CC BY
53
ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ -ПРОСТРАНСТВО ЧИСТОЙ РЕЧИ
PEDAGOGICAL UNIVERSITY AS A SPACE OF FAULTLESS SPEECH
E.H. Викторук, Т.Н. Садырина, A.C. Черняева E.N. Viktoruk, T.N. Sadyrina, A.S. Chernyaeva
Русский язык, речь, философия языка, этика, нравственность, воспитание, компетенции педагога, педагогическое образование.
В статье представлены материалы круглого стола, посвященного обсуждению актуальной для гуманитарных и педагогических наук проблемы современной языковой реальности, а также необходимости и возможности поддержания чистоты речи в условиях стремительно меняющихся ценностей, нравственных и культурных ориентиров. Экспертные суждения об особых требованиях к чистоте речи (недопустимости бранных слов, инвективой и обсценной лексики) в пространстве педагогического университета высказали студенты, аспиранты и преподаватели КГПУ им. В.П. Астафьева. Были предложены способы поддержания высокого уровня речевой культуры. Педагогическая профессия предъявляет серьезные требования к коммуникативной и речевой компетентности будущего специалиста, что сообщает дополнительную актуальность состоявшемуся круглому столу.
Russian, language, speech, philosophy of language, ethics, morality, education, competences of the teacher, teacher education.
The article presents the results of the roundtable dedicated to the discussion of the problem of modern linguistic reality, which is relevant to humanities and pedagogical sciences, as well as the necessity and the possibility of maintaining the faultless speech in the conditions of rapidly changing values, moral and cultural guides. Expert judgements about the specific requirements for the faultless speech (inadmissibility of expletives, invective and obscene vocabulary) in the space of a pedagogical university were expressed by students, post-grad-uate students and teachers of KSPU named after V.P. Astafiev. They suggested methods to maintain a high level of speech culture. Teaching profession imposes serious requirements on communication and speech competences of the future teacher that adds urgency to the round table in question.
Формирование коммуникативной и речевой компетентности является «программным» требованием современного педагогического образования, которое предполагает, помимо прочего, способность к организации культурного пространства [Федеральный государственный образовательный стандарт...]. Понятия «коммуникация», «коммуникативная культура», «коммуникативная деятельность» входят в категориальный аппарат педагогики в составе теорий педагогического общения и педагогической коммуникации. Распространенное в отечественной лингвистике понятие «культура речи», нормирующее стилистику и регулирующее явления, как входящие, так и не входящие в канон литературной речи (просторечия, жаргоны), не только не утрачивает своего
значения, но и дополняется требованиями владения основами профессиональной этики и речевой культуры, способности к коммуникации в устной и письменной формах, зафиксированными в Федеральном государственном образовательном стандарте [Федеральный государственный образовательный стандарт...].
«Неписаным» и само собой разумеющимся ожиданием от университетской образовательной среды является «чистота речи». Чистота речи, понимаемая как выведение из речи чуждых литературному языку элементов, а также элементов, отвергаемых нормами нравственности [Жеребило, 2010], традиционно выступала фактором культурной, социальной и этико-моральной идентичности. Так, Д.С. Лихачев, называя язык «одним из самых главных проявле-
нии культуры», подчеркивает его созидательную функцию: «Не только культура, но и весь мир берет свое начало в Слове». Поэтому богатство языка определяет богатство «культурного осознания» мира [Лихачев, 2007].
Насколько обоснованны особые - высокие -требования «речевой чистоты» к педагогическому университету? Это вопрос, волнующий не только педагогическое сообщество, преподавателей, ведущих курсы деловой этики и речевого этикета, студентов, аспирантов (будущих учителей), но и другие заинтересованные стороны образовательного процесса: родительское сообщество, представителей СМИ, общество в целом. На подобные вопросы был призван ответить круглый стол «Педагогический университет - пространство чистой речи», состоявшийся в КГПУ им. В.П. Астафьева в рамках II! Международного научного форума «Человек, семья и общество». Участниками дискуссии стали студенты, аспиранты, преподаватели филологического факультета и кафедры философии, социологии и религиоведения института социально-гуманитарных технологий. Важно, что в обсуждении столь актуальной проблемы приняли участие специалисты разных областей науки: этики (E.H. Викторук), философии (Н.И. Глухих, Н.И. Лобанова, A.C. Черняева), лингвистики (H.H. Бер-биш, Т.П. Жильцова, В.В. Зорина), литературоведения (Т.Н. Садырина, А.Ю. Горбенко), языкознания (Л.Г. Самотик), школьные учителя (Л.В. Логунова), журналисты. Участники круглого стола поставили задачу: опираясь на экспертные суждения, обсудить столь сложную тему, избегая эмоциональных высказываний и банального морализаторства.
