CC BY
134
МИР ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬ ТУРЫ
Ольга ПАНОВА
ОТ МОДЕРНИЗМА К ПОСТМОДЕРНИЗМУ И ХУДОЖЕСТВЕННОМУ СИНТЕЗУ...
(пути современной европейской литературы)
Статья вторая
Обзор новейшей литературы, то есть творчества писателей в последние десятилетия ХХ века, предстаёт как обсуждение основных тематических комплексов и круга проблем, находящихся в центре внимания современных литераторов, без попыток непременно свести всё их многообразие в законченную систему - имея дело с текущим литературным процессом, преждевременно пытаться выстраивать исчерпывающие и глобальные обобщения. Мы постараемся проследить движение литературы от середины 60-х к концу 90-х годов прошлого века и выделить основные "силовые линии", определяющие контуры новейшей словесности.
Шестидесятые годы, образующие водораздел между литературой "новой" и "новейшей", с конца десятилетия получили название "грозовых" или "бурных шестидесятых". Это было время так называемого "левого взрыва", молодёжных бунтов, воинствующего феминизма, движений разнообразных "меньшинств" -этнических, расовых, культурных, социальных. В этом кипящем котле выплавлялись новые ценности западного мира - идеалы "политкорректности", "муль-тикультурности", начало которым было положено молодыми революционерами 60-х. В это время возникает молодёжная контркультура, или "альтернатива", запечатлевшая идеалы, жизненную философию, чувства молодых. Контркультура в литературе демократизировала язык, насытив его молодёжным сленгом, разговорными оборотами. Герои "литературы протеста" - молодые люди, разочарованные скукой, пошлостью "респектабельного общест-
© Панова Ольга Юрьевна - кандидат филологических наук, доцент кафедры истории зарубежной литературы филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
ва", материалистического и циничного. Молодые бунтари стремятся эпатировать обывателей резкостью тона, сарказмом, обращением к запрещённым темам.
В 1960-е годы контркультурный бунт возглавляют американцы - битники Джек Керуак, Аллен Гинзберг, скандалист Уильям Берроуз, эксцентричный Кен Кизи и другие. Европейская контркультурная литература этого десятилетия явно уступает заокеанским образцам. После эры неоконсерватизма в 70-80-х годах новый импульс к развитию контркультурная практика получает в 90-е годы. Немалую роль снова сыграл американский культовый текст - нашумевший роман Дугласа Коупленда "Поколение Х" (1990). Название стало нарицательным для молодёжной контркультуры 90-х, в том числе и в Европе, где в эти годы появились на свет не менее яркие, чем в США, образцы литературного бунтарства и эпатажа.
Ещё один итог "грозовых шестидесятых" - так называемая гендерная революция, в которой феминизм одержал убедительную победу. Откровенность и смелость писательниц, пионерок "гендерной революции", бывали сопряжены со скандалами и эксцессами. Однако жёсткость и бескомпромиссность в разоблачении "мужских идеологий", свойственные 60-70-м, сменяются в 1980-90-х реабилитацией некоторых традиционных ценностей, норм и ритуалов, издавна существовавших в отношениях полов. В целом европейскому феминизму, как и "женской литературе", гораздо в меньшей степени свойственны агрессивность и экстремизм, отличающие феминизм в США. Что же касается женщин-писательниц, то по качеству своей литературной продукции они уже давно не уступают коллегам-мужчинам. При этом наличие особого женского взгляда в их книгах часто не предполагает феминистской идейной платформы.
В 1980-1990-е годы в западной словесности актуальным остаётся постмодернизм, чьё влияние на литературу становится менее явным, но более глубоким. Оно сказывается, в частности, в том, как трактуется в новейшей литературе целый ряд важных тем. Так, например, постмодернизм отстаивает идею литературы как самодостаточной деятельности, которая может существовать и существует без всякой связи с внетекстовой реальностью. Возможно, результатом восприятия и усвоения этой идеи стало широкое распространение в 80-90-х "литературы о литературе", когда писатели пишут о писателях и о книгах, или в крайнем случае о журналистах, сценаристах и филологах. Борьба с "тиранией реальности" и "диктатурой фактов" разворачивается также на новом полигоне: объектом постмодернистской диверсии становится в 70-90-е история, которую писатели стремятся лишить достоверности и авторитетности. Не в последнюю очередь это связано с травмированностью современного человека ходом истории.
Век, переживший множество кровавых войн, зверства диктатур и режимов, пожавший плоды революций, рождает книги, в которых застывает слепок истории, запёкшийся, словно сгусток крови. Вместе с тем к концу века в литературе нарастает ощущение того, что столкновение с историей смертельно для инди-
вида, что от кошмарной исторической правды надо спасаться - бежать в область вымысла, в царство литературной, художественной реальности.
