CC BY
78
Александр КЫНЕВ
ОСОБЕННОСТИ МЕЖПАРТИЙНОЙ БОРЬБЫ В РОССИЙСКИХ РЕГИОНАХ: БОРЬБА ГРУПП ВЛИЯНИЯ И ИМИТАЦИЯ ПАРТИЙНОСТИ
Несмотря на формально введенную еще в 1990 г. многопартийность и формальное нормативное усиление роли партий в условиях принудительного введения смешанной или полностью пропорциональной избирательной системы на региональных выборах (начиная с 2003 г.), сами российские партии по своей природе далеки от партий в иных странах мира, а межпартийная борьба в России существенно отличается от того, что происходит в странах «традиционной» демократии. Главная ее особенность: реальная борьба в регионах шла ранее и идет сейчас преимущественно не между партиями, а в первую очередь между региональными группами влияния (кланами, клиентелами, бизнес-группами). Сами же структуры, именуемые в России «партиями», — это во многом не объединения граждан для совместной защиты общих интересов, а скорее механизм государственного контроля над политической активностью граждан. Работает этот механизм через фактический контроль государственной бюрократии над организациями, которым государство все в большей степени предоставляет право посредника-монополиста и к которым граждане вынуждены обращаться для реализации своего права быть избранным. В результате партии в России в значительной степени — это просто зависимые от государства предприятия, оказывающие специфический вид услуг, а именно выдвижение кандидатов на выборах. Степень престижности партии и ее близости к бюрократии определяет большую или меньшую дороговизну ее услуг и привлекательность для потенциальных кандидатов, которые, исходя из меняющейся конъюнктуры, постоянно меняют партий-партнеров для участия в выборах. При этом сам выбор поставщиков услуг на этом рынке постоянно сокращается. В результате на каждом электоральном цикле в регионах отмечается массовая смена клиентами (т. е. кандидатами) поставщиков услуг (т. е. политических партий): кандидаты с легкостью переходят из формальных либералов в формальные коммунисты или националисты и наоборот: в любом направлении, из любых
партий в случае возможности оказываются в «партии власти» (специфический российский термин, который обозначает отличие представления о «правящей партии» с представлением о партии, созданной при власти как инструмент выказывания к власти своей лояльности и поддержки, но саму власть никаким образом не формирующей) и т. д.
Почему такая система сформировалась и как она работает на практике в настоящее время в регионах?
Партии без парламентаризма. Типичной ошибкой многих, как российских, так и зарубежных, исследователей при анализе российской политической практики является восприятие и анализ деятельности институтов исходя из их формальных названий. Однако особенность российской политики в целом — постоянное стремление подменять содержание тех или иных понятий и институтов, в результате которого под формально такой же вывеской, как и в странах Запада, скрывается совершенно иное содержание. Формируется своеобразный институциональный контрафакт, порой не имеющий к своей формальной этикетке почти никакого отношения. Критика же этого несоответствия со стороны аналитиков в качестве защитной реакции российской властной элиты ведет к попыткам выдвинуть оправдывающие это несоответствие новые понятия. Самый яркий пример здесь — предложенный заместителем главы администрации президента РФ Владиславом Сурковым термин «суверенная демократия».
Избирательная реформа в России идет перманентно — с 2000 г. ежегодно происходит постоянное внесение поправок в законодательство о политических партиях и собственно партийное законодательство. Почти все они обосновываются теми или иными примерами международного опыта и публично мотивируются как якобы «укрепление партийной системы». При этом старательно обходится такой вопрос, как системные взаимосвязи различных
норм партийного и избирательного законодательства. Известно, что любой правовой механизм действует только в условиях определенной комбинации других норм и имеет множество разновекторных последствий, порождая те или иные стимулы в разных условиях.
Российские же законодатели часто бессистемно выхватывали из разных систем те или удобные им в данный момент в разных целях механизмы и имплантировали их в российское законодательство, зачастую не задумываясь
о том, что последствия введения данной нормы в иных условиях, нежели те, в которых она ранее применялась, будут совсем другими. В некотором роде можно говорить о «системной бессистемности» современного российского партийного и избирательного законодательства. Постоянно меняя закон без учета комплексных последствий изменений и противоречий с последствиями действий других норм, власти неизбежно получали «побочные следствия». Экстренным путем таким же образом боролись с «побочными следствиями», потом с побочными следствиями побочных следствий и т. д. В результате взаимное противоречие системы стимулов, которые создают разные законы, начинает превышать все разумные пределы, а последствия реализации многих законов оказываются прямо противоположными задуманному.
При этом одним из типичных мифов и манипуляций при оправдании тех или иных избирательных реформ является представление
о достоинствах и недостатках пропорциональной и мажоритарной избирательной систем. Дело не только в том, что на практике существует огромное количество избирательных систем как в рамках этой условной дихотомии, так и множестве иных систем, комбинирующих те или иные элементы мажоритарных или пропорциональных выборов и примитивное противопоставление «мажоритарное или пропорциональное» во многом является ложным. Фактически есть набор механизмов (способ голосования, структура бюллетеня, система регистрации партий и кандидатов, система определения победителя и т. д.), комбинируя которые можно получать совершенно разные результаты так же, как из ограниченного числа химических элементов можно получить огромное число разнообразных веществ.
Однако самое главное — собственно избирательное законодательство в его узком понимании как нормы, описанной в законе о выборах, является лишь частью избирательного законодательства в широком понимании, которое так-
же включает законодательство о политических партиях и заложенную в Конституции страны систему норм и стимулов в виде той или иной конфигурации государственных институтов. Проще говоря, вопрос не только в том, за кого голосуют избиратели — партийные списки или кандидатов в округах, а в том, до какой степени закон дает гражданам право свободно становиться кандидатами. Так в условиях мажоритарной системе можно создать такую систему регистрации кандидатов, что граждане фактически будут лишены права свободно баллотироваться, а при пропорциональной избирательной системе многое зависит от того, до какой степени закон позволяет гражданам свободно создавать партии. При этом любые манипуляции с законодательством о политических партиях и избирательным законодательством не могут дать реальной мотивации к возникновению реальных партий при отсутствии у тех органов, в которые списки партий баллотируются, реальной власти. Известно, что появление современных политических партий является прямым следствием развития парламентских институтов и появления теории политического представительства. Чем больше в ходе исторического развития возрастали функции и независимость представительных органов, тем все более их члены ощущали потребность объединений по тому или иному признаку, чтобы совместно действовать. В России же в условиях, когда парламент, согласно Конституции 1993 г., оказался изначально лишен своих традиционных функций и не влияет на кадровые назначения в правительстве, но при этом президент получил фактические неограниченные полномочия, включая право на роспуск парламента, постепенная деградация общественных структур, вырождение механизма выборов, сворачивание свободной политической конкуренции и появление «управляемой партийности» стали совершенно закономерными. Это, в свою очередь, еще более способствовало постепенному усилению режима единоличной власти и невозможности развития нормальной партийной системы.