E.H. Викторук: Тема чистоты речи актуальна по целому ряду причин теоретико-философского, практико-прикладного, образовательного и воспитательного характера. В современном глобализирующемся мире в условиях микширования и переоценки традиционных ценностей «размывается» языковая и речевая идентичность. Переход общества в фазу «поздней модерности» ставит под сомнение прежние факторы социального, профессионального и жизненного успеха, среди которых и чистота речи. Специалисты фиксируют очевидное: ослабление интереса к рус-
скому языку, вытеснение его из разных сфер общественной жизни, засорение чуждыми формами, равнодушие со стороны власть имущих, бессилие тех, кого можно назвать хранителями речи. Впрочем, кого нужно считать хранителями речи, родного языка? - спрашивает специалист по этике А.Е. Зимбули: «ОН - наша собственность? Или МЫ ему в равной степени принадлежим? Переживаемые им ныне трудности - это детская болезнь или старческая немочь? Отмирание языка - это утрата этносом своей идентичности, или же обретение идентичности новой?.. И сохранит ли она преемственность с нашей, далеко не благополучной, но все же культурой?» [Зимбули, 2016, с. 124],
Выбор философии как одной из базовых позиций сегодняшней дискуссии вполне обоснован, ведь для философии язык и речь уже несколько тысячелетий являются предметом теории и практики (риторика, искусство толкования текста и т.п.). В XX столетии сформировалась особое направление - философия языка, где базовым стало представление о языке как «доме бытия» (М. Хайдеггер), фундаментальном основании «человеческого в человеке». Понимание важности поставленной темы хорошо выражает исследователь национальных характеров и образов мира Г. Гачев, подчеркивающий, что наша речь - это «голос национальной природы» [Гачев, 2007, с. 184], засорение которого разрушительно. «Космос нашего рта... настроен на резонанс с национальным Космо-Логосом, и вся физика там гнездится и имеет свое представительство» [Там же, с. 208]. Из этого следует, что сквернословие разрушает не просто культуру, имидж тех или иных субъектов, оно разрушительно для мира в целом. Поэтому на педагогическое образование в пространстве меняющихся и «микшируемых» ценностей возлагается миссия по сохранению мира, как бы пафосно это ни звучало.
Философия обладает прогностической и критической функциями, ее задача - «остранение», то есть делание «странным», того, что «само собой разумеется». Возможно, бранная, нецензурная лексика отражает естественную динамику языка, говорит о его со-временности, обнов-
<
са
Щ
УЗ
I ч
С
03
С
b
к
щ
ш m н
о
Рн
<
CJ ^
О о
с Р
£
ы н К о
Рч
и
0
1
к
i и
«
и и
V S
ь
U
<с
Pi
и
и
S
т
Н
и
W PQ
лении? Науке (филологии, этногафии и т.д.) известно, что слова, относящиеся к спектру «скверных», когда-то были допустимыми. Может быть, догматизм и ханжество не позволяют нам увидеть в бранной речи уникальность нашей культуры, формирующие национальную идентичность? Сегодня за этим круглым столом собрались не дилетанты, а специалисты, позиции которых и хотелось бы представить и обсудить.
Т.Н. Садырина: Современное состояние русского языка и культуры, стиль литературных произведений конца двадцатого - начала двадцать первого века - это зеркальное отражение изменившейся социальной ситуации, глобальных общественных изменений, нравственных «сдвигов». Релятивизм постмодернистской эпохи отменил ценностную иерархию, понятие высокого и низкого, прекрасного и безобразного, нравственного и безнравственного. Все равнозначно и все одинаково дозволено. Вокруг постмодернистских текстов уже более 20 лет не утихают споры. Ясно одно: общество делится на два «фронта». Первые - консерваторы, традиционалисты, ратующие за сохранение прежних канонов и в бытовой сфере, и в художественной культуре, за чистоту языка, публичной речи, за прежние этические категории. Вторые - сторонники постмодернистских принципов: «Ничто не свято», «Даешь свободу!» - выступают за отмену прежних запретов на использование низкой лексики, бранных выражений и слов, ранее считавшихся непечатными. Молодежь, не прошедшая необходимый жизненный путь культурной эволюции, с юношеским максимализмом самоутверждается через слово. Это своеобразное выражение шариковыми своего «фи» профессору Преображенскому. В ходе дальнейшего обсуждения, очевидно, будут высказаны аргументы pro et contra в отношении чистоты нашего общего речевого пространства.
