CC BY
218
УДК 94(47).081/.083
С. М. Смагина
П. Н. МИЛЮКОВ И ЕГО РОЛЬ В ЭМИГРАНТСКОМ ЗАРУБЕЖЬЕ (ПО МАТЕРИАЛАМ ЧЕСТВОВАНИЯ ЕГО СЕМИДЕСЯТИЛЕТИЯ. 1859-1929)
В статье исследуются материалы, опубликованные в 1929 году в Париже и посвященные семидесятилетию Павла Николаевича Милюкова. Материалы распределены в сборнике по разделам, из которых особый интерес вызвали: «Милюков как политик», «Милюков как учитель», «Милюков и национальный вопрос» и др. Они выполнены его коллегами, соратниками, а зачастую и оппонентами, хорошо знавшими основные вехи политической и профессиональной деятельности юбиляра (А. Ф. Керенский, Н. И. Астров, Е. Д. Кускова, М. В. Вишняк и др.). Использованы некото-
рые свидетельства П. Б. Струве, В. М. Чернова и др., относившиеся к этому периоду. Анализ позволил сделать вывод, что и в эмиграции, будучи оторванным от Родины, Милюков продолжал работать над социальной доктриной и политической программой ее будущего возрождения, оставаясь верным принципам и моральным установкам русского либерала и демократа.
Ключевые слова: новая тактика, респу-бликанско-демократический лагерь, эволюционизм, федерализм, компромисс.
S. М. Smagina
P. N. MILYUKOV AND HIS ROLE IN EMIGRATION (ON THE MATERIALS OF THE CELEBRATION OF HIS SEVENTIETH ANNIVERSARY. 1859-1929)
The article examines the materials published in 1929 in Paris and dedicated to the seventieth birthday of Pavel Nikolayevich Milyukov. The materials of the publication are distributed into some sections, from which special attention is attracted to the following ones: "Milyukov as a Politician", "Milyukov as a Teacher", "Milyukov and the National Question", etc. They are made by his colleagues, supporters and even opponents who knew the major milestones of Milyukov's political and professional activities (A. F. Kerensky, N. I. Astrov, E. D. Kuskova,
M. V. Vishnyak, etc.). Some evidences of P. B. Struve, V. M. Chernov, etc., related to this period, are used. The analysis allowed to conclude that in immigration being separated from the Motherland, Milyukov continued working on social doctrine and political programme of its future revival, while remaining faithful to the principles and moral values of the Russian Liberal and Democrat.
Key words: new tactics, Republic-democratic camp/group, evolutionism, federalism, compromise.
Актуальность проблемы во многом связана с тем, что П. Н. Милюков был не только признанным лидером влиятельной российской политической партии, известным ученым, создавшим оригинальную концепцию русской истории, но и человеком, не растерявшим этих качеств политического деятеля и интеллектуала русского либерализма в эмиграции. Об этом свидетельствуют материалы, связанные с чествованием его семидесятилетия, проходившем в Париже 2-3 марта 1929 года, и включенные в сборник с
аналогичным названием [8], как, впрочем, и другие публикации, состоявшиеся в эти дни или несколько позднее [15].
И неслучайно один из главных оппонентов Милюкова и в России, и за рубежом А. Ф. Керенский, в дни юбилея призвав эмигрантскую молодежь учиться на «примерных людях» и в числе таковых назвав П. Н. Милюкова, подчеркнул, что, если в идеях он для него «спорен», то в типе общественного работника «удивителен», таким «должен быть тот, кто хочет строить новое здание...»:
никакие неудачи, личные поражения не могли оторвать его от «идеи... служить России» [8, с. 148-149].
Российская политическая эмиграция на протяжении 20-30-х годов активно наблюдала за всеми событиями, происходившими на Родине и в странах-реципиентах, пытаясь корректировать партийные программы и платформы, уточнять социальные прогнозы. Эмиграция организовывалась в различные союзы (блоки), которые затем распадались, создавая почву для новых объединений. Сказывалась общая атмосфера ее политического бытия с постоянным оппозиционировани-ем группировок друг другу на почве личных отношений, организационных разногласий, а также перипетий тактического плана.
Раскалывалась в эмиграции и партия конституционных демократов, хотя благодаря сохранению приверженности базовым мировоззренческим постулатам о правовом государстве и гражданском обществе, о правах и свободах человека, им удавалось, в отличие от многих других партийных образований, сохранять организационные структуры. Этому способствовало и то обстоятельство, что русская эмиграция, в первую очередь кадетская, дифференцировалась зачастую не по платформам и декларациям, а «по людям», которых, по словам члена Константинопольской группы партии народной свободы И. Н. Альтшулера, привыкли «глубоко ценить».
