архаичное выражение, более соответствующее реалиям IX в., в то время как в эпоху, когда предположительно могла бы быть сделана интерполяция, т. е. в XIII в. и позднее, использовалось выражение regnum Croatie (et Dalmatie) (Budak N. Prva stoljeca... S. 76).

73 Delonga V. Latinski epigraficki spomenici. Kat. 174.

74 Ibid. Kat. 228.

75 Бенедиктинский проповедник Готтшалк, который в период между 846 и 848 г. побывал в Хорватии, называет хорватского правителя Трпимира «королем славян» (Tripemirus rex Sclavorum) (Hrvati i Karolinzi. D. I. Split, 2000. S. 295). Таким образом, несмотря на факт своего пребывания при дворе хорватского правителя и — как следствие этого — хорошее знакомство с хорватскими реалиями, Готтшалк предпочел именовать этно-политическую общность, во главе которой стоял Трпимир, «славянами», очевидно, следуя обозначению, привычному для франков. О Готтшалке и обстоятельствах его пребывания в Хорватии см.: Katic L. Saksonac Gottschalk na dvoru kneza Trpimira. Zagreb, 1932. S. 2-8; Ivanisevic M. Povijesni izvori // Starohrvatski Solin. Split, 1992. S. 34; Rapanic Z. Solinska epizoda europske povijesti // VAHD. 1992. Sv. 85. S. 92-97. — В адресованных в Хорватию письмах папы Иоанна VIII (872-882) хорватские князья также именуются правителями славян (Diplomaticki zbornik. S. 10, 12). В именовании хорватов славянами еще в X-XI вв. Е. П. Наумов усматривал влияние романской традиции далматинских городов: Наумов Е. П. Возникновение этнического самосознания раннефеодальной хорватской народности // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 177.

один из уровней этнического самосознания, присущий элите хорватского политического образования той эпохи. Так или иначе, но наличие обоих обозначений в титула-туре Бранимира наводит на мысль, что и хорватами, и славянами в этот период обозначали одну и ту же этнополитическую общность. Если, как полагает Ф. Курта, «славяне» стали славянами не потому, что они говорили на славянском языке, а потому, что их так называли другие, то превращение хорватов в «славянский народ» могло осуществляться иначе, нежели это обычно представляется в историографии, то есть не путем восприятия хорватами славянской идентичности в результате ассимиляции и не вследствие того, что эта идентичность была изначально свойственна группе, ставшей впоследствии в Далмации известной под именем хорватов.

Вместе с тем извне к общности, по крайней мере, правящий слой которой давно именовал себя «хорватами», на протяжении всего IX в. применялись только названия Sclavi и — в редких случаях — Dalmatini. Почему? Думается, что ответ на этот вопрос следует искать в особенностях использования названных этнонимов, свойственных каждому конкретному источнику, но никак не в том, что имя «хорват» будто бы не являлось в то время названием этнической общности, служа обозначением политической элиты. Очевидно, что подобное противопоставление теряет смысл, когда речь идет об обществах, в которых этнический дискурс был присущ, главным образом, элитам, причем этническая, социальная и политическая идентичности нередко были неразрывно связаны. Независимо от этого обстоятельства, на страницах раннесредневековых нарративов имя правящей элиты могло и распространяться, и не распространяться на все население соответствующей политии76. Подобное явление мы, видимо, и наблюдаем в трактате Константина Багрянородного, когда название «хорваты», неоднократно прилагавшееся к «народу», используется также для обозначения политической элиты77. Однако об этническом самосознании населения, подвластного в интересующий нас период хорватам, источники судить не позволяют, а потому у нас, естественно, нет оснований не только приписывать ему хорватскую, славянскую или какую-либо иную этническую идентичность, но и вообще предполагать наличие у него «этнического самосознания» как такового78, если, конечно, не считать этническим сознание принадлежности к родственной группе или локальной общине.