В условиях отсутствия обладающих реальной властью представительных органов существование партий лишается реальной мотивации в глазах граждан. В таких условиях заведомой невозможности реализации партиями своих программ межпартийная конкуренция превращается из борьбы идей и программ просто в борьбу за набор парламентских должностей и мандатов (фактически в борьбу за
удовлетворение личных амбиций кандидатов), а программно-идеологическое противостояние (а следовательно, выражение партиями интересов тех или иных групп избирателей) приобретает имитационный характер. Следствием такой имитационности становится массовое недоверие граждан к политическим партиям, которое уже длительное время фиксируют все опросы общественного мнения в России.
В дополнение к этим порождаемым институциональным дизайном стимулам, доминировавшая до 2002—2003 гг. в большинстве регионов РФ мажоритарная избирательная система (за редким исключением регионов со смешанной избирательной системой и многомандатными округами) делала невыгодным выдвижение на выборах от партий даже заведомо партийных кандидатов — независимо от того, проходили выборы в один или два тура. В этой системе партийные кандидаты, как правило, соревновались с независимыми. Соответственно, главным вопросом было не то, победит ли одна партия другую, а в том, есть ли вообще партия, дающая своему выдвиженцу какое-либо преимущество над беспартийным сопер-ником1. Так как все партии ориентировались на выборы Государственной Думы РФ и на свою узкую электоральную нишу (именно такую тактику политических партий стимулирует пропорциональная избирательная система) и партийный бренд в большинстве случаев скорее сужал, чем расширял электоральную нишу кандидата (кроме кандидатов, вообще не имеющих собственного политического лица), то чаще всего подобная система вела к ситуации, когда в легислатуру проходили либо беспартийные ставленники исполнительной власти, либо выдвиженцы компартии, подавляющее же число депутатов законодательных собраний, избираемых по данной системе, были беспартийными2.
В результате кумулятивного эффекта всех этих и некоторых других факторов в конце 1990-х гг. в РФ повсеместно шло ослабление и деградация партийных структур в регионах, их вытеснение в маргинальную часть местной политической элиты. В традиционно политически активных регионах даже заведомо партийные кандидаты в 2000—2003 гг. зачастую тщательно скрывали свою партийную принадлежность,
1 См.: Петров Н. Выборы органов представительной власти // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 3-4.
2 См.: Голосов Г. Измерения российских региональных изби-
рательных систем // Политические исследования. 2001. № 4.
а сами организации партий, как правило, не принимали непосредственного участия в выборах, так как перед ними стоял выбор: или побеждать, объединяя различные интересы разных групп и клиентел, или просто раскручивать бренд партии в расчете на ее федеральный имидж и проигрывать.
Общее снижение роли партий на региональных выборах к началу 2000-х гг. наглядно продемонстрировано результатами проведенного автором весной 2003 г. исследования партийного состава законодательных собраний российских регионов3. В качестве индикаторов оценки использованы два показателя: заявленная партийность кандидата на выборах и реальная партийность избранного депутата (зачастую избранный как независимый депутат вскоре вступал в ту или иную партию — часто «партию власти»). Иные возможные индикаторы (устойчивость фракционно-партийной структуры, внутренняя сплоченность и т. д.) в российских условиях в то время были не применимы из-за отсутствия подобной статистики в большинстве регионов. По данным этого исследования в большинстве регионов в третьем электоральном цикле (2000—2004), по сравнению со вторым, произошло снижение заявленной на выборах партийности избранных депутатов, оно отмечено в 38 регионах. Еще в 18 регионах заявленная партийность почти не изменилась, а в 10 регионах осталась фактически нулевой. Только в 18 регионах был отмечен рост заявленной партийности, причем в большинстве случаев он носил «технический характер» — от одних низких показателей к другим, тоже низким. Там, где партии играли относительно существенную роль (Свердловская область, Красноярский край), это были преимущественно сугубо региональные политические образования вокруг местных харизматических лидеров, а не политических программ.
Массовым к началу 2000-х гг. являлась и беспартийность губернаторского корпуса, предпочитавшего выступать в образе «крепких хозяйственников». В избирательных кампаниях губернаторы тщательно дистанцировались от чрезмерного публичного ассоциирования с образом какой-либо партии, традиционно выступая в роли консолидаторов разных интересов, постоянно использовались лозунги о том, что кандидат N — это «кандидат всех жителей региона».
3 См.: Глубоцкий А, Кынев А. Партийная составляющая законодательных собраний российских регионов // Политические исследования. 2003. № 6.
Таким образом, к моменту начала региональной избирательной реформы в 2002—2003 гг. политические партии в большинстве регионов находились на периферии политической жизни, существуя зачастую фиктивно или находясь в латентном состоянии в виде некоего местного активиста, хранящего в рабочем столе печать отделения некой партии. В подобных условиях фактическое предоставление партиям полномочий монопольных посредников на реализацию права граждан баллотироваться явно противоречило их реальной политической роли. С одной стороны оказались не имеющие статуса, денег, власти хозяева структур со статусом партий и с формальным правом выдвигать кандидатов, а с другой — все заинтересованные в участии в выборах бизнесмены, местные руководители и т. д. Встреча спроса и предложения не могла не создать условия для политической коррупции, не имеющей ничего общего ни с формальной идеологией партий, ни с интересами избирателей.
Можно констатировать: антидемократично внутренне устроенные, полностью зависимые от своего руководства, которое может в любой момент исключить из партии любое число членов и набрать новых, но при этом получающие все больше прав для реализации права выдвижения кандидатов и не имеющие возможности реализовать собственные программы, «партии» в России в таких условиях не могли не превратиться в специфический вид бизнеса.
Причины и смысл избирательной и партийной реформы в России 2000-х гг. Учитывая вышеизложенное, т. е. изначальное системное препятствие развитию многопартийности в России в виде отсутствия в Конституции страны механизма нормального разделения властей и существование режима гиперпрезидентской республики, возникает вопрос: а для чего тогда вообще понадобилось вводить репрессивное партийное законодательство, смешанную избирательную систему в регионах и полностью пропорциональную избирательную систему на выборах Государственной Думы РФ, лишившую регионы своих персональных представителей в федеральном парламенте?
Единственный внятный ответ на данный вопрос: стремление в максимальной степени лишить влияния региональные политические элиты, поставив процесс отбора кандидатов на выборах в регионах, а также саму деятельность региональных представительных органов под максимально возможный контроль федеральной власти. Несомненно, что важнейшей пред-
посылкой было стремление федеральной власти довести систему административного контроля над обществом и регионами до «логической полноты», где даже слабые представительные органы власти воспринимались как потенциальная угроза стабильности и монополии на власть правящей группы, а самостоятельность региональных элит — как угроза сепаратизма.
Реальное содержание и смысл реформы выборов региональных и федерального парламентов в России тесно связаны с общим курсом всей политики российской власти в отношении как российских регионов, так и политических прав и свобод граждан страны в целом.
