CC BY
6DOI: 10.18572/2687-0339-2020-4-9-17
Паттерны русской / советской культуры в художественном тексте как объект анализа в иностранной аудитории
И.И. Яценко,
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова E-mail: [email protected]
В статье рассматривается вопрос о выделении культурно-маркированных единиц художественного текста для работы с ними в процессе обучения чтению иностранных учащихся. Обсуждается проблема номинации данных единиц текста. Предлагается использовать термин паттерн как наиболее универсальный термин в ситуации анализа художественного текста с иностранными учащимися. Выделение и исследование паттернов позволит формировать фоновые знания, необходимые иностранным студентам для декодирования художественного текста на русском языке.
Ключевые слова: учебный анализ художественного текста, русский язык как иностранный, локальный текст, лингвокультурология, паттерн.
1. Предварительные рассуждения. Культурологическое содержание художественного текста на иностранном /русском языке, представленность в нем картины мира носителей языка, их психологии является одной из основных причин интереса к нему в практике преподавания РКИ. Но отбора культурологически ценного для иностранной аудитории текста недостаточно - необходима и разумно организованная система работы с текстовым материалом. Возникает вопрос, каким именно материалом. «Карта культуры» [Гусейнов 2017: 386] складывается благодаря наличию в художественных текстах неких константных единиц, которые, повторяясь, указывают на отнесенность нарратива к тому или иному культурному дискурсу.
Для обозначения культурно-маркированных единиц текста используются разные термины: культурема, лингвокультурема, лингвоидеологема, прецедентные единицы, логоэпистема.
Наиболее универсальным из них нам представляется термин лингвокультурема. Однако лингвокультурема - понятие, относящееся к такой области знаний, как лингвокультурология, и используется в лингвокультурологическом анализе. Лингвокультурология - «дисциплина, изучающая проявление, отражение и фиксацию культуры в языке» [Красных 2002: 26], цель ее - «исследовать и описать русское культурное пространство сквозь призму языка и дискурса и культурный фон коммуникативного пространства» [Там же: 13]. Как видим, термин лингвокультурема обслуживает довольно обширную область научно-прикладных исследований и позволяет решать большой круг задач. В случае же учебного анализа художественного текста на иностранном языке, т. е. текста инокультурного, в области достаточно прагматической и прикладной, этот термин представляется излишне обширным. Как кажется, есть потребность в нахож-
дении более конкретного, «точечного», функционального термина, который бы обозначал культуросодержащую информацию, имеющуюся в любом художественном тексте. Такого рода термин уже существует и используется при изучении локальных текстов.
2. «Русский текст» как разновидность локального текста. Русскоязычный художественный текст (в контексте нашего к нему интереса) может рассматриваться как разновидность локального текста, изучение которого началось с введением В.Н. Топоровым в научный оборот понятия «петербургский текст». Отдавая себе отчет в уязвимости предлагаемой номинации, всё же условно назовем его «русским текстом», имея при этом в виду, что это текст, отражающий реалии российской и советской действительности и воспринимаемый инофоном. Отчасти основанием признания локального «русского» текста является свойственная этому тексту семантическая связанность, которая характерна и для множества других локальных текстов, представляющих текст той или иной культуры (например, «петербургский текст», «ташкентский текст» и др.). При этом под локальным текстом мы, вслед за Э.Ф. Шафранской, понимаем «совокупность представлений о месте, деталях этого места, языке, фольклоре, мифологии, людях - с их нравами, ментальностью, поведением, жестами, этнографическими характеристиками» [Шафранская 2016: 19].
Для описания такого рода текстов используется термин паттерн (от англ. pattern «образец, шаблон; форма,
модель»), который понимается как «географически привязанные, регулярно появляющиеся в дискурсе образы, описания, прецедентные выражения, сюжеты», с помощью которых «складываются локальные тексты культуры и литературы» [Шафранская 2016: 63].