Попытки ревизии истории уже предпринимались в европейской литературе после Второй мировой - например, "бунт снобов" или книги "новых романистов" о войне. В 80-90-х годах под влиянием постмодернизма начинается масштабный пересмотр представлений об истории и самой идеи исторического знания. Недоверие постмодернистов к "метарассказам", к общепринятым версиям, признанным истинам приводит к утрате веры в официальную Историю и к поиску разных альтернативных историй - неизвестных или попросту придуманных. Пишутся романы - версии прошлого, выходящие за пределы большой Истории, которые трансформируют прошлое и становятся чем-то вроде контристории.
Ещё одна категория европейского сознания, которая подвергается ревизии в последние два десятилетия, - это понятие "национального духа", той "англий-скости", "французскости", "немецкости", что складывалась долгими веками. Наступающая эра мультикультурализма сталкивает два противоположных вектора - стремление к сохранению национальной идентичности и мощную тенденцию к стиранию национальных границ. Это, безусловно, связано, во-первых, с объединением Европы, во-вторых, с мощной экспансией неевропейских культур, вторгающихся в европейское пространство. Начиная с 60-х годов резко возрастает поток иммигрантов из азиатских, африканских, латиноамериканских стран, в европейском обществе складывается "цветной средний класс", всё больше становится иммигрантов во втором и третьем поколении. Все эти процессы происходят и в США, и во всех европейских странах, в первую очередь в Британии, Франции, Германии. Пожалуй, наиболее характерной является ситуация в Великобритании, где сформировался новый тип англо-язычной словесности - так называемая постколониальная литература. Это целое поколение писателей, подобно В. Набокову или Дж. Конраду в совершенстве овладевших искусством слова другой нации.
Ещё одно проявление мультикультурализма - сменяющие друг друга "бумы" вокруг тех или иных национальных литератур, прежде не игравших в культурном сознании Европы значительной роли. Первое событие этого ряда - "латиноамериканский бум", пришедшийся на конец 60-х - 70-е годы. В конце 80-х с падением СССР и других социалистических стран начинается бум вокруг литератур Восточной и Южной Европы - бывшей Югославии, Польши, бывшей Чехословакии. Наконец, примета последних лет - возрождение интереса к испанской литературе, давно уже ставшей для Европы "периферийной".
Может быть, главным достижением последних десятилетий стало расширение европейского сознания, по своим масштабам сравнимое с тем, которое происходило в эпоху великих географических открытий. Рост восприимчивости, интереса к новому, усвоение категорий других культур приводят к изменению духовного климата в Европе. Дух позитивистского скепсиса и безверия, дос-
тавшийся веку XX в наследство от XIX, сменяется всё возрастающей тоской по мифу, по вере, рождает стремление к новым идеалам и ценностям, расширяет горизонты духовного поиска.
Отцы и дети, или Культура и контркультура
Бывают времена, когда подонки общества суть сливки его духовной жизни.
Джек Керуак
Молодёжная контркультура к концу ХХ века, как ни парадоксально, стала восприниматься как самостоятельная литературная традиция, насчитывающая уже около трёх десятилетий. Она объединяет разные образцы "контркультурного", или "альтернативного письма", особенно многочисленные в Британии и Франции. Среди пионеров молодёжной альтернативы в европейской литературе 60-х годов - английские "сердитые молодые люди", проявившие себя в основном в прозе и драматургии. Героями времени стали персонажи "сердитых" романов Джона Уэйна "Спеши вниз" (1953), Кингсли Эмиса "Счастливчик Джим" (1954), пьесы Джона Осборна "Оглянись во гневе" (1957). Каждый из них - это "дерево, растущее кроной вниз", люди, живущие "наоборот". На своих ровесников, разделявших ценности большинства, "сердитые" смотрели как на ренегатов. С сарказмом и злостью рисуется в романе Джона Брейна "Путь наверх" (1957) молодой карьерист, предающий новые идеалы современной молодёжи ради денег, карьеры, удачного буржуазного брака.
Знаковой фигурой "новой альтернативы" 1990-х - европейского "поколения Х" - стал шотландец Ирвин Уэлш, воспитанный, по его собственному признанию, на Шекспире и Достоевском, но своими героями сделавший современных "отверженных". Он начал писательскую карьеру в 1994 году, опубликовав романы "На игле" (1993), "Кислотный дом" (1994), "Кошмары аиста марабу" (1995) и продолжение "На игле" - роман "Порно" (2002). За десять лет только в Англии и Америке "На игле" выдержал более пятнадцати изданий и был продан общим тиражом около миллиона экземпляров. Не последнюю роль в популярности книги сыграла её экранизация: "На игле" стал самым кассовым британским фильмом последних десятилетий. Роман Уэлша скомпонован из ярких сцен и сам по себе кинематографичен. Его герои - Рентон, Бегби, Кочерыжка и другие - шотландские люмпены с окраин Эдинбурга, героиновые наркоманы, футбольные хулиганы, больные СПИДом, безработные. Все они англичане, принадлежащие к посттэтчеровскому поколению. Единственная мораль, которой они подчиняются, - "наплевать на всё".
