CC BY
87
Д. У. Орлов
ОТНОШЕНИЕ ГОРИЗОНТА И ИНТЕНЦИИ В ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОМ ОПЫТЕ
Горизонт, природа которого заключается в способности «сделать невидимое видимым», очерчивает предметные потенциальности, доопытные по своему характеру с точки зрения протекающих в ego когитальных потоков живого настоящего. Актуализируя линии контурной карты значений трансцендентального поля, он заключает в себе и в своем понятии то, что выступает, с одной стороны, эйдосом (т. е. обнаруживает вид вещи), а с другой — полнотой эйдетического обзора (т. е. открывает вид на вещи). У Клэзгес выделял у Гуссерля два значения понятия горизонта — трансцендентальное и онтологическое [1, S. 97]. С одной стороны, горизонт, ускользая от всякого опредмечивания, т. е. отступая при малейшей попытке к нему приблизиться и тем самым превратить его в ближайшую данность сознания (собственно в феномен), является необходимым условием возможности предметного бытия вещей как такового. В этом случае его функция эйдетическая или, в терминах Клэзгеса, трансцендентальная. С другой стороны, горизонт — это линия, создающая особого рода окоем, которым охватываются каждая вещь в своей полноте или совокупность вещей вплоть до их невидимых сторон. Это функция онтологическая. Вместе они задают единство горизонта, который определяет предметности, оставаясь в себе полностью неопределенным.
Феноменологическая экспликация горизонта обнаруживает собственную недостаточность, если развертывается вне концептуальной связи с другим ключевым понятием — понятием интенциональности. Проблема, которую призван разрешить интенциональный анализ, состоит в выяснении обстоятельств того, каким образом сквозь мерцающие, зыбкие горизонты безостановочно протекающих потоков восприятия возможного опыта сознания проступает ядро, в котором находится фокус акта ego cogito и которое обеспечивает стабильность эйдосов. Что в предметах, захваченных этими потоками и выглядящих столь изменчивыми, остается тем же самым? Несмотря на то что горизонт смещается вслед за потоками восприятий и стоит в зависимости от пучка интенциональных натяжений (а потому можно вслед за Гуссерлем говорить о множественности горизонтов), он всегда тождествен, если дело касается перцептивной ноэмы, т. е. смысла восприятия. Тождественный предметный смысл не противоположен аспектам (или, в переводе Г. Шпета, нюансам) воспринимаемой предметности, но полагается наряду с ними как своего рода полюс, поскольку в нем сохраняется то, что служит определенным каркасом, поддерживающим все аспекты и модальности, и в строгой корреляции с чем осуществляются изменения. Гуссерль определяет этот каркас как «горизонтную интенциональность»: «Любое сознание, как сознание о чем-то, имеет существенную особенность: оно не просто вообще может переходить ко все новым способам осознания, оставаясь при этом сознанием об одном и том же предмете, который в единстве синтеза интенционально содержится в этих способах как тождественный предметный смысл, но переход этот может осуществляться в соответ-
© Д. У Орлов, 2011
ствии с вышеописанной горизонтной интенциональностью, и только в соответствии с ней» [2, с. 116]. Если предмет, взятый в единстве со своим актуализован-ным смыслом, — это полюс тождественности, то горизонт, обеспечивающий способ его данности и выступающий условием возможности самого предметного единства, — это полюс инаковости. Будучи чистой потенциальностью, он избегает попыток схватывания.