76 Ср., например, весьма показательную ситуацию с полисемантичностью понятия gens Francorum в условиях королевства/королевств Меровингов: Goetz H.-W. Gens, kings and kingdoms: the Franks // Regna et gentes: the relationship between late antique and early medieval peoples and kingdoms in the transformation of the Roman world / Ed. by H.-W. Goetz, J. Jarnut and W. Pohl; with the collaboration of S. Kaschke. Leiden; Boston, 2003. P. 334-337. — По наблюдениям А. А. Горского, на Руси уже в начале Х в. наименование «русь» использовалось как в узком (для обозначения знати), так и в широком (для обозначения всего народа) значениях. См.: Горский А. А. Этнический состав и формирование этнического самосознания древнерусской знати // Социальная идентичность средневекового человека. М., 2007. С. 228-230. — При этом исследователь отмечает: «Сопоставление данных об этническом самосознании древнерусской знати со сведениями об ее этническом составе наталкивается на противоречие: в Х в. в составе дружинного слоя Руси видную роль играют люди скандинавского происхождения, в первой половине этого столетия они, казалось бы, даже численно преобладали (во всяком случае, в окружении киевского князя), но следов особого этнического сознания в дружинной среде обнаружить не удается: знать не отделяет себя этнически от рядового (т. е. славянского) населения; и представители элиты, и простолюдины считаются “Русью”» (Там же. С. 231).

77 В 29-й главе император Константин упоминает «хорватов и прочих славянских архонтов» (Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 116 (текст), 117 (перевод)).

78 Об условности понятия «этническое самосознание» применительно к традиционным обществам см., например: Калинин И. К. Восточно-финские народы в процессе модернизации. М., 2000. С. 46-47.

Commentarii

Процессам, приведшим к появлению новых этнических идентичностей на западе Балкан, несомненно, способствовало длительное отсутствие на этой территории сколько-нибудь действенного контроля со стороны аварских властей. На территориях, в течение более длительного периода находившихся под аварским контролем, ситуация складывалась совсем иная. В этой связи показательно сходство, которое политическое образование, расположенное в среднем течении Савы, обнаруживает с так называемым Нитранским княжеством на юго-западе Словакии. Хотя обстоятельства формирования обеих политий остаются не до конца ясными, археологические данные позволяют с достаточной долей вероятности связывать эти процессы с упадком Аварского каганата около 800 г.79 В изображении имеющихся источников в качестве субъектов политической деятельности и в Посавье, и в области Нитры фигурируют не этнополитические общности, а правители80. Очевидно, что в рамках возникших здесь политий так и не успели сложиться стабильные, обладавшие самоназванием общности, сопоставимые с gentes Западных Балкан и севера Центральной Европы. Вместе с тем и в Посавской Паннонии, и в районе Нитры в эпоху Средневековья и раннего Нового времени устойчивым самоназванием жителей были локальные варианты этнонима «славяне», что вновь заставляет серьезно задуматься о месте славянской идентичности в Аварском каганате и ее соотношении с идентичностью аварской81.

«КРЕЩЕНИЕ»

В то время как в 31-й главе трактата императора Константина «крещение хорватов», как и их «переселение», привязывается ко времени правления Ираклия82, в 30-й главе, базирующейся в данном случае на хорватской традиции, «крещение» отнесено ко времени, когда хорваты освободились от франкского господства83. Если «крещение хорватов» при императоре Ираклии, за неимением современных событиям источников, нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, то описание «крещения хорватов» в 30-й главе вступает в очевидное противоречие с картиной, восстанавливаемой по сведениям других источников. Если принять распространенное в историографии толкование, получается, что хорватская традиция смешала Далмацию, чей правитель Борна (=Порин), как явствует из современных событиям франкских источников, был верным франкским

79 Подробнее см.: TrestíkD. Vznik Velké Moravy... S. 107-135.

80 Как справедливо заметил в связи с этим Д. Тржештик, «Людевит, очевидно, не правил никаким племенем, его власть была самостоятельной, она ни в коем случае не исходила от племени, как это было в современной ему Карантании» (Тржештик Д. Возникновение славянских государств в Среднем Подунавье // Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI-XII вв.) М., 1991. С. 80).

81 Поддерживая гипотезу, согласно которой распространение славянского языка в южной части Центральной Европы было обязано его использованию в качестве lingua franca в Аварском каганате, Ф. Курта полагает, что еще до падения каганата под ударами франков авары стали славяноязычными (Curta F. The Slavic lingua franca (linguistic notes of an archaeologist turned historian) // East Central Europe/L’Europe du Centre-Est. 2004. Vol. 31. Part 1. P. 147). — В связи с этим особенно актуальным становится вопрос о времени начала использования славянского языка в качестве символа этнической идентичности и о возможной корреляции этого явления с распространением славянской идентичности на пост-аварском пространстве.