В.В. Зорина, доцент кафедры русского языка и методики его преподавания, представила результаты опроса, проведенного среди студенческой молодежи вузов Красноярска, особо обратив внимание на анализ ответов студентов КГПУ им. В.П. Астафьева. В опросе приняли уча-
стие 145 человек. Отношение к феномену «чистой речи» у будущих педагогов было исследовано через его противоположность - «сквернословие». Что понимают будущие педагоги под сквернословием? Каковы, по мнению студентов, способы борьбы со сквернословием? Результаты этого опроса подробно изложены в статье [Зорина, 2014, с. 75-83]. Наиболее важные выводы по опросу следующие. Студенты разных вузов и специальностей в целом вполне адекватно понимают, что такое сквернословие, и приводят достаточно корректные его проявления: привычное сквернословие как показатель низкой культуры, аффективное сквернословие, лингвистическое хулиганство (вызов обществу, намеренный эпатаж). Анализ ответов показал, что большинство студентов знают о запрете использования сквернословия в речи, но, поскольку «сквернословят все», то будущие педагоги и сами употребляют такие слова: 79 % сквернословят, 9 % сквернословят часто.
Несколько вопросов анкеты касались понимания необходимости и методов борьбы со сквернословием. 38 % респондентов не ответили на вопрос о способах борьбы. 12 % студентов считают, что не существует способов борьбы со сквернословием. Получается, что 50 % будущих педагогов не знают, как бороться со сквернословием, и не будут этого делать. Как ответили на данный вопрос другие 50 % студентов? К методам борьбы относят самоконтроль, чтение книг, введение штрафов, специальное обучение и т.д. Наиболее действенным методом является создание обстановки нетерпимости к сквернословию.
Т.Н. Садырина: Любители всячески оправдать засилье мата в нашей жизни стремятся сослаться на авторитеты и непременно упоминают Пушкина, Лермонтова, Маяковского, Есенина... Эти люди, так называемый «золотой фонд» нашей литературы, всегда оставались простыми смертными со своими недостатками, многочисленными искушениями и страстями. Выдергивать из их поэтического наследия несколько строк с «непечатными» выражениями и размахивать ими, как «грязным бельем», недостойно воспитанного человека. Кроме того, важно пом-
нить, что нецензурные эпиграммы и четверостишия Пушкина, Лермонтова и некоторых других авторов никогда не публиковались и обнародованию не подлежали. Эти «опусы» стали достоянием гласности в Европе, считается, что их ввели в «обиход» русские политические эмигранты во второй половине XIX в.
Мат - страшная сила. Ее нарастание в обществе неизбежно приведет к деградации русского языка, к его угасанию как великого мирового языка.
/1.В. Логунова, преподаватель истории и обществоведения МБОУ СОШ № 45 г. Красноярска, отметила, что анализ речевого поведения в общеобразовательной школе не дает оснований для оптимизма. Реально матерятся все от десяти-до восемнадцатилетних, выражая свои эмоции (к примеру, высказывая отношение к плохому расписанию). Правда, причины использования такой лексики различны. Во-первых, это тендерные особенности: юноши матерятся чаще, чем девушки. Во-вторых, это влияние родителей и фактор социального статуса. В-третьих, следует учитывать и возрастные особенности: в возрасте 14-15 лет - это способ самоутверждения. Так, в школе № 45 уже шесть выговоров вынесли школьникам за то, что они «послали учителей». Для многих это является сдерживающим фактором: в пределах школы перестают сквернословить. Способ борьбы - укрепление дисциплины. А чтобы нарушение норм речи не было публичным, можно подавать в суд, проводить организационную работу, простые призывы не помогут.