Известно, что термин «интенциональность» Гуссерль перенял у Ф. Брентано, а восходит он к средневековой схоластике. Его значение за долгий период от блаженного Августина до Фр. Суареса менялось достаточно сильно, но все-таки в рамках относительного единства семантического поля. В период высокой схоластики строго различались всеобщая, первичная и вторичная интенции (intentio generalis, intentio prima, intentio secunda), которые выражали смысловое отношение или обращенность умственного взора либо к вещи как таковой, либо к единичной, конкретной вещи, либо к общему понятию или имени вещи как результату денотативного акта. Согласно Бонавентуре, «интенции существуют не в вещах, но только в уме. Тем не менее существует нечто, соответствующее им в вещах, а именно природа, с которой мышление соотносит интенции определенного рода. Так, замысел рода не существует в осле, но в природе животных, с которой интенция соотносится в мышлении» [3, с. 564]. Тот же Бонавенту-ра приводит широкий спектр значений, которые средневековое мышление связывало с понятием интенции: «...хотя намерение подразумевает саму энергию намерения, тем не менее иногда оно означает состояние, относительно которого возникает намерение, иногда означает акт намерения, иногда саму вещь, на которую направлена интенция, тем не менее понятие “интенция” принципиально накладывается на сам акт; хотя вопреки этому иногда случается, что интенция употребляется в других значениях. » [3, с. 562-563]. Из перечня Бонавентуры следует, что в Средние века интенция понималась весьма расширительно. Она сопрягает всю цепочку внутренних взаимосвязей, начинающуюся с момента, когда рождается некое намерение, с состояния, в котором оно появилось, вплоть до реализации намерения в некотором акте и даже до вещи, относительно которой намерение возникло.
В рамках феноменологической парадигмы с ее трансценденталистским расширением интенция берется как открытый, неопределенный горизонт, к которому проброшены нити интенциональных натяжений и в котором их взаимное стягивание делается всеобщей взаимосвязью. Историческая этимология демонстрирует, что латинское существительное intentio происходит от глагола tendo — ‘тянуть’, ‘напрягать’, ‘протягивать’, ‘направлять’, ‘тяготеть’. Однако тянуть вовсе не означает «насильно тянуть извне, притягивать, понуждать против воли», поскольку глагол tendo в возвратной форме означает ‘тянуться’, ‘направляться’, ‘устремляться’. Тянет и направляет интенцию не действующая извне сила, а внутренняя сила натяжения, гравитации самого трансцендентального поля. Отношения между сознанием и миром натянутые, причем именно со стороны сознания. Интенция как акт порождает внутреннюю нудитель-ность, а не внешнюю принудительность. Она по определению не может привноситься извне: «Интенциональность не свойство, которое можно было бы “доставить” и “предложить” восприятию, в некоторых случаях не без успеха, — восприятие интенциональ-но изначально и всегда, совершенно независимо от того, существует ли воспринимаемое в реальности» [4, с. 35]. Натяжение горизонта в структуре «горизонтной интен-циональности» выражает не просто свойство направленности сознания на предмет,
но специфическое постоянно возобновляемое усилие, которое предпринимается с тем, чтобы, усмотрев перед собой и подтянув по путеводной нити какую-либо вещь, пере-причинить ее в поле трансцендентального опыта, т. е. произвести акт конституирова-ния, распечатать изнутри ее данности то, что осуществляется работой сознания, — ее смысл. Проблема в том, что сколь бы усеченным ни был ракурс, в котором мы воспринимаем предметность, сколь бы ни был частичен и невыразителен ее доступный нам фрагмент, сколь бы необязательной или факультативной ни оказалась ее обращенная к нам сторона, мы обязаны рассматривать ее интенциональный горизонт в его тотальности, захватывая прежде всего то, что оставалось для нас невидимым или от нас сокрытым. Мы обязаны свести к полюсу тождества предметного бытия все возможные горизонты, вплоть до последнего. В противном случае интенциональный анализ будет незавершенным.
Специфика интенционального анализа заключается в смещении акцентов умозрения с того, что дано, с непосредственного эмпирического содержания перцепций на то, как эти перцепции схватываются и постигаются, на акт. Субъекта, находящегося в феноменологической установке, интересуют главным образом не простые перцепции, а синтетически связанные единства более высокого порядка — апперцепции, которые отличаются от простых перцепций тем, что удерживают в четком фокусе восприятие самого восприятия, являются восприятием не отдельно предмета самого по себе, но предмета вместе с совокупностью его горизонтов, в том числе и тех, которые очерчивают его невоспринимаемые стороны. Функция горизонта при осуществлении интенциональных актов заключается в том, чтобы открыть сознанию возможность постигать себя, удерживать режим самоотчета во всякий момент восприятия, которое в случае смещения или сбоя четкого фокуса чревато для сознания угрозой спутать себя с собственным предметом, раствориться в перцепциях.
