CC BY
88
УДК 712.25 (430)
ПАМЯТЬ О ДАЛЁКОМ И БЛИЗКОМ.
«РУССКОЕ» В ПАРКАХ ГЕРМАНИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX века*
А.В. Ананьева
Университет Эберхарда Карла (Тюбинген), кафедра истории Восточной Европы;
Университет Иоганна Гутенберга (Майнц), кафедра истории искусств.
E-mail: anna.ananieva@uni-tuebingen. de
В центре внимания статьи находятся ранние образцы садово-парковой архитектуры в «русском стиле», сохранившихся по сегодняшний день. Потсдамские ансамбли Никольское и Александровка строились в тесном диалоге с самобытным образом русской бревенчатой избы, находящимся в то время в России в стадии разработки. Рассматриваемая в данной статье русская деревянная архитектура в Потсдаме демонстрирует осознанное обращение к элементам чужой культуры, которые оцениваются как характерные национальные черты и при этом не только гармонично интегрируются в местный садово-парковый ландшафт, но и занимают в нём видное место.
Ключевые слова: садово-парвокое искусство, архитектура, культурная память, трансфер, Германия, Россия.
RECALLING THE NEAR AND THE FAR. «RUSSIANNESS»
IN THE GERMAN GARDENS IN THE FIRST HALF OF THE XIXth CENTURY
A.V. Ananieva
The article focuses on early examples of «Russian style architecture» in the parks near Potsdam. Nikol'skoye and Aleksandrovka were built in an elaborated exchange with the distinctive image of Russian wooden architecture which was being invented in Russia at that time. These rural garden projects refer to the
* Впервые данная статья была подготовлена для публикации в сборнике ИРЛИ (Пушкинский дом) РАН к юбилею Ростистава Юрьевича Данилевского под редакцией О.Э. Карпеевой (СПб., 2013) и сопровождалась иллюстрациями. Автор статьи благодарит М.Ю. Кореневу и А.Ю. Веселову за поправки и предложения после внимательного прочтения первоначального текста и выражает особую признательность членам редколлегии сборника «История и историческая память» за предоставленную возможность представить эту работу дополнительно и их читателям.
elements of a foreign culture, which are estimated as specific national characteristics, not only integrating harmoniously into the local landscape, but also occupying a prominent place in it.
Key words: garden history, architecture, cultural memory, transfer studies, Germany, Russia.
А вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе.
Н.В Гоголь
Путеводитель по пейзажному парку на Павлиньем острове 1837 г.1 рекомендует своим читателям начать садовую прогулку с его юго-западной части. Именно здесь, вдоль дороги, ведущей от дома садовника ко дворцу-псевдоруине, с вершины холма вблизи швейцарского домика открываются посетителю парка один за другим живописные виды предместий города Потсдама. Достигнув дворцового бельведера, можно насладиться полной панорамой потсдамского садово-паркового пространства, удивляющего современного читателя обилием русских реминисценций в пейзаже, описанном автором путеводителя XIX в.: «С правой стороны покоится в тихо текущих водах [реки Хафель] полуостров Сакров. Чуть далее виднеется Мраморный дворец в Новом саду, на холме за ним -зеленый купол греческой церкви в русском поселении под Потсдамом. Напротив [Павлиньего] острова с южной стороны на возвышенности рядом с недавно возведенной (1835-1837) церковью [просматривается] деревянная крыша и фронтоны фасада Никольского, дома, построенного целиком из дерева в стиле лучших русских сельских строений»2.
1 Fintelmann G.A. Wegweiser auf der Pfaueninsel. Kommentierter Nachdruck der Ausgabe von 1837 / Hg. v. Michel Seiler. Berlin, 1986. S. 4.
2 Ibid. S. 4-5: «Zur rechten tritt eine Halbinsel (Sakrow) in das ruhig fliessende Wasser. Weiterhin sieht man «das Marmor-Palais» im Neuen Garten, auf dem Hugel dahinter die grune Kuppel der griechischen Kirche in der russischen Colonie bei Potsdam. Der Insel gegenuber, gegen Suden, auf der Hohe neben der neu (18351837) erbauten Kirche, das holzerne Dach und den vorderen Giebel von Nikolski, im Stile der besseren russischen Landhauser ganz von Holz gebaut». Здесь и далее все переводы, кроме специально оговоренных, принадлежат автору статьи, а все текстовые выделения - автору цитируемого источника.
Автор путеводителя, придворный садовник Густав Адольф Финтелман (Gustav Adolph Fintelmann, 1803-1871), не случайно придает большое значение видовой взаимосвязи находящегося в его ведении Павлиньего острова с окружающим ландшафтом. К моменту выхода книги уже несколько лет ведется интенсивная работа над объединением отдельных потсдамских садов и парков в единый ландшафтный ансамбль. Идее восприятия потсдамского пригорода как единого садово-паркового пространства подчиняется и садовая графика конца 1830 годов. Так, в частности, одна из литографий этого периода отображает взгляд с противоположного берега Хафеля, точно корреспондируя с описанным Финтелманом видом, и визуализирует перспективу, открывающуюся с балкона русского дома Никольское на дворец-руину Павлиньего острова3.
Общая реализация проекта ландшафтной перепланировки является заслугой П.Й. Ленне (Peter Joseph Lenne, 1789-1866), директора садов прусского двора,4 состоящего с середины 1820 гг. на службе у Фридриха Вильгельма III (Friedrich Wilhelm III. von Preufien, 1770-1840) и позже у его наследника, Фридриха Вильгельма IV (Friedrich Wilhelm IV. von Preufien, 1795-1861). Ленне, по поручению прусского короля, не только разрабатывает общий план «украшения предместий Потсдама»,5 но и отвечает за переустройство отдельных, давно существующих садов. В том числе под его руководством значительно увеличивается архитектурное убранство парка на Павлиньем острове. Так, в период между 1824 и 1834 г. к двум постройкам в стиле готических псевдоруин - дворцу на юго-западной и молочне на северной стороне острова-парка, существующих здесь с конца 1790 гг., добавляются кавалерский дом, павильон «Храм Луизы» с колоннадой дорического ордера,
3 «Ansicht der Pfaueninsel von der Gallerie zu М^^^ё. Mit 18 Randdar-stellungen», 29,7 x 35,8 см, 1830-е гг. (Надпись справа снизу: «nach der Natur gezeichnet von Mollendorf»), Kupferstichkabinett Berlin. См.: Potsdam und seine Umgebung seit dem Beginn des 18. Jahrhunderts. Gemalde, Grafik, Kunstgewerbe. (Ausst.-Kat. Berlin Museum) / Hg.v. Irmgard Wirth. Berlin, 1980. S. 40, № 194. Недавняя публикация литографии: Борисова Е.А. «Русские избы» эпохи романтизма в Германии и России / / Пинакотека. 1999. № 10-11. С. 50.
4 Подр. см.: Dehio L. Friedrich Wilhelm IV. von Preufien. Ein Baukunstler der Romantik. Munchen, 1961. S. 87; Hinz G. Peter Joseph Lenne. Landschaftsgestalter und Stadteplaner. Zurich, 1977.
5 Ср. его одноименный плановый проект 1833 г. («Verschonerungsplan der Umgebung von Potsdam»). Цит. по: Maier-Solgk F., Greuter A. Landschafts-garten in Deutschland. Darmstadt, 1997. S. 149.
пальмовая оранжерея в ориентальном вкусе6 и катальная гора. Именно у этой катальной горы, носящей название «шоП^пе russe» (русская гора), предлагает завершить прогулку по острову автор вышеупомянутого путеводителя, обещая читателю - посетителю парка очередной живописный вид на дворец и окружающий его преображенный сад7.
