CC BY
11СОЦИАЛЬНЫЕ НАУКИ, ИННОВАЦИИ В ОБРАЗОВАНИИ,
PR-ТЕХНОЛОГИИ
УДК 316.343.001
В.И. Казакова
ОТ СРЕДНЕГО КЛАССА К МОДЕРНИЗАЦИИ: НОВАЯ КУЛЬТУРА ПОСТРОЕНИЯ КОММУНИЗМА
Нижегородский государственный технический университет им. Р.Е. Алексеева
Предметом статьи является вопрос о культурных основаниях и социальном акторе российской модернизации. В качестве последнего в современных отечественных исследованиях обозначается «средний класс». И «средний класс», и «модернизация» рассматриваются автором как состояния общественного самосознания современной России, сосредоточенного на установлении новой системы взаимоотношений человека и государства. В контексте проблематики социального времени анализируется параллели «среднего класса» и «пролетариата», проектов модернизации и построения коммунизма.
Ключевые слова: средний класс, модернизация, пролетариат, социальное действие, общественный идеал, социальная онтология, социальная феноменология.
Представление о «социальном акторе модернизации» постепенно вытесняет из сферы социологических исследований понятие «средний класс» [1-6]. Эта дискурсивная переориентация знаменует собой окончание этапа социальной «транзиции», «переходного» состояния российского общества, переживаемого и переосмысливаемого в течение двух постсоветских десятилетий. Во многих отношениях состояние перехода, перелома можно рассматривать как перманентное для российского общества - в силу его позднего цивилизационного и культурного развития; вместе с тем, применительно к настоящему периоду определённое состояние постсоветского «завершения» очевидно. Социальная мысль и социальная реальность достигли в своём взаимодействии некоторого стабильного состояния; произошло переосмысление ценностных и целевых ориентиров. «Ожидание общественного идеала» обрело черты целостности, способной компенсировать динамичность социально-экономических преобразований, которые, в свою очередь, стали оцениваться более взвешенно и рационально [7].
То, что принято называть «социальной структурой», также приняло черты определённой завершённости, отразившиеся, с одной стороны, в воспроизводимости профилей основных социальных групп, с другой стороны, в закономерном «исходе» реформ, исчерпавших свои преобразовательные ресурсы [8]. Массовая утрата идентичности освоилась, наконец, в пространстве несуществующих мест, характеристикой которых являются не критерии и факторы, но маркеры и «штрихи» социальных портретов. В сфере общественного самосознания произошло не так много перемен, ментальные структуры, по общему мнению, не претерпели существенных изменений. Как и в рамках прежней советской идеологии, ценностные ориентации примеряются к действительности мыслью, живущей собственной жизнью, не только весьма далёкой от этой действительности, но и не ищущей точек соприкосновения с ней. Решающей переменой и, возможно, главным достижением было формирование новых мифов, появляющихся в последовательности, достойной, на наш взгляд, определённого социологического внимания.
Поиск социального актора модернизации предшествовал её становлению в качестве
© Казакова В.И., 2012.
общенационального проекта постреформенной России. Интересно отметить, что очевидная безрезультатность этого поиска нимало не повлияла на интенсивность дальнейших исследований в том же направлении. Не меньшего удивления достойно также и то, что резкое падение уровня жизни, маргинализация значительной части населения, рост коррупции и административного произвола не порождали, тем не менее, никакого значимого взрыва социального негодования, никакого потрясения. Причины этого могут быть рассмотрены и проанализированы на различных уровнях осмысления. Традиционный для не вполне изжитой советской идеологии марксистский взгляд может обозначить здесь конструктивность стратегии воздействия на общественное самосознание, адекватность построения диалога между властью и народом. На более широком уровне обобщения можно говорить о формировании в постсоветском пространстве определённых механизмов социальных взаимодействий, нацеленных на установление экзистенциального равновесия во взаимоотношениях человека и государства, традиционно переживаемых в России как нечто глубоко личное.
