CC BY
189
ВОПРОСЫ ФИЛОЛОГИИ
УДК 821.161.1.09 "18"
ОСОБЕННОСТИ ВЫРАЖЕНИЯ ЧУВСТВА ЛЮБВИ В ЛИРИКЕ А.С. ПУШКИНА
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 1830 ГОДА
© 2012 г. И.А. Балашова
Южный федеральный университет, Southern Federal University,
ул. Пушкинская, 150, г. Ростов-на-Дону, 344006, Pushkinskaya St., 150, Rostov-on-Don, 344006,
philfac@philol.sfedu.ru philfac@philol.sfedu.ru
Прослеживается художественное единство нескольких созданных Пушкиным в июле - ноябре 1830 г. стихов любовной тематики, имеющих биографическую основу. Жанровые особенности этих произведений характерны: в них присутствуют свойства сонета и элегии; элегии, послания и сонета; элегии, сонета, послания и баллады; элегии, сонета и прозаического повествования. Осмысление этих свойств и художественных средств (обилие повторов), а также образных обобщений четырех шедевров русской любовной лирики позволяют обнаружить влияние на их автора не выявленных ранее традиций мировой литературы, актуальных для Пушкина в 1829 - 1830-х гг.
Ключевые слова: биографическая основа, повтор, жанр, традиции, драматизм, духовное прозрение.
The article is devoted to several love lyrics by Pushkin. These love lyrics were created in July - November 1830. We believe all of them have biographical foundation, that's why we comprehend them as artistic generalization. Genre peculiarities of the works are distinctive: we can observe the attributes of the sonnet and the elegy; the attributes of the elegy, the sonnet and the epistle; the attributes of the elegy, the sonnet, the epistle and the ballad; the attributes of the elegy, the sonnet and the prose narration in the bound of the poem accordingly. These genre peculiarities of the works, their artistic means and figurative generalizations, the abundance of the repetitions in particular, allowed us to discover the influences of the World Literature traditions. These traditions weren't discovered earlier, but urgently important for Pushkin in 1829 - 1830.
Keywords: biographical base, repetitions, genre, traditions, dramatism, spiritual recovery.
В июле - ноябре 1830 г. Пушкин создал четыре стихотворения любовной тематики, которые имеют биографическую основу. В Болдине были написаны и другие любовные стихи, переводные и связанные с сюжетами английской, французской и испанской литературы. Но особым совершенством отличаются автобиографические произведения: они выражают глубокое личное чувство, а героини их предстают лирическому герою в определенности своего облика и внутренней сущности.
В первом стихотворении, созданном 8 июля и названном «Мадона», облик возлюбленной соотнесен с живописным изображением Божьей матери. Из письма поэта к невесте узнаем, что это белокурая мадонна, «похожая на вас как две капли воды» (в оригинале по-французски: «... une madone blonde qui vous ressemble comme deux gouttes d'eau...») [1, т. 10, с. 642, 234]. Облик возлюбленной, созданный в сонете, соотносим и с героиней послания «К ***» («Я помню чудное мгновенье») прежде всего в аспекте высокой духовности женской красоты. Сходно воздействует на героя «образ милый» элегии «Прощанье», созданной 5 октября. Воспоминание о героине вызывает у лирического героя «негу, робкую и унылую», и печаль. В стихотворении «Заклинание», написанном 17 октября, предстает «возлюбленная тень»: в час разлуки
она испытывала сильное волнение, делавшее ее «бледной, хладной, искаженной последней мукой». Она убита злобой людей, по ней тоскует и зовет ее к себе лирический герой, клянясь в верности ей. В элегии «Для берегов отчизны дальной...», завершенной 27 ноября, герои соединены «горьким лобзанием», он в «томлении разлуки», героиня же обещает новое свидание. Ее «краса», «страдание» исчезли в гробовой урне, но за ней остался обещанный ею «поцелуй свиданья» [1, т. 3, с. 177, 182, 193]. Ожидание его героем сродни сюжетному мотиву стихотворения «Заклинание».