Следует отметить, что две, из перечисленных новых построек, наделены подчеркнуто мемориальным характером. Таким образом, они как бы подхватывают семантику прошлого, нашедшую ранее яркое выражение в готических формах парковых строений на Павлиньем острове конца XVIII века. Архитектура XIX в. расставляет, однако, новые акценты и развивает тему прошедших дней в рамках приватной истории владельцев парка. На месте искусственных руин появляются руины реальные - фрагменты биографического прошлого. Так, здание кавалерского дома украшается в память об эвакуации двора королевы Луизы в Восточную Пруссию в 18061809 гг. оригинальным позднеготическим фасадом, привезенным из Гданьска, а «Храм Луизы», чествующий память прусской королевы, наделен портиком, доставленным во время строительства павильона в 1829 г. в Потсдам из берлинской резиденции в Шарлот-тенбурге. Новейшей истории династии Гогенцоллернов посвящен проект «русской деревни». Она упомянута в путеводителе по Павлиньему острову среди видов, открывающихся взору воображаемого посетителя парка и перечисленных выше. Проектировка и строительство этого нового ансамбля близ Потсдамом, получившего название «Александровка», было поручено венценосным заказчиком садовому директору Ленне в начале 1826 года.
В период с 1819 по 1829 г. в пригородном ландшафте Потсдама возводится целый ряд строений в «русском стиле» (часть из них сохранилась до наших дней, часть была недавно восстановлена). Эти постройки, а именно: дом в ареале Никольское, расположенный напротив парка Павлиньего острова на северо-востоке от города, ансамбль русской деревни Александровка, лежащий к западу от Нового сада, и непосредственно примыкающий к деревне комплекс Александровой или Часовенной горы с церковью св. Александра Невского и деревянным домом, будут объектом авторского внимания в данной статье. В первой части статьи воссоздается хронология проектов и построек крестьянских домов в русском стиле, имевших место в пер-
6 Построена в 1831 г. архитектором А. Шадовым по проекту К.Ф. Шинкеля.
7 См.: Fintelmann G.A. Op. cit. S. 26-28 (катальная гора просуществовала до 1935 г. см.: Ibid. S. 55).
вые три десятилетия XIX в. как в российском, так и в немецком садо-строении. Во второй части статьи реконструируется специфика «культуры памяти», отличающей развитие европейского садовопаркового искусства на рубеже XVШ-XIX века. Широкое применение принципов разнообразия и характерности по мере враспростране-ния эстетики пейзажного парка привело к строительству мемориальных павильонов, и к постепенной индивидуализации выразительного языка садостроения, к утончению техники субъективного восприятия садового ландшафта через призму собственных воспоминаний. В заключение статьи предпринимается попытка обобщения художественных особенностей потсдамской садово-парковой архитектуры в «русском стиле».
I.
В последнее десятилетие потсдамские «русские» постройки все чаще привлекают внимание как отечественных, так и немецких исследователей. В истории садово-паркового искусства Никольское у Павлиньего острова и ансамбль Александровка занимают особое место по ряду причин. В первую очередь, они представляют собой уникальные образцы ранних архитектурных форм «русского стиля», не сохранившихся на территории России. Историческое значение этих построек заключается в том, что они, основанные на российских проектах, были впервые реализованы на «чужой» территории, в Пруссии.
Отличительной чертой потсдамских деревянных построек в «русском стиле», первой из которых стал рубленый дом в Никольском, выстроенный в 1819 г. как чайный салон для прусского короля, был поиск нового образа русской бревенчатой избы, находящегося в это время в России в стадии разработки. Причем формальный и декоративный язык этого самобытного образа изобретается по отношению к пригородной и садово-парковой архитектуре Павловска (Карло Росси, 1815 г.; Леоне Адамини, после 1818 г.) и Царского села (Огюст Монферран, 1819).
1. Деревня Глазова в Павловске
Обращение к русскому деревянному зодчеству в начале XIX в. принято традиционно рассматривать как попытку создания собственного национального стиля, обретающего в России конкретные формы в рамках художественной системы эпохи романтизма. История возникновения «русских изб» в этом аспекте наиболее
подробно рассмотрена в исследованиях Е.А. Борисовой8. Изучению архитектурно-исторических деталей первого русского проекта, разработавшего идеализированный образ бревенчатой избы для ансамбля деревни Глазовой в Павловске, посвящены публикации Е.Е. Анисимовой и Г.В. Семеновой9.
На существующую взаимосвязь между российскими парковыми проектами и немецкой архитектурой в русском стиле впервые указала Е.И. Кириченко10. Во второй половине 1990 гг. были начаты реставрационные работы в Александровке, давшие значительный импульс восстановлению архитектурно-исторического контекста потсдамских построек11. Так, было впервые предпринято детальное сравнительное исследование русского и немецкого материала, осуществленное А. Хекер в рамках её дипломной работы12. Критический обзор исследований, начиная с публикаций XIX в., и разбор неопубликованных исследовательских материалов содержит журнальная публикация А. Хекер, напи-
8 Борисова Е.А. Русская архитектура в эпоху романтизма. СПб., 1997 (о русском стиле: С. 118-135); Она же. «Русские избы» эпохи романтизма в Германии и России. С. 50-55.
9 Название деревни (Глазова / Глазово) варьируется в исследовательской литературе. См.: Анисимова Е.Е. К истории создания деревни Глазово под Павловском. От проектов Карло Росси к созданию Леоне Адамини 18151822 / / Quaderni La Ricerca. № 4 / A cura di A.M. Redaelli. Montagnola, 1997; Она же. К истории создания деревни Глазово под Павловском / / Павловские чтения / научн. ред. Н.С. Третьяков, Л.В. Коваль. СПб., 1998. С. 20-26; Семенова Г.В. Деревня Глазова в Павловском парке // Пространство и время воображаемой архитектуры. Царицынский науч. вестник. № 7-8 / науч. ред. Б.М. Соколов. М., 2005. С. 139-146.
10 Кириченко Е.И. Из истории русско-немецких связей в области архитектуры / / Взаимосвязи русского и советского искусства и немецкой художественной культуры. М., 1980. С. 314-315. Здесь было впервые высказано предположение об участии К. Росси в проектировании изб в русском поселении в Потсдаме.
11 В связи с этим было составлено экспертное заключение, оставшееся неопубликованным. См.: Kohler M. Die Potsdаmer Kolonie Alexandrowka und ihr Beitrag zur Entstehung des «russischen Stils». (Gutachten im Auftrag des Oberburgermeisters der Landeshauptstadt Potsdam, Amt fur Denkmalpflege). Berlin, 1996. См. также неопубл. исслед.: Kapp Gabriele, Markowski Jutta, Sander Tomas. Untersuchung zur Bau- und Sozialgeschichte der Kolonie Alexandrowka: Dokumentation und Auswerung aus den Aktenbestanden des Brandenburgischen Landeshauptarchivs. (Typoskript). Potsdam, 2003.
12 Hecker A. Glasowo bei Pawlowsk. Carlo Rossis Projekt eines russischen Parkdorfes - Vorbild fur die Alexandrowka in Potsdam? (Diplomarbeit an der Technischen Universitat Berlin). Potsdam, 2002.
санная в соавторстве с А. Калессе13. В ней представлены и некоторые фрагменты предпринятого Хекер сравнительного анализа архитектурных и декоративных форм проектированных и реализованных парковых построек в русском стиле в России и в Германии.