Существенное изменение политического и административного ландшафта российских регионов, начиная с прихода к власти президента РФ В. Путина в 2000 г. и особенно с началом его второго президентского срока в 2004-м, стало закономерным следствием общего изменения политического курса руководства страны, централизации системы управления во всех сферах и общей унификации правил политической и экономической жизни.
Развитие политических систем российских регионов в 2000—2008 гг. так же, как и в 1990— 2000 гг., во многом повторяло основные черты эволюции политической системы страны в целом. К концу 1990-х все российские регионы в той или иной степени были подобием президентской республики на федеральном уровне, где вся исполнительная власть реально принадлежала одному лицу — избираемому населением губернатору (региональному президенту). Фактически подобная система взаимоотношений центра и регионов напоминала полуфеодальные взаимоотношения короля и феодалов по принципу «вассал моего вассала мой вассал». Центр фактически закрывал глаза на растущие примеры произвола властей в регионах в обмен на лояльность губернаторов и обеспечение нужных результатов на федеральных выборах.
Подобная система, с одной стороны, вызывала все больше критики экспертов и правозащитных организаций как ведущая к нарушению единого правового пространства страны и прав человека. С другой — она порождала недовольство и самой федеральной власти перед угрозой появления в 1998—1999 гг. «партии губернаторов» «Отечество — Вся Россия» во главе с мэром Москвы Ю. Лужковым, президентами Татарстана и Башкортостана М. Шаймиевым и М. Рахимовым. «ОВР» претендовало на приход к власти в ходе предстоящих президентских и парламентских выборов.
Ответом федеральной власти стало создание в 1999 г. блока «МЕДВЕДЬ» (Межрегиональное движение «ЕДИНСТВО»), выступившего фактически с программой наведения порядка, фактическим лидером которого стал новый премьер Владимир Путин. Выступая преемником президента Ельцина, В. Путин фактически немедленно начал реализовывать комплекс мер по ограничению политических возможностей региональных элит, проигравших борьбу за федеральную власть в 1999 г.
В ходе первого срока президентства В. Путина с «губернаторской вольницей» во многом было покончено. Губернаторы утратили возможности контроля над силовыми структурами, членство в Совете Федерации, был отменен принцип «двух ключей» в вопросах недропользования, началось приведение региональных конституций и законов в соответствии с федеральным законодательством и т. д.
Основным содержанием новой региональной политики стала система построения различных вертикалей, подчиненных напрямую федеральному центру — ведомственных, корпоративных и т. д. Партийно-избирательная реформа явно дополняла эти вертикали стремлением к построению вертикали партийной.
Сначала в 2001 г. был принят федеральный закон «О политических партиях». Согласно этому закону, политические партии с 14 июля 2003 г. стали единственным видом избирательного объединения на федеральных и региональных выборах — таково было первое существенное изменение партийно-избирательной системы. Проще говоря, были запрещены региональные политические партии и одновременно сокращено число тех, кто имеет право принимать участие в выборах и на федеральном уровне. Затем в 2002 г. был принят новый закон «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан РФ», который обязал регионы избирать не менее половины депутатов регионального парламента или одной из его палат по пропорциональной избирательной системе.
Одним из главных аргументов сторонников принудительного введения в регионах смешанной (пропорционально-мажоритарной) системы было то, что усиление «партийной вертикали» наряду с усилением судебной, прокурорской, налоговой и т. д. будет способствовать усилению единства страны и ее внутренней интеграции, т. е. региональные парламенты должны были оказаться зависимы от федерального центра не в меньшей степени, чем от собственно региональной власти.
Каким образом избирательная и партийная реформа позволяла выстроить эту партийную вертикаль? Что касается механизма контроля над партиями, то он осуществляется следующим образом. Предусмотренный в федеральном законе «О политических партиях» механизм их создания предусматривает создание партий не путем постепенного аккумулирования местных инициатив (т. е. снизу вверх), а путем фактического найма региональных структур федеральными органами партии (т. е. сверху вниз) в крайне сжатые временные сроки. При этом в момент создания партия, согласно редакции закона 2001 г., должна была одномоментно доказать наличие не менее 10 тысяч членов, с 1 января 2006 г. эта цифра была увеличена в 5 раз, до 50 тысяч. При этом на каждого члена партии нужно предоставить пакет документов, доказывающих его принятие в партию с момента проведения съезда до момента подачи документов на регистрацию. Так как до регистрации самой партии право приема в партию имеет только избранное на съезде руководство партии, то все 50 тысяч должны быть приняты в партию решениями ее центрального руководства.
При этом доказанная численность членов партии более чем в половине регионов должна составлять с 1 января 2006 г. не менее 500 человек, в остальных регионах — не менее 250 человек. Иными словами, пока в регионе желающих вступить в партию не наберется хотя бы 250, вступить в партию в реальности не может ни один из них. Практика свидетельствует, что к проверке данных о численности членов партии активно привлекаются правоохранительные органы. Учитывая российскую практику, нетрудно предположить: граждане зачастую отказываются официально подтверждать представителям власти свое партийное членство, особенно если речь идет об оппозиционной партии.
Если каким-то образом партия прошла проверку на наличие минимальной численности, Минюст признал ее устав и иные документы съезда, то после этой «условной» регистрации на федеральном уровне партия, в течение 6 месяцев вновь подавая все доказывающие численность документы, должна зарегистрировать региональные отделения не менее чем в половине субъектов Федерации, регистрирующие органы которых зачастую занимаются прямым саботажем и вымогательством. Если за 6 месяцев партия не успевает провести эту процедуру, то решение о ее регистрации отменяется.
Не секрет, что к 2001 г. все партии в России были кадровыми и не имели никакой объектив-
ной потребности в массовом членстве. Таким образом, принудительные требования о массовости изначально имели единственную цель — создать дополнительные цензы для регистрации и существования партий, так как подавляющее большинство партий, даже довольно известных по российским меркам, не имело к 2001 г. реальной численности в 10 тысяч членов. По внутренним данным партий, в них было даже менее 5 тысяч членов, обычно на регион партия имела несколько десятков активистов в лучшем случае. Таким образом, закон заставил все партии фактически фальсифицировать отчетность и принимать в свои ряды фиктивных членов в виде друзей, соседей, подчиненных и т. д. Таким образом, доказать несоответствие формальных и реальных данных оказывалось только вопросом желания проверяющих и регистрирующих органов.
В результате фактически и на региональном, и на федеральном уровнях процедура создания партий носит разрешительный характер. Для сдачи отчетности в каждом регионе, где партией зарегистрировано региональное отделение, она фактически обязана содержать как минимум бухгалтера, что означает наличие дополнительного имущественного ценза для создания партий и сохранения ими своего правового статуса. Законодательно закреплено правовое неравенство партий, уже представленных в Госдуме, которые регистрируют своих кандидатов без сбора подписей и залогов, имеют привилегированное положение при формировании избиркомов, и всех остальных политических партий.