Ещё один enfant terrible новейшей литературы - скандально известный Мишель Уэльбек, бывший программист, а ныне самый одиозный писатель-провокатор последнего десятилетия во Франции, автор нескольких романов. Его дебют - "Элементарные частицы" (1998), написанный в форме не то семей-
ного романа, не то антиутопии, поверг общественность в глубокий шок. Это история двух сводных братьев - Мишеля и Брюно, страдающих от своей "сексуальной неполноценности". Мишель, биофизик, становится создателем расы новых людей - клонов, которые освобождены от проблем, связанных с сексом, со старением и смертью. Так возникает не то утопия, не то антиуто- пия -уэльбековский "дивный новый мир".
Следующий скандальный опус Уэльбека - роман "Платформа" (2001), темой которого стал так называемый "секс-туризм". Книга написана будто специально для того, чтобы шокировать представителей самых разных социальных групп: негодуют мусульмане и левые, феминистки и поборники прав человека, туристические фирмы и защитники окружающей среды. Сам писатель относится к шумихе вокруг "Платформы" спокойно: он убеждён, что его роман - лишь апология подлинной любви, которой, увы, больше нет места среди "либеральных ценностей" современного мира.
Возможно, Уэльбек не самый сильный писатель, но успех его романов - это социально-психологический симптом, а не следствие его литературного дарования. Родившийся в 1958 году, он разоблачил поколение родителей - контр-культурщиков 60-х, обвинив их в создании в Европе "нового сексуального порядка", жестокого, как тоталитарный режим, главным врагом которого является старость и некрасивость. По мнению Уэльбека, Европа ощущает себя измученной последствиями сексуальной революции, своим несоответствием стандартам масскульта и рекламы. Рок-звезды и киноактёры всюду выступают в качестве образцов, реклама подавляет, секс и деньги разделяют людей на победителей и проигравших. Сформировался новый класс - "сексуальный пролетариат", обездоленный и униженный. Современный европеец до боли ненавидит свою старость и воспринимает молодость своих детей как возмездие. Что же касается отчуждения и равнодушия, бессмыслицы существования - авторы поколения 90-х пишут об этом спокойно, как о погоде. И если в 60-е молодые задавались вопросом, как им следует распорядиться культурным наследием отцов, то теперь старшему поколению, видимо, стоит спросить себя, какое наследство оно оставило своим детям.
Тендерный вопрос, или мужчины и женщины
Будь проклят тот, кто натравил один пол на другой!
Август Стриндберг. "Отец "
Феминистское движение, развязавшее настоящую "войну полов" в 1960-е годы, в 80-90-х постепенно переходит в "бархатную революцию". Смена вех и поколений в женской литературе особенно заметна при сравнении романов двух женщин, ставших в разные периоды двумя версиями феминистского мифа. Старшая из них - французская писательница Маргарит Дюрас (1914-1996). Вызов и эпатаж, которые отличают и её жизнь, и творчество, для многих читателей
воплотили дух воинствующего феминизма. Самое известное её произведение -автобиографическая книга "Любовник" (1984), получившая в 1985 году Гонкуровскую премию, основана на воспоминаниях детства писательницы, которое прошло в Индокитае. Это история девочки-подростка, решившейся отстаивать своё "я" вопреки давлению семьи и грубому деспотизму старшего брата. Когда она заводит себе любовника-китайца, её аморальное поведение делает разрыв с семьёй окончательным - возникает пропасть между детством и взрослой жизнью.
Совсем другой образ стал воплощением феминистской идеи в последнем десятилетии прошлого века. Немецкая писательница Ингрид Нолль дебютировала в начале 90-х годов. До 1991 года она была домохозяйкой, матерью троих детей, а писать начала уже в пенсионном возрасте. Судьба Ингрид Нолль и её литературная удача подаются в западной прессе как реализация мечты о женской эмансипации: талант, томившийся под игом мужского деспотизма, вырвался на свободу, и появилась литературная знаменитость, честно исполнившая долг порядочной немецкой домохозяйки. В её книгах действительно главной является тема женской судьбы, это настоящие женские исповеди. Например, в романе "Аптекарша" (1994) изобретательное смешение детективного жанра, дамского романа и бытовой феминистской идеологии создаёт захватывающее чтение с элементами пародии и "чёрного юмора", раскрываются потёмки женской души с её таинственностью, коварством, кокетством, с ещё не осознанными желаниями и порывами.
