CC BY
44
И.И.ГЛЕБОВА
ПАРТИЯ ВЛАСТИ В РУССКОЙ ПУБЛИЧНОЙ ПОЛИТИКЕ
Когда-то Н.М.Дружинин отметил, что в начале XIX в. «российское самодержавие пыталось создать новую форму монархии, юридически ограничивающую абсолютизм, но фактически сохраняющую единоличную власть государя» (1). Опираясь на эту мысль известного историка, сегодня можно сказать: в начале XXI в. российская демократия пытается создать новую формулу монархии, юридически ограничивающую абсолютизм, но фактически сохраняющую единоличную власть президента.
Здесь, конечно, возникает вопрос: как можно «в одну строку» писать «российская демократия», «монархия», «абсолютизм», «президент» ? С моей точки зрения, в России — можно. Хотя, наверное, и не только у нас. Как показывает исторический опыт XX столетия, многие политико-юридические понятия и категории потеряли свое традиционное содержание. К примеру, «демократия», которая ранее не в последнюю очередь употреблялась в качестве чего-то противоположного «абсолютистско-монархическому». Ушедший век показал, что они могут прекрасно уживаться. Или соотношение «государь — президент». Оно ведь тоже в прежние времена прочитывалось как антонимическое. Ныне мы знаем, что бывает абсолютистско-монархическая власть президента и вполне демократические государи.
Вообще же в определенном смысле имеется лишь два «идеальных типа» организации власти — «монархия» и «полиархия». То есть власть, сосредоточенная в одном «лице» (органе), или власть рассре-
доточенная, власть, разделенная в различных институтах. В нашей стране, несмотря на троекратную за последнее столетие трансформацию политической системы, сохраняется монархическая власть (в идеально-типическом смысле). Подтверждением этому моему тезису является история современной партии власти. В ней как в капле воды отразилась природа русского кратоса.
Совсем недавно «партия власти» была одной из самых популярных современных политических тем. В средствах массовой информации она подавалась преимущественно в негативно-разоблачительном контексте. Благодаря усилиям публицистов, этот феномен превратился в общественном сознании в некий мистический образ: он уже не очередная «страшилка» для общества, но — волшебное средство неясной природы с практически безграничными возможностями. Сейчас, когда немного забылись страсти, бушевавшие вокруг последних (декабря 2003 г.) парламентских выборов, тема «партии власти» отошла на второй план. Создалось (ошибочное) ощущение, что с ней уже всё ясно.
В науке это явление рассматривается как типическое (не только и не столько российская особенность), своеобразно проявившее себя на нашем — и не только на нашем — политическом пространстве. Для российских политологов партия власти остается характерным для элит новейшего времени способом реагирования на ситуацию «переходного периода». Долгое время природа этого явления выводилась из «партийной», а не «властной» составляющей. В отечественной политологии партия власти нередко рассматривалась как партийное образование, участвующее в электоральном процессе, но решающее специфические задачи, которые возникают у исполнительной власти в период «демократической трансформации» (2). Однако этот исследовательский подход пришел в явное столкновение с российской реальностью.
Испытание реальностью заставило российских политологов пересмотреть традиционный взгляд на это политическое явление. Сейчас партию власти характеризуют как «один из важнейших политических институтов правящего режима», инструмент его внутреннего укрепления (консолидации элиты, включения в политическую жизнь «значительной части госаппарата и всех тех «нужных» людей, кого не переварила исполнительная власть»), а также механизм «управления системой представительства гражданских интересов» (3). Партия вла-
сти определяется «...как прямой клон исполнительных органов, непосредственно позиционирующих режим на политическом рынке, но в партийной форме», «... агент государства, строящий свою деятельность на чисто административных ресурсах», «кусочек» самого государства, продолжение его политического «тела», адаптирующегося в нехарактерном для себя сегменте политического пространства (4). Этот «клон» воспринимается политологическим сообществом в качестве серьезной угрозы — преграды на пути становления «эффективной, сбалансированной плюралистической» партийной системы (5). Его появление дает основания оценивать современные российские партии как «недоразвитые» варианты известных западных моделей», «имеющие скорее архаичные, чем современные характеристики», а партийную систему — как «прото»- или «квазимногопартийную» (6). Представляется, что этот подход, низводящий партию власти до положения русской «анти-нормы» (или «вырождения» нормы) и отрывающий ее от реалий электорального процесса, нуждается, как минимум, в уточнении.
Партия власти приобрела значение одной из «цитат», формирующих «текст» современной политики. С моей точки зрения, системообразующий элемент этого феномена - Власть; его природа - не партийная, а властная. Специфика Русской Власти предполагает появление подобных партии Власти «привластных» структур. Они необходимы для самореализации этой Власти в обществе. Иными словами, для контроля над социумом.
Современные исследователи квалифицируют русскую культуру как «властецентричную»; полагают Власть если не единственным, то доминирующим субъектом русской истории (7). В том смысле, что у других похищена их субъектная энергия. В этих условиях Власть становится главным действующим лицом на политическом поле. И в этом своем качестве она не нуждается ни в ком и ни в чем.
Что же касается «партии», то, как известно, она есть продукт европейской политической истории, а само понятие происходит от латинского pars (часть). Но если это так, то по-русски (не только в языковом, но и в социально-политическом смысле) это — contradictio in adjecto. Не может быть в русской системе «партии власти». Ведь Власть — все. Однако в некоторые исторические периоды Русская Власть вынуждена играть в такие игры, в которых она становится - пусть на время, пусть вынужденно - похожей на обычную европейскую власть.
Но не будем обманываться, это лишь внешнее сходство. По своей сути Власть остается русской, а значит - тотальной и всеобъемлющей. Как
правило, модификация происходит в те эпохи, когда ресурс Русской Власти по той или иной причине на время оскудевает. И тогда Власть вынуждена — опять же на время — допустить на историческую сцену других, пусть гораздо более слабых, чем она, и даже еще не вполне состоявшихся игроков. В этой ситуации она и создает в обществе партию Власти.
Так было в 1906 г., когда самодержавие, наиболее устойчивая и совершенная форма Русской Власти, было вынуждено пойти на создание парламента (впрочем, ограниченного в своих полномочиях). Так было и в 1993 г., когда во второй раз в XX столетии, пытаясь погасить огонь гражданской войны, Русская Власть вновь дарует стране конституцию и парламент. И вновь начинает конструировать партию Власти. С тех пор уже целое десятилетие Власть только этим и занимается. Каждый новый созыв Думы — новая партия Власти. Это стало способом отстаивания Властью собственных интересов.
Сначала это было похоже на отступательные бои Власти, пытающейся перегруппировать свои силы для последнего наступления и возвращения на утраченные позиции. «Выбор России» — «Наш дом Россия» — «Единство» — таков неполный перечень российских партий Власти (при том, что «властный» компонент присутствовал во многих других партиях). Однако они не проявили себя эффективными инструментами структурирования политического пространства, серьезной силой. До сих пор причины прежних неудач партий Власти исследователи склонны искать в партийно-политическом измерении. В их числе называют неспособность эффективно использовать имеющиеся ресурсы в коалиционных взаимодействиях, ненужную (Власти) идеологическую самостоятельность многих членов партии, нестабильность опоры на рыхлое центристское большинство в Думе.
Но вектор поиска был задан неверно. Причины низкой действенности бывших властных политических образований в слабости Власти, а не в слабости партии. Победы «Единой России» связаны с усилением Власти, ее стремлением преодолеть свою «разделенность» (в смысле Монтескье), собраться, «сосредоточиться» и занять свое привычное место: единственного источника и субъекта социальной действительности.
Создание партии Власти - это показатель высокой степени адаптируемости Русской Власти к меняющимся историческим условиям, колебаниям социума — от Смуты к Порядку (этим термином определяются эпохи относительного упорядочения вечного русского принципиального беспорядка, смуты, предполагающего приспособление к диссипативности базовых социальных элементов; поддержание крайне неустойчивого социального равновесия, скорее, в «диссипативной» форме). Партия власти выступает в качестве инструмента организации политического пространства — предсказуемого, контролируемого, «под Власть». Становится способом преодоления Смуты, восстановления Властью традиционной российской социальности. Современная Русская Власть (эпохи Порядка) все более едина, монолитна, все
менее ограничена в своих возможностях — разве только извне.
* * *
Для понимания природы партии Власти необходимо обратиться к русской истории начала XX в. Тогда практически одновременно выдвигаются два конкурирующих политических проекта: в 1903 г. — партии нового типа, в 1905 г. — партии Власти. Показательно, что инициатива их создания принадлежит персонификаторам Русской Власти: Ленину, олицетворявшему будущую власть, и ближайшему (тогда) сподвижнику Николая II — Д.Ф.Трепову. Эти проекты появляются в момент зарождения российской многопартийности, когда в России еще не было партий в европейском (т.е. классическом) смысле слова. Они определяют происхождение, «генетический код», а значит, и судьбу в истории русской партии власти.