3. Паттерны и коды культуры. Следует отметить, что сегодня сложно найти область знаний, где бы не использовался термин паттерн: от математики до лингвистики, от медицины до архитектуры -и этот перечислительный ряд может быть продолжен. О паттерне речь заходит, когда имеется некая синхронно повторяющаяся регулярность, т. е. систематически повторяющийся устойчивый элемент. Термин паттерн активно употребляется и в достаточно близкой нашей проблематике области - лингвокультурологии. Так, В.В. Красных использует этот термин в значении «культурная модель»1. Однако термин паттерн полисемантичен: если в лингвокультурологии в нем актуализируется сема модель, то для лингводидактики (в частности, в области анализа художественного текста при обучении иностранцев) актуальнее семы образ, описание. При этом особенно значимо то, что это повторяющиеся образы и описания, которые выявляют некие закономерности, в нашем случае -закономерности текста русской культуры.
Выделение в анализируемых художественных текстах паттернов позволяет иностранному читателю реконструировать национальную русскую картину мира. Паттерны могут отражать самые различные реалии, связанные с особенностями ландшафта и климата
'«... мы имеем явные тенденции к ... определенному смещению культурных доминант, паттернов культуры (культурных моделей) и иерархий ценностей.» [Красных 2016: 26]; «... аккультурация. есть процесс непосредственного, длительного контакта и взаимного влияния групп с разными культурами, выражающийся в изменении паттернов культур (культурных моделей) одной или обеих групп.» [Красных 2016: 26] и др.
страны, бытом (жилище, одежда, гастрономия, семья, традиции и др.), политико-государственной организацией общества (административное устройство, структура власти, политические организации и деятели), искусством, социальной сферой общества (трудовые отношения, общественные организации и др.), ментальными особенностями носителей языка (концепты культуры, отражающие национальный характер, национальные социокультурные стереотипы, проявляющиеся в невербальном поведении и речевом общении).
Если вновь обратиться к лингвокуль-турологии, то можно установить соотнесенность классификации паттернов художественного текста с типологией кодов культуры. Под кодом культуры понимается «формирующая определенный фрагмент картины мира совокупность ментефактов, связанных с наделенными культурными смыслами феноменами, относящимися к одному типу и/или к одной сфере бытия» [Красных 2016: 172]. Среди базовых кодов культуры В.В. Красных, опираясь на труды В.Н. Телия, называет следующие: антропный (включающий в себя соматический, или телесный); биоморфный (в том числе зооморфный, инсективный, растительный); природно-стихийный (включает в себя природно-ландшафтный и стихийный); временной; пространственный; предметный; нумерологический; колористический; акциональный; духовный код культуры. Причем, как справедливо замечает В.В. Красных, коды культуры практически не существуют «в чистом виде», они сочетаются и взаимодействуют друг с другом [Красных 2016: 382-383]. Паттерны также содержат информацию о разных сторонах действительности и при этом, как и коды культуры, нередко всту-
пают во взаимодействие в тексте и представляют целостную картину мира.
4. Исследование паттернов русскоязычного художественного текста в иностранной аудитории. Выделенные в художественном тексте паттерны могут становиться объектом разного рода комментариев и обсуждения с целью пополнения фоновых знаний иностранных учащихся, необходимых как для восприятия художественного текста, так и для формирования представлений инофонов о русской картине мира. Продемонстрируем работу по выделению и интерпретации некоторых паттернов на основе нескольких обсуждавшихся в иностранной аудитории текстов современных русскоязычных авторов.
- Паттерн пространства и антиномия русской души. «Проксемика в широком смысле - наука о том, как пространство формирует судьбу и ментальность тех, кто его населяет» [Молчанова 2014: 145]. Концепт простор является одним из базовых в оценке русскими родной земли, см. [Степанов 1997: 510, 512, 513]. Неудивительно поэтому, что мотив бескрайности пространств, простора русской земли является сквозным в литературе XIX века и свидетельствует о богатырских качествах народа. Одним из ярких примеров этого мотива является лирическое отступление о Руси в 11 главе «Мертвых душ» Н.В. Гоголя: «Русь! ... и онемела мысль перед твоим пространством. Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, не в тебе ли родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца?.. какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль!» [Гоголь 1985: 209]. Однако, будучи источником гордости русского человека своей землей, простор является и причиной многих российских проблем и бед, о чем, например, свидетельствует рассуждение
Н.А. Бердяева: «Огромные пространства легко давались русскому человеку, но не легко давалась ему организация этих пространств в величайшее в мире государство, поддержание и охранение порядка в нем» [Бердяев 1990: 35].