При этом в России отсутствует равное отношение контролирующих органов к различным политическим партиям и общественным организациям, применение к их деятельности единых стандартов и санкций за нарушение норм законодательства. Сами федеральные органы исполнительной власти, отвечающие за регистрацию партий и контроль за их деятельностью, напрямую назначаются президентом РФ и подотчетны ему. Фактически исполнительная власть зарезервировала за собой исключительное право решать, кого допускать к выборам представительной власти, а кого нет. Этот эффект еще более усилили нормы о государственном финансировании выживших партий, набравших на выборах Госдумы РФ более 2% голосов.
Таким образом, российский закон «О политических партиях» фактически стал законом о государственном контроле над политическими партиями. Не удивительно, что с конца 2003 г.
по настоящее время число зарегистрированных в стране партий сократилось с 44 до 7. При этом, по итогам проверки соответствия их деятельности и численности, большинство ранее существовавших партий было ликвидировано. Единственной новой партией, которая смогла за все эти годы выполнить требования закона и получить легальный статус, стала партия «Правое дело», в которую вошли лица, близкие к окружению первого заместителя главы администрации президента РФ В. Суркова. По различным поводам не получили официальной регистрации реально существующие и достаточно массовые партии «Великая Россия», НБП, Народно-демократический союз бывшего премьер-министра М. Касьянова и т. д. Закон о партиях применялся и для принудительной смены нежелательного руководства тех или иных партий, когда провоцировался раскол в партии, а затем органы юстиции признавали правомочной только лояльную власти группу или же отменяли итоги съезда, лишая партию руководящих органов и обрекая ее на ликвидацию. Такие санации пережили Российская партия пенсионеров, Демократическая партия России, «Родина», Республиканская партия, Социалистическая единая партия России и др.
Репрессивную природу партийного законодательства дополнило законодательство избирательное.
В условиях, когда не менее половины региональных депутатов избираются по «закрытым» партийным спискам со строгим иерархическим порядком кандидатов в нем, установленным партийным руководством, а сами партии при этом находятся в прямой зависимости от контролирующих их деятельность органов исполнительной власти, контроль последних над партиями, по сути, превращается в их косвенный контроль над депутатами1. Внедрение же запретов партиям выдвигать в составе своих списков членов иных партий и избранным депутатам от партий в течение созыва вступать в иные партии (введен в 2006 г.) еще более ужесточает контроль партийной бюрократии над избранными от партий депутатами. Весной
2007 г. в законодательство включены поправки, согласно которым замещение вакантных депутатских мандатов в Госдуме РФ в ряде случаев будет производиться по решению руководства партии в произвольном порядке независимо от
1 См.: Кынев А. Пропорциональная избирательная система по-российски: ограниченная конкуренция и управляемая партийность // Российское электоральное обозрение. 2007. № 1.
того, какие места занимали кандидаты в списке на выборах. Таким образом, сформирована система, где депутаты от партий становятся максимально зависимы от внутрипартийной бюрократии, а внутрипартийная бюрократия от бюрократии государственной. Эта система означает многоуровневую защиту власти от «нежелательной» политической активности граждан. Сначала надо добиться, чтобы партия получила легальный статус, затем желающему баллотироваться кандидату внутри партии нужно достичь согласия с ее лидерами и оформить выдвижение, затем, если избирком признает все документы о выдвижении, то он вначале принимает решение о заверении документов и только потом о регистрации. При этом сохраняется возможность отменить в ходе кампании как регистрацию кандидата, так и оспорить процедуры, проведенные самой партией, уж не говоря
0 возможностях повлиять на результат манипуляциями при подсчете и голосовании. «Точечные» пересчеты и пересмотры результатов по отдельным участкам существенно изменяли общие результаты на выборах региональных парламентов в Астраханской, Ленинградской областях, Карачаево-Черкессии, Якутии, выборах мэров Барнаула, Жуковского и др.
Влияние реформы на характер партийной системы и положение в партиях. И на федеральном, и на региональном уровнях партии оказались под влиянием нескольких факторов, порожденных как институциональным дизайном федеральной и региональной власти, так и новым избирательным и партийным законодательством.
Во-первых, как уже отмечено, формальное превращение крайне слабых и зачастую фиктивных партий в посредников при реализации гражданами их права баллотироваться изначально несло существенные коррупционные риски. Как и ожидалось1, стала происходить активная диффузия региональных отделений большинства партий, чья идеологическая самоидентификация и ранее была во многом сла-бовыраженной по институциональным причинам. Фактическая скупка этих отделений ряда партий лицами, обладающими финансовым и административным ресурсами, закрепляла превращение многих местных партийных отделений в лишенные идеологической окраски пиар-структуры. Несомненно, разные партии и ранее имели разной степени выраженности
1 См.: ГлубоцкийА., Кынев А. Опыт смешанных выборов в российских регионах // Политические исследования. 2003. № 2.
идеологические ядра как среди своих активистов, так и среди своих избирателей. У одних партий степень идеологической самоидентификации изначально была более выраженной (как правило, у коммунистов и либералов из СПС и партии «Яблоко»), у других менее. Однако вызванная прагматическо-материальными интересами диффузия все в большей степени стала касаться даже самых идеологически окрашенных партий, стремительно утрачивающих теперь ценностное единство. В результате отделения одних и тех же партий в разных регионах все больше стали отличаться друг от друга как по реальным интересам, так и по заявляемым их лидерами формальным установкам. Даже если партийные лидеры не желали давать в партии слишком сильную власть своим спонсорам, сама крайняя сложность нового партийного законодательства, которое делало невозможным сохранение партиями своего правового статуса и выполнение всей новой отчетности без значимых финансовых и организационных ресурсов, дополнительно способствовала установлению контроля над партийными отделениями тех или иных партий в регионах со стороны бизнеса и/ или власти.
Во-вторых, помимо соображений материальной выгоды, партии должны были ориентироваться и на собственно электоральный интерес. Амбиции самих партийных чиновников получать посты на выборах (а для этого необходимо, чтобы за партию были причины голосовать), а также доказывать перед спонсорами свою конкурентоспособность неизбежно предполагали электоральные ограничители чрезмерной финансовой прагматизации кадровой политики партийных боссов — последним приходилось ориентироваться не только на местных «денежных мешков», но и стремиться привлечь неких реально популярных местных политиков. Не секрет, что региональные и местные выборы в России были и остаются крайне персонифицированы. Часть избирателей ориентируются на формальные федеральные бренды, образы и лозунги. Но для очень многих фактор голосования за ту или иную партию является производным от личного отношения к конкретным местным политикам. И удачное сочетание обоих трендов — федерального образа партии и персональной поддержки конкретных политиков — в большинстве случаев представляет собой главный фактор электорального успеха. Именно поэтому во многих регионах голосование формально за одну и ту же партию на региональных и федеральных выборах существен-
но отличается. Один из самых ярких примеров был в Корякском округе, где на выборах Думы в 2005 г. КПРФ получила 35% голосов, а на федеральных выборах в том же регионе только 10%. Такой результат объяснялся тем, что местный избиратель различал федеральный список во главе с Г. Зюгановым от регионального списка во главе с харизматичной Ниной Солодяковой. В Ставропольском крае первое место на выборах краевой думы в 2007 г. заняла «Справедливая Россия» по простой и понятной причине — ее список возглавил мэр Ставрополя Дмитрий Кузьмин. Ориентация не только на кандидатов с финансовыми ресурсами и бизнес, но и на местных харизматиков также усиливала внутреннюю диффузию федеральных партий в регионах.