H.H. Бебриш, заведующая кафедрой современного русского языка и методики: Ненормативность лексики стала модой. (Ненормативная лексика - жаргонная, просторечная, диалектная, инвективная и т.п., находящаяся за пределами литературной нормы.) «Золотая молодежь», представители шоу-бизнеса достаточно часто используют в своей речи жаргонизмы, арготизмы, инвективы, постулируют это как проявление свободы личности, ее раскрепощение. Однако «раскрепощая» себя, они посягают на свободу другой личности, которая не принимает такой «свободы». Кроме того, всегда присут-
ствует известная доля лукавства: многие из этих людей неплохо владеют литературным языком, что и демонстрируют в ряде случаев, хотя и не всегда на широкую аудиторию. Молодые люди, фанатично преданные своим кумирам, подхватывают и используют именно эпатажную речь. Учителя и родители зачастую не являются авторитетными источниками в плане речи. Все чаще звучит нехарактерная для нашей ментально-сти поговорка: «Если ты такой умный, где твои деньги?». Должна проводиться государственная политика, которая бы охраняла литературный язык. Требуется законодательное решение этой проблемы, тем более что прецеденты уже имеются. Необходимо повышать престиж красивой литературной речи. Это проблема государства, школы и семьи. Школе отводится особая роль. Профессия педагога - профессия высокой речевой ответственности.
Т.П. Жильцова, доцент кафедры современного русского языка и методики: Мы сейчас говорили о том, что наши студенты и вообще молодежь в речи используют обсценную лексику, жаргонную лексику и т.д. А каков лексикон современного студента? В связи с этим я бы хотела рассказать об анкетировании, которое проводится в течение нескольких лет со студентами-первокурсниками. Результаты опроса помогают понять, какие слова относятся к семантически неосвоенным. Анкетирование показывает, что студенты не знают или имеют неправильное представление о значении многих заимствованных слов, например, из сферы политики, культуры и др. Вот несколько примеров ошибочного употребления слов в контексте: кабинеты электората находятся на втором этаже (причина ошибки - созвучие со словом ректорат), купил абонент на концерт, речь эффектно воздействовала (неразличение паронимов ср. абонемент, эффективно). Неосвоенность слов приводит к неправильному пониманию или к частичному пониманию текста.
Анализ анкет показывает, что студенты плохо знают диалектные слова. Так, студенты не смогли объяснить значение слов из новеллы В.П. Астафьева «Монах в новых штанах»: слова
< 03
щ
УЗ
I %
С
03
В fei
и в
о
Рч
и
03
н
о
Рч
<
CJ ^
о u
п ^
Рч И
« в *
S
т
н
и
W PQ
варнак, бочажина, голик, поскотина, куржак явились в 100 % случаев незнакомыми для студентов, и лишь слова саранка, жалица, катанки известны 17 % студентов (это в основном уроженцы сел Красноярского края).
Словарный запас личности пополняется с годами, очевидно, что во время обучения в вузе этот процесс наиболее активен. Надеюсь, что эти эксперименты служат для студентов стимулом для обогащения своего лексикона. Развитый лексикон, без сомнения, является надежным путем к успешности в профессиональном становлении будущего учителя.
Горбенко Александр Юрьевич, старший преподаватель кафедры мировой литературы и методики ее преподавания: Я бы хотел начать с эпиграфа, взятого из повести «Чугунный всадник» Михаила Успенского, который был год назад на другом нашем круглом столе. В этой повести есть любопытный эпизод приезда некой делегации. Руководителя просят принести альбом Рубенса. И когда альбом приносят, оказывается, что рукой начальника ко всем обнаженным частям тела уже пририсованы строгие закрытые купальники...
Давайте зададимся вопросом: зачем люди читают книги? Я предложил бы такой ответ: как писал Ю.М. Лотман, человек имеет довольно ограниченный срок жизни и не может реализовать все доступные ему жизненные сценарии. Для этого человек обращается к литературе, потому что она предоставляет практически неограниченный набор моделей, с которыми можно себя отождествить. Литература в данном случае может пониматься в качестве своеобразного резервуара идентичностей. Мне представляется, что важной причиной чтения (отдают ли себе в этом отчет те или иные читатели или же не отдают, это неважно) является именно это.