П. Н. Милюков, безоговорочно, входил в число этих людей. И дело было не только в его блестящем уме и глубокой эрудиции, в отсутствии «рефлекса страха» [8, с. 105], о чем писали друзья и враги и благодаря чему, по словам его почитателя, редактора парижских «Современных записок» М. В. Вишняка, он продолжал занимать одно из центральных мест в эмиграции, вокруг которых не умолкали «теоретические споры и общественно-политические страсти». Будучи по своему жизненному, научному и политическому пути, считал М. В. Вишняк, «русским европейцем» (разрядка в тексте -С. С.), обладая срединным мышлением, он выделялся тем, что вносил во все споры, в «русскую истовость» «начало умеряющее и упорядочивающее», проверяя «гармонию» доктрины опытом жизни [8, с. 173]. Именно последнее, по мнению М. В. Вишняка, позволило Милюкову говорить о «русском ли-
берализме», «снимающем» противоречия между национализмом и западничеством и одновременно отрицавшем «тождественность» (разрядка в тексте - С. С.) процессов, протекавших в Европе и России [8, с. 175-176]. Следует отметить, что это была одна из первых новых классификационных характеристик российского либерализма, данная современником П. Н. Милюкова. Отечественные исследователи поставили вопрос о знаковости термина «русский» лишь в конце 90-х годов ХХ века [13], споры по поводу чего в научном сообществе продолжаются до сих пор [1].
Характерно, что сопряжение доктриналь-ных установок с действительностью, с «опытом жизни» выделили как главную черту аналитического подхода Милюкова все авторы (их более 30), чьи материалы вошли в юбилейный сборник. В первую очередь, это те, кто писал о его громадном вкладе в развитие «русской исторической мысли», русской историографии (В. А, Мякотин, А. А. Кизеветтер и др.) [8, с. 39-48, 49-54]. Причем, впоследствии, спустя несколько лет, П. Н. Милюков также тепло вспоминал Венедикта Александровича Мякотина, как активного члена Народно-социалистической партии, с кем он неоднократно встречался в Праге в 1923-1924 гг. в связи с переговорами о создании республиканско-демократи-ческого союза левых кадетов и умеренных социалистов [14, с. 110-134]. Поместив свой материал-некролог в газете «Новая Россия», издаваемой А. Ф. Керенским в 1936-1940 гг., он еще раз напомнил формулу В. А. Мякотина: демократическая Россия через государственное единство и федеративный строй, -выразив её полную поддержку [5].
Еще более масштабными, в связи с их актуальностью, выглядели оценки политической деятельности и перипетий политической судьбы Милюкова (В. А. Оболенский,
A. Ф. Керенский, А. М. Кулишер, Н. И. Астров, Е. Д. Кускова и др.). Как бы предтечей их концептуального смысла служат слова
B. А. Оболенского, члена ЦК партии народной свободы, в начале 20-х гг. - члена её Константинопольской, а затем - Парижской групп, который, обозначив тезис о выдающейся роли П. Н. Милюкова в политической жизни России, оценил его политический взгляды не как результат эмоционального
восприятия, а как «вывод» из научной работы мысли: «Милюков - политик» был «отражением Милюкова-историка» [7, с. 100101]. И в этой, и в другой ипостасях, по мнению В. А. Оболенского, Милюков всегда демонстрировал глубокую веру в свое дело и его правоту, проявляя удивительную «бесчувственность» к нападкам врагов. И хотя много раз готовились покушения на его жизнь, он всегда и везде говорил и писал то, что считал «нужным». И в этой связи автор выделил два положения, ставшие аксиомами для Милюкова в его деятельности: во-первых, признание первоочередности интересов «общегосударственных»; во-вторых, политике утопических лозунгов должна противопоставляться реальная политика.
И ещё одну характерную особенность Милюкова-политика выделил В. А. Оболенский -его исключительную политическую дальнозоркость [8, с. 107-108]. «Идущий впереди», -так обозначил ее сущность другой автор, член ЦК кадетской партии, член ее Парижского комитета, почти сразу же вышедший из него после представления Милюковым своей «новой тактики» (декабрь 1920 г.), Н. И. Астров, но тем не менее подчеркнувший его неутомимость, непримиримость, настойчивость [8, с. 128, 130]. Другой его соратник - председатель Берлинской группы Республиканско-демократического объединения (РДО), возникшего в 1924 году в Париже, с однозначным признанием в качестве своего лидера Павла Николаевича, однако отказавшегося от официального поста председателя, Б.И. Элькин раскрыл эту милюковскую черту как обладание зрением редкой остроты и зоркости, «обращенным в будущее - он не только борется, но и всегда предупреждает» [8, с. 113].