82 Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 136 (текст), 137 (перевод).

83 После рассказа о будто бы имевшем место восстании хорватов против франкской власти, вылившемся в семилетнюю войну, в которой хорваты одержали победу, автор 30-й главы говорит о хорватах: «С того времени, оставаясь самовластными и независимыми, они попросили Рим о святом крещении. И были посланы епископы, которые крестили их при Порине, архонте хорватов» (Константин Багрянородныш. Указ. соч. С. 132 (текст), 133 (перевод)).

вассалом и воевал с Людевитом Посавским, с Посавской Паннонией, причем имевшее место в действительности поражение Людевита было заменено здесь вымышленной победой хорватов84. Принимая же интерпретацию Ф. Шишича, отождествлявшего Порина с Бранимиром и относившего к 870-м гг. войну хорватов с франками85, приходится сталкиваться с отсутствием сведений о такой войне в других источниках и невозможностью отнесения крещения ко времени, когда в Xорватии уже давно существовало свое епископство с центром в Нине86.

При отсутствии бесспорных свидетельств христианизации хорватов в VII в. обилие вещественных памятников, связанных с деятельностью в Xорватии франков или обнаруживающих франкское влияние, а также такие признаки франкского влияния в церковной жизни Xорватии IX в., как посвящения церквей, германские (франкские) имена клириков, связь с Аквилеей Нинской епископии, нередко трактовались в историографии как свидетельства того, что христианизация хорватов началась около 800 г. с приходом франкских миссионеров87. При этом исследователи не задавались вопросом, свидетельствуют ли эти данные об обращении в христианство язычников или о распространении франкского церковного влияния среди христиан.

Между тем сами франкские источники не содержат никакой информации о крещении кого-либо из хорватских правителей. Важно отметить и полное отсутствие достоверной информации о каких-либо выступлениях против христианизации. Учитывая то, что источники достаточно полно освещают хорватскую историю IX в., с большой долей уверенности можно полагать, что сколько-нибудь выраженная языческая оппозиция в среде хорватской знати отсутствовала вовсе. Среди открытых археологами погребений, которые хотя бы предположительно могут быть отнесены к VII-VIII вв., подавляющее большинство составляют погребения с использованием ингумации, причем сходство их с позднеантичными настолько велико88, что зачастую вообще не позволяет отделить погребения автохтонов от погребений пришельцев89. Изменения в погребальном обряде, обычно интерпретируемые как результат христианизации, следовало бы на этом фоне трактовать более осторожно, так как не может быть уверенности в том, что более ранние погребения принадлежали язычникам. Эти изменения могли явиться следствием интенсивного воздействия появившихся с приходом франков церковных структур на население, уже давно являвшееся христианским.

84 Обзор мнений см.: Ронин В. К. Франко-хорватские отношения в трактате Константина VII Багрянородного «Об управлении империей» // ВВ. 1983. Т. 44. С. 61-63; Kolaric J. Historiografija o pokrstenju Hrvata // Poceci krscanskog i drustvenog zivota u Hrvata od VII. do kraja IX. stoljeca. Drugi medunarodni simpozij o crkvenoj povijesti u Hrvata. Split, 1990. S. 48-49.

85 Франкского «архонта» Коцилина Ф. Шишич отождествлял с блатенским князем Коцелом, вассалом франков: Sisic F. Povijest Hrvata. S. 356-360, 386-387.

86 См., например: MandicD. Pokrstenje Hrvata //MandicD. Rasprave i prilozi iz stare hrvatske povijesti. Rim, 1963. S. 126; Ронин В. К. Франко-хорватские отношения. С. 62-63.

87 См., например: Klaic N. Povijest Hrvata. S. 203-206.

88 См.: Jelovina D. Starohrvatske nekropole na podrucju izmedu rijeka Zrmanje i Cetine. Split, 1976. S. 76-77, 147-148.