Результаты всех вышеперечисленных исследований позволяют довольно точно реконструировать хронологию проектирования, авторство и ход реализации построек образцовых крестьянских домов и увеселительных павильонов в «русском стиле» в садово-парковом пространстве предместий Санкт-Петербурга и Потсдама в первой половине XIX века.
Первый проект, в котором «обобщались композиционные приемы и декоративные формы северного новгородского крестьянского жилища»14, датируется 1815 годом. Речь идет о новом районе пейзажного парка в Павловске, который должен был возникнуть благодаря перепланировке поселения Глазова, перенесенного ранее, в 1797-1799 гг., на окраину парка к северу от Красной Долины, по соседству от Фермы15. План расположения деревни Глазовой и два эскиза фасадов ее домов, выполненные К.И. Росси (Carlo Rossi, 1775-1849), позволяют проследить работу главного архитектора Павловска над новым заказом владелицы парка, вдовствующей императрицы Марии Федоровны16.
13 Hecker A., Kalesse A. Die russische Kolonie Alexandrowka in Potsdam: Zum Forschungsstand / / Jahrbuch fur Brandenburgische Landesgeschichte. № 54 / Hg. v. Felix Escher, Eckart Henning. Berlin, 2003. S. 200-218. (О ходе реставрации и ее документации: S. 203, примеч. 14). Следует, однако, отметить, что здесь не учтены в достаточной степени указ. исследования Е.А. Борисовой, в особенности касающиеся работ О. Монферрана в Екатерингофе, вследствие чего авторы статьи ошибочно исходят из того, что его проект русской избы не был реализован. См.: Op. cit. S. 206.
14 Борисова Е.А. «Русские избы» эпохи романтизма в Германии и России. С. 51. См. также: Кириченко Е.И. Русская деревянная застройка как социально-исторический феномен / / Типология русского реализма второй половины XIX века. М., 1990.
15 Подр. о переселении деревень Линна и Рис-Кабачок в процессе увеличения садово-паркового ансамбля в Павловске см.: Анисимова Е.Е. К истории создания деревни Глазово под Павловском. С. 12-14; Семенова Г.В. Деревня Глазова в Павловском парке. С. 140-141.
16 См. о заказе: Курбатов В.Я. Павловск. СПб., 1912; Тарановская М.З. Карл Росси. Архитектор. Градостоитель. Художник. Л., 1980. С. 160-161. Графические источники: 1) Карло Росси «Генеральной План девяти крестьянским дворам с раположениями» 1815, 63,5 х 94,1 см, ГМЗ Павловск, о.гр. Ч-171 (публ.: Тарановская М.З. Карл Росси. С. 160; Hecker A., Kalesse A. Op. cit. S. 210);
Еще до начала строительства новой деревни Глазовой17, в Павловске уже существовал целый ряд павильонов сельского типа. Причем только один из них - Пиль-Башня - был устроен с эффектом контраста между пасторально-руинным внешним видом и богатым внутренним убранством садовой постройки, служившей библиотекой. Остальные сельские стаффажи, возникшие в основном в 1780 гг., в частности, Молочня и Старое Шале, использовались владельцами парка в соответствии с их сельской семантикой. При Молочне, расположенной в дворцовой части парка, разводили птицу и хранили молоко, а на другом берегу Славянки, в садике, прилегающем к Шале, занимались садовыми работами18. Старое Шале представляло собой уже в начале XIX в. пример обжитой парковой архитектуры, что подтверждает автор литературного описания парка 1802 года19. В этом состоит существенное отличие павловских пейзанских построек от большинства подобных придворных парковых стаффажей XVIII века.
В первые годы XIX в., с увеличением территории парка, в Краснодолинном районе создается еще один сельский ансамбль, упомянутый уже комплекс Фермы. Этот проект, выполненный А.Н. Воронихиным (1759-1814), демонстрирует новый вариант парковой архитектуры с утилитарными функциями, а его художественное
2) Карло Росси «Фасад деревни Глазово» 1815, 52,3 х 136,2 см, ГМЗ Павловск, о.гр. Ч-168 (публ.: Пилявский В.И. Зодчий Росси. Л., 1951. С. 28; Анисимова E.E. К истории создания деревни Глазово под Павловском. С. 30-31; Hecker A., Kalesse A. Op. cit. S. 211); 3); Карло Росси «Проект деревни Глазово» 1815, НИМАХ, Н-87, 16/350 (публ.: Тарановская М.З. Карл Росси. Л., 1978. С. 54-55; Hecker A., Kalesse A. Op. cit. S. 211).
17 Ср. сроки: Семенова Г.В. Деревня Глазова в Павловском парке. С. 142 и Анисимова E.E. К истории создания деревни Глазово под Павловском. С. 20-21.
18 Семевский М.И. Павловск. История и описание. 1777-1877. СПб., 1877 (переизд.: СПб, 1997). С. 310-311. О семантике сельских павильонов Павловска ср.: Ananieva A. Erinnerung und Imagination. Der Landschaftspark von Paw-lowsk im europaischen Gartendiskurs zwischen 1777 und 1828 / / Krieg und Frieden - eine deutsche Zarin in Schlofi Pawlowsk. (Ausst.-Kat. Haus der Kunst Munchen). Hamburg, 2001. S. 240-242.
19 Storch H. Briefe uber den Garten zu Pawlowsk, geschrieben im Jahr 1802. St. Petersburg, 1803. Переиздание в составе каталога выставки: Krieg und Frieden - eine deutsche Zarin in Schlofi Pawlowsk. (Ausst.-Kat. Haus der Kunst Munchen). Hamburg, 2001. S. 281-306 (сопровод. статья: Ananieva A. Park-beschreibung und Gartenerlebnis: einfuhrende Bemerkungen zu Heinrich von Storchs «Briefe uber den Garten zu Pawlowsk» / / Ibid. S. 307-312). Рус. пер. Ю.А. Ходосова. СПб., 2004. С. 31-32 (Молочня), 54-56 (Старое Шале).
решение соответствует образцам русского деревянного строительства. Особенно показателен в этом отношении художественный язык архитектуры Птичьего Двора, выходящий за принятые границы общеевропейской иконографии пасторального толка20. Новшество проекта деревни Глазовой, представленного Росси в 1815 г., однако, заключается в поиске крупномасштабного решения целого крестьянского поселения, специфические черты которого определяются в рамках художественной системы деревянного зодчества в «русском стиле»21.
План поселения и эскизы фасадов домов деревни Глазовой адаптируются архитектором Леоне Адамини (1789-1854), вероятно после 1818 года22. Последующая реализация архитектурного проекта на границе Павловского парка происходит уже без участия Росси, который в это время занимается преобразованием центральных районов столицы. Изменения, внесенные Адамини, касаются, в первую очередь, общей пространственной планировки деревни. Её изначально шестиугольный план, включавший три вписанных в него треугольника, приобретает форму круга. Именно внешняя круговая дорога, которая обрамляла деревню, состоявшую в XIX в. из шести крестьянских дворов и не сохранившуюся до наших дней23, прочитывается на территории сегодняшнего населенного пункта в Павловске. Единственным известным графическим документом, фиксируюшим облик реализованного проекта деревни 1820 гг., является одна литография, вид для которой был снят с
20 Воронихин А.Н. (мастерская) «Фасад Птичьего Двора» после 1805, 28 х 47,1, ГМЗ Павловск, о.гр. Ч-136. Краткий обзор деревенских мотивов в европейском садово-парковом искусстве содержится в статье Соколова: Соколов Б.М. Деревня (и^: http://www.gardenhistory.ru/page.php?pageid=23 [дата обращения: 28.11.2008]).