Стихи лета и осени 1830 г. вызваны разными любовными историями. Кроме того существенно, что, предполагая издать их, поэт скрыл время создания осенних, указав датой написания «Прощанья» 1829-й, а временем окончания «Заклинания» и «Для берегов отчизны дальной.» 1828 г. Болдинские произведения не были опубликованы, за исключением элегии «Прощанье», появившейся в издании романса [2, с. 229]. Все эти обстоятельства подтверждают автобиографичность осенних стихов. И на первый взгляд трудно объяснить, почему в предсвадебный период Пушкин создал стихотворения, воспевающие прежних его возлюбленных.
Действительно героини четырех стихов различны, в двух последних герой проникает в мир, где пребывают умершие, в сонете же дан противоположный
осенним стихотворениям сюжет обретения любимой. Вместе с тем близость всех этих стихотворений несомненна.
Они сходны прежде всего наличием биографической основы, хотя в отличие от сонета прототипы героинь бол-динских стихов определяются с трудом; так «Заклинание» сюжетом вторит балладе Корнуолла, а именованием героини - поэзии Байрона [3, с. 5 - 28; 4, с. 498]. Но стихи родственны и тем, что в них озвучены обращения к любимой с сокровенными признаниями, в трех последних это усилено жанровыми чертами послания. В болдинских стихотворениях наличествует мотив прощания, и в первом он выявляет жанровую доминанту послания при обращении: «Прими же, дальная подруга, Прощанье сердца моего»; оно переходит в мотив заклинания, реализующийся во втором стихотворении в рефрене, что усиливает повторность, подобно итоговым обращениям первого, где было: «Как овдовевшая супруга, Как друг, обнявший молча друга...» Во втором стихотворении итоговые повторы вновь выразительны: «... что все люблю я, Что все я твой: сюда, сюда!» В третьем также звучит прямое обращение к героине, обещавшей поцелуй, и он предстал неоднократно в повторах, озвученных итоговой строкой: «Но жду его; он за тобой...» [1, т. 3, с. 177, 182, 193]. Однако является ли ситуация прощания (собранный цикл именуется «прощальным») исчерпывающей для осенних стихов Пушкина?
К стихотворению «Мадона» стихи болдинского цикла возвращает итоговая тема мгновения встречи, соединяющей не в реальном, но в поэтическом мире друзей «Прощанья», любовников «Заклинания» и элегии «Для берегов отчизны дальной...». Об этой гармонизации на уровне поэтики сообщают многочисленные повторы всех произведений [5, с. 20, 22, 23, 26 - 32, 34, 35 - 39]. Глубина выражения чувства любви также объединяет стихотворения второй половины 1830 г. Переживания поэта, опасавшегося за жизнь своей невесты, проявились в сюжетах воспоминания о далеких или умерших возлюбленных, которые ответили на его чувство [6, с. 182]. В связи с этим стихи болдинской осени не столько «прощальные», сколько «сновидческие», «охранительные», они помогали преодолеть тяжелое состояние.
В основе художественных обобщений стихов лета и осени 1830 г. - облик любимой, воздействующий на лирическое «я», в болдинских стихах обобщения связаны также с силой чувств обоих героев.
По нашему мнению, на поэтическое осмысление Пушкиным облика возлюбленной, а в осенних стихах -и взаимной любви повлияло автобиографическое произведения Данте «Новая жизнь».
При подведении итогов изучения темы «Пушкин и Данте», осуществленном в издании «Пушкин. Исследования и материалы», названное произведение итальянского поэта не упомянуто [7, с. 124 - 129]. Однако известно, что Пушкин вновь обратился к творчеству Данте во время своего путешествия на Кавказ, он читал его творения, находясь в лагере действующей русской армии.
