CC BY
14
ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
ОТНОШЕНИЕ К УСТНОЙ ТРАДИЦИИ В ПЕРИОДЫ СМЕНЫ
ПАРАДИГМ: НАЧАЛО ХХ ВЕКА И РУБЕЖ 1920-1930-х ГОДОВ В ЯКУТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Надежда Володаровна Покатилова,
доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русской литературы XX века и теории литературы филологического факультета Северо-Восточного федерального университета им. М. К. Аммосова
В статье исследуется отношение к устной традиции на разных этапах литературного развития. Устная традиция является определяющей на этапе становления якутской литературы в начале ХХ века, однако далеко не единственным фактором, обусловившим ее генезис. Переломным становится рубеж конца 20-х и начала 30-х годов ХХ века в якутской литературе. Этот этап, с одной стороны, характеризуется негативным отношением в целом к устной традиции, с другой - знаменуется актуализацией споров о путях развития литературного стиха в его противопоставленности традиционному стиху, новым отношением к эпическому жанру и созданием литературного типа эпоса.
Ключевые слова: устная традиция, письменная традиция, ранняя литература, поэтический язык.
ATTITUDES TOWARDS ORAL TRADITION DURING PARADIGM
SHIFT: EARLY 20th CENTURY AND LATE 1920'S - EARLY 1930'S
IN YAKUT LITERATURE
N. V. Pokatilova,
Doctor of Letters, Professor of Institute for Humanities researchesand theIndigenous Peoplesof the North of the Siberian Branchof the Russian Academy of Sciences, Leading Researcher of M. K. Ammosov North-Eastern Federal University, Professor
Attitudes towards oral tradition at various stages of literary development are studied in this article. Oral tradition was the determinant in the establishment stage of Yakut literature in early 20th
century, but not the only precondition for its genesis. Late 1920's - early 1930's were a watershed moment in Yakut literature. This stage, on one hand, is characterized by a negative attitude towards oral tradition as a whole and, on the other hand, is signified by the foregrounding of the disputes on evolution paths of the literary poem and its contrast with oral tradition, new attitude towards the epic genre and creation of written epic tradition.
Keywords: oral tradition, written tradition, early literature, poetic diction.
Генезис «младописьменных» литератур ХХ века, не имевших предшествующего опыта книжных традиций, рассматривается обычно как исключительно фольклорного происхождения. Устная традиция рассматривается как один из определяющих факторов в становлении такой литературы. При этом создается впечатление полной опоры формирующейся литературы на существующую автохтонную традицию с заимствованием ее поэтического языка. Одну из причин этого следует видеть в том, что адресатом первых литературных текстов становится «читатель», воспитанный на устной традиции. Именно поэтому на начальном этапе развития литературы зачастую используется формульный язык, более знакомый носителям традиции. Кроме того, ко времени появления первых литературных произведений еще недостаточно устоявшейся была сама категория читателя. Так, читателей произведений первого якутского поэта - А. Е. Кулаковского еще трудно назвать читателями в полном смысле этого слова. Показателен в этом плане процесс, засвидетельствованный некоторыми источниками о том, что первые опубликованные произведения якутского поэта начинают исполняться на манер устных текстов, перелагаются в «песни» и зачастую «уходят» в фольклор, теряя при этом авторство и полностью подчиняясь законам уже устной традиции [1].
Между тем уже в ранней литературе начинает формироваться принципиально иной тип авторства, чем в устной традиции. Однако процесс «осознания авторства» [10: 149] характеризует одновременно как вершинные тексты ранней литературы, прежде всего - произведения А. Е. Кулаковского, так и достаточно массовую стихотворную продукцию порой безымянных авторов рукописных «сборников» и «песенников» начала и первых десятилетий ХХ века. В указанных рукописных сборниках неравнозначность этого осознания приводит к ориентации на преимущественно письменную форму текста, что следует рассматривать как попытку размежеваться с устной традицией, и в то же время к опоре на иноязычную письменную культуру, иногда «низовую» в художественном отношении. Уровень осознания авторства в этой традиции носит половинчатый, не устоявшийся характер, по сравнению с собственно литературными текстами. В этой связи определенную значимость приобретает отношение к устной традиции основоположника литературной традиции текстов - А. Е. Кулаковского.