Параллельно с этим осуществлялся своего рода переход от бинарной к тернарной организации мышления общества, поиск экзистенциально-онтологического «третьего», который в первую очередь реализовался как конструирование «среднего класса». Как и последующий, преемственно связанный с ним дискурс модернизации, «средний класс» являет собой весьма неоднородную и разноплановую ментальную структуру, максимально полно отражающую психологическую потребность в пространственно-временной иерархии, различным образом проявляющуюся на тех или иных стратификационных уровнях. Закономерным следствием их комплексного взаимодействия являются как аксиологическая перегруженность, так и хаотичная непоследовательность тенденций развития рассматриваемых дискрурсов.
Очевидные несообразности «среднего класса» и «модернизации» в последнее десятилетие были предметом радостного оживления социологической науки, имеющей в целом не так уж много поводов для плодотворного развития большинства своих дискурсов. В ситуации «перехода» самого общества, неясности пути и хаотичности действий обществоведческая мысль примеряла множество концептуальных ориентиров, не остановившись окончательно ни на одном. Применение «синтетических» подходов, сочетающих в себе положения подчас диаметрально противоположных теоретических конструкций, во многих отношениях представляется единственным выходом из положения; соответственно, выявляется ориентация скорее на рефлексивное мышление, нежели на эмпирический материал [2, 4, 9, 10].
Вместе с тем, мысль об обществе, живущая собственной жизнью и выступающая как действенное начало социального конструирования, может быть подчас гораздо более интересна, нежели жизнь самого общества. Духовные основания современной России заключают в себе ряд очевидных преемственных составляющих, которые позволяют рассмотреть «средний класс» и «модернизацию» в контексте их метафизических измерений, в рамках религиозно определённой и культурно организованной среды. Подобный подход открывает возможности построения более целостной картины, нежели при попытке комбинировать различные концептуальные модели теоретической социологии, ориентированной на опыт западных традиций. Между тем, и «средний класс», и «модернизация», несмотря на очевидное заимствование их дискурсов из зарубежного опыта, укоренены в духовной потребности «несвершения», составляющей неотъемлемую часть русской идеи [11-13].
Предметом настоящей статьи является феноменологический анализ «среднего класса» и «модернизации» как состояний общественного самосознания, как знаковых стратегий социальной мысли. Как первое, так и второе выступают в качестве «метафизических возможностей», конечным основанием которых является конструирование некоторой формы самоопределения по отношению к внешнему миру, всему инородному, расположенному по ту сторону черты, ограничивающей нашу самобытность. Последний аспект предполагает, помимо прочего, определённую опору на системный подход, поскольку принципиально важным в данном случае является соотнесение рассматриваемых дискурсов с завершением со-
циальной транзиции постсоветских десятилетий, исход которой в лумановской терминологии можно было бы определить как «осуществление дифференциации с окружающим миром, революционизации смыслов» [14]. В русле русских духовных традиций это осуществление произошло через адаптацию заимствованных концептов, трансформированных в нашем пространстве идей, где практически полностью отсутствует внутренняя мера как гарантия порядка, где никогда не было чётко обозначенного центра, где любой общенациональный проект ориентирован, в конечном итоге, на преодоление изначального темпорального разрыва.
«Запаздывающий» характер отечественной модернизации в равной мере может быть отнесён и к отечественному среднему классу, поскольку классические работы Берла и Мин-за, описывающие механизм разделения собственности и управления, отнюдь не являясь универсальной теоретической моделью, относятся к строго определённому этапу развития западного индустриального общества. Именно с данной тенденцией замены господства над человеком управлением делами, обозначившейся в начале 30-х годов прошлого столетия, связывают формирование среднего класса как «класса-для-себя» [15]. Бремя ответственности за «счастливую и прекрасную жизнь», впервые возложенное на среднее состояние Аристотелем, было естественным образом перенесено на индустриальное воплощение социального компромисса, «снимающего» прежний конфликт противоборствующих классов и нейтрализующего возможность всякого социального противоречия [16].