21 Можно предположить образцовый характер проекта деревни Глазовой в «русском стиле», если учитывать, что немногим ранее (1809-1812) К.И. Росси уже принимал участие в составлении альбомов «образцовых проектов» жилых домов.
22 Адамини Л. «План деревни Глазова» б.г., ГМЗ Павловск, о. гр., Ч-1239. Ср.: Анисимова Е.Е. К истории создания деревни Глазово под Павловском. С. 19-20.
23 Ср.: «Сметы на строительство крестьянских домов деревни Глазовой в Павловском парке» / / РГИА. Ф. 493. Оп. 8. Д. 147. Л. 1-10; Переписка павловского городового правления с подрядчиками / / Там же. Оп. 2. Д. 9947. Л. 1-10. Ср. также: Анисимова Е.Е. К истории создания деревни Глазово под Павловском. С. 20-21, 27.
берега Славянки недалеко от Елизаветинского павильона в Красной долине24.
2. Чайный салон Никольское близ Потсдама и ансамбль
русского поселения Александровка
В период между заказом проектировки деревни Глазовой и предполагаемым началом строительства первых домов в «русском стиле» в политической сфере создаются те благоприятные условия, которые в последующие десятилетия приводят к интенсивным контактам между правящими домами Гогенцоллернов в Пруссии и Романовых в России. Династические узы между Санкт-Петербургом и Берлином, возникшие благодаря помолвке вел. кн. Николая Павловича (1796-1855) с прусской принцессой Луизой Шарлоттой Вильгельминой (1798-1760) в 1815 г. и закрепленные состоявшимся в 1817 г. бракосочетанием, связали два поколения. Политически-дружеский настрой правящих персон, недавних союзников в войне против Наполеона, Фридриха Вильгельма III и Александра I (1777-1825), находит продолжение и положительное развитие в отношениях прусского престолонаследника Фридриха Вильгельма с русской семьей его сестры, будущей императрицы Александры Федоровны. Наличие многосторонних личных контактов, которые, несмотря на ограничения, накладываемые условиями придворного церемониала, активно поддерживались благодаря регулярным перемещениям членов царской семьи между Пруссией и Россией, значительно повлияло на трансфер идеи «русского дома» в паркостроении.
Обозначим несколько ключевых фактов: после свадебных торжеств в июне - июле 1817 г. великокняжеская чета Николая Петровича и Александры Федоровны проводят лето и осень в Павловске. В это время В.А. Жуковский, занимавший до того должность чтеца при Марии Федоровне в Павловске, назначается преподавателем русской словесности при великой княгине. Летом 1818 г. на крестины новорожденного вел. кн. Александра Николаевича (1818-1881) в Россию приезжает прусский король Фридрих Вильгельм III. Во время пребывания в Санкт-Петербурге он гостит в Петергофе. Вероятно именно из этой поездки был
24 Литография впервые упомянута Г.В. Семеновой. Деревня Глазова в Павловском парке. С. 143, 146 (примеч. 14): «Вид деревни Глазовой в Павловском парке» 1820-е гг. / / Альбом «Виды города Павловска». РНБ. ОЭ. Л. 35.
привезен в Берлин один из листов проектной серии, выполненной Карло Росси для павловской деревни Глазовой25. Спустя два года вел. кн. Александра Федоровна отправляется в заграничное путешествие и проводит летнее время 1820 г. в загородных резиденциях Потсдама26. Здесь прусский король демонстрирует своей дочери новый «русский дом», отстроенный напротив Павлиньего острова, и вспоминает о проведенных в России днях: «Взгляни, русский срубленный дом! Это точная копия той избы, которая тебе так нравилась и в которой мы были так веселы, когда я гостил у вас в Петербурге. Ты пожелала тогда для себя такой же дом,
25 Hecker A., Kalesse A. Op. cit. S. 215. - Carlo Rossi (1775-1849): «Bauern Hof in Rutland» (rechts unten: «Rossy architecte»), 1815 (?), Tusche, aquarelliert, 97,5 x 64,1 cm. SMBPK Kupfersichkabinett, Berlin, Mappe Top Russland ZM. (Публ.: Konigliche Visionen. Potsdam: Eine Stadt in der Mitte Europas. Ausst-Kat. Potsdam-Museum. Potsdam, 2003, Kat. Nr. 5.4.11 [с датировкой ок. 1820]. S. 253).
26 В поездке за границу, продлившейся до зимы 1822 г., в свите великой княгини находится В.А. Жуковский. Можно предположить, что как раз один из его первых педагогических экспериментов, немецко-русский альманах «Fur Wenige. Для немногих» 1818 г., составленный им для вел. кн. Александры Федоровны в качестве учебного пособия для обучения русскому языку, в некоторой степени предупредил или даже подготовил ту поэтическую модель игры в «свое» и «чужое», которая нашла архитектурное воплощение в русских парковых домах Потсдама и готических постройках Петергофа (см.: Жуковкий В.А. Fur Wenige. Для немногих. СПб., 1818). Ср.: Винницкий И.Ю. Дом толкователя: Поэтическая семантика и историческое воображение В.А. Жуковского. М., 2006. С. 144-147. По поводу стихотворения В.А. Жуковского «Горная песнь», представляющего собой переложение стихотворения Ф. Шиллера «Berglied» (1804): «В соответствии с композиционным принципом сборников „Для немногих", немецкий и русский тексты „Горной песни" помещались параллельно друг другу. Напомним, что цель сборников была прежде всего педагогической, точнее эстетико-педагогической: немецкая принцесса открывала для себя русский язык в его эстетических (в том числе и музыкальных) возможностях. Еще раз заметим, что „случайным результатом" эстетико-педагогического проекта Жуковкого было создание эффекта зеркального отражения немецкой поэзии в русском языковом и психологическом сознании. В известном смысле билингвизм сборников „Для немногих" иконически передавал сам процесс осуществления оригинала в переводе, путь „чужого" к „своему" (а для немецкой принцессы от „своего" к „чужому"). „Для немногих" - своеобразный поэтический мост, соединяющей две культуры. При этом „свое" оказывается здесь равноправным „чужому"» (Там же. С. 144).
считая, что в нем можно жить с неменьшим удовольствием, чем в царском дворце»27.
Рубленный двухэтажный дом Никольское был возведен в потсдамском предместье летом 1819 г. в преддверии приезда вел. кн. Александры Федоровны в Берлин.28 Этот парковый павильон использовался с самого начала в качестве чайного салона прусского короля. Сегодня на месте уничтоженного при пожаре оригинала существует «русский дом» Никольское в восстановленном виде29. По мнению Е.А. Борисовой, за основу в свое время был взят один проект деревенского дома Огюста Монферрана (1786-1858)30. Хекер и Калессе, однако, сравнивая основные объемы и декоративные элементы отделки фасада, склоняются к мнению, что строительство велось по вышеупомянутому рисунку Карло Росси, привезенному из поездки в Россию и хранящемуся в Берлинском кабинете эстампов31.
С проектом образцовой избы в «русском стиле», выполненным Монферраном, потсдамские исследователи однозначно связывают другую потсдамскую постройку - сельский дом прусского короля на Александровской (Часовенной) горе, примыкающей к ансамблю деревни Александровка. Именно эта постройка, возникшая параллельно с начатым в 1826 г. строительством русской деревни и служившая вторым чайным павильоном, является на сегодняшний день единственным полностью сохранившимся образцом парковой архитектуры в «русском стиле»32. Сельский дом короля, ныне так назы-
27 «Siehe, ein russisches Blockhaus! Es ist die vollkommene Kopie des Block-hauses, das Dir so gut gefiel, und in welchem wir froh waren, als ich euch in Petersburg besuchte. Du wunschest damals ein solches und meintest, man konne darin ebenso vergnugt sein wie in einem koniglichen Palaste». Цит. без указания исторического источника: Hecker A., Kalesse A. Op. cit. S. 215 (со ссылкой на неопубл. исслед.: Borchardt W.-R., Engel H., Seiferth R. Das Blockhaus Nikolskoe -Geschichte, Zerstorung, Wiederaufbau. Berlin, 1987. S. 8, 11).