Как показала в докладе, сделанном в апреле 2011 г., А.В. Соколова, мотивы и образы «Новой жизни» (мо-
тив пути как движения к глубокому любовному чувству, состояние печали и особенно образ горящего и любящего сердца) получили воплощение в пушкинской элегии «На холмах Грузии...» [8, с. 136 - 142]. Добавим, что в этой элегии творчески переосмыслены и образы Байрона [9, с. 320 - 325], оценки которым итальянского гения были восприняты русским поэтом [7, с. 126 - 127]. Не случайно и то, что в лирике рубежа 1829 - 1830-х гг. Пушкин обратился к жанру сонета.
Мы полагаем, что созданное в этом жанре стихотворение «Мадона» с итальянской огласовкой образа героини, данном во французском варианте (одно «н»), должно быть возведено не только к картине итальянской школы [10, с. 396 - 403], упомянутой Пушкиным. Оно восходит и к образу возлюбленной, преобразившей жизнь Данте, поэта итальянского Средневековья, который в преддверии эпохи Возрождения заговорил о содержании и значении личных чувств. Отметим, что жанр сонета преобладает в стихотворных описаниях любовных коллизий «Новой жизни». Определения же чистоты души, прелести облика -наиболее выразительные сопровождения явлений Беатриче. В канцоне 19 главы читаем:
Любовь гласит: «Дочь праха не бывает Такразом и прекрасна и чиста...» [11, с. 40]
(в оригинале: «Dice di lei Amor: "Cosa mortale / come esser рд si adorna e si pura?"» [12]), а в 26 главе о возлюбленной поэта говорят «многие»: «Это не женщина, но один из прекраснейших ангелов неба», она «исполнена столь великой прелести...» [11, с. 55] (в оригинале:
«... "Questa non è femmina, anzi è uno de li bellissimi angeli del cielo "... "Questa è una meraviglia..."» [12]).
Ту же роль выполняет у Данте именование своей возлюбленной мадонной. Так названа Беатриче в сонетах (3, 13 и 39 главы), канцонах (19 и 23 главы) и балладе (12 глава). Это составляет число девять, значимое для поэта. Важно и то, что Данте неизменно использует превосходную степень, именуя любимую «Благороднейшая» («gentilissima»), «благороднейшая Донна» («gentilissima donna»), «преславная Беатриче» («gloriasa Beatrice»), «благороднейшая Беатриче» («gentilissima Beatrice»), душу ее он называет «благороднейшей, прекраснейшей» («l'anima sua nobilissi-ma», «nobilissima e beata anima»). В сонете 24 главы поэт использует удвоение, подчеркивающее наивысшую степень духовных свойств и прекрасного облика возлюбленной:
И монну Ванну с монной Биче я Узрел идущими в сии края -За чудом дивным чудо без примера... [11, с. 55]
(в оригинале: «io vidi monna Vanna e monna Bice / venir inver lo loco là ov'io era,/l'una appresso de l'altra mera-viglia...» [12].
Для русского поэта усвоение значимых реалий (высокое именование любимой, осознание ее чистоты, вцдение прелести ее облика, использование повторов и повторение превосходной степени прилагательного)
естественно при художественном осмыслении воздействия на поэта внешности его невесты [13, с. 10 - 15], сходного с происходившим в классическом сюжете. Индивидуализирует же новое лирическое повествование и сюжет, и то, что Пушкин использовал характерный для его поэтики прием повтора значимого слова. Так это в стихотворении «Под небом голубым...» («Из равнодушных уст... И равнодушно... внимал я»), в элегии «На холмах Грузии.» («печаль ... полна тобою. Тобой, одной тобой... »), и то же - в сонете 1830 г.: «Чистейшей прелести чистейший образец» [1, т. 2, с. 297; т. 3, с. 166]. Повторность, как видим, характерна и для стихов триптиха, в том числе для их заключительных строк.