Однако скажем несколько слов о родоначальнике идеи — Дмитрии Федоровиче Трепове (1855—1906), одном из видных деятелей эпохи русской «публичной политики — 1». Он — представитель известной в русском обществе конца XIX — начала XX в. семьи Треповых. Его отец, генерал-адъютант Ф.Ф.Трепов, в 70-х годах XIX в. занимал пост санкт-петербургского обер-полицмейстера, был объектом охоты террористов (это на него совершила покушение В.Засулич). Один из его братьев, А.Ф. Трепов, занимал в 1916 г. пост председателя Совета министров.
Д.Ф.Трепов родился в 1855 г., закончил Пажеский корпус, служил в любимом императором Конногвардейском полку. Офицерами
этого полка были влиятельные придворные чины, которых недоброжелатели называли «конногвардейской партией». Генерал -майор Тре -пов в 1896—1905 гг. занимал пост московского обер-полицмейстера, с января по октябрь 1905 г. — петербургского генерал-губернатора и товарища министра внутренних дел, заведовавшего полицией, а затем, до своей кончины 2 сентября 1906 г. — дворцового коменданта.
Волею судьбы он стал политиком, специально не готовясь к тому и будучи по воспитанию и образованию профессиональным военным. Нам более всего известны политики—«общественники» — представители русского общества, вышедшие в начале XX в. на поле публичной политики и активно себя на нем проявившие (Милюков, Гуч -ков, Муромцев, Родзянко и др.). Из государственных деятелей старой России как публичного политика мы хорошо знаем, пожалуй, только С.Ю.Витте и П.А.Столыпина. Но и Трепов был причастен к большой политике, которая в России делалась властью. Во время революции 1905 г., первой из череды социальных потрясений, через которые прошла наша страна в XX в., он — благодаря особой близости к императору и широте полученных от него властных полномочий ненадолго стал одним из самых влиятельных людей в России. Современники, а за ними и историки, называли его «диктатором столицы», «временщиком», «общепризнанным вождем дворцовой камарильи». Сам же последний венценосец считал Д.Ф.Трепова «единственным из своих слуг», на которого он мог «совершенно положиться». Эта оценка обычно скупого на подобные похвалы Николая II многое открывает в Трепове.
Действительно, смысл государственной деятельности Трепова был в службе, точнее, в служении. Он служил России и государю — преданно и последовательно, жестко защищая, отстаивая интересы монархии и «порядок». И потому вошел в русскую историю как консерватор по убеждениям (что в России равносильно ругательству) и последовательный реакционер. В исторической литературе часто цитируется фраза из воспоминаний выдающегося современника Трепова С.Ю.Витте: «Вахмистр по воспитанию и погромщик по убеждению». «Сильный» образ, не правда ли, больше похожий на карикатуру? Ему как нельзя лучше соответствует оценка другого современника, В.И.Ленина: он называл Трепова «одним из наиболее ненавидимых Россией слуг царизма». В подтверждение этого образа находились (или изобретались) и соответствующие факты.
Д.Ф.Трепов был не слишком любим в обществе за свою близость к дяде императора, великому князю Сергею Александровичу, занимавшему в 1892—1905 гг. пост московского генерал-губернатора и взорванному террористом в конце января 1905 г. недалеко от Кремля. Общественное мнение считало его главным виновником Ходынки и одним из лидеров «консервативной партии» в окружении императора. Сергею Александровичу Трепов был обязан своим назначением в Москву из полка, бывшим по тем временам большим карьерным взлетом. Великий князь оказался для Трепова тем счастливым случаем, который ввел его «во власть». Помимо долгой общей службы в Москве, их связывали достаточно теплые личные отношения. Близки, вероятно, они были по убеждениям; сходились в понимании того, какими мерами возможно поддерживать порядок во второй столице.
Второй карьерный взлет Д.Ф.Трепова произошел сразу после Кровавого воскресенья — волею случая и императора. Тот знал его лично и по рекомендациям дяди и очень ценил. Служба Трепову предстояла самая неблагодарная — борьба с революцией, рабочими забастовками, крестьянскими волнениями, солдатскими бунтами, терактами. Успокоение этой стихии неизбежно было связано с жесткими мерами, репрессиями, жертвами, вина за которые полностью была возложена на Трепова. Квинтэссенцией правительственной политики того времени считается фраза из официального объявления Д.Ф.Трепова по г. Санкт-Петербургу 14 октября 1905 г., в разгар общероссийской политической стачки: войскам отдан приказ — «Холостых залпов не давать, патронов не жалеть». Из воспоминаний близких Трепову людей известно, что это заявление носило превентивный и декларативный характер, а сам он хорошо понимал негативный эффект этих слов для себя лично. Однако считал, что подобное предупреждение о решительных намерениях властей только и может предотвратить массовые беспорядки и необходимость применения войсками оружия. В самом деле, ни в январе (после 9—10 января), ни в октябре 1905 г. (до принятия Манифеста 17 октября) в Петербурге не было пролито ни капли крови. Тем не менее Трепов вошел в историю как «генерал-патронов-не-жалеть». Впоследствии ему была приписана организация черносотенных погромов, потрясших страну сразу после принятия Манифеста 17 октября 1905 г. Это очень логично вписывалось в его отрицательный образ. А ведь позиция его очень близка к той, что позже была высказана П.А. Столыпиным в его письме к Ни-
колаю II: «К горю и стыду нашему только казнь немногих может предотвратить реки крови».
Утвердившийся в истории образ Д.Ф.Трепова оказался ходульным, крайне ограниченным, неживым. А ведь он был (точнее, умел быть) политиком. Так получилось, что этого не отметили в нем ни современники, ни потомки. Они сосредоточились исключительно на его «репрессивной» роли, не замечая или игнорируя его «реформаторские» инициативы, свидетельствовавшие о его политическом реализме, трезвости и непредубежденности в оценке ситуации в стране, понимании невозможности «усидеть на штыке». Он фактически предвосхитил столыпинскую формулу: «Сначала успокоение, а потом реформы». Как и для Столыпина, реформы для Трепова были одним из инструментов успокоения.
Владея адекватной достаточной информацией о положении в стране, Д.Ф.Трепов лучше многих понимал невозможность в тех условиях исключительно силового варианта управления. Он был в числе сановников, настаивавших на необходимости принятия Манифеста 17 октября, создании Совета министров (правительственного кабинета), реформировании Государственного совета. В то же время сознавал вынужденность этих мер и потенциальную опасность для самодержавия. В понимании необходимости перемен и модернизации России Трепов оказался более радикален, чем большая часть царского окружения. Он не возражал против аграрного проекта кадетов и планов кабинета С.Ю.Витте по принудительному отчуждению части помещичьих земель, вызвавших панику при дворе и в консервативных кругах (по слухам, Трепов был готов отдать половину собственной земли ради сохранения второй половины от захвата крестьянами). Переоценив степень своего влияния на императора, Д.Ф.Трепов по личной инициативе в июне 1906 г. вел переговоры с лидерами либералов о создании «министерства доверия». Намерение консервативной группировки в верхах (к ней, кстати, принадлежал П .А. Столыпин) распустить Государственную думу первого созыва Трепов считал вредным и несвоевременным. Вероятно, все это привело к некоторому охлаждению (с лета 1906 г.) в его отношениях с императором. Оказавшись в изоляции, лишившись политического влияния, постоянно находясь под прицелом террористов, Трепов «сгорел» очень быстро. 2 сентября 1906 г. он скоропостижно скончался от болезни сердца. Узнав об этом,
Николай II, несмотря на их разногласия, записал в дневнике: «Тяже -лая потеря вернейшего человека».
Интересно, что «верность» монарх и его «первый слуга» понимали по-разному — прежде всего, в силу разности политического темперамента. Для Николая II верность была синонимом веры в то, что «сердце Царево в руцех Божиих». Трепов, несомненно, всегда был верен Царю и Отечеству — они для него олицетворяли Россию. Но эта вера, верность не сделала из него ограниченного, «твердолобого», неспособного к политической игре, торгу политика. Он был готов маневрировать, искать разные варианты политических решений и разных союзников, приспосабливаться к ситуации, сочетать политику «твердой руки» с реальными шагами «навстречу обществу». Трепов был принципиальным противником «слабой власти»; в то же время признавал за миром право на изменения и считал, что власть должна к ним приспосабливаться. Этого важного для политика качества — умения видеть изменения и приспосабливаться к ним — был лишен Николай II, желавший подчинить мир своему представлению о нем.
24 сентября 1905 г. Д.Ф. Трепов пишет письмо императору, в котором и формулирует идею партии власти («твердосплоченной консервативной партии порядка») (8). Это обращение было связано с обсуждением в политических кругах Манифеста 6 августа 1905 г., в котором «населению» была обещана Государственная дума («булыгин-ская») с законосовещательными правами. Треповский проект сводился к следующему: образовать в Думе «партийное» большинство «верноподданных» депутатов; включить в партию власти генерал-губернаторов, градоначальников, «которые, в силу своего служебного положения, всегда будут в состоянии составить около себя кружок влиятельных в данной местности лиц»; для организации партии власти командировать в провинцию «особо доверенных лиц»; поставить под контроль партии власти периодическую печать и с ее помощью формировать «проправительственное» общественное мнение. По мнению Трепова, эта «партия порядка» должна была принципиально отличаться от «обычных» партийных образований. Она выражала фундаментальные интересы подавляющего большинства народонаселения Российской империи, а все остальные партии — эгоистические интересы мелких социальных групп.