Возможность обсудить с иностранными учащимися этот своеобразный и неоднозначный мотив дает фрагмент из книги Е. Гришковца «А...а», книги, которая в свойственной этому автору слегка ироничной, но доверительной манере создает образ Америки в массовом представлении русских, которые там никогда не были. Так, описывая увлечение (нередко дорогостоящее) российских байкеров, писатель иронизирует: «...летом от нечего делать ездят из Тюмени в Екатеринбург и обратно на своих 'Харлеях'. Я бы спросил: 'А каково это, ехать во всей красе на таком мотоцикле по мосту через речку под названием Цинга или проезжать мимо кривых заборов деревень с еще более печальными названиями? Каково глотать пыль и гарь от грязных грузовиков и тракторов, дышать запахами птицефабрик и скотных дворов? Удается ли, благодаря шлему, избежать подробностей? Чувствуется ли при этом простор? А если чувствуется, то когда он чувствуется сильнее, по пути в Екатеринбург или по пути обратно в Тюмень?'». Паттерны речка Цинга, пыль и гарь от грузовиков, запахи птицефабрик воссоздают атмосферу русской глубинки с плохими дорогами, с несовременными технологиями в животноводстве (запахи) и вызывают у читателя ассоциацию с таким базовым концептом русской картины мира, как тоска (печальные названия у Гришковца рифмуются с лермонтовскими дрожащими огнями печальных деревень). Паттерн простор у Е. Гришковца имеет
иронический подтекст и отсылает к мотиву неустроенности российской жизни. Как несложно увидеть, паттерн пространства взаимодействует с паттернами, характеризующими русскую провинцию, в результате чего приоткрывается мироощущение русского человека, который, осознавая бескрайность родной земли, чувствует свою потерянность в этом пространстве и тоску.
- Русская тоска и мечта о красивой жизни. Позволю себе небольшое отступление в область, родственную литературе, - живопись. Жил и творил в костромской глубинке художник-самородок Е.В. Честняков (1874-1961), талант которого по достоинству оценил И.Е. Репин, см. [Игнатьев 1995]. Художник, не понаслышке знающий о нуждах русской деревни. Его картина «Город Всеобщего Благоденствия» изображает крестьянский рай: чистый сказочный город (терема, дворцы), где много нарядных мужиков, баб, детей и много хлеба (караваи, крендели, булки, пироги). В этой картине очень красноречиво запечатлены две главные мечты крестьянина - о сытой жизни и об отдыхе от изнурительного труда. За этим крестьянским раем угадывается та самая русская тоска, о которой так много рассказано и спето самим народом. Но зачем, казалось бы, уходить в историческое прошлое и говорить об архетипической тоске русского человека, если мы обращаемся к современной литературе? Думается, что эта черта русской натуры не исчезла, только сегодня у нее другие импульсы.
Современный человек из провинции достаточно информирован о мире за пределами доступной ему географии. И этот мир, существующий в реальности, но недосягаемый так же, как
космический объект, мифологизируется, идеализируется и представляется тем самым раем. Вернемся к «А ... а» Е. Гришковца, где автор вновь обращается к владельцу мощного «Харлея»: «Приятно, выехав из Красноярска в западном направлении, после трех часов тряски остановиться у забегаловки под названием «Техас», стоящей в чистом поле, среди нескольких плакучих березок?». Просторечие забегаловка в сочетании с номинацией Техас создает ярко выраженный иронический контекст, но у автора нет желания посмеяться или поерничать. За авторской иронией - боль и грусть: именно в этом столкновении забегаловки и Техаса и есть суть антиномичной русской души, на которую прямо указывают и паттерны фольклорного происхождения, уже ставшие штампом: чистое поле, плакучие березки. Следует обязательно обратить внимание на диминутив березка, ассоциирующийся в фольклоре с образом русской девушки. С одной стороны, привязанность к своему, родному, привычному миру, с другой - тоска по чужому, загадочному, непонятному, и от этого особенно заманчивому.