Заметим, что развитие Пушкиным сюжета живописной картины не отменяет, а напротив, подчеркивает обобщающий характер образов стихотворения «Мадона». Поэт перебирал варианты названий, среди которых - «Картина», но важно, что он неизменно указывал жанр стихотворения («Мадона (Сонет)»; «Картина (Сонет)»), и оно имело также название «Сонет» [14, т. 3, ч. 2, с. 828 - 830]. Значимо и то, что наименование «ангел» сменилось у Пушкина-поэта определением высокого содержания под влиянием творения Данте, и возлюбленная, ставшая в апреле 1830 г. невестой поэта, предстает в его новом стихотворении «мадоной». Средневековые представления о божественном содержании женской красоты, со значительной поэтической силой выраженные Данте и актуальные для Возрождения, обрели новую полноту художественного звучания в пушкинском творении, повествующем о глубоком личном чувстве.
Существенно, что в болдинский период Данте остается в поле зрения Пушкина-лирика. Об этом свидетельствуют стихотворения «Бесы» и «В начале жизни школу помню я.» [4, с. 477, 518 - 521].
Что касается стихов болдинского триптиха, то в них, имеющих, подобно сонету о мадонне, биографическую основу, также реализуются мотивы и образы «Новой жизни» Данте. В этих стихотворениях развивается осмысленное итальянским поэтом состояние продолжающейся жизни и любви, чувства, с прежней силой возвратившегося к нему после смерти Беатриче.
После этого события переживания героя произведения «Новая жизнь» усложняются настолько, что он предпосылает своим стихам объяснения, в то время как прежде первым было представлено стихотворение. В предпоследней главе, испытав муки одиночества, скорбь, потрясение, связанное с его вниманием к другой донне, Данте создает новый и последний сонет. Его объяснение таково: «Сонет ... заключает в себе пять частей. В первой я говорю, куда идет моя мысль, называя ее именем некоего ее действия; во второй - говорю, отчего идет она в высь, то есть кто ведет ее туда. В третьей - говорю о том, что она видит, то есть некую Донну, чтимую в выси; и тогда я называю ее "духом странническим", ибо он идет в высь духовно и, подобно страннику, находящемуся вдали от отчизны своей, остается там. В четвертой - говорю, какой видит он ее, то есть в таком достоинстве, что я не могу постичь его;...В
пятой - говорю, что хоть я и не могу разуметь того предмета, к коему влечет меня мысль, то есть дивного ее достоинства, все же разумею я то, что все это есть размышление о моей Донне, ибо я часто слышу имя ее в моей мысли.». Далее следует сонет, во второй строфе которого предстает героиня: Он видит донну в почести большой, В таком блистанье, в благости такой., и она поименована:
Но явно мне: он о Благой вещал
Зане я слышал имя: « "Беатриче "...» [11, с. 73 - 74].
В этот новый период новой жизни, осмысленный в произведении итальянского поэта, возникает образ возлюбленной, наделенной божественной сущностью. Пушкин вполне реализовал это впечатление в сонете «Мадона», но он возвратился к важным для Данте аспектам темы в период напряженного ожидания разрешения обстоятельств, связанных с эпидемией холеры, в центре распространения которой он оказался.
У Пушкина-элегика образный мир Данте узнаваем в строках, которые выражают любовные настроения лирического «я», известные нам и по более ранним стихам русского поэта. Но они преисполнены теперь содержательности, которая усилена вторением традиционным сюжетам об особой силе и значимости личного чувства. При этом основным и соотносимым с биографическими мотивами является сюжет «Новой жизни» Данте. Таковы строки «Прощанья»: «Будить мечту сердечной силой, И с негой робкой и унылой Твою любовь воспоминать», «Уж ты для твоего поэта Могильным сумраком одета» [1, т. 3, с. 177] (варианты: «Уж ты для страстного поэта», «А для тебя поэт угас» [14, т. 3, ч. 2, с. 843; 15, с. 314 - 325]). Восхождение этих образов и мотивов к «Новой жизни» тем более явно, что в образном мире пушкинского послания его возлюбленная и жива, она «дальная подруга», и как будто не жива, хотя очевидно: разделяет влюбленных пушкинской элегии время и расстояние, ведь только потому для нее «твой друг угас». В противном случае придется признать, что или поэт пишет об умершей, которая одновременно является живой, ибо названа «дальной подругой», или же он пишет от имени умершего, угасшего. Оба эти осмысления неправомерны в связи с поэтической условностью пушкинских номинаций, выражающих вполне определенное настроение лирического «я». Пространственная и временная отдаленность героев, для любви тождественная иссяканию, смерти, поддержана в стихотворении повтором сравнений, показывающих мир живых, но трагически обреченных на одиночество: «.как овдовевшая супруга, Как друг, обнявший молча друга Пред заточением его» [1, т. 3, с. 177]. Итоговое сравнение привносит биографическое содержание, которое понятно современникам поэта. Пушкин вспоминает свою встречу с Кюхельбекером [16, с. 386], значимую в контексте многочисленных расставаний его друзей и знакомых с теми, кто был сослан на каторгу за участие в восстании. И в итоговых стихах показана именно встреча.