А. Е. Кулаковский и устная традиция. Начиная с А. Е. Кулаковского, в якутской словесности формируется традиция, развивающаяся по законам собственно литературного творчества. На общем фоне раннелитературного развития принципиально выделяется и его отношение к устной традиции. В формировании его писательской позиции решающей становится целенаправленная ориентация на всю
мифофольклорную традицию в целом. Общий характер взаимоотношений устной традиции и зарождающейся литературы на примере А. Е. Кулаковского можно определить как путь трансформации и переорганизации первым поэтом устных текстов, сопровождающийся одновременно интенсивным процессом реализации освоенных средств автохтонной традиции.
Первый поэт при этом начинает с переосмысления предшествующей традиции текстов в двух направлениях: 1) сознательная ориентация на опыт русской (и мировой) литературы, включая творческое использование фрагментов, прежде всего, русской поэзии; 2) «отталкивание» от раннелитературных опытов якутской рукописной традиции. А. Е. Кулаковский сознательно ставит перед собой задачу создания отличного от устной традиции типа текстов, но при этом ориентация на всю предшествующую традицию имела для него принципиальный смысл и присутствовала, как показывает анализ его первых опубликованных произведений (1905-1908 гг.), «в снятом виде». Именно поэтому применительно к А. Е. Кулаков-скому «заимствование» (в широком смысле) поэтического языка устной традиции начинается с целенаправленного освоения «имплицитной» поэтики этой традиции. Определяющими в осуществлении этого стали как «взгляд изнутри» своей культуры, так и «взгляд извне», с позиций книжной, письменной культуры, одна из задач которой видится в сохранении корпуса текстов устной традиции, чем и объясняется обращение первого поэта к традиционной системе жанров.
Симптоматично, что процесс создания литературы начинается с литературных имитаций первым поэтом фольклорных жанров (заклинательных, песенных, малых) и завершается его теоретическим трактатом «Правила якутского стихосложения» (1925 г.) [2], оказавшим сильное влияние на последующее поколение литераторов. Этой работой А. Е. Кулаковского наметилось начало теоретической рефлексии по поводу исконного аллитерационного стиха, была озвучена идея первого поэта о возможности «аллитерационного» пути развития, и для литературной поэзии, наконец, была поставлена точка в кардинальном размежевании литературы и фольклора как двух систем - традиционной и литературной и создании «своего» поэтического языка, окказионального по отношению к традиции.
Споры о стихе на рубеже 20-30-х годов ХХ века. Последний теоретический трактат А. Е. Кулаковского стал объектом пристального внимания только на рубеже 1920-1930-х годов, уже после смерти поэта. Более того, именно в это время развернулась целая дискуссия о путях развития литературного стиха. Характерно, что споры о стихе по-своему затронули вопрос об отношении литературы к своему первоистоку - устной традиции.
Теория и практика стиха Кулаковского становятся своеобразным эпицентром споров о литературном развитии, так как его поэзия начинает уже к концу 20-х годов символизировать собой определенный этап в сложении национальной поэзии и воплощать в себе аллитерационную традицию якутского стиха. Для поэтов последующих поколений Кулаковский и устная традиция начинают олицетворять собой нечто единое и целое [6: л. 1]. При этом стираются различия между стихом собственно фольклорным и, в сущности, раннелитературным, представленным в твор-
честве как первого поэта, так и в многочисленных рукописных сборниках безымянных певцов-поэтов. Именно поэтому отношение к аллитерационной поэзии (поле которой простирается не только на фольклор, но и на творчество первых поэтов), отталкивание от нее и ее оценка становятся существенными факторами в определении позиции участников споров. При такой дистанцированности восприятия стирались тонкие различия между поэтической практикой и теоретическими взглядами Кулаковского. Его «аллитерационная» позиция считалась реализовавшейся и в его поэтическом творчестве, и в его теории стиха.