Вместе с тем, античный идеал блага «среднего достатка, порождающего умеренность» имеет мало общего с реальным средним классом в его западной интерпретации, который является не столько диалектическим синтезом богатства и бедности, сколько технического и социального в их взаимодействии как sui generis. Строго говоря, «культ» среднего класса изначально оказался сильно преувеличенным, «подвижный стык стратифицированного общества» [10] отнюдь не всегда рисуется лучезарными красками, он заключает в себе и угрозу обезличивания, и диктат усреднённости, и упадок мегалотимии. Этот ценностный ориентир «запоздал» как на уровне концептуального осмысления, так и в качестве стратегии действия.
Как и «модернизация», он изначально заключает в себе некоторый уничижительный оттенок, вполне созвучный российскому социальному пространству, чуждому чувству меры и не имеющему центра. И, тем не менее, именно «средний класс» стал предметом устремлений значительной части населения России и своего рода культом постсоветской социологической мысли. Данный дискурс, не отражая реального центра стратификационной пирамиды, воплотил в себе некий заряд предвидения, предощущения центра иного порядка: он сфокусировал на себе мысль об обществе в целом, стремление переосмыслить советское прошлое и разработать стратегию будущего.
Число несостоявшихся кандидатов в средний класс стремительно росло, составив страту гораздо более реальную, чем заданная социологическим описанием модель. «Выращивание» среднего класса как гаранта стабильности и необратимости прогрессивных социальных изменений во многих отношениях можно рассматривать как миф, но миф, гармонизирующий социальные отношения, конструктивный и необходимый для социальной адаптации большинства, стремящегося к аристотелевской идеализации умеренности как лучшего из всех благ.
Социологический поиск «среднего класса» воплотил надежду на обновление постсоветской жизни, на преодоление «ностальгии центра» и обретение новых смысловых ориентиров. Миф об инициативе средних слоёв, о «народном ополчении» простых людей, в духе Минина и Пожарского восстанавливающих общественный порядок и законность, чрезвычайно востребован современным российским самосознанием [10]. Средний класс - так, как он был воспринят и осмыслен в постсоветском обществе - в полной мере воплощает шпен-глеровское различие между переживанием и познанием, тот способ «реализации души в рамках окружающего её мира» [17], через которую постепенно в социальное пространство входила так долго подавляемая прежней идеологией жизнь.
Главной стратегией явился здесь поиск человека - «путь к тому высшему элементу в человеческом существе, который первичен как по отношению к «жизни», так и по отношению к рацио и характеризуется активным светоносным присутствием» [18, с. 118]. Образ простого человека, воплощённый в «среднем классе», задал то ощутимое поле «конституированных сознанием и наделённых смыслом идеальных предметностей» [19], то «самоутверждение правильности», которое выходит за пределы антитез, порождённых процессом распада, оказывается по ту сторону «the best and the rest», адаптировавшихся и не адаптировавшихся к резким социальным переменам.
Средний класс - воплощение «благоприятной перспективы» [1] трансформирующегося (или трансформировавшегося?) российского общества. Немарксистский взгляд мог бы искренне восхититься на предмет удивительной гармонии «верхов» и «низов» в вопросе того, каким должен быть простой российский человек. Возможно, именно в этом отчасти кроется разгадка малопонятного «безмолвия народа» перед лицом резкого падения уровня жизни, растущей коррупции и маргинализации широких слоёв населения. Отсутствие резко выраженного недовольства, массовых акций протеста свидетельствуют о быстро установившемся балансе во взглядах различных социальных групп на стратегию общественного развития. «Средний класс» действительно является ключевым аспектом - не с точки зрения социальной онтологии, где поиски его корреляции с реальными людьми неизменно заканчиваются провалом, но с точки зрения общественного идеала, его этико-аксиологических составляющих.
Представление о «простом человеке» составляет суть того, что в известной мере преодолевает феномен «русского раскола», оно является реальной синтезирующей силой и потенциалом стабилизации в состоянии «перехода». Здесь однозначно прослеживается связь с феноменом «пролетариата», который, не обладая никаким реальным коррелятом в социальном пространстве, тем не менее, удивительно гармонично вписался в пространство духа.