Что представляет собой материал, извлеченный из опыта восприятия и оформленный силами натяжения горизонта? Если интенциональность, рассматриваемая с позиции смысла восприятия, разворачивается как принцип формы, то с позиции выражения она разворачивается как своего рода «материя» этого смысла. Однако эта материя не доставляется из так называемого «объективного» мира, данного нам в ощущениях. Путеводным нитям интенций соответствует материя особого рода. Предметы, которые из нее состоят, могут вообще не опрашиваться относительно их статуса в чувственно-познаваемом мире. Единственным критерием является их аподиктичность. Но очевидность предметов познания (и здесь Гуссерль полностью солидарен с Декартом и Кантом) зиждется на самоочевидности познающего мир субъекта: «Декарт и, в особенности, Кант дали свободу субъекту, или сознанию, обнаружив, что я не в состоянии схватить какую-либо вещь как существующую, если я до этого не испытал себя существующим в акте схватывания; они показали сознание, эту абсолютную достоверность моего “я” для меня как условие, без которого вообще бы ничего не было, а акт связывания — как основу того, что связано» [5, с. 7-8].
Материя, которая соответствует форме интенционального акта, встречается исключительно в пространстве смысла и представляет собой неразложимую, далее нере-дуцируемую субстанцию выражения, гилетическое вещество, которое «принадлежит к конкретному переживанию в качестве реальной составной». Это интендированная или идеированная материя. Активный синтез, конституирующий предметности, генетически связан с теми или иными аспектами пассивного синтеза, в котором запе-
чатлены следы предшествующей духовной активности. Эти следы являются трансцендентальной материей конститутивной деятельности субъекта. Их горизонтное распределение составляет то, что Гуссерль называет «предварительной данностью», а мы описали как контурную карту значений трансцендентального поля. Следует обратить внимание на чрезвычайно важное различие, которое заключено в понятии интенции. С одной стороны, интенция понимается как направленность на... или отношение к..., как такое положение дел, при котором сознание в принципе не может оказаться беспредметным, поскольку заведомо берется вместе со своим предметом, является сознанием о..., даже если этот предмет выступает в чисто потенциальной форме, просто как незаполненный предметный горизонт. С другой стороны, интенция обладает натяжением, тяготением, выраженной тенденцией к исполнению себя как акта, к осуществлению потенциальностей. Сознание не только направлено на предмет, но и имеет внутреннюю нудительность обнаружить его смысл, его эйдетический горизонт1.
Этот второй аспект интенциональности Гуссерль называет мотивацией. «“Предварительная” данность предмета как не вполне определенного X, которое, однако, дано в горизонте возможностей его дальнейшего определения, и, с другой стороны, идея “окончательной” данности предмета как “континуального явления” его полной определенности: эти две трансценденции составляют мотивационное измерение ин-тенциональности» [6, с. 22]. Мотивационный аспект интенциональности устанавливает смысловую взаимосвязь различных переживаний, показывая каждое последующее переживание в качестве ноэматического эффекта предыдущего, а предыдущее — в качестве ноэтической материи последующего. Другими словами, он координирует интенциональные направленности в соответствии с картой значений как элементом трансцендентального поля. Фактически мотивация исполняет роль своеобразного навигатора. Любая форма связи, обнаруживаемая в трансцендентальном поле, задает не столько обусловленность одного предмета или переживания другим предметом или переживанием, сколько апелляцию и того, и другого к некоему универсальному контексту. Таким контекстом оказывается горизонт, который выполняет связующую функцию. Если бы не горизонт, никакой континуальности в переходе от одного восприятия к другому не было бы в принципе. Мы бы столкнулись с дискретным, расщепленным, шизофреническим сознанием, населенным осколками синтетических единств и частичными объектами, каждый из которых свидетельствовал бы о разрыве целостных структур. Такое сознание нуждалось бы в радикально ином подходе, например в шизоаналитическом проекте Ж. Делёза и Ф. Гваттари.