Судьба этих проектов — ленинского и треповского — была различна. Старой Русской Власти не удалось реализовать идею создания
своей партии. Объясняется это, прежде всего, квалитетом той Власти, ее слабостью, растратой ею своей субъектной энергии. Она была мало приспособлена к политической деятельности нетрадиционного для нее (европейского) толка; не понимала, в какую эпоху она входила. Здесь показательна позиция Николая II. Думу, политические партии, выборы и т.д. он рассматривал как лишнюю, ненужную, избыточную возню; как некую помеху, с которой приходится до поры, до времени мириться. Если треповский проект предполагал «завоевание» Думы с целью сохранения исторической власти, то последний русский самодержец фактически придерживался той точки зрения, что в России наилучший вид политики — это отсутствие политики. Д.Ф.Трепов «догадался»: настали времена, когда, если хочешь остаться у власти, следует превратить конституционно-представительный механизм в механизм упрочения собственного влияния. Иного пути нет. Как раз этого и не понимал Николай II...
Правда, в России были люди, осознававшие необходимость поиска новых политико-властных технологий. Причем, были еще задолго до появления в России публичной политики (1905 год). Так, в 1861 г. выдающийся русский реформатор Н.А.Милютин в письме своему брату Д.А.Милютину (военному министру) выдвинул идею организации «правительственной партии»: «.Необходимо создать. партию, серединную, говоря парламентским языком: le centre, которой у нас нет, но для которой элементы очевидно найдутся. Одно правительство может это сделать, и для него самого это будет лучшим средством упрочения» (9). Разумеется, Н.А.Милютин, живший в «допар-ламентский» период русской истории, использовал слово «партия» в традиционном для его времени смысле. Под «партией» он понимал группу единомышленников, которая проводит в обществе определенную политическую линию. Что же касается «правительственной партии» или «партии центра», то это должна была быть «серьезная часть образованного общества», сгруппированные «около правительства лучшие люди, которые подняли бы моральную силу его, обессилили бы крайние мнения и дали бы истинное, пошленькое значение нынешней оппозиции» (10).
Безусловно, Н.А.Милютин лучше многих его современников и российских государственных деятелей следующих поколений понимал и необходимость, как уже отмечалось выше, выработки нового властно-политического инструментария, и то, каким он может и дол-
жен быть. В этом смысле идею Милютина необходимо включить в «родословную» русской партии Власти. Кстати, поразительно, что уже в милютинском варианте «правительственная партия» есть главное оружие Власти против оппозиции. Это означает: проект партии власти предполагает не только превентивно-охранительные меры, но и активную, наступательную политику уничтожения реально влиятельной оппозиции. Следовательно, появление партии власти (хотя бы ее идеи) свидетельствует о том, что в России существует нечто принципиально независимое от Власти, а потому и опасное ей.
Но вернемся к идее Д.Ф.Трепова. Она была естественной реакцией на «обновление» политического строя под влиянием Смуты 1905 г., «всеобщего замешательства умов», по определению известного государственного деятеля последнего царствования С.Е.Крыжановс-кого. Главные элементы этого «обновленного строя», дозволенные властью для прекращения Смуты, предотвращения глобального социального взрыва — Государственная дума, многопартийная система, политические права граждан. Допустив все это, власть (сама, пусть и вынужденно, произведя очередную «революцию сверху» — в интересах подданных) меняла соотношение сил в политическом пространстве, вводила туда новых игроков, общественное влияние которых первоначально было очень велико. Очевидно, что «Высочайше дарованные» в октябре 1905 — апреле 1906 гг. свободы были избыточны и для власти, и для общества; превышали их адаптационный потенциал. Последующие годы (1907—1914) были связаны с взаимным приспособлением политической системы и системных нововведений — на фоне масштабных социальных реформ. То была сложная эволюция, внешне выражавшаяся в сочетании, взаимодействии властного и обществен -ного начал, политики «подмораживания» (сдерживания общества властью) и компромисса, модернизационных и консервативных практик. Однако общий вектор движения не менялся; обозначилась реальная возможность медленного и мучительного преобразования политической системы (на формально-процессуальной, правовой основе) от дуальной («думской») монархии к конституционной с сохранением высокого политического значения и модерационного потенциала императорской власти. Эта возможность была утрачена (ликвидирована) войной — с Германией и внутренней (общества и власти), завершившейся Смутой.
Уже первый этап преобразований (1906—1907) показал, насколько сложной для страны окажется эта социально-политическая эволюция. Дума и кабинет (объединенное правительство — Совет министров — во главе с председателем, официально созданное в октябре 1905 г.) с начала их совместной работы (апрель 1906 г.) воспринимались в обществе как «враждебные стороны» — и в то же время равнозначные фигуры, политические тяжеловесы. Первые две Государственные думы стали «ристалищем для красноречия», «подмостками для произведения впечатления на общество» (С.Е.Крыжановский); играли роль общенациональной трибуны, с которой критиковалась власть. Непримиримость, конфронтационность Думы обеспечивали ей популярность, а вместе с тем — и политическую полноценность, но делали ее малоэффективной государственной структурой. Такую Думу невозможно было удержать в «узде». Она давила на власть, используя разные рычаги, в том числе, прямое обращение к народу («заимствуя» этот способ самопредставления и присвоения себе права на выражение «интересов народа» у «народной» монархии — московского самодержавия. Это, кстати, было прямым нарушением правовых норм). Тем самым вызвала против себя репрессивные меры. Угроза «разгона» долго затем была самым действенным инструментом «контроля» над Думой, заставив всех (даже кадетов) держать себя «архикорректно».
III Думу власть постаралась «прибрать к рукам» — и через изменение законодательства о выборах (в пределах правового поля, установленного «Основными законами» империи, а потому 3 июня 1907 г. нельзя считать государственным переворотом в прямом смысле) и путем создания (универсальных) рычагов воздействия на избирательную процедуру (через местную администрацию, агитацию). Власть не только «устроила» «правильный» состав законодательной палаты, но и «занялась политикой», т.е. выстраиванием отношений с Думой и «общественниками». Не создав своей партии, власть попыталась использовать «умеренные элементы» общества, самоорганизовавшиеся в партии. Октябристы (консервативно-либеральная партия, по характеристике ее лидера А.И.Гучкова), а затем националисты стали той силой (недолго и не безусловно), на которую опиралось в Думе правительство П.А.Столыпина.
Опыт начала ХХ в. свидетельствует: «переустройство» России в эпоху публичной политики связано с созданием системы «воздействий-ограничений» («приручения» Властью) представительного учреж-
дения. Попытки (в том или ином виде) реализовать идею «партии Власти» есть показатель укорененности законодательной палаты в российской политической системе. В 1907 г. Дума перестала быть новинкой в русском «государственном обиходе» — и Власть с этим считалась. Однако собственное усиление, отсутствие фигур, способных к «реальной политике», задавали иной вектор усилиям власти — помимо Думы.
По оценкам «правых», правительство «...за исключением лишь слабых попыток времен Столыпина, не вело в Думе или, верней сказать, с Думой никакой политики» (11). Оно отдало представительное учреждение «. на произвол собственных страстей и интриг, без всякой заботы о том, что из этого выйдет» (12). «Правые силы» тех времен, как «люди, отрицающие эту политику», не смогли «образовать политическую партию с определенной программой». Их судьба, как они сами считали, была закономерна: «. в условиях политической борьбы они оказались разбитыми, рассеянными и не признанными той самой властью, которая только на них одних могла положиться» (13). Угроза новой Смуты вынудила «провластные» силы к самоорганизации. В ответ на создание Прогрессивного блока было сформировано «информационное бюро» «правых» и «центра» Государственной думы и Государственного совета (14). Однако существенной роли в политике этот «черный блок» (определение кадетов) не сыграл.
Мне представляется далеко не случайным, что проект партии власти (в том или ином его виде) рождается в дореволюционной России в переломные, наиболее опасные для ее социального развития, моменты. Напомню: Милютин выступил с ним в 1861 г., Трепов — в 1905 г. Вновь мы сталкиваемся с этой идеей за три месяца до Февраля 1917 г. В ноябре 1916 г. в право-консервативном кружке Римского-Корсакова была составлена и передана князем Голицыным императору записка, в которой предлагалась программа конкретных мер по предотвращению в России революции. Это был абсолютно реалистический и выверенный в деталях план спасения страны от развала. Один из важнейших элементов этого плана — организация партии власти: «Правительство во что бы ни стало должно иметь большинство в Думе и к созданию этого большинства должно относиться с величайшей ревностью и притом без всяких иллюзий и предубеждений. В распоряжении председателя Совета министров должно состоять особое лицо, особая и притом серьезно поставленная организация и
крупный специальный фонд для ведения внутренней политики в самой Думе с единственной целью создания и поддержания прочного и постоянного большинства, благоприятного правительству» (15).
Подчеркнем: Д.Ф.Трепов ничего не знал о предложениях Н.А.Милютина, участники кружка Римского-Корсакова — о трепов-ском письме Николаю II.