В-третьих, усиление контроля над партиями со стороны контролирующих и регистрирующих органов, а также образцово-показательные меры против партий, которые выдвигали слишком нежелательных власти кандидатов, вынуждали партии в выстраивании своих отношений с местными элитами ориентироваться не только на соображения материальной и имиджевой выгоды, но и на мнение тех, от кого зависело сохранение партией своего статуса. Это стимулировало развитие в партиях как самоцензуры по поводу того, кого можно, а кого нельзя выдвигать кандидатом, так и прямых согласований с администрациями списков желательных и нежелательных кандидатов. Стали появляться негласные списки тех, кому в любые партийные списки вход фактически запрещен под угрозой санкций для соответствующей партии или ее отделения. Самый показательный пример — вынужденная ликвидация в 2007 г. Партии Возрождения России после того, как на выборах Законодательного собрания Красноярского края она включила в свой список представителей группы сторонников местного харизматического, но ранее судимого политика Анатолия Быкова, к которому крайне негативно относятся как в региональной администрации, так и в федеральном центре. Чтобы не допустить на региональные выборы сторонников А. Быкова, были отменены итоги всего федерального съезда партии, а затем неизбежно и сама партия прекратила существование.
Несомненно, самый лучший для партии вариант, когда потенциальный кандидат одновременно и выступает как ее спонсор, и имеет личный электоральный рейтинг, да при этом еще и устраивает соответствующие власти. В большинстве же случаев выдвижение кандида-
тов — результат компромисса при решении трех названных задач. Что касается учета мнения рядовых членов партии, ее нижестоящих структур, то оно осуществляется только в рамках второй из названных — собственно электоральной задачи. Если в ряде случаев интересы партийного актива учитывались, то исключительно из прагматических соображений, чтобы не портить результат партии на конкретной территории. Однако нередко решение всех трех названных задач провоцировало конфликты и скандалы, а борьба за контроль над региональными отделениями партий в регионах накануне очередных избирательных кампаний превратилась в привычную практику. Так, на выборах Мурманской областной думы 2007 г. попытка представителей Кольской горно-металлургической компании организовать массовое вступление своих сотрудников в «Единую Россию» и изменить расклад сил внутри организации была немедленно пресечена руководством регионального отделения, которое ориентировалось на компанию «ФосАгро», что вызвало публичный скандал. Подобные скандалы можно найти в деятельности любой из существующих партий. Наиболее часто внезапные замены региональных лидеров (а с ними фактически и всего основного кадрового состава регионального отделения партии) происходят в ЛДПР и «Справедливой России», что говорит о максимальной внутренней неустойчивости данных партий. Интересно, что именно депутаты от этих партий наиболее часто мигрируют в иные партийные проекты, особенно в «партию власти».
Так ЛДПР перед региональными выборами марта 2009 г. одновременно с выдвижением списка сменила руководство регионального отделения партии в Татарстане, которое возглавил 33-летний хозяин ряда транспортных компаний Руслан Юсупов. Пришлось ЛДПР разрешать и конфликт в своем волгоградском отделении. Перед теми же региональными выборами 1 марта 2009 г., которые прошли в 9 регионах, в трех из них (Кабардино-Балкарии, Татарстане, Владимирской области) «Справедливая Россия» перед выборами отказалась от сотрудничества с политиками, которые не устраивали администрации данных регионов. Так, во Владимирской области в список «эсеров» не вошли бывшие руководители отделения партии депутаты ЗС Галина Есякова и Виктор Шохрин, которые обвинили депутата Госдумы Антона Белякова, возглавляющего список, в «продаже мест в партийном списке». В Кабардино-Балкарии выдвижение списка «Справедливой России» сопровождалось
изгнанием из партии Хачима Кармокова — бывшего председатель Счетной палаты и члена Совета Федерации, который рассматривается президентом Кабардино-Балкарии Арсеном Каноковым как явный оппонент. Список кандидатов в Парламент региона, представленный Х. Кармоковым руководству партии на утверждение, был признан нелегитимным, региональное отделение временно возглавила малоизвестная Светлана Азикова, под формальным руководством которой был составлен новый партийный список.
Влияние реформы на особенности стратегии региональных элит и федеральной власти в регионах. Если дополнить описание основных тенденций развития межпартийной борьбы в регионах России изменениями поведения местных элит, помимо роста их заинтересованности в контроле над партиями, то можно отметить следующее. При непрерывных изменениях в сфере избирательного и партийного законодательства в 2001—2009 гг.1 региональные элиты, политики, общественные организации постоянно пытались приспособиться к изменяющимся правилам игры и обойти вводимые федеральным центром новые и новые ограничения, а федеральный центр, отмечая, как в регионах обходят очередную новую юридическую норму, искал все новые варианты, как усилить свой контроль над происходящим.
На первом этапе реформы, в 2003—2005 г., для обеспечения независимости от федерального центра в условиях принудительного введения смешанной избирательной системы и запрета на существование региональных партий региональные элиты активно использовали механизм создания региональных избирательных блоков. Подобные блоки формально учреждались отделениями федеральных партий, но при этом имели собственное название, программу и таким образом превращались в регионах в нового субъекта политического процесса. Часто названия этих блоков несли отчетливый знак регионального патриотизма: «За наш Таймыр», «Мы — за развитие Амурской области», «Наша родина — Архангельская область» и т. д. Еще одним вариантом обойти федеральные ограничения служили бренды малоизвестных партий или партий с нейтральным названием, которые в регионах превращались в партию местного харизматического политика или элитной группы. Так Партия социальной справедливости в Ар-
1 См.: Любарев А. Изменения избирательного законодательства в 2004-2007 гг. // Российское электоральное обозрение. 2007. № 1.
хангельской области стала списком представителей лесопромышленной группы «Титан», а партия «Свобода и народовластие» во главе с бывшим мэром Владивостока Виктором Черепковым стала фактически региональной партией Приморского края.
В ответ на это летом 2005 г. избирательные блоки были запрещены, с 1 января 2006 г. в 5 раз повышались требования к численности политических партий. Одновременно предельный заградительный барьер был ограничен 7%, что на практике означало сигнал к повсеместному повышению барьеров с 5 до 7%. Одновременно ужесточались условия регистрации списков и кандидатов (снижение допустимого брака в подписных листах с 25 до 10%, расширение оснований для отказа в регистрации за наличие «недостоверных» данных и т. д.), что увеличило правовые возможности воздействия регистрирующих и контролирующих органов, традиционно зависимых от федерального центра, на состав кандидатов.