Трансцендентальное поле продуцирует положение вещей, согласно которому подключение одного потока переживания к другому потоку или стык между ними не предполагают того типа линейной связи, когда одно переживание следует за другим и причинно им обусловливается. Интенции в принципе взаимосвязаны не по типу следования друг за другом, а по типу вложенности одной в другую. Можно сказать, что интенционально организованный мир чистого сознания устроен по модели своеобразной матрешки, т. е., с одной стороны, в каждое переживание заведомо включены (хотя бы в форме отсылки или потенциальности) все остальные, а с другой — предмет переживания воспроизводится на следующем шаге, но с лагом, со смещением, в но-
1 Эту двойственность, анализируя понятие интенции в работах Гуссерля, отмечает Э. Холен-штайн, различая в интенции «сознание о...» и «тенденцию к исполнению» [см.: 7].
вом масштабе: «Следует учитывать и то обстоятельство, что, по мере вложенности интенциональностей друг в друга, возможны соответственно различные направления взгляда» [8, с. 233]. Внутри потока переживаний вещь непрестанно становится другой по отношению к себе, меняется вместе с движением встроенного в этот поток наблюдателя и в зависимости от занимаемой им точки зрения, однако сохраняются тождество ее предметного горизонта, неизменность смысла ее восприятия, стабильность ее эйдоса. Вещи как феномены сознания, постигаемые в феноменологической установке, действительно могут быть описаны как идеальные матрешки, изнутри которых разворачивается множество их горизонтов и потенциальностей. Вопрос в другом: «Но как же вырваться из той матрешки, в которую запакован наш умственный взор уже постольку, поскольку то, что его направляет, не является и не может явиться его собственным феноменом (и соответственно, интенцией)? Как на глазах у самого себя уйти за горизонт?» [9, с. 70]. Строго говоря, взгляд по ту сторону горизонта феноменологически нелегитимен, так как, во-первых, демонтирует форму интенционального акта, а во-вторых, является попыткой воспроизвести взгляд и даже занять место того, кто смотрит на мир с той его стороны, — Бога, вечности, истока творения. Хотя сама же феноменология и открыла эту перспективу, позволив рассматривать конститутивную деятельность трансцендентального субъекта в аспекте поэзиса истины бытия. В той точке, где разрушается отношение горизонта и интенции, феноменология заканчивается, хотя, может быть, лишь с тем, чтобы получить новое начало.
Литература
1. Cläsges U. Zweideutigkeit in Husserls Lebenswelt-Begriff // Perspektiven transzendentalphänomenologischer Forschung. Den Haag, 1972.
2. Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб.: Наука, 1998.
3. Антология средневековой мысли: в 2 т. СПб.: Изд-во РХГИ, 2002. Т. 2.
4. Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск: Водолей, 1998.
5. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: Наука, 1999.
6. Борисов Е. В. Эволюция трансцендентально-феноменологических оснований онтологии в работах Э. Гуссерля и экзистенциальной аналитике М. Хайдеггера: дис. ... канд. филос. наук. М., 1997.
7. Holenstein E. Phänomenologie der Assoziation. Zur Struktir und Funktion eines Grundprinzips der passiven Genesis bei Edmund Husserl. Den Haag, 1972. § 4.
8. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии феноменологической философии. М., 1999. Т. 1.
9. Иванов Н. Б. Метафизика в горизонте современности // Мысль. 1997. № 1.
Статья поступила в редакцию 16 июня 2011 г.