.Итак, в начале XX в. проект партии Власти провалился, возобладал же проект партии нового типа. Своеобразие отечественной истории XX в. состоит в том, что после крушения традиционной Власти (Самодержавия) следующая сформировалась посредством партии нового типа. Но она, в свою очередь, перестала существовать как партия (в смысле «pars»), как только пришла к власти, переродившись исключительно во властную субстанцию. Властное начало победило в ней партийное. И она стала Властью, «оправленной» в партийность.
Через сто лет идея партии Власти реализовалась (как, впрочем, и многие другие идеи в русской истории, осуществлявшиеся спустя век после их появления). Реализовалась не как партия удержания или захвата власти, а как один из проектов выживания и самоутверждения новой, постсоветской, Власти в иных исторических условиях.
Сегодня партию Власти нередко называют новым изданием КПСС (помните слова выдающегося политического остроумца В.С.Черномырдина: «Какую бы партию ни создавали, все время получается КПСС» ?) Но это совсем не так. КПСС пронизывала и контролировала абсолютно всю социальную ткань СССР. Она была системообразующим элементом этой системы, основой тотальной Власти. Называть «Единую Россию» КПСС-2 (равно как и правящей партией) — значит, придавать несвойственное ей значение.
Тем не менее связь современной партии Власти с советским политическим опытом неразрывна. Закономерно, что «публичная политика — 2» практически ничего не воспроизвела из практики начала ХХ в. — ни партий (близких по социальной «ориентации», способам самоорганизации и обеспечения, идеологии), ни самостоятельного движения крупных промышленников и предпринимателей, ни независимых от власти общественных организаций, профсоюзов, кооперативов. И это понятно: иные люди (высокообразованная, утонченная элита и практически неграмотный народ), условия, возможности (в том числе, обеспеченные существованием наследственной монархии), средства (прежде всего, социальные реформы, расширявшие или соз-
дававшие политическое пространство для целых социальных групп). А самое главное: публичная политика начала ХХ в. фактически была ограничена и ограничивалась элитой. Это потом, в течение столетия, «демократия» (как массовое участие) становится всеобщей; в политику включается массовый человек.
Именно Советская власть создавалась и действовала как власть, адекватная массовому обществу в России. Она соответствовала мен-тальности русского массового человека (ощущала, воспроизводила его, сама будучи его порождением), его коллективистским, «передельным» идеалам, представлениям о социальной справедливости. Ей удалось создать единственную в русской политической практике массовую партию (в конце 80-х КПСС могла стать партией «старой» власти в условиях многопартийности), что делает ее опыт незаменимым для современной власти. Она воспринималась (а отчасти — в гораздо большей степени, чем ее «рефрен» начала XXI в.) — и была народной. Она не могла себе позволить быть «над» народом, но всегда оставалась вместе с ним.
Советская власть приучила граждан бывшего СССР — нынешней РФ к демократии, породив феномен народных выборов — без реального выбора, массового насилия, фальсификаций и РЯ-кампаний. Большевики сделали выборы одним из главных событий своего календаря. В них все — организация голосования, сопутствовавшие им атмосфера (совершенно безосновательных) ответственности и волнения, дешевые буфеты на избирательных участках, поездки в гости, неожиданность праздничных воскресений, псевдорелигиозные тона этого главного праздника советской демократии — точно «било в цель», «забирало» до «психологических глубин» простого русского человека. Это была его власть, она его уважила — пригласила исполнить «гражданский долг», при этом позаботилась о нем и его семье (накормила-напоила). Суровая к «чужим» — «врагам народа» и всем другим «бывшим» в пенсне и многокомнатных квартирах, — к «своим» она справедлива. А потому и сама она — «своя», «народная».
Вот до чего никогда не «дотянуть» нынешней власти — теперь, когда выборы обрели «формат», реальность выбора (что мука для несоветского человека), демократический антураж. Постсоветский «маленький человек» и в этот момент ощущает себя ненужным, забытым, брошенным властью. Выборы стали только его личным делом. Чтобы ни говорили о выборах Советских лет, их значение огромно: они при-
давали легитимность той системе, а советские граждане, участвуя в них, обретали идентичность. Очевидно, что на ту, народную, власть ориентируется власть современная, представляя себя гражданам в информационно-символическом пространстве.
* * *
Российская партия Власти конца XX — начала XXI столетия — это не штурмовой отряд, завоевывающий общество. Это — часть Власти, исполнитель очередного властного заказа, инструмент ее приспособления к новой реальности. Наконец, это инструмент народной легитимации Власти. И вот эта роль партии Власти нуждается в особом осмыслении.
В условиях «переходного» периода Власти приходится интегрировать плохо сочетаемые функции: выстраивать электоральную поддержку на конкурентной основе и стремиться к достижению максимальной управляемости обществом. Наша партия Власти вынуждена участвовать в выборной борьбе. Но суть этого участия нельзя свести к такому понятному западному homo politicus и российскому исследователю явлению, как артикуляция интересов граждан. В современной отечественной политике партия Власти выполняет уникальную роль представительства, «продвижения» Власти. Действуя в партийном об-личии в рамках состязательной партийной системы, партия Власти представляет собой инструмент, который Власть использует для получения электоральных преимуществ и приобретения доминирующего положения в обществе. И в этом смысле здесь все происходит иначе, чем в западной политической игре.
Окрепшая российская Власть снова претендует на безусловное право быть единственным источником и регулятором политических процессов. В своем продвижении к этой цели она и использует партию Власти (с ее помощью — народонаселение). Голосование на выборах как наиболее распространенная форма гражданского участия в российской системе становится не столько формой влияния на политический курс, сколько способом легитимации Власти, ее символической поддержки. Поэтому очевидна взаимосвязь между получением электоральной поддержки партией Власти и шансами на выборах действующего президента как персонификатора Власти (т.е. победы самой Власти).
На выборах российская партия Власти демонстрирует свое участие. Она участвует, но не борется. Эта стратегия аналогична той, что была избрана для В.В.Путина — стратегия победителя. Она определяется самой природой партии как элемента Власти, делегированного «отрабатывать» представительскую функцию в условиях российской «представительной демократии». Поэтому партия Власти — вне реальной партийной конкуренции.
В особенностях электоральной борьбы «Единой России» есть еще один, глубинный смысл. Партия Власти - способ приспособления Власти к эпохе публичной политики. Власть в России традиционно тайная — в смысле поддержания «тайны Власти» как важнейшего качества, измерения Русской Власти. Став публичной и открытой для общества, наша Власть, формирующаяся вне общества, управляющая им «извне», дистанционно (и в этом ее главное отличие от западноевропейской власти, порожденной обществом, в нем укорененной и ему подотчетной), перестает быть самой собой. Партия Власти - публичный инструмент «непубличной» Русской Власти. Но и она, единственная из всех наших партий, должна демонстрировать свою сопричастность к «тайне Власти». В такой логике понятно, например, почему «Единая Россия» не выставила участников публичных предвыборных дебатов (она вполне могла это сделать) и почему наши граждане решили, что она в этих дебатах победила.
«Единую Россию» упрекают в отсутствии программы. Сразу после выборов в СМИ звучали такие оценки: победила партия без обещаний, кроме одного — быть с президентом; это нарушает законы избирательного жанра. Или: голоса «Единой России» — это голоса президента; здесь нет массовой базы под единый политический курс. Эти упреки — следствие непонимания природы российской партии Власти. У нее и не должно быть «партийной» программы. Ее программу формулирует, представляет и выполняет Власть. Основное электоральное преимущество партии Власти обеспечивается не партийной программой, а фактом принадлежности к Власти. Да и, кроме того, нашим обществом никакие программы, обещания, декларации давно не принимаются всерьез. Вспомните, у В.В.Путина тоже не было программы — и это ему не помешало, а возможно, и помогло стать президентом.
Современной партии Власти нет нужды в разработке и предъявлении обществу «идеологии» (она и в этом смысле не КПСС). Важно,
чтобы с внятной идеологией, приемлемой стратегией социального (и любого другого) развития выступила Власть. Партия Власти должна быть эффективным инструментом позиционирования Власти. Ее роль, скорее, представительская, мобилизационная, чем «рабочая», технологическая (в смысле определения основ политического курса и его реализации). Поэтому не правы те ее лидеры, что заботятся о программе партии и предъявлении обществу инициатив социального порядка. Это — прерогатива Власти. «Партийцы» в России не вызывают доверия общества (как и объединяющая их лучших представителей выборная законодательная структура). Поэтому зачем тратить «ресурс» на заведомо провальные проекты ? Главная «публичная» забота партии Власти — заботиться об имидже Власти, особенно в кризисные для нее периоды. В России уважают сильную Власть (даже вызываемый ею страх готовы принять как порождение и проявление этой силы) (16). Поэтому реальные шансы в борьбе за голоса избирателей имеет партия сильной Власти. Или: голосов будет тем больше, чем качественнее представлен в обществе образ сильной Власти.
В этом и состоит привлекательность электоральной политики партии Власти. При том, что исследователи отмечают факт сохранения в обществе чрезвычайно низкого уровня доверия к различным институтам власти, а также эффекта «обманутых социальных ожиданий», на выборах 2003—2004 гг. наш народ вновь продемонстрировал наличие громадного ресурса доверия Власти. Можно не соглашаться с народным выбором, но приходится признать, что партию Власти люди видят иначе, чем другие партии.
