CC BY
103
© С.А. Симонова, 2008
ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРЫ
УДК 7.01 ББК 87.812.22
ОТ ЭТОСА К ЭСТЕЗИСУ:
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ АБСОЛЮТИЗАЦИИ КРАСОТЫ
С.А. Симонова
Предметом рассмотрения в данной статье является эстетическое мировоззрение. Автор развивает взгляды С. Кьеркегора, относившего эстетизм к более низкой стадии развития человеческого духа по сравнению с этическим и религиозным мировоззрением, и обращается к взглядам русских философов - Г.П. Федорова и С.Л. Франка, полагавшим недопустимым абсолютизацию эстетического. Анализируются причины усиливающейся эстетизации различных сторон современной жизни, в том числе экономики и политики. В заключении автор делает вывод о том, что преображающая сила искусства требует выхода за рамки собственно эстетического и должна быть направлена на совершенствование действительности.
Ключевые слова: гносеологизм, эстетизм, этика, ценности, постмодерн, философия искусства.
Нарушение этико-эстетического единства истины, добра и красоты отражается на индивидуальном нравственном состоянии сознания человека, чья духовная целостность нарушается и реализуется в негативных формах общественно-культурного бытия. Абсолютизация истины (гносеологизм) создает предпосылки для господства сциентизма, абсолютизация добра (морализм) отражается на формировании антигуманных политических идеологий, абсолютизация красоты (эстетизм) провоцирует декадентские тенденции и приводит к засилью примитивных форм массовой культуры.
Одним из первых серьезных критиков эстетизма в западной философии был С. Кьеркегор. Философ полагал, что «эстетика не мо-
жет определить, в чем действительно состоит духовность» [3, с. 280]. Это связано не столько с недооценкой собственно эстетических параметров красоты, сколько с определенным образом жизни и мировоззрением, а именно эстетическим, которое находится, с точки зрения Кьеркегора, на низшей ступени развития по сравнению с этическим и религиозным.
Эстетик для Кьеркегора - это естественный человек, «язычник», который еще не понял всей трагической драмы бытия и своего положения в мире, который еще не отчаялся по настоящему и живет исключительно на чувстве беспечности и нетрагичности. Но главное, эстетика не открывает подлинного смысла духовности. Кьеркегор утверждает в «Болезни к смерти»: «Эстетическое определение недостатка духовности еще не обеспечивает надежного критерия, позволяющего определить, присутствует ли отчаяние; здесь нужно
прибегнуть к этико-религиозному определению, к различию между духовностью и ее противоположностью, то есть отсутствием духовности» [3, с. 280]. Тем самым, у Кьеркегора очевидно стремление не устранить эстетическое, но «компенсировать» его этическим и религиозным. Только в таком случае, с его точки зрения, будет восстановлен подлинный смысл духовного, утраченный, прежде всего, в эстетическом мировосприятии.
Культурную ситуацию начала XX столетия, когда господствующими идеалами стали ограниченные ценности эстетики, пришедшие после господства ограниченных ценностей политики, русский философ Г.П. Федотов очень точно и образно называл «вампиризмом эстетики» [10]. Подобно тому, как политика, которая по своей сути есть «прикладная этика», в случае своего господства и суверенитета сбрасывает этику как «змеиную шкуру», эстетическое умаляется в случае его абсолютизации.
Говоря о «процессе моральной ликвидации», то есть о протесте против «морализма интеллигенции», этого «морального гиперболизма», Федотов отмечает, что в контексте модернизма стремление к эстетизации стало нормой творчества. Однако здесь необходимо подчеркнуть, что постепенно расширяется и само понятие эстетического: в частности, осуществляется эстетизация уродливого, блистательно начатая Ш. Бодлером. Искусство вторгается в запретные ранее области повседневной, часто неприглядной действительности. Выше уже было сказано о том, что абсолютизация какой-либо ипостаси неизбежно приводит к деформации духовных ценностей. Главный порок, на который указывает Федотов, - это имморализм [10, с. 319]. Эстетическое абсолютизируется, из него выхолащивается этическое начало, что, в свою очередь, ведет к деградации культуры.