Две полярно противоположные версии женской судьбы представляют собой биографии английских писательниц Сьюзен Хилл и Маргарет Дрэббл. Первая из них после романов "Ночная птица" (1972), "В весеннюю пору года" (1974) прекращает писать и посвящает себя домашнему хозяйству. А Маргарет Дрэббл, автор знаменитых романов "Иерусалим золотой" (1967), "Водопад" (1969) и "Ледяной век" (1977), напротив, успешно занялась литературно-критической деятельностью и издательским бизнесом.
"Гендерная революция" не оставила равнодушными и писателей-мужчин. Одним из первых провозгласил себя "феминистом" американский романист Джон Апдайк, посвятивший "загадочной женской душе" знаменитую эксцентрику "Иствикские ведьмы" (1984). А уже в 90-е годы модный постмодернист нового поколения Джулиан Барнс в романе "Англия, Англия" повествует о молодой талантливой мужененавистнице, которая мстит бросившему её отцу, делая головокружительные успехи в бизнесе, но в конечном итоге предпочитает карьере и богатству патриархальную уединённую жизнь в сельской старой доброй Англии.
В эпоху "победившего феминизма" женщины, добившиеся равных социальных прав, теперь решают задачи иного порядка, одна из которых - стать полноценным участником созидания культуры, писать книги, картины, музыку не хуже мужчин. Надо сказать, что последние следы неравноправия в области художественного творчества стремительно исчезают. Писательницы, не уступающие мужчинам - коллегам по цеху, появились уже в начале XX века, например,
Вирджиния Вулф, Гертруда Стайн. А в 1980-1990-х понятие "женская литература" уже звучит как анахронизм. Наверное, самый яркий пример такого женского творчества - знаменитая Айрис Мердок (1919-1991), профессор Оксфордского университета, приобретшая статус "современного классика", автор философско-психологических и исторических романов ("Под сетью" (1954), "Алое и зелёное" (1965), "Чёрный принц" (1972), "Море, море" (1978), "Ученик философа" (1983) и др.). Они отличаются напряжённостью интриги, яркостью характеров, много места в них занимают размышления о непредсказуемости человека, загадочности его судьбы. В 80-е годы выдвинулась Анита Брукнер, доктор искусствоведения, профессор Кембриджского университета. Герои и героини её романов - писатели, преподаватели, музыканты, учёные, неустроенные и несчастные, несмотря на свой интеллект, нравственные качества и жизнестойкость. Концовки романов открытые, оставляют возможности для многих вариантов. Такие романы, как "Начало жизненного пути" (1981), "Провидение" (1983), "Семья и её друзья" (1985), продолжают традицию психологической прозы в духе В. Вулф и А. Мердок, её книги встраиваются в русло современной "уни-верситетской прозы" и содержат элементы постмодернистской эстетики.
Литература о литературе и литература об истории
Всё - только текст.
Ж. Деррида
Литература не как подражание жизни, но как подражание себе самой - это яркая примета современности. В длинном ряду "книг о книгах" стоит, например, злобно-саркастический роман Уильяма Голдинга (1911-1993) "Бумажные людишки" (1984), посвящённый драматическим отношениям популярного писателя и филолога, пишущего его биографию. Оба - и беллетрист, и критик -предстают весьма отвратительными подонками (но критик, вероятно, всё же чуть отвратительнее) и, главное, нелепыми и смешными неудачниками. В том же духе написан и роман французского писателя Тонино Бенаквиста "Сага" (1997), рассказывающий о создании сценариев для телевизионных "мыльных опер", над которыми трудится целый коллектив литературных неудачников разного пола и возраста. Бурно развивается так называемая университетская проза: быт интеллектуальной элиты, университетская жизнь в 80-90-х годах дают богатый материал для игр с читателем, лукавых розыгрышей и пародий и для обсуждения серьёзных проблем в рамках "камерного жанра". Среди ведущих мастеров "университетской прозы" в Европе выделяется английский писатель, филолог по образованию Малькольм Брэдбери (1932-2000), признанный "современным классиком". Его блестящие романы иронически изображают судьбу коллег - писателей, преподавателей, журналистов, критиков. Роман "Сокращения" (1987) рисует картину нравов Великобритании в эпоху тэтчеров-ского бума: тратятся бешеные деньги на рекламу, телесериалы и прочие проек-
ты-однодневки, а университеты хиреют, переживая время сокращений, урезывания штата и зарплат. Главный герой - писатель и преподаватель, уволенный по сокращению штатов, покидает свой пасторальный приют в сельской Англии (более, впрочем, похожий на хлев) и переезжает в столицу писать сценарий для телесериала. Брэдбери создает ироническое повествование о похождениях чудака-профессора в джунглях телецентра, рисует гротескные портреты телевизионных служащих, актёров и магнатов, показывает анонимное коллективное "творчество", производящее "разноцветные телепомои".