Между тем рассматриваемый период характеризуется существенным изменением общей литературной ситуации - даже по сравнению с 1925 годом, хотя речь идет о временном промежутке всего в два-три года. Иная текстовая ориентация участников дискуссии приобретает в этом контексте принципиальный характер. Поэтический опыт обобщается на основании появившихся к тому времени в печати, по выражению А. А. Иванова-Кюндэ, «целых сборников якутских стихотворений» [4: 48]. Последние терминологически обозначались как хо^он (в узком значении как стихотворение, стихотворная жанровая форма, в отличие от широкого употребления этого понятия как обозначения размеренной, поэтической речи вообще), тогда как во «времена Кулаковского» - в ранней поэзии - сборники первых поэтов назывались ырыа-хоЫон («песня-стих»). Тем самым к концу 20-х годов сам стих все больше понимается в своей метрической сути, в ориентации на «чтение», а не на «слушание».
Реальная поэтическая практика литературного стиха пошла по силлабическому пути развития с акцентированием рифмы, хотя теоретически в ходе дискуссии и излагались различные концепции национальной системы стихосложения. Аллитерационный же стих все более ассоциировался с прошлым в национальной традиции, в котором стиралась грань между фольклорным и литературным. Размежевание аллитерационный/ силлабический стих превращалось, по существу, в оппозицию фольклорный / литературный стих, в которой упор делался уже на второй части. К концу 1920-х годов переходность ситуации от аллитерационного стиха к силлабическому отчетливо осмысляется как оппозиция стиха фольклорного (устного) и литературного (письменного).
Одновременно по ходу дискуссии в высказываниях молодых поэтов отмечалось негативное в целом отношение к устной традиции, а аллитерационный стих воспринимался новым поколением как достаточно архаичный, по сравнению с новым, литературным стихом конца 1920-х [11]. Исключением в этой связи выглядит позиция самого поэта П. А. Ойунского.
Отношение к устной традиции в научном и литературном творчестве П. А. Ойунского рубежа 1920-1930-х годов. В многогранной деятельности П. А. Ойунского именно в эти годы особое значение приобретают два момента: во-первых, характер его собственно литературной эволюции и, во-вторых, его отношение к автохтонной, устной традиции.
Конец 1920-х и начало1930-х годов отмечен необычайным подъемом творческих исканий П. А. Ойунского, связанных, с одной стороны, с решительным пере-
ходом автора от поэзии к прозе, с другой - актуализацией в его творчестве не только литературных, но и научных форм деятельности. Неразрывность научного и литературного видов творчества, объединенных целостностью авторского видения, является определяющей для творческих устремлений поэта этого времени. Цементирующим началом этих поисков становится имплицитно выраженное отношение к устной традиции, понимаемой в широком значении и, что характерно, не ограниченной рамками только фольклора.
О широте понимания «устной традиции» свидетельствуют следующие факты в творческой биографии поэта: 1) поворот от поэзии к прозе и выход за пределы собственно поэтического (стихотворного) творчества, наметившийся на рубеже 19201930-х годов; 2) рефлексия научного плана в работе «Якутская сказка (олонхо), ее сюжет и содержание» (1927 г.), в которой впервые акцентируется проблема мифологической целостности устного эпоса и устной традиции в целом, рассмотренной в работе через модель мира в эпосе; 3) создание прецедента литературного эпоса олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» в 7 песнях (1929-1931 гг.); 4) оригинальные посвящения своих произведений (например, стихотворное послание М. К. Ам-мосову в «Красном шамане», посвящение в авторском олонхо о Туйаарыма Куо); своеобразные вступления-прологи (на манер гетевского «Фауста») в литературном олонхо о Нюргун Боотуре; 5) авторские указания типа «норуот олонхотуттан» («из народного эпоса»), а также авторское обозначение жанра своих текстов (олон-хо-тойук - «олонхо-импровизация»). Все эти явления требуют особых, когнитивных методов в осмыслении деятельности Ойунского этого периода.