Второе положение: мат, как правило, понимается как некоторый фрагмент «чужого» дискурса. Это то, с чем читатель или исследователь, пусть даже не самый «благочестивый», как правило, не желает отождествить, идентифицировать себя. Приведу пример, пока, казалось бы, далекий от сферы обсценной лексики. Антрополог и историк культуры Константин Богданов
в своей работе о каннибализме как культурном табу убедительно показал, что каннибализм часто отыскивался в тех сообществах, которые не знали его, и призван был выражать предельную «инаковость» этих сообществ по отношению к тем, кто их подобным образом описывал. В таких случаях имели место определенные идеологические конструкты вместо более или менее беспристрастного описания: варвар является каннибалом уже просто потому, что он является варваром. Мне представляется, что сходным образом дело обстоит и с матом: сознание русской интеллигенции (что бы под этим ни понимать) устроено так, что атрибутирует мат в качестве маркера маргинальное™ того или иного сообщества или группы («уголовники», «алкоголики», «гопники» и т.д.). В данном случае описание (суб)культур подменяется назидательными разговорами о культурности и бескультурии.
Читательская реакция на мат негативна в том случае, когда мы отказываемся идентифицировать себя с его носителем в художественном тексте. Это вызывает очень серьезные аберрации. Я хотел бы привести два полярных примера. Понятно, что наличие мата, скажем, у Венедикта Ерофеева (хотя в поэме «Москва - Петушки» его совсем немного) «нормально» - это текст, с которого начинается русский постмодернизм. Но как, допустим, объяснить «благочестивому» читателю или исследователю, откуда мат берется в текстах писателя-«деревенщика» В.П. Астафьева? И вот здесь мы сталкиваемся с очень серьезным искажением перспективы. Мы забываем, что мат в романе «Прокляты и убиты» Астафьева появляется, может быть, не в последнюю очередь потому, что в литературе (и кино), которую авторы т.н. «лейтенантской прозы» называли «лакировочной», война была романтизирована и идеализирована.
Другой пример - В. Сорокин. Мы будто бы не понимаем, откуда в текстах Сорокина такой внушительный слой обсценного, в самом широком смысле этого термина. Но мы должны посмотреть на контекст эпохи, в которую начинает работать Сорокин, историзовать его ранние, соцартовские вещи. Тогда станет понятно, что
для деконструкции соцреалистических текстов ему приходилось работать «топором», по его же собственному выражению.
И у меня в связи с этим есть один вопрос. А что делать, изучая литературу постмодернизма, которая изобилует такого рода сценами и выражениями? То есть, предположим, читая курс о литературе постмодернизма, я не имею возможности цитировать любое место текста Сорокина или Виктора Ерофеева. И я хотел бы проблематизировать этот момент и попросить тех, кто огульно и достаточно яростно выступает против мата вообще, некритически, в любых проявлениях и контекстах, ответить на вопрос: чего мы добиваемся, когда берем на себя труд «оправдать», «обелить» автора (часто не обращая внимания на авторскую волю, не будучи никем на этот нелегкий труд уполномочены)? Это то, что Умберто Эко назвал не интерпретацией, а использованием - использованием чужого текста в каких-то своих целях. Это, конечно, практика совсем не «идеального читателя» (в терминологии того же Эко).
Л.Г, Самотик, профессор кафедры общего языкознания: Есть мнение, что в бытовом разговоре употребление ненормативной лексики не представляется страшным. Эту точку зрения в основном поддерживает молодежь. Сторонники противоположной точки зрения считают, что это должно быть запрещено категорически. У преподавателей другая проблема: эта лексика есть в анализируемых на занятиях текстах, имею ли я право ее использовать, приводить в качестве иллюстрации?
Русский язык - это очень емкое понятие. Очевидно, прежде всего, это национальный русский язык. Но национальный русский язык - это инвариант, он состоит из литературного языка и территориальных диалектов, просторечия и жаргонов. И говорить, что правильно, что неправильно, мы можем только относительно литературного языка, который имеет кодифицированную норму.