В ироническом ключе написан остросюжетный "Профессор Криминале" (1992) - роман, рассказывающий о погоне настырного молодого журналиста за неуловимым и загадочным профессором Басло Криминале. Криминале - философ и современный властитель дум, многоженец и ловелас, обладатель огромных капиталов сомнительного происхождения, доверенное лицо европейских политиков и мафиозных крестных отцов, восточноевропеец и космополит - то ли венгр, то ли поляк, то ли болгарин, для которого даже в эпоху "холодной войны" были открыты все границы. Криминале - хамелеон, изменчивый, как бог Протей, он родился среди хаоса, жил среди хаоса и сам стал воплощением хаоса. Криминале - символ "цивилизации потребления", в которой "половина человечества либо голодает, либо воюет, а... вторая половина шляется по магазинам".
Герои романа путешествуют по всей Объединённой Европе, переезжая из столицы в столицу, и обнаруживают следы прекрасного и погибшего европейского прошлого - "сумрачного германского гения", великой Австро-Венгрии, старой доброй Англии, прекрасной Италии - рая художников и музыкантов. Теперь это единое "европространство", прозрачное для тайной "европолиции" и открытое для "европолитики" и "евроэкономики" с бесконечными "еврокомис-сиями", "европарламентами" и "евроналогами". Восточная Европа все ещё воспринимается как отдельный, особый мир, хотя и приблизившийся к Западу на угрожающе близкое расстояние. Притягательный и опасный, этот мир с его двойным дном и двойным стандартом воплощён в образе жадной до "евромага-зинов" красавицы-венгерки Илдико - неотразимой соблазнительницы, одурачившей и наивного английского героя, и самого Криминале. В романе Брэдбери отразились все темы, ставшие главными в современной "евролитературе" - национальное и "мультикультурное", отношения Восточной и Западной Европы, место интеллектуалов в современном обществе, роль масс-медиа, происхождение крупных капиталов и политической элиты и, наконец, прошлое и настоящее, проблема истории и современности.
* * *
Противостояние "ангажированной" и "дезангажированной" литературы, "моралистов" и "снобов", обозначившееся после Второй мировой войны, продолжается и в 1980-1990-х. Сталкиваются два разных отношения к проблеме
истории. С одной стороны - это уважение к факту, стремление отыскать смысл в истории, убеждение в ответственности писателя. Такая позиция отличает современную ангажированную литературу - творчество Грэма Грина, Чарльза Перси Сноу, Ф. Дюрренматта и др. С другой стороны, с 1980-х годов начинается масштабная постмодернистская ревизия истории, её "разоблачение" и распредмечивание, стирание границ между фактом и вымыслом. Кем и как собирались факты? В чью пользу они интерпретировались, выстраиваясь в тенденциозные теории и концепции? Этими вопросами задаются современные "бунтующие снобы", и варианты постмодернистской реинтерпретации истории становятся всё более разнообразными и утончёнными. Примеры такого подхода -яркие экспериментальные романы целого ряда английских авторов - Грэма Свифта, Уильяма Голдинга, Питера Экройда, Джулиана Барнса...
Истории, которых не было, но которые могли бы быть, рассказывает Питер Экройд - автор постмодернистских "биографий", составленных из "вероятных, но недостоверных событий": "Завещание Оскара Уайльда" (1983), "Дом доктора Ди" (1966) и др. В романе "Мильтон в Америке" (1996), например, рассказывается о том, как великий слепец бежал из Англии в Новый Свет, как он помогал колонистам-пуританам и что из этого вышло. В постмодернистской манере "пёстрого" фрагментарного письма работает прославившийся в 80-е годы Джулиан Барнс, создавший "Историю мира в 10 У главах" (1989). В этом эксцентричном коллаже история перемешана с журналистикой, частные проблемы - с мировыми. Друг за другом следуют библейский рассказ о всемирном потопе, рассказанный древесными червями, пробравшимися в Ноев ковчег, истории об арабских террористах, захвативших туристический лайнер, о молодой женщине с двумя кошками, единственной выжившей после ядерного взрыва. Нет историй важных и второстепенных, истинных и ложных - есть всякие истории, по-разному прочитанные и понятые. Фантастическая картина жизни после смерти в беспросветно унылом Раю, похожем на процветающее постиндустриальное общество, венчает эту "неизвестную историю" мира, в которой так сильно чувство тревоги за судьбу современной цивилизации.
Фантастическое "перекраивание" истории национальной происходит и в романе Барнса "Англия, Англия". Предприимчивая команда бизнесменов создаёт на крохотном, ничем не примечательном островке Британского архипелага туристический рай - "старую добрую Англию", где, словно в волшебном паноптикуме, собраны все символы Британии - от Робина Гуда до Вестминстерского аббатства и "файв-о-клока", от королевской семьи до шотландских кланов и "малиновок на снегу". А настоящая Англия, одичавшая и заброшенная, вновь становится патриархальной сельской страной. Несмотря на иронический тон, очевидно, что Барнс всерьёз занят обдумыванием исторического опыта и проблемы "английскости", идеи "корней", глубокой исторической преемственности, определяющей судьбу нации.