В обоих случаях мы имеем дело с комплексом этико-аксиологических ориентиров, функционирующих в общественном сознании в некритически воспринимаемой форме. И та, и другая идея во многих аспектах может быть представлена как миф, причём миф инородный. Призрак «среднего класса», подобно пролетариату, успел изрядно побродить по Европе, прежде чем осесть на российских просторах; помимо этого, можно говорить о ярко выраженной идее разрешения проблематики социальной темпоральности, играющей для русского самосознания ключевую роль. Раскол, инициированный, в конечном итоге, поздним цивилизационным развитием России, испытывает перманентную потребность в пространстве идей нивелирования этого временного сдвига, принципиальная неустранимость того и другого изначально ориентирует на формирование чрезвычайно высокого и, вследствие этого, недостижимого идеала. Аксиологически перегруженные представления о «среднем классе» и «пролетариате» вмещают в себя всё то, что могло бы разрешить проблему темпоральности, если бы данный проект изначально обладал сколько-нибудь значимым потенциалом реализации.
Средний класс - и как социологическое понятие, и как желаемая социальная судьба, в значительной мере является наследием метафизики пролетариата. На уровне мифа он достаточно быстро за два постсоветских десятилетия впитал в себя всё то, что ранее относилось к возможности потерять исключительно свои цепи. Движущая сила революционных преобразований, контуры которой имеют столь мало общего с реальным рабочим классом, постепенно сменила свой социологический образ на новый - и столь же далёкий от от действительных стратификационных картин. Так же, как и «пролетариат», «средний класс» ока -зался заимствованным из иной культуры, и, тем не менее, удивительно гармонично вписавшимся в проекты социального обновления.
Идеология строительства коммунизма, где среднему классу не находилось места в советской формуле «2+1» (союз рабочего класса и крестьянства, интеллигенция - в роли «попутчика»), принципиально выводила социальное действие за рамки общественной жизни.
Пролетариат воплощал иоахимитскую этику равенства и братства с её концентрацией энергии на мессианском идеале будущего [20]. В постсоветское время социальному действию отводится новое место, оно обретает иное воплощение - но в аналогичной структуре прежнего мифа. «Метафизическая возможность» модернизации, являющейся, по сути, позитивистским проектом, воплотила в наши дни иррациональное стремление российской ментальности оставаться tabula rasa - «чистым листом», открытым для новых начинаний. В духовное основание русской жизни положено не представление о вечной и незыблемой истине, а идея постоянного поиска; в связи с этим, отечественную модернизацию, в терминологии Ю. Ха-бермаса рассматриваемую часто как «незаверёшнный проект», можно обозначить как идеологию не столько «незавершения», сколько «несвершения» [13].
В сфере социологических и социально-философских исследований смещение акцентов из онтологической сферы в праксеологическую связано с определённым мировоззренческим поворотом в сфере обществознания: целевые ориентиры впервые начинают преобладать над ценностными. Интерес к среднему классу и модернизации объединяет не только «народ»и «не-народ», имущих и неимущих, но и общественность и научные круги. Циркуляция данных понятий не только в сфере научных исследований, но и в публицистике, интенсивное взаимодействие данных дискурсов свидетельствуют об их глубоких онтогносеологи-ческих основаниях, не сопоставимых с интеллектуальной модой определённого периода. «Народ» и «не-народ» обретают возможность единства через определённую форму противостояния внешнему цивилизационному миру, раскол между ними нивелируется, таким образом, общей мерой диссонанса по отношению к инородной среде. В наше время «ожидания» общественного идеала мы не можем черпать идеи из глубины своего прошлого, мы вынуждены заимствовать иное, при этом то иное, которое в значительной мере было отторгнуто этой внешней по отношению к нам средой. Модернизация, как и ранее проект строительства коммунизма, выступает как проект социального обновления, определяемого воздействием на общество технической реальности и сконцентрированной при этом на мессианском идеале будущего, являясь одновременно стратегией выведения социального действия за рамки общественной жизни, за пределы возможного воплощения.