Только Власть строит, обеспечивает, поддерживает жизнь; она в этой стране хотя бы за что-то отвечает. Власть, укрепившаяся и подтвердившая свою силу, — единственный гарант относительной стабильности, порядка, безопасности для сограждан. В этом смысле народ и Власть (а, значит, и ее партия) едины. Поэтому у нас всегда побеждает Власть. Любой выбор «против нее» невозможен, потому что он «антинароден». В этом предсказуемость, «понятность» российского избирателя, вообще российского человека, о котором еще в середине XIX в. совершенно справедливо писал выдающийся политический мыслитель Л.В.Дубельт: «Наш народ от того умен, что тих, а тих от того, что не свободен»; «не избалован свободою и ни с чем не сообразными правами человека» (17).
Опросы общественного мнения, проведенные фондом «РОМИР» весной 2004 г., подтверждают эту оценку «нашего народа». Респондентам был задан вопрос: «Кто из этих реальных людей и вымышленных героев мог бы стать лидером партии «Единая Россия»?» Вот некоторые ответы: маршал Жуков — 27%, Штирлиц — 15, Глеб Жеглов — 14, Чапаев — 9, Павел Корчагин — 8, Данила Багров («Брат») — 8, Ш.Холмс и герой фильма «Москва слезам не верит» Гоша — 5 %; от 4 до 2 % набрали Атос, Шурик («Кавказская пленница»), Пьер Бе-зухов, Юрий Деточкин («Берегись автомобиля»), Печорин, Женя Лу-кашин («Ирония судьбы»), Дон Кихот, С.Есенин (18). Выбор персонажей более чем показателен. Определяющими, формирующими их образ являются два основных «качества», дефицит которых, видимо, особенно ощутим в современной русской жизни. Первое — это борьба со «злом», победа над ним или героическая смерть в противостоянии ему. Второе — благородство характера, бескорыстие. Обращает на себя внимание то, что люди, олицетворяющие первое качество, являют собой пример железной воли, сильного характера. Второе — «блаженные», персонифицирующие идеал непротивления злу насилием, но преодолевающие зло смирением и благородством.
Из всего этого можно составить некий идеальный, «очеловеченный» образ партии Власти, а также идеальных представлений «усредненного» избирателя. Партия и ее лидеры видятся российскому гражданину как сила, преодолевающая социальное зло, наказывающая носителей этого зла (партия «народной расправы»). И в то же время волевой, героическо-искупительный образ сдобрен элементами благородства, привлекательности, доверительности. Попутно заметим, что среди этих персонажей нет ни одной женщины. Это партия «настоящих» (по-разному) мужчин.
О чем, на мой взгляд, свидетельствуют эти опросы? В представлениях людей о партии и ее вождях проявляют себя как фундаментальные черты сознания российских людей, так и качество самого проекта, его реализации. Русская Власть, по-прежнему не современная (в смысле modernity), архаичная, неполитическая, использует для выживания современные технологии. Одним из способов этой адаптации является создание партии Власти. Причем, и Власть, и ее партия действуют в социальной среде, в которой также господствует не современный, архаичный, неполитический тип сознания. И в этом смысле Власть, партия Власти и электорат вполне соответствуют друг
другу. Правда, в идеальном смысле, в замысле. Это ведь россияне хотели бы видеть «Единую Россию» таковой. Более того, таковой они хотели бы видеть и Русскую Власть.
Вот здесь и кроется «гениальность» современных кремлевских треповых — милютиных. Они поняли, что партия власти должна быть сконструирована «по образу и подобию» самой Власти. То есть «по образу и подобию» «мечтаний» о ней русского общества. Вы хотите видеть партийных лидеров — начальников a la Глеб Жеглов и Данила Багров ? Получите — вот вам Грызлов и Шойгу. Штирлица ? Пожалуйста. Сам — В.В.П. Ну, и так далее (то, что не хватает реального подобия маршала Жукова, понятно: в современных условиях он может функционировать лишь как образ).
Можно сказать: они встретились. Они — это ожидания россиян от «своей» Власти и расчет Власти в отношении «своих» россиян. «Местом встречи» стала идея (а не практика, конечно) партии Власти.
.Надо сказать, что «Единая Россия» не скрывала на выборах своей истинной природы. Того, что она и по форме, и по содержанию — партия Власти, а ее единственная идеология — это Власть. Этой идеологией определялась стратегия медиально сообщаемых лозунгов. Кстати, в отсутствии «зазора» между внутренним содержанием и виртуальным образом, представленным обществу, в таком единстве — сила «Единой России». А в отсутствии единства, несовпадении сущностного (принадлежности к тем, кто все получил в ходе реформ 90-х годов) и видимого (транслируемого на общество «нормального», на западный манер, образа) — одна из причин поражения российских правых.
Именно поэтому «Единая Россия» представлялась обществу как партия «конкретных дел», а президент на сентябрьском, 2003-го, съезде «единороссов» благодарил их за эффективную совместную работу в последние четыре года. Поэтому же электоральная стратегия партии Власти была связана с апелляцией к настоящему (обустройством современной жизни, повседневности). В отличие от КПРФ, оставшейся в прошлом (их ценности — вне этой жизни) и СПС, устремленной в
будущее (но не наше, а «их» — богатое и «демократическое»).
* * *
Стратегия победителя сработала. При этом очевидно, что, голосуя за партию Власти, российские избиратели отдавали свои голоса именно Власти. Власть с партией они не путали (19). Партия «российской бюрократии», «чиновников», «государевых людей» для них — не сама Власть, не вся Власть. И, обеспечив «Единой России» конституционное большинство в парламенте, граждане в целом безразличны к тому, что оно там делает. Такой, вот, парадокс.
А вот — второй. Осуществив проект «Единая Россия», Власть, кажется, получила все. То есть осталась без конкурентов. Только коммунисты пробуют вести арьергардные бои. Однако ведь это означает, что Власть осталась, так сказать, наедине с самой собой. И теперь не только наши с вами, но и ее, Власти, условия существования будут зависеть только от нее самой. И здесь большой вопрос — удержит ли себя Власть хотя бы в рамках того, что сама называет «управляемой демократией» (20). А если нет — то что с ней произойдет дальше?
Попытаемся определить некоторые перспективы нашего политического развития на ближайшее время. Пока они в целом трактуются упрощенно и слишком оптимистично для Власти. После парламентских и президентских выборов в прессе (отечественной и зарубежной) доминировали следующие оценки: «Путин получил царскую власть»; в России наступила «новая эра однопартийной системы после двенадцати лет коррумпированной демократии». Чрезмерно радужно настроены и сами представители российской Власти.
То, что бесконфликтного политического пространства Власть не получила и после президентских выборов, на которых, казалось бы, решились все ее задачи, можно констатировать уже и сегодня. Более того, именно триумфальные для Власти результаты декабря 2003 г. и марта 2004 г. совершенно не исключают возможности политического конфликта между Партией Власти и самой Властью (точнее, ее персо-нификатором).
Как это ни покажется странным, первое (неформальное) лицо партии Власти — В.В.П. — не очень-то и заинтересован в ее победе. Всеми замечена сдержанность (мягко говоря), с которой Путин относится к руководству партии Власти и к деятельности самой партии. И это, помимо прочего, говорит о его хорошем политическом чутье. Действительно, логика поведения победителей может подтолкнуть «единороссов» к тому, чтобы выдвинуть претензии на роль самостоятельного политического субъекта. А это, естественно, рано или поздно
столкнет ее с Властью. Кстати, и у Ленина были постоянные конфликты с «его» партией. И вожди этой самой «его» партии «помогли» болезни победить Ильича.
Помешать возникновению и развитию конфликта может следующее. Во-первых, наша современная Власть (в отличие от старой, царской) сама «вышла из народа» — точнее, социально является порождением того «политического класса», из которого сформирована партия Власти. Поэтому она очень хорошо знает, что от него можно ожидать. Но не притупило ли властное чутье победа на выборах и постоянно демонстрируемая верноподданность партии Власти ? Президент уже сделал некоторые неосторожные шаги, напрямую связав себя с этой политической силой. Они никак не вписываются в логику политического поведения персонификатора Русской Власти. Понимая всю условность проведения аналогий с дореволюционной ситуацией, позволим себе напомнить, как мыслилась тогда позиция (символический образ) Власти: «В представлении народном обаятельная прелесть самодержавия заключается именно в том, что монарх стоит вне партий, не подчиняется известным сочетаниям голосов, не увлекается мелочными и страстными стремлениями, а руководствуется во всех своих решениях истинными пользами и благом своих подданных, внимательно выслушивая мнения как большинства, так и меньшинства призванных им к себе на помощь в делах законодательных советников» (21). Эти слова в высшей степени актуальны. Особенно в связи с тем, что «исходные позиции» президента гораздо более зыбкие, чем у императора (один «избран на определенный срок»; другой — «пожизненный, от Бога, венценосец»).