89 На основании обнаруженного в погребениях с ингумацией погребального инвентаря исследователями обычно делался вывод о языческом характере ранних ингумаций. Однако, как отметил А. Милошевич, часто встречающиеся в древних хорватских погребениях керамические сосуды не могут являться надежным показателем принадлежности погребений язычникам, так как аналогичные сосуды были обнаружены в ряде позднеантичных погребений, бесспорно принадлежавших христианам (MilosevicA. Karolinski utjecaji u Hrvatskoj knezevini u svjetlu arheoloskih nalaza // Hrvati i Karolinzi. Split, 2000. Dio I. S. 109).

Commentarii

Таким образом, у нас нет веских оснований говорить о том, что в истории хорватского этнополитического организма в действительности когда-либо имело место событие, представлявшее собой переход «народа хорватов» из язычества в христианство. Как же следует в этом случае интерпретировать известия о «крещении хорватов»? X. Вольфрам обратил внимание на то, что в некоторых этногенетических преданиях вслед за описанием события, символизирующего выход на историческую сцену нового «народа», — чаще всего таким событием является переход через реку или победа над могущественным неприятелем — говорится также о смене религии или культа, причем и это событие изображается как одномоментное90. Нетрудно заметить, что к примерам, которые привел X. Вольфрам, очень близки и описания крещения хорватов в 31 и 30-й главах трактата императора Константина. Если, согласно 31-й главе, хорваты приняли крещение из Рима вскоре после своей победы над аварами, то, согласно 30-й главе, хорваты попросили Рим о крещении сразу после победы над франками91.

Поэтому если за известиями о «крещении хорватов» и скрываются какие-то исторические реалии, то они не могут быть интерпретированы как принятие христианства уже сформировавшимся этносом/этнополитическим организмом. Вместе с тем упоминание в 31-й главе императора Ираклия, в правление которого Аварский каганат, действительно пережил крупный внутренний конфликт, а также, очевидно, неславянское имя архонта Порги92, гипотетически могут быть вписаны в исторический контекст, в котором происходило становление этничности хорватов. Крещение некой отделившейся от каганата группы могло служить своего рода идеологическим оформлением разрыва с аварами, одновременно приближавшим ее к Византии, как это, судя по всему, произошло в это же время с верхушкой болгар93. Позволительно поставить вопрос: не могла ли Византия, заинтересованная в обретении действенного противовеса ава-

90 Wolfram H. Razmatranja o Origo Gentis. S. 51.

91 Подобное восприятие прошлого было характерным для этногенетических традиций. Например, в исторической традиции Булгарского эмирата на Средней Волге как событие, тесно связанное с принятием булгарами ислама, предстает их война с хазарами, по другим источникам неизвестная. См. об этом: Измайлов И. Средневековые булгары: этнополитическая и этноконфессиональная общность // История татар с древнейших времен в семи томах. Т. II: Волжская Булгария и Великая Степь. Казань, 2006. С. 636-637. — Аналогию с хорватами можно усмотреть и в том, что исламизация булгарской элиты, как известно, предшествовала прекращению их зависимости от хазар и приему булгарским правителем посольства из Багдада, в ходе которого состоялось признание нового исламского государства со стороны Халифата.

92 Предложенные славянские формы предполагают сильное искажение имени в греческой передаче. Обзор мнений см.: ВИИШ. Т. II. С. 42. — С. Сакачем была предложена иранская этимология имени (Sakac S. K. The Iranian Origins. P. 45). Еще в изданном в 1876 г. труде С. А. Гедеонова обращалось внимание на сходство имени хорватского архонта с именем мордовского правителя Пургаса, действовавшего в XIII в. (Гедеонов С. А. Варяги и Русь. 2-е изд. М., 2004. С. 393). Оставляя проблему происхождения имени «Порга» на суд лингвистов, заметим только, что имя «Пурга» (purga < *porga) было известно в качестве названия одного из крупных удмуртских родов. Происхождение этого родового имени, связываемого некоторыми исследователями с уграми, остается дискуссионным. См.: Тепляшина Т. И. К вопросу об этнониме пор // Происхождение марийского народа. Йошкар-Ола, 1967. С. 261-264; Атаманов М. Г. Удмуртская ономастика. Ижевск, 1988. С. 36-37; Напольских В. В. Йогра: (Ранние обско-угорско-пермские контакты и этнонимия) // Антропологический форум. СПб., 2005. № 3. С. 260-263.