Как считали современники, это проявлялось в эмиграции многожды. И всё-таки все однозначно выделяли, прежде всего, «новую тактику» П. Н. Милюкова, провозглашенную в конце 1920 г. и на долгие годы ставшую предметом дискуссий не только в кадетских партийных кругах, но и эмигрантской общественности в целом. Тем самым ее автор, как подчеркнул один из чествовавших В. И. Талин (Ст. Иванович), нарушил «единый фронт» эмиграции, плывя «против течения» и не боясь остаться в одиночестве [8, с. 172]. Действительно, конец 1920-1921 гг.
стали переломными в судьбе российской эмиграции. Связано это было с рядом трагических обстоятельств проанализированных Милюковым: поражением в гражданской войне, падением Крыма, эвакуацией остатков армии Врангеля и Южно-русского правительства, в котором кадеты играли весьма заметную роль (П. Б. Струве, М. М. Федоров и др.). Насколько неоднозначной была обстановка в возникших кадетских группах, свидетельствует тот факт, что 23 ноября президиум Парижского комитета партии народной свободы принял решение о немедленном вызове П. Н. Милюкова [10, с. 40], который, в 1920 г. проживая в Лондоне, лишь периодически приезжал в Париж для обсуждения приоритетных вопросов партийной тактики. В конце 1920 г. (Павел Николаевич указал в одном из писем на совпадение его приезда с кануном Рождества) [2] он обосновался в Париже, а 21 декабря 1920 г. выступил на заседании Парижской группы партии народной свободы в присутствии 36-и человек с Запиской «Что делать после Крымской катастрофы?» [10, с. 76-83]. Как оценил её значение в рукописи «При свете двух революций» сам П. Н. Милюков, данная «Записка» стала первым официальным документом так называемой «новой тактики», одновременно была поставлена задача выяснить «собственную программу партии» [3].
Тактическая линия, предложенная Милюковым, потому и представлялась «новой», что она предполагала глубокий поворот кадетской партии по отношению к предыдущему периоду военной борьбы с одновременным обогащением «новой» теоретической сущности кадетизма на основе приобретенного опыта [10, с. 82].
По-новому для русской эмиграции прозвучало и положение о том, что в самой России «под жесткою шелухою большевистского насилия» произошел громадный «психологический сдвиг» и сложилась «новая социальная структура», «новые слои и настроения» [10, с. 80, 444]. По существу, Милюков предложил выявить то конструктивное, что было в большевистской революции, несмотря на всю уродливость ее форм и примитивность проявлений, изучить «зародыши» последующих возможных трансформаций при альтернативном варианте развития.
Это, действительно, было новационным и в тактическом, и в концептуальном плане.
Как заметил в юбилейные дни 1929 года, член РДО А. М. Кулишер, посвятивший юбиляру специальную статью «Значение новой тактики», фактически «новая тактика» стала не только и не столько тактической, сколько программной основой движения, «далеко вышедшего» за переделы «кадетизма» [8, с. 123]. Аналогичную мысль в статье «Политические идеи П. Н. Милюкова» высказал М. И. Ганфман, более двенадцати лет сотрудничавший в газете «Речь», а в 20-х - начале 30-х гг. бывший редактором прокадет-ской газеты «Сегодня» (Рига). Милюков, по его мнению, представлял собой особый тип русского политического деятеля, ибо, будучи социологом и историком, обладал мировоззрением «позитивизма», предполагавшего «трезвый анализ действующих сил», соблюдение исторической преемственности. И как заявил автор статьи, своей новой тактикой П. Н. Милюков это продемонстрировал, вызвав огонь критики: как раньше служил мишенью насмешек «левых пошляков», так теперь имел «обширную коллекцию нападок» со стороны правых [8, с.133, 135].
Действительно, новый тактический курс Милюкова столкнулся с непониманием, а иногда и с агрессивным неприятием со стороны эмиграции, в том числе - и кадетских групп, в июле 1921 года, что привело к выходу Милюкова и его сторонников (в количестве 22 человек) из Парижской группы партии народной свободы, образовавших Парижскую группу новой тактики, 11 августа 1921 года по предложению П. Н. Милюкова переименованную в Парижскую демократическую группу [11, с. 130-133], позднее -республиканско-демократическую. Примечательно, что на проходившем перед этим совещании членов Центрального комитета кадетской партии (26 мая - 2 июня 1921 года), П. Н. Милюков, подводя итоги спора, обратил внимание на то, что разногласия стали более «глубокими» и касались не только самой тактики, сколько более принципиальных положений, к которым он отнес: разное понимание русской революции и роли народа в ней. Однозначно предвидя споры не только в настоящем, но в будущем, предрек: «будущее рассудит нас. и покажет, кто был прав и кто нет» [10, с. 418].