Второе соображение касается Народа — другого (наряду с Властью) важнейшего элемента русской жизни. Он постоянно демонстрирует, что поддерживает только Власть — «настоящую, фактическую», а не тех, кто при ней находится. Притязания «партии государевых людей» на самостоятельность (политическую, экономическую) как потенциальный источник Смуты страшнее для Народа, чем для самой Власти. Уставший от социальных катаклизмов Народ всегда будет с Властью. Он не знает других «защитников». Правда, персони-фикаторами этой Власти могут быть разные люди — Россия ведь ликвидировала наследственную монархию.
Современная политическая ситуация свидетельствует: российскому обществу, российской политической культуре не органична
«демократия», т.е. система устроения власти, «опосредованная» обществом, гражданами. Победа партии Власти еще раз обнаруживает и подтверждает кратократическую природу русского социума. Здесь все происходит «для, через, посредством» Власти (это «Власть от Власти»). Даже партии, которые, вроде бы представляют собой независимые политические образования и должны артикулировать и агрегировать разнообразные политические интересы, в российской системе перерождаются, «приватизируются» Властью.
Прислушайтесь к заявлениям наших публичных политиков. Б.В.Грызлов, лидер «Единой России» и глава нижней палаты парламента, в одном из своих выступлений говорит: «Большинство проблем мы получили от партий старой власти». В данном случае язык выдает стиль мышления русского государственного человека: если у нас и могут быть партии, то они обязательно должны «принадлежать» какой-либо власти; значимые, влиятельные политические образования 1990-х годов — это партии «старой» (ельцинской) власти. С еще одним важным политическим тезисом выступил Д.А.Медведев, руководитель Администрации Президента РФ: результаты парламентских выборов показали, что старый марксистский вывод о правых и левых партиях утратил свою силу. Он не ошибается в оценке качества политического пространства — реальной силой сейчас располагает одна, «центристская», партия (Власти), а «правые» и «левые» или растворились, или «подтянулись» к лидеру, или пребывают в нерешительности. Но Медведев не понимает другого: «правые» и «левые» не суть марксистское измышление, это реальность «нормальной» политической жизни, порождение полисубъектного социума.
Власть устами своих «спикеров» дает публичные оценки современной политической ситуации. И они во многом верны — не с «нормальной» политической, а с нашей, российской, точки зрения. Когда в 1990-е годы в России происходило становление партийной системы, возникло две доминирующие группы партий: организованные на партийный лад обломки структур старой, коммунистической, власти и партии новой, посткоммунистической, власти. Третью группу составляли партии, более всего похожие на западные партийные образования в силу того, что были лишены русско-властной природы. Они и являлись порождением самого процесса «перехода» от «старого» к «новому».
А в чем она, «переходность» современного российского общества, каковы векторы этого «перехода»? В настоящее время все более очевидным становится, что существо пережитых нами с конца 1980-х годов изменений невозможно описать в терминах модернизационной теории демократического транзита. «Демократический переход» предполагает возникновение в социальном пространстве элементов «демократии». У нас если они и существуют, то, в основном, по форме, внешне. По сути подавляющее большинство «новаций» традиционно автократично. То, что это не был «демократический транзит», свидетельствует (в том числе) судьба «вне-властных» партий — растеряв свою влиятельность и независимость, они превращаются в политических аутсайдеров или входят в партию Власти. Ситуацию нашей «переходности» невозможно описать ни в терминах «возврата» (в «старое», к «коммунизму», «тоталитаризму»), ни в терминах «гибридно -сти» (сосуществования и взаимовлияния «старого» и «нового»).
«Переходный период» (как крайняя форма выражения, внешнего проявления вечной российской «переходности») еще раз свидетельствует о том, что для России характерна устойчивость, сохранение традиционных доминант политической (и не только) жизни, возобновляющихся в формах, адаптированных к новым условиям. Одна из таких определяющих субстанций — Русская Власть. Ситуацию нашей «переходности» 1990-х годов не в последнюю очередь можно рассматривать сквозь призму процесса «реставрации» Власти (что означает восстановление прежнего содержания, но не прежних форм), ее возвращения на утерянные в ходе демократических преобразований позиции. Для понимания пережитого Россией в 1990-е годы «перехода» мы предлагаем идею «кратократического транзита» — движения от одних властных структур, одного способа «организации» Власти, к другим,
соответствующим новым социальным условиям.
* * *
Очевидно: сейчас Власть ищет формы восстановления традиционных российских способов своего существования, органичных нашей социальной природе; пытается преодолеть те «недостатки», восполнить те «дефициты», которые порождены новой социальной реальностью. В качестве одного из инструментов она и использует партию Власти (не будем связывать ее исключительно с «Единой Росси-
ей», рассмотрим как политический проект, который может принять разные формы). Это не узкопартийная, а широкая многоцелевая задача, предполагающая создание нового «социально-властного» организма. У
нее есть несколько измерений.
Прежде всего, партия выявляет и отражает обновленную природу современной власти. Она уже не может устранить из жизни публично-политическое — напротив, ей требуются демократические формы, процедуры, способы легитимации. В этом смысле ХХ век стал свидетелем сокращения «дистанции» между русской властью и русским обществом. Партия нужна власти для того, чтобы поддерживать принцип разделения властей, саму законодательную власть, наличие которой закреплено в Конституции. Это обязательный элемент, «формат» существования современного государства, а Россия не может себе позволить быть не современной.
Демократические свободы, процедуры нужны российскому обществу — оно «прижилось» к ним и вряд ли захочет с ними расстаться. Но они необходимы и власти, так как дают легальную, правовую возможность замены «плохой» власти на «хорошую» («слабой» — на «сильную», «порицаемой» — на «любимую»), скажем, Ельцина — на Путина. Это своеобразный социальный клапан, способ организации мирной реакции граждан на не удовлетворяющие их условия существования. Но способ ограниченный — самими же гражданами: они могут отказаться поддержать кандидата или партию власти, как сейчас на Украине. Тем не менее таким образом можно осуществить процедуру передачи власти лидеру, более соответствующему современному состоянию, запросам общества.
Ограничение формально-правовых процедур, публичного пространства опасно для власти: ее замыкание «в себе» (в атмосфере всеобщего недоверия или в силу «головокружения от успехов») чревато как угрозой «дворцового переворота», так и социального взрыва. Власть в этом случае перестает «слышать» общество: при исключении всякой публичной критики, кроме «дозволенной» (разрешенного «многоголосия на один голос»), она не замечает наиболее болезненных проблем и критических точек развития, не ощущает общественного давления. Все это резко снижает возможности ее адаптации к социальным изменениям.
Партия для власти есть способ упорядочивания политического пространства — для облегчения управления им, но и в соответствии с
«запросами» граждан. 90-е годы продемонстрировали, что публичная политика, многочисленные партии, лица, структуры — это слишком сложная игра для России. Вся эта «множественность» избыточна для нее. В обществе существует потребность к упрощению — жизни вообще, политики, в частности (22). Она определяет «общественный дух», (массовую) волю «среднего», «простого» человека. С ним не «справились», не смогли увлечь и повести за собой публичные политики недавнего прошлого. Партийные образования тех лет, ушедшие сейчас с политической сцены, так и остались, в известном смысле слова, «партиями Садового кольца». За дело взялась власть и дала гражданам партию, выражающую не частные, партийные, а общие, народные интересы. При этом она заполняла собою незанятые участки политического поля или вытесняла с него тех, кто оказался не способен (используя электоральный процесс) ей противостоять.
Однако, монополизировав политическое пространство, власть вынуждена считаться с общественными запросами, приспосабливаться к ним. В конце ХХ в. русское общество стало дискретным, сегментированным, его невозможно свести к одному, общенародному интересу. Множество социальных интересов не способно представлять одно партийное образование. Не случайно в это время была создана серия разных партий власти. Нынешнему состоянию общества больше соответствует идея партийной системы власти, а не партии Власти. «Центровые» этой системы сосредоточены в «Единой России». Она и есть та питательная среда, в которой будет формироваться властная партсистема. Ее составят массовые партии, способные представлять разные интересы постсоветских граждан, переплавлять их в символическое единство.
Общественную ситуацию, социальный «климат» 1990-х годов определяли ожидания от власти, носившие преимущественно стабилизационный характер: «.политическая элита надеялась на изменение стиля управления, масса — на снижение цен и уровня безработицы, те и другие мечтали о «наведении порядка» (23). Резко отрицательное отношение граждан к власти («верховной» и всем ее институтам) было обусловлено ее слабостью, а значит, неспособностью «обеспечить свои функции по отношению к населению. Более половины россиян характеризовали политическую ситуацию как «безвластие и анархию» (24). Массовый политический человек был готов (и воспринимал это как благо) к «усилению» (вплоть до демонстрации силы),
консолидации власти, преодолению «разболтанности и расхлябанности» государственного механизма, децентрализации, сепаратизма («удельщины»). Хотя «при всякой постановке перед общественным мнением дилеммы «демократия или порядок» порядок неизменно одерживал верх (25), граждане хотели сохранить свои свободы (прежде всего, передвижения, а также гласность и минимальный политический плюрализм). Интерпретируя социальный запрос, «стабилизационная власть» (термин Ю.Левады) могла предложить обществу переход от чрезмерного многообразия к консолидации всех политических сил, от разобщенности — к единству, интеграции на уровне «большого общества» под эгидой «верховной» (президентской) власти. Это она, собственно, и сделала. И была встречена гражданами «с пониманием».