В этой элегии реализован развитый Данте мотив вдовства, возведенный итальянским поэтом в начале
28 главы «Новой жизни» к словам пророка Иеремии об овдовевшем городе. Данте возвращается к ним в главе 30-й, говоря о том, что после смерти «благороднейшей Госпожи» остался «названный город весь словно бы вдовым»; в 31 главе он помещает свою канцону в конце повествования с тем, чтобы она «казалась одинокой, словно вдова» [11, с. 58, 59, 60].
Таким образом, прежде всего темы любви и смерти, важные для Пушкина в связи с его мыслями о невесте, остающейся в холерной Москве, развивают стихи болдинской осени, также биографичные, но и обобщенные. «Возлюбленная тень», «дальная звезда», «легкий звук... дуновенье» - эти образы «Заклинания» усиливают соотнесенность стихотворения с «Новой жизнью», актуализируя мотив обретенного итальянским поэтом знания о неиссякаемой любви, представший и в экстатических возгласах лирического героя пушкинского произведения: «... что все люблю я, Что все я твой...сюда, сюда!» [1, т. 3, с.182]. При вторении Корнуоллу значимы изменения его сюжета, осуществленные Пушкиным. Несомненно, что и предполагавшееся, но отмененное поэтом сокращение своего стихотворения усиливало образное обобщение. Однако в обоих вариантах пушкинское произведение особенно близко идеям Данте, автора «Новой жизни», представая индивидуально-авторским в выражении предельной энергии страстного чувства, озвученной также в стихах 1828 - 1829 гг. «Ты и вы», «Зима. Что делать нам в деревне?..».
Важно и то, что стихотворение Корнуолла «Призыв», послужившее основой пушкинского «Заклинания», имеет в итоговой части образную отсылку к поэзии Данте. Став звездой, умершая героиня стихов английского поэта ласкает влюбленного лучами: он, мечтая, стоит перед ней и «чувствует улыбку рая» [3, с. 18].
В последней же из анализируемых нами болдин-ских элегий звучит собственно биографическая и вместе с тем традиционная тема Италии, бывшей для героини «отчизной дальной». Индивидуальные мотивы произведения возвращают к стихам поэта 1826 г., связываемым с именем Амалии Ризнич. Таков «час печальный» расставания, и это расставание навсегда потому, что «твоя краса» исчезла «в урне гробовой» [1, т. 3, с. 193], но герой ждет свидания и ее обещанного поцелуя. Здесь Пушкин вновь вслед за Данте, и усиливая его мотивы повторением, достигает той конкретности одновременно обобщенных образа и чувства, которые вызваны духовностью любовного переживания, со значительной художественной силой выраженного в «Новой жизни». В произведениях обоих поэтов, и это поддержано воспринятым Пушкиным призывом лирического героя Корнуолла, любовь предстает столь жизнетворной, что дарует продолжение жизни любящему и наполняет его сердце любовью даже тогда, когда возлюбленная умерла. Это открывает возможность продолжения жизни в высоко духовном ее проявлении и содержании. Но тот же мотив, хотя и вне темы физической смерти, развит в элегии «На холмах Грузии.», и то же открывается увидевшему свою «похороненную» жену Предсе-
дателю пира (пьеса «Пир во время чумы» завершена 8 ноября [14, т. 7, с. 318]).