- Контакт национальной и советской культур. Советское (многонациональное!) прошлое продолжает исследоваться и осмысляться, в том числе и в литературе. Через выделение и интерпретацию паттернов в художественном тексте можно проанализировать, например, отношения между локальной / национальной культурой (культурой национальной республики) и культурой советской. Так, в рассказе Д. Рубиной «Дорога домой» «туркестанский» текст конкурирует с текстом «советским», отражая довольно непростую ситуацию, в которой оказались после установления советской власти среднеазиатские
республики, особенно Узбекистан, где басмачество, как форма сопротивления советской власти, было окончательно подавлено только в 30-е годы. Сюжет рассказа повествует о побеге домой из пионерского лагеря маленькой девочки, которая одна проделала ночью весьма далекий путь. Это бегство не было спровоцировано каким-то конфликтом в лагере - просто девочка, по ее же признанию, «не была создана для счастливого детства под звуки горна». Счастливое детство - вот ключевой паттерн, представляющий «советский» текст. Однако оценка этого детства мамой и дочкой не совпадает. Обкомовский лагерь, путевка по блату, на завтрак дают сервелат и икру в представлении мамы - большая удача. Для девочки же все это имеет «обратную» ценность: скользкая соленая икра . вызывала отвращение, утренние пионерские линейки, резь в глазах от хлорки, густо посыпаемой в чудовищном казарменном туалете с дырками в полу, главное несчастье - место в пионерском строю и общая спальня. Как видим, паттерны, отражающие советскую действительность, даны в оценочном ключе, что позволяет после прояснения стоящих за ними реалий сопоставить позицию ребенка и взрослых и убедиться, что ребенок тонко чувствует фальшь счастливого детства под звуки горна. Истинную ценность для девочки, с ее чистой душой, представляют предгорья Чимгана, окна кишлаков, которые каплями густого меда вдали теплились, запахи чабреца, лаванды и горчайший дым горящего кизяка, дрожащий крик осла, бушующий запах предгорья. Из этих паттернов складывается «среднеазиатский» текст, который отсылает читателя к константным феноменам, не подвластным времени,
идеологии, сиюминутному. «Советский» текст явно проигрывает, поскольку для девочки нет проблемы выбора: она безошибочно чувствует, что настоящее, истинное, а что - нет.
- Паттерны личного пространства. Ряд паттернов связан с различными национально обусловленными проявлениями невербальной коммуникации, которая, как известно, является основным каналом обмена информацией в межличностном общении. Выше речь шла о проксемике в широком смысле слова. Личное пространство человека, т. е. пространство, необходимое для его комфортного самочувствия, - это объект проксемики в узком смысле. Прибегая к разным способам воздействия на личное пространство человека, коммуникант невербальным способом передает сообщение. Но этот невербальный язык обусловлен нормами той или иной культуры и зависит от того, является ли она близкодистантной, среднедистантной или дальнедистантной. Русская культура скорее близкодистантная, в отличие, например, от культуры японцев, американцев или жителей северной Европы.
При обучении чтению художественного текста на иностранном /русском языке очень важно не игнорировать паттерны, сигнализирующие о коммуникации персонажей посредством манипулирования личным пространством человека. Так, ситуация в рассказе Викт. Ерофеева «Белый кастрированный кот с глазами красавицы» явно не располагает к сокращению личного пространства между коммуникантами: заключенным-смертником и полковником Диамантом, его будущим палачом. Диамант не испытывает к узнику (узник -писатель, которого скорее всего судили за убеждения, «узник совести») ни сочувствия, ни доверия, ведет себя с ним
фамильярно, бестактно, грубо. Он пришел в камеру с одной целью - получить в свой альбом афоризм смертника (вот такое у него хобби - коллекционировать последние мысли приговоренных к смертной казни). Полковник сразу же дает понять герою, что шансов на спасение у того нет никаких, но при этом настаивает на записи в своем альбоме. Герой, в итоге, записывает известный афоризм В. Короленко о счастье, что приводит Диаманта в восторг. «Я тебе вот что скажу, - зашептал Диамант, наклонившись к моему уху. - За такие слова... За такие слова... Пойду-ка доложу начальству. За такие слова тебя могут помиловать!» Сокращение Диамантом пространственной дистанции между ним и узником рассчитано на ответное доверие последнего, ведь ему дают надежду. На самом деле Диамант, добившись своей цели, стремится как можно скорее покинуть камеру - для этого нужен предлог. И он найден.
- Паттерны языка глаз. Для ментальности русских свойственен выраженный, прямой глазной контакт, в отличие, например, от минимального контакта глаз в Восточной Азии, Восточной Индии или у индейцев; см. [Молчанова 2014: 121]. Поэтому посредством окулистики, науки о языке глаз, можно многое сказать об отношениях героев художественного текста, об их намерениях и чувствах.