Если отвлечься от понятия правоты в виду условности данной дефиниции примени-
тельно к политическим спорам, то любопытной выглядит позиция одного из главных полемистов на вышеобозначенном совещании Н. И. Астрова, предложившего тогда свою «записку» и резко критиковавшего Милюкова за якобы «нулевые» результаты новой тактики [10, с. 400, 405]. Но тем не менее, спустя восемь лет в дни юбилейных торжеств 1929 года он назвал Милюкова единственным в своем роде человеком, соединившим вокруг своего имени громадное количество мнений, споров, «часто негодования и борьбы». И при этом, как отметил Н. И. Астров, не было другого человека, к мнению которого так бы прислушивались в Европе и Америке, в эмиграции и даже на вершинах защищенной чекистами «цитадели поработителей нашей великой и несчастной родины» [8, с. 129].
В известном смысле, данному автору вторил А. Ф. Керенский, обративший внимание на глубокую уверенность Милюкова в правоте своего дела, правда, порой, по его мнению, переходившую в самоуверенность, но никогда не превращавшуюся в отчаяние. Как заметил Керенский, никогда по русскому обычаю он не мог махнуть рукой на свое дело, никогда не мог «превратиться из призванного Павла. в обывательского Савла», как это нередко происходило в русской эмигрантской среде [8, с. 149]. Однако, как заметил выступавший на юбилее В. А. Оболенский, чтобы быть «политиком такого масштаба», Милюкову нужно было много и постоянно работать: работал днем, работал ночью, спал наспех, ел наспех, «и так изо дня в день». При этом, по его словам, при всей своей нагрузке всегда был в курсе литературных новинок, посещал театры и концерты, сам играл на скрипке; в эмиграции редактировал «Последние новости», какое-то время и газету «Свободная Россия», читал лекции, выступал в партийных клубах [8, с.104].
И вообще обращают на себя внимание оценки рядом современников духовного, нравственного потенциала предложенного Милюковым курса. Как писал А. М. Кулишер, в условиях, когда с социологической точки зрения в обоих лагерях - «в победоносном красном и побежденном белом» дошло до полной «милитаризации психологии», облечения духа человеческого в «мундир», когда «выехать в эмиграцию» - означало попасть в атмосферу духовного регресса, разочарова-
ния людей, «разбитых» сознанием поражения, Милюков своей тактикой объявил: «нет, ничего не потеряно», и на чужбине можно продолжать дело борьбы за свободу и культуру, не в войне с Россией, а в содействии ее освобождению [8, с. 124]. По мнению А. М. Кулишера, Милюков обозначил и путь к достижению к этой цели - отказ от отождествления революционной России с большевизмом, отказ от рассмотрения ее как объекта «войны», ибо эмиграция в этом случае, по существу, отказывалась «навсегда» от возможности возвращения в Россию. Милюков, не примеряясь ни на минуту «с коммунистическим самодержавием», подчеркнул автор, сумел «отделить» его от происходившего процесса глубокого перерождения страны; не признавая советской власти, он учил признавать революцию «как факт и как право народа» [8, с. 125].
Характерно, что еще один автор, эсер М. В. Вишняк, поместивший свою статью «Русский европеец» в юбилейном сборнике в раздел «Милюков как учитель», высоко оценил его стремление «всегда» оставаться в стороне от «безвкусного социалистоед-ства». И хотя, как писал М. В. Вишняк, русский народнический социализм П. Н. Милюков считал ненаучным, но и он признавал его «интимную» связанность с русской жизнью, его «почвенность». И, как заключил Вишняк, русские социалисты, в частности эсеры, со своей стороны, предпочитали того, кто их отрицал, тем, кто их и социализм компрометировал [8, с. 178].
Как бы подводя своего рода итог оценкам значения новой тактики и ее последствий для эмиграции, другой автор Б. И. Элькин подчеркнул, что П. Н. Милюков, пересмотрев «идеологию борьбы» и разглядев «за туманной завесой коммунистического дурмана» процесс передвижения «всех пластов» и перерождения «всех тканей» народной жизни, призвал не только «признать» этот процесс во всех его проявлениях, но и «принять», как отправную точку дальнейшего движения и исходный момент всей дальнейшей истории России [8, с. 119-120]. Безусловно - это оценка представителя республиканско-де-мократического лагеря русской эмиграции, и она не может проецироваться на все ее структуры и отделы. Но в главном автор был прав: то, что восемь лет назад было пред-
метом глубочайшего «раздражения» многих, со временем, по его мнению, стало «общим достоянием» тех, кто не утратил способности видеть вещи в реальном свете [8, с. 120]. Как заметил сам П. Н. Милюков в работе «Эмиграция на перепутье», написанной в 1926 году, на «внутренние процессы» в России надеялись теперь все, даже Марков 2-й (Н. Е. Марков - председатель Высшего Монархического совета) [8, с. 89].