Партии стали создавать неформальные блоки, включая в списки членов иных партий и используя в агитации неформальные названия. Тогда приняли решение запретить партиям включать в списки членов иных партий, а избранным депутатам менять партийную принадлежность.
Свою несомненную роль в изменении интереса губернаторов к выборам региональных ассамблей сыграла и отмена в конце 2004 г. выборности губернаторов населением. Однако, хотя формально власти у региональных парламентов стало не намного больше, чем раньше (все основные назначения губернаторы по-прежнему производят самостоятельно, а отказать президенту РФ при назначении губернатора депутаты боятся), в целом заинтересованность как губернаторов, так и федерального центра в контроле над депутатским корпусом несомненно выросла, а значит, вырос и престиж депутатских кресел. Существенно повысился престиж и поста председателя законодательного собрания. Теперь это фактически высший пост в регионе, обладатель которого имеет легитимность, полученную непосредственно на выборах.
Одновременно к лету 2005 г. стало ясно, что «Единая Россия» добивается лучших, по сравнению с выборами Госдумы РФ, результатов в регионах, где ее списки возглавляли лично губернаторы (Калужская, Воронежская области и Ямало-Ненецкий и Усть-Ордынский Бурятский автономный округа). Реакция на эту закономерность стала простой — стимулировать
губернаторов по возможности возглавлять списки лично везде и не распылять свои ресурсы на несколько списков одновременно. Именно с целью стимулировать этот процесс в законодательстве в 2005 г. появляется норма про «право партии, победившей на региональных выборах», предложить президенту страны своего кандидата для назначения губернатором. То, что эта норма изначально носила декларативный характер и была лишь дополнительным сигналом губернаторам возглавлять списки «Единой России» на выборах, говорит такой факт: с момента принятия в 2005 г. норма фактически ни разу не применялась (попытка применить ее в Адыгее в 2006 г. носила анекдотический характер: региональный политсовет «Единой России» сформировал список из трех кандидатур, но узнав, что сверху предлагается иной кандидат, тут же пересмотрел решение в его пользу). А чтобы заинтересовать и иные элитные группы в хорошем результате «Единой России», в списках партии власти также обязательно должны были быть представители крупнейших местных бизнес-групп, мэр крупнейшего города региона и т. д.
В ноябре-декабре 2006 г. новыми поправками были усилены основания для ограничения пассивного избирательного права в связи с участием в «экстремистской» деятельности, что расширяло для федеральных органов возможности отсева нежелательных кандидатов.
Чтобы максимизировать результаты в пользу единственной партии, в регионах для распределения мандатов между списками в регионах с 2007 г. стали вводить метод Империали, нарушающий пропорциональность в пользу партии-победителя (т. е. по факту, «Единой России»). В ходе жеребьевок мест в бюллетенях в регионах «Единая Россия», вопреки теории вероятностей, стала в массовом порядке «случайно» получать первое место в бюллетене. Смысл этого был в том, что, согласно отмеченной закономерности, первое место в бюллетене может дать дополнительно 1-2% голосов за счет психологического фактора и выбора случайно голосующих избирателей.
«Совершенствуя», как казалось федеральному центру, контроль над региональными выборы по партспискам, стали все больше стимулировать расширение введения уже полностью пропорциональной системы вместо смешанной. В марте 2007 г. только по партийным спискам прошли выборы в Санкт-Петербурге, Московской области и Дагестане, в марте 2008 г. к ним добавились Ингушетия, Калмыкия и Амурская
область, в октябре 2008 г. — Чеченская Республика, в марте 2009 — Ненецкий автономный округ и Кабардино-Балкария, в октябре 2009 — Тульская область. Итого — пока 10 регионов из 83. Одновременно смешанная и полностью пропорциональная избирательная система все более массово внедряется на муниципальных выборах. В таких регионах, как Тверская, Тульская области, Бурятия, Дагестан, Якутия (Саха), выборы по партспискам начинают проходить даже в удаленных районах с минимальным числом населения, где со времен падения монополии КПСС вообще не было никаких партий.
Одновременно с 2003 г. шло постоянное уменьшение общего числа зарегистрированных в стране политических партий, что сокращало региональным элитам возможности выбора и поле для маневра. К настоящему времени конкуренция на пропорциональных выборах, по сути, сократилась до принудительного выбора лишь между четырьмя партиями, представленными в федеральном парламенте — «Единой Россией», «Справедливой Россией», КПРФ и ЛДПР.
В феврале 2009 г., согласно принятым поправкам в избирательное законодательство, закрыта последняя лазейка для участия в муниципальных выборах региональных и местных общественных организаций. Они лишены права выдвигать списки кандидатов на муниципальные выборы, которое сохраняли ранее, несмотря на «зачистку» выборов регионального уровня.
Дальнейшее развитие ситуации: виртуальное единство и кризис. Чего же добился в результате федеральный центр и достигнута ли управляемость региональными выборами? По формальным атрибутам эта управляемость на конец
2008 г. была во многом достигнута. Внешне присутствует кажущееся доминирование одной партии.
Однако на практике все те противоречия, которые имелись в регионах между местными группами интересов, никуда не делись, просто их разрешение во многом приобрело иную форму. Межпартийная конкуренция стала заменяться внутрипартийной: где-то публичными внутрипартийными скандалами и конфликтами, а где-то кулуарными интригами и анонимно ведущимися информационными войнами. Во многих случаях присутствует и то и другое одновременно. При этом политика во многих регионах стала менее публичной, а соответственно, объективная информация
о реальных противоречиях внутри региональных элит и региональных проблемах — менее открытой. Сокращение публичности, не решая существующих реально проблем, увело многие из них в тень, в том числе и от внимания федерального центра. В результате федеральный центр получает все меньше объективных данных о реальном положении внутри многих регионов, что не может не сказываться на общем снижении эффективности управления и не создавать неизбежный кадровый тупик, когда новым фигурам просто неоткуда браться и желание федерального центра обновлять региональные элиты все чаще оказывается на практике не реализуемым.
При этом вызывает большие сомнения то, до какой степени «Единая Россия» и иные ведущие партии вообще являются партиями, а не механическими конгломератами элитных групп.
Формальными и неформальными методами федеральный центр стремился включать в списки «Единой России» представителей максимального числа местных групп влияния, чтобы аккумулировать их электоральные ресурсы. Естественно, это вело к еще большей идеологической рыхлости партии, которая изначально формировалась как конгломерат номенклатуры различного уровня. В некоторых регионах стали фактически возникать «партии внутри партии»: движение «Омская инициатива», имеющее большинство в Омском горсовете (при этом все депутаты от движения выдвигались «Единой Россией»), создание в 2006 г. в Приморском крае мэром Владивостока Владимиром Николаевым внутри региональной «Единой России» блока «Единый Владивосток», внутри фракций «Единой России» создаются «аграрные» депутатские группы и т. д. Внутри самой партии на федеральном уровне созданы так называемые «клубы»: Центр социально-консервативной
политики, клуб «4 ноября», Государственно-пратриотический клуб.