Национальное и мультикультурное
Мы меняли национальности как перчатки: австрийская перчатка, германская, русская, американская, французская, британская.
Малькольм Брэдбери "Профессор Криминале "
О проблеме "мультикультурности" легче всего составить представление, знакомясь с феноменом так называемой британской "постколониальной литературы" конца XX века. Она объединяет произведения, написанные на английском языке авторами - жителями бывших британских колоний и гражданами Великобритании, не принадлежащими к белой расе. Эти писатели стремятся пересмотреть концепцию национального самосознания и взаимоотношений культур, подвергнуть сомнению многие устоявшиеся каноны и привлечь внимание общества к тому факту, что в современном мире монолитная культура всё чаще уступает место культурному многообразию. Среди представителей "постколониальной литературы" - скандально знаменитый Салман Рушди, выходец из Индии, удостоенный Букеровской премии в 1981 году, менее известные у нас уроженец Гонконга Тимоти Мо, писатель двух империй - Китая и Британии, и нигериец Бен Окри, также лауреат Букеровской премии, и многие другие. В этой плеяде авторов выделяется Кадзуо Исигуро. Он родился в Нагасаки в 1954 году, приехал в Англию в 1960-м, получил образование в двух английских университетах. Постоянно живёт в Лондоне. В его первых книгах "Туманный вид на холмы" (1992), "Художник в меняющемся мире" (1986) звучит японская тема, от которой он отказывается в третьем, самом знаменитом романе - "Остаток дня" (1989). Роман японца Исигуро посвящён феномену "английско-сти", образу Англии, существующему в сознании и самих англичан, и иностранцев. Предмет описания - Англия накануне Второй мировой войны и после неё.
К. Исигуро использует в своём произведении весь традиционный набор характерных английских атрибутов: поместье с его прекрасным садом и домом, гостиная, портреты предков, буфетная со столовым серебром, камин, библиотека... Здесь и хозяин поместья, образцовый джентльмен лорд Дарлингтон, его гости, его дворецкий, его экономка и другие слуги. Здесь и яркие детали быта, и путешествие по стране с путеводителем начала века, живописные английские пейзажи, сельские гостиницы, пабы. Повествователь и главный герой произведения - Стивенс, дворецкий лорда Дарлингтона в его поместье. Он-то при всей своей ограниченности и оказывается в романе воплощением "английскости". Это такая позиция, когда душевные движения подавляются ритуалом, когда социальное достоинство - "честь дворецкого" - торжествует над индивидуальностью, над всеми личными чувствами. Преданность и достоинство слуги не позволяют Стивенсу высказывать своё мнение: он не смеет осуждать нацистские симпатии хозяина, молчит и о годах лишений, о питании по карточкам, бом-
бёжках. Неуклонно следующий по однажды выбранному пути, он не критикует, не сомневается и не жалуется.
Таким образом, "английскость" получает в романе Кадзуо Исигуры двойственную оценку, что, очевидно, происходит за счёт двойного видения автора -его взгляда на "английскость" и изнутри, и со стороны. Его проза экономна, сдержанна, но очевидно, что его авторская позиция, скрытая в подтексте, вызвала отклик прежде всего у истинно английской аудитории.
Авторы "постколониального поколения", таким образом, не только создают мультикультурное пространство, но и углубляют понимание английской культуры. Европейские литературы конца ХХ века, в первую очередь британская и французская, в значительной степени обогащаются благодаря творческому потенциалу авторов культурного пограничья.
* * *
Ещё один источник мультикультурного разнообразия современной Европы - рост интереса к национальным литературам, прежде пребывавшим в статусе "культурной периферии". Интерес к восточноевропейским литературам возник ещё в 1960-х, то есть в годы "оттепели". Многие имена потом оказались забыты, а в 80-90-х состоялось их "второе открытие". Так произошло, например, с польским писателем Мареком Хласко (1934-1969) - самой яркой звездой молодой польской литературы конца 50-х - начала 60-х годов. Наиболее известное его произведение - роман-автобиография "Красивые, двадцатилетние" (1966), который может показаться российскому читателю очень знакомым, поскольку поляк М. Хласко писал в манере, близкой не то Эрнесту Хемингуэю, не то любимому у нас Сергею Довлатову. Несколько сумбурно, имитируя сбивчивый устный рассказ, автор описывает, как он работал на автобазе, на стройке, голодал, сидел в тюрьме, писал доносы, пил, дрался, жил так, что не дожил до сорока. Здесь и русские танки, и походы по кабачкам, и запрещённые разговоры, и эмигрантская бесприютность. В рассказе слышатся то циничный смех, то слёзы обиды и ярости, то искренняя злость, то притворное равнодушие. М. Хласко действительно писал иначе и о другом, нежели западноевропейские авторы - его современники. Но в этом смысле он является скорее исключением из правила.