Действительно, эмиграция внимательно наблюдала за всем, что происходило на Родине. Одна ее часть психологию «возвра-щенства» в Россию доводила до «морального оправдания» существовавшего там строя [8, с. 105-106] или призыва, как Е. Д. Кускова, «засыпать ров гражданской войны» [4], другие настаивали на «физиологической» непримиримости к большевикам, признавая только вооруженный «пафос борьбы» и реабилитацию идеи интервенции [8, с. 84, 97].
Ситуация, которую Милюков назвал «перепутьем», вновь потребовала от него рассмотрения важного, в первую очередь, теоретического, но одновременно и практического вопроса о характере и возможности протекания эволюционных процессов в России с точки зрения предуготовления ее демократического будущего. Как заметил в юбилейные дни Н. И. Астров, «планы и тактика» менялись, но цели оставались у Милюкова прежние: «и тогда, и теперь» защита права и демократии [8, с. 129, 130]. Переведя в новых условиях проблему из плоскости наличия «эволюции в России» в вопрос о том, как далеко она могла пойти и могла ли при этом эволюционировать сама советская власть, Милюков дал однозначно отрицательный ответ, отметив, что в этом случае ей необходимо было бы «самоуничтожиться» [9, с. 91-92]. Не веря в добровольный отказ от власти «советской олигархии», называя ее «деспотией», предостерег эмиграцию: «эволюционизм» становясь односторонним, неизбежно упирался в «капитуляцию» перед советской властью; «революционизм» -в «отрыв от России» [9, с. 95].
И этому предостережению внял кое-кто из тех, кого он критиковал, о чем свидетельствуют материалы юбилейного сборника. Так, Е. Д. Кускова в статье, посвященной Милюкову, под названием «Трагическое в вожде», признала за ним способность заставлять
«мыслить» и своих последователей, и своих противников, признав в нем несомненного «политического вождя», обладавшего свойством точно «предвидеть» [8, с. 138-139]. Она отдала Милюкову приоритет в обнаружении «удивительного сходства» двух различных по социальному составу диктатур -«дворянской» и «пролетарской», заключив свои рассуждения словами: историческая задача, вставшая перед Россией ранее, «не изменилась и сейчас», «чтобы жить», страна должна встать на европейский путь, путь народоправства [8, с. 144].
Однако не всегда оппоненты Милюкова были столь доброжелательно-самокритичны. После того, как председатель Берлинского отделения РДО Б. И. Элькин, выступая на юбилейных торжествах 1929 г., примирительно заявил, что в последние годы полемика по вопросу о значении и смысле происходившего в России между юбиляром и его «друзями-противниками» (термин И. Гессена) из правых кадетов уже не велась, и многие из них говорили теперь «его же словами» [8, с. 120], последовал взрыв негодования. В газете берлинских кадетов «Руль» был помещен уничижительный материал о выступлении Б. И. Элькина с соответствующими заявлениями [12].
Но особенно активно критиковал П. Н. Милюкова П. Б. Струве, в прошлом его соратник и единомышленник относительно сущности неолиберализма и судьбы России в гражданско-правовом поле. Однако после первой русской революции и особенно 1917 года пути их разошлись. Безоговорочно поддержав антибольшевистское движение, войдя в Южно-русское правительство при генерале Врангеле, в эмиграции он занял позицию либерал-консерватора, став «вечным» оппонентом П. Н. Милюкова. В конце 20-х годов, осуществляя кураторство над изданием газеты «Россия и славянство» и продолжая рубрику «Дневник политика», начатую еще в 1925 г. в «Возрождении», он поместил материал под названием «П. Н. Милюков». П. Б. Струве весьма критично его охарактеризовал, назвав «аранжером» и «калькулятором» и отказав ему в способности «видеть и ощущать живых людей, им со-чувствовать и со-страдать...» [15, с. 436].
Материалы юбилейного сборника убеждают в определенной некорректности такой характеристики. И если отвлечься от
определенной патетики, свойственной публикациям подобного рода, то складывается несколько иная картина личностных качеств П. Н. Милюкова. Характерный штрих в нее внес опять-таки А. Ф. Керенский, назвавший его человеком, сделавшим «свою биографию» за счет способности «творить жизнь» и с кем в политике ему пришлось идти рядом, но «всегда с боем» [8, с. 148].