Русский философ особенно обращает внимание на одно свойство этического пространства, которое его роднит с эстетикой, так как имеет принципиальное значение в понимании природы взаимоотношений внутри ценностных и онтологических миров. Это свойство - «индивидуализация ценности», как его называет Федотов, и подчеркивает, что его забвение более всего дискредитирует мораль. Особен-
но это касается сферы художественной литературы и искусства. Между художественным произведением и нравственным поступком, с точки зрения Федотова, есть определенное сходство. Оно проявляется в том, что художественное произведение не является иллюстрацией эстетических канонов, так же как и нравственный поступок не определяется только юридическими нормами.
Если этика умирает в политике, то это политический нигилизм, если этика покидает эстетику, то это «эстетический вампиризм», ведущий к имморализму, который является культурным нигилизмом. Абсолютизация красоты еще неправомерна и потому, что, как справедливо утверждает философ С.Л. Франк, полагаться на красоту как на единственное начало, способное разрешить трагические противоречия и загадки, мучащие человеческое сердце, значит не понимать ни истинной сущности эстетического, ни онтологического.
Франк указывает на двойственность, антиномичность красоты как свойства, которые не позволяют видеть в красоте «последнее» и «высшее». Как раз чуткий нравственный взор может увидеть гибельность красоты, ее неспособность именно спасать 1 (вопреки поверхностному взгляду на формулу Достоевского). Иными словами, красота не самодостаточна, она сама по себе как бы ценностно нейтральна и требует для себя других начал (конечно, не подменяющих ее, но сдерживающих). Онтологическая природа реальности («расколотость бытия») противится абсолютизации красоты, что и составляет трагическое противоречие, прежде всего в душе художника. Эстетический утопизм воплощения абсолютной красоты в неабсолютную действительность оборачивается трагедией и художника, и самого бытия, в абсолютизированном эстетическом опыте, получающем еще больший разлад, чем примирение.
Г.Г. Шпет непосредственно связывает духовность с искусством, которое, будучи социальной вещью, обладает высокосинтетическими способностями объединять различные душевные, эмоциональные и рациональные сферы, выполняя, тем самым, функции познания социальной реальности и преображения наличной действительности. Шпет утверждает, что это даже больше, чем познание жизни,
познание особого рода. Искусство, скорее, можно определить как расширение самой жизни, чем как специфическое знание.
Собственно эстетические критерии при попытках абсолютизировать эстетическую сферу оказываются доминирующими. Этическое начинает играть подчиненную роль. Ценности располагаются в следующей последовательности: как нравственные ценности выше ценностей блага, так и эстетические ценности выше нравственных. Это возвышение эстетического над этическим есть одновременно и автономия и связь. Однако было бы ошибочно сводить одно к другому, редуцировать, так же как их радикально разводить. В действительности всегда сохраняется связь между этими пластами. Это есть неслиянно-нераздельные отношения в этико-эстетической сфере, этико-эстетический синтез.
Очевидно, что в серьезной философии и в настоящем искусстве значимость классических канонов, традиционных категорий эстетики и этики, безусловно, сохраняется. Французский философ-неотомист ХХ в. Жак Маритен аргументированно отстаивает позицию, отрицающую крайности эстетизма. Как христианский мыслитель Маритен критикует самый серьезный соблазн, который подстерегает художника: соблазн обожествления красоты. Прекрасное принадлежит к сфере трансцендентального. Поскольку бытие присутствует всюду и в разных видах, то всюду и в разных видах присутствует и прекрасное. Но быть самодовлеющей сущностью оно не может. «Прекрасное, как бытие и другие трансцендентальные сущности, аналогично, то есть применимо в разных аспектах к разным субъектам: каждый вид бытия существует по-своему, хорош по-своему, прекрасен по-своему» [4, с. 463].
Нарушение этико-эстетического синтеза в современности происходит сегодня так же, как и во времена Федотова, в форме абсолютизации эстетического. Причем современный «вампиризм эстетики» по преимуществу осуществляется в форме абсолютизации красоты, которая предстает исключительно в виде чувственной красоты, и даже не столько красоты, сколько вульгарных ее подобий (критику современного искусства см.: [2]). Эстетизм доминирует во всех областях культуры
и жизни, в том числе и в философии в целом, и в этике. По наблюдению современного философа В.В. Селиванова, «мы наблюдаем странное и непривычное явление “эстетизации” самой философии» [8, с. 140].