28 Hecker A., Kalesse A. Op. cit. S. 215.
29 См.: Borchardt W.-R., Engel H., Seiferth R. Op. cit.
30 Борисова E.A. «Русские избы». С. 51.
31 Hecker A., Kalesse A. Op. cit. S. 206, 215. См. также: Altendorf B. Friedrich Wilhelm III und die Russische Kolonie Alexandrowka in Potsdam / / Konigliche Visionen. Potsdam eine Stadt in Mitte Europas. Potsdam, 2003. S. 253.
32 Ibid. S. 206. Примечательно, что расположенный на холме ансамбль церкви и королевского дома как бы возвышается над лежащей у его подножия деревней. Ландшафтная планировка двухчастного комплекса Александровки (пейзажная нерегулярность холмовой части и геометрический порядок самой деревни) следует, на первый взгляд, природным особенностям местности. Очевидное эстетическое разграничение двух районов ансамбля, однако, наво-
ваемый «дом настоятеля», образует холмовый ансамбль потсдамской Александровки вместе с церковью св. Александра Невского, выстроенной по проекту архитектора В.П. Стасова (1769-1848). Выполнив проект этой церкви в 1826 г., В.П. Стасов предварил опыт по созданию «византийского стиля», позже связанного в российской истории архитектуры с именем К.А. Тона33. Строительство церкви в Постда-ме было, однако, осуществлено не Стасовым, а ведущим немецким архитектором того времени К.Ф. Шинкелем в 1829 году.
Вернемся к «русской избе» Монферрана. Начиная с 1817 г. в Царскосельской государевой вотчине начинается переустройство дворцовых деревень34. Монферран, назначенный придворным архитектором, разрабатывает в 1819 г. проект образцового дома в «русском стиле», известный под названием «De Paysan, route de Petersbourg a Moskou dans la 3 village pres de Tzarskoesello»35. Здесь архитектор предложил вариант фасада, приближенного к народному жилищу, с галереей нижнего яруса, к которой обращены окна первого этажа и вход36. Остается не до конца выясненным, велось ли последующее переустройство изб сел Редкое, Верхнее (Большое?) Кузьмино и Александровка на Царскосельской дороге исключительно по образцу Монферрана или, например, по ранее выполненным проектам Росси37. Однако, спустя
дит на мысль о реализации в этом проекте идеи патриархального патронажа в миниатюре - царь и церковь над народом. Ср. в этом контексте суждения А.М. Бакунина «О садах» (1804), развивающие идею патриархального украшения деревенского пространства: Письма А.М. Бакунина к Н.А. Львову / публ. Л.Г. Агамалян / / Ежегодник Рурописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 43-95.
33 Борисова Е.А. Русская архитектура в эпоху романтизма. С. 120.
34 Семенова Г.В. Деревня Глазова в Павловском парке. С. 142.
35 Хранится в фондах НИМАХ (публ.: Борисова Е.А. Русская архитектурная графика XIX века. М., 1973. С. 134; Она же. Русская архитектура в эпоху романтизма. С. 122 [илл. 34]).
36 Там же. С. 121.
37 Г.В. Семенова отмечает сходство Большого Кузьмино с российскими проектами в композиции и элементах архитектурного декора, анализируя фотографии 1910-1920-х гг. из фондов КГИОП С.-Петербурга (см.: Семенова Г.В. Деревня Глазова в Павловском парке. С. 142, 146. Примеч. 13). См. также: Борисова Е.А. «Русские избы». С. 52: «Именно деревня Верхнее Кузьмино, построенная в 1823 году, послужила через несколько лет примером для проектов образцовых крестьянских изб, включенных в первый типовой альбом 1831 года „Планы для устроения селений". Последние два листа альбома были включены в „Атлас" позднее по распоряжению Николая I, как образец деревни, устроенной в чисто „русском вкусе"».
четыре года именно этот проект Монферрана был положен в основу русского комплекса, состоявшего из кафе и ресторана, для Екатерингофского парка в Санкт-Петербурге. Перепланировка этого садово-паркового ансамбля под новый публичный увеселительный парк была поручена Монферрану в 1823 году38. Парк был открыт для публики 1 мая 1824 года39. Популяризации нового увеселительного парка с его русскими постройками способствовали и литература, и изобразительное искусство40. Анализируя развитие художественной системы первой трети XIX в., Е.А. Борисова приходит к заключению о том, что «именно успех этой первой крупной работы О. Монферрана, вышедшей за рамки классицизма, был одной из причин того, что осуществленная им схема русской избы, где он усовершенствовал приемы, намеченные К. Росси в деревне Глазо-во под Павловском, стала своего рода эталоном „русского стиля"»41.
Действительно, крупномасштабная реализация художественновыразительных форм «русского стиля» состоялась впервые в рамках ансамбля русского поселения под Потсдамом, получившего название Александровка. Строительство комплекса из 12 крестьянских подворий, расположенных у подножия вышеупомянутой Александровской (Часовенной) горы, было начато в весной 1826 г. (первые сметы датируются мартом 1826 г.) и велось в течение нескольких лет. Проект всего ареала был подготовлен садовым директором П.Й. Ленне, строительство велось, вероятно, под руководством полковника фон Рёдера (von Roder)42. Официальная грамота об основании поселения была подписана прусским королем 10 апреля 1826 года43.
Иконографический анализ реализованных в Александровке типов домов и деталей декоративных украшений, проведенный А. Хекер, показал, что архитектурное исполнение деревенских построек опиралось на глазовские проекты К. Росси. В декора-
38 Баторевич Н. И. Екатерингоф. История дворцово-паркового ансамбля. СПб., 2006. С. 106-107.
39 Борисова Е.А. Русская архитектура в эпоху романтизма. С. 123. О переустройстве Екатерингофского парка в 1823-1824 гг. и позже, после наводнения 7 ноября 1824 г. см.: Баторевич Н.И. Указ. соч. С. 106-125, 148-150.
40 ХвостовД.И. «Ода на Майское гулянье в Екатерингофе 1824 года» и альбом гравюр с видами Екатерингофа «Nouvelle collection de quarante-deux vues der Saint-Petersbourg et de ses environs. Lithographiees par divers Artistes». (СПб., 1825). Ср.: Баторевич Н.И. Указ. соч. С. 106 и Борисова Е.А. Русская архитектура в эпоху романтизма. С. 124 (илл. 35).
41 Там же.
42 Подр. см.: Hecker A., Kalesse A. Op. cit. S. 204.
43 Ibid. S. 205.
тивном устройстве фасадов изб, как большого, так и малого типа, прослеживаются идентичные элементы на уровне оформления крытых террас и балконов, подчеркивающих поэтажное деление, рамочных наличников, точеных и прорезных балюстрад, кронштейнов и карнизов44. Главное отличие крестьянских домов деревни Александровка от первого потсдамского дома в «русском стиле» в Никольском состоит в том, что они все являются фахверковыми, а не рублеными постройками, и только симулируют бревенчатые срубы благодаря отделке фасадов.