При выявлении традиций Данте в любовной лирике Пушкина существенно осознание равновеликости гениев и понимание того, что творения Пушкина-лирика обогатили традицию осмысления любви, восходящую к средним векам и началу эпохи Возрождения, и были обогащены ею. Важно также восприятие высказанного русским поэтом любовного воодушевления с его все более проясняющимся и нарастающим драматизмом, который становится экстатичным в третьем стихотворении болдинского цикла.
И еще одно наблюдение. Помимо усиления драматизма, три элегии, созданные в Болдине, являют характерный для лирики зрелого Пушкина синтез жанровых форм. Осложненные элементами послания, а также и баллады, они содержат потенции сонетного жанра. Все элегии цикла имеют трехчастное строение, логически же следуют сонетной форме в выражении тезиса, его отрицании и итогового гармонизирующего, возвышающего сюжетно-образную ситуацию синтеза. Особенно показателен в связи с этим синтаксический строй последней элегии. Здесь три «но» двух строф: «Но ты от горького лобзанья», «Но там, увы, где неба своды», «Но жду его; он за тобой... », противоречащие любому другому, кроме сонетного, сю-жетно-композиционному движению (первые два -усиление антитезы, третье - ее отрицание), выражают эмоции противодействия необоримой судьбе, разлучившей влюбленных. О.В. Зырянов увидел в этой элегии развитие новеллистического сюжета с изобразительными описаниями, формами прошедшего несовершенного времени, полноправным участием в диалоге героини, поворотным пунктом в развитии сюжета, связанным со смертью героини, и неожиданной концовкой - пуантом [17, с. 161 - 163].
Заметим, что сонет «Мадона» тоже необычен, поскольку в нем использован шестистопный ямб, более свойственный медитациям. Пребывая в ряду пушкинских любовных элегий и посланий, это произведение, очевидно, нуждалось в указаниях на свой жанр, которым поэт неизменно сопровождал варианты его названия. Несомненно, что полижанровость любовных стихов Пушкина второй половины 1830 г. соотносима с жанровым многообразием «Новой жизни» Данте, где проза соседствует с поэзией, а вдохновляющее автора на создание стихов чувство любви выражено в формах сонета, баллады, канцоны.
Характерно также, что в оставленном перед выбором герое драмы «Пир во время чумы» С. Давыдов увидел прямую параллель с 28 песней «Чистилища» Данте. Здесь женщина по имени Матильда, «чей лучистый взгляд светлее взора влюбленной Венеры», перевела поэта через Лету, «снимающую память земных согрешений», и по просьбе Беатриче ведет его к источнику реки Эвное, «дарующей память всех благих свершений», где он очистился и готов войти в Рай [18, с. 197].
Учитывая это наблюдение, отметим, что герой проникнутой лиризмом драмы Пушкина говорит с умершей супругой, как это было и в драме Вильсона,
выразившей, впрочем, антиклерикальные настроения автора. Пушкинский Вальсингам видит любимую и не способен более к апофеозу противостояния смерти, разлучившей его с женой, как не способен он забыть горячо любимую им Матильду, увиденную вновь и названную им в обращении к ней: «Святое чадо света!» [1, т. 5, с. 358]. Это именование, выявляя взаимосвязи лирических и драматических образов поэта, вновь актуализирует традиции, воспринятые Пушкиным, создателем автобиографической любовной лирики второй половины 1830 г. Стихотворения лета и осени не противоречат друг другу, но объединены особенностями выражения в них личного чувства. Лирическому герою совершенных пушкинских стихов, вдохновленному прекрасным обликом, высокими душевными свойствами возлюбленной, глубиной ее чувств, оказывается доступна полнота любовного переживания, сопутствующие же чувству любви радость и скорбь, счастье и трагизм даруют ему духовное прозрение, исцеляющее и открывающее неизбывность любви.