Исследование П. А. Ойунского «Якутская сказка (олонхо), ее сюжет и содержание» [8: т. 7] свидетельствует о том, что понятие устной традиции ассоциируется у поэта не только с фольклором как таковым, но и с богатейшим мифоритуальным прошлым, стоящим за фольклором, символический язык которого не всегда понятен современникам. Отсюда - некоторая реконструктивная нацеленность в работе и местами дидактическая обращенность к последующим поколениям. Именно поэтому применительно к Ойунскому-исследователю следует говорить о своеобразной широте в понимании «устности». В ряде его текстов и высказываний этого времени отчетливо проступает имплицитное представление об «устных» механизмах той культуры прошлого, которые составляют отличительную особенность этой традиции и одновременно воплощают в себе непрерывность и неисчерпаемость ее поэтического языка. На уровне языка научной рефлексии речь шла, с одной стороны, о недискретности поэтических форм мифофольклорной традиции, с другой - о метаязыковой функции поэтического языка автохтонной традиции.
Показательно, что научное осмысление устной традиции в первой специальной работе об эпосе олонхо сопровождается творческим переосмыслением самого олон-хо, но уже - в письменной культуре. К 1929-1931 гг. относится создание П. А. Ой-унским литературно обработанного олонхо [8: т. 3-5], ставшего прецедентом уже письменной традиции эпоса, хотя в ряде своих высказываний П. А. Ойунский позиционировал себя как носителя устной традиции, как поэта-импровизатора, выросшего в уникальной эпической среде жулейских (таттинских) сказителей. Однако
по отношению к Ойунскому речь должна идти не столько о носителе традиции, сколько о творческом переосмыслении существующей традиции. Впервые была предпринята попытка воссоздать инвариантное целое олонхо. Хотя автор в своем предисловии говорит о несколько гиперболизированном «множестве» устных источников (более 30 среди которых не только варианты исполнения этого олонхо им и другими сказителями), по своему поэтическому языку литературный инвариант все больше приближался к унифицированному литературному языку, а по типу создания представлял собой письменный текст. В определенных моментах литературной интерпретации языка устного эпоса заметен подход Ойунского-лингвиста [9]. Тем самым научная рефлексия П. А. Ойунского охватывает в этот период не только проблему мифологической целостности эпоса, но и проблему поэтического языка устной традиции в целом, возможности передачи этой целостности литературными средствами.
Позиция ученого-лингвиста и теоретическое осмысление основы поэтического творчества - стиха самым неожиданным образом соединились в докладе П. А. Ойунского «О теории якутского стихосложения» (1928). П. А. Ойунский не только принял самое деятельное участие в дискуссии молодых поэтов, но и стал одним из тех, кто основательно подытожил все имеющиеся, порой кардинально противоречивые, точки зрения [7]. Сделал это настолько основательно, что о многих спорных моментах дискуссии и даже о позиции сторонников той или иной концепции мы можем судить сейчас только по его изложению. В частности, о позиции одного из участников дискуссии - Г. В. Баишева, высказавшего парадоксальную точку зрения о «метрико-силлабической», а по сути - квантитативной природе традиционного аллитерационного стиха. Г. В. Баишев был репрессирован в 1929 году и его работа считается утерянной.
Рассматриваемая работа П. А. Ойунского о якутском стихосложении отличается заметным усилением поэтологической тенденции, восходящей, в свою очередь, к работе А. Е. Кулаковского «Правила якутского стихосложения» (1925) [3]. Причем эта тенденция имела как проспективную, так и прикладную направленность, но уже обусловленную не самой природой стиха, как это было у его предшественника, а необходимостью реформирования якутского стиха и системы стихосложения в новых условиях.
Таким образом, ситуация рубежа 1920-1930-х гг. кардинально изменилась, в отличие от начала ХХ века, когда только создавалась литература. В новой ситуации принципиально меняется отношение к устной традиции. Для большинства молодых поэтов 1920-х годов - это прошлое, которое ассоциируется с поэтическим творчеством А. Е. Кулаковского. Для П. А. Ойунского-поэта и ученого характерен несколько иной подход к устной традиции - это наследие, которое необходимо осмыслить на разных уровнях, причем методами разных наук и видов творчества. Все больше в этом наследии начинает проступать инвариантное целое традиции, определяющее целостность видения как поэта, так и ученого. Не случайно именно на рубеже 1920-1930-х годов творчество П. А. Ойунского характеризуется единством
поэтического и научно-рефлексивного освоения устной традиции, что символизировало собой новый этап осмысления этой традиции.