Уже после того, как в потсдамском пригороде были реализованы вышеперечисленные постройки в «русском стиле», предпринимается строительство двух придворных изб в Луговом парке в Петергофе45. Никольский сельский домик, построенный в 1835 г. по проекту А.И. Штакеншнейдера, расположен на перемычке у Большого Западного пруда и представляет собой «деревянный дом на каменном фундаменте в русском сельском виде»46. Двухэтажный дом, срубленный из брёвен, и тесаные ворота украшены декоративными резными деталями. Постройка, связанная с пейзажным садом, который был распланирован под нее садовым мастером П.И. Эрлером, выполняла в XIX в. парадные функции47. В 1847-1849 гг. была построена Царская мельница (архитекторы А.И. Штакеншнейдер и Э.Л. Ган). Это несохранившееся одноэтажное деревянное здание с мансардой было обшито тёсом и украшено «в сельском вкусе» резными наличниками, подзорами и карнизами. Мельница использовалась как для помола зерна, так и для отдыха «высочайших посетителей» во время садовых прогулок48.
44 Ср. результаты сравнительного анализа потсдамских построек и одного листа проекта павловской деревни Глазовой, привезённого очевидно Фридрихом Вильгельмом III из поездки в Петербург в 1818 г. и хранящегося в берлинском кабинете графики: Нескег А., Kalesse А. Ор. ей. S. 215, особенно илл. 13-16, S. 217-218.
45 Раскин А.Г., Архипов Н.И. Петродворец // Памятники архитектуры пригородов Ленинграда. Л., 1985. С. 460-465.
46 Там же. С. 462. В год издания этой монографии павильон, хотя и потерял декоративные элементы, еще сохранялся.
47 В начале XX в. ее внутренне убранство воспроизводило образцовую обстановку крестьянского хозяйства с уварью, кухонной и столовой посудой. Ср.: Путеводитель по Петергофу. СПб., 1909. С. 222.
48 Там же. С. 464.
Очевидно, что реализация проектированной для петербургских пригородов «русской» архитектуры в потсдамском ландшафте приобретает а posteori исключительное значение на фоне формирования и постепенного укрепления концепции национальной культуры, происходящего в это же время как в германском, так и российском культурном пространстве49.
Одна из ключевых составляющих новой идеи национального своеобразия - народные формы - находится в центре внимания всех перечисленных выше парковых построек в «русском стиле». Здесь «народное» служит в качестве ориентира для придворной культуры, которая трансформирует его признаки в двух направлениях: во-первых, использование форм деревенских построек обогащает выразительный язык пейзажного садостроения, привнося очередной элемент в систему разнообразия; во-вторых, элементы русского деревянного зодчества способствуют демонстрации собственной оригинальности50. В ходе этой трансформации эстетическое требование характерной выразительности переосмысляется как выражение самобытного, что приводит к возрастающей значимости художественных форм, найденных внутри собственного культурного пространства. Эти «подлинные» элементы способны служить неким ориентиром для утверждения собственной оригинальности образа в глазах других и размежеванию «своего» и «чужого». Аналогичный процесс самоидентификации уже более широких групп потенциально имеет место в непосредственном контакте с «русскими» образами и в петербургском Екате-рингофе, и в потсдамской Александровке, поскольку «деревенские» постройки предстают здесь перед «чужой» в социальном плане го-
49 Об этой тенденции, обозначившей в русской культуре, ср. суждение М.В. Нащокиной: «...в аспекте целеполагания вся русская архитектура с 1830-х до 1910-х годов может рассматриваться как единое культурное движение к постижению основ русской архитектурной специфики и созданию на их базе нового общенационального стиля, другими словами, как единый стилеобразующий процесс» (Нащокина М.В. Московский модерн. М., 2002. С. 35). См. также: Она же. «Ренессансоподобие» в русской архитектурной мысли середины XIX - начала XX вв. / / Архитектура мира. М., 1994. Вып. 3. С. 108.
50 В рамках придворной культуры конца XVIII в. подобное испытание декоративных приемов национального толка происходит в малых художественных формах, в частности в фарфоре. См.: Бубчикова М. Русская тема в немецком фарфоре / / Пинакотека. 1999. № 10-11. С. 206-211; Пахомова-Герес В. Фарфоровый гимн Семирамиде Севера / / Там же. С. 229-233.
родской культурой и, в тоже время, представляют собой яркий ориентир для определения «своей» национальной культуры. Парковые постройки в «русском стиле» способны, таким образом, не только занять место очередного эффектного декоративного элемента, но и могут приобрести статус самостоятельной художественной формы-ориентира.
В образе русского деревянного зодчества парковой архитектуры происходит переплетение семантики «простого», «наивного», присущей классическому пасторальному топосу, со значением «самобытного», «народного», как составляющих специфику национального характера. Параллельно по-новому кодируется горизонт культуры памяти в саду, определявший многогранную технику восприятия пейзажной эстетики.
Ранее монументализация «собственного» через элементы общего, коллективного прошлого находила выражение в практике расположения в садово-парковом пространстве памятников, посвященных выдающимся личностям или событиям51. Так именно памятники победоносным свершениям новейшей русской истории определяют семантический фон новой, пейзажной инсценировки Царского Села в 70-х гг. XVIII века. Историческая семантика царскосельского ландшафта с его памятниками, посвященными событиям русско-турецкой войны, обогащается позже бюстами русских деятелей, установленными в Камероновой галерее. Теоретическое обоснование с прагматической подоплекой обнаруживается и в той аргументации, которую предлагает в своих
51 Интерес к собственному культурному прошлому, внимание к его древнейшим пластам и поиск источников настоящего получил оформление в художественной системе северного европейского культурного пространства в понятии «готики». Готические образы ассоциировались с архитектурой как западно-европейского Средневековья, так и с древнерусским зодчеством. Отсутствие строгого понятийного разграничения применительно к «готическому» наследию прослеживается вплоть до 1820-х годов. Проекты О. Монферрана, выполненные им для увеселительного ансамбля Екатерин-гофского парка в 1823 г. и реализованные годом позже, содержат как павильоны с декоративными формами лондонской готики (концертный зал «Воксал»), так и образы севернорусского деревянного зодчества (русские избы кафе и ресторан). См. Борисова Е.А. Русская архитектура эпохи романтизма. С. 96-118. Хачатуров С.В. «Готический вкус» в русской художественной культуре XVIII века. М., 1999.
статьях А.Т. Болотов, говоря о выборе языка садовых надписей и цитируемых писателей52.
Дифференцированный подход к возможностям «культуры памяти» пейзажного парка прочитывается в приходящихся на первые десятилетия XIX в. размышлениях Ф.Н. Глинки о создающемся новом саде П.И. Демьянова53. Так, по мнению Глинки, изначально важно, что этот «снятый с природы» сад должен быть насыщен знаками прошлого. Причем, в первую очередь, семантика садовых стаффажей касается истории приватной: «Остров Воспоминания должен быть посвящен всему прошедшему. Там, на коре нескольких древних дерев, изобразите вкратце достопамятнейшие случаи вашей жизни. <...> Остров Напоминания должен украшаться также памятниками милых вам особ, уже сошедших с земли. <... > Ветлы ивы, наклоненные к земле всеми ветвями своими, и ветерок, шепчущий с мохом и листьями, скажут: здесь живые беседуют с прахом усопших!»54.