93 О крещении в Византии в правление императора Ираклия болгарского хана Кубрата, который, согласно Никифору, также восстал против авар, см. подробно: Златарски В. История на българската държава през средните векове. Т. I. Ч. I. 3-е изд. София, 1994. С. 85-95; Артамонов М. И. История хазар. 2-е изд. СПб., 2001. С. 221-230. — Как справедливо предполагал Е. П. Наумов, «крещение хорватов» должно было являться крещением правящей элиты, но никак не «народа», как это было и в случае с болгарами. См.: Наумов Е.П. Общественно-политические сдвиги в сербских и хорватских землях и христианская миссия на Балканах // Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 74.

рам, сыграть определенную роль в «легитимации» новой политической силы на восточном побережье Адриатики94? Вопрос этот остается без ответа, хотя о некоторой активизации церковной жизни на восточном берегу Адриатики около середины VII в. говорить вполне позволительно95.

Важно подчеркнуть, что процесс утверждения наименования «хорваты» в Далмации совпал по времени с интенсификацией «христианизации» ее гетерогенного населения, выразившейся, в частности, в широком церковном строительстве, осуществлявшемся хорватским князем и представителями знати, и создании стабильной церковной организации. Таким образом, можно говорить о том, что хорватский этнополитический организм как таковой сложился уже в процессе христианизации, что, конечно, отличает далматинских хорватов от ряда других раннесредневековых gentes Центральной Европы (карантанцев, мораван, чехов и др.), оформившихся до принятия новой религии гентильной элитой.

Концепты «переселения» и «крещения» хорватов, как, вероятно, и их «войн» и «побед» над аварами и франками, заимствованные историками из средневековых источников, в первую очередь трактата Константина Багрянородного, неспособны, будучи поняты буквально, дать адекватное объяснение процессам, разворачивавшимся в VII-IX вв. на территории Далмации. Тем не менее отдельные сведения этих источников, такие как упоминание аваров, франков, имена хорватских вождей, позволяют гипотетически и очень приблизительно воссоздать исторический контекст, в котором происходило конструирование хорватской этничности. Что еще более важно, элементы хорватской традиции, несомненно, отражающие значимые для самих хорватов параметры их идентичности (враги и победители авар и франков, христиане, преданные Риму), позволяют в какой-то мере понять механизм этого процесса. Сущность его заключается в том, что утвердившаяся на периферии Аварского каганата, но последовательно отделявшая себя от авар, христианизированная, но противопоставлявшая себя франкам, гетерогенная элита сформировала свою особую идентичность, которая в конечном счете и позволила ей, вместе с оказавшимся под ее властью населением Далмации, превратиться как в собственных глазах, так и в глазах наблюдателей извне в «народ хорватов».

Работа выполнена при поддержке Федерального агентства по образованию, Мероприятие 1 аналитической ведомственной целевой программыг «Развитие научного потенциала выюшей школыг (2006-2008 годыг)», тематический план НИР СПбГУ, тема 7. 1. 08 «Исследование закономерностей генезиса, эволюции, дискурсивныгх и политических практик в полинациональныгх общностях».

94 Исследователи, доверявшие сведениям 31-й главы, интерпретировали их в том смысле, что пришедшие на Балканы хорваты заключили договор с Византией и какое-то время сохраняли статус ее федератов, защищая империю от аваров и лангобардов. См.: Dabinovic A. Drzavnopravni odnos Hrvata prema istocnom carstvu // Rad HAZU. 1941. Knj. 270. S. 49-148; Katicic R. Filoloska razmatranja... S. 89-92.

95 Хроника Фомы Сплитского ставит крещение хорватских вождей в заслугу Иоанну Равеннскому, первому сплитскому архиепископу, занимавшемуся в середине VII в. возрождением церковной жизни в Далмации (Thomas Archidiaconus. Op. cit. P. 33-35; Фома Сплитский. Указ. соч. С. 42-43). Р. Катичич убедительно показал, что некоторые детали повествования хрониста об Иоанне Равеннском восходят к древним записям Сплитской церкви, которые можно отнести к VII-VIII векам. См.: Katicic R. Vetustiores ecclesiae spalatensis memoriae. S. 31-32, 38-39. — Дополнительные аргументы в пользу историчности Иоанна Равеннского и датировки его деятельности серединой VII в. см.: Buzancic R. Toma Arhidakon i njegove vijesti o Ivanu Ravenjaninu // Toma Arhidakon i njegovo doba. Split, 2004. S. 269-286; Basic I. Venerabilis presul Iohannes. Historijski Ivan Ravenjanin

i zacetci crkvene organizacije u Splitu u VII. stoljecu // Povijesni prilozi. Zagreb, 2005. Sv. 29. S. 7-28.