В конце прошлого столетия подавляющее большинство населения страны считало, что проиграло от изменения экономической системы, но уже приспособилось или вскоре приспособится к переменам (26). Массовые экономические ожидания носили патерналистский характер. Более того, исследователи отмечают доминирование в обществе «патерналистских конструкций социальной реальности» (27). Это объясняет, почему в народной «картине мира» современная власть оценивается как антинародная. По мнению большинства граждан современной России, интересы власти и народа совершенно разошлись, обычные люди нужны власти только для выполнения определенных функций (голосование) и должны выпрашивать как милостыню зарплату и социальные пособия; власти нет дела до простого человека и его проблем (28). Желая «ощущать присутствие власти в повседневной жизни», граждане в то же время воспринимают ее как «чужую», «далекую» и противопоставляют «своей», «при которой простым людям жилось лучше всего». А своя, «народная» — это Советская, эпохи «брежневского застоя» (29).
С таким социальным фоном, народными ожиданиями столкнулась новая, путинская, власть. Исследователи характеризуют этот запрос к власти как «некий гибрид (или химеру?) более жесткой политики и относительно либеральной экономики» (30). На самом деле, в представлениях российских граждан о материальном благополучии и социальной защищенности нет ничего от «экономического либерализма».
В социальном и политическом народных идеалах ощущается влияние традиционных представлений — пристрастий и историче-
ского опыта. Одну из центральных «народных» идей выразил К.Д.Кавелин в концепции «самодержавной республики» (31). По мнению Кавелина, ее должны составить законосовещательный Земский собор под председательством самодержавного наследственного царя и «самодержавный народ», «убереженный» от частной собственности; в ней нет места конституции, парламенту, политическим партиям, конкурентной экономике, но реализовано «общинное единогласие под эгидой самодержавной власти». Республика должна проводить социалистические преобразования. Производной от этой идеи и одновременно ее преодолением была дореволюционная «думская монархия». Ее отголоски слышны в определениях российского «переходного политического режима» как «выборного самодержавия» (замечу, что с уходом Б.Н.Ельцина эта характеристика современной власти не исчезла).
Свой социальный идеал воплотило советское государство. Вот как описывал его Н.Н.Алексеев: «Народное государство, опирающееся на сочетание диктатуры с народным представительством» (32). Мыслитель сформулировал центральную задачу («миссию») государственных образований — «воспреемников» советского. «Сила советского государства заключается в том, что оно своею целью поставило решительную борьбу с капитализмом; объявило себя. «государством правды» и заставило многих поверить в то, что оно действительно есть «государство правды». Поэтому идейно победить коммунистическую власть может не «государство факта», а какое-либо другое «государство правды». Иными словами, такое государство, которое также поставит своею целью борьбу с капиталистической эксплуатацией, но во имя иных, не коммунистических целей и другими, не коммунистическими средствами» (33). Очевидна близость именно этого идеала — идей «демократии, диктатуры и социальной справедливости», «исправленных» и «преображенных» в примитивном, безрелигиозном и материалистическом смысле — постсоветским гражданам. Столь же очевиден интерес, который проявляет к этому идеалу (не зная определения Алексеева, придя к нему инстинктивно) власть. Если идеи демократии и диктатуры она реализует на практике, то «социальная справедливость» может быть воплощена ею только в сфере слов, образов, символов.
Именно поэтому современная власть так нуждается в информационном ресурсе. А партия Власти является одним из инструментов ее
выхода в публичное информационное пространство. Власть неизбежно будет использовать медийную среду для реализации своих целей. Партийный проект есть одно из средств «приватизации» этой среды, навязывания определенных политических смыслов «массовому зрителю». По законам современной глобальной политики, «политический синтез социального пространства закрепляется посредством коммуникации», а потому «...контроль над смыслами и значениями языка, а также над сетями коммуникаций становится основным предметом политической борьбы. Переход к постсовременности. являет коммуникацию, производство и жизнь как одно сложное целое, как открытое поле конфликта» (34). Современность не только не может противостоять, но и предполагает «информационную колонизацию бытия». При этом речь идет уже не о виртуализации реальности, а создании (виртуальной) реальности со своими смыслами, кодами, сообществом пользователей. Ме&а-реальность способна быть имитатором реальной (в том числе политической) активности, задавать параметры мира политики для массового человека, формировать (индивидуальные и коллективные) реакции на него.
Это определяет характер «отношений» власти и мира коммуникаций: «Индустрия коммуникаций объединяет воображаемое и символическое внутри биополитической ткани, не просто ставя их на службу власти, но и фактически встраивая их в само ее функционирование» (35). В современном мире коммуникации не просто опосредуют политику. Они суть форма ее осуществления. Особенность нашей политии состоит в том, что коммуникативный мир языка, информации и символов является не формой реализации власти, пространством решения ее «очередных задач», но интегрирован в «мир власти», определяя его «содержательно», по существу. Рождающиеся в коммуникативном пространстве «конструкции» властной легитимации становятся основанием этой легитимации. В мире коммуникации вырабатываются социальные значения, позволяющие существовать и воспроизводиться власти (демонстрируя, в том числе, как посредством новейших технологий обществу навязываются архаические образцы, смыслы, символы); там снимаются или редуцируются социальные противоречия. В этом смысле, русская власть в любое время имеет качества «медиакратического режима» (36), а назначение информационно-символической деятельности состоит в преоделении (или его
демонстрации) отчужденности власти и общества, моделировании их единства.
Современная власть придает особое значение коммуникативному ресурсу. Добившись доминирования в информационной среде и с успехом распоряжаясь своей монополией, она, кажется, не замечает реальной опасности, этой монополией создаваемой. За десятилетие «перехода» российские граждане привыкли быть зрителями яркого, эмоционального, насыщенного событиями и знакомыми лицами политического шоу. Последние четыре годы всего этого их лишили: шоу сменил вялотекущий, серый, будничный процесс, погружающий в атмосферу повседневности, обыденности, рутины; вместо калейдоскопа лиц и сюжетов — рабочие дни главного (а, судя по «телекартинке», единственного) российского публичного политика; другие лица и политические новости — только фон к «главному», производные от него (кстати, мало интересные). Не боится ли власть, что ее «электорат» подустанет, затоскует без скандалов, конфликтов, ярких фигур — всего того, что создает зрелище политики, эмоционально «подключает» к ней рядового гражданина? Да и раздражает потенциального избирателя отсутствие выбора в частной жизни — невозможность с переключением «кнопки» получить иную «картинку».
Но вернемся к партии Власти. Это попытка создания некоей привластной группы, с помощью (и посредством) которой Власть будет управлять обществом. Вспомните: в Московской Руси реализовы-вался боярский принцип управления, в имперской России — дворянский, в СССР — номенклатурный. Какой у нас сегодня? Назовем его условно «партийно-властным». Для управленцев, «вышедших» из партийно-коммунистической советской системы, это вполне органичная находка.
Сейчас принято характеризовать «Единую Россию» как партию бюрократии, чуть ли не государственную структуру, составленную из представителей исполнительной власти (37). Тем самым партии придается самостоятельное значение; она становится одним из главных оснований для характеристики современного режима как бюрократически-авторитарного (38). Это не точно по существу. Во властном партийном проекте власть отделена от партии в том смысле, что «Единая Россия» только представляет власть, является одной из ее функций. Власть субстанциальна, а партия - функциональна. Как, собственно, и бюрократия — та ее часть, которая «служит» в партии. Эта «диспози-
ция» не изменится, даже если условием «государевой службы» станет партбилет (какой-нибудь из) партий власти. Что же касается определения существа «режима», то в русских условиях любой режим можно характеризовать как бюрократический. Это — константа, а не своеобразие властной практики.
Специального обсуждения заслуживает состав партийцев. В известном смысле, «Единая Россия» действительно является партией «новой власти». Прежние властные партийные образования формировала «старая», ельцинская, власть. Те партии принадлежали Смутному времени, породившему «бояр-олигархов», «удельных князьков», публичных политиков из среды «приватизаторов», демократов, реформаторов. В эпоху Порядка произошел «перебор людишек»: «чужаков» во власти, пытавшихся ее приватизировать, сменили «свои», «государевы люди», бюрократы. В который раз в русской истории дворянский, служило-бюрократический принцип одержал верх над боярским, удельно-олигархическим. Новый путинский «служилый класс» обладает характеристиками и советской номенклатуры, и дореволюционного чиновничества (того же дворянства на гражданской службе). От первой у него — зависимость от власти и характер организации; от второго — разрешение владеть собственностью, богатством.