В полной мере «памятная» программа приватного пейзажного пространства, обозначенная Ф.Н. Глинкой, была реализована в Павловске, получив характер некой развернутой «интимной топографии» этого садово-паркового ансамбля55. Некоторые рассуждения Глинки о садах прочитываются как универсальные наказы, снятые с натуры павловского садово-паркового ансамбля. В связи с павловским проектом деревни Глазовой следует подчеркнуть, что именно Ф.Н. Глинка описал для журнальной публики свои впечатления от парковой декорации, созданной Пьетро Гонза-га в июле 1814 г. и представляющей живописную русскую деревню, которую некоторые исследователи считают художественным предшественником проектов К. Росси56: «Что такое существенность
52 См.: Зарождение идеи «русского» сада и ее восприятие в России и Европе (конец XVIII - начало XIX вв.) // К истории идей на Западе: «Русская идея». Сб. статей. / под ред. В.Е. Багно и М.Э. Маликовой. СПб., 2010. С. 96-112.
53 Глинка Ф.Н. Краткое известие о жизни Петра Ивановича Демьянова / / Глинка Ф.Н. Письма к другу / сост., вступ. ст. и коммент. В.П. Зверева. М., 1990. С. 138-143. С. 142. Известно, что «Письма» Глинки печатались в журналах до того, как были опубликованы отдельными книгами. Так размышления о саде Демьянова содержало издание, вышедшее в Санкт-Петербурге в 1815 году (см.: Там же. С. 129, 508).
54 Глинка Ф.Н. Несколько слов о садах / / Там же. С. 134-135.
55 Подр. см.: Ananieva A. Erinnerung und Imagination. S. 260-264.
56 Ср. Семенова Г.В. Деревня Глазова в Павловском парке. С. 141 (цит. со ссылкой на: Семевский М.И. Указ. соч. С. 148-149).
и что такое мечта? - Я прошел за розовый павильон и увидел прекрасную деревню с церковью, господским домом и сельским трактиром. Я видел высокие крестьянские избы, видел светлицы с теремами и расписными окнами; видел между ними плетни и заборы, за которыми зеленеют гряды и садики. В разных местах показываются кучи соломы, скирды сена и проч. и проч. Только людей что-то не видно было: может быть, думал я, они на работе... Уверенный в существенности того, что мне представлялось, шел я далее и далее вперед»57.
«Услаждаться прошедшим»58 следует, по представлениям Глинки, располагая в саду памятники, отсылающие владельца или посетителя сада к памяти коллективной и напоминающие об истории сообщества, причем как далекой, так и близкой. Традиционно эту роль выполняют реминисценции из греко-римской античной культуры, обычно населяющие садово-парковое пространство в виде мифологических скульптур или архитектурных элементов в постройках. Однако, в качестве садостроительного новшества, которого «еще ни в одном саду доселе не бывало», автор предлагает своим читателям использовать арсенал «древних славянских богов»: «Нам ли, русским, гонятся за греческими богами, которые уже примелькались в глазах наших: ими загромождены все сады? Нам ли, говорю, пленяться чужим, тогда как баснословие наших предков славян так прекрасно! <...> На место Аполлона, Венеры, Флоры и зефиров поставьте в саду вашем Бонна, Ладу, Зимстерлу»59. Вслед за программным призывом Глинка довольно подробно описывает ряд примеров таких садовых сцен,
57 Глинка Ф.Н. О Павловске // Глинка Ф.Н. Письма к другу. С. 186-198 (здесь: С. 193-194). Этому фрагменту непосредственно предшествует описание прогулки к храму-мавзолею памяти Павла I в Новой Сильвии. В центре этой сцены помещено описание впечатления от скульптурной группы внутри павильона, подготавливающее эмоциональный контраст чувства скорби по усопшему со светлой фантазией сцены у Розового павильона. В качестве переходного элемента меж двух сцен выступает тема воспоминания и воображения (см.: Там же. С. 193).
58 Глинка Ф.М. Несколько слов о садах. С. 135.
59 Глинка Ф.М. Несколько слов о садах. С. 136. В конце XVIII в. «Храм Лады» (или «Le Temple de Venus») имелся и в усадебном парке А.Б. Куракина в Надеждино Саратовской губернии (Сердобский р-н Пензенской обл.) и представлял собой павильон с четырехскатной шатровой крышей. См. о Надеждино: Борисова Е.А. Русская архитектура эпохи романтизма. СПб., 1997. С. 37-41 (илл. 7, С. 40); Дмитриева Е.Е., Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай. М., 2003. С. 456-465; Schonle A. The Ruler in the Garden. Politics and Landscape Design in Imperial Russia. Oxford, 2007. P. 164-221.
устроенных в соответствии со славянской мифологией, «сокровища» которой до недавнего времени, «подобно многим природным русским драгоценностям, погребены были под спудом забвения»60.
Размышления Глинки о садах демонстрируют осознанное обращение к художественным формам прошлого, которые понимаются как самобытные и поэтому ценные. Он ратует не только за припоминание прошлых символов, но и за создание новых монументов, заботясь о памяти будущих поколений: «Но чтобы сделать ваш сад совершенно отечественным, то вместо издержек на пустые беседки, <...>, постройте один хороший, но простой храм, ибо простота самая близкая родственница русским. Там соберите портреты или изваянные лики всех знаменитых россов. Тогда отец своего сына, а русский наставник воспитанника приведет в сей новый Пантеон для созерцания священных изображений рос-синн-героев и россинн-благотворителей!»61. Описанной здесь модели садового павильона соответствует решение павильона Храм Розы без шипов в садово-парковом ансамбле Александровой дачи под Павловском, прочтение которого дано в поэтическом описании сада, выполненного в 1793 г. С.С. Джунковским62. В тексте «Сказки о Царевиче Хлоре»63, которая легла в основу инсценировки Александровой дачи, достижение Храма Розы без шипов представляет собой кульминацию повествования и подготавливает развязку садового путешествия. В описании садового ансамбля на этой сцене действительно заканчиваются стаффажи, имеющие отношение непосредственно к сказочному тексту Екатерины II. Однако само садовое пространство, так, как оно описано в поэме Джунковского, обещает повышение степени блаженства, достигнутого с обретением Розы-Добродетели в посвященном ей храме. Читателю-посетителю предлагается ряд разнообразных, последовательно открывающихся видов. Но сначала его взгляд обращается к потолку павильона, «чтоб больше возбудить сердца плененны»64. Восторженная интонация, сопровождающая описание плодов
60 Глинка Ф.М. Несколько слов о садах. Несколько слов о садах. С. 137.
61 Там же. С. 138.
62 Джунковский С.С. Александрова, увеселительный сад его император-скаго высочества благовернаго государя и великаго князя Александра Павловича. СПб., 1793.
63 [Екатерина II.] Das Marchen vom Zarewitsch Chlor // Neues St. Peter-burgisches Journal. 1781. № 4. S. 75-92. Она же. Сказка о царевиче Хлоре. СПб., 1783.
64 Там же. С. 13.
добродетели, намеченных образами российских правителей Петра I и Екатерины II в плафонной росписи павильона, достигает эмоционального пика в момент дешифровки имени последней. Интонационная пауза маркирует переход от уровня сельской игры к актуальности государственно-политической тематики и оборачивается в описании Джунковского прославлением дел и достижений страны:
Российской здесь ты действия Державы,
Хоть больше чувствуешь, как видишь, пой65.
Линия истории страны, введенная Джунковским в текст описания, соединяя прошлое и настоящее, направлена в будущее, обозначенное в аллегорических изображениях великих князей Александра и Константина. Продолжателями этих славных дел должны стать внуки Екатерины, представленные в образе двух играющих ангелов - «тот узел Гордиев, тот Крест хранит»66. Усиленное эмоциональное впечатление, сопровождающее восприятие павильона-храма, не противоречит аллегорическому характеру его росписи. Моральное воздействие аллегорических изображений славных фигур истории и современности достигается в ходе переплетения осознанного и прочувствованного переживания сцены в саду67.