Ситуацию в неклассической постмодернистской культуре России достаточно точно охарактеризовал В.Н. Назаров, описав ее в терминах смены «этоса» на «эстезис» как новой детерминации в этике: «Одной из характерных особенностей эпохи постмодерна является эстетизм, связанный с переориентацией культуры на чувственно-эстетический, “зрелищный” способ восприятия мира. Эта переориентация в первую очередь отражается на нравственном состоянии. Все больше людей руководствуется в своих поступках не моральными убеждениями и духовными установками, а чувственными предпочтениями и пристрастиями. В такой ситуации обоснование морали на философских или религиозных началах становится весьма проблематичным. Место последних занимает массовое искусство, создающее “социально-эмпатический” тип отношений между людьми» [6, с. 289]. На самом деле, эстетизм и морализм имеют сходную родовую черту - забвение своего первоистока, составляющего прецедент и для этического, и эстетического дискурса вообще. Если в морализме происходит забвение добра, то в эстетизме, как ни парадоксально, - забвение красоты.
Для современной культуры характерна усиливающаяся эстетизация всех сфер жизни, в том числе политики и экономики. Причины тенденции к эстетизации в условиях рыночной экономики раскрыты в работе Р. Рат-майра «Текстовое пространство упаковки пищевых продуктов: эстетический аспект». Автор понимает эстетизацию как «экономическую стратегию». В статье показано, что начиная с 1990-х гг. процесс эстетизации в Западной Европе охватывает все более широкий спектр жизненных сфер 2.
Эстетическое, говорит автор, стало ключевым понятием западных культур. Эстетика теперь не соотносится только с областью искусства. Все большее число элементов реальной жизни подчиняется процессу эстетизации, начиная от индивидуальной стилизации города, экономики стран и регионов. В этот процесс вов-
лекаются политика, коммуникация, средства массовой информации, дизайн, реклама и даже наука и теория познания» [7, с. 265].
Эстетизация, таким образом, есть своеобразная метаиндустрия рыночного, постмодернистского общества. Красивые идеи облекаются в привлекательный антураж традиционных великих культур. Старинные легенды, древние символы смело модифицируются в угоду политическим лидерам. В этом плане трудно переоценить значение массовой культуры. Однако и в искусстве, провозглашающем себя свободным от политики, сотворение чего-то принципиально нового и воплощение эстетических идеалов также сменяются массовым тиражированием накопленного эстетического опыта. Пытаясь преодолеть это «топтание на одном месте», постмодернисты стремятся придать формализованным, легко узнаваемым структурам новизну с помощью эффекта неожиданной смены акцентов, парадоксального перемещения эстетических доминант. Иначе говоря, происходит неизбежное сближение массовой и элитарной культур.
Искусство в отличие от науки и нравственности имеет большую «популярность» в обществе. Способное передавать сильнейшие и тончайшие эмоции, воздействующее часто цветом, звуком, формой или пластикой, прежде всего на органы чувств, оно как бы выходит из-под власти слова, обращенного к нашему разуму. Понятия долга и морали не могут всецело оправдывать наличие искусства, по крайней мере, они не являются основанием для его возникновения и существования. Искусство способно доставлять наслаждение, причем не только чувственное, но и трансцендентное. Таким образом, искусство как бы получает некоторое социальное алиби быть немного вненравственным. Однако абсолютизация красоты выливается в форму эстетического идолопоклонства, выражающегося в распространенной формуле «искусство требует жертв». В этом как раз и заключается главная опасность эстетизма. Таким образом, абсолютизация эстетического начала в конечном итоге приводит к ценностному и онтологическому релятивизму.
В современных так называемых «изящных искусствах» красота становится самоце-
лью. Превратившись в особую автономную область деятельности духа, красота прежде всего выражает презрение пользе. Это своего рода «духовная услада», цель которой заключена в самой себе - в служении красоте.
Действительно, искусство несет с собой определенные психотерапевтические функции. Это и спасительный уход от неприглядной действительности, и отвлечение, и повышение тонуса жизни, и релаксация вкупе со снятием стресса, и сублимация нереализованных желаний. И это, можно сказать, замысел чистого искусства, которое стремится создать совершенное произведение, способное перенести воспринимающего его в абсолютно трансцендентную сферу чистой красоты. Но, в определенном смысле, такие цели нельзя назвать совершенно не утилитарными: строгий эстетизм, отвращающийся от утилитаризма, сам склонен к утилитаризму (пускай и к высшему, «эстетическому»), так как цель такого искусства не целостное постижение бытия, а уход от действительности в самодостаточную сферу красоты. И это трудно назвать духовной полноценностью.