В этой же связи М.В. Вишняк отверг обвинения П. Н. Милюкова в доктринерстве «и справа, и слева», объяснив их несостоятельность его «верностью» усвоенной идеологии и свойствами «личной психологии» - психологии русского интеллигента, готового по первому зову оставить научное творчество и заслуженный авторитет, поставив их под удары превратностей политической судьбы [8, с. 177]. Кстати, термин «доктринер» применительно к позиции Милюкова ввел в обиход в период работы Зарубежного съезда (4-11 апреля 1926 г.) П. Б. Струве, назвав правый и левый фланги эмиграции «доктринерами»: доктринерами-монархистами, стоявшими за реставрацию, и доктринерами-республиканцами, подразделенными им на две группы, -«буржуазную» с Милюковым во главе и «социалистическую» во главе с Керенским [16]. На съезде же Струве защищал тактику «активизма», понимаемого им как духовное возрождение. По поводу расплывчатости данного термина, вошедшего «в моду» в правых кругах эмиграции, острили некоторые ораторы на юбилейных торжествах, в частности, Б. И. Элькин, задавшийся вопросом: «Чем «активисты» активнее Милюкова?», представлявшего, по его мнению, небольшевистскую Россию перед лицом всего цивилизованного мира [8, с. 120].
Любопытно еще одно свидетельство человека, в течение длительного времени знавшего юбиляра, В. А. Оболенского, настаивавшего на его «органической» неспособности быть ни доктринером, ни демагогом. Милюков всегда твердо вел свою политическую линию, что порой становилось и причиной его поражений, ибо, будучи «вождем» и влияя на массы, он зачастую имел против себя «толпу, то правую, то левую, руководимую демагогами» [8, с. 110]. О его «твердости» с одновременным умением расшевелить «ленивую русскую общественную среду» писала и Е. Д. Кускова, не только лично знавшая П. Н. Милюкова, но
и состоявшая с ним в переписке по поводу создания республиканско-демократической группы в Берлине. «Не помню времени, -писала она, - когда бы вокруг имени Павла Николаевича Милюкова не скрещивались шпаги, не бушевали страсти». В этих жарких схватках, в которых, по ее словам, полемика никогда не выливалась в пустые словопрения, он оставался спокойным, сдержанным, всегда корректным [8, с. 138].
Возможно, что это внешнее спокойствие, на которое обратили внимание и другие авторы (В. А. Оболенский, А. М. Кулишер, Н. И. Астров), иногда создавало видимость некоторого равнодушия, а порой даже бесчувствия. Однако, все (более 400-х человек), принявшие участие в юбилейных торжествах, а они проходили не только в Париже, но и в других городах, где были русские диаспоры (Берлин, Прага, Варшава, София, Рига), единодушны в признании у него определенной жертвенности, подвижничества. По словам М. В. Вишняка, в личной судьбе Милюкова как бы воплощена «живая история русского освободительного движения» [8, с. 177]. И при этом для него было характерно отсутствие повышенного «личного самолюбия», жажды власти [8, с. 135].
Последнее еще раз подтвердилось в юбилейных статьях и выступлениях тех, кто попытался проанализировать отношение П. Н. Милюкова к национальному вопросу и путях его решения в России (М. Ю. Бенедиктов, А. Р. Ледницкий и др.). Как известно, это всегда был один из самых болезненных вопросов для российской общественности, в том числе - и для конституционных демократов. Тезис об их приверженности унитарной модели государственного устройства России до эмиграции порой отвлекал от выявления временной разницы в позициях и подходах, допускаемых теми или иными политиками. Но, как заявил на юбилее М. Ю. Бенедиктов, заведующий иностранным отделом «Последних новостей», газеты, издаваемой П. Н. Милюковым в Париже, сказать о нем, что он - за равноправие национальностей, «значило бы ничего не сказать». В материале, озаглавленном «П. Н. Милюков и национальный вопрос», Бенедиктов назвал его одним из «очень немногих» политических деятелей в России, которые воспринимали национальную проблему во всей ее глубине и понимали все ее огромное значение [8, с. 207].