Обсуждавшийся ранее эпизод из рассказа Викт. Ерофеева, когда осужденный на казнь обретает надежду на спасение и мысленно представляет усилия полковника в этом направлении, получает вполне ожидаемую развязку: «Полковник Диамант с озабоченным утренним видом остановился посреди камеры. - Извини, парень, недружелюбно, но с душевной мукой сказал он и, по-
русски не глядя в глаза, стал расстегивать кобуру револьвера». Основную смысловую нагрузку в этом фрагменте несет паттерн по-русски не глядя в глаза. Если контакт русских людей предполагает открытый глазной контакт, то избегание этого контакта Диамантом свидетельствует о его нечистой совести, его вине перед узником.
- Паттерны языка касаний. Среди средств невербальной коммуникации тактильный контакт - один из самых значимых. При общении с человеком, нужно обязательно учитывать, к какому типу культуры он принадлежит - низко-, умеренно- или высокотактильной. Художественные тексты дают богатую информацию о том, как люди контактируют, используя касания. Россия относится к высокотактильной культуре, но всё же не в такой степени, как, например, в странах Латинской Америки. Незнакомые русские люди не будут без весомой причины прикасаться друг к другу и тем более обниматься. Однако именно такая ситуация показана в рассказе Евгения Попова «Феномен», где паттерн объятие является ключевым.
В скромной пивной «Распутин» к герою-рассказчику «кинулся обнимающий человек советских лет». Окказионализм обнимающий человек подчеркивает странность ситуации. Рассказчик смущен, пытается объяснить, что они не знакомы, но ему это не удается. Более того, напоминание об общей истории, общей судьбе, общих испытаниях убеждают его в правоте говорящего: «Я даже кожей своей татуированной чувствую: ты человек и, следовательно, ты мне брат. И он заплакал, и он крепко обнял меня». «Услышав слово «брат», я тоже заплакал, и мне сразу же вспомнилось всё: как охамели и оборзели почти на
целое столетие... Я обнял мужика как родного...». Текст Е. Попова - это развернутая метафора, повествующая о взрыве в сознании «человека советских лет», который после десятилетий унижений, насилия, страха может наконец стать свободным, увидеть в другом человеке не врага, а брата. Однако как трудно перестроить свою психологию, свои отношения с окружающим миром! Паттерн объятия показывает, как мучительно (не случайно эта встреча случилась в пивной) происходит преодоление человеком прошлого, как он учится видеть в таком же человеке, как он, брата, разделившего с ним общую судьбу.
- Паттерны кинесического контакта. О кинесике, изучающей язык жестов, поз, мимики, очень много написано, что неудивительно: именно в этой области чаще всего возникают коммутативные неудачи, если коммуниканты относятся к разным культурам и не очень хорошо ориентируются в культуре собеседника. Поэтому внимание к встречающимся в художественном тексте паттернам поз, жестов, мимики полезно не только для понимания коллизии текста, но и для лучшей ориентации инофона в культуре изучаемого языка.
Поза человека обычно демонстрирует его социальный статус, его отношение к собеседнику. В рассказе Ю. Коваля «Чайник» описывается ситуация: к нищему художнику, который живет вне материальных отношений и быта («чайник»!), приходит хозяин снимаемой художником комнаты, чтобы в очередной раз попытаться получить от жильца деньги. «Приходит Петрович. Прислоняется к шкафу плечом.» Поза Петровича - поза человека в сильной позиции, поза доминирования: на его стороне сила (закон: за комнату надо
платить). Более того, в этой позе - вызов, который затем прозвучит и в репликах Петровича.