На уровне социальной онтологии можно говорить о стремлении нивелировать определённый темпоральный сдвиг, инициированный, в конечном итоге, воздействием техники на общество. Пролетариат как движущая сила революционных преобразований на пути построения коммунизма, средний класс как опора модернизационных проектов - в равной мере представляют собой гармонизацию русского раскола «народа» и «власти». Игнорируя изначальный уничижительный оттенок, приданный этому понятию ещё до распада СССР, российское самосознание восприняло её как проект освобождения одновременно и от «тлетворного влияния» Запада, и от бремени советского прошлого.
«Модернизированными обществами» по малопонятным причинам называют передовые страны, в период перехода к информационной стадии сосредоточившие в своих руках развитие высоких технологий [1, 4]. При этом среднему классу данных обществ не вполне обоснованно приписывают широкий диапазон характеристик, которые никогда не были его отличительными чертами применительно к западному миру, но которые оказываются чрезвычайно востребованными в современной России. Речь идёт о рациональном экономическом поведении, инициативности, профессионализме, которые составляют ценностные ориентиры западного самосознания в целом, а не какой-то отдельной страты или прослойки. В нашей стране они представляют собой некий недостижимый идеал, проект конструирования которого, обосновываемый целями «модернизации», в действительности ориентирован на достижение политического и экономического равновесия.
Средний класс современной России имеет, по-видимому, столь же мало общего с реальным «базовым слоем», сколь и советский народ - с пролетариатом. Вместе с тем, оба они отражают необходимую для стабильности социальной системы степень консенсуса различных властных уровней с управляемыми слоями населения. В качестве критериев «выращива-
емого» среднего класса всё чаще обозначается толерантность к рыночным реформам, а следовательно, и к динамике социально-политических преобразований. Развитие новых технологий и внедрение экономических инноваций является здесь мерилом взаимопонимания власти и народа, критерием лояльности второго к первой. Модернизация выступает здесь как конститутивный элемент взаимодействия личности и государства, солидаризирующихся на основе противостояния внешнему миру, её проект - попытка искусственного формирования центра социального пространства в условиях острой нехватки внутренней сосредоточенности и свободы.
Дискурсы «среднего класса» и «модернизации» являются, с одной стороны, наиболее насыщенными смыслом с точки зрения взаимосвязи различных направлений социальной мысли, с другой, - ключевыми для понимания социальной транзиции и её завершения. Без большого преувеличения можно отметить, что оба они могут быть рассмотрены в качестве индикаторов состояния общества, основных тенденций его развития и формирования самосознания. Преемственность и взаимосвязь обоих дискурсов - среднего класса и модернизации - очевидна: оба они нацелены на формирование в постсоветском пространстве определённых механизмов социальных взаимодействий.
В нашей стране, где отношения человека и государства смещены на глубоко личный экзистенциально-психологический уровень, конструирование обновлённого социального пространства в последнее время было ориентировано на восстановление утраченного баланса «власти» и «народа». Два социокультурных мира, два разных уровня реальности, составляющих один из самых ярких примеров русского «раскола», обозначили таким образом определённые этапы своего взаимодействия, определённые конвенциональные аспекты своего сосуществования, определённые перспективы социально-экономического развития России.
Библиографический список
1. Авраамова, Е.М. Особенности занятости в России и перспективы формирования российского среднего класса как актора модернизации / Е.М. Авраамова, М.С. Токсанбаева // Вестник института социологии РАН. 2011.№3. С. 106-119.
2. Лапин, Н.И. Социокультурные факторы российской стагнации и модернизации // СОЦИС. 2011. №9. С. 3-17.
3. Малева, Т. Социальная модернизация и средний класс [Электронный ресурс] // http://www.socpolitika.ru/rus/social_policy_research/applied_research/document 11108.8Йш1
4. Мареева, С.В. Экономическое сознание россиян и процессы модернизации // Вестник института социологии РАН. 2011. №3. С. 28-46.