Полнота художественного творчества достигается, конечно, не в морализаторстве и не в подражательности, но в акте целостного этико-эстетического и гносеологического мировосприятия. Тогда это не только созерцание, но созерцание, переходящее в преображение. Безусловно, дидактичность и рационализм убивают художественное творчество. Итак, добро без красоты - посредственность, скука и морализаторство, но красота вне добра - гибель.
Преображающая сила искусства содержит в себе, таким образом, синтетические потенции, способные претворить истину и добро в полноту действительности. Это как раз то, что Вл. Соловьев вменяет искусству, а именно задачи, намного превосходящие собственно эстетические, которые были всегда ограничены пространством творческого своеобразия художника и созданной им художественной реальности. Здесь речь идет уже о космологических параметрах преображающего действия искусства, включающего в себя не только собственно художественный мир, но мир как таковой, требующий преображения посредством красоты.
Философское здание смысложизненной эстетики основывается на фундаментальных предпосылках о доброй, идеальной благоустроенности бытия, которая выражает себя исключительно в форме красоты. Красота имеет, таким образом, и нравственный, и онтологический смысл, отклонение от которого дает многообразнейшие извращенные формы красоты (уродство). Нравственный смысл эстетики находит свое программное воплощение у Вл. Соловьева в трактате «Красота в природе»: «...эстетически прекрасное должно вести к реальному улучшению действительности» [9, с. 351]. Наличная действительность требует непрестанного совершенствования, так как в своем первозданном виде она не соответствует никаким идеальным представлениям человека.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 В этом плане представляет интерес работа современного автора В.Ф. Мартынова «Философия красоты» (1999), где предпринята попытка обосновать метафизические функции прекрасного, в том числе и возможность эзотерического бессмертия [5, с. 128-139].
2 Об этом шла речь в сборнике статей «Актуальность эстетического» (Ганновер, 1992) [1].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Актуальность эстетического : сб. ст. - Ганновер, 1992.
2. Гулыга, А. В. Эстетика в свете аксиологии. Пятьдесят лет на Волхонке / А. В. Гулыга. -СПб. : Алатейя, 2000. - 125 с.
3. Кьеркегор, С. Страх и трепет / С. Кьеркегор. -М. : Республика, 1993.
4. Маритен, Ж. Искусство и схоластика / Ж. Ма-ритен. - М. : Искусство, 2003.
5. Мартынов, В. Ф. Философия красоты / В. Ф. Мартынов. - М., 1999.
6. Назаров, В. Н. История русской этики / В. Н. Назаров. - М. : Гардарики, 2006. - 319 с.
7. Ратмайр, Р. Текстовое пространство упаковки пищевых продуктов: эстетический аспект / Р. Ратмайр // Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. - М. : Ин-дрик, 2004. - 720 с.
8. Селиванов, В. В. Нуждается ли эстетическое в нравственном обосновании? / В. В. Селиванов // Этическое и эстетическое : материалы науч. конф., 26-27 сент. 2000 г. : тез. докл. и выступлений. - СПб. : С.-Петерб. филос. об-во, 2000. - 171 с.
9. Соловьев, В. С. Красота в природе / В. С. Соловьев // Сочинения. В 2 т. Т. 2. - М. : Мысль, 1988. -384 с.
10. Федотов, Г. П. В защиту этики / Г. П. Федотов // Федотов Г.П. Собрание сочинений. В 12 т. Т. 2. Статьи 1920-30-х гг. - М. : Мартис, 1998. - 327 с.
FROM ETHOS TO ESTHETES:
SOME ASPECTS OF BEAUTY ABSOLUTIZATION
S.А. Simonova
The article considers the notion of aesthetic world outlook. The author develops ideas of S. Kierkegaard who considered aestheticism to be a lower stage of human spirit development comparing to ethic and religious world vision, and applies to the ideas of Russian philosophers - G.P. Fedorov and
S.L. Frank who did not admit absolutization of aesthetics. The author analyses the reasons of intensifying aesthetisation of various aspects of modern life, including economics and politics. The author draws a conclusion that the changing power of art advances beyond the sphere of aesthetics and is to be aimed at the development of reality.
Key words: gnoseologism, aestheticism, ethics, values, postmodern, philosophy of art.