Особенно много в разных культурах расхождений в семантике одних и тех же жестов. Из художественных текстов можно почерпнуть немало информации о смысле того или иного жеста в русской культуре. Так, в рассказе Ю. Мамлеева «Валюта» читаем: «Шел 1994-й год. Зарплату ... выдавали гробами. - Кто хочет - бери, - разводило руками начальство. - Денег у нас нету, не дают. Мы ведь на бюджете. Хорошо хоть гробы стали подворачиваться, лучше ведь гроб, чем ничего». Жест начальства демонстрирует растерянность, чувство вины от того, что людям не платят деньги, но при этом начальник искренен, он открыт, сочувствует людям. Как свидетельствует Л. Виссон, в американской культуре этот жест вызвал бы совсем другие ассоциации: это жест неудачника, не способного сопротивляться обстоятельствам, он вызывает не сочувствие, а скорее презрение к этому человеку. «Подобные жесты, свидетельствующие о фиаско, пессимистическом настрое, идут вразрез с менталитетом американца: он привык
to present himself positively и решать проблемы спокойно и разумно» [Виссон 2015: 188].
5. Итоговое рассуждение. За пределами данной статьи остались паттерны, представляющие русскоязычное речевое поведение, понимание которого, без сомнения, обладает большой ценностью для инофонов. Не показаны также и паттерны, связанные с русской бытовой культурой (жилище, одежда, еда и. т. д.), с отношением русских ко времени, с символикой растений и животных и многим другим. Задача данной публикации состоит не в иллюстрировании разного вида паттернов, а в привлечении внимания коллег к возможности использования термина паттерн в методических целях, при работе с иноязычным / ино-культурным художественным текстом. Удалось ли это? Как сказал в своей знаменитой речи «О русском уме» И.П. Павлов, «достижение истины сопряжено с большим трудом и муками» [Павлов 2009: 19]. Но это не означает, что труд и муки обязательно обеспечивают открытие истины. Надеюсь, что в нашем случае это не так.
Литература
Бердяев Н.А. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. 346 с.
Виссон Л. Русские проблемы в английской речи. Слова и фразы в контексте двух культур. / Пер. с англ. М.: Издательство «Р. Валент». 7-е изд. 2015. 192 с.
Гусейнов Г. Русское, советское и иное в послесталинском национальном дискурсе: предварительные заметки // Новое литературное обозрение. № 2. 2017. С. 386-397.
Игнатьев В.Я. Ефим Васильевич Честняков. Кострома: Теза, 1995. 126 с.
Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология / лекционный курс. М.: Гнозис. 2002. 284 с.
Красных В.В. Словарь и грамматика лингвокультуры; Основы психолингвокультурологии. М.: Гнозис, 2016. 496 с.
Молчанова Г.Г. Когнитивная поликодовость межкультурной коммуникации: вербалика и невербалика. Учебное пособие. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2014. 208 с.
Павлов И.П. Об уме вообще, о русском уме в частности. EBook 2009. https://im-werden.de/pdf/pavlov_lekcii_1918.pdf дата обращения 18 декабря 2020 г.
Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 824 с.
Шафранская Э.Ф. Туркестанский текст в русской культуре: колониальная проза Николая Каразина. СПб.: Свое издательство, 2016. 369 с.
Использованные художественные тексты
Гоголь Н.В. Мертвые души. М.: Художественная литература. 1985. 368 с.
Гришковец Е. А ... а. М.: Махаон. 2010. 256 с.
Ерофеев Викт. Белый кастрированный кот с глазами красавицы // Избранное, или Карманный апокалипсис. Москва - Париж - Нью-Йорк: Третья волна, 1993. С. 124129.
Коваль Ю. Чайник // Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе / Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина ХХ века / Сост. А. Кудрявицкий. М.: НЛО, 2000. С. 235-237.
Мамлеев Ю. Валюта // Черное зеркало. М.: Вагриус, 1999. С. 68-76.
Попов Е. Феномен // Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе / Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина ХХ века / Сост. А. Кудрявицкий. М.: НЛО, 2000. С. 403-404.
Рубина Д. Дорога домой // Окна. М.: Эксмо, 2012. С. 13-18.
The Russian / Soviet Culture Literary Text Patterns as an Object of Analysis by Foreign Students
Irina Yatsenko,
Lomonosov Moscow State University Е-mail: [email protected]
The article is devoted to the issue of identifying culturally marked units of a literary text to analyze them throughout the process of acquiring reading skills by foreign students. The issue of nomination for these text units is discussed. It is proposed to use the term pattern as the most universal one when analyzing literary texts throughout the work with foreign students. The identification and study ofpatterns will allow to form background knowledge that foreign students need to decode a literary text in Russian.
Key words: literary text analysis, Russian as a foreign language, local text, linguocultur-ology, pattern.