Подводя итог, следует отметить, что в ходе трансформации «культуры памяти» пейзажной эстетики, постепенно на место припоминания прошлого человеческой «цивилизации» и развития «культуры» по универсальным образцам приходит переживание «природы», «народности» и их прошлого, как самобытного источника происхождения нации. Дополнительный элемент, который прослеживается в описанных изменениях, - сознательная отсылка к «индивидуальной» памяти. Причем, припоминание прошлого, его актуализация в настоящем, подразумевается как на уровне личности, так и на уровне всей культурной формации - в данном случае в понимании ее общности как нации, трактуемой
65 [Екатерина II.] Das Marchen vom Zarewitsch Chlor // Neues St. Peter-burgisches Journal. 1781. № 4. S. 75-92. Она же. Сказка о царевиче Хлоре. СПб., 1783.
66 Там же. С. 14.
67 Подр. см.: Ананьева А.В. «Услада мысли и зренья» - поэтическое описание Александровой дачи в контексте дискуссии о рациональном и сенсуальном восприятии пейзажного сада / / Гений вкуса: Н.А. Львов. Матер. и исслед. Сб. 3. / научн. ред. М.В. Строганов. Тверь, 2003. С. 299-319.
в качестве неповторимой и отличной от всех других «индивидуальностей». Сами механизмы припоминания как бы строятся на поиске отличия от других и выработке идеи общего, объединящего узкий круг немногих. В свете выше сказанного становится очевидной принципиальная разница между идеальными деревнями классицизма (с отсылками к палладианству или экзотике ориентального или пасторального толка) и образцовыми проектами крестьянских домов XIX в., выполненных в «русском стиле». Присутствие целого «русского» ансамбля в эстетизированном пространстве парка усиливает восприятие его выразительных средств как некого цельного языка форм, характерного для конкретной локальной традиции. Деревенская семантика такого стаффажа, использующего новые для садового языка формы русского деревянного дома, подчеркивает в таком случае именно его специфический «народный», а не «всечеловеческий» характер68. Такого рода «выработка национальных форм методом стилизации»69 противостоит ранее принятой концепции многообразия приукрашенного сельского ландшафта в парке, наполненного разноплановыми культурными ассоциациями70.
III.
Главная особенность потсдамских парковых построек в «русском стиле» состоит в том, что они выходят за рамки типичной презентации экзотичных архитектурных элементов в соответствии с
68 Оппозиция, с которой работает Карамзин в оценке «собственных» и «чужих» элементов культурных пространств, занимающих его в «Письмах русского путешественника».
69 Нащокина. Московский модерн. С. 35 (о значении русско-византийского стиля как способа освоения древнерусского зодчества).
70 Ср., напр., описание сельских поселений вдоль петергофской дороги у А.К. Шторха: «Dieser in seiner Art einzige Weg nimmt seinen Anfang bey dem prachtigen rigischen Thor, <...>. Von hier bis zur siebenten Werst gleicht er eher einem Lustgarten als einer Heerstrafie. Eine ununterbrochene Kette von Land-hausern reiht sich hier an einander. Pracht und Geschmack, Aufwand und Kunst haben sich hier vereinigt eine Wuste zu einem Paradiese umzuschaffen, dessen Reiz durch die abstechende Mannigfaltigkeit der Anlagen und Ideen erhoht wird. Prachtige Landsitze, hollandische Dorfer, Einsiedeleyen, Teiche, Inseln, landliche Aussichten wechseln unaufhorlich ab. Der uberraschte Reisende, der sich aus den morastigen Waldern Ingermannlands plotzlich auf diese Heerstrafie versetzt sieht, glaubt sich in den Regionen einer Feenwelt, wo Natur und Kunst einen zauberischen Reihentanz um seinen Wagen tanzen» (Storch H. Gemahlde von St. Petersburg. Bd. 1. Riga, 1794. S. 78-79).
принципом разнообразия, характерного для эстетики пейзажного садово-паркового искусства. Русская парковая архитектура в Потсдаме демонстрирует осознанное обращение к элементам чужой культуры, которые оцениваются как ее характерные национальные черты. Образцы русского зодчества, при этом, не только гармонично интегрируются в местный садово-парковый ландшафт, но и занимают в нём видное место.
Возникновение потсдамских построек в «русском стиле» обязано, на первый взгляд, династическим связям между правящими домами Гогенцоллернов и Романовых. Именно к приезду в Потсдам в 1820 г. дочери Фридриха Вильгельма III и супруги Николая Павловича была приурочена постройка первого «русского дома» в немецком Никольском, а в начале 1826 г., лишь через несколько месяцев после кончины Александра I, было принято решение об устройстве «русского поселения» - деревеньки Александровка с церковью св. Александра Невского, которые, по идее прусского короля, должны были стать «вечным памятником дружеской связи»71.
Однако воспроизведение русских архитектурных элементов в парковом ландшафте Потсдама представляет собой больше, чем знак вежливости, отдающий должное династическим связям с Россией: изначально заложенный жест своеобразного «культурного обмена» подчеркивает, например, факт постройки одноимённой церкви в парке Александрия под Петергофом, выполненной на русской почве в готическом стиле (трактуемом, в свою очередь, в качестве немецкого национального). Об этом же говорят и другие примеры садово-паркового обмена, в том числе история скульптуры -двойника царскосельской «Молочницы», подаренной императрицей Александрой Фёдоровной для установки в парке Глинеке, одном из потсдамских садово-парковых ансамблей её брата72. Дополнительный аспект в анализе воспроизведения русских элементов в немецком парке и наоборот представляет собой наличие некой «культуры памяти», которая находит яркое выражение в садовой архитектуре и практикуется в непосредственном окружении в это же время: в частности, «русский садик» строится в веймарской рези-
71 Эта идея была прописана и для потомков на мемориальной доске церкви: «Ein bleibendes Denkmal der Erinnerung an die Bande der Freundschaft».
72 Две миниатюрные модели этой скульптуры находились в коллекции приватных сувениров вел.кн. Марии Павловны в веймарском Бельведере. Ср.: Бубчикова М. Указ. соч. С. 211.
денции вел. кн. Марии Павловны73. Интересно, что роль павловского садово-паркового ансамбля как образца или референта прослеживается как в случае с Веймаром, так и в случае с Потсдамом.
На фоне реализованных в пространстве пейзажного парка проектов «деревенек», программа которых колеблется между ка-призциозной игрой в культурные ассоциации и образцом деревенского хозяйства, в новом свете предстаёт специфика потсдамских «русских домов». Особое значение при этом приобретает взгляд на характерное развитие садового дискурса в России, нашедшего свое выражение в феномене усадьбы - пространства, объединяющего в себе бытовые и художественные функции.
Ансамбли Никольское и Александровка в Потсдаме, старейшие и единственные сохранившиеся примеры построек в так называемом «русском национальном стиле», выполненные не на территории России, свидетельствуют об изысканной игре «своего» и «чужого», далёкого и близкого, - игре, которая обращается к горизонту как «биографической», семейной, так и «культурной памяти». В свете истории стилей потсдамские «русские дома» характеризуют попытки формирования элементов национального стиля в рамках паневропейской эстетики пейзажного парка и намечают его последующее припоминание-развитие в усадебной и дачной архитектуре, отразившейся, в частности, в эстетике русского модерна.
73 nogp. cm.: Ananieva A. Garten, Andenken und Erinnerungskultur zwischen Pawlowsk und Weimar // Von Petersburg nach Weimar: kulturelle Transfers von 1800 bis 1860 / Hg. v. Joachim Berger, Joachim von Puttkamer. Frankfurt am Main, 2006. S. 261-285.