А правило состоит в том, что оригинальность литературы, порождающей бум, оказывается на поверку лишь камуфляжем. Часто автор либо быстро мимикрирует под окружающую среду, либо работает в русле западноевропейского литературного стандарта, "подкрашивая" книги местным колоритом для придания им "товарного вида". Пример первого рода - чешский литературный критик, музыковед и писатель Милан Кундера, крупный романист второй половины XX века. Второй вариант - широко разрекламированное творчество Мило-рада Павича, самой громкой знаменитости времён бума вокруг Юго-Восточной Европы.
Известность приходит к Кундере на рубеже 50-60-х, когда в свет вышло трёхтомное собрание его прозы "Смешные любови". Первые романы Кундеры посвящены реалиям социалистического общества: в "Шутке" (1967) речь идёт о сталинизме, в "Невыносимой лёгкости бытия" (1984) - о Чехословакии времён "Пражской весны" 1968 года. После участия в "Пражской весне" он эмигрирует в Париж и лишается чешского гражданства. В 1988 году появляется "Бессмертие" - первый его роман, написанный по-французски, затем романы "Неспешность" (1994), "Подлинность" (1998). В эмиграции заметно меняется творческая манера писателя: в отличие от прозы "чешского периода" поздние произведения написаны в манере, сближающей прозу Кундеры с постмодернизмом. Иной стала и тематика - речь теперь идёт о "человеке вообще", о разных культурах и исторических эпохах. Мы не находим в поздних романах ни прежней яркости местного колорита, ни характерных "чешских" дилемм, которые создавали драматизм, остроту и оригинальность ранней прозы. При всём том усиливаются философичность прозы и ирония, которые всегда были свойственны чешскому классику. Изысканность стиля, сложная гамма переживаний и мыслей сделали эти романы интеллектуальными бестселлерами.
Секрет громкого успеха Милорада Павича не в последнюю очередь связан с обострением сочувственного интереса к судьбе бывшей Югославии. Народ, переживший драматическое падение социалистического режима, новую диктатуру, войну, американские бомбардировки и при этом продолжающий создавать культурные ценности, - вот истинный адресат аплодисментов, которыми в последние годы читатели и критики всего мира награждают М. Павича.
В "художественных открытиях" Павича на самом деле нет ничего нового. Как и у Джойса, Фолкнера, Гарсиа Маркеса, используются местный колорит и локальный миф, которому Павич тщится придать универсальное, общечеловеческое звучание. Есть изящное плетение словес, игра, пародия, ирония, стилизация, как у У. Эко и многих постмодернистов, талантливых и не очень. И эксплуатация модной "сербской темы", а также всегда актуальной "загадки пола" -не случайно и в романах, и в драмах публике представляются "мужские" и "женские" версии, ничем, по сути, друг от друга не отличающиеся. Читая книги Милорада Павича, нельзя не удивляться затейливой вязи слога, за которой не всегда легко отыскать содержательные глубины, и "невыносимой лёгкости" не только бытия, но и смерти, тому, с каким изящным безразличием затрагиваются серьёзные и страшные вопросы. Человеческая жестокость, зло, драма одиночества, отвергнутой любви - всё это становится удачным поводом для стилистической эквилибристики в духе неофолька. Интересно, является ли это своего рода защитной реакцией на бедствия, обрушившиеся в конце XX века на родину писателя, или просто демонстрацией верности принципам, провозглашённым Деррида: "Всё - текст, и Освенцим - тоже только текст". Драмы героев не вызывают болезненной реакции души. Павич заставляет фантазировать, соав-торствовать, совитийствовать, а не сострадать. В своей прозе он постоянно являет читателю Смерть, но не как реальный факт, а как ещё одного персонажа,
полноправного героя его книг. Теперь, в эру постмодернизма, прекрасная девушка с выколотыми глазами, человек, которого долго бьют в тёмном подвале, мужчина, задушенный лентами шляпы, не вызывают ужаса - это всё только "приключения письма".
Кажется, в этом тёмном мире византийско-сербских закоулков нет и не может быть любви. Но эти страшные истории включают и "как бы любовь" - в постмодернистском, конечно, понимании. У них нет ни счастливых, ни по-настоящему трагических развязок. У Павича смерть и любовь - одно и то же. Если появляется любовь, её непременно завершает смерть - тема, ставшая расхожей, разменной монетой со времён декаданса, заезженная до банальности, но неизменно производящая впечатление на публику, ищущую сенсаций.