Commentarii

Summary

Though the importance of Curta’s book cannot be reduced to the fact that its author has applied the instrumentalist approach to the genesis of the early Slavs’ ethnicity, this aspect of the book should be especially stressed. If we accept Curta’s explanation of Slavic «ethnogenesis», there is no need to treat the early Slavs’ identity as a special case of ethnicity because to do so is to draw a conclusion on the basis of the comparison of the early Slavs conceived as bearers of stable ethnic identity embracing nearly all the members of their society with fluent identities of «Germanic» gentes constructed by warrior elites. However, in the case of acceptance of Curta’s explanation of Slavic «ethnogenesis» another question should inevitably raise: how should one explain the diffusion and maintenance of Slavic identity in Europe within the next few centuries which passed since the Slavs had been mentioned in written sources for the first time? We would like to illustrate the methodological difficulties connected with this range of problems by the example of the early medieval Croats in Dalmatia usually considered to be one of «Slavic» ethnic groups.

A brief survey of the main approaches to the problem of the genesis of the ethnopolitical community of the Dalmatian Croats points to their dependence on notions of what is «ethnogenesis» in general, what is ethnic group in the early Middle Ages and whether there existed a special type of ethnicity in «Slavic» societies. Various interpretations of the character of the initial Croatian community («tribe», gens, non-ethnic group) take into consideration one and the same written sources, among which the treatise of Constantinus Porphyrogenitus «De administrando imperio» (c. 950) occupies the special place. In its two chapters — 30 and 31 — it gives detailed information on the early history of the Croats, including their «migration» and «conversion».

Attempts of bringing the story about the migration of the Croats of «DAI» to conformity with the picture of Dalmatia’s past, obtained from extremely poor evidence of the other, earlier, sources, encountered great difficulties. Nevertheless, different hypotheses suggested in historiography with the purpose of solving the contradictions were based on the assumption, that such elements of oral tradition or concepts of written sources as «migration», «war», «victory», etc., adequately described historical reality. It is clear, that such an approach almost completely corresponded to that of the emperor himself and his anonymous continuer, the probable author of chapter 30, and also to that of those Croats or inhabitants of Dalmatia from whom, finally, this information has got to Constantinople. Though the skeptical attitude to the story of «DAI» about the settlement of the Croats on the territory of Dalmatia has been widespread enough in the historiography in the second half of the XIX century, as a rule, it simply led to declaring the emperor’s information «doubtful», and only rather recently some scholars began to doubt openly in adequacy of the predominant approach to the interpretation of the source.

Ethnogenetic legends, as is known, carry the important ideological function, explaining an origin and maintaining preservation of an ethnic group. Characteristic elements of such legends are easily recognized in the story about the migration of the Croats. Thus, the Croatian ethnogenetic legend that has reached us in the exposition of the author of chapter 30, is very similar to other narratives of the genre of origo gentis. In general outline we can imagine the Croatian «ethnogenesis» as a gradual transformation of a small military group into an ethnopolitical community. However, early medieval communities, as is known, were in a stable condition very seldom, repeatedly passing through serious transformations, each of which, according to R. Wenskus’s followers, could be named «ethnogenesis». If we leave aside all those elements of the Croatian ethnogenetic legend that have numerous analogies in other narratives of the genre of origo gentis, in our disposal

for detecting realities in which gens Chroatorum was formed, there are only the non-Slavic names of the legendary Croatian chiefs and the opposition «Croats vs. Avars». Such an approach impels us to consider the initial Croatian (or only subsequently conceived as such) group to be an integral element of the Avar sociopolitical structure. Whatever was the character of the initial Croatian identity, it is necessary to emphasize, that a way for the making of the ethnic group, which will be known in Dalmatia under the name of the Croats, has opened only with its politization («Croats» as the enemies of the Avars), and not in any way earlier.