Было очевидно, что при стремлении объединить под одной вывеской максимальное число элитных групп с разными интересами только идеологическая невнятность и, следовательно, структурная рыхлость могут сохранять этот альянс. Попытка же ввести внутри «Единой России» жесткую партийную дисциплину и ставка в конкретных регионах на ту или иную конкретную элитную группу неизбежно будут отталкивать остальные группы элиты, а с ними и группы избирателей, которые на них ориентируются.
В результате в 2007—2008 гг. кадровая политика внутри «Единой России» все больше начинает напоминать метания. С одной стороны, продолжается стремление любой ценой включать в партию любых победителей любых выборов, кем бы они ни были до выборов. К примеру, избранные от КПРФ мэры Волгограда и Орла Роман Гребенников и Александр Касьянов вскоре стали членами «Единой России». Был вынужден вступить в ЕР бывший член СПС мэр Троицка Московской области Виктор Сиднев. Вступили в «Единую Россию» все бывшие губернаторы-коммунисты кроме двух. С другой стороны, переизбыток конфликтующих групп внутри партии все чаще делает достижения согласия между ними невозможным и как следствие ведет к открытой борьбе между формальными однопартийцами. В таких случаях нарушителей партийной дисциплины пытаются исключать. Получается парадокс: две стратегии прямо противоречат друг другу. Исключение нарушителей партийной дисциплины в условиях, когда все знают, что любого победителя все равно постараются «добровольно-принудительно» принять в «Единую Россию». При этом обе стратегии для партии власти являются тупиковыми и выбором из худшего — либо аморфная структура, которая сама развалится от внутренних конфликтов и на которую невозможно опираться, либо нечто более жесткое и структурированное, но тогда неизбежное снижение электоральных возможностей и риск проигрыша на выборах.
В условиях кризиса и ужесточения борьбы за уменьшающиеся ресурсы разрешать конфликты внутри самой партии непубличным путем удается все реже. В России положение во власти и влияние на власть является важнейшим фактором успеха бизнеса и его защиты. В условиях кризиса государственная поддержка различного уровня при получении банковских кредитов, решении вопросов с арендой недвижимости, землепользования и т. д. составляет для многих элитных групп вопрос выживания, и за свое выживание они готовы сражаться. Особенно это касается муниципальных выборов, на которых есть реальная возможность получить доступ к власти, распоряжающейся определенной собственностью и бюджетными ресурсами (после отмены выборности губернаторов добиться губернаторского поста в открытой конкуренции невозможно). Именно по этой причине основная конкуренция на выборах в России сейчас сместилась на муниципальный уровень, и ситуация, когда на выборах конкурируют несколько
кандидатов, формально входящих в «Единую Россию», становится все более частой.
Так, в октябре 2008 г. на выборах мэра второго по значимости города Свердловской области Нижнего против официального кандидата «Единой России» банкира Алексея Чеканова выдвинулись еще 5 «единороссов», включая двух вице-мэров Анатолия Гессе и Вячеслава Погудина. В итоге в бюллетене в день выборов было 4 члена партии «Единая Россия», причем официальный кандидат партии занял только третье место, а в жесточайшей борьбе победила нарушитель партийной дисциплины Исаева.
В ходе избирательной кампании по выборам мэра Смоленска, состоявшимся 1 марта
2009 г., баллотирующийся на новый срок мэр Смоленска Владислав Халецкий был исключен из «Единой России» «за существенные недостатки в экономической и хозяйственной деятельности». Также из партии были исключены еще трое кандидатов, выдвинувшихся в мэры вопреки решению руководства партии, которое поддержало на выборах бизнесмена с неоднозначной репутацией, депутата облдумы Валерия Разуваева. В частности из партии были исключены депутат облдумы Эдуард Качановский (бывший член «Родины» и «Великой России», вступил в «Единую Россию» только в 2008 г.) и депутат облдумы, бывший член СПС Игорь Юхименко. Сам факт того, что исключенные из «Единой России» в Смоленске раньше были членами либерального СПС и националистической «Родины», забавен и показателен. Но еще интереснее другое: когда исключенный из партии Эдуард Качановский победил на выборах мэра Смоленска, а официальный кандидат партии занял только третье место, было объявлено, что решение об исключении Качановского из партии является недействительным.
Еще более скандальными стали выборы мэра Мурманска 1 марта 2009 г., где против официального кандидата «Единой России», действующего мэра Михаила Савченко, выдвинулся самовыдвиженец, заместитель губернатора области Сергей Субботин. После этого представители партии начали информационную кампанию против губернатора области Юрия Евдокимова за то, что он выступил против решений партии, отказав в поддержке единому кандидату от «Единой России». 11 февраля губернатор Мурманской области, член партии «Единая Россия» Юрий Евдокимов подверг резкой критике предвыборную кампанию «Единой России» по выборам мэра Мурманска, заявив журналистам, что ведется грязная игра. На встрече
с журналистами глава региона призвал «едино-россов», участвующих в выборах, «прекратить позорить партию». Одновременно в федеральных СМИ началась массированная кампания по дискредитации Ю. Евдокимова (материалы против него появились в «Российской газете», на РТР и т. д.). Тем не менее на выборах Субботин во втором туре полностью разгромил кандидата «Единой России» М. Савченко.
Подобные конфликты происходят во многих регионах в муниципалитетах самого разного уровня и значения.
Сократив партийное поле до минимума и не оставив местным элитам реального выбора, федеральный центр в известном смысле сам загнал себя и все сохранившиеся партии в ловушку. Даже в условиях, стимулирующих с 2003 г. идеологическую и кадровую диффузию партий в регионах под влиянием финансовых и других причин, разнообразие выбора между большим числом партий все же позволяло в большей степени сохранять и формировать внутри партий некие ценностные ядра (хотя, конечно, намного более медленно, чем в условиях нормальной партийной конкуренции и развитого парламентаризма). При более широком выборе элиты могли с большей степенью свободы выбирать политических партнеров, исходя из своих реальных интересов и политических вкусов, что создавало предпосылки для формирования в дальнейшем неких более устойчивых и четких союзов.
Сокращение числа партий привело к тому, что все элитные группы хлынули в оставшиеся немногие партии, выбирая их же уже во многом по принципу безысходности, воспринимая как своеобразный «Ноев ковчег», где «каждой твари по паре». И тяжелее всего в этом смысле стало, в первую очередь, самой «Единой России» — самой привлекательной партии для любых карьерно ориентированных политиков и бизнесменов, приток которых власть сама стимулировала всеми возможными способами. В целом в «Единой России» сегодня можно найти бывших членов всех существовавших и существующих российских партий.