Итак, несколько ключевых вопросов. Можно ли и нужно ли категорически запрещать ругательства? Массовое использование бранной лексики не только в процес-
се межличностного общения, но и в языке средств массовой информации, в художественных текстах хороших писателей (например, В.П. Астафьева) и даже поэтов (например, А. Вознесенского) стало возможным в последние десятилетия (я об этом писала). Как многие считают, в какой-то мере это следствие очень жесткого контроля в предыдущие советские годы. Как писал В.П. Астафьев, «герои иных книг перестали не только до ветра ходить, чихать, сморкаться, кашлять, мыться в бане без трусов, но даже есть перестали». Запретный плод всегда сладок. Однако мы, учителя, не можем не запрещать брань. До какой степени запрет реален? Мы живем в демократическом государстве, и указывать мне, как говорить дома, в кругу друзей (если они не против брани) мне никто не может. Но здесь вмешивается в нашу жизнь закон. В «Законе о языке» говорится, что на рабочем месте мы обязаны использовать государственный русский язык. А это что? И хотя точно это понятие не обозначено, очевидно, что это литературный язык. Ни о какой ненормативной лексике здесь не может быть и речи. Недавно принят закон о запрете на ругательства в средствах массовой информации. Кроме ненормативных, матерных слов есть еще бранная лексика в рамках грубо просторечной (есть такая помета в словарях литературного языка), вульгарной, которая тоже должна быть исключена из речи представителей государства. А учителя очень важные его представители: через них практически проходит все население страны. Даже если вы работаете в частном образовательном учреждении, это не меняет сути дела: у учреждения есть лицензия. Профессиональным типом вербальной коммуникации является доброжелательная речь [Педагогическая риторика, 2014]. Учитель - человек публичный, поэтому мы должны следовать определенным правилам речевого поведения и за пределами работы. Мы должны довести до сведения обучающихся (и их родителей), что в стенах школы они находятся в общественном месте, поэтому брань здесь невозможна. Но запретить взрослым ругаться в своем узком кругу мы не можем, мы должны действовать методом убеждения.
<
аз
Щ
УЗ
I ч
С
03
С
b
к
щ
ш
03
н
о
Рч
<
CJ ^
о о с Р
£
ы н К о
Рч
и
0
1
к
i и
«
и и
V S
ь
U
<с
Pi
и И
S
т
н
и
w
PQ
А почему нельзя ругаться? И для всех ли одинаковы правила? Вербальное общение имеет разные границы для мужчин и для женщин. Мужчинам иногда можно ругаться, но нельзя этого делать при женщинах и детях. Не только женщины не могут браниться, но нельзя этого делать в их присутствии, чтобы они слышали. Почему?
Наша ненормативная лексика называется матом, матерщиной. В ключевых ругательствах используется слово «мать». Чья это мать? А это Богородица. А когда мы говорим Ты, Тебе, Твою это мы упоминаем Христа. Недаром брань считается богохульством. А девушкам нельзя забывать, что Богородица - их заступница. Сейчас очень популярны слова Ю.М. Лотмана «Культура начинается с запретов».
Некоторые почти гордятся тем, что многие в мире ругаются по-русски. Другое бы делали по-русски! Русская брань самая страшная, потому что мы так говорим о своих Богах. Табуирован-ная (запрещенная) лексика есть во всех языках. Но в европейских это обычно упоминание дьявола. Само это слово табуировано, потому что вы как бы призываете нечистую силу. А это опасно. Почему так страшно ругаются русские? Когда возникла эта брань? Понятно, что не в первобытнообщинном обществе. Тогда табу было имя тотемного зверя и др. Это брань связана уже с христианством. Говорят, что возникла она в период татаро-монгольского ига. До какой степени отчаяния должен был дойти народ, чтобы имена своих богов вписать в брань! Когда вам кажется, что Бога нет? В минуту отчаяния.
А как нам быть на занятиях со студентами? Мы не можем делать вид, что этого нет. Мы должны снабдить их аргументами, почему нельзя ругаться. А когда идут иллюстрации, их нужно правильно трактовать. Ругаемся при этом не мы. Здесь рефлексия неуместна.
Н.И. Глухих, доцент кафедры философии и социологии: Я думаю, что эту проблему нельзя упрощать и сводить ее к проявлению девиант-ного поведения биологического типа, согласно Ч. Ломброзо. Но и недостаточно объяснять использование нецензурной брани элементарной необразованностью, невоспитанностью. Мне
понятна озабоченность коллеги А.Ю. Горбенко, который не понимает, как можно и нужно преподавать современную постмодернистскую литературу, где присутствует данная лексика. Но это уже вопрос методического характера. Полагаю, мы должны оставить художнику право на экзистенциальную свободу творчества.