Обращение к устной традиции в наибольшей степени актуализируется в особенные периоды смены парадигм, какими являются переход от фольклора к письменной литературе в начале ХХ века и слом представлений на рубеже 1920-1930-х годов, связанный с формированием «советской» парадигмы в якутской литературе.
ЛИТЕРАТУРА
1. Архив Якутского научного центра Сибирского отделения РАН.Ф. 5. Оп. 3. Ед. хр. 549.
2. Кулаковский А. Е. Правила якутского стихосложения // Сборник трудов исследовательского общества «Саха кэскилэ». Вып. 1 /авг./. Якутск, 1925. С. 76-79.
3. Кулаковский А. Е. Правила якутского стихосложения // Кулаковский А. Е. Научные труды. Якутск, 1979. С. 452-455.
4. Кюндэ [Иванов А. А.]. Об якутском стихосложении // Якутские зарницы. Сент.-окт. Якутск: Изд-во кооператива «Ленинец», 1927. № 3. С. 48-54.
5. Кюндэ[Иванов А. А.]. Художественная форма якутской поэзии. Якутск: Кни-гоиздат, 1931. (як.)
6. Леонтьев В. Н. Критические заметки о творчестве А. Кулаковского [1925?] // Архив Якутского научного центра СО РАН. Ф. 5. Оп. 2. Ед. хр. 162. Л. 1-5.
7. Ойунский П. А. О теории якутского стихосложения // Бюллетень Нарком-просздрава ЯАССР. 1928. № 6-8. С. 42-45.
8. Ойунский П. А. Сочинения: в 7 т. Якутск, 1958. (як.)
9. Слепцов П. А. П. А. Ойунский и языковая политика (20-30-е гг. ХХ в.) // Слепцов П. А. Ступени и проблемы якутского языкознания. Якутск, 2008. С. 421-435.
10. Стеблин-Каменский М. И. Миф. Становление литературы. Л.: Наука, 1984. 246 с.
11. Элляй Уранхаев. Звукопись в якутской поэзии // Якутские зарницы. 1928. № 1. Янв.-февр. С. 40-48.
REFERENCES
1. Archive Yakut Scientific Center of the Siberian Branch RAN. F. 5. Op. 3. Unit. hr. 549.
2. Kulakovskii A. E. Terms Yakut poetry. // Proceedings of the Research Society «Sakha keskile.» Vol. 1 /avg./. Yakutsk, 1925. S. 76-79.
3. Kulakovskii A. E. Terms Yakut poetry // Kulakovskii AE Proceedings. Yakutsk, 1979. P. 452-455.
4. Kyunde [Ivanov A. A.]. On the Yakut Yakut versification // lightning. Sent.- October. Yakutsk: Publishing house of the cooperative «Leninist», 1927. № 3. S. 48-54.
5. Kyunde [Ivanov A. A.]. The art form Yakut poetry. Yakutsk Knigoizdat, 1931. (UC).
6. Leontiev V. N. Critical notes on the works A.Kulakovskogo [1925?] // Archive Yakut Scientific Center of the Russian Academy of Sciences. F. 5. Op. 2. Unit. hr. 162. L. 1-5.
7. Oiunsky P. A. On the theory of the Yakut poetry // Bulletin Narkomproszdrava YASSR. 1928. № 6-8. S. 42-45.
8. Oiunsky P. A. Compositions: In 7 volumes. Yakutsk, 1958. (UC).
9. SleptsovP. A. Oiunsky and language policy (20-30-ies. XX century.) // P. A. Sleptsov Steps and issues Yakut Linguistics. Yakutsk, 2008. P. 421-435.
10. Steblin-Kamensky M. I. Myth. Becoming literature. L.: Science, 1984. 246 s.
11. Ellyay Uranhaev. Zvukopis the Yakut Yakut poetry // lightning. 1928. № 1. Jan.-Feb. S. 40-48.