5. Российский средний класс и модернизация (по материалам фокус-групп и экспертных интервью) [Электронный ресурс]: // http://www.politcom.ru/tables/doclad_bunin_ makarenko.pdf.
6. Тихонова, Н.Е. Средний класс как субъект модернизации России [Электронный ресурс] // http://www.lawinrussia.ru/srednii-klass-kak-subekt-modernizatsii-rossii.
7. Маслов, Е.С. Ожидание осуществления социального идеала как феномен массового сознания / Е.С. Маслов — дисс. на соискание учёной степени канд. филос. наук. - Казань: КГТУ, 2003. - 188 с.
8. Тихонова Н.Е. Низший класс в социальной структуре российского общества // СОЦИС. 2011. №5. С. 24-34.
9. Аглиуллова, А.Х. Критерии идентификации среднего класса в России / А.Х. Аглиуллова. — дисс. на соискание учёной степени канд. соц. наук. - М.: МГУ, 2011. - 29 с.
10. Дождиков, А.В. Политическая и социальная активность среднего класса в России как основ -ной критерий идентификации его представителей // Вестник МГГУ им. М.А. Шолохова. Серия «История и политология». 2011. №2. С. 57-74.
11. Казакова, В.И. Средний класс: феноменологический взгляд // Труды НГТУ им. Р.Е. Алексеева. Серия «Управление в социальных системах. Коммуникативные технологии». 2011. №1. С. 21-31.
12. Казакова, В.И. Российская модернизация в горизонте идеологии «несвершения» // Будущее
технической науки: материалы международной научной конференции. - Н. Новгород: НГТУ, 2011.С.
13. Маркова, Т.В. Модернизация как общественный идеал: возможность, вероятность, ожидание / Т.В. Маркова, В.И. Казакова // Актуальные проблемы. 2011. № 5.
14. Луман, Н. Общество общества / Н. Луман. - М.: изд-во «Логос», 2011. - 640 с.
15. Bearle, A.A. The Modern Corporation and Private Property / A.A. Bearle, G.G. Means (2nd edition) Harcourt, Brace and World, New York, 1967.
16. Бодрийяр, Ж. Функция-знак и классовая логика / Ж. Бодрийяр. К критике политической эко-номии знака. - М.: Академический проект, 2007. - 335 с.
17. Шпенглер, О. Закат западного мира. Очерки морфологии мировой истории / О. Шпенглер. -М.: изд-во АЛЬФА-КНИГА, 2010. - 1085 с.
18. Эвола, Ю. Миф и ошибка иррационализма / Ю. Эвола. Лук и булава. - СПб.: Владимир Даль, 2009. - 384 с.
19. Смирнова, Н.В. От социальной метафизики к феноменологии естественной установки (феноменологические мотивы в современном социальном познании) / Н.В. Смирнова. - М.: ИФ РАН, 1997. - 120 с.
20. Дугин, А.Г. Социология воображения. Введение в структурную социологию / А.Г. Дугин. -М.: Академический проект, 2010. - 564 с.
Дата поступления в редакцию 27.04.2012
V.I. Kazakova
THE MIDDLE CLASS AND MODERNIZATION: NEW CULTURE OF COMMUNISM RECONSTRUCTING
Nizhny Novgorod State Technical University n.a. R.Y. Alekseev
Purpose: The topic under consideration is the cultural background and middle class as social actor of Russian modernization.
Design/methodology/approach: Social phenomenology theoretical framework is proposed to be the methodological base of the research. The elements of system approach are also used.
Findings: The middle class and the modernization are described by means of social consciousness forms and social-ontological levels. The main strategy of their constructing means the balance of the people and the power, which describes as two different spheres of social space. The middle class features contains the elements of «social order», as well as modernization. This situation can be discovered as «the call and the response» of the power and the people dialogue.
Research limitations/implications: The results of the research provides a starting-point for new way of contemporary Russian society study.
Originality/value: The parallels of middle class and proletarian, modernization and communism are analyzed from phenomenological point of view.
Key words: middle class, modernization, proletarian, social act, social ideal, social ontology, social phenomenology.