Сейчас я слышу мнения о том, что сквернословие функционально оправданно в той или иной ситуации. Например, солдаты в окопах или в атаке имеют на мат право в качестве психологической разрядки. Ну не пойдем же мы против великого сибирского писателя В.П. Астафьева?! А если выбранился студент или, не дай Бог, преподаватель на занятии? Мне рассказывали в МГУ историю, как студент философского факультета так обругал преподавателя на лекции, что его отчислили из университета ровно за два часа. Значит, в данной ситуации это делать нельзя? Все относительно? Это есть позитивистский подход. Просветители полагали, что язык в принципе есть бездушный инструмент, механизм, функция. Но пугает здесь не это. Страшен чистый релятивизм, это путь к безнравственности. «Все позволено, все оправдано!»
Мне сейчас ближе славянофильская позиция, язык - это форма национального самосознания, субстрат отечественной культуры. Вспомните, как Кирилл и Мефодий защищали право славянского языка на апостолизацию. Известная борьба против трехъязычия. Богодухно-венными признавались только три языка: древнееврейский, древнегреческий и латинский. Аввакум писал царю Алексею Михайловичу, что русский язык - ангельский язык! Тут еще уместно напомнить слова Аксакова о том, что филология открывает философию народа. Главная идея славянофилов заключается в соборности. Следовательно, нецензурная брань одного человека оскорбляет всю духовную цепочку, весь соборный разум, весь народ. Но для меня лично, это оскорбление христианства. Проблема заключается в том, что этот насмешник-язычник находится внутри нас. Мат - это порча космического языка. Исходя из данной позиции, можно сформулировать цель нашего круглого стола та-
ким образом: понять, как преобразовать языческий хаос в христианский космос. И признать необходимым это духовное восхождение для молодого человека, особенно будущего педагога-филолога.
A.C. Черняева: В современной философской традиции (особенно в философии постмодерна) весь мир интерпретируется как текст [Викторук, Черняева, 2009, с. 83-84], а значит, исследование языка позволяет познавать мир. Каким же является мир, если способом его выражения становится такой язык? Процитирую Д.С. Лихачева, отмечавшего, что язык показывает отношение человека как к миру, так и к самому себе, говорит о самом человеке, его интеллигентности и «психологической уравновешенности»: «В основе любых жаргонных, циничных выражений и ругани лежит слабость» [Лихачев, 1985]. Речь - это и способ действия человека в мире (не случайно выражение «речевое поведение»), и характеристика личности, внутреннего мира. И в этом смысле «обыкновенный» разговор не менее существенен, чем печатное слово. «В каждом часе человеческой жизни все важно... Простое общение людей -это вещь, важнее которой вообще ничего не может быть», - подчеркивает философ, филолог и культуролог С.С. Аверинцев [Аверинцев, 1988]. Вопрос о чистоте речи выходит далеко за пределы сферы профессиональных интересов педагогов, психо- и социолингвистов, это вопрос актуальный для всех рефлексирующих и самосознающих.
E.H. Викторук: Подводя итог сегодняшней встречи, обозначила основные механизмы сохранения и поддержания чистоты нашего языкового пространства:
а) сделать «чистую речь» престижной, чему предшествует воспитание на разных уровнях;
б)правовое регулирование;
в) регулирование на уровне организационной культуры: ситуации разбирать в комитете по этике, разделять приватное (частное пространство) и пространство публичное, где профессионалы ответственны за свои слова, где речь - показатель имиджа и лидерства.
Возвращаясь к основному вопросу круглого стола: берет ли на себя миссию «пространства частой речи» педагогический университет? Готовы ли его выпускники чувствовать и понимать свою ответственность не только за себя, свой имидж, но и за будущее нашей страны? -E.H. Викторук подчеркнула: «Те, кто профессионально связан с педагогикой, воспитанием других людей, должны осознавать, что культура речи - показатель жизнеспособности этноса, поэтому нужно вести речь об ответственности за сбережение и укреплений русского языка» [Зим-були, 2016, с. 132].
Т.Н. Садырина: Природа явления, о котором мы говорим сегодня, вирусная. Мы сами, взрослые люди, преподаватели с научными степенями, начинаем часто использовать слова, которые постоянно звучат и которые не являются де-виантными, матерными, такие как: «по ходу», «по чесноку» и так далее. Нам кажется, что мы тем самым сближаемся с разными возрастными группами. Мы, даже контролируя себя, очень жестко настраивая себя, не можем порой противостоять этой стихии языка. И соответственно, мое предложение: не дать этой стихии выплеснуться и захлестнуть здоровую, чистую составляющую языка. Никто не говорит о запретах, но контролировать речевые регистры в пространстве вузов нам абсолютно по силам. За круглым столом это явление не объявишь закрытым. Наша профессиональная задача заниматься профилактической работой с этим «вирусом».