«Служилых людей» путинского порядка объединяет еще одна черта, которая, скорее, приписывается им гражданами, чем существует в реальности. Это большая близость (или меньшая удаленность) от идеала социальной справедливости, народной морали. Большинство граждан упрекают власть в жадности, коррупции, стремлении «подмять все под себя» (39). «Лицо» нынешней власти — В.В.Путина — они склонны характеризовать иначе: его воспринимают сквозь призму модели «вынужденного властвования» («власть не нужна, власти не добивался»); он — вне рамок «грязной политики»; стремился к власти ради общезначимого дела, а не для материального обогащения (40). Окружающих его силовиков, сотрудников спецслужб значительная часть населения тоже «видит» в несколько романтическом ключе: в КПСС они принадлежали к «вооруженной партийной гвардии, обладавшей правами надзора за всеми кадрами и организациями и — по легендам — не причастной ко всепроникающей коррупции, в том числе нравственной»; их меньше, чем остальные государственные структуры, затронули разложение и распад 90-х годов (41). Этот образ «спасателей» распространяется на всех путинских выдвиженцев.
Возрождая проект «партия Власти», Власть признает усложнение социального организма и наличие в обществе конфликтов, с которыми надо что-то делать. С признанием социальных конфликтов было связано создание партии Власти в начале XX в. Партия нового типа была нацелена (и в теории, и на практике) на изживание, уничтожение конфликтов. Новый проект партии Власти свидетельствует о том, что Власть не только «принимает» сложную конфликтную природу общества, но и не может справиться с ней старыми советскими методами. Партия Власти — это способ преодоления Властью социальных конфликтов с помощью новых технологий (42).
Введение принципа партийного управления на некоторое время поможет снять остроту конфликта между ведомственным и «территориальным» (областным, краевым, республиканским) управленческими принципами. Через партию как синтез партийно-учрежденческого, партийно-государственного начал возвращается «единая, неделимая» Власть. Недаром лидеры наиболее влиятельных государственных структур современной России возглавили партию «новой» Власти. Партия Власти — это не способ отмены, но — преодоления системы разделения властей. Русский вариант приспособления к современным формам организации власти предполагает ликвидацию самостоятельности отдельных властных образований. Если все (или большинство) представителей разных ветвей власти станут в то же время членами одной партии, что будет для них важнее — сохранение независимости или соблюдение партийной дисциплины? В той же мере партия Власти есть способ преодоления «удельной» разобщенности, приближения к идеалу «Единой России».
И, наконец, партия Власти может быть инструментом восстановления традиционного принципа российской Власти — соединение в одних руках административных и хозяйственных функций, единство властесобственности. Оно было разрушено в 90-е годы, в период нового накопления капитала (за счет ограбления не крестьянства, как в 20-е годы, но прежде всего городского населения) и господства конкурентно-властной системы. Формирование монопольно-властной системы предполагает возвращение Властью утерянных позиций и в «бизнес-пространстве».
Объединение в одной партии и олигархов, и чиновников во многом снимает противоречие между Властью и Собственностью. Пытающаяся сохранить свою независимость и влияние Собствен-
ность будет «приватизирована» (уничтожена) Властью (43). «Допускаемая» в обществе Собственность подпадет под контроль Власти. Через свою партию Власть пытается реализовать идею нового «общественного договора», достичь базового социального консенсуса. Только не по поводу общества и личности, как это всегда происходит на Западе, а по поводу и с позиций Власти.
Таковы, в моем представлении, реальные черты, возможности и перспективы партии Власти как многопрофильного социополитиче-ского проекта, который предложила новая, постсоветская, Русская Власть. И который соответствует тому этапу, что проживает сейчас российское общество. В противном случае этот проект был бы попросту невозможен. Объясняя причины влияния партий власти «несфор-мированностью гражданского общества, низким уровнем политической самодеятельности граждан, а также спецификой их политической культуры (44), то есть тем, что невозможно легко преодолеть, мы признаем, что диспозиция, сложившаяся в современной российской политике, устойчива, а развитие возможно в заданном ею направлении. Это и есть «русская норма». Признать это — не значит записаться в ряды «традиционалистов» и антидемократов, но попробовать исходить из «нормативности фактического».
Примечания
1. Цит. по: Ерошкин Н.П. Крепостническое самодержавие и его политические институ-
ты. - М., 1981. - С.37.
2. Обзор подобных точек зрения можно найти в работах современной петербургской
исследовательницы А.Лихтенштейн.
Как мне представляется, эта позиция релевантна по отношению к партийным образованиям восточноевропейских государств, проходящих стадию демократической трансформации. Партии власти «переходных» обществ Восточной Европы имеют, в первую очередь и в основном, партийный характер. Понятие «власть» в их определении вторично в том смысле, что партии суть только инструмент достижения власти в электоральной борьбе. Это европейский опыт, отражение европейской традиции отношения к власти. Мы же с Европой (как, впрочем, и с Азией) - «два разных человечества».
3. См.: Соловьев А. И. Институциональные эксперименты в пространстве политической
культуры: Реалии российского транзита // Политическая наука в современной Рос-
сии: Время поиска и контуры эволюции: - Ежегодник 2004. - М., 2004. - С.321-328.
4. Соловьев А.И. Указ. соч. - С.325.
5. См.: Кулинченко А.В. Политические партии и развитие демократии: Опыт России и
Германии // Полис. - 2004. - № 2. - С.156- 157.
6. См.: Там же. - С. 156, 162, 164- 166.
7. См.: Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. Русская Система // Политическая наука. - М.,
1997. - № 2, 3.
8. См. об этом подробнее: Глебова И.И. Задача государства - «создание твердо сплочен-
ной консервативной партии порядка» (Из официальной переписки Николая II и Д.Ф.Трепова) // Россия и современный мир. - М., 2003. - № 3 (40). - С.180- 197. В этой работе впервые опубликовано цитируемое письмо Трепова императору (ГА РФ. Ф.543. Оп.1. Д.645. Л.10-12об.).
9. Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах: XVIII- XX вв. -
М., 1991. - С.97.
10. Там же.
11. Последние дни императорской власти: По неизданным документам составил А.Блок. - Минск, 1991. - С.93.
12. Там же.
13. Там же. - С.87- 88.
14. См.: Родзянко М.В. Крушение империи. - Харьков, 1990. - С.223.
15. Архив русской революции. - М., 1991. - Т.5. - С.343.
16. Вот что пишет об этом первый президент России: «Власть всегда воспринималась как образ какой-то невероятной, тотальной силы, настолько устрашающей и несокрушимой, что даже сама мысль о попытках переворота, путча, мятежа казалась достаточно абсурдной. Власть может рухнуть только сама собой» (Ельцин Б.Н. Записки президента. - М., 1994. - С.129).
17. Цит. по: Ерошкин Н.П. Указ. соч. - С.41- 42.
18. См.: http // www.monitoring.ru;www.romir.ru
19. Образ власти в представлении «рядовых граждан» таков: «...Власть практически не включает ни судебную, ни законодательную ветви. Она не поддается сопоставлению с конституционно определенными процедурами: ведь решения принимаются «За кадром». Олигархи и окружение президента, похоже, основные рычаги власти. Единственная фигура, как-то удерживающая эту непрочную и нелегитимную конструкцию, - это легитимный Президент, с которым и связаны надежды на исправление несправедливостей и наведение порядка» (Образы власти в постсоветской России: Политико-психологический анализ / Под ред. Шестопал Е.Б. - М., 2004. -С.149).
20. Термин «управляемая демократия» употребляется здесь не в его точном научном смысле, а в том, скорее, метафорическом виде, в каком его используют в современной российской политической публицистике.
21. Секретные протоколы Петергофского совещания в июле 1905 г. // Голос минувшего: Журнал истории и истории литературы. - Пг., 1917. - Апрель. - № 4. - С.136.
22. См.: Левада Ю. От мнений к пониманию: Социологические очерки 1993- 2000. - М., 2000. - С.184-202, 440, 548 и др.
23. Левада Ю. Указ. соч. - С.182.
24. Образы власти в постсоветской России... - С.74.
25. Левада Ю. Указ. соч. - С.182.
26. Там же.
27. См.: Образы власти в постсоветской России. - С.67.
28. Там же. - С.163.
29. Там же. - С.67, 74.
30. Левада Ю. Указ. соч. - С.183.
31. Кавелин К.Д. Наш умственный строй: Статьи по философии истории и культуры. -М., 1989. - С.436, 440.
32. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М., 1998. - С.115.
33. Алексеев Н.Н. Указ. соч. - С.309.
34. Хардт М., Негри А. Империя. - М., 2004. - С.44, 372.
35. Там же. - С.44.
36. Так характеризует современный режим А.И.Соловьев (Указ. соч. - С.327).
37. См.: Шевцова Л. Как Россия не справилась с демократией: Логика политического отката // Pro et Contra. - М., 2004. - Том 8. - № 3. - С.55.
38. См. об этом: Там же. - С.40- 46.
39. См.: Образы власти в постсоветской России. - С.167.
40. См.: Там же. - С.188- 189.
41. Левада Ю. Указ. соч. - С.189.
42. В связи с этим нельзя не вспомнить концепцию «властной плазмы» Ю.С.Пивоварова.
43. А потому совершенно не оправданны надежды на «представителей класса предпринимателей», которые, выйдя на политическую арену для защиты корпоративных интересов, вернут российским партиям функции артикуляции и агрегирования интересов (См.: Кулинченко А.В. Указ. соч. - С.162).
44. Так оцениваются причины побед партии власти политическим сообществом. (См.: Кулинченко А.В. Указ. соч. - С.164).