И неслучайно в свое время одним из трех вопросов «внутренней политики», рассмотренных П. Н. Милюковым в связи с принятием новой тактики, был национальный вопрос, решение которого в будущей России предполагало ее превращение в демократическую федеративную республику [10, с. 79]. П. Н. Милюков и позднее неоднократно возвращался к этой теме, опубликовав в 1923 г. в четвертом выпуске эсеровского альманаха «Крестьянская Россия» (Прага) статью «Республика или монархия?», а затем издав ее в переработанном и дополненном виде в 1929 г. Он посчитал это необходимым в связи с тем, что «масса», оставшись «слепой» в данном вопросе, могла перейти от «приятия» одного факта - большевистского строя -к «приятию» противоположного факта -вроде фашистской диктатуры: «фашисты не бояться «предрешения» [6, с. 4]. Здесь П. Н. Милюков в некотором роде возражал П. Б. Струве, постоянно настаивавшему в эмиграции на тезисе о «непредрешении» формы будущего государственного устройства России и избегавшему полемики на этот счет, называя ее «nolemos - спор перьями» [16].
П. Н. Милюков же полемики не боялся и даже обвинений в свой адрес, обладая твердыми убеждениями не только в идеологическом, но и в чисто моральном плане. В. А. Оболенский в своей речи на юбилейном собрании 2 марта 1929 г., проходившем в Океанографическом институте, напомнил эпизоды из заседаний III Государственной думы, когда Пуришкевич обвинял Павла Николаевича в подкупе «финскими деньгами», а правые во время его выступления на трибуне кричали: «финские деньги: сколько получил?». Но клевета, заключил Оболенский, отскакивала «как горох» от спокойного равнодушно улыбавшегося Милюкова, защищавшего финскую конституцию [8, с. 105]. О его речах в защиту гражданской свободы и прав национальностей (Финляндии) напомнил и другой автор М. И. Ганфман, назвавший именно в этой связи Милюкова «новым типом» политика [8, с. 134]. О том, что именно Милюков был автором декларации о независимости Польши, принятой Временным правительством, говорил не только М. Ю. Бенедиктов [8, с. 210], но и другой участник юбилейных торжеств А. Р. Ледниц-кий, живший на тот момент в Польше, но в
свое время принимавший участие в разработке данного документа [8, с. 214].
Анализ всех вышеприведенных свидетельств позволяет сделать вывод, что у П. Н. Милюкова было достаточно четко очерченное в идейном и моральном плане пространство, в рамках которого и в эмиграции отклонения в ту или иную сторону были минимальными. Это в нем отмечали даже самые непримиримые критики. Лидер эсеров В. М. Чернов в начале 30-х годов с восторгом приветствовал его неучастие «в великом соборном послании. за километрической вереницею в 217 подписей.» (с самими Деникиным и Эрдели «во главе») американскому народу по поводу существовавшего в России режима. В. М. Чернов отдал должное Павлу Николаевичу Милюкову, который «не нашел для себя удобным» фигурировать в рамках «единого фронта», столь всеобъемлющего диапазона, хотя среди подписантов было немало кадетов и социалистов [18, Л. 18].
Таким образом, проведенный анализ убеждает в том, что Павел Николаевич Милюков в эмиграции сохранил лидерство в
определенной, республиканско-демокра-тически настроенной части либеральной интеллигенции. Предложив по-новому рассмотреть ряд программных и тактических вопросов, Милюков расширил содержание неолиберализма за счет его социальной составляющей, предложив эмиграции в качестве первой «аксиомы» задачу «близкого наблюдения», глубокого анализа и диагноза, чтобы «облечь в форму политической идеологии» то, что зрело в России и для чего пришлось жертвовать старыми «интеллигентскими лозунгами и доктринами», преодолевать «духовный отрыв» от родины. При этом предлагалось отслаивать все то, что могло работать в новых условиях, выстраивать новую теоретическую модель, но сохранять несущие конструкции, приобретать новых союзников, но не приступать грани своего идеологического и нравственного поля. Тем самым эмиграция могла выполнить свою «политическую миссию» [7], как до конца своей жизни (31 марта 1943 г.) старался выполнить ее П. Н. Милюков.
Источники и литература
1. Архипов И. П. Н. Милюков: интеллектуал и догматик русского либерализма // Звезда. 2006 №12. URL: http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/12/ar9.html (Дата обращения: 21.09.1983).
2. Государственный архив Российской федерации (далее - ГАРФ). Ф.579. Оп.5. Д.184.
3. ГАРФ. Ф.5856. Оп.1. Д. 680.
4. Кускова Е. Д. Мысли вслух // Последние новости. 1925. 25 октября.
5. Милюков П. Н. Памяти В. А. Мякотина // Новая Россия. 1937. №3.
6. Милюков П. Н. Республика или монархия? Париж: Республиканско-демократическое объединение, 1929. 32 с.
7. Милюков П. Н. Россия на переломе. В 2-х тт. Т. 2. Антибольшевистские движения. Париж: [б.и.], 1927. 281 с.