At the same time, from the outside to the group, at least, ruling layer of which for a long time called itself Chroati, during all IX century only the names Sclavi and — in rare cases — Dalmatini were applied. Why? It seems, that it is necessary to search for the answer to this question in a usage of those names, peculiar to each concrete source, but in any way in the circumstance that Chroati was not at that time the name of an ethnic group, serving as a designation of political elite. It is obvious, that there is no point in such an opposition when it is a question of societies in which the «ethnic» discourse was inherent, mainly, in elites, and ethnic, social and political identity have been quite often indissolubly connected. Irrespective of this circumstance on pages of early medieval narratives the name of ruling elites could both extend, and not extend on all the population of a polity depending on a situation. As for the population subjected to the Croats during the period under discussion, there is no ground not only for attributing the Croatian, Slavic or any other ethnic identity to it, but also for assuming the presence of «ethnic self-consciousness» in the true sense of the word at all.

While in the 31-st chapter of «DAI» the «baptism of the Croats», as well as their «migration», is attributed to the time of Heraklius, according to the 30-th chapter based in this case on the Croatian tradition, «conversion» took place in the time when the Croats were liberated from Frankish supremacy. While it is impossible, for the lack of contemporary sources, neither to confirm, nor to deny the «baptism of the Croats» under Heraclius, the description of the «baptism of the Croats» in the 30-th chapter clashed obviously with a picture obtained from the evidence of the other sources.

In the circumstances of absence of indisputable material evidence of christianization of the Croats in VII century an abundance of artifacts connected with activity of the Franks or revealing their influence, and such attributes of Frankish influences as dedications of churches, Germanic (Frankish) names of clergymen, ties of the first Croatian bishopric in Nin with Aquileia, were often treated in historiography as indication, that christianization of the Croats has begun with the arrival of Frankish missionaries c. 800. Thus scholars were not asked by a question, whether these data testify to the conversion in christianity of the pagans or about distribution of Frankish church influence among the Christians.

Meanwhile, Frankish sources do not contain any information on conversion of anyone of Croatian chiefs. It should be noted that there is no trustworthy evidence about any resistance to christianization too. On this background changes in the funeral ceremony, usually interpreted as a result of christianization, should be treated much more carefully as there cannot be a confidence that earlier burials belonged to pagans. These changes could be the result of intensive influence on the population, which was already Christian, of church structures that have appeared in Dalmatia with Frankish missionaries’ arrival. Thus, we do not have strong reasons to believe that in the history of the Croatian ethnopolitical organism the event that could be described as the conversion of the «nation» of the Croats from paganism to Christianity took place actually. Therefore, if there are any historical realities behind the story about the «conversion of the Croats», they cannot be interpreted as acceptance of Christianity by already generated ethnopolitical community. It is impor-

Commentarii

tant to emphasize, that the process of maintenance of the name «Croat» in Dalmatia has coincided on time with intensification of «christianization» of its heterogeneous population, expressed in particular, in the wide church building, carried out by the Croatian princes and noblemen, and creation of the stable church organization. Thus, it is possible to argue that the Croatian ethnopo-litical organism as such has been formed only in the process of christianization that, certainly, distinguishes the Dalmatian Croats from some other early medieval gentes of the Central Europe.

The concepts of «migration» and «conversion» of the Croats as, possibly, of their «wars» with, and «victories» over, the Avars and the Franks, borrowed by modern historians from medieval sources, first of all, from Constantinus Porphyrogenitus’s treatise, cannot give us an adequate explanation to the processes developed in the territory of Dalmatia in 600-900 A. D. Nevertheless, some information of «DAI», such as the mention of the Avars and the Franks, the names of Croatian chiefs, allow us to outline hypothetically and very approximately the historical context in which the Croatian ethnicity was constructed. That is even more important, some elements of the Croatian tradition, demonstrating parameters of identity which were significant for the Croats themselves, allow us to understand to some extent the mechanism of this process. Its essence is that the heterogeneous warrior elite affirmed on the periphery of the Avar qaganate, but separated from the Avars, christianized, but opposed to the Franks, has produced its own identity which has finally allowed it, together with the population of Dalmatia subjected to its authority, to turn both in its own eyes, and in opinion of observers from the outside, in what can be called the «Croatian nation».