Литература и примечания
1. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. Л., 1977 - 1979.
2. Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1976. 340 с.
3. Яковлев Н.В. Последний литературный собеседник Пушкина (Барри Корнуоль) // Пушкин в воспоминаниях современников. Вып. 28. Пг., 1917.
4. Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина (1826 - 1830). М., 1967. 724 с.
5. Григорьева А.Д., Иванова Н.Н. Язык лирики XIX в. Пушкин. Некрасов. М., 1981. 340 с. Итоговые повторы в исследовании не акцентированы, не определено и значение повторов.
6. Краваль Л. Рисунки Пушкина как графический дневник. М., 1997. 536 с. Л. Краваль обнаружила в рисунках 1828 г. инициалы «E.W.» рядом с инициалами Олениной и соотнесла «Прощанье» с Евпраксией Вульф, страстно влюбленной в поэта. Ранее исследователи предполагали, что первое стихотворение собранного цикла имело обозначение «К E.W.» в списке стихов, составленном в сентябре 1831 г. [14, т. 3, ч. 2, с. 1215].
История определения прототипов болдинских стихов изложена Н.В. Измайловым, присоединившимся к мнению
Поступила в редакцию
Б.В. Томашевского, развитого в работах М.А. Цявловско-го и Т.Г. Цявловской о том, что «Прощанье» отнесено к Е.В. Воронцовой. Здесь же опровергнуто возражение П.Е. Щеголева по поводу связи двух других стихов с именем Амалии Ризнич [2, с. 229].
Важно, что и в стихотворении «Заклинание» присутствует биографическая конкретизация, выраженная в описаниях портрета героини, ситуации расставания, подчеркивании силы взаимного чувства, настойчивом призывании возлюбленной. Последняя тема озвучена и у Корнуолла, но у него она не столь композиционно важна. Наиболее же выразительна биографическая основа в элегии, соотносимой своим жанром, рядом образов и мотивов с элегией 1826 г. «Под небом голубым страны своей родной.» и вызванной, очевидно, отношениями с Амалией Ризнич. Не случайно версия о том, что источником этой элегии было стихотворение Корнуолла «К ***» («To —»), подвергнута критике в публикации О.С. Муравьевой (Муравьева О.С. «Для берегов отчизны дальной...» // Пушкинская энциклопедия. Произведения. Вып. I. А - Д. СПб., 2009. С. 449 - 450).
7. Дёмин А.О. Данте. // Пушкин. Исследования и материалы. СПб., 2004. Т. 18 - 19.
8. Соколова А.В. «Vita nuova» Данте в творческом восприятии А.С. Пушкина, автора произведений-сателлитов // Доклады молодых исследователей. Ростов н/Д, 2011.
9. Балашова И.А. Романтическая мифология А.С Пушкина. Ростов н/Д, 2004. 526 с.
10. Цявловский М.А. Статьи о Пушкине. М., 1962. 436 с.
11. Данте А. Новая жизнь / пер. А. Эфроса // Данте А. Новая жизнь. Божественная комедия: пер. с итал. М., 1967 (Б-ка всемир. лит-ры).
12. Vita nuova di Dante Alighiery. URL: http://dante.ilt.co-lumbia.edu/books/vitanuova/vitanuov.htm (дата обращения : 30.11.2011).
13. Сурат И. Жизнь и лира. О Пушкине: статьи. М., 1995.
14. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 7 т. М., 1994 - 1997.
15. Грехнев В.А. Мир пушкинской лирики. Н. Новгород, 1994. 464 с. Автор осмыслил нарастающую индивидуализацию адресата, интонации обращения в лирике поэта.
16. Городецкий Б.П. Лирика Пушкина. М., 1962. 466 с.
17. Зырянов О.В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект. Екатеринбург, 2003. 548 с.
18. Давыдов С. Дыханье девы-розы: автобиографизм «Пира во время чумы» // Пушкинская конференция в Стэн-форде: материалы и исслед. М., 2001.
8 декабря 2011 г