Крайнее внутреннее разнообразие царит в «альтернативной» (точнее, запасной) «партии власти» «Справедливой России» — в ней сегодня есть бывшие члены федерального руководства либерального «Яблока» Галина Хованская, Сергей Попов и многие другие, в прошлом одна из самых ярких фигур в популистской и националистической ЛДПР Алексей Митрофанов вместе с целым рядом бывших функци-
онеров ЛДПР, бывшие депутаты Госдумы РФ от КПРФ Елена Драпеко, Александр Куваев и т. д., представители бывшей государственнопатриотической «Родины», целая группа бывших членов СПС, бывших депутатов «Единой России», проигравших во внутрипартийной борьбе и т. д.
Таким образом, формальное нормативное усиление роли партий на деле оборачивается еще большим их фактическим внутренним разрушением и обезличиванием. Это внутреннее обезличивание все больше затрагивает даже самую в прошлом идеологизированную партию КПРФ, которая не в силах сопротивляться общей тенденции.
В целом образование партийных списков в регионах, как правило, происходит по принципу вынужденного пристраивания потенциального кандидата туда, куда удастся внедриться по своеобразной нисходящей иерархии престижности. В первую очередь элиты стремятся получить место в списке «Единой России» и лишь во вторую — в списках иных партий, что напоминает попытку студента поступить сразу в несколько вузов. В итоге кандидат оказывается прежде всего там, где смог найти свободное место, а самые способные и предприимчивые группы региональной элиты умудряются делегировать своих представителей сразу в несколько конкурирующих списков. Так на выборах Народного хурала Бурятии в декабре 2007 г. чудеса предприимчивости показала семья братьев Матхановых, возглавляющих крупную для региона кампанию «Байкалфарм». Один из братьев, Владимир, оказался в списках «Единой России» и на выборах в Госдуму России, и на выборах в Народный хурал Бурятии, а другой брат, Ирин-чей, возглавил в обоих случаях списки «Справедливой России». В результате один из братьев представляет «Единую Россию» в Госдуме РФ, а другой является лидером фракции «Справедливая Россия» в Народном хурале.
На выборах Заксобрания Иркутской области 12 октября 2008 г. № 6 списка «Единой России» стал генеральный директор ОАО «Иркутскэнерго» Андрей Коновалов, а его заместитель Андрей Швайкин оказался № 5 списка КПРФ.
В Забайкальском крае на выборах Заксо-брания 2008 г. третьим номером списка «Справедливой России» стал бывший председатель областной думы Виталий Вишняков, сын которого Евгений является заместителем председателя правительства Забайкальского края (губернатор края возглавлял список «Единой России»).
Даже сами губернаторы, добившись личного лидерства в списке «партии власти», все равно стремятся подстраховать себя, поскольку диверсификация рисков позволяет им сохранить максимальную независимость от «Единой России» и обезопасить от появления потенциальных конкурентов «со стороны». Как правило, в регионах «люди губернаторов» баллотируются по спискам самых разнообразных партий (иногда — всех участвующих).
Поскольку в этой электоральной борьбе в регионах реальное межпартийное противостояние во многом вторично, то не удивительно, что в результате кандидаты с легкостью перетекают из формально правых партий в левые и националистические, либо наоборот. К примеру, избранный в Госдуму РФ по списку КПРФ свердловский предприниматель Алексей Багаряков ранее баллотировался от СПС. Второй секретарь владимирского обкома КПРФ Вячеслав Королев, избранный в марте 2009 г. депутатом Заксобрания Владимирской области, ранее был председателем региональной организации партии «Яблоко».
В Республике Коми избранные в марте 2007 г. депутатами Государственного совета Коми по списку ЛДПР руководитель группы компаний «Север-Медиа Пресс» Михаил Брагин и журналист Александра Бушуева ранее были членами СПС. Более того, Бушуева даже баллотировалась от СПС в Госдуму.
В Кемеровской области на выборах облсо-вета в октябре 2008 г. противник лидера областных коммунистов Нины Останиной бывший второй секретарь обкома КПРФ Юрий Скворцов занял второе место в списке ЛДПР.
На фоне этого постоянного «броуновского движения» кандидатов между партиями формальное межпартийное противостояние в регионах и муниципалитетах во многом является иллюзорным и мало что говорит о реальном раскладе сил в элитах соответствующего уровня. При этом, как уже отмечалось, идеологический фактор, конечно, имеет значение для части избирателей, но в условиях жесткой борьбы между элитами все же является второстепенным, по сравнению с ролью иных ресурсов, которыми владеют элитные группы и конкретные харизматические местные лидеры. В максимальной степени способностью дать кандидату некий электоральный прирост за счет своего стабильного электората по-прежнему обладают коммунисты как все еще наиболее сплоченные на основе общности идей. Но и у них, как отмечено, происходит активная замена соста-
ва местных лидеров и кандидатов, и прежний «естественный» возрастной электорат по физиологическим причинам постоянно сокращается — попросту вымирает.
Отмеченные тенденции особо важны для понимания истинной сути формального доминирования на федеральных и региональных выборах последних лет партии «Единая Россия». В действительности оно во многом носит виртуально-технологический характер.
Проведенный краткий анализ показывает: избирательная и партийная система в России выстраивалась в 2000-е гг. как элемент общей политики Центра по отношению к регионам и имела целью снижение зависимости федерального центра от региональных элит. Однако на практике решить эту задачу оказалось невозможным. Законодательные манипуляции лишь изменили применявшиеся в регионах технологии борьбы между элитами, при этом во многом изуродовав партийно-политическую систему в стране в целом.
Множественные запреты и ограничения не помешали региональным элитам проводить в региональные и местные органы власти своих сторонников, но лишили их возможности естественно-эволюционным путем создавать
новые политические проекты. Очевидно, что формальное доминирование «партии власти» не решило и не решает реально наличествующих в обществе проблем. Де-факто существующие региональные группировки и кланы просто уходят в тень и ведут борьбу «под ковром» уже внутри «Единой России». Единообразие бренда и внешнее почитание федерального центра оборачиваются тем, что под одним и тем же названием в разных регионах на деле функционируют структуры с разными ценностями и интересами. Имитация единства через иллюзию управляемости и отчетности не отменяет разнородности страны.
Можно констатировать и другое: в России сегодня фактически нет партий в традиционном понимании этого слова. Ключевой причиной этого является невозможность нормального партийного развития при отсутствии полноценных институтов парламентаризма и разделения властей, дополняемых множественными ограничениям и запретами на политическую активность граждан. В результате манипуляции с законодательством о партиях и выборах, а также переход от мажоритарной к пропорциональной избирательной системе не формируют мотивацию для партийного строительства, но лишь создают условия для засилья всеобщей институциональной имитации.
КАК ВЫ ОЦЕНИЛИ БЫ СЕЙЧАС ОБСТАНОВКУ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ?
N=1600