8. Милюков П. Н. Сборник материалов по чествованию его семидесятилетию. 1859-1929 / под. ред. С. А. Смирнова и др. Париж: [б.и.], 1929. 358 с.
9. Милюков П. Н. Эмиграция на перепутье. Париж: [б.и.], 1926.
10. Протоколы заграничных групп конституционно-демократической партии. Май 1920 - июнь 1921 г Т.4. М.: РОССПЭН,1996. 544 с.
11. Протоколы заграничных групп конституционно-демократической партии. Июнь - декабрь 1921. Т.5. М.: РОССПЭН, 1997. 551 с.
12. Руль. Берлин. 1929. 7 марта.
13. Русский либерализм. Исторические судьбы и перспективы. М.: РОССПЭН, 1999. 556 с.
14. Смагина С. М. Российские политические партии в эмиграции: блоки и идеологии (20-е годы XX века). Ростов-на-Дону: ЮФУ, 2007. 239 с.
15. Струве П. Б. Дневник политика. Москва: Русский путь, 2004. 872 с.
16. Струве П. Б. Дневник политика // Возрождение. 1926. 14 августа.
17. Струве П. Б. Дневник политика. // Возрождение. 1926. 29 августа.
18. Чернов В. М. Смотр живым силам. Рукопись статьи. Б.д // ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 114.
References
1. Arkhipov I. P. N. Milyukov: intellektual i dogmatik russkogo liberalizma (Miliukov: intellectual and dogmatic of Russian liberalism) // Zvezda. 2006 No. 12. URL: http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/12/ar9.html (Accessed: 21.09.1983) (In Russian).
2. State Archive of the Russian Federation (GARF). F.579. Inv.5. D.184. (In Russian).
3. GARF. F.5856. Inv.1. D. 680. (In Russian).
4. Kuskova E. D. Mysli vslukh (Thinking out loud) // Poslednie novosti. 1925. 25 October. (In Russian).
5. Milyukov P. N. Pamyati V. A. Myakotina (In the memory of V.A. Myakotina) // Novaya Rossiya. 1937. No. 3. (In Russian).
6. Milyukov P. N. Respublika ili monarkhiya? (Republic or monarchy?) Paris: Respublikansko-demokraticheskoe ob»edinenie, 1929. 32 p. (In Russian).
7. Milyukov P. N. Rossiya na perelome (Russia at the turn of). In 2 Vols. Vol. 2. Antibol'shevistskie dvizheniya (Anti-Bolshevik movement). Paris:, 1927. 281 p. (In Russian).
8. Milyukov P. N. Sbornik materialov po chestvovaniyu ego semidesyatiletiyu (The collection of materials on the honoring of his seventieth birthday). 1859-1929 / ed by S.A. Smirnova etc. Paris, 1929. 358 p. (In Russian).
9. Milyukov P. N. Emigratsiya na pereput'e (Emigration at a crossroads). Paris, 1926. (In Russian).
10. Protokoly zagranichnykh grupp konstitutsionno-demokraticheskoi partii (Protocols groups abroad Constitutional Democratic Party). May 1920 - June 1921. Vol.4. Moscow: ROSSPEN,1996. 544 p. (In Russian).
11. Protokoly zagranichnykh grupp konstitutsionno-demokraticheskoi partii (Protocols groups abroad Constitutional Democratic Party). June- December 1921. Vol.5. Moscow: ROSSPEN, 1997. 551 p. (In Russian).
12. Rul'. Berlin. 1929. 7 Mach. (In Russian).
13. Russkii liberalizm. Istoricheskie sud'by i perspektivy (Russian liberalism. Historical fate and prospects). Moscow: ROSSPEN, 1999. 556 p. (In Russian).
14. Smagina S. M. Rossiiskie politicheskie partii v emigratsii: bloki i ideologii (20-e gody XX veka) (Russian political parties in exile: blocks and ideology (the 20s of the XX century). Rostov-on-Don: SFU, 2007. 239 p. (In Russian).
15. Struve P. B. Dnevnik politika (Diary of policy). Moscow: Russkii put', 2004. 872 p. (In Russian).
16. Struve P. B. Dnevnik politika (Diary of policy) // Vozrozhdenie. 1926. 14 August. (In Russian).
17. Struve P. B. Dnevnik politika. (Diary of policy) // Vozrozhdenie. 1926. 29 August. (In Russian).
18. Chernov V. M. Smotr zhivym silam. Rukopis' stat'i. (Review of the living forces. Article manuscript) // GARF. F. 5847. Inv. 1. D. 114. (In Russian).