Библиографический список
1. Аверинцев С.С. Попытки объясниться. Беседы о культуре. М.: Правда, 1988. 48 с.
2. Васильева С.П., Жильцова Т.П. Изучение языкового сознания методом ассоциативного эксперимента: этика // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева, 2013. № 3. С. 157-161.
3. Викторук E.H., Викторук Е.А. Инновационные технологии этического образования: монография. Красноярск, 1014. 234 с.
4. Викторук E.H., Черняева A.C. Феномен понимания в социально-философской рефлексии: монография. Красноярск: СибГТУ, 2009.157 с.
< 03
щ
УЗ
I %
С
03
В fei
и в
о
Рч
и
оз н
о
Рн < ^
CJ ^
о u
п ^
Рч и
« В *
S
т
н
и
w
PQ
5. Викторук E.H., Виктору« Е.А. Этика в университете: соблазны и перспективы «пользовательского формата» // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2013. № 4 (26). С. 162-166.
6. Гачев Г.Д. Космо-Психо-Логос: Национальные образы мира. М.: Академический проект, 2007. 511 с.
7. Глухих Н.И. Феноменологический портрет магистранта // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2014. №1 (27). С. 203-207.
8. Горбенко А.Ю. «Слепые фарисеи» и «слуга народа»: идеологема «врага» в автомифотворчестве Г. Гребенщикова // Вестник Кемеровского государственного университета, 2015. № 2-4 (62). С. 126-129.
9. Даль В.И. Большой иллюстрированный толковый словарь русского языка: современное написание. М.: Астрель: ACT: Транзит-книга, 2005. 348с.
10. Жеребило Т.В. Словарь лингвистических терминов: изд. 5-е, испр. и доп. Назрань: Пилигрим, 2010.
11. Зимбули А.Е. Лекции по этике. СПб.: ПНЕВ-МА, 2016. 249 с.
12. Зорина В.В. Сквернословие как предмет социально-педагогической рефлексии // Этика меняющегося мира: теория, практика, технологии. Красноярск КГПУ им. В.П. Астафьева, 2014. С. 75-83.
13. Культура и этика нового мира: кол. монография / отв. ред. Ю.Н. Москвич: URL:http:// www.globalistika.ru/biblio/actual_phil_6.htm
14. Лихачев Д.С. Письма о добром и прекрасном. М.: Детская литература, 1985. 208 с.
15. Лихачев Д.С. Русская культура. СПб.: Искусство-СПб, 2007. 440 с.
16. Лобанова Н.И. Язык (мышление) и жизнь: должное и сущее (раздумья над книгой
Ш. Шабли «Язык и жизнь») // Вестник Кемеровского государственного университета. 2015. № 1-(61). С. 206-208.
17. Логунова Л.В. Свобода и ценность прошлого // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2009. № 2. С. 72-75.
18. Мезит Л.Э., Бербиш Н.Н. Восприятие устаревшей бытовой лексики современными носителями языка // Язык и социальная динамика. 2011 (2), с. 22-27.
19. Минеев В.В. Будущее не проходит стороной: реформа образования в контексте глобальных процессов // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2013. № 2 (24). С. 26-36.
20. Педагогическая риторика: методическое пособие / сост. Л.Г. Самотик. Красноярск, 2014. 316 с.
21. Самотик Л.Г. Табуированная лексика // Лексика современного русского языка: учебное пособие / КГПУ им. В.П. Астафьева. Красноярск, 2011. С. 386-389.
22. Федеральный государственный образовательный стандарт высшего образования. Направление подготовки 44.03.05 Педагогическое образование / Утвержден приказом Министерства образования и науки Российской Федерации от 9 февраля 2016 года № 91. URL: http://fgosvo.ru/uploadfiles/ fgosvob/440305.pdf
23. Эстетика и этика: глоссарий. СПб.: Астерион, 2015. 190 с.
24. Viktoruk E.N., Chernyeva A.S. Горизонты понимания в методологии социально-гуманитарного познания (Understanding Horizons In Methodology of Socially-Hurnan-itarian Cognition) // Журнал Сибирского федерального университета «Humanities & Social Sciences 5». 2010. № 5 (3). С. 775-783.