В 1980-1990-е годы постепенно набирает обороты ещё один национальный бум: внимание всё больше привлекает так называемый испанский городской роман, окрашенный влиянием постмодернизма и местным колоритом. Это проза Гонсало Торренте Бальестера (на русский язык переведён его роман "Дон Хуан" (1963), Х. Ферреро, Х. Мильяса и др. Популярная версия новой испанской волны - интеллектуальные детективы Артуро Переса-Реверте - "Клуб Дюма" (1993), "Севильское причастие" (1996), "Фламандская доска" (1995) и др. Произведения этих авторов объединяет место действия - большой город, обычно Мадрид или Барселона, и использование так называемых металитера-турных приёмов - смешение вымысла и реальности, попытка идентифицировать жизнь и литературу. Воображение и порождённые им фантазии властно вторгаются в реальность, а жизнь прочитывается по законам текста. Ощущение магии, волшебства - и в то же время поразительной фактурности, натуралистичности письма новых испанских романистов - производит завораживающее действие, которое сродни впечатлениям от картин С. Дали или некоторых новелл Борхеса.
"Книги ада и рая"
Эта ностальгия по Богу, столь таинственная и столь осязаемая, открылась во мне как незаживающая рана.
Никос Казандзакис "Последнее искушение Христа "
XX век, начинавшийся как эпоха скепсиса, безверия, "смерти богов", заканчивался утверждением веры в реальность вымысла и фантазии, идеального и духовного. В этом пафос многих новейших литературных течений, таких, как новый испанский роман или "новая художественность" во Франции. Эта же тенденция видна во всё большей популярности притчевых, иносказательных форм, в распространении "сказок для взрослых" - в таких книгах, как притчи У. Голдинга и Дж. Фаулза, романы-сказки или романы-мифы Мишеля Турнье и К. С. Льюиса, в популярности жанра "фэнтэзи" и т. д. и т. п. Давно умершие боги воскресают снова - в этом секрет успеха современных сказочников и богоискателей, которые создают новые апокрифические евангелия. В книге порту-
гальского писателя Жозе Саррамаго "Евангелие от Иисуса" история рождения, духовных исканий и искупительной смерти Спасителя рассказывается от его собственного лица. Ещё один пример смелого обращения к сакральной теме -роман греческого автора Никоса Казандзакиса (1883-1957) "Последнее искушение Христа" (1955), по которому был снят одноимённый фильм М. Скорсезе. Казандзакис, лауреат Международной премии мира, - парадоксальная личность: ему близки и немецкая идеалистическая философия, и коммунистические идеи, и дзен-буддизм, и язычество, и христианство. В его стихийной теософии воедино слита мудрость разных доктрин и учений, и, что интересно, такая религиозная эклектика возникает у Казандзакиса задолго до Нью эйдж\ В романе "Последнее искушение Христа" вольность трактовки евангельской истории может вызвать шок и протест у ортодоксального верующего. Иисус здесь изготовляет кресты для распятия израильских патриотов-зелотов, предательство Иуды предстаёт как акт высшего мужества. И, наконец, описывается "последнее искушение" Бога-человека, о котором нет ни слова в каноническом евангельском тексте, - искушение семьёй, женской любовью.
Интересный вариант обращения к библейскому сюжету создал в романе "Вирсавия" (1984) известный шведский писатель Торгни Линдгрен. Его книга представляет особую, женскую точку зрения на священную историю. Главная героиня повествования - любимая жена царя Давида Вирсавия; тема - процесс развития её личности и её восприятие событий, известных нам по каноническому тексту 1-й книги Царств. В романе поднимаются важные и поистине неотступные вопросы о смысле человеческой судьбы, о тайнах любви, ревности, рождения и смерти, делается попытка определить сущность божественного. Феномен, типичный для ХХ века, - индивидуальная, личная, так называемая партикулярная вера, индивидуальное прочтение Писания, смелость в трактовке и понимании священных текстов - смелость, порой шокирующая, но, во всяком случае, говорящая о желании обрести утраченную веру, об искренности этого духовного поиска.
Богоборец Фридрих Ницше на заре XX века возлагал на искусство важнейшую миссию "метафизического утешения" несчастного смертного человека, тщетно ищущего смысл своего бытия. Оскар Уайльд называл литературу "искусством лжи". Это ложь особого рода - в ней магия, утешение, познание, игра творческой фантазии и воображения. Видимо, поэтому разговоры о смерти литературы в эру телевизора и компьютера оказываются до сих пор только разговорами - неизбывной оказывается глубинная потребность человека в "искусстве лжи" и в "метафизическом утешении".
1 Движение Нью эйдж, или движение Нового века возникло в 1960-е годы. Тесно связано с контркультурой и основано на идее объединения религий - христианства, шаманизма, буддизма, неоязычества и т. д. Доктрины Нью эйджа предполагают развитие у человека неких сверхспособностей через медитацию, экстаз, транс и через другие техники, заимствованные из различных духовных практик.
